Когда фантастика стала реальностью

ЧТО МОЖНО УВИДЕТЬ ИЗ КОСМОСА НА ЗЕМЛЕ И КАК ПРОЧИТАТЬ СТЁРТЫЕ РУКОПИСИ


Ipsa scientia potestas est - знание само по себе сила

ЭКСКЛЮЗИВНОЕ ИНТЕРВЬЮ

 Ведущий специалист Института космических исследований РАН Александр Андреев рассказал о впечатлениях детства и юности, загадочных случаях в походах, о том, как и зачем он размешивал твёрдый порох, об инженерах первой волны, и как прочитать текст, стёртый 500 лет назад и о том, что можно увидеть на Земле из космоса.

 КТО ТАКИЕ ИНЖЕНЕРЫ ПЕРВОЙ ВОЛНЫ И ЗАЧЕМ УМЕТЬ ЗАЖИГАТЬ КОСТЁР С ОДНОЙ СПИЧКИ

   — Я родился в подмосковном городе Дзержинск, в то время это был маленький посёлок полузакрытого типа, в котором расположен завод, на котором делали ракеты, теперь он называется «ФЦДТ «Союз». Посёлок располагался на окраине Москвы, и поскольку в нём жили и работали, в основном, люди с высшим образованием, он был скорее научным, чем рабочим, сейчас такие городки часто называют наукоград, — сообщил Александр Андреев.

   — Это были 70-е годы, в школу я пошел в 1969 году, а в 1979 году закончил,
- продолжил он. — Мне повезло, класс, в котором я учился, был очень сильным даже по московским меркам, и это влияло на общую атмосферу, там учились дети хорошо образованных родителей — инженеров первой волны советского послевоенного времени. Этих специалистов туда привезли со всего СССР, они потом стали начальниками цехов, приличными учеными, конструкторами. Поскольку город находится на границе с Москвой, недалеко протекает и Москва-река, многие жители Дзержинска работали в столице, а учились все уж точно в Москве, и личное время –— театры, концерты, музеи, рестораны, девушки, прогулки под луной, все это проходило в моём случае либо в Москве, либо в подмосковных лесах — так случилось, что я очень люблю даже не прогулки, а скорее походы по лесам, по горам, речкам и я всему этому отдал дань в своё время. Я и на сплавы ходил, и парусами увлекался, и в горы лазил, и в пещеры, поскольку туристическая тусовка позволяет побывать во многих местах, узнать окружающий мир. С очень большой вероятностью эти всё и повлияло на выбор моей профессии.

Туристы Советского Союза знали, как обращаться с ледорубом и зажечь костёр с одной спички.

— Туризм в Советском Союзе был делом обыденным. Обычно это происходило так: звонили или говорили: «мы уходим, хочешь – пошли», — продолжил Александр. — В то время мы рассуждали таким образом - да, у тебя есть профессия, ты инженер, ядерщик, ракетчик, а сможешь ли ты зажечь костер с одной спички и вообще, где твой ледоруб?

 Обычно сборы были недолгими - рюкзак есть, покидал пару банок тушёнки, спальник, палатку и можно идти хочешь в горы, хочешь в пещеры. Это было непременным атрибутом развития в профессии. То есть нельзя просто сидеть и провести всё время в кабинете, теоретически, конечно, можно, кто-то будет утверждать, что можно. Но, по моему, да и не только моему, мнению, личность формируется в том числе и такими походами, а поскольку тогда нельзя было взять и съездить в Рим или там в Венецию, то заменялось это такими туристическими походами по Подмосковью, по другим местам. Плюс адреналин, а без адреналина, я считаю, творчества нет никакого, ни литературного, ни научного. Вот такие путешествия по рекам, сплавам, порогам, лесам, пещерам, давали творческий адреналин. Я ходил на сплав, делал катамараны, рассчитывал и шил паруса, у меня была самодельная яхта, которая тогда стояла на Москве-реке. Такие походы на сплавы нужно было готовить, это было непередаваемое ощущение ожидания праздника. В то время это был стиль жизни, было что ли модно так проводить время…

 Был у меня друг хороший, но, к сожалению, спился, я его не удержал. Кстати, сын одного из тех, кто меня учил. Его мать мне звонила, просила: возьми Юрку с собой, а то он совсем расклеился. Я его забирал в поход, он набирал с собой водку, коньяк, в первые сутки всё выпивал. Потом спрашивал, выпить есть? Я отвечал – «Нету...» и мы начинали сплав. Он был замечательным собеседником, мог по памяти цитировать «Золотого теленка» Ильфа и Петрова, был хорошим рыбаком.

 В то время я много слушал Петра Вайля, это был известный советский и американский журналист, писатель, радиоведущий в семидесятых годах 20 века, который признавался, что эмигрировал из СССР потому, что хотел увидеть мир и читать то, что хочет читать. Мне было знакомо это желание перемещения, путешествий, стремление узнать, изучить, понять...

 Это были 60-70 годы 20 века, чтение было тоже одним из модных веяний, книги действительно читали, обсуждали, было, конечно, и собирательство дефицитных произведений. Но, в большинстве, люди именно читали, читали по своей доброй воле, и взрослые, и дети… Был даже такой термин «зачитываться». Помню, - продолжил Александр Андреев, - что я много читал и мне уже в классе пятом-шестом разрешили пользоваться взрослой библиотекой, потому что детскую библиотеку я перечитал всю. У нас в школе были две библиотеки с очень приличными собраниями книг и в какой-то момент мне сказали, иди вон туда, через две двери, и я пошел во взрослую. Так я прочитал всех русских, европейских классиков - Бальзака, Мопассана, Толстого, Достоевского и иже с ними… Льва Толстого стал читать ближе к концу школы, в 10 классе, но я тогда уже читал не «Анну Каренину» и не роман «Война и мир». Это был другой Толстой - «В чем моя вера», другие его произведения… И уже после школы, когда дорвался с ребятами до Ленинки, мы обнаружили тот знаменитый 93 том, за который его отлучили от церкви. Его было тяжело найти, его не издавали и в советское время, мы с трудом нашли где-то, скопировали…

 Ещё одно из моих увлечений — фотография. Это скорее всего все-таки уже юность. Первые институтские годы были очень насыщенными и мне очень помогло всё, чем я увлекался в детстве, в творчестве, и если можно это назвать громким словом – в профессии, а потом и в личной жизни, потому что книги это книги, это, наверное, общий такой базис для любого человека, не потому что прочитать и получить знание, а ещё и базис эмоциональный, умение мыслить, размышлять. Мне, наверное, и в этом повезло, мне в то время ещё было с кем рассуждать, с кем на эти темы разговаривать. Теперь фотография — это часть моей профессии, часть моей работы. А то, что я своими руками делал первые сборно-разборные парусные катамараны, где приходилось и пилить, и строгать, сейчас это очень помогает в том, что мы делаем таких роботов, которые сами снимают фрески и все такое прочее.

 И все эти конструктивы, весь этот мыслительный процесс очень здорово пригождается, когда нужно чего-то сконструировать, осмыслить в плане профессии работы со спутниками, понятно, что я спутники не создаю, я пользуюсь информацией со спутников. Но, и даже если говорить точно, как хорошо сформулировал один из моих знакомых, мы практически ничего не изобретаем, нельзя сказать, что это я вот такой умный, я что-то изобретаю.

