К корням генеалогического древа

В данном разделе я опишу только родственников, представляющих «корень» моего генеалогического древа.
 Далеко «заглядывать», увы,  не пришлось. Всего на два поколения назад. Не в наших традициях помнить предков  минувших поколений. Подробное описание членов моей семьи останется только в записях для семейного просмотра.

     Дед и бабушка.

Когда я буду заканчивать свои повествования, я переделаю начало этой заметки: «Мой Дед был из славного рода донских казаков Колесниковых, писарчюк войска Донского, орденоносец».

Это всё по сведениям моей двоюродной сестры Сошниной Нины. Сам я сходить в архив не удосужился, а теперь уж не смогу.

Вообще в средних классах школы относился к казакам отрицательно. Они хлестали бунтующих рабочих нагайками. И за дело были деклассированы.

Ходил шуточный анекдот. Пригласили на пионерское собрание старого казака, участника событий 1905 года. Сидит согнувшись, опершись на костыль.

 Пионервожатая: «Ну, расскажите, дедушка как это было. Ваш эскадрон прискакал к Зимнему Дворцу. Вы стали в боевой порядок. Из – за угла показалась колонна бастующих…».

 Дед вскочил, глаза его загорелись, поднял костыль: «И тогда наш есаул воскликнул. Рубай их, ребята!».

Хотя я знаю. Казачество сыграло важную роль в защите нашего древнего отечества. Да, и в история не бывает сослагательного наклонения.

     Дед.

Итак, по скудным, отрывочным сведениям о деде. Колесников Михаил Семёнович.
Скорее всего, действительно донской казак.
Жил   в селе Старая Тогда, Воронежской губернии. Женился на Колесниковой же Дарье. Жил зажиточно.
Был раскулачен, но не трагически. Отец рассказывал в шутку (как и всё, о чём он рассказывал), что убежал от догоняющих через забор, засветив одному пяткой в глаз.

 Нина рекомендовала мне, как последнему казаку, носителю фамилии, предъявить претензии на дедовскую усадьбу. Пришлось напомнить (чтобы отвязаться), что у нас нет закона о реституции.

Перебрались в Рамонь. Там построили, или обзавелись, тремя домами.
У деда, видно по старинной традиции, в виде маленькой усадьбы. Сараи и хозяйственные постройки огорожены каре.

 У деда четыре дочери, тётя Настя Слепокурова, тётя Маруся Сошнина, тётя Вера (не замужем), и тётя Шура Гаркаева. Ещё два сына – мой отец - Алексей, и дядя Николай.

Дед работал, как бы, снабженцем узкого профиля при сахарном заводе. Заготавливал по районам маты из камыша. Это такие связанные ковры, для укрытия гуртов сахарной свеклы от непогоды.

С такими занятиями он приезжал и в Панинский район, заскакивая на денёк к сыну и внукам в Софьинку.
Всегда дарил мне кулёчек слипшихся в кармане подушечек.
Философ. Лежит на печи, головой к окну, читает на вытянутых руках газету. Был дальнозорок.

Глубокомысленно: «Да! В Индозеи идёть борона!». Это значит, что в Индонезии, а тогда при Сухарно, там, действительно, было море крови всё - не спокойно.

Или рассуждения: «Квасы! Да разве щас квасы! Раньше выпьешь в Графской кружечку, и рыгаешь до самой Тулины».

Споры с моей мамой: «Што щас за сапоги? Три года поносить, и готово! Раньше по 25 лет носили!».
 Мама: «А много Вы их носили?».

Ухмыльнувшись: «Вобще-то да. До церкви – босиком. На пороге обулся, отстоял службу, на выходе – сапоги через плечо, и опять – босиком».

Был и в старости кряжист и по - кулацки жлабоват. Когда на улице недалеко от дома в колонке «давали воду», он первым успевал подкатить под колонку бочёнок, заставляя других ждать с вёдрами.
Всегда ходил в какой-то гимнастёрке навыпуск, подпоясанный тонким ремешком.
Тащил к дому всё. Какие-то ржавые бороны, всевозможные железяки, которые валялись не нужные во дворе, только всем мешая и занимая место.

Рубил хворост на колоде, стоя на шинели на коленях. На этой же тонкой шинели отдыхал, а, фактически, спал.
Серёга и Володя, это дети тёти Шуры, ползали по нему как котята. Возможно от такого контакта с холодной землёй (это моя версия) простудился.
Положили в больницу. Нога раздулась как бочка. От тромбоза. Под ноябрьские отпустили домой на пару дней. Решил помыться в горячей ванной, так как дома таких условий не было.
Может от этого тромб оторвался и дед умер. В общем – то довольно неожиданно, так как повторяю, был довольно крепок.
     Бабушка.
Бабушка, напротив, всю жизнь была в состоянии больной, но пережила деда надолго.
Уже за 80 сломала ногу. Вставили штырь.
В то время возраст, даже в деревне, был для подобных операций не помеха.
С ним она и дожила до смерти и была похоронена.

Была релегиозна до фанатизма. Истязала себя постами по самому жёсткому варианту. У нас в Софьинке жарила прямо на плите два диска картошки толщиной с сантиметр. Вот и весь обед.
Была крайне тиха и безропатна. Глядя на отъезжающих на тарантасе папу и маму, тихонько плакали и крестила их вослед. «Бабушка! Бога нет!»- укоряли мы – внуки. «Для вас бог – ваши отец и мать» -отвечала она.