Иллюзия любви

Он непослушными шагами
Вошёл в дурман её духов.
Носились чёртики кругами,
Его толкая в ров грехов.
Оксана Куш
Анфиса Аристарховна Малоканкина (махнула не глядя на светлую любовь и банальное свадебное колечко родовую фамилию Аверченко), обладательница редчайшего по наивности и лёгкости характера, женщина изумительно привлекательной наружности, что весьма удивительно, поскольку растила и воспитывала троих собственных детей, обожала жизнь и наслаждалась ей бесконечно.
Больше всего её увлекали темпераментные танцы, зажигательный флирт и желание нравиться.
Десерт очарования и игривости в отношении знакомых и малознакомых мужчин смаковала Анфиса Аристарховна довольно редко, никогда не переступая за грань, где азарт и вдохновение способны превратиться в возбуждение, в одержимость, в жажду испытать реальное интимное наслаждение.
Она замечательная мать, верная жена. Несмотря на сложности бытия Анфиса всегда, даже когда наваливались горы проблем и скучных бытовых забот, выглядела так, словно только что провела несколько часов в косметическом кабинете, а стиль одеяния и элементы имиджа согласовывала с известными модельерами.
Когда и как она умудрялась изобретать, тем более шить костюмы и платья, в идеальном порядке содержать дом и детей, ублажать мужа, принимать гостей, общаться, работать,  легкомысленно кокетничать с привлекательными мужчинами и следить за здоровьем, понять было сложно. Анфиса Аристарховна всегда соответствовала выбранному статусу.
То, что с ней происходило сейчас, эти нескончаемые потоки слёз, неизвестно где все предыдущие годы жизни хранившиеся, объяснить было бы просто, однако в голове Анфисы царил  сумбур, затрудняющий не только осмысленное восприятие действительности, но и  дыхание.
Плакать она умела и раньше. Всхлипывала, около часа проливая слезу, когда Антон признался в любви; отчаянно ревела за несколько мгновений до регистрации брака, превратив неожиданно свадебный макияж в живописные акварельные разводы; трогательно обливала солёной влагой первенца, рождение которого было болезненным и долгим.
Иногда слёзы сами собой выступали на глазах при чтении книг: Анфиса отличалась эмоциональностью, способностью сопереживать, погружаться в ткань повествования вместе с персонажами, точнее вместо них.
Сейчас  она выла от безысходности, от бессилия и отчаяния.
Без малого двадцать лет (замуж Анфиса Аристарховна вышла совсем юной девочкой) добросовестно и самоотверженно поддерживала она огонь в семейном очаге. И что теперь?
– Понимаешь, Фиска, ты – моя радость, ты – самое большое моё счастье. Так бывает… так вышло, сам не пойму…
– Через двадцать лет ты снова объясняешься мне в любви! Антошка, ты самый-самый!
– Не перебивай. Пожалуйста. Мне очень непросто. У нас, да, у нас, совсем  скоро родится ребёнок…
– Что ты такое говоришь? У нас больше не может быть детей. Тебе ли не знать этого!
– У тебя и у меня – да, не может, но жизнь продолжается…
Впервые в жизни Анфиса почувствовала, что такое сердечная боль, когда сквозь пелену отрицания до неё в замедленном темпе начал доходить смысл сказанного.
У нас, у вас, у него, у неё… у него и у неё… ребёночек! Почему, зачем?
Мысли путались. По привычке, усвоенной из уроков отца, Анфиса попыталась взять себя в руки, успокоиться, хотя бы внешне, чтобы сгоряча не наделать ошибок. Увы, благоразумие и выдержку вытесняла обида.
Захотелось запустить ногти в Антохино лицо, заорать по-звериному, разбить что-нибудь дорогое, памятное вдребезги или прыгнуть в необъятную пустоту с балкона. Но дети! Нужно в первую очередь думать о них, о семье. О семье, которой по сути больше нет.
Или всё же есть?
Думать не было сил.
Анфиса пронзительно закричала, как смертельно раненная птица, рухнула на колени.
Проснулись дети. Прибежали на крик.