 Я, мы, наша команда, мы берём много-много известных вещей – какие-то от науки, какие-то от искусства, какие-то от фотографии, и когда это всё соединяешь – получаешь новый продукт, новый базис, от которого можно оттолкнуться. Мне повезло, у меня были хорошие учителя в фотографии, фотографическая тусовка того времени, которая много мне дала во всех отношениях, их можно назвать учителями и в смысле отношения к жизни, к строю, умение анализировать информацию  из СМИ и все такое прочее. Это была первая волна инженеров-ракетчиков, с которыми я работал. Я сам, уже, наверное, принадлежу ко второй или даже третьей волне.


   Работа как учёба и учёба как работа, Народный театр, походы по Подмосковью

 За время учёбы в институте Александр обзавёлся друзьями на всю жизнь, начал трудовую деятельность, отшлифовал актёрские навыки и получил диплом без отрыва от производства.

 - Третье моё увлечение в детстве и юности – театр, я занимался в театральных кружках, когда был помладше, а класса с восьмого занимался серьёзно, ездил для этого в Москву, - продолжил Александр Викторович. - Был тогда такой Народный театр, в котором играли самодеятельные артисты, достаточно странное образование, но достаточно приличное, по которому хорошо проехался Рязанов в фильме «Берегись автомобиля!», примерно в таком вот театре играл и я. Роли был всякие – убийцы, революционер в Лениниане, лешие в детских сказках, не первые роли, второго плана, конечно не совсем «Кушать подано», но Ленина не играл. Режиссёром у нас был профессиональный, но спивающийся актер, хороший, талантливый, он, кстати, снимался в известном фильме «Тегеран-43» вместе с Аленом Делоном. Так вот, этот актёр поставил в нашем Народном театре Лениниану, которая по его задумке начиналась с чтения «Скифов». Его идея была такой: вы смотрите в зал и читаете «Да, скифы мы…», с таким пафосом, что там сидящие в зале - сволочи и подонки…
   Спектакль утвердили - все такие темы нужно было специально утверждать, и мы ездили с этим спектаклем по Подмосковью, по военным частям - открытым и полузакрытым, давали утренники, в общем, обеспечивали культурный досуг населению. Играли в этом театре практически все мои друзья, с кем я дружил и сейчас дружу, у нас был такая юношеская компания, где были романы, влюблённости, которые в некоторых случаях заканчивались свадьбами, как в юности обычно бывает. Мы все до сих пор дружим, может быть, потому что живём в одном посёлке, теперь уже городе, а может, потому что нас связывает вот такое творческое, интересное прошлое.

В театре есть такое упражнение – этюды, где нас учили актёрскому мастерству, в том числе и читать стихи, чем я до сих пор пользуюсь на своем канале на Ютуб. Такие этюды учили чувствовать эмоциональное состояние окружающих и быстро реагировать на происходящее. Часто мы использовали эти навыки для того, чтобы эпатировать окружающих. К примеру, едем поздно с репетиции, заходим в метро в почти пустой вагон с двух сторон и начинаем: «О, Саня, тебя уже выпустили, тебе ж за убийство ещё лет десять сидеть…» и таком стиле, как будто встретились давно знакомые подельники и начинали импровизировать: «а помнишь, как мы кого-то били, насиловали, грабили..», наблюдали за реакцией людей, их эмоциями. А ещё такие навыки очень помогали знакомиться с девушками. Так, в театральных ролях, в который я проживал чью-то жизнь или её часть, я научился больше понимать людей, развивать свою интуицию, что-ли….

       Там поймёшь, кто такой…»

 Как отметил Александр Андреев, в походах характеры тех, кто рядом, сразу становились более понятны, ясны и определённы.

- Когда мы готовились идти в поход, собиралась хорошая компания, что примечательно, иногда попадал в компанию человек, интеллигентный, хороший, милый, всё знает, всё умеет, но вот он не наш… И он понимал это, и мы… И когда у меня спрашивали в клубе туристов: «…ты с ним ходил, как, можно брать?» Я отвечал: «…не надо, не берите. Вроде хороший, мягкий, интеллигентный, но я с ним второй раз не пойду, и он со мной…» И когда они возвращались, говорили – мы тебя поняли, это просто не наш человек… Хотя у него была своя байдарка, самостоятельный, не нытик, но вот как-то выпадал из нашего круга, где-то что-то не складывалось. Не нашего поля ягода, он всех тихо раздражал своими действиями, бывают такие люди, не знаю почему было такое, но так случалось.

Долгое время был у нас такой поход по Подмосковью, если поездом добираться, то часа четыре, электричками – часов восемь. Маршрут шёл посередине от Бологое, потом немного в сторону, а заканчивался в Боровичах. По весне там ходило очень много народу, это было как первомайская демонстрация, но по реке с порогами. У одной группы был плот с пушкой, они всех встречали выстрелами. Плот был деревянный, у этих ребят был принцип - они не приставали к берегу, шли без остановок, днём и ночью, мы с ними всё время встречались, то обгоняли, то догоняли. На порогах был «телевизор», у которого ставили палатки и смотрели кто как проходит, можно было пройти порог, уйти дальше, а можно постоять, пообщаться.

Я очень не люблю всякую организованность - как только начинает пахнуть какой-то властью и какими-то структурами, а тут просто жизнь заставила вступить в турклуб, там были какие-то обязанности, но он давал много возможностей, прав, в том числе и много знакомств с питерскими, новосибирскими ребятами. Особенно когда я стал заниматься парусами и начались регаты. Я участвовал во всесоюзных соревнованиях и даже однажды занял второе место, но это вышло случайно - все мои сильные конкуренты неожиданно выбыли.

 Я не был тем, у кого что-то получалось лучше всех, многие делали яхты лучше, чем я и даже умудрялись запускать их в те времена в серию. К примеру, был такой катамаран «Альбатрос» Перегудова и его даже продавали в магазинах в 70-80 годы. Это была моя жизнь, московские тусовки того времени, которые, несомненно, помогли мне изучить окружающий мир, узнать и понять людей.

                Институт=Работа

 Учёба в ВУЗе без отрыва от производства – так в советское время называли процесс обучения на вечернем либо заочном отделении. Но Александру Андрееву и тут повезло, ему удалось получить знания, которые другие сперва изучают в институте, уже на практике, совместив работу и учёбу. Такое погружение сразу в научно-исследовательскую деятельность позволило ему фактически сэкономить пять лет, пройдя одновременно и теоретическую часть и начав применять её на практике.

 - Я поступил в Московский энергетический институт, (тогда - Московский ордена Ленина и ордена Октябрьской революции энергетический институт, теперь - Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего образования «Национальный исследовательский университет «МЭИ»), но я учился на работе, поскольку заканчивал вечернее отделение. В нашей семье были мама, я и младший брат, мы жили без папы, и поэтому не обсуждалось, что я должен был идти и зарабатывать деньги.

