С. К. Эфрон. Памяти Епископа Иринея. 1904 г

Савелий Константинович ЭФРОН (Литвин)

ПАМЯТИ ЕПИСКОПА ИРИНЕЯ


Апреля десятого, от разрыва сердца скоропостижно скончался епископ Орловский и Севский, Ириней. Смерть неожиданно вырвала из русской иерархии одного из выдающихся ее членов. Покойный епископ Ириней - величина большого размера, и внезапная кончина его - великий ущерб для православной церкви. В особенности внезапная кончина архиерея должна была угнетающим образом подействовать на наш юг и Урал: и тут и там преставившийся епископ своею плодотворною деятельностью оставил после себя завидную память; и тут и там он пользовался любовью за беспрерывные труды его на пользу ближних, за чуткость и отзывчивость своего любвеобильного сердца, за свои заботы о духовном просвещении, за строгость к самому себе и за снисхождение к другим, за свою примерную благочестивую жизнь, за свое неутомимое усердие к храмам Божиим, за свою хозяйственную и отеческую заботливость о «малых сих» и за все другие счастливые свои качества, которыми он был наделен Провидением. Кончина святителя, несомненно, вызвала скорбь у всех, кто знал его лично. И скорбь эта должна была быть чувствительнее, больнее, потому что поразила она своей неожиданностью.
Еще не настало время пока, да и не в состоянии я сделать подробную характеристику почившего иерарха, как этого заслуживает великий в своей скромности покойный епископ Ириней. Уверен, настанет время, и люди, ближе меня знавшие почившего архиерея и его дела, более меня знакомые с жизнью и деятельностью его, - нарисуют на память потомству величавый облик епископа Иринея и величавую фигуру его во весь рост ее поражающей духовной красоты. Я же намерен поделиться с читателем лишь некоторыми отрывочными воспоминаниями о немногочисленных моих встречах с епископом Иринеем, которые навсегда запечатлены в моей памяти, и которые во многих случаях моей жизни послужили для меня великим утешением.

I.

Я удостоился счастья познакомиться с епископом Иринеем в городе Екатеринбурге, летом 1900 года. Я был тогда редактором газеты «Урал». Екатеринбург считается столицей Урала в отношениях горнозаводском и золотопромышленном и столицей раскола всего Урала и всей Сибири. Самый многочисленный класс екатеринбургского старообрядчества, самый богатый и, следовательно, самый влиятельный и воинствующий, - это приемлющие священство старообрядцы (австрийцы), за ними идут часовенные (беглопоповцы), безпоповцы и многие другие. Нет ни одной отрасли русского раскола и русского сектантства, которая не имела бы своих представителей в Екатеринбурге. И неудивительно, если город этот в религиозном отношении постоянно пребывает в напряженном состоянии. Со стороны православного духовенства и местного архиерея требуется много такта, распорядительности, а еще больше любви и человечности, чтобы умиротворяюще действовать на заблуждающихся, не давать лишних поводов к обострению розни между православными и старообрядцами. В то время, о котором рассказываю, в Екатеринбурге занимал весьма важный и ответственный пост православного епархиального миссионера некий г. Р., человек безусловно честный, но, к сожалению, мало пригодный для такого ответственного поста. Г. Р. отличался крайней ограниченностью и непомерным фанатизмом. Он весьма плохо понимал или совсем не понимал сущности миссионерской деятельности, был убежден, что призван искоренять раскол всякими средствами, и почти всегда прибегал к таким, которые меньше всего согласовались с его званием и положением. Для достижения целей своей миссии он ничем не брезгал и в своих преследованиях раскольников не знал жалости: составлял, при содействии полиции, многочисленные протоколы, привлекал к судебной ответственности, глумился и издевался при всяком удобном случае над беззащитными раскольниками и их святынями, чем возбуждал к себе страшную злобу и ненависть среди екатеринбургского старообрядчества и сектантства.
Чтобы хоть чем-нибудь отплатить миссионеру за его издевательства и унизить его, екатеринбургские старообрядцы решили выписать для религиозных с ним собеседований из черниговских слобод известного апологета, ныне уже покойного начетчика, Фёдора Мельникова. Миссионер или не знал, кто таков Мельников, или, в свою очередь, надеялся разбить и унизить своего противника. Как бы то ни было, но когда Мельников прибыл в Екатеринбург, миссионер согласился вступить в публичное собеседование с приезжей раскольничьей знаменитостью, Фёдор Мельников, помимо своей начитанности и несомненной талантливости, отличался острым умом, находчивостью и дерзостью. На первом же собеседовании своими ядовитыми замечаниями, острыми словечками и хладнокровием он заставил миссионера потерять всякое терпение и натворить столько несуразного, что, когда подробности об этом первом собеседовании дошли до архиерея, то дальнейшие собеседования миссионера с Мельниковым (этих собеседований было объявлено три) архиереем были запрещены.
Разумеется, по существу в вопросах веры, о которых трактовалось на собеседовании, Мельников никакой победы над миссионером не одержал, но цель, для которой екатеринбургские старообрядцы выписали его, Мельниковым достигнута была: растерявшийся от хладнокровно обдуманных, подготовленных и взвешенных нападок исключительно личного характера, искусившегося в словесных боях опытного и талантливого Мельникова, православный миссионер был доведен до исступления и, конечно, не был в состоянии достойно отпарировать удары и остановить юного нахала (Мельникову было тогда всего 19 лет от роду).
Как бы то ни было, факт остался фактом: миссионер был публично унижен и посрамлен, как человек, и только как человек, а екатеринбургские старообрядцы провозгласили победу Мельникова над ним, как над православным миссионером. Взаимная ненависть с обеих сторон обострилась. Тогдашняя екатеринбургская православная интеллигенция, - совершенно безразличная к вопросам веры и не разобравшая, в чем дело, - примкнула к старообрядцам в преследованиях православного миссионера сплетнями и выдумками.
Так стояло дело месяца два. Но вот в Екатеринбург приехал вновь назначенный архиерей, епископ Ириней, и, быстро освоившись с положением дел, сразу положил конец этому возбужденному состоянию и наладил дело по-иному. Епархиального миссионера Р. он уволил, но уволил так, что никому не могло прийти в голову видеть в этом увольнении г. Р. уступку старообрядцам со стороны епископа. Старообрядцам, главное австрийцам, было не до торжества над миссионером. Епископ заставил их насторожиться и недоумевать своими последующими действиями и поступками...

