Кольцо Саладина. ч2. 5

Я сошла с ума.
Моя жизнь превратилась в ожидание звонков, смыслом моей жизни становится телефон.
Утро врывается в мою жизнь радостью чуда, и с этим чудом я слетаю с постели и мчусь по лестнице вниз – неумытая, непричёсанная – чтобы успеть схватить кусочек твоего голоса… Твой голос с утра немного хриплый, и мне кажется, что мы только что проснулись вместе, что ты только что меня целовал, что я только что вспыхивала под твоими губами и замирала от твоего мурлыканья мне на ухо…
А потом возвращаюсь на свой четвёртый этаж, сомнамбулически улыбаясь, храня в себе оттенки твоего волнующего голоса – в нём всегда звенят какие-то юные мальчишеские ноты, немного бесшабашные и в тоже время нежные... Я возвращаюсь от этого телефонного разговора, словно из постели с тобой, поднимаюсь на свой этаж переполненная всем этим, не видя ничего, не слыша ничего, я однажды даже в забытьи прошла свой этаж и очнулась на шестом…
Я сошла с ума.
Вдруг посреди рабочего дня, в суете, у меня внезапно захватывает дух, я словно лечу куда-то, счастье охватывает меня. Это я вспоминаю о тебе… И всё начинает валиться из рук, кажется ненужным, тусклым, даже вредным…

- А у него очень сексуальный голос, - объявляет Татка вдруг в нашем чайном домике за шкафами.
Я давлюсь чаем.
- Ты же говорила: какой-то нахал.
- А что, нахал не может быть сексуальным?
- И что ты под этим подразумеваешь?
- А что тут можно подразумевать, кроме того, что всем известно? Сексуальный – значит, вызывающий желание.
- Да. Хорошо, - говорю я, откашлявшись. - Я ему передам. Может быть, ему будет приятно.
- Здрас-сьте, конечно, будет, - откликается Татка. - Какой это мужик откажется от такого комплимента?
- Может, ты сама ему сделаешь этот комплимент?
- А ты разрешаешь?
Она воркует с ним в моё отсутствие. Я сообщила ему наиболее удобное время для звонков. И если меня в эти моменты не бывает на месте, Татка усиленно заменяет меня.
- Когда ты меня уже с ним познакомишь? Я уже его, как родственника воспринимаю, он вчера шесть раз звонил, я специально галочки ставила… Интересно, он такой же сумасшедший, как ты? Мужчины всё-таки менее эмоциональны…
- Да нет, он совсем не сумасшедший. Он вообще очень спокойный и отлично держит себя в руках...


Я сошёл с ума.
Смыслом моей жизни стал телефон. Я живу от звонка до звонка, и ожидание её голоса в телефонной трубке – словно полёт над вечностью. От этого захватывает дух. Наверное, это видно со стороны: мне говорят, что я изменился. Девочки делают мне комплименты.
- Ой, ты такой весёлый, - щебечут они. - Прямо такой милый стал в последнее время... прямо летаешь…
- Это вы меня просто лучше узнали, - отбрыкиваюсь я, но понимаю, что они правы, чёрт возьми, они правы! Я, действительно всё время весёлый, и мне всё время хочется ходить на руках – и я иногда и хожу на руках по галерее прямо на глазах у девочек – в перерывах между танцами, и они конечно собираются и ахают. Одна Аня не ахает и смотрит исподлобья. Но Аня – тяжёлый случай.
- Ой, ты, наверное, влюбился, - говорят самые догадливые.
- Настоящий мужчина влюблён всегда, – пытаюсь отбояриться я, но девчат не проведёшь.
- Да ладно уж… - смеются они. - А ты нам её покажешь? Она сюда придёт? Посмотреть на тебя придёт?
Надо возмутиться. Надо быть строгим. Всё-таки, я преподаватель, а они ученицы. Но у меня ничего не получается. Щенячье счастье так и рвётся во все стороны. Телефонная трубка горит и плавится под ухом.
- Послушай…Ты придёшь? Сюда, к нам?
- А можно с Таткой? Она хочет с тобой познакомиться.
- Конечно! Приводи хоть весь коллектив.
- Но когда? Как? Видишь, как всё… Я с утра занята, ты вечером занят… Конечно, я хочу прийти, очень хочу…
- Приезжайте на прогон. Я тебя буду ждать! Слышишь? Я тебя буду ждать! Я тебя уже жду! Мы сто лет не виделись, сегодня уже март!