 Поэтому я закончил вечернее отделение, и это вечернее было достаточно странным, поскольку вся моя группа, в которой я работал в научно-исследовательском институте, они все знали моих преподавателей. Поэтому учебы как таковой у меня не было. В том плане что я не учился как обычно учатся студенты, сидя на лекциях и так далее. Иногда на работе у меня спрашивали: - ты в институт сегодня едешь? Я говорю – Завтра поеду. – Слушай, съезди сегодня, надо тут бумаги передать, собственно, на этом моя учёба и заканчивалась

 Тут Александр явно несколько лукавит, так как в направлениях, которые разрабатывались в то время в НИИ, без нужного багажа знаний попросту было бы невозможно работать.

 - Последние два года я там вообще не появлялся. Мне как-то сказали: - Будь человеком, заедь, забери диплом, я сказал – ладно, буду, заеду, заберу. По-моему, его потом даже потеряли и долго искали, когда он мне понадобился.

Александр Андреев отметил, что все свои навыки, полученные им с детства, и фотографические, и театральные, и походные, он очень много использовал в жизни.

- Опять мне повезло, на предприятии я попал в отдел, который занимался дефектоскопией, то есть мы искали скрытые дефекты, - продолжил рассказ о своей работе Александр Викторович. - В период, когда у одного великого конструктора Сергея Королёва были достаточно сложные отношения в работе с другим прославленным конструктором Валентином Глушко (это было ещё в 50-е годы 20 века), и был период, когда нужно было выбирать куда двигаться в технологиях, Королёв пошел по пути конструирования жидкостных двигателей, которые до сих пор летают и хорошо летают.

 Но в то же время были люди, которые утверждали, что надо идти путём, по которому пошли американцы, то есть по пути использования твёрдого пороха. Это касалось не только спутников и баллистических ракет. Королёв, в основном, работал по конструкции средств доставки. Но, условно говоря, он однажды пришёл и сказал: ребята я могу не только атомную бомбу доставить на Камчатку, но и спутник запустить в космос. Ну и у нас с ним где-то наверху согласились, до сих пор не знаю почему, наверное, это результат все-таки творческой энергии Королёва, его умения убеждать. Но у него в команде был такой конструктор ракетной техники Юрий Победоносцев, который сказал - давай все-таки займёмся и твёрдым прессованным порохом.

 И поскольку они очень хорошо дружили, Сергей Королёв предложил Победоносцеву разрабатывать это направление, сказал ему что-то вроде - вон там под Москвой в Дзержинске заводик небольшой, который раньше делал ракеты «Катюша», вот он твой и разрабатывай на нём свой порох и что ещё хочешь.

 Вот почему я говорю, что первая волна инженеров была такая – это первопроходцы, многие из них успели повоевать на фронтах Великой Отечественной, знавшие сложности того периода времени, обладавшие большими возможностями, люди не просто увлечённые, а маниакально увлечённые своей профессией, работой.

 Но, вместе с тем, часто на производстве не хватало и самого простого оборудования. Так, первые месилки для пороха мы брали на кондитерской фабрике, в таких там шоколад размешивали, а мы в таких же месили порох. И проводили испытания - поджигали. Надо сказать, что сейчас у американцев все ракеты по доставке «Першингов» и прочее, в основном, летают на твёрдом порохе. У такого способа доставки есть много преимуществ по сравнению с жидкостным. Двигатели наших ракет ближней и средней дальности, тот же «Тополь», тоже работают на твёрдом порохе благодаря Победоносцеву. И последнее доброе дело, которое Юрий Победоносцев сделал для России – это «Тополь», такой как сейчас стоит в музее нашего научно-производственного объединения. Эту баллистическую ракету можно увидеть вблизи, хотя этот вариант, конечно, нелетающий.

 И вот так, с лёгкой руки Победоносцева, весь наш НПО «Союз» начал заниматься твёрдым топливом, разными консистенциями этого продукта. А конкретно наш отдел занимался поиском скрытых дефектов – это всякие раковинки, уплотнения, ну, к примеру, как в манной каше комочки всякие могут быть, воздушные пузырьки, в общем, то, что плохо влияют на работу двигателя, и второе - обязательно нужно, чтобы пламя было равномерное и било ровно вертикально, иначе ракета полетит хрен знает куда. Такое идеальное горение достигалось разными конструкторскими изысками. И все эти вещи мы должны были отслеживать, а смотреть внутри всякого тела можно используя рентген, ультразвук, поэтому у нас был отдел, который всем занимался, а я конкретно «сидел» на ускорителях.

 У нас были ускорители, которые давали мощное рентгеновское излучение, чтобы можно было крупные, двухметровые объёмы пороха просветить и посмотреть, что внутри них творится. С одной стороны это было военное производство, с другой – гражданские разработки, с третьей – новые способы исследования, которых в отделе было много и я по всем прошёлся, это и ультразвук, и естественные источники радиации, и искусственные, сильные ускорители, рентгеновские трубки, вроде тех, которые стоят в поликлиниках, флюорографы. Кстати, темой моей дипломной работы был флюорограф, но только мы его делали для маленьких изделий, к примеру для движка размером около 30 сантиметров. Я оттрубил на этом деле двенадцать с половиной лет и это мне очень многое дало. Мой руководитель группы (тогда мы работали на военном секретном заводе), ныне покойный, я его вспоминаю с большой теплотой, Илья Ильич Лапицкий, он по паспорту был еврей, чем гордился во всех своих делах, это был совершенно уникальный человек по эрудиции, по знаниям, по энергетике как бы сейчас сказали, по манере общения. Я был у него в группе и это было очень интересное время.

Он меня учил всему - начиная от работы, жизни, заканчивая общением с женщинами. Так, про него ходила слава, что он мог любого человека уговорить на что угодно. И вот тут я вспоминал недавно, как он рассказывал: «Представляешь, сволочи, отправили меня к заказчику, а перед этим там сказали, что я любую бабу на что угодно уговорю. А там представитель заказчика была злая тётка, известная стерва, я к ней захожу, а она мне с порога: Я про Вас всё знаю, тут ваши методы не пройдут!»

В завершении рассказа я у него спросил: «Ну результат-то какой? Подписала документы?» Он ответил: «Конечно подписала, но можно же было всё это проще сделать, какая сволочь меня заложила?!» Но это у него всё было с юмором... Вот это были гениальные инженеры первой волны. Вот так, начиная с работы и заканчивая общением с людьми, я у него многому научился, но, к великому сожалению, эти люди уже ушли.

Об оборудовании - в отделе нас был очень интересный «зверинец» из всевозможных ускорителей: американский линотрон, микротрон, бетатрон, то есть все типы ускорителей элементарных частиц с разной физикой для получения жесткого рентгеновского излучения определенных характеристик, я всё это трогал руками, это всё было у меня.

Потом мы начали заниматься, мы были первыми в этом направлении у нас в стране, томографами. Тогда еще слово «томография» мало кто знал, а у нас уже был томограф, он был медицинский, но мы его приспособили для своих целей. В нём было окошечко 70 сантиметров, в котором можно было перемещаться и делать срезы исследуемого объекта. Томограф был немецкий, а поскольку мы были «почтовый ящик», его купила, как и многое другое оборудование, другая организация, а потом уже переправили к нам. Наш директор Борис Жуков, был членом Верховного Совета СССР, очень заслуженный человек, в то время он уже старенький был, болел, и вот он лежал в кремлёвской больнице и вдруг слышит от своего лечащего врача, что неплохо бы вас посмотреть на томографе, но для этого нужно ехать за границу. Он говорит, томограф, томограф, подождите, он же у меня на заводе есть… И это не анекдот, а на было самом деле и большой ему респект, что он организовал потом применение этого томографа ещё и для медицинских целей. Так что врач прошёл обучение для работы на этом томографе и каждую неделю к нам возили больных из нашей медсанчасти, которым нужно было пройти такое обследование несмотря на то, что было много проходных и жесткая пропускная система. Борис Петрович всё это разрешил.

