На улице родной... ч. 3

В 1962 году мне было 6 лет. Мы с бабушкой ходили в продмаг, что располагался в километре. Бабушка покупала хлеб, сайку, постное масло (продавец наливала в нашу бутылку), перловую или ячневую крупу, порой сушёных снетков на суп, и иногда немного карамелек или леденцов - в кульке из толстой серой бумаги.
На нашей улице жил трудовой умелый народ, который ел картошечку, выращенную своими руками, свой душистый лучок, свою тёмно-красную свеколку, свои хрустящие огурчики, пахучую морковочку, яблочки со своих собственных яблонек, а также и свой мачок, который мирно цвёл ярким цветом во всех огородах.
У всех наших соседей гырчали во хлевах свинюшки-поросята, квохтали куры, ковыряясь на задах дворов, по утрам хрипло горланили петухи, а у Ветошевых  были и индюки.
У нас же была своя собственная коровушка, умная-разумная, ласковая и добрая, и молоко у неё было такое же ласковое, доброе.
Бабушка уводила коровку на пастбище либо за сенопункт, либо к деревне Мололово, либо за Олегов песок - к "Сельхозтехнике" в поля, где стойко держался запах дуста, разносимый ветром от склада ядохимикатов, стоявшего за основательным государственным забором над квадратным противопожарным прудом, весьма глубоким, с чёрной водой. Я был подпаском, помогал бабушке. От нечего делать она знакомила меня с целебными травами, рассказывала об их свойствах. Эти сведения были не из книжек, а передавались как устный фольклор, как заговоры, от поколения к поколению...
Соседний дом к востоку от нашего привёз из деревни  и поставил старик Болотов. Дом был поскромнее нашего - нового, просторного и светлого.
Старик Болотов был очень живой деятельный товарищ, пребывал в постоянном движении. Он неустанно сажал на нашей улице берёзы. Засадил всю улицу по нашей северной стороне. Экспансию энергичного старика остановила смерть.
Берёзы, посаженные его лёгкой рукой, выжили и вымахали до неба. Они внесли в сей уголок окраинной Опочки своеобразную романтическую ауру. Я провёл детство и встретил юность в неумолчном шелесте, шуме и протяжном пении берёз, что подготовило мою душу к встрече с удивительными стихами Сергея Есенина, моего любимого поэта.
В дом деда-Болота я забежал всего один раз - по поручению взрослых. И там впервые столкнулся с покойным вождём. В тёмных тесненьких деревенских сенцах  едва помещался большой в тяжёлой раме помпезный портрет величавого "отца народов" - во весь рост, при регалиях, с неизменной курительной трубкой в полусогнутой руке и как будто усмешкой в грузинских усах и мудро прищуренных тёмных его глазах.
При этом в нос мне шибанул тлетворный запах разлагающегося тела - жена деда Болота лежала парализованная, он ухаживал за нею. Когда "Болотиха" отмучилась, вскоре следом отправился и "Болот". В дом через некоторое время приехала шустрая дочка Наташа с мужем Гурием, оба деревенские учителя.
Ныне уж нету на свете из них никого, а берёзы всё ещё шумят и поют, тянут свои протяжные задумчивые и наводящие на неспешные думы песни - о Родине и о нашей судьбе; и в том заслуга бывшего соседа, безвестного трудяги старика Болотова.