II.

Припоминаю мое первое свидание с почившим епископом. Недели три спустя после своего приезда в Екатеринбург, он пригласил меня к себе. Явился я к нему ровно в час дня. Молоденький келейник доложил о моем приходе преосвященному. Не успел я осмотреться в приемной, которая была переполнена разным народом, как меня попросили пожаловать. Переступив порог гостиной, я очутился лицом к лицу с архиереем. Это был монах невысокого роста, одетый в поношенной, но удивительно чистенькой рясе, со скуфейкой на голове. Судя по сединам и длинной бороде Иринея, ему было тогда не меньше 68-70 лет. Но старик этот поражал необыкновенно свежим цветом своего лица и совершенно молодыми глазами. Всмотревшись в его живые глаза, я был очарован его приветливым взглядом, поклонился и подошел под благословение.
- Спасибо, что скоро пожаловали, - произнес архиерей с заметным южно-русским акцентом. - Садитесь и потолкуем.
Он указал мне на кресло, и сам уселся против меня.
- Я вас знаю, - продолжал он тою же скороговоркой, - т.е. не лично вас знаю, а знаю вашу деятельность, как журналиста. Меня радует, что в вашем «Урале» даете место статьям о старообрядчестве... Статьи хорошие, тон их надлежащий... Раздражать старообрядцев не следует, как и не следует к ним подлаживаться... Надо с ними разговаривать серьезно, с добротою... Доброта - великая вещь... - Архиерей вздохнул. - Впрочем, вижу, вы так и действуете... Спасибо вам... Вот теперь мы, значит, знакомы, и, надеюсь, не откажетесь пожаловать ко мне чайку попить... Когда не бывает службы, пью чай в восемь часов... У меня отличное киевское варенье, - он почти весело засмеялся. - Попьем чайку и уж обстоятельно побеседуем; надеюсь, мы с вами будем ладить и потрудимся вместе, и, даст Бог, с пользой.
Архиерей поднялся с кресла, благословил меня и отпустил.
Не успел я дойти до двери, как епископ остановил меня.
- Вам уже известно, что епархиальный миссионер Р. отсюда уходит? - спросил он, стоя.
- Известно, ваше преосвященство.
- Вы, кажется, с ним враждовали?
- Да, вначале... Потом, когда стали травить его со всех сторон, и я ближе с ним познакомился и узнал его лучше, то перестал с ним враждовать. Мне было его очень жаль. Он - честный человек, но упрям, непокладист и...
- И не умен, - перебил меня архиерей. - Ох, ох, ох, как не умен, а на месте миссионера нужен человек умный, в особенности здесь, в Екатеринбурге... Да и доброта нужна миссионеру... необходима доброта...
На этом и закончилось мое первое свидание с епископом Иринеем.

