Семь шагов к счастью

     Упрямство - вот за что мне попадало всегда. С самого детства. Хотя ребенком я была послушным и девушкой вполне благовоспитанной. Но порой какая-то неведомая сила толкала меня на шаги безрассудные - для стороннего наблюдателя  и единственно возможные - для меня. Что это было? Природная эксцентричность? Потакание своим слабостям? Зов судьбы, сказала бы я сейчас. И ослушаться, не откликнуться на него было выше моих сил.

     … Педагогическая практика в пионерском лагере закончилась. Свобода! Мы с родителями на перроне Белорусского вокзала - уезжаем в любимый всем сердцем Борисов, к родным - на грибы-ягоды. Провожает меня Саша – перспективный математик, голубоглазый блондин-альбинос, в руках у него гигантский букет вишнево-черных гладиолусов почти с меня ростом. «Ритуля, я должен сказать тебе что-то очень важное». «Сашечка, так я же вернусь  через три недели. Тогда и скажешь». Поезд набирает скорость, Сашин силуэт стремительно уменьшается и, наконец, исчезает. Как оказалось, навсегда.

     …До конца отпуска остается неделя. В планах с утра пойти на речку позагорать - к началу учебного года  хочется явиться в институт во всей красе. Но день выдался ветреный и прохладный. Вот тут-то мое упрямство и выскочило, как бандит из-за угла. Пойду, все равно пойду. На берегу никого, одна я, бесшабашная. Несколько лодок, цепями привязанных к металлической балке, нестройно колышутся на воде, постукивая друг о друга бортами.  Выбираю одну – в ней воды поменьше, она еще теплая, на поверхности дрожит-переливается мелкая ряска. Сижу на скамейке, обхватив колени руками. Съежилась. Холодно. Солнце время от времени выныривает из-за туч – не дает уйти. Ну еще полчасика… И тут замечаю, как на мосту через Березину, почти у меня над головой, останавливается газик. Из него выскакивают двое в военной форме. Один открывает капот, заглядывает внутрь, другой, с ведром в руках, спускается по крутому откосу к реке. Запрыгивает в соседнюю лодку, зачерпывает воду. Оборачивается. На погонах две маленькие звездочки. Очкарик. Улыбка белозубая, во весь рот. «Загораете? Не жарко?»  «В самый раз». «А вы откуда? Живете тут?» « Да нет, я из Москвы, мы тут отдыхаем. Вон моя калитка». «Ну, бывайте». На том и расстались.

     Через день начали происходить чудеса. С раннего утра пришлось сражаться с тяжелой шаткой лестницей, переставляя ее от одной вишни к другой - в срочном порядке мне поручили обобрать ягоды на варенье в Москву. Конец августа, вишня переспела и лопается от малейшего прикосновения. Алюминиевый бидон, который я привязала к себе пояском от старого халата,  раскачивается под тяжестью ягод и больно бьет по коленям. Старая лестница стонет и охает. Почему бы после столь тяжких трудов не пойти искупаться? Не переброситься шуткой со своими ровесниками? С берега призывно несутся взрывы хохота – там мне были бы рады.
 
     Но нет, захотелось в несусветную жару прогуляться по городу, перед отъездом. Битый час, так и не отмывшись до конца от въевшегося сока,  прихорашиваюсь у зеркала словно перед свиданием. Не допив стакан холодного молока, вдруг бросаюсь к калитке. Кладу руку на старые, в занозах дощечки. На мою руку ложится чья-то незнакомая рука. На пороге - недавний лейтенант. «Можно вас пригласить погулять? Я  с дежурства. У меня время есть до утра. Завтра снова заступать». «С удовольствием», - не верю своим ушам. «К тебе на козе не подъедешь», - любил пошутить папа. А тут вдруг такая покладистость.
    
