Пермские перипетии 15, 16

               
                - 15 -
    Ко мне в общежитие ещё в марте приезжал друг армейский Нурислам, вытащил меня в драматический театр на «Сирано де Бержерак». Впечатление было потрясающим, там любовь показана самоотверженная, не сравнимая с моим раненым эгоизмом. Ходили с Нурисламом и по музеям, зашли и к его другу детства, снимавшему в Перми половину частного дома. Когда мы пришли, друга дома не было, была только его молодая жена, красивая необычайно, да и одетая так эротично. Пригласила в дом, сказав, что муж скоро придёт с работы на обед. Налила нам вина, начала готовить какую-то еду, непрерывно щебеча. А когда пришёл муж, буквально повисла на нём. Стульев у них было только три, так она не сползала у него с колен почти весь обед. Не могу без улыбки вспомнить эту красивую пару, просто залюбуешься.
     А уже летом я ездил к Нурисламу в Кизел, от Перми часа три поездом. Он тогда только познакомился со своей невестой из какого-то села.  Они потом уехали в Набережные Челны. Про Нурислама тоже можно много вспоминать. Поэт, художник, музыкант, просто прекрасный человек, своими советами и сочувствием он более всего помог мне уйти от любовного кошмара.
     Не могу забыть одного его стихотворения, написанного им ещё в армии в Новосибирске, вольный его перевод с арабского, которым он увлекался тогда, переводил и прозу и стихи, вообще круг его интересов и увлечений впечатляет. Тот древний арабский поэт мне неизвестен, но перевод Нурислама врезался в память навсегда:
     Не жалей о сорванных цветах,
     Что принёс тебе перед закатом!
     Для тебя цветут они в горах
     И благоухают ароматом.
     Не жалей, что пролито вино!
     Чашу я налью тебе опять.
     Пусть в хурджине проступает дно,
     Стоит ли об этом горевать?
     Посмотри, как зреет виноград,
     Бабочки в садах кружат беспечно,
     Всё цветёт, как много лет назад!
     Только мы с тобою здесь не вечны…
Это стихотворение на голову выше моих поэтических потуг, хотя так и подмывает добавить к нему ещё четверостишие:
     Так приди ж в объятия мои,
     Не стыдись разбуженного чувства!
     Предадимся радостям любви,
     В наслажденьи вечной жизни буйство!
Но это теперь я так оптимистичен, а тогда мне было не до стихов. Ну и зря, незачем было так мучиться.   
      От воспоминаний о потерянной любви не остаётся ничего, кроме боли. Но ещё хуже, если уже нисколько нигде не болит! Если б Ниночка с доверительностью рассказала мне о своей жизни без утайки, даже если призналась бы в своих чувствах к какому-то там Васе или Грише, то я бы был ей благодарен за откровенность, за доверие, за дружбу. И спокойно забыл бы про неё, умненькую, занялся б другой девушкой. Но она поступила тогда глупо, незаслуженно обидев меня, и глупостью этой привязала крепче верёвок, не желая этого, разумеется. Возможно, хотела отшить меня грубостью, а получилось наоборот, словно присушила.
      И не было бы у меня этой сжигающей страсти, только что бы тогда осталось? Благодарить или проклинать случившееся?
      Какие уроки несёт эта «любовь»? Разве только то, что нельзя требовать любви, что глупо ждать сочувствия, тем более там, где его тотально нет, где оно ампутировано. И что ранимость — это не показатель любви, а лишь показатель эгоизма. Редко кому удаётся дорасти до любви, обычно мы стараемся что-то и кому-то доказать, плаваем мелко.
                - 16 -
     Я был уже женат, моей дочери было уже два года, когда после поездки к родителям в Белорецк, я из Уфы полетел в Пермь, чтобы встретиться с Ниной. Дядя со своей женой уже  жил в новой кооперативной квартире. Про Нину они знали только то, что выглядеть стала хуже, замуж не вышла, видели её случайно. В тот же день я поехал в центр, в кассу Аэрофлота, что на улице Крисанова, чтобы купить билет до Новосибирска. Там было две очереди. Я встал в одну из них, хотя мог встать и в другую, где крайней была молодая женщина, очень похожая на Нину, но слишком загорелая. Я стоял и думал, не она ли это, но решил, что не она, поэтому и  не подошёл.