 И снова - походы, природа, попытки познать непознанное и НЛО

   Александр Андреев вернулся к теме походов (по моей просьбе – уж очень хотелось знать, встречался ли он, с таким огромным опытом походов, с чем-то необъяснимым…

 - Поскольку я лентяй, мои виды спорта – водные. Дотащил яхту до воды, спихнул и дальше только работаешь веслом или идешь под парусом, — сказал Александр Викторович. - Был и турклуб, в турклубе ходили везде и всюду - и в горы, и в пешие походы, каждый считал своё лучшим. Я ходил с ними и в горы, был когда-то на Кавказе, там меня с этими веревками потаскали, не могу сказать, что мне это понравилось, но галочку в своих личных походных достижениях поставил. Опять же, горы разные – когда просто идёшь вверх, то, скорее всего, лучше выбрать сопки на Камчатке. Но на Камчатке был и сплав. Если вспомнить, были и походы в пещеры.

    Александр Андреев поделился историей одного похода по пещерам.

 - Поход в пещеры — это было интересно и смешно. Когда я возвращался из командировки в Черновцы, в поезде познакомился с девушкой - мы с ней покупали билеты на поезд штурмом (как тогда приобретали билеты – это отдельная история). Она ехала поступать в институт на вечернее отделение, нам было лет по двадцать. Она оказалась альпинисткой и спелеологом. Они в Карпатах с группой по пещерам шастали. А я водник и к тому времени хорошо фотографировал и снимал, у меня уже была своя кинокамера. Мы с ней общались, в какой-то момент летом собралась компания с байдарками (три байдарки и семь человек) и она нас повела, поскольку хорошо знала те места, на реку Чёрный Черемош. Изодрали на переправах байдарки и одну сломали, познакомились с её группой, увлекавшейся спелеологией и компанией, и они повели нас в пещеры.

   Особый микромир пещер – как идти по кругу и не потеряться.

 Рассказывая о своём первом походе в пещеры Александр Андреев вспоминает ощущение другого мира.
   - Пещеры были хорошие, мы шли по несколько километров, и это совсем другое ощущение, отличное от передвижения по поверхности, там адреналина было полно. Начнём с того, что ты через минут 15-20 попадаешь просто в другой мир, в котором практически нет звуков, где постоянная температура и влажность, постоянная темнота, у тебя начинает по-другому работать всё мироощущение. Иногда бывает тяжело, но это хорошо бьёт по нервам, и оказывается, я тогда не знал, что одно из упражнений у спелеологов – это находиться в пещере, скажем час. Желательно, просто идя по кругу. А когда тебя вывели в какую-то пещеру, где все эти сталактиты и сталагмиты и всё это подсветили, все это заиграло красками – это потрясающее зрелище. Меня туда и потащили, чтобы я всё это поснимал, со светом поиграл. Поэтому был запоминающийся поход. И было интересно как эти ребята уходили с маршрута, это было уже недалеко от румынской границы. Когда я сказал, что мы отклонились от маршрута, они ответили: «а чего тебе (там двое местных было), граница и граница, идём и идём».

 И вот, как-то просыпаемся, а вокруг палатки уже пограничники шуршат, говорят – ребята вы в погранзоне. Мы им – ай-яяй, какие мы плохие… И нас погрузили со всем нашим снаряжением в машину, отвезли в погранчасть, там накормили обедом и сказали, чтобы мы больше так не делали. Спросили, куда нас куда отвезти, дали нам машину с водителем, погрузили снаряжение и отвезли в Черновцы. Девушка, наш проводник, поговорила с водителем, и он нас отвез кого на вокзал, кого по домам, так мы и попрощались. Всем в итоге хорошо, солдатам – приключение, а мы и пальцем не пошевелили, чтобы в Черновцах оказаться.

        Пистолет в бочке с порохом и НЛО в ночном небе

Александр Андреев рассказал о нескольких интересных случаях, произошедших с ним и его коллегами, когда они чуть было не поверили в сверхъестественное.

- В работе мистики не было, а если что-то необъяснимое и случалось, то оказывалось смешным и не мистическим. Так, однажды, поскольку мы искали дефекты, мы как-то делали рентгеновские снимки ускорителя размером 30 на 40. Снимали ускоритель с одной стороны, где посередине стоит бочка с порохом и снимаем, чтобы посмотреть, что там внутри. И снимают ребята где-то в Табошаре. Снимают, а там, в бочке - пистолет, снимают снова, а там опять пистолет. Это никакая не мистика оказалась в итоге и не происки шпионов, просто пару пачек плёнки, которая тогда была большим дефицитом, попросили передать туда какого-то кгбэшника и он всё это случайно, не подумав, просветил в аэропорту вместе со своим багажом. Не знаю, правда это было или нет, но технически такое возможно. После этого случая в методике к обработке добавили пункт о том, что нужно брать плёнку из другой партии, и сделали всё, чтобы такие случаи не повторились.

Как у Александра Андреева в советском Таллине чуть было брюки не пропили

Чтобы изучить окружающую жизнь, увидеть новое, Александр Викторович часто не планировал походы, а просто мог наугад уехать в другой город.

- В походах у меня был период, особенно когда я свою первую кинокамеру купил, у меня было такое хобби – снимать окружающий мир. В то время ещё не было интернета и многое нужно было узнавать на личном опыте, а не прочитав готовую информацию. И я просто садился в поезд и ехал. Так я приехал в Таллин. В то время нельзя было просто приехать и поселиться в гостиницу, свободных мест, как правило не было. И так, приехав, потихоньку начинаешь ходить, узнавать город, снимать, знакомиться с людьми, ищешь, где можно заночевать. Это путешествие, конечно, немного экстремальное, хотя понятно, что с голоду я бы не умер. Однажды был случай, когда пытались у меня брюки своровать, когда я жил у какого-то бомжа в таллинском порту. Таллин в этом плане был самый показательный город, тогда считавшейся как бы такой советской заграницей, где многое было как-то по-европейски. Это было где-то середина 80-х годов уже прошлого, 20 века.

Три разных Таллина

- И вот так, приехав наугад, я прожил три дня в порту, так как в гостинице невозможно было поселиться, там, где было такое гетто портовое, в котором обитали спившиеся старые проститутки, наркоманы, бомжи. Комнату мне обещали сдать через три дня, и эти три дня я жил за бутылку красного у какого-то интеллигентного алкаша. Его любимым развлечением было (он знал финский язык) прийти в магазин, посмотреть, что там стоят достаточно много русских, он вставал у окна и говорил: «а, русские сфиньи, понаехали, рыби нет, мяса неет..» и мог долго на эту тему разглагольствовать, перемешивая финский и русский языки. Я тогда получал от его игры, честно говоря, удовольствие. Ещё он пил одеколон. Заходил в баню и говорил: «Вырубите мне два гектара «Русского леса» - одеколон для мужчин, который тогда выпускали. Ему нравилась эта жизнь, тётки какие-то к нему приходили даже за те три дня, когда я там жил. Вот такой был достаточно странный дядька. Но достаточно интеллигентный, однако, как-то они чего-то там пили и им не хватило они решили мои брюки пропить, но я был против и брюки отстоял.

