Школа Бальных танцев

Я пишу «Роман» - большое «Произведение» о жизни Русского художника в XX веке. Но не только одного художника, ведущего неравную борьбе с Невидимой Инфернальной Системой, как я её называю: «ИНФЕРНО-ЦИОНАЛ». Роман этот, как и у Гоголя или Булгакова, «мистический». Вот некоторые из него «сцены» и отрывки…

1.Зима

…Много, много ещё было теми ночами речей и представлений в Школе Бального танца той поздней осенью середины 80-х годов XX века. Чего и кого я там не увидел. И Вольфа Эрлиха, и Блюмкина, и даже Сосновского, и главу =РАППА=  Леопольда Афербаха, дико травивших когда-то Михаила Булгакова. Впрочем, про двух последних мы ещё поговорим, ибо сцены с убийством ещё одного русского гения – стоят того. И длилось все эти перформансы и балы вплоть до глубокой зимы, когда в Сокольниках подула, загудела великая русская вьюга, и понеслась, закружилась, завыла, заухала белая русская метель. Напишем о том, как сторож выходил ночью из своей сторожки и всё неотрывно смотрел, как белые буруны, стекая с крыши, завиваются вокруг подвешенного к стене фонаря… И там в этих вьющихся бурунах виделись ему совершенно фантастические русские картины. Вот в такой же вот ленинградской метели некие чёрные тени тащат завёрнутый в ковёр труп великого русского поэта, а вот вдруг перед ним австрийский Зальцбург, и кабачок «Золотой лев», и Моцарт, сидя за клавесином, играет «Reqviem», а Сальери что-то сыплет ему в бокал.

А вот Вольф Эрлих на цыпочках несёт портфель Есенина с револьвером внутри него.

А вот, а вот… много ещё этих «картинок с выставки» являлось теми январскими ночами нашему Ночному сторожу, и доносилась далёкая музыка «Reqviem’а», и на её фоне звучал чуть хрипливый трагический голос:


В декабре в той стране
Снег до дьявола чист,
И метели заводят
Веселые прялки.
Был человек тот авантюрист,
Но самой высокой
И лучшей марки…

…Счастье, — говорил он, —
Есть ловкость ума и рук.
Все неловкие души
За несчастных всегда известны.
Это ничего,
Что много мук
Приносят изломанные
И лживые жесты.
В грозы, в бури,
В житейскую стынь,
При тяжелых утратах
И когда тебе грустно,
Казаться улыбчивым и простым —
Самое высшее в мире искусство».

Потом наш герой возвращался в свою «сторожку» и вновь приникал к отверстию в зеркальный зал, и видел как там вновь и вновь несутся в каком-то бесконечном вихре, скачут и несутся чёрные фраки и обнажённые дамы. Иногда всё это напоминало картины Дантова Ада:

Люди в основном не замечают, что их окружает дьявольщина. Особенно в т.н. высоком искусстве. Началось, конечно, это очень давно. Но очевидно «расцвет» произошёл где-то с середины 19 века. Особенно в его конце… С явлением Романтизма…

Но вернёмся к зимним дням середины 80-х годов ХХ века. Наш герой продолжал работать ночным сторожем в старинной Сокольнической усадьбе, где в большом зеркальном зале располагалась Еврейская школа бального танца. И, как я уже писал, Балы Сатаны шли в ней один за другим. А в стене сторожки, если несколько отодвинуть одну доску, появлялся, так сказать, «волшебный фонарь» или «раёк», заглянув в который, можно было увидеть картины невероятные.

Вот на подиуме появился какой-то лысый человек в чёрном фраке с фалдами до пола и заявил:

- Я искусствовед, сотрудник Музе Изобразительных искусств имени Пушкина. Сейчас я прочту вам лекцию о Вратах Ада… Вы, конечно, помните, что в Евангелии есть такие слова: «Созижду Церковь Мою, и врата Ада не одолеют ея». Их произносит отщепенец еврейского народа, которого христиане сделали своим Богом… Но у нас, сами понимаете, бог другой…

2.Приговор

- И он вдохновляет нас на подвиги. Да, много подвигов мы совершили. Очень много, – продолжал свою речь конферансье, - И наш главный принцип… вы знаете какой - выполнялся, а порой и перевыполнялся… ха-ха-ха-ха-ха! Все их писатели, поэты, художники, музыканты – умирают ранее предназначенного для них срока. И так дело идёт, как минимум, уже два столетия. Вот посмотрите: Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Блок, Гумилёв, Есенин, Цветаева, Маяковский, Шукшин, Высоцкий, Рубцов, Примеров, Шпаликов, Кедров, Веня Ерофеев, Леонид Губанов, Башлачёв… А дальше будут… пока они ещё живы - Цой, Тальков, Рыжий… И многие другие известные художники Зверев, Константин Васильев, композиторы, музыканты, певцы, например, Дмитрий Хворостовский… Или «золотое горлышко России» совсем ещё мальчик Максим Трошин…
Да, да, да! Это всё наша работа. Наша, наша! Вот, взять, например, их гениального Булгакова. Ведь наши люди – целый консилиум врачей, прописывал ему такие сочетания лекарств, которое унесло жизнь этого одарённого писателя в течении полугода. Вообще, надо сказать, что ситуация с Булгаковым очень похожа на ситуацию с Иваном Грозным, которого тоже долго травили «сулемой»… И когда профессор Вовси, заявил жене Булгакова Елене Нюренберг, что её мужу «жить осталось три дня» - он ведь не просто так это сказал. Это было объявление Приговора… Ибо Вовси хотел, чтобы Булгакова забрали в Кремлёвку, и там бы он точно умер на третий день…
Но не только это. Надо было словесно объявить нашу священную волю. Что Вовси и сделал. По сути дела, это было частью нашего ритуала, без которого он был бы, так сказать, «не полным»…
И так всегда. И «Диплом рогоносца» посланный Пушкину, и силуэт свиньи над последним стихотворением Есенина, и заказ «Реквиема» одетым во всё чёрное человеком, всё это наши ритуально-сакральный знаки. Так же как и строка из Гейне, и каббалистическая каблограмма на стене Ипатьевского подвала, которая объявляет то, что приговор «тайных сил» - свершился. И сердце России пробито…
Повторяю, всё это одно и то же, и без такого вот «приговора» ритуал был бы не полным. Потому – заказ реквиема, диплом рогоносца, изображение свиньи, строка из Гейне, каббалистическая надпись и, наконец, экземпляр «Протоколов», обнаруженный в каюте Шукшина, всё это – наш ритуальный приговор, без которого, повторяю – символический ритуал был бы, так сказать, неполным и незавершённым…

3.Выступление Елены Сергеевны Шиловской (Нюренберг)

После долгополова конферансье на подиум взошла очередная еврейская Эстерка. Их было много в русской литературе. Этих Эсфирей, Юдифей, Иродиад, Соломей, Руфей. Всё начало ХХ века, да и не только начало, наполнено ими: невесты, любовницы, жёны, снова любовницы, все эти Лили, Эльзы, Айседоры, Зинаиды, Надежды, Галины, Елены…

И вот сейчас, этой ночью, на подиум взошла одна из этих работниц невидимого фронта, одна из, на этот раз приставленных НКВД к Михаилу Булгакову – Елена Сергеевна Шиловская, в девичестве Нюренберг.

- Да, - начала она свою речь, - у меня была семья и прекрасная обеспеченная жизнь с генералом Сергеем Шиловским. Но меня направили к Михаилу Булгакову. Могла ли я отказаться? Ну, знаете ли – это вопрос, как говорится, риторический. Сами понимаете. Когда вы уже на работе – отказаться нельзя. Да я и не хотела. Ведь что было у меня до этого. Ну, да – дом, обеспеченность, семья… и пустота. А мне хотелось лететь… И тут вдруг такое продолжение. Ведь Булгаков, как он сам говорил, был «писатель мистический». Вот мне и хотелось «мистики» и «полёта»… И как-то раз на одной из вечеринок я оказалась рядом с ним… Так у меня развязалась завязочка на рукаве, и я попросила его завязать. И он завялал, я привязала его к себе… И ушла из семьи, чтобы быть рядом с ним…
А за это они давали мне платья, французские духи, вина, осетрину и прочее и прочее, и мы могли приглашать друзей, и по вечерам Миша читал им свои новые вещи… И, наконец, он начал читать свой «закатный роман». Это было что-то невероятное. Слушали, раскрыв рот. По городу поползли слухи: «Булгаков читает свой новый роман. У него там сам Дьявол ходит по Москве…».

Так начал свою речь Елена Шиловская-Нюренберг. А вот что по поводу сестёр Нюренберг находим в Интернете. Да, конечно, это только предположение автора статьи - Ержана Урманбаева-Габдуллина. Но уж больно похоже на ту «инфернальную реальность», которая захватила тогда всю писательскую элиту Автор пишет:
Анна Андреевна Ахматова-Горенко и Елена Сергеевна Шиловская-Булгакова

Анна Андреевна и Елена Сергеевна на мой взгляд были в молодости очень родственными духовно легкомысленными особами. Вот Только Анна Андреевна на 4 года старше, поэтому у неё случился дооктябрьский период, охвативший огромный пласт её жизни в Серебряном веке, а Елена Сергеевна как-то прожила его неприметно. Реальная активная жизнь Елены Сергеевны началась уже тогда, когда в Российской Империи начались необратимые перемены, закончившиеся захватом власти в России большевиками.
Казалось бы будучи почти ровесницами, эти две юные девушки оказались разделены целой временной пропастью между замужеством и связью Анны Андреевны с Н.Гумилёвым и Модильяни впреддверии Первой мировой войны и замужеством Елены Сергеевны во время Гражданской войны с сыном Мамонта Дальского Юрием.
Согласитесь, что безликий никому неизвестный Юрий Неёлов (хотя мне трудно сказать насколько был талантлив и мужественнен этот человек) не идёт ни в какое сравнение ни с Н.Гумилёвым, ни с Модильяни.

Елене Сергеевне тогда только предстоял её крёстный ход из горнила Гражданской войны к своему непревзойдённому мастеру и писателю Михаилу Афанасьевичу Булгакову. Она как наградной приз переходила из рук в руки на фронтах пока не выскочила замуж за невероятно благополучного для того времени красного генерала выходца из дворян Шиловского, и даже родила ему двух сыновей.
Но тихая семейная благополучная жизнь до старости среди гибнущего кругом интеллектуального российского мира её не устроила.
Известно, что Ольга Сергеевна Бокшанская-Нюренберг была знакома с начала 1920-ых годов с М.А.Булгаковым и И.В.Сталиным и, судя по Зойкиной квартире, это было отнюдь не невинное общение молодых людей…
Сёстры Нюренберг были всегда между собой духовно близки вплоть до того, что посватавшийся к Елене Сергеевне в 1912-ом году поручик Бокшанский по наущению и просьбе Елены женился на старшей сестре Ольге.
Мне кажется, что М.А.Булгаков был знаком с Еленой Сергеевной уже с тех первых лет её замужества за Шиловским. Просто тогда она была ему не доступна, так как находилась в зависимости от своего влиятельного военного мужа, а сам М.А.Булгаков ещё никем не стал, чтобы суметь перехватить понравившуюся ему женщину из рук облечённого властью вооружённого советского вельможи.
К концу 1920-ых годов ситуация изменилась, и писатель М.А.Булгаков выдвинулся в летописцы самого могущественного человека в СССР И.В.Сталина. Именно этот факт стал причиной того, что Булгаков предпринял какие-то активные действия для воссоединения с Еленой Сергеевной. Какова роль Сталина в их четырёхугольнике неизвестно, но что-то такое чекистко-большевистское в их отношениях просматривается.
Роман "Мастер и Маргарита" недвусмысленно утверждает что Маргарита была одной из многих наложниц Воланда-Сталина, а это можно понять как то, что Елену Сергеевну мог пользовать сам Сталин, когда это ему хотелось.
Возможно подобные сексуальные отношения вообще были распространённым явлением в высшей власти СССР? Некое воплощение средневекового права первой брачной ночи в советском варианте.
Тем не менее отношение Сталина к Елене Сергеевне имело важное значение и для М.А.Булгакова, который использовал это извращённое половое сексуальное родство для каких-то своих неформальных отношений со Сталиным, позволявшими ему получать нужную ему для творчества информацию.
Впрочем, Елена Сергеевна была вероятно редкой тайной наложницей, которую допускали к телу вождя лишь по праздникам (опять-таки судя по "закатному" роману). Тем не менее на просьбу Маргариты Николаевны о встрече в романе "Мастер и Маргарита" Воланд-Сталин откликнулся…

Что касается Ахматовой, то 1930-ые годы Анне Андреевне было уже совсем не до любовных чувственных похождений. Она была озабочена лишь проблемой выживания и спасения своих родственников от репрессий. Это сподвигло её к творчеству, и она именно в те годы состоялась как настоящий поэт, написав свой "Реквием".

