Пермские перипетии 3, 4

                - 3 -
     Про дядю моего, Деева Александра, я мог бы много порассказать, вспоминая то время, когда он ещё жил в Карауловке рядом со своими родителями (мои бабушка и дед). Но здесь достаточно будет упомянуть, что в Пермь он отправился за десять лет до описываемых событий, забрав из деревни и свою жену, с которой не был расписан. Жена эта, Деньгина Таисья, в Карауловку когда-то приехала из Кировской области на заработки в леспромхоз.
Детей у них не было по её глупости (криминальный аборт). В Перми они активно зарабатывали на кооперативную квартиру, ютясь к комнате семейного общежития. Своим приездом на подготовительные курсы я их, безусловно, стеснил. Но они приняли меня хорошо, выделили роскошный диван, кормили, как на убой. Курсы начинались с 1 февраля, а в январе я несколько раз катался с дядей, как «стажёр», на заднем сиденье его такси (гос. номер 62-64 ПММ), знакомясь с его работой как бы изнутри. Пассажиры попадались разные, ездили мы по всей Перми и по пригородным посёлкам и деревням. Наглость  была визитной карточкой таксистов, но и в таксопарке приходилось раскошеливаться: рубль кассиру, бутылку водки слесарям за мелкий ремонт и так далее.  Домой после смены принято было ехать на такси, платить за это коллегам двойную цену. Возвращаясь домой, дядя прилично выпивал («иначе не усну»), иногда доливая водку в суп! Круг его друзей был такой же пьющий. К одному из них дядя меня и прописал за ящик водки (20 бутылок), в Перми прописка была ограничена и затруднена.
     Таисья Трифоновна возвращалась из магазина, где работала продавцом в мясном отделе, ещё позже дяди, а однажды припозднилась из-за проверки ОБХСС  надолго. Пьяный дядя ругал её последними словами, а когда она пришла — норовил ударить. Мне же он выдал буквально следующее: «Выйди, я у ней … посмотрю!» Я был в шоке, но Таисья Трифоновна, видимо не раз уже проходившая медосмотр у собственного мужа, на мой немой вопрос сказала: «Выйди, он всё равно не успокоится».
     Я вышел в коридор, длина которого составляла 80 метров (во всю длину здания) и наблюдал, как по коридору носилась разнокалиберная малышня, обычная обстановка семейного общежития. А минут через пять дядя позвал в комнату, а сидящей на кровати жене прорычал: «Живи пока! Но помни, если согрешишь — так головёшку и отверну! Ты меня знаешь». Тогда, помниться, я дал себе слово, что в моей жизни подобного не будет, что бы ни случилось.
     А  как-то в выходной день Таисья Трифоновна попросила меня выбить на январском морозе ковёр, что лежал в их комнате на полу. Я уже заканчивал сворачивать ковёр в рулон, когда обнаружил под ним пачку денег купюр в двадцать примерно и громко сообщил об этом.
     Меня поразила та спринтерская скорость, с которой эти два упитанных бегемота в 90 и 110 кг бросились к этим деньгам и одновременно схватили пачку с двух сторон. Не выпуская добычу, они оба выразили друг другу такую ошеломительную гамму чувств, которую невозможно передать словами. Оказалось, что дядя получил премию, хотел её потратить «на ипподроме», но «тётя» уговорила его на то, что сама положит их на ту книжку, где росли их сбережения на квартиру. Они бы давно её купили, если бы не бесконечные дядины пьянки. 

                - 4 -
     На подготовительных курсах по воле случая я познакомился и подружился с двумя парнями,  собиравшимися   поступать в лётное училище. Отец одного из них служил в авиации. С его помощью мы прошли строгую медкомиссию, чтобы не сомневаться - пройдём ли мы такую комиссию в лётном училище. Сначала я к лётной затее не относился серьёзно, просто интересно было узнать — как у меня со здоровьем. Но узнав, что по здоровью я годен, я решил поехать с ними летом в Кременчуг, попытать свой шанс стать лётчиком. Подумал: не получится если, то успею на вступительные экзамены в институт. На почте попросил отпуск на весь июль (прогуляв затем и август и почти весь сентябрь!). И 30 июня мы втроём выехали из Перми в Москву. А 1 июля 1973 года вышли на Ярославском вокзале, пешком прошли до Курского вокзала и купили билеты до Кременчуга на одесский поезд на 2 июля. И почти сутки гуляли по столице, без устали наматывая километры по её историческому центру.
     За 32 года, прошедших с того дня, я был в Москве ещё 14 раз, чаще по служебным делам, чем по личным. Но не было для меня Москвы лучше, чем в то лето, тогда я был там впервые.    В 18 лет всё классно: Кремль — величественен, люди — приветливы, погода — изумительна!
     Кременчуг удивил обилием цветов и ароматов, а Днепр удивил температурой своей воды, после холодной пермской Камы это был рай. И медкомиссию в лётном училище мы прошли успешно. Но двойка за первый экзамен (сочинение) вернула меня к реальности, уехал я первым, товарищи мои уехали позже, тоже несолоно хлебавши. Конкурс 12 человек на место — это слишком! Но не в Пермь я поехал, а в Бугуруслан, где конкурс на место в лётном училище был ещё выше. Тут меня вышибли уже на медкомиссии! И в институт на дневное отделение я опоздал, поступил только на заочное отделение, и то не в Перми, а в Челябинске через его филиал в Усть-Катаве, что рядом с родной Юрюзанью. Как бы то ни было, в Пермь я к концу сентября вернулся с победой — студентом. Валентина Ивановна, начальница почты, закрыла глаза на моё почти трёхмесячное отсутствие на работе и великодушно позволила доработать до армии в своём малиннике.
     Ниночка к тому времени ещё больше расцвела (в конце августа ей исполнилось 17 лет), освоилась в коллективе, стала уверенней, разговорчивей, просто залюбуешься! Я и залюбовался, конечно. И хоть не было при мне никаких разговоров о моём особом отношении к Нине — ни у кого из почтовых  девчат уже не было сомнений на этот счёт. Надо было проявить активность, но я, видимо, в себе не мог разобраться, вёл себя, как телок, тянул до последнего. И только когда служба в армии приблизилась вплотную, я, обговорив с дядей этот вопрос, пригласил на 8 ноября девчат с почты и обоих товарищей по несостоявшемуся лётному делу отпраздновать мои проводы в армию, совместив с тогдашним праздником, когда у всех — выходные дни. Тётя наготовила на хороший стол, гудели мы как надо.