Феномен творчества Максима Горького

Творчество Максима Горького уже давно является классикой русской и советской литературы. Но в чем феномен творческого пути писателя? Почему уже более века его произведения вызывают жаркие споры, его публицистика оставляет читателя разных эпох неравнодушной, заставляет взглянуть в эти эпохи пристальным с прищуром взглядом Горького.
Он вошел в литературу безумно и жадно влюбленным в золотой век, в пушкинские смыслы русского самосознания. Показательна легенда, рассказывающая о юном писателе попытавшимся вызвать Дантеса, этого старого дуэлянта, на поединок. Этим юношей был Алексей Пешков. Дуэль не состоялась: Дантес не пожелал убивать еще одного русского литератора (итак, собственная дочь ненавидела за убийство дяди, Александра Сергеевича Пушкина). Эта легенда о многом говорит.
Максим Горький входил в русскую литературу как представитель нового направления – неоромантизм. Пушкинское романтическое начало южнорусских поэм перекликалось с новомодными философскими идеями Фридриха Ницше. Горького захватывал бунтарский пафос, жажда приключений, в которой свобода выступает ключевым сегментом бытия. Бунт и неограниченная свобода, стихийное дионисийское начало пронизывает раннее творчество писателя. Смысл жизни для Горького заключен в горении. Он физически не воспринимает гниение. Жизнь плоти торжествует над смертью. Ему чужд идеал христианского воскресения, он жаждет борьбы, в которой соколы и буревестники прекрасны в последних мгновениях собственной жизни. Красота для Горького заключена в мгновениях перед уходом в небытие, в неосознанную для писателя вечность.
Горькому не интересно, что будет после смерти, его волнует огненный взрыв человеческого естества в завершающий его миг. Что после этого мига? Не интересно. О вечности говорит агиография. Эта литература проходит мимо Горького. Она необходима только для того, чтобы воссоздавать картины реальной действительности. Бог для писателя будет заключен в образе Луки, этом лукавом старикашке, как характеризовал его сам Горький. Правда, на Бога он смотрел глазами Льва Толстого, образ которого в то же время и не принимал. По Горькому Бога устраивала действительность, которую нужно было изменить. Значит, необходимо было выстроить понятие о своем Боге. Нового бога не может устраивать пошлая и филистерская действительность. Эту реальность надо сжечь, чтобы построить новую. А в новой реальности будут нужны другие герои, способные совершить нравственный переворот, выпорхнув из царства необходимости в царство сверхчеловеческой свободы.
Этой свободы достойны, обладающие силой Заратустры. Но Горький проповедует не свободу эгоистической души, но героической, совершающей подвиг во имя людей, как это сотворил из своей жизни Данко, герой замечательного рассказа «Старуха Изергиль».
В своем герое писатель попытался воплотить нравственный идеал будущего человека. Этот идеал – жертва во имя свободы. Ради нее можно и нужно погибнуть. Только тогда оправдан смысл существования. В противном случае – смысла в бытие нет никакого. Казалось бы, подвиг горьковского героя сближает его с жертвой Христа. Многим так и показалось. Но дело в том, что Данко представляет собой сверхчеловека, Христос же – Богочеловек. В этом фундаментальная разница. Данко – плоть от плоти человек, Христос – совершенный человек и совершенный Бог. Несовершенство человека может исправить совершенство Бога. Но Горький считает, что совершенства можно достигнуть героическими поступками несовершенного человека, и эти подвиги делают человека совершенным, сверхчеловеком.
Максим Горький вступил в спор с сотериологией христианства, с правом на искупление, жертва писателя и его героев показывали путь, который надо было пройти, чтобы достигнуть преображения человеческого естества.
И с какой радостью бросились вослед соколам и буревестникам, совершая нравственный переворот внутри своего я и разрушая пошлую действительность. Рождалась новая гордая личность, выше сытости и пошлости, не обремененная трудовыми буднями, но не забывающая обмануть в карточной игре (это ведь такие мелочи по сравнению с мировым переворотом человеческого естества).
Революция 1905 года многих отрезвила. «Босяки» из горьковских рассказов вышли на улицы и площади, и начался грабеж во имя свободы. Мир загорелся, только ветер нес не очищение, а смрад и разложение. Писатель это явственно почувствовал. Вместе с группой интеллигенции он стал искать Бога. Они не приняли Христа Церкви, не понимали толстовского бога, но желали Того, кто поведет Россию к всеобщей любви. Но проблема Горького, Луначарского и Богданова была в том, что они жаждали любви, отрицая Божественный источник этой любви – Иисуса Христа.
Феномен Горького в том, что призывая к Истине и любви, обладая элементами этой истины и любви, он постоянно уводил себя и своего читателя на ложные пути познания бытия. Он, как и его герои, завершали горящим мгновением свое существование, за которым для них все было покрыто тайной.
Эсхатология Горького заканчивалась небытием, распадом на мелкие частицы, героическое погибало. Его Артамоновы рассыпались в прах, показывая бесплодие не только буржуазного быта, но и человека, утерявшего божественный сегмент любви. Но пришедшие ему на смену обладают ли любовью божества? Сомнительно.