Вот так две легкомысленные женщины составили огромную часть российской советской культуры, воссоединив чуть ли не собственной плотью Серебряный век возрождения культуры начала 20-го века с веком её гибели и забвения довоенной поры.
Что это было?
Иллюзорные сны, как писал М.А.Булгаков в пьесе "Бег" или реальная жизнь?..
Мне это неведомо.
Просто читайте труды современников тех лет, читайте М.А.Булгакова, А.А.Ахматову, Б.Л.Пастернака, К.И.Чуковского и думайте, чтобы больше никогда не повторились в России времена мракобесия ...»
Но вернёмся на инфернальную конференцию в Школу Бальных танцев
- Со смертью Миши, - продолжала Елена Сергеевна, - мытарства не закончились. Да и роман так и не был закончен. Даже последняя тетрадь представляла собой набор каких-то разрозненных глав. И заканчивать пришлось уже мне. И я кое-что убрала. Например, явление архангела Михаила из мира Горнего. Этого было не нужно. Потому что там, где речь шла о демонах – это так или иначе соответствовало мистике позднего советского времени. Но ангелы и архангелы ещё оставались вне закона. И всё, что касалось их появления, я убрала со страниц романа. Да и зачем они?! Ведь я сама была тогда настоящей ведьмой, и ангелы и архангелы мне только мешали. Да и не мне одной. А о том, что я была ведьмой, писала даже Анна Ахматова:

В этой горнице колдунья
До меня жила одна:
Тень ее еще видна
Накануне новолунья.
Тень ее еще стоит
У высокого порога,
И уклончиво и строго
На меня она глядит.
Я сама не из таких,
Кто чужим подвластен чарам,
Я сама... Но, впрочем, даром
Тайн не выдаю своих.


Но… Тут есть одно «но»… Да, я была колдуньей, да я была ведьмой, да я была аггелом НКВД, да я была приставлена к Булгакову, также как Галина Бениславская была «приставлена» к Есенину... Да, всё это так. Но было и другое… То что не может проконтролировать никакой НКВД… Была любовь… была страсть, и было стремление души… И стремление завладеть этим гением. И я это стремление – осуществила…

А потом этот роман поглотил всё. Поглотил самого автора. Он его мучал и мучал. И Мише пришлось переделывать его восемь раз. Довольно правильно о Мишиных муках напишет позже исследователь Виктор Лосев:




