Между второй и первой линиями

Приказ о переходе в первую линию пришел днем, часа в три пополудни. Времени для сборов у нас было достаточно, ведь на первую линию нас повезут, наверняка, только  ночью, чтобы  лишний раз не привлекать внимание противника. Мы спокойно разобрали нашу кухню, состоявшую из остова старого автобуса,  укрытого со всех сторон от ветра нашими  плащ-палатками, сложили в вещмешки спальники, котелки, фляги и прочую утварь из солдатского обихода. Затем, облачившись в бронежилеты и каски, навьючив на себя вещмешки и автоматы, подхватив   ящики с патронами и гранатами и ручной пулемет, двинулись к месту сбора. Местом этим был командный пункт роты. Здесь, пристроив ящики с боеприпасами, мы и расположились, в ожидании транспорта.
Переход в первую линию был для наших парней чем-то вроде выхода на работу в другую смену. Война была для них обыденностью, рутиной. И в то же время, она была для них неотъемлемой частью жизни. Здесь собрались люди особенные. Они не пропускают ни одной войны, являются всегда первыми и по первому же зову Родины.
Впрочем, дело даже не в этом.  У меня сложилось твердое убеждение в том, что если бы этим парням приказали немедленно прыгнуть в кипяток, или спрыгнуть с самолета без парашюта, потому что это поможет их Родине, то эти парни не задумываясь, тут же бы так и сделали. Они способны ринуться на помощь своим и пробежав пять, десять или даже пятнадцать километров, тут же вступить в бой. Если нужно, они проползут эти километры по-пластунски  в грязи, похожей на топь, и будут сидеть в окопах по пояс в ледяной воде. Они не задумываясь ходят в атаку без бронежилетов и касок и при этом считают всё это едва ли не обычным делом, ремеслом войны.
То, что я раньше смотрел в лучших фильмах о Великой Отечественной, вдруг стало реальностью: окопы, блиндажи, артиллерийские дуэли, только всё это на армянском.
Я же порой чувствовал себя “попаданцем”. Во-первых, потому, что мне далеко до этих парней. Кроме бронежилета, каски и автомата, не говоря уже о вещмешке, во мне самом  ещё как минимум тридцать килограмм лишнего веса. Сейчас мы все говорим о неподготовленности страны к серьезной войне. Но неподготовленность  страны начинается с конкретных людей, и я тоже оказался неподготовленным. Я ведь тоже знал, что война неизбежна, но ничего не делал для того, чтобы хоть как-то к ней подготовиться. Каска, автомат, бронежилет, всё это ужасно романтично выглядит на селфи. Но преодолевать бегом большие расстояния я едва ли смогу, да ещё со всей амуницией, так же, как и сидеть в окопе по пояс в воде и многое другое тоже.
Я ни на что не жалуюсь, делаю вид, что такой же как все, но парни всё видят, всё понимают и чутье у них, как у настоящих охотников, тренированное тысячелетиями войны за землю. Вы когда-нибудь присматривались к лицам армян? У армян особые лица - порой кажется, что они вырублены из камня, похожи на горы Армении - полные достоинства и непроницаемые. Но за этими чертами чаще всего скрываются живой ум и чуткость.
За всё время никто не позволил мне насмешек в мой адрес, хотя во время обстрела я спускаюсь в блиндаж как слон, у меня не такая реакция, и делаю я свою работу не так быстро, как следовало бы.
Но меня редко упрекают, чаще стараются ободрить. Тем не менее, я переживаю из-за того, что не могу быть таким же быстрым и выносливым как молодые и даже как ветераны-федаины. Боюсь отстать во время атаки или наоборот, отступления.
Не волнуйся, - говорят парни, - мы тебя никогда не оставим.
В этом-то я как раз не сомневаюсь. Но меня страшит перспектива стать обузой для своих товарищей - я ведь пришел помогать, а тут… Больше всего меня страшит не смерть или увечье, а плен. Гранат у нас на семь человек всего две, и они не у меня. Да и самое главное - я не фидаин. Главное, что я вынес из этой войны - одного желания помочь Родине, стране, народу мало. Нужно быть готовым, готовыми, а подготовка - это очень сложная повседневная работа над собой. Но сейчас об этом думать уже поздно.
Командир наш часто мне говорил: “Не думай сейчас ни о доме, ни о о прошлом, ни о будущем. Сейчас твоя задача - остаться живым.”  Он внимательно следит за каждым бойцом, следит по-отцовски - это тот самый лермонтовский отец солдатам, фидаин, прошедший с первого по последний день Первую Арцахскую. Он никогда не повышает голоса, в его наставлениях нет ни единого лишнего слова, он отличает по звуку тип снаряда, может оборудовать блиндаж так, что он станет уютным домом, он.. Он много чего знает и может, наш капитан Геворг.

