Глава 8. Дьявольский ветер

 Капитан ****ов появился из-за трансформаторной будки сегодня рано, поэтому вместе со всеми уставился в телевизор. По четвертому каналу ведущий, похожий на пожилого какаду, рассказывал милицейские истории из далекого прошлого.

По вечерам, после заседаний парткомов, на секретарей партийных организаций нападали всегда три бандита. Они все были с седыми бородами, в свитерах, на которых были вышиты буквы «ХХ съезд»  и в узких брюках. На груди у них висели ладанки с изображением Хрущева, а называли они друг друга "стариками", поэтому дело внутри отдела получило название "****утые шестидесятники".
 Пойманного секретаря  обычно долго били, потом мазали олифой, вываливали в перьях и  вешали за воротник на дерево. Затем надевали на себя большевистские куколи времен гражданской войны, ходили вокруг костра и жги чучело Брежнева.

Их никак не могли поймать, пока, наконец, они не допустили ошибку. В тот вечер, гиревик Муденков шел с тренировки и решил пройти через пустырь, чтобы сократить путь домой. Настроение у Муденкова было плохое- он сломал четыре гири и теперь должен был купить новые в секцию гиревиков, а для него, токаря шестого разряда, это были большие деньги. И тут его окружили трое хэменгуистов, перепутав с коммунистом Сидорчуком.


 ****ил их Муденков долго и страстно, а потом позвонил из автомата в милицию и тонким женским голосом сообщил о нападении. В ходе следствия выяснилось, что три брата Хухолевы, Борис,Семен и Илья, были не согласны с линией Партии и таким образом мстили за похеренную оттепель.

По Культуре передавали оперу из Большого театра под названием "Крепкий орешек" о молодом преданном чоповце в Сити, искавшем всю ночь золотую запонку, потерянную его хозяином, хотя у него вечером должна была состояться свадьба. Нашел он ее под утро на чердаке небоскреба Сити, но провалился в шахту лифта и погиб.

Капитан очнулся от музыки, что лилась из динамиков телевизора. ****ов даже заслушался, так хороши и мелодичны были произведения композитора Десятникова. Но тут волосы на его голове встали дыбом, лицо стало белым от ужаса, и он быстро спрятался под стол.

 На экране появился флейтист. В мире бывает много фобий, кто-то боится пауков, кто-то высоты, некоторые трясутся от клоунов, а Капитан не мог видеть флейтистов. Он мог понять саксофонистов, трубачей, тромбонистов, на худой конец кларнетистов, ладно, засунули себе в рот, да и *** с ними. А этот?! Все как-то сбоку присосется, все посасывает, головкой покачивает, бровями играет, какая- то жуткая неопределенность...

Когда флейтист отыграл, наконец, ****ов пулей выскочил из-под стола и выключил телевизор. Потом еще час пил валерьянку с виски, закидывал «вьетнамскую звездочку» по ноздрям из трехлитровой банки, пока не взял себя в руки.  И только тогда начал свой рассказ:

-Перед революцией купец, Исай Капитонович Жлобов,  решил отойти от дел и передать управление заводом и капиталами своему племяннику, Савве Проторгуеву, сыну  своей сестры Семирамиды Капитоновны. Своих детей у него не было, так как учился он делу в Англии и вернулся оттуда настоящим джентльменом со слугой-мулатом Мильтоном.

После Англии как-то мало у кого  получалось жениться. Зато у племянника Саввы было аж 18 человек. Он с радостью принял на себя управление и сразу составил план их дальнейшей жизни, о чем радостно оповестил всю семью. Пять дочерей сразу должны были уехать учиться в ту же Англию, десять братьев в Швейцарию, старшему была обещана новая карета, а младшему велосипед с большим передним колесом. Все ликовали, а растроганный джентльмен-дядя сопел в свою курительную трубку и гладил по голове ласкового Мильтона, сидевшего у его ног на полу.

От смены руководства ничего не изменилось, ибо  если работа хорошо налажена предыдущим владельцем, то и следующему трудно что-либо испортить.
Так все и шло, покуда Проторгуев не зашел из любопытства в дом, где жили рабочие.

 Сначала он долго не мог войти в низкую дверь-  угрюмые рабочие одни за другими выползали на корточках на улицу, занимая нижнюю половину дверного прохода, в то время как желающие вернуться в дом запрыгивали им на спину и ползли в противоположном направлении по верхней половине.

