Пермские перипетии 11, 12

                - 11 -
     После разговора с отцом я всё раздумывал. Задачка, которую  мне задала жизнь,  отличалась от учебных задачек из школы: в ней не было тригонометрических функций, не было чисел Авогадро или, скажем, Рейнольдса. Не было ответов, какие приводятся в конце задачников. А ответ отца (спасибо, тебе, папочка! Запоздалое…) показался поначалу неправильным. Но постепенно я стал склонятся к его версии, наблюдая за дядей и «тётей».
     Как всё-таки люди меняются! А ведь дядя Саша с детства был для меня — свет в окошке. Когда моя сестрёнка родилась летом 1961 года — меня из Юрюзани не на недельку, как обычно, а на два месяца к бабушке в Карауловку  сбагрили. Мне уже 6 лет, возле бабушки не сиделось, то на речку с пацанами сбегу, то по деревне хожу, ища приключений. Но больше всего мне нравилось ездить с дядей Сашей! Он тогда работал на ЗИЛ-157, развозил утром по лесам рабочих леспромхоза, а к вечеру — собирал их и возвращал в деревню. Днём его нагружали поездками в Катав-Ивановск на хлебозавод и продуктовую базу, чтобы доставить товар для сельмага. Я с ним в кабине ездил, повидал немало, хоть и мало что понимал. Память высвечивает самые яркие моменты. Однажды, куря газетную самокрутку с махоркой, он дал шуткой накуриться и мне! В итоге меня вырвало. Но, как ни странно — именно благодаря тому случаю, меня курить не заставишь — мутит! В школе первое время я даже не мог толком в туалет ходить, где старшеклассники курят. Надышусь в коридоре побольше, забегу в туалет, задержав дыхание, сделаю полдела, и бегом в коридор! Иначе — рвота!
     Примерно такая же история и со спиртным. Мне дядя Саша в Катав-Ивановске как-то купил бутылку газировки, а себе — две бутылки красного вина. Сидим в кабине, пьём. Когда я прикончил свои 500 граммов, он и первую бутылку 0,7 л не допил ещё. «Хочешь попробовать?» - «Давай!» - «Ну, как, понравилось?» - «Да!» - «Ещё будешь?» - «Давай!»  Дальше я плохо помню, только помню, что привёз он меня в Карауловку не к бабушке, как обычно (бабушка ему за пьяного внука показала бы Кузькину мать!), а к своей сожительнице Таське (Таисье Трифоновне Деньгиной), которую в Карауловке за глаза прозывали Вятской Лопаткой, готовой деньгу грести хоть лопатой, очень соответствовала фамилии своей приезжая из Кировской области. На смоле она ухитрялась зарабатывать больше шофёра Шурки Деева (так дядю Сашу звали все). Дома у Таськи они надо мной тогда смеялись, положили на кровать, подставили таз. Рвало меня несколько раз. Было очень плохо. Спустя годы, дядя Саша рассказывал, смеясь, что тогда я обложил Таську таким вычурным матом, на какой не каждый сапожник способен. Но главное — то, что я веду трезвый образ жизни, все мои выпивки можно по пальцам перечесть! «Методика» дяди Саши!
     Парень он был не промах, в каждой деревне у него было по бабе. В Катав-Ивановске их было несколько. Полненькая дама на хлебозаводе меня привечала вкусными булочками, чтобы мне не было скучно в кабине ЗИЛа, пока они с дядей Сашей ходили «по делам». Конечно, тогда мне были невдомёк их дела. Но годы шли, и в голове сходились пасьянсы, например такой: мы взяли с собой в кабину какую-то худенькую смешливую тётю, поехали с ней «за грибами», но меня просили посидеть в кабине, пока они с дядей Сашей искали по лесу грибы, не нашли грибов,  вернулись в Катав-Ивановск отвезти тётю домой, а только потом поехали к себе в Карауловку.

                - 12 -
     А самое незабываемое происшествие случилось, когда движок у Зил-157 сломался, и в Катав-Ивановск на ремонт нас тянул МАЗ на длинном тросу.  Уже почти доехали. Ремонтная мастерская была в гараже за глубоким оврагом, переезд через овраг был насыпной, с бетонной трубой внизу. Маз, проехав насыпь, резко свернул налево, чтобы не застрять в грязи «дороги» вдоль гаража, газанул, не оглядываясь на наш Зил и тем самым стянул его на крутую насыпь. Дядя Саша успел выскочить, получил только рану на шее от лопнувшего троса, а я, оставшийся в кабине, получил травму головы от выпавшего из-под сиденья чугунного домкрата и потерял сознание. ЗИЛ, сделав полтора оборота, упал на дно оврага вверх колёсами. Кабина была смята, ветровое стекло разлетелось вдребезги. Дядя Саша сполз вниз к машине, и, как рассказывал, вытащил синенький трупик, лежащий в обнимку с домкратом,  через смятый зазор на месте бывшего ветрового стекла, захлопнул на головке трупа кожу, завёрнутую чулком, поднимался с трупом на руках по насыпи вверх, а в голове только одна мысль была: «Ну, всё, Петька меня за сына убьёт!» И вдруг трупик ожил и заорал.
     А сам я помню, как мир вдруг перевернулся и погас. А потом — как будто проснулся  у дяди на руках, солнце бьёт в глаза. И голову щиплет. Я рукой за голову взялся — мокро, посмотрел на ладонь — она в крови! Я испугался и закричал.
     Нашли бинт, замотали голову. На этом же МАЗе едем по Катав-Ивановску в запрудовскую больницу, дядя держит меня на руках и материт водителя МАЗа за тупость, приведшую к аварии, тот молчит виновато. В больнице доктор зашил кожу на голове восемью стежками, проверил рефлексы, сказал, что сто лет проживу. Ну, посмотрим, может и не наврал. Хоть бы!
     Когда я учился во втором классе, дядя Саша уехал из деревни в Пермь вслед за своим другом Санькой Верушкиным, и Таисью свою туда утянул вскоре. Но почти ежегодно в отпуск  приезжал к матери с отцом в Карауловку, заезжал и к нам на пару дней в Юрюзань. И каждый раз привозил мне какой-нибудь подарок, разговаривал со мной уважительно.  А когда я однажды, получив от дяди в подарок транзисторный радиоприёмничек в кожаном футляре, смущённо спросил: «Зачем уж ты так?», дядя, махнув на этот дефицитный тогда товар пренебрежительно, выдавил из себя с трудом: «Ты ж мне — как сын!» и тут же отвернулся и ушёл, чтобы не расплакаться. Мой отец, как старший брат (у них с дядей Сашей восемь лет разницы), всегда критически относился к дяде Саше, отчитывал его за какие-то промахи, но взаимное уважение у них сохранялось.