     Исходили город вдоль и поперек. Не могли наговориться. Его зовут Владимир. Он – минчанин, из семьи военных. Год назад закончил высшее Ленинградское политучилище. Получил распределение в Оршу. Замполит роты. «А давайте будем гулять до утра». «Давайте. Только надо зайти домой. Мама будет волноваться». После ужина остаток вечера мы проговорили на скамейке под раскидистой черемухой. Мама настояла, чтобы Володя пред дежурством немного отдохнул. Мы же в эту ночь не сомкнули глаз, все шушукались за занавеской: ей хотелось обо всем расспросить, а мне – обо всем рассказать. В те короткие мгновения, когда удалось задремать, мне приснился сон: Володя ушел, но у нас на пороге почему-то забыл свои офицерские сапоги. «Ой, что-то будет», - качала головой мама.  Рано утром  я проводила Володю на вокзал.

     День спустя, запыхавшись, прибежал соседский мальчишка: «Просили передать: тебя ждут, возле танка». Т-34, легендарным экипажем которого командовал Павел Рак, героически защищал город в первые дни вражеского наступления. В мирное время его близнец в натуральную величину стоял на высоком постаменте у автобусной остановки и был излюбленным местом встреч. Теряясь в догадках, иду на свидание не известно с кем – загорелая, длинноногая, в эффектном летнем платьице – победительница. Подхожу и вижу: Володя, а рядом высокий подтянутый офицер актерской наружности. Полковничьи звезды так и полыхают на солнце. И столько в нем стати, породистости - глаз не оторвать. Володин отец, фронтовик.  Приехал посмотреть, кто лишил покоя его сына. Прогуливаясь, спустились к реке. Наш дом стоял на высоком обрыве. С его высоты мама обнаружила свою дочь в компании неизвестных и немедленно выскочила из калитки прямо нам под ноги. Познакомились. Казалось, мы знали и ждали друг друга тысячу лет и вот теперь неисповедимыми путями столкнулись здесь, на Березине. Прощаясь, мужчины проводили нас до калитки. И в эту минуту на том берегу, над заливными лугами, поросшими осокой, вдруг взвились в небо аисты. Их было не сосчитать, тьма тьмущая. Откуда они взялись, где прятались, до сих пор загадка. «Добрый знак», - улыбнулся Володин отец.

      Следующая, третья, наша встреча случилась через два дня. И тоже пикантная. У моего дяди, отставного офицера, замечательного хозяйственника и шутника, было три лодки. На одной он перевозил на тот берег коз – они паслись в лугах с утра до вечера, на второй переправлял через реку сено – в хозяйстве была и корова. Ну а третья стояла без дела. Вот ее-то он и предложил нам для прогулки по реке. Выдал весла и пожелал приятного вечера. А вечер и в самом деле был восхитительный. Солнце садилось. В теплом еще воздухе мельтешила мошкара. От воды уже тянуло прохладой. Пахло речкой. Тихо. Только весла поскрипывают в уключинах. Романтика. Из всего скарба у нас бутылка шампанского и два хрустальных бокала. Мама заботливо завернула их в полотенце. Да еще ржавая консервная банка у меня под скамейкой. Нарушать словом природную благодать не хотелось. В полном молчании мы отплыли от дома довольно далеко. И тут стали замечать, что вода в лодке прибывает. Стремительно, неотвратимо. Дно дырявое! Тонем! Спешно поворачиваем обратно. Бросить весла и вычерпывать воду в четыре руки невозможно. Нужно грести. Из подручных средств  только бокалы и банка из-под килек. Тут-то мое упрямство и пригодилось. Представьте себе картинку: парень мощными редкими рывками гребет против течения, девушка с невообразимой скоростью, молча, как автомат, работает руками: в одной банка, в другой бокал. Если меня спросят сейчас: «Можно ли вычерпать море чайной ложкой?», не задумываясь, отвечу: «Можно. Если нужно». Шампанское мы все-таки выпили – на скамейке, под той же черемухой. Смеялись. Хохотали до упаду. А дядя был не прост: хотел проверить, чего мы стоим, романтики несчастные.