III.

Дней через 5-6, после первого моего свидания с Иринеем, я в 8 часов вечера отправился к нему «чайку попить». Я застал архиерея сидящим на диване с книжкой в руках. По краям обложки увидел, что он читает «Вестник Европы». Епископ встретил меня радушно, как старого знакомого. Благословив меня и усадив, он заговорил.
- Пользуюсь каждой свободной минуткой, чтобы почитать. К сожалению, весьма мало времени у меня, чтобы перечитывать все, что надо. Уж очень много нынче печатают. И сколько хламу выбрасывают типографии! Хорошие книги и статьи попадаются редко... Этот журнал все-таки лучше и серьезнее других...
Он указал на отложенную им при моем приходе на столик книжку.
- Это, кажется, «Вестник Европы»? - перебил я архиерея.
- Да, «Вестник Европы», - продолжал епископ. - Читаю и предпочитаю его больше других журналов. Не потому, - улыбнулся он, - что согласен с его направлением, а потому, что издает его человек серьёзный и порядочный, и пишут в нем люди порядочные и серьёзные. Журнал этот не зубоскалит, не паясничает, не прячет кукиша в кармане, не прибегает к задирательной и пошлой полемике. Разумеется, мне не симпатичны доктрины, которые проповедует журнал, некоторые из них мне даже противны. Но надо отдать ему справедливость, что проповедь его открытая, честная. «Вестник Европы» в этом отношении почти один является настоящим, заправским барином среди современной хамской журнальной братии своей. Его конституционализм меня не пугает, ибо он приверженец постепенности и предан царственному дому... Другое дело, журналы в роде (епископ назвал несколько журналов), разве это серьёзные издания? Мальчишество на каждом шагу... Противно их перелистывать даже, а приходится... Необходимо знать, о чем и в этих журналах пишут, а главное, как пишут, к каким формам прибегают, чтобы быть во всеоружии для борьбы со злом, которое они сеют... Нам, пастырям, призванным направлять стадо Христово ко благу, необходимо вникнуть во все, что волнует общество в данный момент; каковы чаяния, надежды и мысли общества... Все это отражается в журналах, газетах, и поневоле мы должны, мы обязаны следить за журналами, за газетами. Нельзя без этого, если хочешь с пользою служить церкви и народу... Приходится иногда даже тратить время на чтение беллетристики...
- Неужели и беллетристику читаете?
- Мало, но читаю. Недавно прочел нисколько рассказов Горького: «Супруги Орловы», «Мальву» и еще нисколько мелких. Не понимаю, чем так пришелся Горький по вкусу современному обществу? Талант его ниже среднего, и, во всяком случае, этот писатель гораздо ниже Помяловского, Решетникова и Глеба Успенского, - уж не говорю о Тургеневе, Толстом, Писемском, Гончарове, Достоевском. Разве можно сравнивать этого карлика с такими гигантами? Ведь у Горького нет настоящих, живых людей, с плотью и кровью: все у него надумано, искусственно, преувеличено... А вот грязи... грязи в его произведениях много... Человек он без предрассудков, и чувство обоняния у него совсем не развито... Очень и очень смердит от многих страниц в его рассказах...
От светской литературы архиерей перешел к духовной. Нельзя сказать, чтобы отзыв его о духовной литературе был лучше, чем о светской. Он подверг резкой критике многих духовных писателей и большинство духовных журналов.
- Вообще, - продолжал епископ, - в настоящее время у нас во всем и везде господствует какой-то хаос, мы стоим на каком-то распутье, а настоящего, Божьего пути не видим, не хотим его видеть, отворачиваемся от него... Даже, если возьмем нашу богословскую науку. Что она собою теперь представляет? Прочитали бы так называемые ученые исследования, которые, под видом кандидатских и магистерских диссертаций, представляются в духовные академии для получения ученых богословских степеней. В них есть все: и ученость, и эрудиция, и знание литературы предмета, и множество выписок и цитат, и широкие обобщения, и все, что хотите... Но все это только с виду, для людей, не посвященных. Если же углубиться в эти работы за последние 20-30 лет, то окажется, за весьма ничтожными исключениями, что все это либо хлам, либо кража и пережевывание немецких богословов и философов. Большинство сочинений наших русских ученых богословов суть только простые кражи у немцев, реже у англичан. Обладая немецким языком, прослыть ученым богословом в нынешнее время не представляет труда. И знаете, какой от этого происходит вред? - Епископ глубоко вздохнул. - Наше семинарское и академическое богословие плодят еретиков и неверов... Удивляются, что у нас являются священники в роде (он назвал по фамилии одного священника). Да он же и есть прямой продукт академического богословия... Да, - как-то уныло закончил епископ, - наше академическое богословие - богословие Запада, а не православное...
Я просидел в тот вечер у Иринея до половины одиннадцатого часа. Все время почивший епископ говорил то с бодрым воодушевлением, то впадая в минорный тон и грусть. Несмотря на свои старые годы, он чувствовал и волновался, как молодой: чудные глаза его то вдохновенно сверкали огнем молодости, то заволакивались облаками грусти. Когда он поругивал и светскую и духовную литературу, видно было, что скорбит он душой, что та и другая так мало соответствуют своему назначению.
- Россия - великая страна, - между прочим заметил он с большим воодушевлением, - и она заслуживает более серьёзного отношения к себе, и не только заслуживает, но и нуждается в более серьёзной литературе... Крепко надеюсь, что Господь пошлет ей это...