Сейчас он только спросил: 
У тебя вода в пляшке есть? 
Почему-то здесь флягу называют пляшкой, как болгары.
Есть, - коротко ответил я.
Запомни, это - твоя жизнь, - уже мягче добавляет Геворг.
Про оружие он не спрашивал, потому что накануне я тщательно вычистил свой автомат и магазины к нему, а потом тренировался в зарядке всё тех же магазинов. До этой войны я не держал в руках автомат  лет двадцать - с начала этого века. И когда снова взял в руки оружие, то с удивлением обнаружил, что может и не многое, но кое-что успел подзабыть. Вообще-то быстро заряжать обойму пистолета или магазин автомата нужно было уметь ещё в советское время, но потом как-то не приходилось - одним нажатием выбрасывал стреляную обойму и быстро вставлял другую. А здесь заряжать магазин нужно было уметь в боевых условиях, причем делать это как можно быстрей. И от того, как быстро я, именно я, буду заряжать пустые магазины, теперь будет зависеть жизнь моих  товарищей, которые за эти несколько недель стали мне родными.
Плен? Нет, ещё больше я боялся подвести своих собратьев. Ведь это та работа, которую я должен был выполнять там, на передовой.
Никогда не оставайся один! - часто говорил мне не только Геворг. Парни даже говорили между собой по-русски, чтобы я не чувствовал себя в стороне. Я же не всегда следовал этому правилу, порой оставаясь наедине со своими мыслями: обдумывал сюжеты для своего очерка, размышлял о войне и многом другом. Короче говоря, позволял себе непозволительную роскошь в тех условиях.
Сейчас же меня никто не укорял, а только всячески старались ободрить: ”Володя, а давай посчитаем с тобой звезды”. Это был Арман. В карауле он терпеливо объяснял мне все тонкости несения караульной службы в боевых условиях, а во время отдыха мы с ним философствовали о самом разном.
Я с первого взгляда влюбился в звезды Арцаха, но сейчас  я, в нарушение всего того, чему учил меня Геворг, думал о передовой. Главное, не подвести парней!
Мне вообще не хотелось говорить. И тут ко мне подошел Арташ - огромный, как медведь тренер по боксу.
Вот, смотри,-  сказал мне Арташ, - всё я строю, - не без гордости сказал он, показывая мне фотографии построенных им домов.
Это где? - спросил я.  Он назвал место, но мне это ни о чем не говорило.
Совсем рядом с Ереваном, - пояснил Арташ.
Раньше здесь ничего не было, - продолжал он, - Но мы с моей бригадой построили сначала один дом, потом другой, третий и вот уже получилась целая улица, другая, третья… Так вырос целый поселок. Сейчас я собираюсь купить ещё один участок для строительства, чтобы ещё поселок построить. Так вот и строим: где был один камень, теперь целый город.
- И сколько стоит такой участок? Сколько обходится строительство? Сколько денег будет стоить участие в этом проекте? А как подвести все необходимые коммуникации: газ, воду, электричество?
Эта тема меня всерьез заинтересовала меня, и я задавал Арташу всё новые вопросы, а он терпеливо отвечал. Я и не заметил, как наступила полночь и на время забыл о первой линии. Мы обсуждали будущее так, как будто ничто не может помешать нам начать и осуществить это строительство. Мы обсуждали это так, как будто мы не на войне, а в уютном коттедже и говорим о чем-то само собой разумеющемся, решенном и вполне осязаемом. Мы говорили об этом так, как будто у нас обоих была страховка от смерти или увечья и мы знали наперед, что победим в этой войне. Мы строили планы о своем послевоенном будущем перед самой отправкой на передовую. При этом мы прекрасно понимали, что никто нам не гарантирует ни возвращения, ни прекрасного будущего.
Не знаю, почему именно тогда, перед  самым выходом  в первую линию, это было для нас самым важным.

А ведь всего несколько дней назад Арташ сказал мне: оттуда, из первой линии, вернутся процентов пятьдесят. Сказал так просто, как будто речь шла не о жизни и смерти, а о какой-нибудь лотерее, где половина участников всего-то, останутся без приза. Типично армянский взгляд на мироздание, главными элементами которого  являются  - Родина, Земля, семья, народ, а жизнь и смерть - всего лишь параметры этой системы.
И вот мы рисуем планы о том,  как будем строить дома после войны, что у нас для этого есть и что может понадобиться…
Мы могли бы так говорить до самого утра, но тут пришел новый приказ, отменявший первоначальный: нам надлежало вернуться в свои блиндажи на второй линии и ждать дальнейших указаний.
В свои блиндажи на второй линии мы вернулись поздно ночью, варили кофе и курили.
Потом распределили порядок смены караула, одни пошли спать, другие остались охранять. Жизнь вошла в прежнее русло. Началась привычная уже рутина войны.