Лариска - дочь мента

Лариска - дочь мента
---------------------------------------------
Лариска была  дочь мента, хотя, глядя на нее голую, прекрасную, стоящую на коленях и совершающую  аупариштаку, никогда бы не сказал.
Все в этой истории необычно и исполнено символического значения.
 Случилось это в еще  те давние счастливые времена, когда Минск входил в первую группу обеспечения,  в магазинах все можно было купить – и молоко, и масло, и сыр, и творог, и яйца, а  если постоять в очереди, то и  московскую колбасу по пол палки в одни руки.
Ларискин  папа -  сухумский мент по имени Заза,  племянник генерала, баловень большой, влиятельной грузинской семьи,   делал блестящую карьеру. Был в двадцать пять лет уже в звании майора, но залетел у себя в Грузии на чем-то позорном, скандальном, чем-то таким, что даже толерантное грузинское общество не могло стерпеть,  был понижен  и направлен, с положительной правда,  характеристикой  в образцовую советскую республику Беларусь на должность  обычного  опера  районного отделения милиции. На перевоспитание.
   У ментов в Минске тогда левых  заработков  не было.   Вопросы решались по-кумовски - за бутылку или обед в ресторане.  Сухумский мент быстро понял, что для человека  с его привычками  в холодном равнодушном  Минске – отсос, голяк, жизнь на одну зарплату,  а в отношениях с коллегами - воинская субординация и  комната на двоих в общаге МВД. Так его семья, которую он опозорил,  наказала,  сослала   в эту  БССР.
 Заза обиделся. В выходной день не переодевался в гражданку, чтобы отдохнуть от погонов, как это делают нормальные менты, везде ходил в милицейской форме, в театр, кино, в цирк, в ресторан.  Вел себя вызывающе, оскорблял национальное достоинство окружающих.
   Был у Зазы  в личной собственности   старый автомобиль,  конфискат,  запчасти к которому штучно изготавливались в каком-то закрытом свердловском  НИИ -  резвый  быстрый дизельный фольксваген.  Мент заправлял машину соляркой, которая  в те годы вообще была бесплатной.    На  этой, хоть и маскировочного болотного цвета, но из-за необычности своей формы,  приметной машинке,  гонял сухумский мент  по Минску со скоростью 80 км. в час, и часто   под красный свет.  Минских  гаишников это злило, они ругали  Зазу  по рации, а Заза подключал через прикуриватель служебную,  садился на гаишный канал и  давал  беларуским ментам  оборотку.  Так продолжалось несколько месяцев и непонятно сколько  времени продолжалось еще, если бы в перепалку Зазы с минскими гаишниками  не вмешался однажды инспектор  Олехнович,  который стоял на проспекте Ленина  в последнем стакане возле Парка Челюскинцев. Старшина вошел в эфир, отметившись громким щелчком тумблера и сказал:
 « Я здесь с пятидесятого года стою, Я Цанаву видел. Тот тоже любил быструю езду и давил пешеходов,  которые  перебегали  перед его машиной дорогу.   В протоколах они называли это «оперативная необходимость».  Я сам, однажды, писал под диктовку этого Цанавы такой протокол. По-русски Лаврентий Фомич  говорил хорошо,  но был у него, такой же противный, как у тебя акцент.  Так вот,  помни, такого больше не будет. Мы не позволим вам давить наших  пешеходов.
   Не долго думал Заза над ответом инспектору Олехновичу, а зря.  Тут же в эфире на служебной УКВ частоте так, что слышать могли все минские менты и скорая и пожарная,  прозвучало:
«Я тебя еbал, я твою жену еbал, я твою дочку еbал, я всю твою домовую книгу еbал».
Старшина Олехнович был  старый гаишник,  из партизан.  Неплохой мужик, беларус. Свои его любили, начальство уважало.   Да, была у него  была ****овитая дочка. Все это знали, а  Заза  не знал, потому что был в жизни ментовского минского клана чужой, и про дочку ляпнул случайно.   
  В тот же вечер  Олехнович Зазу вычислил,  остановил и стал  свидетельствовать на алкогольное  опьянение.    Заза  в самом деле был слегка выпивший,  хватанул где-то  рюмку хорошего портвейна.   70 граммов крепостью двадцать градусов - для  грузина ничто,  у беларусов  - состояние алкогольного опьянения средней тяжести.   Сухумский мент  стал напрягать,  засветил корки,  а когда Олехнович  принялся  звонить в центральную,  вытащил пистолет и стал гаишнику угрожать. Олехнович  оказался проворнее,  пистолет отнял,  дал грузину пару раз по морде и что-то негромко не для публики, не в микрофон  Зазе сказал , после чего тот сел в прозрачной  милицейской будке на пол, так чтобы его не было видно, с Ленинского проспекта, закрыл лицо руками и заплакал.
- О чем плачешь, джигит? -  без всякой злобы спросил Олехнович.
- Опозорил меня, забрал личное оружие.
- Не плачь, - сказал старый беларус, - пистолет я тебе верну, и забуду обо всем, что сейчас случилось,   если ты поклянешься , что возьмешься за ум и будешь жить как все люди.
- Чем поклясться? - спросил Заза.
- Поклянись самым дорогим, что у вас у грузинов есть - Сталиным, - сказал Олехнович.
- Сталиным клянусь, но чтобы жить как вы? – Заза противно скривил губы и сделал пальцами козла.  Что я должен сделать, чтобы как вы.
- Для начала жениться, - сказал гаишник.
- На ком я могу жениться в этом  Минске, у вас каждый день дождь.
- На моей дочке, - сказал Олехнович. – Вспомни, что ты по рации сказал. Ты мою дочку еbал.  За базар нужно отвечать.
- Ты под меня свою дочку подкладываешь? - спросил Заза.
- Это уж как вы между собой договоритесь. Сможешь, будешь сверху, - сказал, вкладывая   не понятно какой смысл, Олехнович.
- Спать с ней? - брезгливо спросил Заза.
- А это совсем не обязательно,- сказал Олехнович, - она уже на втором месяце.  А будешь залупаться, посажу.  Не посмотрю, что у тебя  где-то там волосатая рука.  У меня выход на самого Машерова, я с ним в одном партизанском отряде был.
- Кто отец ребенка? – спросил Заза.
- Ты, - сказал Олехнович.
- А биологически?
- А хер его знает. Непорочное зачатие, - усмехнулся беларус.
Как сказал Олехнович, так оно и вышло - сухумский мент женился на дочери беларуского мента, получил квартиру,  родилась  Лариска.   
   Лариска была красавица редкой рыжей красоты. Когда мы познакомились, она носила  старый растянутый с дырками между ниток свитер, через которые были видны золотые веснушки. Любила надевать его на голое тело.    Мы делили ее с одним художником из Троицкого.   Лорка  говорила , что я трахаюсь хуже его, а ему, что он трахается хуже меня.  В конце концов она смогла нас поссорить. Вышла замуж за повара из кооперативного кафе.
Но это все случилось потом,  а когда мы  в первый раз  встретились, очень понравились друг другу,  и  между нами возникло короткое, как зимний беларуский день,  чувство, называемое "любовь".  В первый раз увидев ее, не имея сил оторвать глаз, я восхищенно спросил:
-  В кого ты такая красивая?
- В папу, - сказала она.
- Что за он? - спросил я.
- Понятия не имею. Никогда его не видела. Знаю только, что он рыжий.