Ведьма и Христос. Часть VII

Источник фотографии: Слухи, словно утренний туман, наползали на деревню каждый день: корова у тети Нины захворала – ведьма виновата. Она ж, змея подколодная, в правлении энтом и колдует. А от него до тетьнининого дома рукой подать. Федька-тракторист полез по пьяни в пруд купаться и утоп. Ну? Ведьмино ж дело.
Да, кто-то и не особо верил во все это, но побивались Яну – почти все. Поздними вечерами, а то и ночами подбирались нехожеными задами к Митькиному дому – смотреть, значит, что там она ворожит. Кто подбирался? Да все больше пацаны местные. Но иной раз и бабы, в резиновых – а кто и кирзовых – сапогах, душегрейках и растянутых на коленях тренировочных. Мужей с собой не брали принципиально. Хотя некоторые настоятельно просились.
Не видели ничего. Электричество в доме Бляшкин восстановил, но Яна, возвращаясь с работы, разве что сидя на кое-как починенном руками председателя пороге выкуривала сигарету на ночь. Все. Свет же почти не включала. Последнее настораживало Клавку, ее сестру и других баб еще больше. Думали: вот точно впотьмах ворожит. Змея. И начинали ненавидеть ее еще больше.
В общем, сжечь решили дом Митькин, а там, полагали, и ведьма сгинет. Жить же ей станет негде. Не к Бляшкину ж она переселится. Тот ее исправно провожал под укоризненные взоры некоторых баб и завистливые – мужиков. Но в дом так ни разу, после того как электричество сладил, и не зашел. Да Яна и не приглашала.
Через где-то месяц после ее пребывания в деревне Клавка, ее сестра, несколько других баб и даже мужиков, среди которых выделялся здоровенный пастух Валька Буркин, решились-таки спалить Митькин дом. Ночью. Подобравшись с задов, оставив свободным выход: саму ведьму сжигать не собирались. Не по причине доброты, а из-за суеверного страха, да и сидеть никто не хотел. Но какая-то инфернальная ненависть к Яне пересилила страх перед кулаками Бляшкина.
В назначенный день все поджигатели крепко поддали Клавкиным самогоном и отправились. К дому. С задов, средь кочек и бурьяну с кустарником, да еще и в полной сентябрьской темноте – тучи, как назло, скрыли звезды – трезвому-то было трудно незаметным подкрасться,  не споткнувшись, не ободравшись и не нахватав репьев. А поддатым и подавно. Возле самого дома несший канистру с бензинном Буркин – он единственный из мужиков поперся, остальные отказались – вообще рухнул. Мордой в давно непаханые толстые комья земли бывшего Митькиного огорода.
О него споткнулась Клавка и тоже грохнулась, широко и нелепо взмахнув руками, тут же, заехав ненароком Буркину сапогом по башке. Тот, итак разбивший до крови себе щеку, шепотом выматерился, но кое-как поднялся, отряхивая колени. Клавку подняли с трудом и не с первого раза. Кто-то в этой возне и чертыханье даже пробормотал неуверенно: «Может, энта, возвертаемси, ну ее, ведьму энту».
Вроде как слова подействовали и на секунду повисла тишина. Только и слышно было брешущих деревенских собак. Но тишина повисла именно на секунду. Наконец кое-как вставшая на ноги Клавка проорала: «А что ведьму бояться. Щас».
В общем, подошли. Четыре бабы и Валька. Стоят понурые, смотрят на проглядывающие в кромешной – глаз коли – темноте очертания Митькиного дома. Клавкина сестра вырвала из Валькиных рук канистру и принялась, спотыкаясь и чертыхаясь, обходить дом и  поливать его стены бензином, включая вход, уже не таясь, в голос, обматерив  всех, кто пытался ее остановить – мол, вход-то не надо. Потом она притащила с задов какие-то доски и уперла их в дверь, чтобы Яна не могла выйти.
Все, даже сама Клавка, смотрели на это с некоторым ужасом, но словно завороженные, переместившись от задов к самому входу. Тут еще, как нарочно, тучи рассеялись, и выкатила луна, осветившая мертвенно-бледным светом все компанию. Все стояли какие-то ссутулившиеся, ежившиеся в душегрейках и переступавшие с ноги на ногу. Клавкина сестра подошла к Буркину:
– Что стоишь, спички вымай.
– Совсем что ль?! – попытался прикрикнуть на Клавкину сестру Буркин. Не вышло. И хотя Буркина порою побаивались почти как Бляшкина, сейчас он стоял какой-то потерянный. Молча достал и кармана засаленных штанов и протянул Клавкиной сестре коробок.
Та чиркнула, второй, третий… с раза шестого получилось. Она бросила спичку на починенный председателем порог. Все, уже к тому времени полностью протрезвевшие, надеялись, что спичка не загорится и они разойдутся по домам. Да и в Митькином доме, надеялись, той, кого они называли ведьмой, нет. Она ж не могла весь этот балаган не слышать и запах бензина не учуять. Но не выходила. Боялась? Думала, уймутся? Кто ж его знает.
Но вместо этого порог вспыхнул, от него посыпались искры, а языки словно живого пламени мгновенно перекинулись на дом. Раздался звук бьющегося оконного стекала, из окон, вперемешку с охватившим занавески пламенем, повалил едкий дым. Через несколько секунд дом был весь объят огнем и посеревший, местами разбитый от времени шифер на крыше, затрещал. Многие понимали, что так быстро даже облитый бензином дом загореться не может. Кто-то даже сделал шаг в сторону порога, дабы оттащить припиравшие дверь доски, но исходивший от порога жар помешал. Все просто стояли в ужасе – ими же устроенном – и смотрели. Молча.
Вдруг горевшая дверь отворилась. Подпиравшие и уже давно наполовину обуглившиеся доски упали наземь. Хотя вовсю уже минут пять как в полыхавшем доме ничего живого остаться просто не должно было. На пороге стояло трое. Сквозь языки пламени нетрудно было разглядеть Яну. Все в той же майке с черепом, в обтягивающих джинсах и кедах, с челкой, закрывавшей один глаз, ни страха, ни боли, ни ужаса, ее взгляд не выражал, только спокойствие. Ледяное – в этом адском огненном кошмаре. Рядом с ней  стоял Митька. Живой. Видно было его русую голову и голубые глаза. Добрые.
А посередке… Кто-то только пробормотал: «Господи» и рухнул на колени. Все узнали в том, кто стоял между Яной и Митькой, Христа, словно сошедшего со старинной иконы, повествующей о воскресении мертвых. 
– Мать честная – пробормотал  Буркин и перекрестился, увидев, что пламя не касается всех троих, хотя, кажется, облизывает и одежду, и лица. Такое впечатление, верно, испытывал нововавилонский царь  Навуходоносор, видя трех отроков в печи.
Сколько все это длилось, потом сказать не мог никто, из оцепенения всех вывел  раздавшийся за спинами и перемешанный с бранью крик Бляшкина:
– Воду, воду тащите, вашу…. Быстро!
Окончание следует.
01,02,01.2021