Глава 5. Вторжение

Пять часов утра в Сотто Ла Кроче – самое безмятежное время. Вскоре, задребезжат лучи рассвета, и новый день настанет. Но, пока что, все вокруг мирно почивает.
В небольшом домике, принадлежащем Эдмунду Инсанусу, было тихо. Маленькая Элизабет спала на одной кровати с матерью, несмотря на наличие отдельной койки.  Уткнувшись носиком в материнское плечо, и крепко укрывшись одеялом, девочка спала крепким сном. На ее детском личике светилась самая очаровательная и невинная улыбка, та самая улыбка, которая находит отклик в сердце любого человека, будь он даже прожжённый пьяница, или самый опустившийся каторжник.

У взрослого человека улыбка имеет почти несколько десятков возможных оттенков: добродушная, искренняя, печальная, ехидная, похотливая, злобная... У ребенка же, нет такого многообразия, улыбка значит лишь одно – счастье. Усмешка красивой девушки способна взбудоражить сердце, но беззубая улыбка невинного младенца, находит отклик в самых глубинах души.
Сладкие и добрые сны дочери, сны полные надежд на счастливое завтра у матери. Ночь дарила возможность окунуться в фантастичный мир,  где нет горя, страданий и человеческих пороков.

Казалось, что сама природа за окном затихла, не желая прерывать блаженный сон невинных девушек.
У входной двери послышались чьи-то отчетливые шаги. Раздался настойчивый и твердый стук в дверь, сразу нарушивший покой в доме.
Едва открыв глаза, и услышав, что кто-то  просится к ним в жилище, малышка Элизабет, еще пребывавшая во власти уютных снов, громко и радостно закричала: «Папа вернулся!». Переполненная нетерпением, девочка полетела к двери. Ее маленькое сердце радостно трепыхалось, от мысли, что она вновь увидит своего любимого, обожаемого папочку. Пусть она почти и не помнит его разумом, но она чувствовала ежедневную тоску о нем в сердце. Ребенок встал возле двери, и уже хотел было окликнуть стоявшего за дверью отца, но вместо ласкового и вкрадчивого голоса, она услышала громкую ругань вперемешку с отборнейшей бранью.
Уже проснувшаяся Екатерина, в испуге уставилась на дверь. Это не мог быть ее супруг, вернувшийся с войны. Согласно  последнему письму, он должен прибыть через месяц, но никак не раньше. Но кто тогда за дверью? И чего гость хочет от них?
- Откройте живо, а не то вынесем дверь к чертовой матери! – раздался грубый бас по ту сторону.

- Элизабет, ко мне, живо! – испуганно завопила мать. Больше она ничего не могла произнести или сделать. Страх намертво сковал ее мысли и движения тела.
 Последовал удар ногой, и дверь, с оглушающим треском слетела с петель, чуть не прибив девочку. В дом ворвалось несколько вооруженных солдат с огромными крестами на доспехах. Чуть погодя, в дом вошла чья-то фигура в чёрном монашеском одеянии. 
«Братья! Захватите ведьму и доставьте ее в нашу обитель» - громогласно приказал инквизитор.  Тон его голоса не допускал и мысли об ослушании.
Солдаты тут же схватили под руки хозяйку дома и куда-то поволокли. Все вышеописанное произошло столь стремительно, что женщина не была способна хоть к какому-то сопротивлению.

- А что делать с девчонкой, господин Тенебрус? – произнес растерянно юноша шестнадцати лет, недоуменно глядя на четырёхлетнее, застывшее от ужаса маленькое существо.

- Дитя ведьмы, могло быть как результатом законного брака, так и плодом блудного соития нечестивцев на шабаше. Требуется выяснить этот вопрос. Взять ее вместе с матерью – Грегор прошипел этот указ, и застыл, в ожидании его немедленного исполнения. 

Семейное гнездо, еще так недавно наполненное жизнью  опустело.
Девушек уже  подводили к карете для транспортировки арестованных, когда глава инквизиции, вдруг остановился, и резко обернулся на жилище. Провожавший его, ранее упомянутый юноша, освещавший ему дорогу, последовал примеру господина. Не отрывая взгляда от дома, Грегор резко протянул руку по направлению к солдату и произнёс только одно слово: «Огня».

Через мгновение его рука уже сжала рукоять факела, и он твердой походкой подошел к дому, и остановился у его порога. Видя, эти действия инквизитора, несколько солдат остановилось, все еще не догадываясь о намерении священника. Арестованные жертвы, так и не дошедшие до тюремной повозки, могли лишь наблюдать за происходящим, совершенно не в силах сделать хоть что-то.
«Весь дом ее впитал в себя адскую скверну, и теперь, есть лишь один путь его очистить» - уверенно объявил Грегор, и кинул факел в кучу сена, стоявшую прямо возле дома.