     Отпуск завершился еще одним дивертисментом. Билеты в Москву куплены. Уезжаем. Служебные дела не позволяли Володе приехать. Договорились, что   в Орше он подойдет к нашему поезду - попрощаться. Наконец, Орша. Проводница откидывает ступеньки, выпархиваю на перрон. Никого. К окну прилипли мама, папа и брат. У них каменные лица - переживают за меня. Стоянка три минуты. «Товарищи пассажиры, прошу пройти в вагон. Поезд отправляется». Володи нет. В последнее мгновение слышу за спиной: «Рита!!!». Володя. Задыхается, бежал. Поезд подошел не к той платформе. Пока обегал состав, время ушло. И все же успел. Два букета роз - один  для меня, другой для мамы – с размаху влетели мне в руки, когда поезд уже тронулся. «Напиши мне!» - кричит Володя. «Нет, сначала ты». «Так я уже написал», - и жестами показывает на букет. В цветах аккуратно сложенный листок. Письмо.

       Сентябрь и октябрь пролетели в активной переписке. Каждые три дня я доставала из почтового ящика долгожданный конверт. Писала ответ и, никому не доверяя, сама относила его на почту. Но однажды вестей от Володи не было больше двух недель. Заболел? Что-то случилось? Первое желание – заказать телефонный разговор, узнать, что с ним. Но и тут упрямство ударило меня по рукам: «Не суетись. Захочет – напишет». Пришлось согласиться. Наконец письмо пришло. Володя настойчиво приглашал меня приехать в Оршу, посмотреть, где и как он живет. Пропущенные две недели наводил порядок, пытаясь придать съемному жилью презентабельный вид – на случай, если я смогу приехать сразу же. А я и смогла. Умолила родителей отпустить меня «только на два денечка! Сегодня приеду, завтра уеду». Это было четвертое свидание. Володя встречал меня на командирском газике. Я вышла из вагона, держа на вытянутых руках большой, на весь противень, пирог – дрожжевой, со сливовым вареньем, мамин коронный номер. К концу дня от него ничего не осталось: Володя и его товарищ, с которым они снимали комнату на двоих, умяли московский гостинец до последней крошки. Времени было мало, но все же я успела приготовить и обед, и ужин – ребята урчали от удовольствия, соскучившись по домашней еде. Вечером мы пошли в клуб «Железнодорожник» на концерт «Песняров». Именитый коллектив приехал в провинциальный городок обкатывать новую программу. Все мне в Орше показалось милым: и бедные, но чистенькие магазинчики, и приветливые, очень скромно одетые люди, и сам город, нескладно разделенный на районы, далеко отстоящие друг от друга. Орша сияла для меня огнями Лас-Вегаса, ведь Володя был рядом. Домой меня увозил вагон номер 13.

      Пятая встреча … Она была совсем короткой. В Москву приезжал Володя с родителями. Теперь наши семьи познакомились полным составом.  Спустя два дня звонок: жду тебя в Минске через неделю, не забудь паспорт, идем в ЗАГС подавать заявление. Мама встретила новость без комментариев. Мудрая, она понимала: нет доводов, которые смогли бы переломить мое упрямство. Право слово, судьбу на коне не объедешь. И только папа попытался бороться: «Зачем сдалась тебе эта Орша? Володя не сообщил тебе о главной ее достопримечательности: в городе три тюрьмы. А культурный центр – вокзал. Где ты собираешься готовиться к аспирантуре? В библиотеке клуба «Железнодорожник»?»

      Минск мне очень понравился. Просторный, заново отстроенный после войны город, со своим характером, исполненный достоинства и благородства. Заявление мы подали. И это была наша шестая встреча. А седьмая состоялась через месяц, в день свадьбы. Съехались все наши родственники из Москвы и Володины из Минска. Говорят, торжество получилось красивым, веселым и изобильным. А мы ничего не помним – ни я, ни Володя. Поздно вечером мы возвращались из ресторана домой, одни, пешком, по пустынным ночным улицам. Шел тихий, пушистый снег. В нас и вокруг нас было счастье.