– Я всё объясню, потом объясню, – сбивчиво лопотал Антон, собирая сумку с вещами, – так случилось, так вышло. Изменить случившееся невозможно. Игорёк, сын, береги мать.
Анфиса ревела вторую неделю подряд. Ревела по графику.
Первый сеанс начинался при пробуждении, когда привычное за много лет желание обнять горячо любимого мужа натыкалось на пустоту. У неё было минут пятнадцать, чтобы намочить слезами подушку, остудить холодной водой опухшее лицо и поднять детей, демонстрируя им неизменно радужное настроение.
Дальше шла нескончаемая череда привычных забот, служебных обязанностей, социальных взаимодействий с людьми, не имеющими отношения к семье, когда не было ни малейшей возможности расслабиться. Она обязана была соответствовать.
Анфиса Аристарховна копила и складировала безутешные страдания до вечера, уверенно демонстрируя лучезарную улыбку и безмятежность до того часа, когда засыпали дети. Она закрывалась в ванной, включала душ на полную громкость и ревела от души, пока горло не начинали сдавливать спазмы.
Третье сентиментальное включение жалости к себе происходило после полуночи. Все эти дни Анфисе снились серийные, повторяющиеся с новыми подробностями ужасы, в которых она почему-то с маниакальным упорством спасала новорожденного ребёнка Антона и его любовницы от них самих.
Кошмары были предельно реалистичными. Страх агрессивно парализовал волю. Она просыпалась в холодном поту, долго не могла прийти в себя, потом до утра мучительно, выворачивая эмоции и чувства наизнанку, размышляла об утомительной и бесцельной жизни без него, без Антона, которая представлялась куда хуже самой смерти.
Понять, когда, почему и как родные люди, много лет живущие в любви и согласии превращаются в посторонних, чужих, Анфиса не могла.
Слёзы появлялись внезапно, а высыхали почти, потому что так надо, перед рассветом.
Полтора-два часа беспокойного сна, необходимого для того, чтобы выглядеть свежей,  пролетали мгновенно. Но ведь так не могло продолжаться вечно.
Однажды утром Анфиса Аристарховна вспомнила про свой уникально покладистый характер, про неподдельную, самую настоящую очарованность жизнью, – почему, – подумала она, – я с такой лёгкостью рассталась с плодами, которые любовно растила и холила бесконечно счастливые двадцать лет? Что мне известно о той девочке, чем и как она заманила Антона в сладкие интимные сети? Любовь ли тому причина, мимолётная страсть или некая банальная выгода?
Анфиса взяла на работе отпуск, привела себя и разбежавшиеся в разные стороны мысли в порядок при помощи безудержного танца до упада (к этому магическому действу она прибегала довольно часто, особенно если не понимала, как поступить).
– Хочу знать про эту женщину всё, – решила она, после чего пошла с визитами к друзьям и знакомым, оказавшимися на редкость осведомленными о сценарии и сюжетных поворотах романтической саги, в которой муж играл одну из главных ролей.
Возможно, собранное досье было фрагментарным, неполным, но картина падения нравственности мужа стала проявляться, обретать видимые контуры.
Девочку, которая была моложе Анфисы почти наполовину, звали Жанна. Познакомились на работе. Милая, улыбчивая и гибкая рыжеволосая малышка, почти невесомая, с незрелыми, несмотря на значительный срок беременности женскими формами, невинно трогательным детским взглядом и повадками застенчиво-восторженной школьницы.
Следить за любовницей мужа и им самим оказалось безумно интересно. Можно сказать, это было вкусное блюдо, хотя их телячьи нежности порой больно ранили душу.
Девочка вела себя как капризный ребёнок, которому хотелось всё и сразу, только непонятно, что и зачем. Антон старался угодить Жанне, однако делал это с видимым равнодушием, без энтузиазма, присущего их с Анфисой интимным отношениям. Безучастно ленивый взгляд мужа приятно щекотал её уязвлённое самолюбие.
– Ха, – подумала Анфиса, – не очень-то их общение похоже на сладкое романтическое безумие, хотя, девочка буквально поедает Антона глазами, смущается и краснеет от его нескромных (вот ведь бессовестный) прикосновений. Скорее всего, он в её юной жизни первый мужчина.