Виктор Лосев

=Фантастический роман о дьяволе=

Велик читательский интерес к творчеству Михаила Булгакова. Хотя сенсационных открытий, связанных с его жизнью и творчеством, становится все меньше и меньше, но зато исследователи и читатели стали более внимательно изучать тексты опубликованных сочинений писателя. И произошло поразительное явление: мысли великого художника обрели реальную силу, поскольку их стали использовать и эксплуатировать в самых различных целях, в том числе и в политических.
В чем секрет непреходящей актуальности его творчества, всевозрастающего признания? Думается, одна из причин состоит в том, что Булгаков, писатель тонкий и проницательный, удивительно остро чувствовал время, и не только то, в котором жил, но и то, которое наступит, и эта устремленность, обращенность в будущее делает его произведения на редкость современными нам и нашей эпохе, открывающей двери в XXI век.
Несомненно и то, что наиболее пристальное внимание читающего мира приковано к главному булгаковскому роману (не все, правда, считают его главным), получившему в конце 1937 года название "Мастер и Маргарита". Ибо в этом "закатном" романе с пронзительной проникновенностью показаны пороки человеческие, от которых проистекают неисчислимые беды и трагедии. Среди них трусость и предательство писатель полагает первыми.
К сожалению, не сохранились точные сведения о времени начала работы над романом (из материалов ОГПУ видно, что Булгаков уже в 1926 году осмысливал основные идеи романа, собирал материал и делал черновые наброски), но примерные сроки написания сочинения известны - это вторая половина 1928 года, то есть то время, когда в прессе и в бюрократических учреждениях разгорелись споры о "Беге" (любимой пьесе писателя) и когда травля писателя приобрела характер чудовищного издевательства и глумления. Именно эта травля, а также допросы в ОГПУ (унизительнейшие допросы с предварительным изъятием у писателя дневников, рукописей "Собачьего сердца" и других материалов) и стали дополнительным стимулом к созданию "Фантастического романа" (еще одно авторское название этого произведения).
Разумеется, задуман был роман значительно раньше - сразу же после братоубийственной войны в родном отечестве (вспомним о желании Булгакова написать роман о Николае II и Распутине). Внимание Булгакова привлекали многие проблемы, но более всего его интересовало состояние человеческого духа в новой социальной среде. К великому своему огорчению, он подмечал, что значительная часть населения прежней России слишком быстро сумела освободиться от традиционного уклада жизни. Культивирование низменных инстинктов на ниве невежества приобретало все более массовый характер и грозило духовному вырождению народа, утрате своего национального облика (о национальном самосознании уже мечтать не приходилось).
Говоря о первоначальных замыслах и мотивах создания романа (до 1937 года писатель называет его романом о дьяволе), необходимо привести свидетельство самого Булгакова. В беседе со своим биографом и другом П. С. Поповым в начале 1929 года он сказал (цитируем по записи Попова): "Если мать мне служила стимулом для создания романа "Белая гвардия", то, по моим замыслам, образ отца должен быть отправным пунктом (выделено мною. - В. Л.) для другого замышляемого мною произведения". Это, на наш взгляд, исключительно важное признание автора. Оно приобретает реальные очертания при осмыслении творческого наследия Афанасия Ивановича Булгакова, отца писателя, занимавшегося исследованием западноевропейских вероисповеданий и масонства (о последнем "явлении" А. И. Булгаков предполагал написать крупное сочинение, но смерть помешала реализовать этот замысел).
Первоначальный замысел романа, судя по сохранившимся чудом черновикам первых его редакций, включал много острейших тем, среди которых назовем хотя бы две: разгул уродливого и наглого богоборчества (по сути, исключительно примитивного и в силу этого очень эффективного) и подавление свободного творчества в "новой" России.
К богоборчеству в "пролетарской" России Булгаков относился с великим вниманием, удивлением, а чаще всего с содроганием (достаточно, например, изучить собранную писателем коллекцию газетных вырезок с гнуснейшими сочинениями Демьяна Бедного, чтобы убедиться в этом). Ибо ничего подобного он представить себе не мог. Об этом свидетельствует и выразительнейшая его запись в дневнике 5 января 1925 года: "Сегодня специально ходил в редакцию "Безбожника"... В редакции сидит неимоверная сволочь... На столе, на сцене, лежит какая-то священная книга, возможно Библия, над ней склонились какие-то две головы.
- Как в синагоге, - сказал М[итя Стонов], выходя со мной...
Когда я бегло проглядел у себя дома вечером номера "Безбожника", был потрясен. Соль не в кощунстве, хотя оно, конечно, безмерно, если говорить о внешней стороне. Соль в идее, ее можно доказать документально: Иисуса Христа изображают в виде негодяя и мошенника, именно его. Не трудно понять, чья это работа. Этому преступлению нет цены".
Об этом подлейшем явлении в русской жизни особенно проникновенно писал А. И. Куприн. В статье "Христоборцы" он указывал: "Что русский человек в эпоху кровопролития отворачивается от лица Бога, мне это еще понятно. Так каторжник, прежде чем вырезать спящую семью, завешивает полотенцем икону. Но я не в силах представить себе, что чувствует и думает русский костромской мужичонка, когда перед ним попирают и валяют в грязи кроткий образ Иисуса Христа, того самого Христа, близкого и родного, которого он носит "за пазушкой", у сердца. <...> Ужас и отвращение возбуждают во мне пролетарские народные поэты. Василий Князев печатает кощунственное "Красное Евангелие". Маяковский - единственный талантливый из красных поэтов - бешено хулит Христа. Другие виршеплеты в хромых, дергающихся, эпилептических стихах издеваются над телом Христовым, над фигурой Распятого, над Его муками, над невинной Его кровью.
"И кровь, кровь Твою Выплескиваем из рукомойника".
Пилат умыл руки, предавая Христа суду Синедриона. Эти палачи умывают в тазу руки, совершившие вторично Его казнь...
Какое подлое рабство! Какая низкая трусость! На что способен в своем падении "гордый" человек!"
=Ритуальная травля=
Не меньший протест у Булгакова вызывала та глумливая травля, которой подвергались "реакционные" и "консервативные" писатели и драматурги со стороны официальной прессы и сыскных учреждений. Пожалуй, никого не травили так изощренно и ритуально, как Булгакова. Особенно поразили его допросы, учиненные ему в ГПУ. Именно после вызовов в это заведение у него зародилась, казалось бы, дикая мысль: "Москва ли это? В России ли я пребываю? Не стала ли "красная столица" своеобразным Ершалаимом, отрекшейся от Бога и царя и избивающая своих лучших сыновей?" А дальше... дальше уже работала богатейшая фантазия писателя, соединявшая в себе далекое и великое прошлое с реальной действительностью. За несколько месяцев роман был написан, причем в двух редакциях. Конечно, это была еще не задуманная "эпопея", а остросюжетное повествование о пребывании в "красной столице" маэстро Воланда и его "странные" рассказы о Иешуа, Каиафе и Пилате. При этом как-то по-особому зазвучала новая для писателя тема - тема судьбы одареннейшей, честнейшей и национально мыслящей личности в условиях тирании и лицемерия. Повторим: в величайших событиях истории Булгаков заметил сходство с московскими реалиями. А сходство это прежде всего заключалось в том, что правдолюбец всегда подвергается гонениям - в любые времена. И Булгаков принял ответственнейшее решение: он позволил себе сопоставить судьбу Величайшего Правдолюбца с судьбою правдивого писателя в "красном Ершалаиме". А позволив себе такое, он пошел и дальше - стал вносить коррективы в евангельское повествование в соответствии со своими художественными замыслами: так появилось "евангелие" от Воланда, то есть от Булгакова.
И Пилат в первых редакциях прозрачен... В нем улавливаются черты советского прокуратора... "Единственный вид шума толпы, который признавал Пилат, это крики: "Да здравствует император!" Это был серьезный мужчина, уверяю вас", - рассказывает Воланд о Пилате.
О некоторых иллюзиях писателя в отношении московского прокуратора (а может быть, о понимании его хитрейшей политики) свидетельствует и такое высказывание Пилата:
- Слушай, Иешуа Га-Ноцри, ты, кажется, себя убил сегодня... Слушай, можно вылечить от мигрени, я понимаю: в Египте учат и не таким вещам. Но сделай сейчас другую вещь, покажи, как ты выберешься из петли, потому что сколько бы я ни тянул тебя за ноги из нее - такого идиота, - я не сумею этого сделать, потому что объем моей власти ограничен. Ограничен, как все на свете... Ограничен!"
Весьма любопытно, что, даже объявив Иешуа смертный приговор, Пилат желает остаться в глазах Праведника человеком, сделавшим все для Его спасения (сравните с ситуацией, возникшей с Булгаковым в 1929 году после принятия в январе сего года постановления Политбюро ВКП(б) о запрещении пьесы "Бег", когда Сталин неоднократно давал понять, что он лично не имеет ничего против пьес Булгакова, но на него давят агрессивные коммунисты и комсомольцы). Он посылает центуриона на Лысую Гору, чтобы прекратить мучения Иешуа.
"И в эту минуту центурион, ловко сбросив губку, молвил страстным шепотом:
- Славь великодушного игемона, - нежно кольнул Иешуа в бок, кудато под мышку левой стороны...
Иешуа же вымолвил, обвисая на растянутых сухожилиях:
- Спасибо, Пилат... Я же говорил, что ты добр..."
Иешуа прощает Пилата. Он по-настоящему добр. Но не добр главный герой романа Вельяр Вельярович Воланд, который появляется в "красной столице" для осуществления ряда действий (по первоначальному замыслу - для предания ее огню (за великие грехи ее "народонаселения"!).
=Как писался роман=
К сожалению, первые редакции романа писатель уничтожил. Сохранились лишь отдельные главы или фрагменты текста. Подробностей этого трагического события мы не знаем. Ни Л. Е. Белозерская-Булгакова, ни Е. С. Булгакова не оставили нам разъясняющих сведений по данному вопросу, так как не были свидетелями этого зрелища. Вероятно, не было и других очевидцев, иначе какая-то информация наверняка просочилась бы сквозь толщу времени. Единственным источником сведений о случившемся пока могут быть лишь свидетель - Фантастический роман о дьяволе
Свидетельства самого автора, оставленные им в своих письмах и в романе. В знаменитом обращении к "Правительству СССР" от 28 марта 1930 года есть такие его слова: "Ныне я уничтожен... Погибли не только мои прошлые произведения, но и настоящие и все будущие. И лично я, своими руками, бросил в печку черновик романа о дьяволе..."
Следует отметить, что и в последующие годы писатель, работая над романом, периодически уничтожал большие куски текста, причем именно самого острого содержания. И все же по сохранившимся текстам разных редакций можно проследить, как трансформировались те или иные замыслы и идеи автора в ходе работы над романом. Например, как развивалась идея о месте добра и зла, о иерархии мироздания. Вопрос этот принципиальнейший, и он в значительной степени определяет отношение писателя к христианству, к православию. В этом смысле последняя глава третьей редакции заканчивается в высшей степени символично:
"- Понимаю, я мертв, как мертва и Маргарита, - заговорил поэт возбужденно. - Но скажите мне...
- Мессир... - подсказал кто-то.
- Да, что будет со мною, мессир?
- Я получил распоряжение относительно вас. Преблагоприятное. Вообще могу вас поздравить - вы имели успех. Так вот, мне было велено...
- Разве вам можно велеть?
- О, да. Велено унести вас..."
Этими "получил распоряжение" и "мне ведено" Булгаков четко выстраивает зависимость сил зла от Создателя, их подчиненное положение.
Примерно такой же позиции писатель придерживается и в четвертой редакции романа. В главе "Последний полет" мастер вопрошает:
- Куда ты влечешь меня, о великий Сатана?
На это Воланд отвечает:
- Ты награжден. Благодари бродившего по песку Ешуа, которого ты сочинил...
Хотя "распоряжений" и "повелений" Воланд уже не получает, но все же подчиненность его Создателю очевидна.
=Гонец=
Этой же теме посвящены и другие эпизоды в романе. Наиболее характерны в этом смысле диалоги Воланда с ангелами не его "ведомства". Например, из главы "Гонец" третьей редакции романа:
"Но не успели всадники тронуться с места, как пятая лошадь грузно обрушилась на холм, и фиолетовый всадник соскочил со спины. Он подошел к Воланду, и тот, прищурившись, наклонился к нему с лошади.
Коровьев и Бегемот сняли картузики. Азазелло поднял в виде приветствия руку, хмуро скосился на прилетевшего гонца. Лицо того, печальное и темное, было неподвижно, шевелились только губы. Он шептал Воланду.
Тут мощный бас Воланда разлетелся по всему холму.
- Очень хорошо, - говорил Воланд, - я с особенным удовольствием исполню волю пославшего. Исполню".
И Воланд тут же отдает распоряжение Азазелло устроить дело так, как ему ведено свыше.
И через несколько лет, в 1938 году, в седьмой редакции романа, Булгаков придерживается той же линии:
"Через некоторое время послышался шорох как бы летящих крыльев и на террасу высадился неизвестный вестник в темном, и беззвучно подошел к Воланду. Азазелло отступил. Вестник что-то сказал Воланду, на что тот ответил, улыбнувшись:
- Передай, что я с удовольствием это исполню. Вестник после этого исчез, а Воланд позвал к себе Азазелло и приказал ему:
- Лети к ним и все устрой".
И лишь в последней редакции романа Булгаков, к великому сожалению, отходит от своей главной линии, стремясь "уравновесить" силы добра и зла.
=Уцелевшие тетради=
Но вернемся к сохранившимся рукописям романа и попробуем кратко описать его редакции и варианты.
К счастью, все же уцелели две тетради с черновым текстом уничтоженного романа и кусочки отдельных листов из третьей тетради (1928 - 1929 гг.). Кроме того, остались нетронутыми две тетради с черновыми набросками текстов (1929 - 1931 гг.). Тетради 1928 - 1929 годов не имеют следов огня, но большая часть листов с текстом оборвана. Причем заметно (по первой тетради), что, обрывая текст, Булгаков захватывал сразу значительную часть листов. Если он их сжигал "порциями", то следов огня и не должно на тетрадях быть. Но совершенно очевидно, что текст в тетрадях уничтожался и иным способом - вырезался ножницами под корешок, обрезался также на две трети ширины листа, некоторые листы обрывались под линейку...
Первая сохранившаяся тетрадь имеет авторский заголовок на обложке: "Черновики романа. Тетрадь I". В ней можно насчитать пятнадцать глав, из которых первые одиннадцать, наиболее важные по содержанию, уничтожены, а последние четыре сохранены. Четко видно, что листы захватывались пучками, причем довольно большими, вырывались рывками, в спешке и неровно. В результате у корешка сохранилась часть текста. Видимо, именно эти вырванные листы и были сожжены. А затем, в более позднее время, подрезалась сохранившаяся часть вырезанных листов, иногда оборванные листы подрезались под корешок, а иногда оставалась лишь узкая полоска с текстом. Чем это можно объяснить? Если последующую "обработку" наполовину уничтоженного текста осуществлял сам автор, то только с единственной целью - ликвидировать наиболее острые по содержанию куски текста, за которые он мог в те годы сурово поплатиться. Но нельзя исключить, что остатки текста уничтожались не самим автором, и в более поздние времена. Во всяком случае, если большую часть текста, оставшуюся после первой его "обработки" еще можно реконструировать, то вырезанные куски оборванного текста восстановить невозможно.
Необходимо подчеркнуть, что текст первой тетради представляет собой первую редакцию романа о дьяволе. О времени ее написания можно говорить лишь предположительно, но основная работа велась автором, видимо, во второй половине 1928 года. Этот вывод можно сделать на том основании, что значительная часть текста второй редакции была написана к маю 1929 года. Рукопись имеет несколько заголовков, из которых ясно читается лишь один - "Черный маг". Причем встречается это название дважды: в начале текста, перед предисловием, а затем через несколько страниц - перед вторым вариантом предисловия (во втором случае оно - единственное!). Из других названий сохранились на оборванном листе лишь первые слова: "Сын...", "Гастроль..."
Таким образом, название "Черный маг" для первой редакции романа о дьяволе является, на наш взгляд, вполне обоснованным.
Из материалов, уничтоженных автором в марте 1930 года, сохранилась также тетрадь, имеющая заголовок: "Черновики романа. Тетрадь 2". Оставшийся нетронутым этот заголовок имеет большое значение, ибо точно указывает на последовательность работы над романом - перед нами начало его второй редакции. Подтверждением является сам материал тетради.
Прежде всего о названии. Первый лист тетради вырезан под корешок, а на втором, оборванном наполовину листе, вырезан кусочек листа с заголовком и датой. По непонятным причинам в первой и второй редакциях романа уничтожались его начальные листы. К счастью, остался нетронутым первый лист четвертой главы данной редакции, которая называлась "Мания фурибунда". Интересен ее подзаголовок "...глава из романа "Копыто инженера". Поскольку в данной редакции название романа более нигде не упоминается, то есть все основания назвать ее "Копытом инженера". Это удобно для соотнесения второй редакции с первой ("Черный маг") и с последующими редакциями.
Можно с уверенностью утверждать, что вторая редакция включала по крайней мере еще одну тетрадь с текстом, поскольку чудом сохранились узкие обрывки листов, среди которых есть начало главы пятнадцатой, называвшейся "Исналитуч...". Следовательно, были и другие главы. Видимо, именно эти тетради и были сожжены Булгаковым в марте 1930 года.
Из второй редакции романа сохранились полностью или частично тексты с первой по четвертую главу, часть текста седьмой и пятнадцатой глав, а также обрывки текста из других глав романа. Анализ текста показывает, что это самостоятельная, к сожалению сохранившаяся частично, редакция романа.
Через некоторое время после уничтожения рукописей и известного телефонного разговора со Сталиным 18 апреля 1930 года Булгаков пытался возобновить работу над романом. Сохранились две тетради с черновыми набросками глав. Одна из тетрадей имеет авторский заголовок "Черновики романа. Тетрадь 1, 1929 - 1931 годы". В ней содержится глава "Дело было в Грибоедове" и такая любопытная рабочая запись: "Глава. "Сеанс окончен". Заведующий акустикой московских государственных театров Пафнутий Аркадьевич Семплеяров.// Вордолазов. Актриса Варя Чембунчи. Маргарита заговорила страстно: - ..."
Во второй тетради, не имеющей заголовка, переписана глава "Дело было в Грибоедове" (с существенными изменениями и дополнениями, но не завершена) и сделан набросок главы "Полет Воланда". Кроме того, была начата глава "Копыто консультанта", по содержанию соответствующая главе "Никогда не разговаривайте с неизвестными". Но на этом работа над романом прекратилась. Сильнейшее физическое и психическое переутомление не позволили ее продолжить. "Причина моей болезни, - писал Булгаков в письме к Сталину 30 мая 1931 года, - многолетняя затравленность, а затем молчание... по ночам стал писать. Но надорвался... Я переутомлен..."
Материал, сосредоточенный в этих двух тетрадях, никак не может быть соотнесен с очередной редакцией романа. Это - черновые наброски глав, которые, в зависимости от времени их написания, можно отнести и ко второй, и к третьей редакции.
Возвращение Булгакова к роману о дьяволе состоялось в 1932 году. В новой тетради на титульном листе Булгаков написал: "М.Булгаков.// Роман. // 1932". На первой странице тексту предшествует следующая авторская запись: "1932 г.// Фантастический роман.// Великий канцлер. Сатана. Вот и я. Шляпа с пером. Черный богослов. Он появился. Подкова иностранца". На 55-й странице тетради Булгаков вновь возвращается к названию романа и записывает: "Заглавия.// Он явился. Происшествие. Черный маг. Копыто консультанта". Поскольку в течение 1932 - 1936 годов писатель так и не определился с названием романа, то мы остановились на первом из набросанных автором заглавий перед началом текста - "Великий канцлер".
Всего в 1932 году за короткий промежуток времени Булгаков написал семь глав. Поскольку часть текста в тетради написана рукой Е. С. Булгаковой, ставшей женой писателя в сентябре 1932 года, то можно предположить, что Булгаков начал новую, третью редакцию романа осенью, очевидно в октябре месяце, когда супруги были в Ленинграде.
Вновь вернулся писатель к роману летом 1933 года опять-таки в Ленинграде, где был вместе с Еленой Сергеевной в течение десяти дней. Осенью он продолжил интенсивную работу, развивая основные идеи. Так, по ходу текста вдруг появляется запись: "Встреча поэта с Воландом.// Маргарита и Фаусту/Черная месса.// - Ты не поднимешься до высот. Не будешь слушать мессы. Не будешь слушать романтические...// Маргарита и козел.// Вишни. Река. Мечтание. Стихи. История с губной помадой".
6 октября 1933 года Булгаков решил сделать "Разметку глав романа", по которой можно судить о дальнейших планах писателя. Завершалась разметка главой со схематичным названием: "Полет. Понтий Пилат. Воскресенье". Затем началась быстрая работа, которую, читая текст, можно проследить по дням, поскольку Булгаков на листах проставлял даты. За три месяца с небольшим было написано семь глав. С февраля наступил перерыв. Булгаковы переехали на новую квартиру в Нащокинском переулке.
И в третий раз возвращение к работе над романом состоялось в Ленинграде, в июле 1934 года, где Булгаковы находились вместе с МХАТом, гастролировавшем в этом городе. Там же был отмечен юбилей - пятисотый спектакль "Дней Турбиных". Но у Булгаковых настроение было далеко не праздничным, ибо незадолго до этого им было отказано в поездке за границу Писатель расценивал этот факт как недоверие к нему со стороны правительства.
В новой тетради на первой странице Булгаков записал: "Роман. Окончание (Ленинград, июль, 1934 г.)".
В Ленинграде писатель работал над романом на протяжении пяти дней, с 12 по 16 июля, о чем свидетельствуют записи. Затем работа была продолжена в Москве. Глава "Последний путь", завершающая третью редакцию, была написана в период между 21 сентября и 30 октября.
Примечательно, что текст последней главы обрывается на полуслове, она не получает логического завершения. Но Булгаков незамедлительно делает новую "Разметку глав", существенно изменяя структуру романа, и приступает к работе над новой редакцией. Главная причина - стремление раздвинуть горизонты для своих новых героев, появившихся в третьей редакции, - для поэта (мастера) и его подруги. 30 октября 1934 года Булгаков начинает новую тетрадь знаменательной фразой: "Дописать раньше, чем умереть". В ней он дописывает ряд глав, некоторые переписывает, начиная с главы "Ошибка профессора Стравинского". Среди вновь созданных глав выделяются две:
"Полночное явление" и "На Лысой Горе". Появление мастера в палате у Иванушки и его рассказ о себе предопределил центральное место этого героя в романе. И не случайно в завершающих редакциях эта глава трансформировалась в "Явление героя". Значительно позже, в июле 1936 года, была переписана последняя глава, получившая название "Последний полет". Впервые за многие годы работы писатель поставил в конце текста слово "Конец". Тем самым была завершена работа еще над одной редакцией - четвертой по счету.