     А вечером поехал в Балатово, пришёл на нашу с Ниной почту. Старуха Механошина, ещё была на работе, как всегда разбирала письма на завтра. Меня она узнала, сообщила, что Нину давно не видела, где она теперь — не знает. Только знает, что Нина поддерживает отношения с некоей Людой, живущей буквально напротив почты. Люду я застал дома, это оказалась интеллигентная молодая женщина. Она сообщила, что давно не видела Нину, но нашла и записала мне телефон, где работает Нина.
     Поблагодарив незнакомку, я позвонил из автомата. Мне сообщили, что Новосёлова уволилась, перешла работать в другой узел связи, телефон такой-то. Я дозвонился на новое место работы и узнал, что Нина сейчас не на смене, что её смена будет только завтра в ночь с 20-00 до 8-00 утра.
     Я и позвонил Нине на следующую ночь, уйдя от дяди вроде как в поликлинику с острой зубной болью. Тоже мне артист! Дядя подсказал, что их милая одинокая соседка, которую он специально для меня (?) приглашал на вчерашнее застолье, является зубным врачом. И мне пришлось, продолжая роль больного, позвонить в час ночи в дверь соседке. Слава богу, соседка открыть дверь отказалась, сославшись на поздний час. И я полетел на волю, позвонил Нине. После первых приветствий она спросила — почему я не подошёл к ней в кассе Аэрофлота, неужели не узнал? Я, чуть замявшись, сказал, что побоялся подойти к ней, чтобы не показаться навязчивым.
     Вряд ли мой ответ убедил её, поскольку следующий её вопрос был для меня ещё более неожиданным: «А жена у тебя красивая?» Я сначала выпалил: «Да, я фотографию могу показать!» Но последующая пауза в разговоре дала мне понять, что Нина очень переживает из-за того, что время её слишком изменило не в лучшую сторону. Я запоздало поспешил ей заметить, что мне она нравится по-прежнему, что я приехал в Пермь только ради неё, что я очень хочу её видеть. Это была правда, она это поняла, назвала свой адрес, но предупредила, что будет разговаривать со мной не раньше шести утра. Мне пришлось сначала долго добираться пешком до телеграфа, где она работала, затем кружить возле него до шести.
    
      Разговаривали мы мало. Вблизи она выглядела, действительно, гораздо хуже, чем четыре года назад. Она оказалась из той породы женщин, которые сильно изменяются в худшую сторону уже в молодости, в данном случае от 20 до 24-х лет. Интересно бы посмотреть, какая она теперь, когда ей уже 49 лет. Возможно, всё не так уж плохо. А тогдашнее её уныние по этому поводу, возможно, спасло меня от нового витка безумной страсти.
     В восемь утра она закончила работу, и мы поехали на трамвае к её общежитию, тому самому, возле Центрального рынка. Я всё смотрел на свою Ниночку, но её взгляд был упёрт в пол. Я спросил, можно ли мне войти в её общежитие, на что она только отрицательно помотала головой. Я съязвил, что её общежитие для меня закрыто навек. Она ответила, чтобы я не повторял своих ошибок, чтобы не сожалеть потом. Мне стало смешно и грустно одновременно. Смешно, ибо я и не думал приставать к ней, домогаться, раз у ней такая антипатия ко мне. А грустно, что она так и продолжает воспринимать меня, как надоеду, или даже подонка, что сама за собой она никаких ошибок не видит, от раскаяния далека.
     «Глупенькая! - вздохнул я тяжело, - так ничего и не поняла!»
     «Что я должна была понять?» - её тон был пренебрежительным.
     «Ну, например, то, что я говорил тебе ещё перед армией, ночью, когда мы сидели на кухне у  Гали с Валей, это ж была чистая правда! (Я напомнил ей моё признание в любви) И она никуда не делась, я и теперь приехал в Пермь к тебе, а не к дяде!» Она поднялась на выход, думая, что я поволокусь за ней. А я не пошёл, естественно, раз ко мне относятся, как к врагу. Человека, готового ради неё на любые свершения, она бросает в пыль, как колючку репейника, ну что тут скажешь? Не любит! Встреть я её случайно в любом углу мира — наверняка сразу отвернётся, подумав, что я её преследую.  Имеет право. Но и её, такую простейшую, держать на пьедестале глупо. Вон, вон отсюда, из этого проклятого места! Спасибо дядиной жене.
     Спасибо, жизнь, за твой урок, хоть и несладкий, но спасибо. Аминь.
                Владимир Деев                Новосибирск, 2005 г.