Безусловно, Горький всегда верил, что его Данко приведет людей к любви и добру, выведет их  из темного леса невежества. Отсюда глубокое преклонение перед культурой. Как и Александр Блок, Максим Горький верит, что революционный пожар сметет нечисть и даст людям культуры строить новый мир, в котором не будет насилия и тот, кто был ничем, станет всем. Поэтому он с восторгом принимает февральскую революцию 1917 года. В хаосе февраля он видел сверхлюдей, способных совершить общественные изменения.
Но действительность оказалась суровее. Сверхчеловеки отменили свободу.  Сатины и Пеплы сбежали на Хитров рынок, где их ловили и ставили к стенке такие же обитатели дна. Сердце Данко затоптали осторожные люди. Именно так Горький понял октябрьский переворот.
Знаменитый пролетарский писатель покидает советскую Россию. Он пытается осмыслить происходящее. Пишет «Несвоевременные мысли», но его не желает слушать новая власть. Преклонение Горького перед культурой и ее носителями высмеивается большевиками, и в первую очередь Владимиром Лениным. С этими пошлыми сентенциями вождя революции, кстати, Максим Горький в своем литературном портрете «Ленин» фактически согласился. Хотя, возможно, это была игра, которую писатель затеял со Сталиным, чтобы вернуться в Россию из Италии. Италия Муссолини пугала Алексея Максимовича. Возможно, это была слишком яркая пародия на идею сверхчеловека, а, может быть, сверхчеловек оказался не на высоте тех задач, которые он, как сверхчеловек, должен был исполнить.
Представляется, что возвращение в СССР было возвращение к юности. Показательно, что именно один из первых его рассказов «Девушка и смерть» был отмечен Сталиным как произведение равное гению Гете. Горький возвращался к своей мечте. В России появился сверхчеловек, способный привести людей к всеобщему счастью. Это общество называлось социалистическим. Сбывалась мечта русской народнической интеллигенции.
Серп и молот, вместо креста, стали символами нового мира. Горькому казалось, что найден путь, по которому следует идти человечеству. Горящее мгновение бытия отныне будет вечно, небытия не будет, потому что сверхчеловечество победило смерть. И первый представитель этого вида уже лежит в мавзолее. Человечеству дан бог, идеям которого необходимо следовать беспрекословно. Всякое уклонение от ленинско-сталинского пути – преступление. Поэтому в кабинетах госбезопасности писали горьковское: «Если враг не сдается, то его уничтожают». Поэтому Горький не будет слышать вопли и стоны строителей Беломорканала. Он будет плакать над рассказом мальчика о зверствах советской охранки на Соловках, но напишет в книге отзывов: «Какие черти, эти чекисты!». Его не будет интересовать маленький человек, когда решаются гигантские проблемы бытия. Да и был ли мальчик? Не мудрено и забыть, когда мгновения смыкаются с веками.
Поэтическое сознание Горького не может останавливаться на проблемах, как говорил Николай Бухарин, этот любимец партии большевиков, человекоматериала. Милосердие, к которому призывал мальчик из Соловецкого лагеря, носило христианский характер. Такое милосердие было чуждо великому гуманисту. Поэтому рассматривать Максима Горького с позиций православного самосознания бессмысленно. В его сознании оно отсутствовало, оно было задушено в самом детстве, когда его учителем стала книга демократической интеллигенции, а тайным путеводителем – певец сверхчеловечества – Фридрих Ницше, и создатель новой философии – Карл Маркс.
Из этого философского винегрета состояло творчество Максима Горького. Но почему, порой, бессмысленные сентенции писателя приобретают силу воздействия на читателя? Вот здесь и кроется ответ: в чем же феномен Горького? Мастерство Горького-художника неоспоримо. Картины, созданные им настолько правдивы и точны, что его философствование представляется необходимым лепетом, дополняющим правду жизни. И уже читатель делает необходимые философские выводы.
Безусловно, Горький принадлежит к плеяде писателей-гуманистов, пытавшихся с помощью культуры и великой художественной словесности преобразить мироздание в полном мере. В этом он близок к такому литературному направлению как символизм, для которого черты неоромантизма были не чужды. Но Горький и реалист, воплощавший в своем творчестве новый метод, в котором предвиделось будущее – реализм социалистический. Данный метод был господствующий в советской литературе. Горький мечтал, что литература будет показывать героев, берущих собой людей в заоблачные дали коммунизма. Что там? Он точно не знал. Но ведь главное – это горение, а не гниение. В этом неоспоримый феномен творчества и личности Максима Горького.
                Литература
1. Долгополов, Л. На рубеже веков. О русской литературе конца ХIХ-начала ХХ века. – Л.: Сов. Писатель, 1985. – 352 с.
2. Полонский, В.В. Между традицией и модернизмом. Русская литература рубежа ХIХ-ХХ веков: история, поэтика, контекст.  – М.: ИМЛИ РАН, 2011. – 472 с.