Зов Батюшки

Это был морозный декабрь 1917 года. Сёла Петербурга все были застроены церквями и монастырями. На улице было темно, повсюду была метель и звёзды светили ужасающим ночным мраком.

В колхозе "Родина" всё было ещё более устрашающей. Из-за вьюги не было видно куда идёшь, бедняки в подобиях индейских типи жгли костры, а вокруг было лишь кладбище и лес.

Вместо церквей повсюду были лишь развалины старых, обшарпанных, серых храмов с обтрескавшимися фресками и рухнувшими на земь иконами. Это выглядело так мерзко и страшно, что даже верующие попрошайки не осмеливались подбирать иконы и забирать их к себе в жилище.

Недавно в городе начали пропадать люди. Они уходили за пределы колхоза и не возвращались. Лишь тишина ночного снега звучала так, словно души умерших тосковали где-то на том свете.

Стали появляться объявления, что некий батюшка Серафим принимает людей на исповедь. Верующему люду это было уместно и приятно, учитывая ситуацию с верой в колхозе. Но вот дойти к нему было очень трудно. Надо было пройти мрачное кладбище на котором можно было потерять рассудок от жути, тёмный лес в котором можно было заблудиться и снова кладбище, которое было ещё более затхлое, чем первое.

А тем временем количество людей в колхозе становилось всё более малозначительным. Нищие, крестьяне и даже более менее по меркам колхоза состоятельные люди были напуганы, но не решались покинуть колхоз, в силу того, что он находился в семиста километрах от столицы, транспорта у народа не было и лишь раз в месяц четырёхместная карета с конями ехала до Петербурга.

Я в одно зимнее воскресенье решил причаститься. Я не был сильно верующим, но сильно винил себя за конфликты с бывшей женой, которая забрала наших детей и уехала на карете в Петербург. Я был пьющим и ссорились мы в основном на этой почве, так как моя тяга к алкоголю была сильнее моих воздыханий по отношению к моей возлюбленной Светлане.

В тот день я хотел встать как можно раньше и прийти в храм Серафима и отмыть свои грехи. Я не верил в бога, но надеялся, что совесть отпустит меня и жить мне станет легче. Жить мне и так было тяжело. Я работал на литейном заводе не покладая рук. А поздним вечером я пил дешёвую водку.

В предыдущий день из-за тоски по жене я выпил больше меры и в итоге проспал весь следующий день. Был уже вечер и я в торопях собрался, залив себе в желудок остатки вина и двинулся в путь. За последние три дня метель и вьюга усилились в полтора раза. Белые хлопья били в лицо и я ничего не видел. Я шёл по окрестностям и даже попрошайки не наваливались на меня с целью попросить еды, а лишь мирно сидели в своих типи.

Я выбрался на дорогу ведущую к первому кладбищу и лишь карканье воронов сопровождало меня. Пройдя метров пятьсот я уже начпл видеть надгробия с датами уведомляющими о том, что там покоятся дети. Ведь у нас в колхозе часто гибли в раннем возрасте из-за нехватки еды и ледяных морозов.

Вдруг что-то усилило мои переживания и внезапно я почувствовал холод у правой ноги. Я перепугался и побежал. Пробежа метров сто я понял, что мою ногу обвила змея. Не знаю как это произошло, ведь в это время года их обычно нету. Эта странность ещё больше напугала меня. Я взял её за хвост и отшвырнул в сторону, а сердце моё колотилось, как внезапно в этот момент каркнул ворон ещё больше усилив мой страх.

Я решил начать торопиться и спустя четверть часа я уже дошёл до леса. Я даже не стал оборачиваться и шёл дальше, поскольку на более дорогих могилах с портретами были ужасающие лики мёртвых.

Я уже начал проклинать и себя и жену и детей и батюшку Серафима за то, что я решился на это так сказать путешествие. Я подумал вернуться назад, но усиливающийся страх перед змеями, карканьем воронов и неприятными изображениями на надгробиях просто не позволили мне вернуться. Я надеялся, что переночую в церкви и утром спокойно вернусь домой.

Лес был очень дремучий и плотный. Тропинок не было и я шёл по корням и мху, боясь провалиться в болото. Также я думал, что меня загрызёт волк или убьёт медведь. Мне казалось, что в темноте что-то мелькает и я никак не мог понять что. Я усилил шаги и двигался вперёд ещё с большим усердием.