Март. Небо обрушивается над городом. В феврале небо высокое и голубое, а в марте оно нахохливается, и вдруг - словно взрезали перину небесную – разрешается густым пухлым снегопадом… Но всё равно видно, что это весна.
- Вероника Владимировна, дорогая моя, как у нас дела с темой?
- Хорошо, - киваю я, стараясь быть изо всех сил убедительной, и сама себе не верю.
- Научного руководителя выбрали уже себе?
- Да, Олега Николаевича.
- Может, быть всё-таки более опытного педагога? Татьяну Ивановну, например?
- Н-нет, мы сработались с Олегом... Николаевичем. У нас очень плодотворное сотрудничество.
И – бегом-бегом от Ильича – к Олегу.
- Олежка, выручай, давай! Ой, достанется мне того гляди!
- Я всё посмотрел. Интересная тема. Всё хорошо сделала.
У Олега мягкие, добрые глаза. Я с ним хорошо дружу, мы понимаем друг друга. Он и у Ильича в любимчиках, иначе мне не видать его в научных руководителях. Типичный молодой учёный – немного не от мира сего, но глаза лучистые, и голова светлая.
- Вот это ещё почитаешь? Мне ещё запросы составлять, письма писать… Ой, ужас-ужас-ужас...
- До восьмого марта лучше ничего не посылать, - тихо советует он, улыбаясь.
- Да я понимаю… Могут потерять в этой куче поздравительных открыток. И потом пару дней ещё подождать. Дай-ка календарь... Одиннадцатого… нет, во вторник, двенадцатого пошлю. Вот. В двадцатых числах должен быть ответ. Я ещё и позвоню туда. Я успею. Как считаешь? Успею ведь, да?
Должна успеть. Но времени мало. Ах, князь! Что вообще случилось с нашей судьбой? Ты занят, я занята. Я ещё ни разу не была так занята с начала своей службы здесь. После работы бегаю по архивам, ищу документы, старые газеты, старые журналы, пожелтевшие листы шелестят в моих пальцах, захватывают жгуче. У них есть такое свойство – захватывать – и только таким образом я забываю тебя. А потом вдруг вечер, и уже гасят свет в коридорах, ау, Вероника Батьковна, опять ты засиделася тута у нас, ой, смотри, запру, заночуешь на полках на своих…
И всё. День прошёл. Восьмой час. Выхожу на улицу, словно вспухшую весной, как губы после поцелуя. Что толку, что мы в одном городе? Он, как монстр, разлучает нас. Мы пленники этого монстра, и когда это кончится?
Ты говоришь, что будешь свободен после праздников, а я? Мне к двадцатому апреля нужно сдать тему, хоть умри.
Захожу в телефонную будку, набираю заветный номер. И сразу захватывает дух, и сердце замирает. Тишина. Нет тебя. Тебя тоже терроризирует монстр. Нас не любит судьба. Чем мы провинились?
Ещё один автомат. Рокочет диск под моим озябшим пальцем. И тоже пусто. Сколько их будет ещё на моём пути, пока я доеду до дома, опустошённая, не утолённая тобой… И это называется весна?
Последний телефон возле моей общаги.
Щёлк. Снята трубка. Женский голос. Нора. Нет. Не знаю.
И чувствовать непонятную неловкость. И ходить, как дура, кругами возле телефонной будки. Пропускать людей. Можно сбегать домой, попить чаю, согреться, и снова прибежать.
Щёлк. Снята трубка.
- Белка!
- Как же ты долго... Тебя тоже мучала судьба?
- Судьба не знаю, но партнёрша точно мучила. Мы только что вошли. Устал, как сто чертей. Падаю с ног.
- Я тебе завидую. Ты можешь упасть с ног, а мне писать и писать.
- Тебе много ещё?
- Много. Пока только введение… Слушай, я не буду больше звонить по утрам. Тебе нужно отсыпаться, отдыхать. Я тебе мешаю.
- Нет! Не смей так думать. Звони! Я хочу тебя слышать! Я телефон взял на кухню, к себе, я потом сплю, клянусь! Я сплю с тобой после нашего телефонного разговора. Ты придёшь на концерт?
- Да как же я приду, мы работаем шестого…
- Тогда пятого на прогон. Это вечером, я тебя буду ждать, слышишь! Я тебя буду ждать! Только тебе придётся самой искать дворец, я не смогу тебя проводить, буду занят, как собака, я же там ещё осветитель по совместительству…
- Ой, да я ваш дворец, как облупленный знаю, мы там выступали… Я даже знаю, где там туалеты… Что ты смеёшься?
- Белка, ты моя Белка… Страшно скучаю, чёрт, чёрт, ну, вот такие суровые рабочие будни у нас…

