Костюм

Самовар попыхивал сердито,
За столом писатель. Не писал.
Он в костюме красном (как бандиты)
Вечером мечтал о чудесах.
Hugo Boss был точно по фигуре,
На столе подтаял холодец,
За окном художник нервно курит,
Он сейчас на хлебе и воде.
Самовар блестел. За пять целковых
Был он куплен двести лет назад
У купца. Купцы – народ толковый:
Как сказал, так сделал, как сказал.
В общем, шло обмытие костюма
(или обмывание? – не факт),
Не фурычил спутниковый тюнер,
Суицида был замечен акт.
И не надо. Наливал художник.
Пили нефранцузский «Арарат».
По чуть-чуть, так скажем, осторожно
(мало ли. Но можно. Можно брать).
Пили и за жизнь, и за одежку,
Как бывает, клялись на крови,
И потом раз десять на дорожку,
И еще немного за ковид.
В смысле против. Стерилизовались.
(Господи, не выговорить враз).
Взяли самогон соседки Вали,
Слышали под утро трубный глас.
Самовар остыл. Он был в печали.
В горести расплылся холодец.
Спал художник. С первыми лучами
Встал писатель. И сказал: «пи*дец».
Брюки были в пятнах холодцовых,
Пиджачок валялся под столом,
А художник спал в штанах отцовых,
Снились ему думы о былом.
Кремль и речка. Это всё пастелью.
Эх, ма! Замечательный пейзаж.
Золотом дорожку осень стелит.
Жаль, что не картина. Сон, мираж.
Утро - словно утро после казни.
Взрывы в голове, ну, там, в коре.
Hugo Boss теперь уже не праздник.
Надо бы поминки поскорей.