Строго говоря, к четвертой редакции следовало бы отнести лишь те главы, которые были вновь написаны, дополнены и переписаны с глубоким редактированием текста начиная с 30 октября 1934 года. Но, согласно новой разметке глав и их перенумерации, большая часть глав третьей редакции вошла в четвертую, и, по существу, из них обеих сложилась первая относительно полная рукописная редакция.
После завершения работы над четвертой редакцией Булгаков приступил к переписыванию романа, но не механическому, а с изменениями и дополнениями, иногда весьма существенными. Изменялась также структура романа, переименовывались некоторые главы. О сроках начала этой работы говорить трудно, поскольку рукопись не датирована. Предположительные сроки - первая половина 1937 года. Новая рукопись была названа просто - "Роман" (с названием автор пока не определился) и включала написанные ранее главы: "Никогда не разговаривайте с неизвестными", "Золотое копье", "Седьмое доказательство", "Дело было в Грибоедове". Нетрудно заметить, что писатель вернулся к первоначальной структуре романа с рассмотрением истории Иешуа Га-Ноцри и Понтия Пилата в главе "Золотое копье" в начале книги. Но при этом из масштабного "Евангелия от дьявола" была выделена его часть - сцена допроса Иешуа Пилатом (прочие сцены были перенесены в другие главы). Прекращение работы над рукописью, видимо, было связано с тем, что у автора возникли новые идеи по структуре и содержанию романа. Переписанные Булгаковым главы, конечно, не составляют новой редакции всего произведения, хотя и имеют значительный интерес.
Вскоре Булгаков приступил к новой редакции романа - пятой (к сожалению, незавершенной). На титульном листе автором была сделана следующая запись: "М. Булгаков. //Князь тьмы.// Роман. // Москва // 19281937". Всего было написано тринадцать глав, причем последняя глава - "Полночное явление" - была оборвана на фразе: "Имени ее гость не назвал, но сказал, что женщина умная, замечательная..."
О конкретных сроках написания этой редакции можно говорить только предположительно, поскольку в самой рукописи (две толстые тетради) никаких авторских помет нет. И в дневнике Е. С. Булгаковой за 1937 год четко не обозначено, о какой редакции романа идет речь. Но сами записи очень важны. 9 мая: "Вечером у нас Вильямсы и Шебалин. М. А. читал первые главы (не полностью) своего романа о Христе и дьяволе (у него еще нет названия, но я его так называю для себя). Понравилось им бесконечно..." 11 мая: "А вечером пошли к Вильямсам.
Петя говорит, что не может работать, хочет знать, как дальше в романе ("О дьяволе"). М. А. прочитал несколько глав. Понравились необыкновенно. Отзыв - вещь громадной силы, интересна своей философией, помимо того, что увлекательна сюжетно и блестяща с литературной точки зрения". 13 мая: "Вечером М. А. сидит и правит роман - с самого начала". 15 мая: "Вечером... Миша читал дальше роман о Воланде. Дмитриев дремал на диване, а мы трое смотрели в рот М. А. как зачарованные, настолько это захватывает". 17 мая: "Вечером М. А работал над романом (о Воланде)..." 18 мая: "Вечером - он над романом".
Видимо, речь идет все-таки о пятой редакции романа, но не исключено, что в первых записях говорится о рукописи под названием "Роман" (первые главы). Через месяц появляются новые записи:
"17 июня. Вечером у нас Вильямсы. Миша читал главы из романа ("Консультант с копытом"). 24 июня. Вечером позвали Вильямсов, кусочек романа прочитал М. А. 25 июня. М. А. возится с луной, смотрит на нее в бинокль - для романа. Сейчас полнолуние". И после этого работа над романом прекращается на несколько месяцев.
Возвращение к роману происходит осенью. Булгакову приходит мысль откорректировать роман и представить его "наверх". Запись Елены Сергеевны от 23 сентября: "Мучительные поиски выхода: письмо ли наверх? Бросить ли Театр? Откорректировать ли роман и представить? Ничего нельзя сделать, безвыходное положение". 23 октября:
"У Миши созревает решение уйти из Большого театра. Это ужасно - работать над либретто! Выправить роман (дьявол, мастер, Маргарита) и представить". Название романа почти определилось, решение о его корректировке окончательно принято, и Булгаков начинает работу над шестой редакцией романа. 27 октября: "Миша правит роман". 12 ноября: "Вечером М. А. работал над романом о Мастере и Маргарите", но наиболее активная работа над романом началась к весне 1938 года. Сначала стали появляться записи типа "Миша урывками правит роман", а затем с марта месяца пошла интенсивнейшая работа и вечерами, и днями. Особенно важна запись в дневнике от 1 марта: "Миша днем у Ангарского, сговаривается почитать начало романа. Теперь, кажется, установилось у Миши название - "Мастер и Маргарита". Печатание его, конечно, безнадежно. Теперь Миша по ночам (пока еще по ночам, а затем и днем и вечером. - В. Л.) правит его и гонит вперед, в марте хочет кончить". 17 марта Булгаков читает главы "Слава петуху" и "Буфетчик у Воланда" Вильямсам. Елена Сергеевна специально отмечает, что главы читались "в новой редакции". Но в марте работа над романом не была закончена и продолжалась в апреле - столь же активно, для довольно широко круга слушателей роман в новой редакции впервые был прочитан (отдельные главы, разумеется) 7 апреля 1938 года. Среди присутствующих были Вильямсы,
Арендты, Ермолинские, Леонтьевы, Эрдманы. "Чтение произвело громадное впечатление, - записала Елена Сергеевна. - Было очень много ценных мыслей... исключительно заинтересовали и покорили слушателей древние главы... Всех поразило необычайное знание М. А. эпохи. Но как он сумел это донести!"
=А это напечатать нельзя=
Видимо, в конце апреля работа над романом в основном была завершена (28 апреля еще была запись: "Днем роман") и 2 мая состоялось "цензурное" чтение редактору Н. С. Ангарскому-Клестову. Приводим дневниковую запись от 3 мая полностью: "Ангарский пришел вчера и с места заявил: согласитесь ли написать авантюрный советский роман? Массовый тираж, переведу на все языки, денег тьма, валюта, хотите, сейчас чек дам - аванс?
Миша отказался, сказал - это не могу.
После уговоров Ангарский попросил М. А. читать его роман ("Мастер и Маргарита"). М. А. прочитал три первые главы.
Ангарский сразу сказал: "А это напечатать нельзя".
- Почему?
- Нельзя".
Точку в новой редакции романа Булгаков поставил в ночь с 22 на 23 мая 1938 года. На титульном листе первой тетради Булгаков написал:
"М. А. Булгаков.//Мастер и Маргарита.// Роман.// Тетрадь I". Всего же было исписано шесть толстых тетрадей, и каждая из них получила авторскую нумерацию. Шестая тетрадь завершается так: "Конец.// 22 - 23 мая 1938 г.". Примерно за полгода, работая с перерывами, Булгаков завершил шестую редакцию романа, которая фактически стала второй полной рукописной редакцией. Она включает тридцать глав и по объему значительно превышает первую полную рукописную редакцию.
А через несколько дней Булгаков начал диктовать роман на машинку О. С. Бокшанской - сестре Елены Сергеевны. Весь ход этой работы отражен в письмах писателя к жене, которая отдыхала в это время в Лебедяни. 25 июня перепечатка текста была завершена. В ходе работы автором вносились существенные корректировки текста и дополнения - в результате родилась новая редакция романа - седьмая.
Наиболее важные отрывки из писем Булгакова Елене Сергеевне мы приводим ниже. 27 мая: "Ночью - Пилат. Ах, какой трудный, путаный материал". 2 июня: "Начнем о романе. Почти одна треть... перепечатана. Нужно отдать справедливость Ольге, она работает хорошо. Мы пишем по многу часов, и в голове тихий стон утомления, но это утомление правильное, не мучительное... Роман нужно окончить! Теперь! Теперь!" 10 июня: "Вот с романом вопросов!! Как сложно все!" 13 июня:
"Диктуется 21-я глава. Я погребен под этим романом. Все уже передумал, все мне ясно. Замкнулся совсем. Открыть замок я мог бы только для одного человека, но его нету! Он выращивает подсолнухи!"
15 июня: "Передо мною 327 машинных страниц (около 22 глав). Если буду здоров, скоро переписка закончится. Останется самое важное - корректура авторская, большая, сложная, внимательная, возможно с перепиской некоторых страниц. "Что будет?" Ты спрашиваешь? Не знаю. Вероятно, ты уложишь его в бюро или в шкаф, где лежат убитые мои пьесы, и иногда будешь вспоминать о нем. Впрочем, мы не знаем нашего будущего.// Свой суд над этой вещью я уже совершил и, если мне удастся еще немного приподнять конец, я буду считать, что вещь заслуживает корректуры и того, чтобы быть уложенной в тьму ящика.// Теперь меня интересует твой суд, а буду ли я знать суд читателей, никому не известно.// Эх, Кука, тебе издалека не видно, что с твоим мужем сделал после страшной литературной жизни последний закатный роман. // ...сегодня возобновляю работу. Буду кончать главу "При свечах" и перейду к балу. Да, я очень устал и чувствую себя, правду сказать, неважно. Трудно в полном одиночестве". 19 июня: "По числу на открытке твоей установил, что ты наблюдала грозу, как раз в то время, как я диктовал о золотых статуях. Пишется 26 глава (Низа, убийство в саду)". 22 июня: "...если тебя интересует произведение, о котором идет речь (я уж на него смотрю с тихой грустью), сведи разговоры о нем к нулю.// Какая там авторская корректура в Лебедяни!.. О машинке я и подумать не могу!.. Причем не только писать что-нибудь, но даже читать я ничего не способен, мне нужен абсолютный покой! // P.S. Вот роман! Сейчас стал рвать ненужную бумагу и, глядь, разорвал твое письмо!! Нежно склею".
Через несколько месяцев Булгаков приступил к корректировке романа, а с весны 1939 года и к частичной его переработке. Был написан эпилог с названием "Жертвы луны", были внесены также существенные изменения и дополнения в текст (заменены некоторые машинописные страницы новым машинописным текстом, например, "явлением" Левия Матвея перед Воландом, при этом рукописные черновики не сохранились, что совершенно не характерно для писателя). Затем Булгаков вновь приступил к правке романа, внося обширные изменения как в машинописный текст, так и делая поправки на полях текста. Правка осуществлена разными чернилами и карандашом. Судя по характеру правки, писатель предполагал еще большую работу над романом.
Но в августе 1939 года случилась беда: после запрета пьесы о Сталине "Батум" Булгаков серьезно заболел. В октябре стало ясно (и самому писателю, прежде всего), что наступили последние месяцы или недели жизни. В этот момент Булгаков принимает решение - во что бы то ни стало завершить корректировку романа. Он предлагает Елене Сергеевне завести новые тетради, в которые она могла бы занести новые тексты, дополнения, поправки. Одна из таких тетрадей сохранилась в архиве писателя. На ней рукою Елены Сергеевны помечено: "Писано мною под диктовку М. А. во время его болезни 1939 года. Окончательный текст. Начато 4 октября 1939 года. Елена Булгакова". На титульном же листе основного машинописного текста (первый экземпляр), который и был ранее правлен писателем, Елена Сергеевна написала: "Экземпляр с поправками во время болезни (1939 - 1940) - под диктовку М. А. Булгакова мне". Сохранилась записная книжка Булгакова, на которой также имеется помета Елены Сергеевны: "Записывала под диктовку М. А. во время болезни его, поразившей глаза, в Барвихе. Ноябрь 1939 г.". В эти последние месяцы жизни писателя записи велись главным образом Еленой Сергеевной. Помимо упомянутых тетрадей сохранились отдельные листы, написанные ее рукою, которые вложены между машинописными страницами и пронумерованы, а также ее записи на обороте машинописных листов, на полях и прямо по машинописному тексту. Часто правка по одному и тому же тексту делалась несколько раз и разными чернилами или карандашом.
Правился роман почти до самой смерти писателя. На каком-то этапе работы он понял, что всего задуманного не осуществить. И тогда он решил сосредоточить внимание на некоторых главах. Это отчетливо видно по правке.
10 марта писатель после тяжких и продолжительных мук отошел в иной мир. Перед Е. С. Булгаковой встала чрезвычайно трудная задача: завершить корректировку романа в соответствии с волей автора.
=Выход романа в свет=
Что же предстояло сделать Елене Сергеевне? По сути, она должна была завершить работу, которую не удалось закончить при жизни писателя. Текст, правленный многократно (с поправками, которые были вновь и вновь правлены, с многочисленными пометами, означавшими, что в этих местах необходимо исправить текст так-то, но не исправленный; с пометами, указывающими на то, что данный фрагмент текста необходимо перенести в другое место, но не перенесенный; с опечатками и описками, требовавшими каждый раз определить - действительно ли это опечатка или описка: с пометами писателя, указывающими на то, что такие-то куски текста необходимо взять из ранних редакций в основной текст, и т.п.), следовало привести в порядок, отредактировать и перепечатать.
И всю эту работу Елена Сергеевна осуществила за несколько месяцев (июнь - декабрь 1940 года). К сожалению, не сохранились (или пока не найдены!) документы, рассказывающие о ходе этой удивительной работы. Прежде всего, не установлено, одна ли Елена Сергеевна проделала всю эту архисложную работу или с чьей-то помощью. Во всяком случае, в декабре 1940 года была завершена работа над романом.
Именно этот текст (любопытно, что в архиве писателя он не сохранился, но обнаружен в архиве П. С. Попова, которому Е. С. Булгакова направила в декабре 1940 года один машинописный экземпляр романа) Елена Сергеевна сдала в печать в 1966 году в журнал "Москва" (ею были внесены лишь небольшие поправки в текст). Но редакция журнала выпустила роман со значительными сокращениями и исправлениями (1966, э 11; 1967, э 1).
Получив разрешение Главлита, Елена Сергеевна в том же 1967 году предоставила право публикации полного текста романа итальянскому издательству "Эйнауди" (через всесоюзное общество "Международная книга"), которое вскоре и выпустило впервые полный текст "Мастера и Маргариты" на итальянском языке.
На русском языке впервые без купюр роман был издан в 1973 году (Москва, издательство "Художественная литература") при активнейшем содействии и с предисловием Константина Симонова. Тем самым вроде бы была выполнена воля как самого автора, так и Елены Сергеевны, умершей в 1970 году.
И тут мы подходим к очень важному и сложному вопросу. Дело в том, что роман в этом издании отличался от журнальной версии не только отсутствием купюр: по сути, это были разные тексты. Разумеется, это в полной мере касается и декабрьского текста 1940 года, и текста, изданного на итальянском языке.
Мы убеждены, что если бы полный текст романа выпускался при жизни Елены Сергеевны, то этого не произошло бы.
А произошло следующее. Готовившая к изданию полный текст романа опытный редактор и текстолог А. Саакянц пошла по классическому пути: она взяла за основу не подготовленный к декабрю 1940 года Еленой Сергеевной текст романа, а всю совокупность рукописей "последней прижизненной редакции", хранящейся в архиве писателя (правленый первый машинописный экземпляр романа и тетрадь с дополнениями и поправками). То есть было взято за основу то, что осталось на момент кончины писателя и над чем работала затем Елена Сергеевна еще полгода!
Вполне понятно, что в результате появился новый вариант романа, отличавшийся от текста, подготовленного Е. С. Булгаковой, уже с самых первых строк. С выходом этого издания в свет в читательском мире стали обращаться два разных текста романа. При этом не объяснялось, почему же это произошло.
Но роман, изданный в 1973 году, имел еще одну особенность: он не был идентичен "последней прижизненной редакции". А.Саакянц пыталась строго следовать рукописному (машинопись, рукописная правка и тетрадь с дополнениями) тексту лишь до главы "Дело было в Грибоедове", а затем, поняв, что взяла на себя непосильную задачу, вернулась к тексту, завершенному Еленой Сергеевной в декабре 1940 года, внося в него иногда поправки из "прижизненной редакции". В результате появился комбинированный вариант из двух текстов. Строго говоря, такой вариант не имеет права на существование. Но именно этот текст переиздавался в течение многих лет многомиллионными тиражами во всем мире.
Впервые полный текст романа, завершенного Е. С. Булгаковой в декабре 1940 года, был издан на русском языке в Киеве в 1989 году (Михаил Булгаков. Избранные сочинения в двух томах. Издательство "Днипро", т.2), а затем повторен в пятитомном собрании сочинений писателя.
Но пока не получил разрешения один чрезвычайно важный вопрос. Дело в том, что некоторые фрагменты текста последней редакции романа, завершенной Е. С. Булгаковой, не подкреплены машинописными или рукописными текстами из "последней прижизненной редакции" (фактически эта восьмая редакция - не последняя, а предпоследняя). И сочинить их Елена Сергеевна, конечно, не могла. Но известно, что Е. С. Булгакова располагала несколькими тетрадями с дополнениями и поправками к тексту, но в архиве писателя сохранилась лишь одна тетрадь. Местонахождение других тетрадей неизвестно. При этом возникает неизбежный вопрос: все ли тексты, содержавшиеся в этих тетрадях, включены Еленой Сергеевной в окончательную редакцию романа? Вопрос не праздный, ибо под сомнение в этом случае берется полнота романа, его законченность! Будем надеяться, что нас ждут приятные сюрпризы...».
А вот интересный текст Виктора Лосева на тему ещё одного замечательного произведения:
=Театральный роман=
Особое место в автобиографической прозе писателя занимают его повесть "Тайному другу" и повесть-роман "Записки покойника". В них с горечью и юмором рассказывается о творческой и преимущественно театральной жизни писателя. Причем повесть представляет собой как бы первую редакцию "Записок покойника".
Об истории повести "Тайному другу" в воспоминаниях Е. С. Булгаковой сказано следующее: "В сентябре 1929 года, когда я отдыхала на Кавказе, Михаил Афанасьевич написал мне, что он "готовит к приезду подарок, достойный..." (У него была манера обрывать фразу на самом интересном месте). Вернувшись в Москву, я получила от него таинственный подарок. Он протянул мне тоненькую тетрадку, написанную его характерным почерком и открытую на первой странице.
Выглядела он так: "Тайному другу..."
Елена Сергеевна была в то время едва ли ни самым близким другом писателя, с кем он доверительно мог общаться. Напомним, что к осени 1929 года вокруг Булгакова сложилась атмосфера враждебности и безудержной травли. Пьесы его все были сняты, средств к существованию он не имел, за границу его не отпускали. Подводя итоги своему существованию, Булгаков писал 28 сентября 1929 года А. М. Горькому: "Все мои пьесы запрещены, нигде ни одной моей строки не напечатают, никакой готовой работы у меня нет, ни копейки авторского гонорара ниоткуда не поступает, ни одно учреждение, ни одно лицо на мои заявления не отвечает, словом - все, что написано мной за десять лет работы в СССР, уничтожено. Остается уничтожить последнее - самого себя".
И удивительно, что в такой невыносимой ситуации писатель не сложил руки, а напротив, работал как никогда энергично. Мало кто знал, что он к тому времени имел уже почти готовый "роман о дьяволе", в котором ненавистные писателю гонители четко проявлялись не только в изображении современной Булгакову действительности, но и в художественной интерпретации важнейшего для человечества исторического периода - земной жизни Иисуса Христа. Булгаков отвечал злобным врагам силой художественного таланта, своими произведениями. Именно в это время он начинает писать новую пьесу под названием "Кабала святош", в которой кабала мольеровского времени наделена чертами современной ему Кабалы, создающей удушающую обстановку вокруг всего живого. Более того, власть Кабалы писатель успел спроецировать и на будущее (комедия "Блаженство").
Исповедь "Тайному другу" занимала в ряду творческих замыслов писателя свое место: она дополняла автобиографическими чертами тот трагический путь русского художника, который ему суждено было пройти в условиях господства антинациональной черной Кабалы.
Любопытно, что писатель в том же году продолжил работу над театральным повествованием, что видно из письма его Правительству СССР от 28 марта 1930 года: "И лично я, своими руками, бросил в печку... начало второго романа "Театр". Возвратиться же к своему замыслу писателю пришлось после нового крушения - теперь уже в 1936 году.
Но до этого еще был год 1934-й. В этом году Булгаков был как никогда близок к осуществлению своей мечты - побывать за границей и увидеть в Париже своих братьев. Но и на этот раз в самый последний момент злой рок сыграл свою зловещую роль - за границу его не пустили! Удар был так силен, что писатель несколько месяцев не мог от него оправиться. Но от этого неприятного события остался приятный "художественный след" - несколько страничек текста под названием "Был май". Елена Сергеевна так об этом пишет: "Эту главку он продиктовал мне 17 мая, - она должна была быть первой главой будущей книги путешествия. "Я не узник больше! - говорил Миша счастливо, крепко держа меня под руку на Цветном бульваре. - Придем домой, продиктую тебе первую главу".
Узнав об отказе, Булгаков в сердцах разорвал написанное... Но Елена Сергеевна сохранила эти листки и оставила в архиве писателя.
О трагическом для писателя 1936-м годе написано много и подробно. Скажем лишь, что в этом году после запрета его трех пьес ("Мольер", "Александр Пушкин" и "Иван Васильевич") Булгаков ушел из Художественого театра, который безгранично любил, но в котором ему пришлось испытать много страданий. Тогда-то ему и пришла в голову мысль вернуться к театральному роману в виде, конечно, "Записок покойника". О том, с каким настроением приступал писатель к этим "Запискам", лучше всего говорит письмо Булгакова к своему другу Я. Л. Леонтьеву (до сих пор не публиковалось) от 5 октября 1936 года. Вот некоторые фрагменты из него: "В проезде Художественного Театра загадочное молчание, правда, прерванное легким разговором с юрисконсультом ихним о возврате пяти тысяч за "Виндзорских". С большим удовольствием, говорю я, - вычитатайте из авторских.
Сестренка, кума и благодетельница (речь идет об О. С. Бокшанской. - В. Л.), распевая по телефону в ласках и нежностях, услышав о ГАБТ, рявкнула вдруг: "Как?!?" - столь страшно, что Люся дрогнула. Из чего заключаю, что ГАБТ им не нравится.
А впрочем, да упадут они в Лету. Туда им и дорога.
Не знаю только, падая, наделают ли каких-нибудь пакостей, или нырнут беззвучно. Вероятно, наделают для порядку.
Сегодня у меня праздник. Ровно десять лет тому назад совершилась премьера "Турбиных". Десятилетний юбилей.
Сижу у чернильницы и жду, что откроется дверь и появится делегация от Станиславского и Немировича с адресом и ценным подношением. В адресе будут указаны все мои искалеченные и погубленные пьесы и приведен список всех радостей, которые они, Станиславский и Немирович, мне доставили за десять лет в Проезде Художественного Театра. Ценное же подношение будет выражено в большой кастрюле какого-нибудь благородного металла (например, меди), наполненной той самой кровью, которую они выпили из меня за десять лет".
Поскольку в "Записках покойника" проходит перед читателем целая галерея лиц, давно отошедшая в более прекрасный мир, то мы решили к тексту "Записок" дать подробные примечания».
=Записки покойницы=