Внезапно моя левая нога провалилась сквозь мох и я застрял в дыре в земле. В мой ботинок налилось много грязной воды и нога начала отмерзать. Но больше меня ужасало, что вот- вот меня может загрызть медведь или волк. И в этот самый момент подлетает ворон и садится передо мной и что-то клюёт. Каким же было моё опасение, когда я увидел в его клюве глаз! Я не мог понять человеческий он или животный. Я резко выдернул ногу из ямы и побежал пуще прежнего.

Через половину часа я оказался у второго кладбища. Лес и его разделяло широкое поле. Я вздохнул с облегчением и шагал по сугробам. Метель ушла, но ещё больше сбивала с толку полная луна в небе, которая кроме того была огромной и светилась кроваво-красным цветом. В этот момент я не мог понять что страшней: кладбище далее по ходу в храм или эта вампирская луна.

Вот я уже находился у второго захоронения. Я припас с собой остатки водки и так как мой дух и рассудок уже сдавались - я допил половину бутылки одним махом. Я никак не мог понять, что за ужас преследует меня и почему мне так не везёт. На втором кладбище не было даже надгробий. Там были полуразрытые земли с закопанными телами. Так как я был уже пьян в стельку и меня переполняла паранойя - мне началось казаться, что из могил торчат руки мёртвых.

Спустя некоторое время я добрался до храма. У входа были два настенных факела. Также возле входа была инвалидная коляска и какие-то вещи и взрослых и подростков и детей, как-будто батюшка решил устроить распродажу и не удосужился разложить на прилавки вещи. Но огня в них не было. В этом месте казалось было ещё холодней, чем в колхозе.

Я зашёл в храм. Внутри было также холодно как снаружи. Я крикнул есть ли кто, но ни одна живая душа мне не ответила. Я решил идти вперёд. Я ничего внутри не видел и шёл практически на ощупь. Вдруг мимо меня на полу пробежала крыса. Меня это кинуло в дрожь. Неужели здесь делают исповедания? Я уже думал начать двигаться назад домой, но возвращаться уже практически ночью по тем местам в которых я был, я не решился.

Я бродил некоторое время по дому и начал чувствовать запах свечей. Какого же было моё облегчение, когда я зашёл в комнату и увидел в темноте при свете примерно пятнадцати восковых свечек батюшку в рясе и с одеянием поверх головы. Он сидел за алтарём и ничего не говорил. Лица его я не видел. Я сел напротив на стуле и начал речь.

 - "Здравствуйте. Я не верующий, но натворил в своё время много неприятностей. Хотелось бы просто поговорить с духовным человеком и рассказать о своей вине, ведь совесть знаете не железная. Ещё я пьющий и знаете, с моей напряжённой работой я не могу бросить...".

Так я ему толдычил минут пятнадцать и казалось я уже говорю сам с собой как я остановился и сказал:
 - "Вы вообще меня слушаете? Я шёл сюда через два кладбища и лес, попал в такие неприятности, я весь мокрый и замёрз, у меня нету сил, а вы мне даже не можете помочь! Я всю жизнь проклинал вашу церковь и вообще зря я сюда шёл!"

Мы сидели минуту в молчании и смотрели друг на друга. Батюшка совершенно не двигался и от него исходил тошнотворный запах. Как вдруг свеча от ветра полыхнула и я увидел его лицо в свету. Оно всё было в шрамах, изуродовано, в гное и одного глаза не было.

Я вскочил со стула и бежал что есть мочи оставив свою тёплую куртку. Я бежал по храму, по захоронению, по лесу, по кладбищу. Я бежал под кровавой луной и думал, что я сбрендил. Бежал я очень долго, я никогда не был спортсменом, но я очень долго не останавливался. Ветки били мне по лицу, я проваливался в трещины в земле, я падал и вставал, я кричал и издавал нечленораздельные звуки, мычал. Я добрался до села и бежал вдоль него по окрестностям. Я знал, что сегодня примерно в это время стоит карета и ждёт людей на отвозку в город.

Какого же было моё облегчение, когда вдалеке я увидел её в свету луны и уже она была так близко. У меня были с собой деньги, я на ходу их пересчитал и уже заходил в карету на пассажирское сиденье.

Я оставил дом, оставил вещи, даже куртку потерял. Я сказал водителю:
 - "Срочно в Петербург!".
Он ничего не ответил и лишь тронул поводья и карета с конями двинулась.

Некоторое время мы ехали в молчании.
Я никак не мог опомниться.
Как вдруг ко мне повернулся водитель и я увидел того самого батюшку с искорёженным лицом без одного глаза...