Потом я увидел обычный Таллин, который показывают туристам, ходил, гулял и во время этих прогулок случайно познакомился с человеком, который по нашим тогдашним меркам был миллионером. Это был эстонец, его звали Герман, он как-то получил внезапное наследство в Финляндии, у прибалтов всегда были тесные связи родственные там. Он сам жил в Финляндии, но мог свободно перемещаться из страны в страну, что было по тем временам большой роскошью. Мы с ним познакомились на почве фотографии, я снимал в национальном заповеднике, таком большом красивом парке, и смотрю парень то на мою точку станет и фотографирует, то я его место выбираю для фото. Так мы и познакомились. И вот он провёл меня по ночному Таллину, иностранному, с закрытыми казино, куда не пускают без галстука, мне, кстати, галстук покупал, чтобы меня пропустили, потому что у меня, естественно, его не было. Сейчас это можно назвать таким путешествием, у которого была цель не просто поехать посмотреть, как к примеру, в командировке, в которые я часто ездил, но и узнать то, что могут знать только местные жители.

Александр Андреев рассказал о возможной встрече с инопланетянами в одном из походов.

- А походы – это рюкзак, парус, альпинистские костыли с ледорубами, - пояснил Александр Викторович. — Вот в походах и происходят разные необъяснимые случаи. Они как раз характеризуют тему НЛО и мистики. Расскажу про один из них: однажды мы ночевали на берегу реки, где-то 5-10 метров от воды, чтобы байдарку вытащить, сидим на берегу уже вечером, у нас костёрчик горит, расслабленно ужинаем, выпиваем и вдруг видим на небе огонь. Мы все молодые, здоровые, со зрением тогда было хорошо, видят все, никто не говорит, что «я не вижу». Мы так немного струхнули, потом решили, что мы видим наш костёр в отражении – туман, преломление, прочее фигение… Но наш костёр тухнет, а тот, в небе - разгорается. Тут нам совсем плохо стало. Мы не спали всю ночь. Так, дремали, а костёр на небе горит, ярко, уверенно, не тухнет. Наверху, на небе - пламя, в общем - полное НЛО, только человечков зелёных не хватает. Если бы не наша любознательность и настойчивость, я бы сейчас с пеной у рта доказывал, что видел тогда НЛО. Следующим утром мы злые, не выспавшиеся, пошли на этот огонь. Там был такой заливной луг, и дальше - отвесный холм, метрах в двухстах от берега, мы его в тумане не сразу и увидели, с достаточно отвесной крутизной. И когда мы взобрались на этот холм, увидели, что там торфянник горел. Это к разговору о мистике - всему можно найти объяснение, если критически мыслить и постараться выяснить обстоятельства. Проще всего объяснить непонятное с помощью зелёных человечков, но это дело последнее.

Александр Андреев продолжил рассказывать о своей работе и о том, что можно узнать с помощью современных технологий.

- У нас в НПО тогда были всякие системы, о которых в СССР мало кто знал, к примеру, такие как французский «Периколор» – для обработки изображений, мы могли взять любое изображение – рентгенограмму, видеокассету и обработать его, - пояснил Александр Викторович. - Были японские видеомагнитофоны последней марки, и все эти системы и устройства мы пытались приспособить для военных нужд, вот время такое было. С одной стороны ничего не жалели, а с другой стороны было вот так, но было интересно.

Я иногда детям своим, когда мы встречаемся (они взрослые и живут отдельно), рассказываю о тех временах, да и не только им. И когда мне говорят, что мы тогда были впереди планеты всей, я привожу такой пример: у нас в американской технике, в линотроне, как-то выгорел конденсатор – такая маленькая-маленькая финтифлюшечка с батарейку мизинчиковую, мы нашли наш советский военный аналог такого конденсатора, который был размером с тот куб, в который этот конденсатор нужно было вставить, но зато у него были такие же характеристики. Это вот разница в технологиях тогда и сейчас была и есть, к сожалению. И таких случаев было много. Потом мы стали уже делать свои большие разработки, томографы, которые уже были не для людей предназначены, а двухметровые, для больших изделий.

От ракет – к планете Земля

Вот в этот период, в середине 80-х, я и ушёл. Началась перестройка, смутные времена, мой друг сказал: давай к нам – в Академию наук, в Институт физики и Земли, к Владимиру Страхову, который тогда был директором. Все, кто занимается геофизикой, его знают. Мне сказали, ты там занимался томографами, а у нас тут такое направление открывается - обработка на компьютерах сейсмосигналов и всего прочего. Занимались мы сейсмикой, потом магнитными полями. Моя часть была компьютерная, ближе к «железу», к методам осуществления сбора данных, я программы не пишу. Геофизика изучает строение Земли, это как бы регистрация сигналов из Земли, не исследования того, из чего она устроена, а как распространяются сигналы, что происходит, когда начинаются землетрясения, как идёт сейсмоподвижка, как магнитное поле себя ведёт, включая солнечную активность, потому что она влияет на атмосферу, как атмосфера влияет на магнитное поле Земли, а это поле влияет на движение кораблей и подводных лодок, испытания и всё такое прочее. То есть всё это тоже было завязано на военные технологии, потому что любой ядерный взрыв можно зафиксировать. А вот почему происходят землетрясения, выяснить пока никому не удалось.

Мы занимались сначала сейсмикой, я помогал распознавать землетрясения – какое произошло – сильное, несильное, разрушительное, неразрушительное, на какой глубине произошло, стоит ли бояться афтершока, будет он или нет - так как если произошло одно землетрясение, обязательно где-то будет второе, почему, отчего. Потом появились первые мощные компьютеры, и мы стали анализировать сейсмограммы, сначала аналоговым, потом цифровым методом.

Почему нельзя предупреждать о возможном землетрясении и какие будут последствия, если его не будет.

- В возможности предупреждать о скором землетрясении есть внутренние противоречия, если можно так это назвать, - продолжил Александр Андреев. - Предположим, я научился предсказывать землетрясения, и сообщу, что через два дня в Воронеже произойдет землетрясение мощностью в 7 баллов, какими будут твои действия если ты мэр Воронежа и твоя обязанность - забота о населении? Ты не можешь объявить, что ребята, через два дня долбанет так, что вы все подохнете, потому что начнётся паника. А потом, через два дня я скажу – извините, я ошибся, ложная тревога... Поэтому тут очень важна точность.

Зачем Папанину геофизик или влияние магнитного поля на всех и вся.

- Когда Иван Папанин до Северного полюса добирался, в составе его экспедиции был радист и был геофизик, как это ни странно на первый взгляд, который снимал магнитное поле Земли для того, чтобы потом советские подводные лодки смогли дойти до Северного полюса Земли и не заблудиться, – сказал Александр Викторович. - И эта сеть магнитных полей всех интересует, потому что её изменение влияет на самолёты, на зверей, на работу многих объектов.

