de omnibus dubitandum 119. 536

ЧАСТЬ СТО ДЕВЯТНАДЦАТАЯ (1918)

Глава 119.536. ГРУБЫЙ БУРБОН…

    — Скажите, — задал я вопрос генералу, — какие цели преследует ваша армия?
Драгомиров иначе понял мои слова.

    — Цели? Наша ближайшая сейчас цель — идти на Волгу, на соединение с Колчаком, чтобы общими силами ударить на большевиков с юга и востока.

    Таков, надо полагать, был первоначальный стратегический план Деникина. Драгомиров даже не считал нужным скрывать его.

    В 1918 году этому плану не удалось осуществиться из-за отсутствия достаточных сил, а в 1919 году его отвергли из нежелания делиться лаврами и портфелями с министрами Колчака.

    Драгомиров отправил меня к начальнику деникинского штаба ген. Ив. Пав. Романовскому, злому гению Доброволии. Черносотенцы его считали масоном, либералы — черносотенцем. В действительности он представлял из себя тупого, недалекого солдафона, притом довольно надменного, свыше меры честолюбивого. Он являлся родоначальником добровольческого сепаратизма и всегда ревниво оберегал первородные права Доброволии.

    25 сентября, утром, я зашел в приемную Романовского. Там тоже сидело несколько человек, из которых иные, несомненно, только что прибыли в Екатеринодар на ловлю счастья и чинов.

    Вот сырой, толстый генерал. Видно и по лицу, и по одежде, что судьба уже потрепала его, но еще не смирила. Придавила, принизила, но не укротила, не вышибла олимпийского духа. Надменный вид. Ядовитая улыбка.

    Это бывший астраханский губернатор, — так он сам отрекомендовался мне.
Сидя в приемной у какого-то, едва вынырнувшего из неизвестности, генерала, этот бывший сановник старается как можно любезнее говорить с посетителями в малых чинах. Но по его злобному лицу чувствуется, что дай опять этому Юпитеру власть, и он снова начнет метать громы и молнии, сгибать в бараний рог, показывать кузькину мать.

    Вот и другой тип. Тоже довольно солидный, осанистый генерал-от-кавалерии Смагин. Он величественен и невозмутим. Потому что «у дел». Он, ни много, ни мало, посол Всевеликого Войска Донского при ставке главнокомандующего. Он даже не садится, а стоит у двери кабинета, зная, что, как только явится Романовский, ему прием вне очереди.

    Потрепанный, безработный губернатор смотрит на него с завистью. И с несомненной ненавистью. И, несомненно, уже готов шипеть по адресу благообразного, прилично одетого Смагина:

    — Самостийники! Приструнить бы вас надо.

    Через два года судьба сравняла их. Бывший губернатор сделался нахлебником сербов, ген. Смагин — болгар, которые дали ему пенсию как участнику войны 1877 года.

    Романовского ждали довольно долго. Когда он, наконец прибыл и увел к себе в кабинет посла Войска Донского, дежурный офицер сообщил нам:

    — Господа! Генерал Романовский сейчас от Алексеева. Полтора часа тому назад не стало Михаила Васильевича.

    Эта новость никого не поразила. Основатель Добровольческой армии уже несколько недель находился на краю могилы.

    Дождавшись очереди, я вошел к Романовскому и подал ему записку Драгомирова, который писал:

    «Я полагаю, что в дальнейшем нам придется формировать военно-судебные учреждения, и такие специалисты, как предъявитель сего, нам будут крайне необходимы».

    Драгомиров, чуждый «добровольческого сепаратизма», ошибся.

    — Извините! Мы даем у себя места только тем, кто был с нами в походе, — холодно заявил мне Романовский, когда я сказал ему, что если Добровольческая армия требует от меня поступления на военную службу, то пусть меня назначат служить по специальности.

    Ответ и тон Романовского смутили меня.

    — Генерал Драгомиров сообщил мне, что правительство примет все меры к насаждению права и законности. Не будете же вы формировать суды из неюристов?

    — Пока что мы довольны тем судом, который у нас есть.