IV.

Много толков породило в Екатеринбурге известие, что епископ Ириней выразил желание служить обедню в единоверческой церкви. Заволновались по этому поводу старообрядцы, заволновались и сами единоверцы. Старообрядцы и всякие сектанты злорадствовали, что православный архиерей «обмирщит» единоверческую церковь троеперстным крестом; по тому же поводу приуныли сами единоверцы. Ко мне заехал Г. Г. Казанцев, городской голова и глава екатеринбургских единоверцев, ныне тоже уже покойный. Это был человек весьма образованный, не чуждый науке (выдающийся химик, состоял одно время лаборантом при Петербургском университете у Д.И. Менделеева) и искусству (был не дурным актером-любителем, имел собственный театр, огромную библиотеку и написал несколько драм, которые шли на провинциальных сценах), богатый, пользовавшийся большим уважением в городе. Как наследственный попечитель единоверческих церквей в Екатеринбурге (прапрадед Г. Г. Казанцева построил первую единоверческую церковь на личные средства, и с тех пор почетная обязанность попечителя единоверческих церквей в Екатеринбурге переходила к его потомкам, как бы по наследству), он тоже был в тревоге.
- Положительно не знаю, как поступить, - волновался покойный Г. Г. Казанцев. - Желание преосвященного служить у нас возбуждает среди прихожан тревогу. Если архиерей будет служить по нашим книгам и по нашему обиходу, то это будет для нас великим радостным событием, это будет для нас небывалым торжеством; если же будет служить по-великороссийскому, то ужасно боюсь последствий; все наши старики разбегутся из храма, и многие из наших навсегда уйдут к австрийцам и часовенным... Вы себе представить не можете, как волнуются единоверцы...
- Заехали бы к архиерею и разъяснили бы ему все это, - посоветовал я.
- Нехорошо, неловко. Я мало его знаю; он может еще обидеться, и своим вмешательством могу еще напортить. Не возьмете ли вы на себя переговорить с ним? Говорят, третьего дня вы провели у него целый вечер и остались очень довольны его приемом. Архиерей, по слухам, весьма благоволит к вам. Право, переговорите с ним. Хорошее, божеское дело сделаете...
Я старался, по вполне понятным причинам, отклонить от себя вмешательство не в свое дело. Г. Г. Казанцев настаивал, и я попросил его дать мне подумать до следующего дня. В тот же день, к вечеру, получил от Г. Г. Казанцева следующую записку:
«Многоуважаемый С. К.
«Сообщаю вам великую радость. Его преосвященство вытребовал к себе наш служебник и нашего старика-священника. Он принял священника чрезвычайно милостиво, обласкал его и долго беседовал с ним о нашем церковно-служебном обиходе. Сказал, что желает совершить у нас службу так, как это установлено нашими старинными святоотеческими обычаями, дабы не смущать простецов-единоверцев; отзывался с большой похвалой о нас за нашу ревность к вере и за то, что мы умеем истово молиться. Он сказал, что любит и уважает единоверцев и не видит никакой разницы между единоверием и православием. Так же милостиво, как принял, архиерей отпустил нашего священника, а наш служебник он оставил у себя, чтобы ближе ознакомиться с порядками нашей службы, дабы не произошло никаких уклонений и ошибок. Не можете себе представить, какое это вызвало ликование среди единоверцев; ликую и я вместе со своими! Преданный вам, ваш Гав. Казанцев».