“20.09.1939. Поликлиника Наркомздрава СССР (Гагаринский пр-т, 37). Булгаков М.А. Кровяное давление по Короткову Махim. -205/ Minim. 120 mm” . На следующий день, 21.09.1939, состоялся домашний визит доктора Захарова, который отныне будет курироватМ.А. Булгакова до его последних дней. Выписаны приходной ордер за визит (12 руб. 50 коп.) и рецепт на приобретение 6 пиявок (5 руб. 40 коп).

Чуть позже очень тревожные результаты даёт анализ (ы) крови:

“Исследование № 47445,46 больного М.А. Булгакова от 25.09.1939
Количество остаточного азота в крови по методу Асселя – 81,6 мг% (норма – 20–40 мг%). Реакция на индикан по методу Газа дала следы.
02.10.1939. К-во остаточного азота по методу Асселя – 64, 8 мг% (норма – 20–40 мг%). Р-ция на индикан – отрицательная.
09.10.1939. Остаточного азота 43,2 мг% (норма – 20–40 мг%) индикан – отрицательный”.


Диагноз становится ясен: хроническая почечная недостаточность. Булгаков сам себе его ставит тоже. В письме от 10.1939 к киевскому другу молодости Гшесинскому Булгаков сам озвучивает характер своего заболевания: “Вот настал и мой черед, у меня болезнь почек, осложнившаяся расстройством зрения. Я лежу, лишенный возможности читать, писать и видеть свет…” “Ну про что тебе сказать? Левый глаз дал значительные признаки улучшения. Сейчас, правда, на моей дороге появился грипп, но авось он уйдет, ничего не напортив...”

Осматривавший его в том же октябре профессор Мирон Семенович Вовси, авторитетный клиницист, один из консультантов Лечсанупра Кремля, имеющий опыт работы в области патологии почек, автор вышедшей впоследствии монографии “Болезни органов мочеотделения”, подтвердил диагноз, и, прощаясь, сказал жене писателя, что даёт ему всего три дня жизни. Булгаков прожил еще полгода.

Состояние Булгакова неуклонно ухудшалось. По имеющейся подборке рецептов можно предполагать о наличии ведущих клинических симптомов и их динамике. По-прежнему в связи с головными болями продолжали выписываться анальгетические препараты – чаще всего в виде сочетания пирамидона, фенацетина, кофеина, иногда вместе с люминалом. Инъекции сернокислой магнезии, пиявки и кровопускания были основным средством лечения артериальной гипертонии. Так, в одной из записей в дневнике Е.С. Булгаковой находим: “09.10.1939. Вчера большое кровопускание – 780 г, сильная головная боль. Сегодня днем несколько легче, но приходится принимать порошки”.

Союз писателей СССР принимает по мере возможностей участие в судьбе коллеги. Булгакова посещает дома председатель Союза писателей Александр Фадеев, о чем находим запись в дневниках Е.С: “18 октября. Сегодня два звонка интересных. Первый – от Фадеева о том, что он завтра придет Мишу навестить…”. По решению Союза писателей ему оказывается материальная помощь в размере 5000
руб. В ноябре 1939 г. на заседании Союза писателей СССР рассматривается вопрос о направлении Булгакова с женой в правительственный санаторий “Барвиха”.

Вызывает некоторое удивление сам факт направления больного с тяжелой, практически терминальной почечной недостаточностью на санаторное лечение. Не исключено, что это была всего лишь “милосердная” акция со стороны властных структур, озвученная СП СССР по отношению к больному писателю как бы в знак лояльности и заботы о нем. Ведь для пациента с ХПН санаторий – это не самое
подходящее место пребывания для лечения. В декабре 1939 г., за три месяца до смерти, Булгаков не относился к категории “санаторных больных”. Именно поэтому по его просьбе, поддержанной Союзом писателей, с ним в санаторий направлялась его жена.

