21. О наглости и кротости

   Однажды Оливка пришла с прогулки. Ну как, не сама пришла, вместе с хозяйкой, одну ее на улицу не пускали, да она и не рвалась: что там делать, одной-то? Ни камень никто не кинет, ни мячик…
   Итак, Оливка вернулась домой и терпеливо ждала, пока хозяйка разденется, чтобы потом снять и с нее свитер и ошейник с прицепленным к нему поводком. Да, она была в не любимом ей свитере. В нем, конечно, было теплее на зимней улице, этого у свитера не отнять, и собака это понимала, но не могла не чувствовать и некоторой унизительности этого красного куска ткани с огромной белой снежинкой на спине.
   -Оливка! В магазине был только такой, что поделать, смирись. Я бы с удовольствием купила другой, но ничего, что подошло бы тебе, просто не было. Ты же у нас…миниатюрная девочка.
   Оливка вздыхала, но думала, что золотой лев Плантагенетов был бы уместнее на ее спине истинного Йорка.
   -Скромнее надо быть, Оливка!
   Из комнаты вышла Люси и с интересом обнюхала Оливку в свитере («Тебя только не хватало, усатое чудовище, посмеяться над моим унижением!»), после чего заинтересовалась поводком, ухватила конец и потащила добычу в комнату.
   Почему за ней послушно поплелась Оливка, Люси не поняла. А Оливка не поняла вообще ничего. Потому что в первый раз в ее собачьей жизни ее выгуливала кошка.
   -Это уже слишком.
   -Оливка, не возмущайся, давай, я спасу тебя.- Хозяйка отцепила поводок от ошейника, потом сняла с Оливки свитер.- Пошли, дам тебе печенье в утешение.
   Печенье Оливка любила. Получала она его не часто, в-основном после разных не приятных процедур вроде расчесывания и чистки зубов, то есть, пару-тройку раз в день. Хозяйка, кажется, считала, что таким образом сгладит доставленные Оливке моральные – «и физические! Вы не представляете, какая это боль, когда расческа своими стальными зубьями проходит по шерсти или в пасть засовывают огромную щетку с, тьфу ты, зубной пастой. И тот, кто решил, что если паста будет со вкусом печени, то собаки будут с радостью подставлять свои зубы, пусть сам чистит свои зубы пастой, хоть со вкусом печени, хоть со вкусом огурцов!» - страдания. Ну, или приучит ее кротко и терпеливо все переносить ради последующей печеньки. На самом деле, Оливка четко разделяла страдания и удовольствия. Расчесывание – это одно, а печенье – совсем другое. Они абсолютно не связаны, и вкус печенья не давал ей забыть, что эта же рука, которая открывает пачку, только что измывалась над ней.
   Но печенье,- повторила Оливка про себя,- она любила. Печенье было специальное, малюсенькое, круглое, как мелкая галька, вроде той, что была летом на берегу озера.
   -Оливка, держи, умничка моя. Люси, и ты здесь? На, и тебе печенье.
   -Стой, стой, стой, хозяйка, как «на печенье»? Это печенье для собак, для собак, а не кошек, прочитай внимательно!
   -Оливка. Нельзя быть такой жадной. Надо делиться с братьями меньшими.
   -Меньшими?- задохнулась возмущением Оливка.- Ты ее видела? Да эта бестия больше меня уже в полтора раза!
    А вот Люси не возмущалась. Она грызла печенье, не особо вслушиваясь в собачью трескотню.
   -И чего сердиться? Пачка большая, нам обеим хватит… Во всяком случае, мне - точно. Как там говорится? Наглость – второе счастье? Мур.