Модистка, гл. 5

  В тот же день, восьмого августа, и в то же время, в которое проснулась Аннушка, разбуженная громом, встали ее родители, Евдокия и Илья, но не гром их разбуди, как Анну. Они поднялись так рано, потому что еще с вечера так порешили.
 
  Дождь все еще шел, но уже не такой сильный, когда они вышли из дома и направились в церковь, в которой одиннадцать лет назад крестили свою дочь Анну.
  Скинув с себя мокрые плащи из холстины, повесив их на гвоздь в небольшом коридоре церкви, они осенили себя крестом и вошли внутрь.

  В небольшом слабо освещенном помещении, никого еще не было, если не считать двух женщин — молодую и довольно престарелую, усердно молящихся перед иконой Пресвятой Богородице. 
  Евдокия и Илья подошли к иконе Иисусу Христу, поставили свечки, встали на колени и помолились. Затем подошли к иконе Праведной Анны — матери Пресвятой Богородице.

  Встав на колени и прочитав молитву перед иконой Святой Анны, Илья отошел, чтоб не мешать Евдокии молиться и подошел к Иконе Николая Чудотворца. Евдокия долго молилась со слезами на глазах, прося Святую Анну, защитить дочь Аннушку от всех жизненных перипетий, от недобрых и завистливых людей.

  Постепенно церковь стала наполняться людьми шли к 5:30, чтобы исповедаться и причаститься, и после остаться на служение. По выходным и праздничным дням в церкви всегда было столько прихожан что «некуда было яблоку упасть», люди стояли даже в коридоре, дверь которого была распахнута настежь.
 
  Ровно в 5:30 вышел к аналою священник, положил на него Евангелие и крест. Миряне по одному стали подходить для исповедания. Илья и Евдокия подошли сразу же, как священник исповедовал тех двух женщин, которые так долго молились Пресвятой Богородице.

  После исповедания и причастия, Илья и Евдокия не остались на литургию, а возвратились домой и погрузив на телегу бидон молока, крынку со сливками и корзинку с дюжиной яиц, отправились к загородному дому помещицы, где теперь жила их дочь.

  Было только семь часов утра, когда они  въехали во двор дома. Во всех окнах здание было темно и только в одном кухонном окне горел свет. Илья слез с
телеги, подошел к двери и постучал в неё.

   — Кто бы это мог быть? — вопросительно глянув на истопника Егора, который в это время подкладывал березовые поленья в печь, — спросила повариха Дуся, —  Пойди спроси.
 
   — Это люди из деревни привезли продукты, — доложил Егор, — впустить, иль как?

   —  Чего спрашивать, открывай, — сказала Дуся — видать управляющий Аким, послал. Трезор не залаял, почуял, что свои.

   Евдокия и Илья вошли светлую теплую кухню, где вкусно пахло чем-то готовящемся на плите. И поздоровались, поклонились в пояс.

   — Чего это управляющий послал вас в такой-то дождь, да в такую рань, аль другого дня не мог дождаться? — увидев как с их плащей стекает ручейками вода на пол, — в сердцах, проговорила раскрасневшаяся от жаркой печи Дуся.
 
   — Да, мы не от Акима Сергеевича, а сами по себе, — сказал Илья, днесь у нашей дочки Аннушки день рождения, так вот мы и решили пораньше приехать, чтобы поздравить ее с днем рождения, не отвлекая от работы, а барыня не запрещала нам видеться с нею, — добавил он, — но только сказывала,чтобы навещали не так часто. Так мы это впервой приехали, чтоб поздравить ее, да узнать как она здеся проживает.

   — Скидывайте свои мокрые плащи, добрые люди, да садитесь к столу, промокли небойсь до нитки, вона, как ручьем с плащей-то ваших вода текла. Я вам сейчас чайку горяченького с оладушками да, с мёдом подам, чтоб согрелись и не простудились. И не беспокойтесь, успеете и с днем рождения поздравить свою дочь, и наговориться с нею досыта, и наглядеться на свою Аннушку.
  По дому у нее никаких дел нет — продолжала она. — Живет она, будто барыня какая. По будням ездит в кабриолете на занятия по шитью к мадам Жюли, с кучером Степаном, а по воскресным дням занимается по грамоте с Федором Ивановичем. Госпожа наша заботиться о ней, как о собственной дочери. Накупила ей разной одежды и осенней, и зимней и разной обуви согласно погоде.

  Услышав это Илья и Евдокия глянули друг на друга, верить ли услышанному? Но в глазах обоих засветились огоньки радости.