Потрясенный Проторгуев запрыгнул на спину выползавшей пожилой бабке  и вползающий поток подхватил его. Вынырнуть не получалось, поэтому молодого менеджера медленно протащило по всем этажам этого ада, и лишь на другой день выплюнуло на улицу вместе с разложившимся жандармом. Тот на свою беду зашел туда   лет восемь назад в поисках революционных прокламаций. Больше всего Савву потрясли коморки, в которых ютились разные семьи рабочих за грязными тряпками. В коморках набивалось до семидесяти человек.
Там ели селедку, варили похлебку, срали по очереди в ведра, дрались, мирились, праздновали свадьбы и похороны и тут же зачинали будущую жизнь. Если бабы знали кого они родили, то у мужиков уверенности от кого, не было- слишком темно и плотно было в этих конурах. Так у сухопарого и русого  слесаря Никодима родился  черноволосый и узкоглазый сын, которого сосед-татарин Ялдын убежденно советовал назвать Алмазом.
А у нудного чухонца Ярве родилась дочь, удивительно похожая на умершего месяц назад дворника Бздяева, пьяницу, симпатизировавшего кадетам. Бздяев напился, неосмотрительно заснул с “ Краткой исторiей перваго кадетского корпуса” Висковатого А.В. и его вынесло людским потоком на крышу, откуда он и упал.

 Жить как раньше Проторгуев уже не мог. Он снял все  со всех счетов банка, положил мешки с деньгами на телеги и, подъехав к общежитию поздно вечером,   со слезами на глазах, раздал их семьям рабочих.

 Семья Саввы узнала о его поступке  на следующий день.   Дядя Жлобов голый сидел в бане и, обливаясь слезами, читал вслух голому Мильтону «Балладу Рэдингской тюрьмы». Пять дочерей набивали чемоданы, готовясь к Англии, десять сыновей трамбовали саквояжи для жизни в Швейцарии.
Старший сын вертелся перед зеркалом, воображая, как его костюм будет смотреться вместе с экипажем, а младший хвалился во дворе будущим велосипедом перед детьми купца Обсчиталова.

Все разом потеряли дар речи от страшной новости.  Жена Проторгуева, Изабелла Степановна, в девичестве Хряк, упала в обморок, головой задела каменный фонтан и снесла его до основания.
Только дядя –англоман, чисто по-английски, то есть с хладнокровием, немедленно созвал совет и предложил единственный выход.

 Пока утром жандармы носились по кабакам, борделям и игорным домам, отнимая у впервые познавших счастье  рабочих оставшиеся деньги, связанного Проторгуева семья повела к оврагу Каменные заразы.
Впереди шел дядя в кожаных сапогах, английском мундире колониальных войск и пробковом шлеме.
За ним шел загорелый, как будто намазанный маслом, Мильтон и тащил на веревке английскую пушку. Младший сын катил на детской тележке мешок с порохом. Пятерых дочерей несли крестьяне в странной будке с крышей, которую дядя снял со слона, когда был в Индии, и привез домой. Кстати, там он и выиграл в карты Мильтона у капитана Фэггота.

Остальные братья с семьей не пошли, а предпочли заливать горе в ресторации, хотя с приговором были согласны. У оврага Каменные заразы Проторгуева привязали к дулу пушки, а младший сын, тот, что остался без велосипеда с большим колесом, засыпал в пушку весь мешок пороха.

 Для «Дьвольского ветра» ядра не требовалось. Дядя зачитал написанный на скорую руку приговор на английском языке с вятским акцентом и сам его перевел на русский. Впрочем, дал племяннику сказать последнее слово.

- Да вы тут вообще все охуели…- только и смог прохрипеть расстроенный Проторгуев, но  потом собрался с силами и смачно харкнул дяде в рожу.

   Тогда дядя смахнул с носа повисшую соплю и надменно махнул младшему рукой.  Мальчик поднес спичку к пушке и та ебнула так, что в четырех километрах с колокольни свалился звонарь, а княгиня Баккен-Бардова  на исповеди со страха рассказала про себя такое, что настоятель , отец Мандрилий,  бросив крест и дары Господни, убежал из церкви, задрав рясу до пупа, а наутро вступил в ряды анархистов.

Бедного Проторгуева разметало по всему оврагу, а голова его по спирали улетела вверх.