– Скорее всего, девочка выдумала страстную влюблённость, раскрасила её в радужные тона, неосознанно пустила в ход кокетство, окутала соблазнами, от которых сама же и сходит с ума. От новизны захватывающих приключений, от концентрации запретных тайн, которые можно не стесняясь потрогать, муженёк и поплыл. Слабоват мой милый, да, но ведь я готова его простить, готова же! И не только из-за детей. Лихо мне без Антона, одиноко, грустно, пусто!
Как же ей хотелось восстановить статус-кво, вернуть отношения в привычное, неторопливо обстоятельное русло, когда он и она – родные люди, когда всегда рядом такое необходимое уютное мужское тепло и захватывающий дух запах любимого человечка.
Анфиса понимала, что в любом случае отношения станут иными, пусть только будут.
Что она может предложить мужу взамен молодости Жанны? Юное тело и неизведанные ощущения – серьёзные преимущества, но зрелость и опыт тоже чего-то значат.
Сможет ли принцесса детсадовского возраста следить за собой, за грудным ребёнком, за домом, ублажать мужа, решать сложные бытовые проблемы и не сломаться? Любовью сыт не будешь. Антон привык к комфорту, к тому, что семейная жизнь похожа на отдых в приличном отеле, где всё включено в контракт. Выдержит ли милый рутинные будни реальной, а не созданной невидимой рукой любящей жены повседневности?
Рассуждать можно было сколько угодно, но время шло, а Антон не проявлял желания вернуться. Он жил в примаках у Жанны, готовящейся со дня на день родить, у её вечно недовольной матери (об этой семейке теперь Анфиса знала почти всё) и отца – любителя крепкого словца и сбивающего с ног алкоголя в немыслимых дозах.
Соседки, к которым Анфиса набивалась в гости с пирожными и деликатесами, живописали далеко не идеальный образ жизни Старковых, их страстную любовь к публичным, весьма агрессивным выяснениям отношений, скудное домашнее хозяйство, вечную нехватку денег.
– Жанночка, – спрашивала и сразу отвечала Софья Андреевна, благообразная общительная старушка, жившая этажом ниже, – хорошая девочка: симпатичная, добрая, активная, но недалёкая. Учиться после школы не пошла, устроилась курьером за малую копейку в коммерческую фирму. Теперь вот для оживления интерьера женишка безродного в дом приволокла. Обрюхатил, а у самого за душой вошь на аркане. Разве нормальный мужик пойдёт в примаки? Да ни в жисть. Я так прикинула – ему лет сорок, а ей, Жанке-то, полгода как восемнадцать справили. Рановато у ей передок зачесался. Собственно, чему удивляться-то, мамашка ейная – Фёкла Егоровна, Сашку, старшего сына, шестнадцати не было, как в подоле принесла. Тот ещё фрукт вызрел. Бегал от армии, бегал, да не убёг, забрили. Ни профессии, ни ума, ни-че-го! Ну и хрен с има. Давай с тобой, Анфиса, настоечки вишнёвой пригубим, я тебе про кого угодно в ентом дому всё расскажу.
Аргументов способствующих возвращению блудного муженька было немало. Вот только ждать, когда весомые причины включить задний ход вылезут наружу и подействуют, не было мочи.
Антон – её законный муж, по какому праву эта пигалица арендует его?
Анфиса решилась на откровенный разговор с разлучницей из команды юниоров. Что с того, что она родит от Антона ребёнка? Она сама троих мужу подарила. И вырастила. Попользовалась девочка подарком судьбы и будет! Пора честь знать.
– Давайте, Жанночка, как-то решать, договариваться что ли. У Антона семья: дети, я, квартира, налаженный быт. Что можете предложить ему вы?
– А у нас любовь, вот! И ребёночек. Будет скоро. И спит он со мной, а не с вами. А па-че-му-у-у? Вопросик на засыпку. Значит, у меня кое-что куда слаще, вот! А квартирку мы того – разменяем.