Я присутствовал на первом архиерейском служении Иринея в единоверческой церкви в Екатеринбурге. Никогда в моей жизни я не видел такой торжественно-молитвенно настроенной толпы. Трогательное умиление было написано на всех лицах молящихся, и присутствие Бога чувствовалось в храме так сильно, так осязательно, что ощущалась какая-то особенная, неземная радость: радость эта была разлита по всему храму, и казалось, что ею был насыщен самый воздух в храме. Церковь была переполнена не только единоверцами, но и австрийцами, часовенными, безпоповцами и всякими другими раскольниками. Места в храме не хватило для всех, желавших присутствовать на архиерейском служении, и вся площадь вокруг церкви была заполнена народом. Служба шла величаво и медленно, старинные напевы великолепного хора раздавались торжественно, епископ Ириней в моменты выхода из алтаря, окруженный сонмом священников всех единоверческих церквей в Екатеринбурге, в праздничном облачении, казался Божиим предвозвестником мира, который отныне должен наступить на земле и воцариться навеки.
Это первое служение Иринея в единоверческой церкви имело большое значение для всей Екатеринбургской епархии. С одной стороны, у австрийцев и других раскольников был отнят повод дразнить единоверцев, что у них нет полного клира, что напрасно они молятся за православного епископа, который их знать не хочет и не признает их православными; а, с другой стороны, это служение архиерея в единоверческой церкви послужило осязательным доказательством для самих же раскольников, что единоверие пользуется полною благодатью, обладая полным церковным клиром, который состоит из диакона, священника и епископа. Эта уверенность в полноте церковного клира в единоверии побудила многих раскольников присоединиться к православию на правах единоверия.

V.

... Я застал преосвященного Иринея в его приемной. Было много просителей: кто с прошением в руках, кто и так. Епископ стоял у окна, и к нему подходили по очереди. И вот приближается к нему почтенный старик, одетый по-русски, богато и чисто. Старик поклонился архиерею земным поклоном и сложил руки, прося благословения. Ириней впился глазами в старика и благословения не дал.
- Благословите, владыка, - послышался несмелый голос старика.
Но тут произошло нечто неожиданное, приведшее в смущение всех присутствовавших: епископ приблизился вплотную к старику и произнес крикливо и гневно.
- Лжец!.. обманщик!.. притворщик!.. Скажи, в какого Бога ты веруешь?! Если ты раскольник, то будь честным раскольником?!. Как смеешь ты подойти ко мне за благословением?.. У тебя ко мне просьба, и ты захотел подделаться ко мне и бессовестно подкупить меня своею ложью... Разве я для тебя священнослужитель?.. Разве ты признаешь мое епископское достоинство?.. Зачем пришел ты ко мне с ложью на устах?.. Уходи!.. уходи, искуситель!.. - Вдруг волнение и гнев Иринея улеглись, и архиерей закончил тихим, проникновенным голосом: - Как был бы я рад, какое было бы это большое счастье, если бы ты и подобные тебе являлись ко мне с открытым сердцем, с искренним желанием получить от меня благословение... О Господи, какое бы это было счастье... И как я молю об этом постоянно Царя Небесного...
Старик повалился архиерею в ноги и, в полном смысле слова, возопил:
- Прости, владыка, грешен я пред тобой, много грешен!.. Действительно пришел к тебе с ложью... - Он поднялся на ноги, по лицу его струились слезы. - А теперь не откажи, благослови!.. От полноты моих чувств тебя молю: не откажи, благослови!..
Архиерей благословил старика и облобызал его. Лицо старика-раскольника просияло.
- А о деле моем теперь говорить не буду, - произнес раскольник, - не стоящее оно... А за ласку твою, за приветливость и за строгость тоже - спасибо!.. Вразумил ты меня, окаянного!.. Это ты большое божеское дело совершил!..
И, сделав архиерею земной поклон, с просветленным лицом он поспешно удалился.
Все присутствовавшие, и я в том числе, были поражены описанной сценой. И когда я очутился с преосвященным наедине, просил разрешения напечатать об этом в «Урале». Этого разрешения мне Ириней не дал и при этом добродушно заметил:
- Вы хотите меня прославить, что победил раскольника... Конечно, я счастлив, что мне удалось затронуть его сердце... Это Бог мне помог, это Он руководил мною, смирив мой гнев... А писать об этом не надо: Божье дело мы должны делать в тиши - для Бога, а не для славы.
Через некоторое время старик-раскольник присоединился к православию на правах единоверия.
На этом и заканчиваю свои воспоминания о почившем епископе Иринее, хотя далеко не использовал имеющихся у меня материалов и записей. Но дело в том, что для некоторых моих воспоминаний еще не настало время их обнародования, а остальные имеют исключительно личный характер.
С. К. Эфрон (Литвин).
(Исторический Вестник. 1904. Т. XCVII. № 7 (июль). С. 121 - 130).