      Через три дня мы уезжали в Оршу, юные муж и жена, оставляя позади беспечную молодость, грандиозные планы и свои максималистские «Я». Что ожидало нас впереди? Если бы знать…

      Спустя год у нас родился сын, а еще через шесть лет дочь. Семь лет взрослой, самостоятельной жизни, семь лет узнавания друг друга. Время определиться, по плечу ли тебе армейская жизнь с ее неустроенностью, вечной занятостью мужа на дежурствах и одиночеством, долгим, тоскливым одиночеством - на Новый год и Первое мая, с беспрестанно болеющими детьми, со страстным желанием реализоваться и невозможностью отодвинуть семейные заботы на второй план. Какими бы они ни были, эти годы взлетов и падений, они были овеяны любовью, мы были счастливы. «Да вы просто одержимые, - шутили сослуживцы мужа.- Так рветесь друг к другу, наверно, потому, что видитесь редко».  Наверно. А может быть, спасательным кругом было мое упрямство: Володя, наши дети, моя семья – буду стоять насмерть, не отдам никому. Еще семь лет пронеслись как один миг. А дальше была ночь… Чернобыль… « Я отказывался от  направлений на север, на юг. А сейчас отказаться не могу, ведь я же политработник, надо ехать». Два с половиной года встреч каждые три месяца. Всякий раз я замечала, как таял, увядал мой Володя – и плакала по ночам, прислушиваясь к его хриплому дыханию.

       В 1990 году мы комиссовались из армии и с большим трудом вернулись в Москву. Стоит ли объяснять, какие круги ада пришлось нам тогда пройти: в стране разруха, прилавки пустые, работы нет, жилья нет. Детям нужно где-то учиться. Но мы не унывали. «Ритуля, мы столько пережили, неужели не справимся сейчас?» И мы справились. Дела пошли в гору: на работе ценили Володино умение общаться с людьми, его живой ум, армейскую пунктуальность. Ну а я прикрывала тылы, давала ему возможность стать на ноги. Мое сорокалетие мы отмечали в Египте. Новый год, народ съехался со всего света, торжества грандиозные. По залу шествует огромный слон с расшитой блестками попоной на спине. Володя подхватил меня на руки и каким-то чудом взгромоздил на слона: «Пусть все видят, какая ты у меня красивая!»  На нашем столике среди изобильных угощений возвышается полуметровый шоколадный Дед Мороз: Володя выкупил его для меня у портье на ресепшене. Рядом наши дети. Мы смеемся, до слез. Нам весело. Мы счастливы. А потом мы переходим в танцевальную залу. Несколько пар уже томно движутся в стильном фокстроте. Володя выбирает удобный момент и выводит меня в круг. Он уверен: наше появление не останется не замеченным. И наслаждается эффектом. Была ли я красавицей? Ну, если самую малость. Просто любовь решает, кого считать красивой. Мы скользим по паркету легко и слаженно. Освещение приглушено. И только наша пара все время оказывается в круге света… Через  полгода Володи не стало. 

       Наверно, можно было умереть с горя. Исчезнуть, раствориться в небытии. Заблудиться и сгинуть в нескончаемой зиме. Но ты же знаешь: я упрямая.  Наши дети выросли. Подрастают внучки. Ну а я… Я нисколько не удивлюсь, если откроется дверь и войдешь ты – улыбчивый, белозубый, шумный. Подхватишь, как прежде, на руки и закружишь, прямо в коридоре. Но дверь не открывается. Наверно, опять задерживают дела. Ну что ж, я научилась ждать. Тогда давай поговорим. Мне есть, что тебе рассказать…