10 марта 1940 г. 77 лет назад умер Михаил Афанасьевич Булгаков 0 10 марта. 16.39. Миша умер. 0 Валентин Катаев рассказывал, что незадолго до смерти Булгаков сказал ему: «Я скоро умру. Я даже могу вам сказать, как это будет. Я буду лежать в гробу, и, когда меня начнут выносить, произойдет вот что: так как лестница узкая, то мой гроб начнут поворачивать и правым углом он ударится в дверь Ромашова, который живет этажом ниже». Все произошло именно так, как он предсказал. Угол его гроба ударился в дверь драматурга Бориса Ромашова. Осенью 1939 во время поездки в Ленинград года Булгакову был поставлен диагноз: остроразвивающаяся высокая гипертония, склероз почек. Как врач, Михаил Афанасьевич понимал, что обречен. Вернувшись в Москву, он слег и уже не вставал. Страдал страшно, каждое движение приносило нестерпимые боли. Сдерживать крик он был не в силах, снотворное не помогало. Он ослеп. 0 Последние записи из дневника Е. С. Булгаковой: 1 января 1940-го. ...Тихо, при свечах, встретили Новый год: Ермолинский - с рюмкой водки в руках, мы с Сережей (сын Е.С.) - белым вином, а Миша - с мензуркой микстуры. Сделали чучело Мишиной болезни - с лисьей головой (от моей чернобурки), и Сережа, по жребию, расстрелял его... 28 января. Работа над романом. 1 февраля. Ужасно тяжелый день. «Ты можешь достать у Евгения револьвер?» (Евгений Шиловский - предыдущий муж Елены Сергеевны, военачальник). 6 февраля. Утром, в 11 часов. «В первый раз за все пять месяцев болезни я счастлив... Лежу... покой, ты со мной... Вот это счастье... Сергей в соседней комнате». 12.40: «Счастье - это лежать долго... в квартире... любимого человека... слышать его голос... вот и все... остальное не нужно...» 0 29 февраля. Утром: «Ты для меня все, ты заменила весь земной шар. Видел во сне, что мы с тобой были на земном шаре». Все время весь день необычайно ласков, нежен, все время любовные слова - любовь моя... люблю тебя - ты никогда не поймешь это. 1 марта. Утром - встреча, обнял крепко, говорил так нежно, счастливо, как прежде до болезни, когда расставались хоть ненадолго. Потом (после припадка): умереть, умереть... (пауза)... но смерть все-таки страшна... впрочем, я надеюсь, что (пауза)... сегодня последний, нет предпоследний день... 8 марта. «О, мое золото!» (В минуту страшных болей - с силой). Потом раздельно и с трудом разжимая рот: го-луб-ка... ми-ла-я. Записала, когда заснул, что запомнила. «Пойди ко мне, я поцелую тебя и перекрещу на всякий случай... Ты была моей женой, самой лучшей, незаменимой, очаровательной... Когда я слышал стук твоих каблучков... Ты была самой лучшей женщиной в мире. Божество мое, мое счастье, моя радость. Я люблю тебя! И если мне суждено будет еще жить, я буду любить тебя всю мою жизнь. Королевушка моя, моя царица, звезда моя, сиявшая мне всегда в моей земной жизни! Ты любила мои вещи, я писал их для тебя... Я люблю тебя, я обожаю тебя! Любовь моя, моя жена, жизнь моя!» До этого: «Любила ли ты меня? И потом, скажи мне, моя подруга, моя верная подруга...» 10 марта. 16.39. Миша умер.
Истории PRO: Люди
4 августа  ·
Персонаж романа Булгакова "Мастер и Маргарита" поэт Иван Бездомный имел реального прототипа - поэта Ивана Приблудного.
Мальчишкой Яков Овчаренко (это его настоящее имя) скитался. Работал пастухом, батрачил, выступал в цирке. В 15 лет "приблудился" к 2-й дивизии червоного казачества под командованием товарища Котовского, где и получил свой будущий литературный псевдоним. После окончания Гражданской отправился в Москву, где потряс стихами Валерия Брюсова, принявшего его без экзаменов в Литературный институт.
Во время учебы в институте познакомился и подружился с Сергеем Есениным. Стал его ближайшим другом, спутником, адъютантом и телохранителем в пьяных загулах. Есенин считал Приблудного учеником и очень талантливым поэтом. Уже после смерти Есенина Приблудный издал два сборника стихотворений. Дружил с Леонидом Утесовым, который позже использовал некоторые из тем и стихотворений Приблудного в качестве текстов к своим песням "не злоупотребляя фамилией настоящего автора".
В конце 20-х годов был завербован ОГПУ в качестве осведомителя. Рассматривал сотрудничество как своего рода эксперимент Вместо доносов писал в ОГПУ фантастические истории и эпиграммы, рассказывал всем знакомым о своей "работе". В результате - в 1931 году арестован и сослан в Астрахань. В 1937 году арестован повторно, в августе 1937 года расстрелян. По легенде, когда после вынесения приговора Приблудному дали бумагу и ручку для написания прошения о помиловании, он вместо прошения написал злую эпиграмму на Ежова. В 1956 году Приблудный был реабилитирован. В 1985 принят в Союз писателей СССР. Посмертно.

Мне стыдно за мои стихи,
Что в эти дни разрух и брани --
В них вместо маршей иль воззваний,
Так много всякой чепухи.
Кругом пожар, кругом война,
Окопы танки, баррикады,
А у меня... холмы да хаты
И всюду мир и тишина.
Да стыдно мне!
Но что же вы,
увенчанные и большие,
Гремящие на всю Россию
В страницах грамотной Москвы,
Что дали вы?...
Плакаты, крики,
Сезонных молний вывих дикий,
Нарядность ритма, рифмы зык
И деревяннейший язык.
И это всё, и только это.
И трудно, трудно без конца --
Искать в болтающем поэта,
Иль в завывающем певца.
И счастлив я, что я не стар,
Что еле-еле расцветаю,
Что шелест мая рассыпаю,
Как первый, чуть созревший дар.
-- О край мой, -- выгон и овин,
Есть у меня отрад отрада, --
Что этих строк немудрым складом
Холодным, каменным громадам
Несу тепло твоих долин.
И я не сам, за мною -- рать
Детей затей, сынов событий...
-- Не трогайте ж нас, не травите
И не спешите признавать!
 
МХАТчики против Булгакова

Михаил Булгаков
У большинства бытует стереотип - советская власть загубила гениального Булгакова. Откуда это? Верно от того, что "Мастер и Маргарита" не был опубликован при жизни автора.
Попробую развеять миф. Булгаков и не собирался печатать "Мастера", он писал роман "в стол"! Это первое.
Второе. Когда в 1930 г. Булгаков был выставлен за дверь МХАТа, он написал письма 5-ым руководителям СССР. Ответил только Сталин - он позвонил.
Сталин спросил чего же хочет драматург?
Булгаков ответил, что хочет возобновления своих постановок и своего возвращения во МХАТ.
- напишите заявления, думаю они вас примут - сказал Сталин.
И Булгакова приняли. Но...получилось, что по- блату! А блатных у нас не любят и ему начали мстить. Вот, что пишет в своих Дневниках Елена Сергеевна Булгакова, жена писателя.

Октябрь 1938.
"М. А. обвиняет во всем самого себя. А мне тяжело слушать это. Ведь я знаю точно, что его погубили. Погубили писатели, критики, журналисты. Из зависти. А кроме того, потому, что он держится далеко от них, не любит этого круга, не любит богемы.
Ему это не прощается. Это как-то под пьяную лавочку высказал все Олеша".

Кто интриговал?
К примеру, Станиславский. В присутствии Булгакова изымал сцены готового спектакля "Мольер", поглаживая драматурга по руке и шепча двусмысленные фразы. Пресса, дирежируемая, в том числе и из театра, задавала антибулгаковский настрой. Мейерхольд с трибун поддавал жару.
В итоге, после нового закрытия постановок, Булгаков уходит либреттистом - консультантом в Большой театр. Это осень 1936 г.
А между тем цензура крепчала. Новых пьес у МХАТчиков, как их обозвала семья Булгаковых, не осталось. Сталин из одного из руководителей государства стал N1. И, получилось, что МХАТчики, выжили из театра протеже Сталина - Булгакова. Тут они очнулись, покумекали и пришли к выводу: если вернем Булгакова - организуем непробиваемую "крышу" МХАТу. К драматургу были посланы парламентёры. Снова цитирую Е.С.Булгакову:
10 сентября 1938
"Пришли в 11-ом часу вечера и просидели до 5 утра...Они пришли просить М. А. написать пьесу для МХАТа.
— Я никогда не пойду на это, мне это невыгодно делать, это опасно для меня. Я знаю все вперед, что произойдет. Меня травят, я даже знаю, кто. Драматурги, журналисты.
Потом М. А. сказал им все, что он думает о МХАТе, все вины его в отношении М. А., все хамства.
Марков:
— МХАТ гибнет. Пьес нет. Театр живет старым репертуаром. Единственно, что может его спасти, это — современная замечательная пьеса... И, конечно, такую пьесу может дать только Булгаков."
И далее:
3 октября 1938
"Днем звонил Федя:
— Дирекция МХАТ спрашивает, на какие юбилейные спектакли М. А. хотел бы пойти с Вами?
— Спрошу у М. А.
Он — М. А. — тут же впал в ярость.
— Никогда моя нога там не будет!
Стал вспоминать все надругательства, которые над ним произвели во МХАТе… Еле успокоила."

И все же М.А.Булгаков согласился работать, но на условиях Договора составленного им самим и за 4-хкомнатную квартиру! Звукоизоляция нынешней 3-комнатной не устраивала   писателя. Над ним жила семья Сергея Михалкова и от их вечеринок люстра ходила ходуном. Правда и сам Булгаков не был затворником. Дома он принимал у себя дипломатов США и Франции, американских артистов, сыгравших в штатовской постановке "Дни Турбиных". Братья Эрдманы были завсегдатаями квартиры семьи. Про околотеатральное общество я не говорю - само собой оно (общество) тоже бывало в гостях.
Короче, МХАТ дал согласие - они сделают семье Булгаковых четырехкомнатную квартиру. Иного выхода у них не оставалось.

И вот тут Булгаков совершает ошибку. Он пишет пьесу "Батум" о молодых годах Сталина. В пьесе Сталин был романтизирован. Расчет был на то, что Вождь умилится и одобрит постановку. Но вышло наоборот. Сталин прочел и сказал, что пьеса несвоевременна.
Эта новость настигла Булгакова телеграммой в поезде Москва - Батуми. Вернувшись, так и не доехав до места, драматург уезжает в Ленинград, где с ним в августе 1939 случается удар.
Генеральный секретарь Союза писателей Александр Фадеев, в декабре 1939,навестив писателя, пообещал организовать его лечение в Италии, но не успел. Булгаков ушел из жизни 10 марта 1940 года.
Вот так. Драма Булгакова еще раз подтверждает, что деятели культуры не такие белые и пушистые как нам представляют. Сожрать ближнего - обычное дело для них. Парт-госаппарат был только инструментом в руках иезуитов.

=Родные сёстры=

Ольга Сергеевна Нюренберг (1891-1948), в будущем Бокшанская, до самой смерти личная стеннографиста М.А.Булгакова, которая постоянно переписывала роман по требованию автора.
   Где-то в 1921-ом году И.В.Сталин и М.А.Булгаков едва ли не знакомятся друг с другом, успешно и одновременно посещая эту женщину. Таковы были нравы тех лет в Москве. Обстоятельства знакомства Булгакова и Сталина было табу для писателя, вероятно из-за непосредственной угрозе его жизни.
   Вспомните "Зойкину квартиру" (там тоже есть некий персонаж Иван Васильевич, так везде Булгаков обозначал И.В.Сталина).
   Во время развода Елены Сергеевны Шиловской с мужем Ольга Сергеевна остаётся жить у генерала Е.А.Шиловского продолжительное время вплоть до его нового брака.
   Позже Ольга Сергеевна выходит замуж за Калужского Евгения Васильевича, который был практически штатным сотрудником НКВД, соглядатаем, во МХАТ-е.

   Елена Сергеевна Нюренберг(1893-1970), Неёлова, Шиловская, Булгакова, позже в её жизни были Фадеев, Симонов ...
   В 1918-ом году она вышла замуж за Юрия (Георгия) Мамонтовича Неёлова, сына Мамонта Дальского, известного анархиста. Во время Гражданской войны он служит адъютантом Е.А.Шиловского, начальника штаба в РККА.
   В 1921-ом году (Неёлов откомандирован в 1920-ом) она выходит замуж за Шиловского.
   Е.А.Шиловский (1889-1952) несмотря на своё дворянское происхождение прожил успешную жизнь и умер своей смертью в звании генерал-лейтенанта, профессора, доктора военных наук.
   С М.А.Булгаковым Елена Сергеевна знакомится якобы в 1929-ом году, что явно противоречит тому, что сёстры Нюренберг всегда были духовно и физически близки.

   Дополнение от себя.
   Все подробности биографии Е.С.Булгаковой всплыли для меня после открытия того, что Маргарита отнюдь не романтическая жена абстрактного мужа, мечты советской женщины - крупном государственном деятеле при деньгах и власти, который покидает супругу в праздники, а обыкновенная распутная баба, которая вполне осознанно исполняет задание НКВД, используя сексуальные услуги в качестве приманки.
   Именно это открытие сделало понятным многие детальные подробности жизни Маргариты.
   Итак.
   19-летняя юная Маргарита - это глупые романтические представления о советской власти, в постель высших руководителей которой вляпалась Ольга Сергеевна, то есть её прототипом является О.С.Бокшанская.
   30-летняя Маргарита Николаевна - это циничная, разуверившаяся во всём кроме своего мастера женщина, познавшая в жизни всё, что можно и нельзя, прототипом которой послужила Елена Сергеевна Булгакова и Мария Фёдоровна Андреева, гражданская жена А.М.Горького.

   И ещё одна деталь из романа.
   Банга - это домашнее ласковое название княгини Любови Белосельской-Белозерской, второй жены М.А.Булгакова, о которой чекисты (Карум, муж Варвары сестры М.А.Булгакова), как обо всех аристократах, распускали грязные сплетни. Конечно, всё это очень мало похоже на правду, так как дворяне всё-таки были не настолько язычески дикими в отличии от торжествующего тогда вокруг произвола чекисткого, большевистского мракобесия черни, дорвавшейся до неограниченной никем и ничем власти.
   С ней М.А.Булгаков прожил 8 лет и, судя по роману, именно её считал образцом хранительницы очага, истинной любви и воплощения понятия семьи.