ПРИМЕЧАНИЕ:
Епископ Ириней (в миру Харисим Михайлович Орда; 22 августа 1837, село Самовицы, Полтавская губерния - 10 апреля 1904, Орёл) - епископ Православной российской церкви; с 1900 года - Екатеринбургский и Ирбитский; с 1902 года - Орловский и Севский.  Магистр богословия (1864).
Был талантливым проповедником, духовным писателем и лингвистом. Обладал знанием греческого, английского, французского и немецкого языков. Издавал и редактировал журнал «Воскресное чтение», редактировал журнал «Руководство для сельских пастырей».

*

НЕКРОЛОГ
Ириней, епископ Орловский.
10-го апреля внезапно, от разрыва сердца, скончался в Орле преосвященный Ириней, епископ Орловский и Севский. Почивший, в мире Харисим Михайлович Орда, уроженец Малороссии. Он родился в 1837 году, в селе Самовице (Полтавской губернии) и был сыном священника. После воспитания в Полтавской семинарии, покойный поступил в Киевскую духовную академию, где и окончил курс в 1861 г. со степенью магистра богословия, а затем состоял преподавателем Екатеринославской и Киевской семинарий (1861-1877 гг.), по принятии же священства занимал место законоучителя 3-й Киевской гимназии (1877-1883 гг.). После смерти жены, покойный был пострижен в монашество (1883 г.) и в сане архимандрита назначен ректором Киевской семинарии. Затем, хиротонисанный в архиереи (9 мая 1888 г.), он последовательно состоял епископом Уманским (1888 - 1890 гг.) и Чигиринским (1890 - 1892 г.); викарием Киевской митрополии, Могилевским (1892-1893 гг.), Тульским (1893-1806 г.г.), Каменец-Подольским (1896-1900 гг.), Екатеринбургским (1900-1902 гг.) и Орловским (1902-1904 г.г.). Епископу Иринею принадлежали ученые труды, как, например: «Руководство к последовательному чтению пророческих книг Ветхого Завета» (Киев, 1871 г.) и «Земная жизнь Господа Нашего Иисуса Христа», перевод с немецкого (пять изданий), а также ряд «Поучений», напечатанных в «Церковных Ведомостях» (1893 г., №№ 11 и 49) и позже изданных отдельным сборником (Екатеринбург, 1901 г., 364 стр.). Одно из таких назидательных слов - «Поучение о том, что новой совершеннейшей христианской религии не может быть» - появилось и в «Московских Ведомостях» (1902 г., №№ 139-140). (Некрологи его: «Московские Ведомости», 1904 г., № 100; «Новое Время», 1904 г., № 10096, и «Южный Край», 1904 г., № 8060).

(Исторический Вестник. 1904. Т. XCVI. № 5 (май). С. 759 - 760).