Но то, что сейчас часто сообщают в разных СМИ, о том, что изменение магнитных полей грозит гибелью всему живому - это «жареные» факты сочиняемые журналистами, которые не соответствуют действительности, это как раз то, что я очень сильно не люблю, потому что 99% информации в интернете – «жареная», да и в телевизоре тоже и не соответствует по большей части научным фактам. От этого просто бывает грустно и противно.

Александр Андреев продолжил рассказывать о своей работе.

- Так вот, когда я ушёл в геофизику, занимался большими базами данных, все эти данные, когда их пишут со многих станций, нужно где-то хранить, их нужно уметь анализировать, хоть они уже и цифровые, но всё равно - большие объёмы, плюс спутниковые фотографии, ещё и другие данные со спутников – инфракрасные каналы, радиоканалы, всё это нужно уметь хранить, анализировать, обрабатывать, визуализировать. Вот до сих пор мы в разных ипостасях этим и занимаемся.

- То есть, если говорить кратко – «родина слышит, родина знает, где в облаках ее сын пролетает...»?

- Конечно, «родина слышит, родина знает», но это немного это из другой области, потому что то, что висит на орбите, оно предназначено для другого, в частности – это детальные снимки, но перемещение, к примеру, моего автомобиля оно вряд ли отследит, да это и не нужно никому, это проще сделать наземными способами, - пояснил Александр. - А если говорить «про родина слышит...», то сейчас это наземная система, да и сейчас она нас с тобой слышит, то есть этим мы тоже каким-то образом занимаемся, но не в плане «родина слышит, родина знает», а для врачей, мы им сейчас помогаем с разработками, в том числе и с анализом походки для восстановления после травм. Лица сейчас уже все научились распознавать, да и эмоции, это задача решённая, хоть и интересная, а вот походку…

- Зачем распознавать походку?

- Представь, ты надела хиджаб и всё, тебя не узнаешь, даже пояс шахидки можешь прихватить, под хиджаб даже больше тротила войдет, но если анализировать походку, то ни хиджаб, ни длинный халат ничего не скроют, - сказал Александр Викторович. - Более того, по походке уже можно узнать - идёт человек с добрыми намерениями или со злыми. Так что захотят – узнают. Есть интернет, есть камеры в метро, на трассах, терминалах, видеонаблюдение. Для этого даже не нужно из дома выходить. Конечно всё больше пахнет романом-антиутопией Оруэлла «1984», Большим Братом. Но это сейчас делают во всем мире. А моих врачей интересует проблема восстановления, вот сломал кость спортсмен, а в него много денег вложено, сможет он полностью восстановиться и продолжать тренироваться?

Небольшой диалог:

– Опять же, если не сделаем мы, сделают другие.

– Ну сделают другие и что?

– Попадем в зависимость.

– Нет. Почему мы должны попасть в зависимость?

– Не знаю.


- Да, они так же делают, так же следят, у них есть интересы бизнеса, как и у нас. Но как бы бить морду, решать проблемы кулаками – последнее дело, всегда можно решить словами. Словами можно и обидеть, и оскорбить больше, и нанести больше вреда. Поэтому делают то, что делаем мы - все. Это правильно. Но делают не потому, что нужно отследить меня или тебя, а из серии – прогресс не остановить. Ведь все разработки – это двойные технологии. Королёв делал атомную бомбу, чтобы доставить её в Америку, а получился космический корабль. Большой ему за это респект. И так – везде. Можно взять данные со спутника и посмотреть куда танк движется, а можно взять данные со спутника и посмотреть куда корабль плывет, и не только военный. У нас есть система, которая может отслеживать перемещение кораблей, и браконьерских в том числе - рыболовных в основном, и можно отслеживать браконьеров везде и всюду, но это никому не нужно. А сейчас японцы взяли сделали это и выложили данные - как там у нас китайцы и корейцы ловят рыбу в районе Сахалина. Причем они сделали это на наших данных и на наших алгоритмах, что обидно.

Много чем можно заниматься, обрабатывая данные со спутника, - подытожил ведущий специалист Института космических исследований РАН. — Вот у меня тут за стеной сидит человек, который смотрит данные со спутника дневными снимками, это же можно сделать ночными снимками. Мы занимаемся ночными снимками, в основном, когда что-то горит, светится, таким способом можно оценивать и состояние экономики, ту же добычу нефти, к примеру.

Почему Илон Маск строит новую дорогу в космос, чем инженеры первой волны уникальны, в каком научном направлении может появиться своя первая волна специалистов, совершающих научный прорыв.
Александр Андреев продолжил рассказывать о своей работе и о том, что можно узнать с помощью современных технологий.

- Первая волна инженеров у всех своя, и она первая в том плане, что тогда набирали специалистов на такие проекты в 80-х, вернулся вновь к теме первой волны инженеров-ракетчиков Александр Андреев. - Как я говорил, тогда они начинали что-то неизвестное. Есть такой институт в Переславле, его Велихов организовывал под космические войны, туда приходили на мехмат, так как там были нужны в основном математики, они и сейчас занимаются суперкомпьютерами в институте. И когда институт открылся, (он расположен недалеко от музея ботика Петра Первого) в нём все было – хорошие кабинеты, оранжереи, и туда на работу «скупали» выпускников МГУ. Их «скупали» предоставляя квартиры, зарплаты и туда выпускники МГУ уходили курсами. Но и тогда, кстати, всё равно не все шли - и тогда и сейчас студенты МГУ себе цену-то знали. Теперь этот институт, к сожалению, уже в запустении. И в то время мы начали с ними достаточно плотно работать, там правда был руководителем уже не Велихов, пришёл Абрамов, он и сейчас там директор. Таким образом специалисты приехали кто из Москвы, кто из Америки, кто из Франции, они там отработали своё, и поскольку они правда были талантливейшие ребята, они потом разъехались по городам и весям их пригласили работать и буржуи, и наши. И многое им приходилось начинать с нуля. Я знаю людей, которые ездили на Байконур к Королёву, поскольку он тоже движки использовал в космосе. Это была нормальная работа, сейчас такого нет, ни по набору первой волны с ни по глобальности задач поставленных, ни по уровню зарплат. Потому что Королёв делал то, что до него никто не делал, Курчатов и его команда делали то, что до него никто не делал. И вот это были первые волны. И на самом деле они были достаточно мобильны, скажем Саров – атомная энергетика, но ребята занимались этими проектами и в Сарове, и в Новгороде, и в Москве. Я имею ввиду теоретическую часть, они достаточно быстро перемещались по всем этим городам и весям. Поэтому где-то таких специалистов собирали, но скорее не географически, а под проект, а проекты, что там говорить, были глобальные. И они дали много разных ответвлений, атомная бомба – это атомная бомба, но после этого появилась атомная энергетика, и был Чернобыль ещё. И конечно, сейчас таких волн не наблюдается, просто потому что нет задач, наверное, я думаю, таких новых, глобальных. Есть школы (школа как область мыслей) и человек приходит после института - если он хочет заниматься наукой, он приходит в школу такого-то академика, и благо что пока он ещё может эти школы выбирать. То есть он может пойти работать в один институт, а может в другой, который занимается одной и той же задачей, но с разных позиций. И это хорошо, пока ещё, слава Богу, у нас есть разные научные школы. Хотя на самом деле их все меньше и меньше, это уже представители второй волны, но их все меньше и меньше. То есть из тех, кого я знаю, это Велихов отошел от дел, а он уже - вторая волна, и сейчас уже его ученики и его дети – у него два сына талантливых, они уже что-то делают в этом направлении. А новая первая волна, когда всё впервые, где будут большие открытия, она должна быть там, где прорыв, может быть в биологии. Может быть, мы сейчас ее в случае с ковидом и наблюдаем, но не знаем, что это она, а узнаем что-то позже, или наши дети узнают.