Лица воинов Христа сменились с холодного равнодушия на полное ошеломление. Сожжение имущества еретика было крайне суровым наказанием, и назначалось, исключительно по приговору суда священного трибунала.
Самовольное исполнение подобной меры… было просто неслыханным.  Конечно, не все в Инквизиции, тщательно соблюдали инструкции, предусмотренные официальными документами. Какие-то отступления и попущения были, есть и будут частью любого органа власти. Но, как известно, у всего есть пределы. То, что сделал Грегор, было вопиющим нарушением законов Церкви, слишком явным превышением власти, даже для инквизитора города.


Почти любой священнослужитель после подобного деяния, потерял бы должность, если даже не свободу. Все перед Богом – равны, но не перед сильными мира всего.
Среди всего священного трибунала, было несколько крайне влиятельных лиц, получивших в свое время должности благодаря протекции Карла Тенебруса – отца Грегора и Михаила. От того, в Риме смотрели на двух братьев крайне благосклонно, и готовы были закрыть глаза на некоторые огрехи.
-Отче, - дрожа от страха, промолвил кто-то – разве не суд принимает такую суровую меру по отношению к уже осужденным?

Инквизитор с восторгом взирал на охватывающие дом языки пламени. Но едва до его уха долетел столь некорректный вопрос, он  резко обернулся. Грегор пристально оглядел своих дуболомов, искал глазами наглеца, кто дерзнул бросить эту фразу.
- Кто это сказал? – в голосе чувствовалось плохо скрываемое раздражение.
В это самое мгновение, уже разгоревшееся пламя охватило часть дома, четко выделяя силуэт инквизитора на фоне развернувшегося огненного потока.
Солдаты стояли, потупив голову. Наконец, не выдержав напряжения, юноша, что нес факел, тихо прошептал: «Это был я, ваше преподобие».
Тенебрус неспешно подошел вплотную к мальчишке. Видя, что оспоривший его авторитет не смеет поднимать голову, он резким движением схватил его подбородок своей костлявой рукой и поднял.

Их глаза встретились – взгляд инквизитора полный огня и разрушения, и взгляд юного солдатика полный страха и непонимания.
- Сколько тебе лет, юнец?
- Шестнадцать, ваше преподобие.
- Как звать?
- Доминик, ваше преподобие.
- Хорошее имя. Такой прекрасный выбор… конечно, это не твоя заслуга, но все-же. Основатель рода Тенебрусов был ближайшим сподвижником преподобного Доминика, от того, этот святой считается покровителем рода Тенебрусов. – пальцы крепко сжавшие подбородок разжались. Руководитель священного трибунала продолжил. 
- Я вижу, что ты - неплохой парень.   Молод, горяч, жаждешь справедливости, но и сострадателен при этом всем.  Я был бы точно таким же, прямо как ты, если бы, Господь с детства меня не наставлял. Или Бог тебе уже показал твой истинный путь?
- Нет, господин Тенебрус. Но я молюсь об этом каждый день.
Грегор громко добродушно захохотал. Следом, смех, как по команде, был подхвачен остальными воинами. Но приступ хохота так же внезапно закончился, как и начался. Теперь инквизитор снова был абсолютно серьезен.

- Доминик, ты в курсе, что ставить под сомнение действия священного трибунала, категорически воспрещается? Начнем с того, что это – наказуемое преступление. Но поверь, это сущие пустяки, по сравнению с тем, что ты посмел выбрать для критики именно МОЙ приказ.
- Господин Тенебрус, я не…
- Молчи! Я не выношу лжи, не искушай меня лишний раз. Ты прямо сейчас не едешь в пыточную, только потому, что я верю, что ты сделал это, не из дурных побуждений. Скажем так, ты – просто очень сильно перепутал, где и как нужно разговаривать. Ты это понимаешь?!
- Я смиренно приношу свои глубочайшие извинения, ваше преподобие. – голос юнца заметно дрожал.

- Нет, уж, парнишка. Ты думаешь, можно так взять, извиниться, и все позади? Это не так работает. Раз ты уже спросил, Доминик, значит, у тебя есть сведения, ставящие под вопрос  виновность этой ведьмы? Ну что же. Даю слово служителя Бога, если у тебя есть доказательства, вызывающие серьезные  сомнения на этот счет, тогда я, прикажу немедленно погасить пламя пожара. Еще не поздно, сам видишь. Более того, я тут же назначу матери и дочери, крайне мягкую епитимью и отпущу на волю. Но учти, если у тебя нет доказательств, и твои сомнения окажутся беспочвенны, то получится, что ты безосновательно упорствуешь делу святой Церкви. Тогда, при всем желании, я не смогу быть с тобою милостив».
 Юнец кинул взгляд на испуганную женщину прижимавшее к себе четырёхлетнее дитя. Екатерина, посмотрела на него таким умоляющим взором, вкладывая в этот один взгляд всю безмерную гамму чувств переполнивших ее душу: безмерное отчаяние, мольбы о спасении ребенка, ужас за жестокую судьбу, которая ожидала их. Она не могла ничего говорить, но этот один единственный взгляд, трогал сердце безмерно сильнее, чем тысячи самых пламенных речей.