    Генерал был прав.

    Тот военный суд, который пока что имела Добровольческая армия, вполне соответствовал ее мстительно-реставраторской идеологии. Во главе этого суда, почему-то называвшегося корпусным и действовавшего наподобие военно-полевого суда, [Корпусные суды, введенные в действие в 1914 году, в самом начале мировой войны, учреждались при частях армии и организовывались по образцу военно-окружных судов и с компетенцией последних. При них существовали военные прокуроры, допускалось участие защиты, приговоры могли быть обжалованы в кассационном порядке и т.д. Главнейшие должности в этих судах занимали военные юристы, выделенные из военно-окружных судов. Военно-полевые суды — чрезвычайные судилища, имевшие мало общего с нормальными военными судами (военно-окружными, корпусными, временными военными и т.д.).
    По законам Российской Империи военные юристы в них не допускались, прокуратура в них отсутствовала; защита в лице адвокатуры возбранялась; заседания происходили негласно и т.д. В мировую войну применение военно-полевых судов было чрезвычайно редко, в гражданскую же они вошли в обиход, оттеснив на второй план нормальные военные суды] стоял некий полковник Ив. Ив. Сниткин*, грубый бурбон, выгнанный еще задолго до войны из военно-судебного ведомства за алкоголизм.

*) СНИТКИН Иван Иванович, р. 17.05.1873. Отец -  Иван Григорьевич, р. ? г. Мать - Ольга Кирилловна, р. ? г. Брат - Григорий, р. ? г., юрист,  служащий тюремного ведомства (в Риге, Киеве, Уфе, Пензе, Смоленске), достиг к 1914 г. чина статского советника.
    В службе с 1894, офицером с 1898. Выпускник военно-юридической академии, начинал военную карьеру штаб-ротмистром сначала 31-го Рижского драгунского полка (дислоцировавшегося в Кременчуге), потом 8-го Сибирского корпуса; участвовал в японской и Первой мировой войнах. Позже служил по военно-судебному ведомству (помощником военного прокурора в Варшаве и Вильно). Полковник. В Добровольческой армии. Участник 1-го Кубанского похода. С 27 янв.1918 председатель корпусного суда при штабе отряда, осенью 1918 председатель военного суда армии, затем председатель суда 1-го армейского корпуса; 27 янв.1919 уст. старшинство в чине с 20 авг.1919; в Русской Армии до эвакуации Крыма. На 18 дек.1920 в управлении 1-го армейского корпуса в Галлиполи. Генерал-майор. 1922 выслан из в Болгарии в Югославию. Осенью 1925 в составе 1-й Галлиполийской роты во Франции.

    Очутившись в корниловском отряде, он, как единственный офицер с военно-юридическим образованием, занял должность председателя корпусного суда. О том, что это было не судилище, а простая расправа, повествует А. Суворин-Порошин в своей книге «Поход Корнилова».

    Еще ничего не зная о подвигах этого господина, а равно и не зная его личности, я пошел было познакомиться с этим судебным деятелем, своим коллегой, да и сам потом был не рад своему поступку.

    Меня встретил здоровенный, грубый детина, который, не считая нужным предложить стул, рявкнул, узнав, что я военный юрист:

    — А где вы шатались в то время, когда мы поднялись против большевиков и проливали кровь за отечество? Небось, сидели в углу и выжидали?

    Я попробовал было возразить, что в тот период, когда он «проливал кровь за отечество», я еще находился в дебрях Турции с последними крохами старой Кавказской армии, до конца исполняя свой солдатский долг. Но грозный судия не дал мне договорить и в таком тоне продолжал дальнейший разговор, что я поспешил обратиться в бегство.

    Благородное негодование г. Сниткина мне было понятно. Оно объяснялось очень просто: шкурным интересом, боязнью конкуренции. Моя персона при этом играла второстепенную роль. Но по моим следам из Тифлиса могло нахлынуть добрых два десятка военных юристов, притом в солидных чинах. Впоследствии так и случилось, но тогда уже Доброволия значительно выросла и, для всех находились должности.