О первой волне как таковой

- Первая волна в моем понимании — это люди, которые начинают работать с тем, что до них никто не делал. И у них нет школы, у них есть только какие-то опорные реперные точки и им никто не скажет, что делай так или посмотри сюда и попробуй следовать с здесь, то есть они - первопроходцы. Кто в моем понимании первопроходцы – это те, кто начинал заниматься ракетами, понятно, что они не с нуля начинали, но у них не было ответов ни на один из вопросов – ни то, какое топливо брать, ни схем движков, ни схем креплений движков, ни стабилизации, они ничего не знали. Были какие-то опорные знания – Циолковский, Браун, а дальше всё сами. То же самое и в атомной энергетике, там были какие-то чертежи от американцев, но насколько они помогли, дело тёмное, но они все равно шли своими путями и ответа на вопрос не было, и никто им не говорил – посмотри сюда, попробуй так. Они сами говорили – давай попробуем так или вот так. То же самое было у нас в Дзержинке - что такое твёрдый порох, кому он нужен – было понятно очень опосредовано. А сделать из него какой-то продакшн который летает и разворачивает ракеты, никто не умел. Мы создавали не только твёрдый порох, а целый комплекс, к нему нужны оболочки, какие-то наполнители это уже химия, которой занимались в научно-исследовательском институте химических технологий. То есть это тот комплекс, где объединены многие науки, специалисты разных направлений, и понятно, что есть твердый порох, но заставить твердый порох летать — это была задача, которую мало кто мог выполнить. И, что самое важное - сделать это в размере тонны-двух, и чтобы это не взорвалось, а полетело, этого до нас не мог сделать никто.

Что открыл Илон Маск. Космос, идеология, бизнес.

Александр Андреев рассказал, кого теперь в освоении космоса можно назвать первопроходцем. - Наверное, вот сейчас в этом первопроходцем можно назвать Илона Маска, но он такой первопроходец еще и в бизнесе. Думаю, что да, наверное, я прав, Он идет там, где там еще никто не шел. Он пробует новое не только с точки зрения технологий, но он еще и самое большое достижение Маска в том, что он соединил бизнес и науку, - подчеркнул Александр Викторович.- Раньше считалось, что тот, кто хочет полететь в космос, должен построить коммунизм в одной, отдельно взятой отрасли. И это правда, к примеру, вот китайцы полетели только недавно. То есть практически вся страна должна работать на какую-то одну отрасль, как у нас у нас на космос работали все, какой-нибудь калошный завод делал что-нибудь для космоса, я уже не говорю о других. Плюс - это минералы, это сырье, если атомная энергетика - это уран, это геологи, то есть все-все, все, подчинены одной задаче, двум-трем людям и идеям. Вот Маск сейчас делает так, чтобы соединить науку и бизнес, чтобы это было уже поток, продакшн, как Форд сделал с машинами и ему это удается и это здорово. То есть это какой-то шаг в развитии. Сейчас это пока бизнес, может он догадывается как это можно коммерциализировать, а пока он прикрутил бизнес к космосу и прикрутил удачно. То есть американцы полетели в космос после долгих перерывов все-таки на его кораблях, на его идеях. Они полетели на другой денежной идеологии и на идеологии самих полетов.

Александр Андреев пояснил, почему он считает Илона Маска первопроходцем.

 - Я уж не говорю сколько он спутников он запускает, все что касается связи сейчас это – Маск. У него полеты - полностью пилотируемые с многоразовым возвращением. Схема полетов у него другая, таких научных прорывов у него нет, но он науку прикрутил к совершенно конкретной задаче при этом он ее существенно минимизировал, потому что он может тянуть это один, его корпорация. Хотя я думаю, что, конечно, государство там помогает. И у него есть результат, и этот результат многоразовый, повторяемый и масштабируемый. И не с первого раза, как он заявляет, но до Луны скорее всего доберется он. Пока других конкурентов нет. Поэтому его эти схемы и энергозатраты и его обновляемость и частота полетов на одном и том же оборудовании у него на большой высоте и наверняка он это еще может развить и усилить. Я просто не очень слежу за ним с точки зрения техники, потому что явных таких больших прорывов, у него, конечно, нет, есть всякие ноу-хау большие и маленькие, но основное – то, что он изменил схемы. Это как со светофором – есть пробки, затор, измени схему работы светофора и пробки не будет, потечет жизнь. Примерно так сделал Маск – он изменил схему, он взял все, что известно, но скомпоновал такими кубиками, что это начало жить совсем по-другому и в этом ему большой респект.

Есть теоретики, а есть практики.

- Когда практики получают какой-то результат, они не знают почему так вышло. Я считаю, что я практик, и когда у меня спрашиваю почему так получилось, я говорю я не знаю, вон есть Слава-теоретик – он физтех или физфак МГУ заканчивал, он умный, он профессор, теоретик, путь он объясняет. Мне достаточно, что я получил какой-то результат. Я собой горжусь, я могу себя погладить по голове, съесть конфету, выпить рюмку, поцеловать женщину – я это заслужил. Но есть люди, которые подводят теоретические базы, а есть люди, которые подводят как бы базы будущего, тогда начинаются всякие теории всякие относительности, которая, кстати, ничего не доказывает, это нормально, это желание человека, надо мечтать… Говорят, Королев был мечтателем, конечно, внешне он не был похож на мечтателя, но, где-то глубоко в душе был. Мечтатели — это, наверное, Герберты Уэллсы, Айзеки Азимовы и иже с ними. И это хорошо, я их с удовольствием читал в свое время. Это для тебя как бы расширение твоего эмоционального круга, настроя, который потом уже влияет на всё остальное, а потом уже для скучной жизни будут числа.

            Как сегодня прочитать то, что стерли 500 лет назад

Александр Андреев рассказал о том, как космические технологии можно применять в процессе изучения исторических артефактов, старинных икон и рукописей, фресок.

- У меня, по-моему, на канале в Ютуб есть сюжет о том, сейчас чем я занимаюсь в свободное от основной работы время, - сказал Александр Викторович. - Фресками давно уже не занимаюсь, теперь работаю над стертыми рукописями. А началось все с фресок в Ферапонтово, написанных Дионисием, 1501 год. Тот самый Дионисий, который расписал собор в Ферапонтово, построенный Ферапонтом, другом Кирилла, послушника из Радонежа. Оба они - ученики Сергия Радонежского, которых он в свое время посылал осваивать северные края, так как русский Север осваивали не только папанинцы и Ломоносов, но и наша православная церковь. И Ферапонт и Кирилл основали Кирилло-Белозерский монастырь недалеко от города Кириллово (сначала там был скит на одном из многочисленных озер), потом монастырь в Вологодской области, на северо-западе от Вологды, недалеко Белозерска. Кстати, в этих местах Шукшин снимал «Калину красную».