   Я вижу в романе множество доказательств тому, что М.А.Булгаков, сожительствуя с Е.С.Шиловской, отдавал ясный отчёт её постоянному сотрудничеству с НКВД, как и то, что Ольга Сергеевна носила все его рукописи к цензорам НКВД, вплоть до самого И.В.Сталина, которого она хорошо знала.
   Быть может, сам развод его с Л.Е.Белосельской-Белозерской был данью и вынужденной необходимостью ради возможности творить, то есть закончить роман "Мастер и Маргарита"?
   Получается, что писатель добровольно забрался под полный контроль НКВД, чтобы реально получить ощущение собственного духовного превосходства над советской властью и её "гениальным" правительством в лице вождя всех народов И.В.Сталина?..
   Можно представить, как наедине с собой М.А.Булгакова душил смех, когда 26 (!!!) раз И.В.Сталин сидел на пьесе "Дни Турбиных", пытаясь раскусить его ироничный, сатиричный подвох, который звериным природным чутьём чувствовал вождь в его текстах ...


Бокшанская Ольга Сергеевна

Ольга Сергеевна Бокшанская (урождённая Нюренберг; 8 декабря 1891, Юрьев (Тарту) — 12 мая 1948, Москва) — секретарь дирекции МХАТа и личный секретарь В. И. Немировича-Данченко (с 1919 года).
Дочь журналиста Сергея Марковича Нюренберга. Старшая сестра Елены Сергеевны Булгаковой, третьей жены писателя и драматурга Михаила Афанасьевича Булгакова. Оставила обширное эпистолярное наследие, отражающее внутреннюю жизнь театра в 1920—1940-х годах[1].
О. С. Бокшанская является прототипом Поликсены Торопецкой в «Театральном романе» М. А. Булгакова[1].
Биография
Ольга Сергеевна родилась 8 декабря 1891 года в 7 часов 15 минут утра в Юрьеве[2], где в ту пору занимался преподавательской деятельностью её отец, Сергей Маркович Нюренберг. Как раз в 1891 году Сергей Маркович, который ранее принял лютеранство, перешёл в православие, одновременно сменив свою первоначальную фамилию Ниренберг на Нюренберг. С 1888 года Сергей Маркович стал печататься в «Рижском вестнике», затем стал секретарём редакции в Юрьеве и в конце концов решил посвятить себя журналистике и общественной деятельности, переехав в Ригу.
В сферу интересов семьи входил театр: Нюренберг ратовал за процветание русского театра в Риге, он организовал первые театральные постановки в стенах русского финансового общества «Улей», а затем способствовал формированию первой постоянной труппы. Домашние спектакли в семье Сергея Марковича были обычным делом. Его внук Оттокар Александрович Нюрнберг, вспоминал: «...отец Елены, человек весьма одарённый, не только основал местный русский драматический театр, но и помимо своей работы в течение некоторого времени писал критические статьи о театре для нескольких газет в Петербурге. К тому же в доме Нюренбергов усердно ставились пьесы, как это было принято в семьях русской интеллигенции. Александр был режиссёром и всегда претендовал на заглавные мужские роли. Главные женские роли играла тщеславная Ольга, реже менее эгоистичная Елена, в то время как Константин к актёрской деятельности не допускался и должен был управлять занавесом»[2].
Сохранился дом (ул. Феллинская, д.1, в 1930-е годы нумерация была изменена на д.3[3]), в котором Нюренберги жили в первый рижский период[4][5]. В семье, кроме Ольги и Елены, были сыновья Александр (1890—1964) и Константин (1895—1944)[6].
Ольга Сергеевна получила образование в Рижской Ломоносовской женской гимназии[7].
В 1908 году семья переехала в Петербург. Пожив там некоторое время, пытаясь осесть в Минске и Белостоке, Нюренберги окончательно переселились в Москву, где и жили до революции.
Когда в 1912 году к 19-летней Елене посватался армейский офицер, поручик Владимир Осипович (Иосифович) Бокшанский, она уговорила его жениться на её старшей сестре Ольге, которая была в него влюблена[8]. Бокшанский с началом Первой мировой войны ушёл на фронт, в октябре 1914 года был ранен[9].
Литературовед М.О. Чудакова со слов Елены Сергеевны писала о семейной жизни её старшей сестры: «Сестра была влюблена в поручика Бокшанского. Е.С. сделала так, что Бокшанский, сначала будто бы влюблённый в неё, полюбил всё же Ольгу... Пришёл с предложением. Отец, Сергей Маркович, вызвал его в кабинет и не советовал  – дурной характер. Тот всё же женился... потом, через месяц, пришёл в ужас: «С ней жить нельзя!» (избалована и прочее). Е.С. ходила с ним, уговаривала... В 1915 г. переехали в Москву. Бокшанский был на фронте, приезжал в отпуск. Ольга подолгу не выходила, прикалывала банты – «Подожди!» – и если через полчаса зайти к ним в комнату, они сидели в разных углах и читали... Потом Ольга совершенно переменилась... У неё были опущенные веки (болезнь). Глаз почти не было видно... Но она выучилась такой мимике , что это было не очень заметно <демонстрирует несколько надменную гримасу>. Операцию один раз делали, другой раз она сама не стала  – 4 часа без наркоза. Она была предана театру безмерно – поступила туда в 1918 г. – секретарём. Брали меня – но она просила меня уступить»[2].
Таким образом, в 1915 году Ольга устроилась на работу во МХАТ, секретарём-машинисткой, и выполняла свою работу великолепно. Известно, что она под диктовку К.С. Станиславского напечатала рукопись книги «Моя жизнь в искусстве», а затем перепечатала её 4 раза.
В 1925 году Ольга Сергеевна познакомилась с М.А. Булгаковым, который пришёл в театр как автор пьесы «Белая гвардия». Ольга Бокшанская напечатала пригласительные билеты на спектакль «Дни Турбиных» (это компромиссное название было найдено к осени 1926 года, так как в письме совету и дирекции от 4 июня 1926 года Михаил Афанасьевич выразил несогласие с предложенным дирекцией для пьесы заглавием «Перед концом»). Два пригласительных драматург послал писателю В.В. Вересаеву и его супруге[2].
Когда Бокшанская стала личным секретарём В. И. Немировича-Данченко, «в театре была важным лицом, и чем дальше, больше. Она обладала даром чётко схватывать театральную ситуацию и излагать её существо», – писал исследователь театра А.М. Смелянский. Его коллега А.Н. Барков даже полагал, что Бокшанская  «...занимала более высокую иерархическую ступень, чем её шеф»[2].
Ольга Сергеевна выезжала с театром на различные зарубежные гастроли, в том числе неоднократно бывала в Риге у матери, которая жила на Альбертовской улице, дом 2, кв. 1. В 1935 году она провела у матери несколько месяцев, с 17 июля по 15 октября[2].
После женитьбы Булгакова на Елене Сергеевне Бокшанская часто бывала у них. Её рассказы о закулисной жизни театра дали писателю материал для «Театрального романа». Поначалу Булгаков относился к Ольге Сергеевне по-родственному, но постепенно его стали раздражать её бесцеремонность и властность, а также склонность к фантазиям...[2]
В 1938 году руками Ольги Сергеевны под диктовку М.А. Булгакова всего за 2 недели впервые была отпечатана рукопись «Мастера и Маргариты». «Моя уважаемая переписчица, – отчитывался М. Булгаков в письме жене, – очень помогла мне в том, чтобы моё суждение о вещи было самым строгим. На протяжении 327 страниц улыбнулась один раз на странице 245-й («Славное море»...). Почему это именно её насмешило, не знаю. Не уверен в том, что ей удастся разыскать какую-то главную линию в романе, на зато уверен в том, что полное неодобрение этой вещи с её стороны обеспечено. Что и получило выражение в загадочной фразе: «Этот роман – твоё частное дело» (?!). Вероятно, этим она хотела сказать, что она не виновата!»[2].
Несмотря на сложные с Михаилом Афанасьевичем, после его смерти Ольга Сергеевна говорила, что он был «по-настоящему неисчерпаемый человек», личность «потрясающего обаяния и интереса», художник «необычайной одарённости»[2].
Ольга Сергеевна скончалась в Москве 12 мая 1948 года. Её прах после кремации тела Елена Сергеевна отвезла в Ригу и захоронила на Покровском кладбище в могиле отца[2].
Память

Надгробие С. М. Нюренберга и О. С. Бокшанской на Покровском кладбище в Риге.
Интерес к истории семьи С. М. Нюренберга возродила литературовед Лидия Яновская, первый публикатор и комментатор дневников и воспоминаний Е. С. Булгаковой [10]. В своей книге «Записки о Михаиле Булгакове» (1997)[11] она впервые опубликовала целый ряд найденных ею архивных документов, рассказала о поисках рижских адресов Нюренбергов и мест захоронения, впервые процитировала дневник С. М. Нюренберга. В 2000 году глава об этом была перепечатана журналом «Даугава»[12].
В 2020 году рижский меценат Евгений Гомберг инициировал установку мемориальной доске на доме в Риге, где жила семья Нюренбергов до революции. В ходе подготовки проекта выяснилось, что местом жительства семьи был не дом номер 1 на улице Феллинской, а номер 3. Нумерация дома была изменена в 1930-е годы, когда новые рижские власти были одержимы идеей наведения порядка и присвоили угловому дому с ул. Элизабетес, ранее значившемуся под адресом Элизабетес, 9А, другой адрес — Феллинская, 1. А дом под номером один при этом стал номером три. Гомберг назвал это открытием в булгаковедении, в котором ранее описывался угловой дом, а не тот, где реально жила Елена Сергеевна. Отклик общественности на идею установки мемориальной доски был так велик, что средств хватило не только на работу художника Яниса Струпулиса, но и на восстановление захоронений С. М. Нюренберга и его дочери О. С. Бокшанской на рижском Покровском кладбище. Ольга была кремирована в Москве, откуда Булгакова и привезла прах для захоронения в Риге в 1948 году. В 1967 году Елена Сергеевна пыталась перезахоронить отца и сестру рядом с матерью на Вознесенском кладбище, но не получила разрешения[2].
Места захоронений, в том числе гранитную доску с посвящением О.С.Бокшанской от МХАТа, обнаружила рижский краевед Светлана Видякина. Она же нашла для установки каменный крест и голгофу для памятника. Надгробие было обновлено в октябре 2020 года[3].
Семья
Отец — Сергей Маркович Нюренберг (1864 — 1933), крещёный еврей, российский и латвийский общественный деятель, журналист, титулярный советник, один из основателей Русского просветительского общества в Лифляндии.
Мать — Александра Александровна Нюренберг (урождённая Горская, 1864—1956), дочь православного священника.
Сестра — Елена Сергеевна Булгакова (1893—1970), в первом браке Неёлова (невестка актёра М. В. Дальского), во втором — Шиловская (жена генерал-лейтенанта Е. А. Шиловского), в третьем — Булгакова (жена писателя М. А. Булгакова).
Первый муж — Владимир Осипович Бокшанский. Когда брак Ольги Сергеевны с Бокшанским распался, она осталась на его фамилии даже после вторичного замужества.
Муж — Евгений Васильевич Калужский, актёр, театральный деятель. Заслуженный деятель искусств РСФСР. Е.В. Калужский пережил супругу почти на двадцать лет.

4.Танец маленьких лебедей

Но вернёмся в Школу Бальных танцев. Ночная международная конференция продолжалась. Дальше речь пошла о Сергее Есенине.
На подиум поднялся лучший «друг Есенина» Вольф Эрлих
- Да, вот так, дорогие наши друзья, не только я, Вольф Эрлих, или там Блюмкин с Сосновским, не только вся еврейская редакция «Бедноты», но и наши вечные лучшие кадры – ха-ха-ха-ха! – и наши Иродиады, Соломеи, наши Эстерки – Эсфири, наши Руфи и Юдифи. Они, они, всё время н5еотступно и постоянно окружали этого русского дурачка, и следили за ним, следили, и доносили о нём, доносили. И вот – вот они перед вами, и сейчас они исполнят Танец маленьких ле-бледят – ха-ха-ха-ха-ха! Танец маленьких лебедей вокруг чёрного гроба «величайшего русского поэта». Просим, просим! Поаплодируем нашим красоткам!...

Раздались бурные аплодисменты, и вокруг раздался как бы залп, и на подиуме возник чёрный гроб, а в нём умученный жидами Есенин. А затем заиграла весёленькая еврейская скрипка и одна за другой откуда-то из тьмы, пританцовывая, начали выходить еврейские любовницы и опекунши Есенина. А Эрлих выразительно и громко выкрикивал их имена:

- Зинаида Райх!
- Екатерина Эйгес
- Маргарита Лифшиц
- Надежда Вольпин
- Галина Бениславская
- Яна Козловская
- Анна Берзинь
- и, наконец, знаменитая «Босоножка» гениальная и неповторимая Айседора Дункан!

- Встречайте! Встречайте! Встречайте!

Дункан вышла в тонкой, почти что прозрачной «тунике», и действительно босая. Но она не улыбалась. На шее у неё был туго намотан длинная шёлковая шаль… Этой шалью её и удушил агент ГПУ – он же шофёр её автомобиля. А намотала её компаньёнша Мери Дести, которая тоже была приставленной к ней агентшей ГПУ… А уж потом эту «длинную шаль» намотали на колесо, и шофёр дал газу…

И вот теперь Есенинская Изадора шла конвульсивным шагом, мертвеца шаль развевалась, и конец её пропадал в непроглядной тьме…

А маленькие лебеди подыгрывали и кружились, кружились, кружились, и всё уже и уже сжимался их круг. Сжимался вокруг чёрного гроба с Есениным.