– Это как? Квартиру мне родители оставили. Ловко придумала, но ничего у тебя не выйдет. Ты его паспорт смотрела? Антон – мой законный муж, а ты – ты лю-бов-ни-ца. Ты – никто, Жанночка, ты – девочка для удовлетворения похоти. Будем считать, что пробный, ознакомительный период эксплуатации сексуального объекта по имени Антон закончился. Лицензию тебе приобретать не на что. Нет у тебя убедительных аргументов. Я  забираю его обратно.
– Фигушки! Антон сам к вам не пойдёт. Потому, что только меня любит. И не надоедайте нам больше!
Разговаривать с мужем Анфиса так и не решилась, но жизнью его интересовалась, вещи, принадлежащие Антону, постоянно приводила в порядок и вообще вела себя так, словно он уехал в командировку и вскоре должен вернуться.
Жанна родила девочку, которую назвали Вероника. Антон загрустил.
Малоканкин, живя с Анфисой, не проявлял рвения по поводу отеческой заботы о собственных малышах, хотя поводы для помощи жене, рожавшей болезненно по причине физиологических осложнений и анатомических особенностей детородных органов, отчего она получала массу разрывов и других повреждений, были серьёзные.
У Жанны дочь родилась недоношенной, болезненной. Вероника кричала, юная мама бесилась, срывала злость на Антоне, на родителях, которые наотрез отказались помогать, на малышке.
Скандалы и семейные разборки набирали обороты. У новоиспечённой матери вскоре пропало молоко. Вероника надрывалась, кормилица стойко не обращала на неё внимание. Тёща орала не переставая: на пьяного мужа, на Антона, на дочь. В этом странном семействе никто ничего не хотел делать.
Спустя месяц о любви уже не вспоминали, зато неприязнь и злоба разрастались бурно, как речная ряска в зените летнего солнцестояния.
Антон невыносимо страдал, но не видел выхода. Жанна предъявляла ему претензии, что он, похотливый старик, соблазнил юную девочку, лишил преимуществ беззаботной юности, заставил раньше срока стать матерью, чего ей даром было не нужно.
 – Забирай, – орала она, – эту крикливую дрянь! Я устала, устала, устала! От неё устала, от тебя, от мамаши с папашей, от всех. Дайте же мне, наконец, выспаться!
Антон за долгие годы жизни привык полагаться на жену. К ней и пошёл за советом, когда очередная семейная разборка вышла на новый уровень – Жанна метнула в него тяжёлую хрустальную вазу. Удачно метнула. Увесистый предмет острой гранью вонзился мужчине в лоб, рассёк бровь. Кровью был залит весь пол.
У Фёклы Егоровны случилась истерика, Жанна злорадно смеялась, папаша глумливо науськивал доченьку повторить бросок.
 – Хватит, – вопила Жанна, – надоели вы мне! Выметайся к чёртовой матери и отродье с собой забирай!
Девчонка так бесновалась, что Антон испугался: кто знает, чего может вытворить любовница в состоянии аффекта. Он собрал сумку пелёнок и распашонок, спеленал дочь и ушёл, не представляя, что делать дальше.
Анфиса открыла дверь, безропотно взяла из его рук ребёнка.
– Насовсем, Антоша?
– А ты меня примешь?
– Дети, папа пришёл. Собирайте на стол, праздновать будем. А это у нас Вероника. Симпатявая мадам – в папу. С ней-то, что не так, почему матери не оставил?
– У них там сатанинский шабаш. Выгнали нас с Вероникой взашей. Ты действительно готова меня простить?
– Уже простила. А кормить я малютку, чем буду? Живо беги в магазин, купи детское питание. С ней-то, что решать будете, нужна она матери или уже наигралась?
– Наигралась.
– Плохо. Если отказ не оформит – не представляю, как поступить. Это же замечательный повод для шантажа. Кто знает, что у Жанки и её бесноватой мамаши на уме.
– Анфиса, я полный идиот. Не представляю, что на меня нашло. Как я мог увлечься пустышкой, предать тебя, детей…
– Не начинай. Забыли и забили. У нас теперь забот и хлопот – не счесть. Если сможешь с её матерью договориться, я готова Веронику удочерить.