Наши суровые рабочие будни...
Мне позволено приезжать к обеду - отоспавшимся и отъевшимся. Немножко, для разогрева, я вожу девочек на танго-уроках, потом мы запираем двери в зал и репетируем до упаду.
Каминада, волькада, поддержка…
В первый день после болезни через двадцать минут тренировок у меня начали трястись руки, Вероника отправила меня на фабрику-кухню плотно обедать, а потом отдыхать. Через час попробовали ещё. Было получше, но немного сбивалось дыхание. Вечером я вернулся умученный и спал двенадцать часов. Нора ругалась, заваривала шиповник, на который мне уже тошно смотреть…
Но сейчас уже хорошо. Я чувствую лёгкость, у нас всё получается, мне всё нравится, танец упругий, ритмичный, он интересно выстроен, танго в нём спрятано внутри, словно любовная записка в букете. Всё-таки, Вероника – потрясающий хореограф. Хотя что-то, к моему удивлению, мне самому приходило в голову – какие-то связки, шаги… я стал увлекаться номером.
- Тебе нужно ещё немножко поправиться, а мне – ещё немножко похудеть, – говорит Вероника во время короткого отдыха, сидя на полу, скрестив по-балетному ноги.
- Я тебя удержу, не бойся.
- Хотя бы два-три килограмма тебе ещё набрать. Там очень сильный толчок получается, ты не всегда можешь устоять. А тебе нужно устоять.
- Ты сама говорила, что в этот момент всё внимание идёт на тебя.
- Да, но положение твоего тела создаёт рисунок фона. Я тебе выписала из Бельгии витаминно-белковые коктейли для спортсменов. Но они придут только через неделю.
- Ах, коктейли из Бельгии… Леди, я просто буду брать две порции в обед. У нас ещё есть время.
- Не так много. Сегодня второе. Пятого прогон. Когда будут готовы фотографии?
- Завтра.
- Завтра же пойдёшь в спортзал, на железо.
- Вики, когда? Ночью? Мы и так тут до упора… У нас всё получится отлично, не переживай. Заметь, теперь я тебя успокаиваю.
- У тебя просто эйфория от любви.
- А что плохого в эйфории от любви?
Я смеюсь, она смеётся, ерошит мне волосы, подаёт руку.
- Отдохнул? Пошли!
Я поднимаю её за руку с пола. Мы расходимся. В стотысячный раз звучит вступление. Выход. Она умеет делать красивые выходы. У неё будет красивое платье, я видел, когда его приносили на примерку.
- Грубовато, конечно, - оценила Вероника, расправляя шелковистую ткань. – Но для студенческой среды подойдёт. Красное, чёрное, страсть, смерть, жизнь…
Отглаженное платье висит в кабинете, который мы теперь делим с Мариной Германовной. Там наше всё – документы, сценарии, договоры, переговоры, междугородние, международные… Я там почти не бываю. Мне там делать нечего, моё дело – паркет. Каминада, волькада, сентада, ганчо…
Каминада, волькада… музыка заполняет весь зал, а может, и всё здание. Пружиной раскручивается поворот. Вот сейчас будет этот сложный момент – прыжок – она взлетает птицей, подхваченная музыкой, как она точна в своём полёте, и моё дело - подхватить вовремя и раскрутить её в красивой поддержке на плече, медленно и нежно спуская на колено и потом на пол…
Прыжок - как всё красиво, сильно и точно!..
Прыжок – и музыка нас соединяет в одно целое и прекрасное…
А за окном – синий снег хлопьями, за окном – синий март…

продолжение следует