Солдат, глядя на женщину, и собрав в себе все свое мужество, промолвил, не отрывая взгляда от женщины сжимавшей дитя: «Святой отец, я безмерно почитаю ваше мнение, и оно для меня также непреклонно как воля родного отца, однако, раз вы меня спросили, то я считаю, что эта женщина…» - в голову уже начали приходить те самые, неопровержимые доводы.
- Как?! Ты смеешь не смотреть мне в глаза, когда со мной разговариваешь?! – гаркнул Грегор, перебив мальчишку. Солдат,  скрепя сердце, подчинился и повернул голову.

Два совершенно разных глаза Грегора Тенебруса пронзили его словно кинжал. Выражаясь современные языком, у старшего брата была гетерохромия – у правого и левого глаза был разный цвет радужки.
Правый глаз монаха – мертвенно серый, почти белесый, заключал в себе весь холод озера Коцит, где согласно произведению Данте, томится Люцифер. Более того, серые глаза, по какой-то необъяснимой причине, были отличительным признаком прямых потомков рода Тенебрусов. Эти глаза были таким же неотъемлемым атрибутом семейства, как например, семейный доспех или карьера в священном трибунале.
Почти три века к ряду, далекие предки рода этими же самыми глазами взирали на грешников, решая их судьбы.  Наблюдали, как нераскаявшиеся еретики гибнут посреди жаровни.  Веками следили за  людскими жизнями, и двигали ими, как шахматами на доске.  И это чувствовалось, это ощущалось столь ясно, что когда взгляд Тенебруса падал на кого-либо, каждый чувствовал силу этих глаз.

Второй же глаз – левый, был светло-карим и был полным отображением истинной сути своего владельца. Как мы уже сказали, никто из Тенебрусов, не отличался от предков цветом радужной оболочки. Но Грегор, стал первым всю историю рода исключением, пускай и не в полной мере. Отец с самого его рождения начал относится к нему как к бастарду, скорее всего из-за этой самой «непохожести». Сыграл значение,  еще и тот факт, что гетерохромия воспринималась Церковью, как признак службы темным силам.  Только знатное  происхождение и спасло будущего инквизитора, от посещения пыточных застенок. Дальнейшая нелюбовь отца к молодому наследнику только усиливалась со временем, пока не переросла в почти что полное презрение. Но мы об этом еще расскажем.

Как видно, за эту особенность своей внешности, старший сын заплатил сполна. Но и сила взора этого глаза была почти мистическая.  Когда Грегор был спокоен, умиротворён или просто в хорошем настроении, взгляд этого глаза без труда располагал к себе самых разных людей. Он умел сделать так, что бы от его образа  становилось тепло, и воздух, пропитывался ощущением духовной возвышенности владельца. Но при ярком солнечном свете, падающем на глаз, или когда темные эмоции переполняли его владельца, он невероятным образом светлел, становясь ярко желтым. Тогда, ни одно живое существо доселе, кроме отца,  не могло выдержать такого взгляда без внутреннего содрогания.
Лед и адское пламя смешивались, в этом едином выражении двух кардинально разных глаз. Солдат почувствовал, как его мужество улетучилось, как его ноги подкашиваются, как слова о невиновности, которые уже были готовы сорваться с его языка, вдруг застряли комом в горле. Сердце бешено колотилось, еще чуть-чуть и он бы потерял сознание.

«Считаешь, что эта женщина… Ну-ну, продолжай, Доминик, чего примолк?» - издевательски  спросил Грегор. мальчик еще больше затрясся. Вся его суть желала произнести истину, но страх, безнадежно сковал его язык. Наконец, он сдался, и презирая себя, до глубины души произнес: «ВИНОВНА».
- Я знал, что ты славный парень, Доминик. Из тебя бы вышел неплохой инквизитор, ведь ты  смог отличить ведьму от добропорядочной женщины. Кстати, образцом порядочной женщины, может служить твоя юная жена. Поэтому, если кто-то на нее напишет донос, я не дам делу никакого хода. Ведь те, кто верно служат, получают кое-какие преимущества над остальными горожанами. На первый раз я тебя прощаю. Но учти, второго раза - не будет. Поехали!» – приказал Грегор, и вскочив на коня, промчался мимо кареты, больше похожей на клетку, где мать ревя от ужаса и страха крепко обнимала дочку.   
Вскоре эта траурная процессия скрылась в бесконечных темных переулках, и лишь зарево полыхающего дома освещало следы от повозки на пыльной дороге.