Потом Ферапонт с Кириллом то ли поссорились, то ли решили просто разойтись и делать каждый свое дело, но в итоге, километрах в 20 от села, (а если по прямой на машине то в 16), у двух красивых озер, инок Ферапонт основал Ферапонтов монастырь, очень маленький, очень уютный и который очень здорово сохранился.

Монастырь очень красивый, архитектура 15 века, северный стиль строительства. Я там часто бываю, место потрясающее, у меня на канале есть полеты с дроном над этим монастырём. И там очень хорошо сохранились фрески, которые еще в 1980-90-е годы расчистила одна команда реставраторов и отреставрировала своим определенным способом, за что получила премии, похвальбы и пожизненные респекты. Они молодцы и это правда. Сейчас из этой команды остался только один сотрудник, команда была под руководством Ольги Владимировны Лелековой, была такая очень известный реставратор, работала в Роснинире. Она умерла лет пять назад, но мне удалось еще с ней пообщаться, снять интервью.

Как были восстановлены фрески монастыря в Ферапонтово

Александр Андреев пояснил, почему при восстановлении фресок потребовалось применить космические технологии.

- В монастырь сейчас можно просто прийти и все эти фрески посмотреть, роспись потрясающая. В соборе, полностью расписанном Дионисием, иконостас сняли, и он хранится отдельно. В алтарной части изображения, на которых по четыре святителя и каждый держит в руках свитки с молитвами в их честь. Из этих восьми фресок реставраторы расчистили шесть, а две не смогли. Проблема в том, что, служители лет эдак 200 назад очень активно пыль протирали с них, и стерли качественно, вместе с пылью стерли с этих свитков тексты, которые в результате осыпались. Как-то мы с этими реставраторами общались и один сказал: — Вот вы там все снимаете в соборе, а слабо вам, используя эти все методы всякие ультафиолеты и инфракрасное, восстановить эти надписи? Мы сказали: - Не слабо, и вот, то ли дуракам везет, то ли еще что, но у нас получилось. На следующий день мы пошли туда, заперлись ночью (там нужна была ночная съемка) и мы увидели эту надпись.

Александр Андреев подчеркнул, что так началось еще одно направление в его работе.

С этого и пошло мое очередное дело, которым я сейчас занимаюсь – читать то, что утрачено. Иногда удается, иногда нет, - сказал Александр Викторович. - Эту надпись мы увидели и даже сделали о ней доклад и нас пригласили на Красную площадь в Исторический музей, у них там, в котором размещено самое большое собрание всяких древних рукописей и есть уникальные рукописи 9 века и тоже есть стертые тексты, которые называют палимпсест. Если коротко пояснить, несколько веков назад писали на пергаменте и это в те времена была дорогая штука. И писец, у которого кончался пергамент, а у него мог быть заказ срочный на новую рукопись, к примеру, от владыки или от царя, этот писец идет в каморку, выбирает пергамент, который похуже, губку с пемзой, стирает старый текст и пишет новый, всё это сшивает в книжечку и книжечку эту несеть к заказчику…

А потом, лет через пятьсот, приходит некто Андреев и пытается прочесть то, что стер этот ретивый писец. Иногда писцы стирали так качественно, что уже ничего нельзя сделать, а иногда рукописи все-таки можно восстановить и прочесть.

Когда мы смотрим из космоса на Землю

Александр Викторович так же рассказал об еще одном новом направлении работы Института Космических исследований РАН.

- Так же сейчас мы (я тут не в первых рядах), занимаемся ночным зондированием Земли. Зондирование — это взгляд из космоса на Землю разными приборами, не только видимым спектром, - пояснил Александр. - Самым далеким от видимого (там много всяких приборов) мы смотрим на Землю, видим на ней всякие огоньки и пытаемся понять, что там происходит. Эти огоньки классифицируем, то есть можно понять, где вулкан, когда он может начать извергаться (хотя пока это сложно предвидеть), но мы пытаемся это делать.

Как уточнил ведущий специалист Института космических исследований РАН, предсказывать природные катаклизмы – очень сложное дело, почти нереальное.

- Я знаю нашу соотечественницу, которая сейчас работает в Индии, вот она может предсказать муссон, но только в Индии и только в одном месте, за что ей индусы безумно благодарны, так как это для них очень важно, - привел пример удачных предсказаний Александр Викторович. - Мы в Институте космических исследований можем померить и дать какие-то количественные оценки, то есть в этой точке Земли температура такая-то. В дневное время можно распознать зеленку - можно проанализировать цвет зелени и точно сказать, какие посевы там растут, сколько сорняков, какие деревья, где есть пожары, наводнения, это явно видно, измерить прозрачность атмосферы. Можно, к примеру сказать, что здесь пора сеять, вот тут у меня за стенкой ребята сидят – они пытаются определять начало вегетативного периода, то есть температуру окружающей среды. Если знаешь температуру, как выглядит росток, уже получаешь нужную информацию. По оценке света, видимого со спутника, большой площади, зная какие там условия: температура, уровень влажности, ты можешь выдавать какие-то рекомендации. Ты можешь посмотреть, как пожар развивается, куда он идет, направления ветра, куда идут облака. Теоретически, если проанализировать гектар на гектар, то можно увидеть, что на ландшафте изменилось – если что-то где-то кто-то посеял. Но мы этим не занимаемся. Мы занимаемся ночными данными, этим в России вообще никто, кроме нас, не занимается, и данных - кто может смотреть на Землю в таком масштабе тоже не очень много. Мы занимаемся оценкой ночных огоньков, по этом огонькам можно оценивать экономику, мы можем посмотреть какие-то блэк-ауты - то есть если объект вдруг потух, можно оценить степень разрушений. К примеру: было столько-то огоньков, значит на территории жило столько-то народу, если огоньки потухли, значит людей стало меньше. Можно оценить деятельность рыболовных судов – где кто рыбу ловит, мы на основании наших данных можем промоделировать даже как будет развиваться пожар и оценить, что сгорело, но что сгорело в этом лесу никому не интересно… Хотя это тоже информация актуальная: к примеру, если на территории должны быть кедры, а по спектру горения никаких кедров там давно нет…

 Как-то с острова Цейлон пытались заказать нам разработку мониторинга для борьбы с браконьерами, Филиппины пользуются нашими разработками, потому что они активно борются с браконьерской рыбной ловлей, им интересно кто этим занимается. А поскольку браконьеры ловят рыбу, в основном, ночью, ловят на свет, государствам интересно - браконьеры в их водах ловят рыбу или нет, такие данные у нас есть, с ними только надо научиться работать. Мы, исследователи, «свернутая цивилизация»... Хотя тем же индусам интересны космические разработки, они сейчас пытаются построить свои космические корабли, нас привлекали как экспертов, им интересна работа ситуационных центров по мониторингу пожаров, наводнений. Так что сегодня мы, специалисты Института космических исследований, смотрим не с Земли в космос, а наоборот, мы смотрим из космоса на Землю.
      Нина Сафонова.2020 год.