- Вот, вот они – наши «кадры», которые решают всё… И всех – ха-ха-ха-ха! -  возопил Вольф Эрлих.
- Зиночка, Галочка, Наденька, Яничка, Ирочка – и многие, многие ещё. И пока они есть – наши еврейские невесты, наши прекрасные Руфи, Эсфири и Соломеи – мы с вами не-по-бе-ди-мы!

Тут мне хочется привести очень интересную статью из Интернета. Печатаем с небольшими сокращениями…
Гибель Есенина

Шушаков Олег Александрович
1. Есенины черными не бывают...
 
  Считается, что Есенин женился на Зинаиде Райх, потому что очень сильно ее полюбил.
  Возможно, так оно и было. В смысле, вполне возможно, что чувство, которое Есенин испытывал к этой женщине, действительно было сильным. Вот только было ли оно любовью?
  Сергей Есенин и Зинаида Райх (Райхман) познакомились бурной весной 1917 года в редакции левоэсеровской газеты "Дело народа", где она работала секретарем-машинисткой.
  Молоденькая (хотя на самом деле ей было уже почти 23 года) и очень обаятельная девушка (хотя на самом деле она давно уже была женщиной) произвела неизгладимое впечатление на влюбчивого поэта. Зиночка была так похожа на тургеневскую Лизу, что Есенин не удержался и подарил ей свою фотографию, надписав экспромтом: "За то, что девочкой неловкой/ Предстала ты мне на пути моём".
  О том, что эта "Лиза" не девочка, Есенин узнал только в первую брачную ночь. Сильно ошибся он и насчет её неловкости.
  Зинаида Августовна была старше своего будущего мужа на полтора года и вступила в партию эсеров ещё в 1913 году. Включившись в борьбу за освобождение проклятьем заклеймённых по примеру своего папы, который был профессиональным революционером. Из гимназии её исключили за политическую неблагонадёжность. Она спуталась с террористами, и даже отсидела несколько месяцев в тюрьме. После чего оставила родительский дом, уехала в Петроград и поступила на Высшие женские курсы. Дабы продолжить антиправительственную деятельность прямо в логове царизма. По окончании курсов старшие товарищи пристроили юную красавицу в партийную газету. Но не только за красивые глаза! Зинаида Августовна в совершенстве владела машинописью, французским, немецким и латинским языками. Не была она обделена и деловой хваткой (видимо, сказывалось происхождение). Имелись и другие таланты. Краткость, например. "Вышли сто, венчаюсь. Зинаида", - такую телеграмму в июле 1917 года получил папа Райх от любимой дочки. И сразу отослал деньги. И таки правильно сделал. Ибо куй железо, как говорится! Особенно, если товар залежалый. Да ещё и порченый.
  Партия была разыграна как по нотам.
  Романтическое путешествие. Но втроём. Есенин и Зиночка со своим очередным ухажером, приятелем Сергея и тоже поэтом Алексеем Ганиным. Который был инициатором поездки (во всяком случае, сам так думал). Они побывали в Архангельске, Мурманске и на Соловецких островах. Русский Север покорил Есенина.
  Но если бы только Север! Молодость и неловкость "тургеневской девушки" выглядели ещё обаятельнее на фоне суровой красоты Родной Природы. Неудивительно, что между молодыми людьми разгорелось соперничество в борьбе за внимание прекрасной дамы. Победил Есенин (во всяком случае, сам так думал).
  Почему же он женился на этой "тургеневской" красавице еврейского происхождения, а не на матери своего первенца Анне Изрядновой?
  Ответ на этот вопрос не требует погружения в глубины психоанализа. Во-первых, потому что красавица (во всяком случае, по сравнению с остальными женами и любовницами поэта). Во-вторых, потому что "тургеневская". В смысле, девушка. То бишь, пока ещё не женщина (во всяком случае, по её словам). А в-третьих, потому что таки еврейского происхождения.
  Разберемся по пунктам.
  Насчёт красавиц. Аня Изряднова была милой, доброй и отзывчивой русской девушкой. Но. Была скромной. И мужского внимания не добивалась. В отличие от Зиночки. Зато любила Сергея по-настоящему. Потому что была Славянкой. Увы, тогда он этого не оценил. А потом было уже слишком поздно.
  Насчёт "тургеневских девушек". За три года столичной жизни Есенин не успел ещё разочароваться в женщинах до такой степени, чтобы жениться на ком попало. Это потом ему станет всё равно, кого вести к алтарю. Он и поведёт. То потасканную куртизанку. То бывшую любовницу одного из собутыльников. А тогда, в семнадцатом году, он мечтал соединить свою сутьбу с чистой и светлой девушкой. Тургеневской Лизой. Которая родит ему детей. Которые продолжат его Род. Тогда, в 1917 году, он ещё не знал, что образ "тургеневской девушки" может быть просто приманкой. Для таких, как он. Тогда он ещё верил, что бывают девушки, которые хранят себя для суженого. Скоро он убедится, что хранят таки далеко не все. Но будет уже слишком поздно.
  Насчёт еврейского происхождения. Судя по всему, наличие такового, являлось для Сергея Александровича решающим фактором при выборе очередной дамы сердца. Если взглянуть на есенинский гарем с этой точки зрения, можно обнаружить очень интересную закономерность. Практически все жёны, подруги и любовницы великого русского поэта были еврейками.
  Его биографы сохранили для потомков немало имен: Мина Львовна Свирская, Зинаида Августовна Райх, Зельда Вениаминовна Гейман, Надежда Давидовна Вольпин, Екатерина Романовна Эйгес, Маргарита Исааковна Лившиц, Галина Артуровна Бениславская, Анна Абрамовна Берзин, Августа Леонидовна Миклашевская, Нина Иосифовна Гербстман и т.п.
  При этом многие из них, что называется, были уже "хоженые". То бишь, с пробегом.
  Притом, что многих из них нельзя назвать красавицами. Даже по меркам их времени.
  Приятель Есенина, некий Мариенгоф, обычно называвший Райх "эта дебелая еврейская дама", вспоминал: "Природа одарила её чувственными губами на лице круглом, как тарелка. Одарила задом величиной с громадный ресторанный поднос при подаче на компанию".
  Почему же великого русского поэта с некоторых пор безудержно тянуло на евреек?
  А ведь, до приезда в Петроград он грезил о синих глазах и русых косах: "С алым соком ягоды на коже,/ Нежная, красивая была/ На закат ты розовый похожа/ И, как снег, лучиста и светла.../ Не бродить, не мять в кустах багряных/ Лебеды и не искать следа./ Со снопом волос твоих овсяных/ Отоснилась ты мне навсегда". Почему же они ему навсегда отоснились?
  Вообще-то говоря, о вкусах не спорят. Кому-то нравятся чистые и светлые девушки. Кому-то - распутные шлюхи. Кто-то стремится создать Семейный Союз. Чтобы продолжить свой Род. А кто-то плевать на него хотел. Ну, что же. Хозяин - барин! Имеет право, одним словом.
  Об этом не стоило бы так долго говорить, если бы не одно "но". В начале ХХ века на кареглазых, смуглых и чёрно-косых потянуло не только Есенина. Или Маяковского. Или Голикова. Еврейских жён имели и другие русские писатели (не русскоязычные, которым иметь евреек сам Б-г велел, а действительно русские!).
  Потянуло и партработников. На еврейках были женаты не только Ленин (Бланк), Троцкий (Бронштейн), Свердлов (Сердлин), Зиновьев (Апфельбаум), Луначарский (Баилих), Каменев (Розенфельд), Радек (Собельсон), Володарский (Гольдштейн) и Ягода (Иегуда), которым иметь евреек сам Б-г велел. Еврейских жен имели Молотов, Андреев и Поскребышев. А также Киров, Рыков, Бухарин, Куйбышев, Подвойский, Калинин, Хрущев, Ежов. И мно-огие другие товарищи.
  Не обошла эта участь и героев Гражданской войны. И прочий комначсостав несокрушимой и легендарной. Начиная с "первого красного офицера" Ворошилова. Или маршала Буденного. Или будущих маршалов Жукова и Рокоссовского (но о них позже).
  Как же так вышло, что вся военная, политическая и культурная элита России оказалась в цепких ручках еврейских красавиц? Неужели случайность? Или обычное везение? Вряд ли. Как говорил Александр Суворов: "Раз - везение, два - везение, помилуй Бог, надобно и умение!".
  Как же так вышло, что самые мужественные, энергичные и талантливые русские мужчины сплошь и рядом плелись под венец с инородками? Как привороженные (а может, и, правда, привороженные?). Каждый отдельно и все скопом.
  Однако вернёмся к нашим новобрачным. Зиночке и Сергею. Которые обвенчались и стали жить-поживать. И всё у них было хорошо. На первых порах. А потом стало как-то не очень.
  Приятель Есенина, некий Шершеневич, вспоминал: "Райх была при Есенине забитая, бесцветная и злая... Есенин держал Райх в черном теле, был равнодушен к их ребенку и этим сильнее всего огорчал Райх".
  Сергей смирился с обманом. Но обиды не забыл. И не простил. И дело тут вовсе не в старорежимном воспитании поэта и его патриархальных наклонностях. Точнее, именно в них. О новейшей научной теории Телегонии (т.н. явление "первого самца"), живя в рязанской глуши, он мог и не знать. Также как мог не знать и о Законах РИТА (Небесных Законах о чистоте Рода и Крови). Поскольку был крещёным христианином. Но. Живя в рязанской глуши, не мог не знать, почему на Руси порченых девок замуж не берут.
  Да потому что они всю оставшуюся жизнь рожают детей не от мужей (которых может быть или не быть), а от своего "первого самца"! На деревне таких девок (то бишь, уже НЕ девок) называли "колотое копыто". Или "снятая кринка". Или "подкладень".
  Единожды солгавши, кто тебе поверит! Вполне может статься, что "красивая и смелая" Есенину не изменяла. Во всяком случае, пока числилась его женой. Хотя сколько волка (в смысле, волчицу) ни корми... То бишь, "не". Ведь супруги часто и подолгу жили раздельно. А все жены, подруги и любовницы поэта верностью ему не отличались. За исключением, разве, что Анны Изрядновой. Но Изряднова не в счёт. Потому что - Славянка.
  Так или иначе, но Зиночке Есенин не верил. А может, что-то узнал. Поэтому и ушёл. Дочь хотя бы внешне была на него похожа. А сына, которого родила Райх, он признать отказался.
  Приятель Есенина, некий Мариенгоф, вспоминал, с каким трудом ему удалось уговорить Сергея Александровича посмотреть на младенца, во время их случайной встречи с Райх на Ростовском вокзале (она ехала в Кисловодск):
  "- Пойди, скоро второй звонок. Сын ведь...
  Есенин зашел в купе, нахмурив брови, Зинаида Николаевна развязала ленточки кружевного конвертика. Маленькое розовое существо барахтало ножками.
  - Фу! Черный! - вырвалось у Сергея. - Есенины черными не бывают..."
  …
  Мир - это зеркало. В смысле, что посеешь, то и пожнёшь. Обвенчавшись с Райх, Есенин предал Анну Изряднову. Единственную женщину, которая любила его по-настоящему. Которая поверила ему и родила вроду. Вылитого отца. Единственного родного сына Сергея Есенина.
  По свидетельству очевидцев, мать Есенина, стоя подле его гроба, бросила в лицо Райх:
  - Ты виновата!
  Наказание за это неминуемо. И справедливо. Рано или поздно этому подлецу придется на собственном опыте познать "радости" семейной жизни с чужеродной женой и детьми. Не зря в народе говорят: "За что боролся, на то и напоролся". И поделом...
  Больше Родных детей Есенину Боги не дали. И только благодаря самоотверженной Любви и верности простой русской женщины Анны Романовны Изрядновой, его Древний Славяно-Арийский Род еще продолжался. Хотя и недолго.
  После убийства поэта (которое, судя по всему, носило ритуальный характер) народный суд Хамовнического района Кропоткинского участка г.Москвы признал Георгия (Юрия) Сергеевича Изряднова сыном С.А.Есенина. Два года спустя тот же суд признал его наследником имущества С.А.Есенина. Этого Юрию не простили. Заинтересованные лица. Десять лет спустя те, кто убил отца, убили и его единственного родного сына...
 
  2. Мое положение хуже, чем у поросёнка, готового на убой...
 
  Ранней весной 1915 года, так и не обвенчавшись с матерью своего первенца, начинающий (будущий великий, но пока еще непризнанный) поэт оставил семью.
  Анна Изряднова вспоминала: "В марте поехал в Петроград искать счастья. В мае этого же года приехал в Москву, уже другой. Был всё такой же любящий, внимательный, но не тот, что уехал. Немного побыл в Москве, уехал в деревню, писал хорошие письма. Осенью опять заехал: "Еду в Петроград". Звал с собой... Тут же говорил: "Я скоро вернусь, не буду жить там долго".
  Коготок увяз - птичке пропасть. Это и стало началом его конца. Сначала маленькая ложь. Даже не ложь, а так. Почти что полуправда. Потом первое предательство. То бишь, измена. Но небольшая. В смысле, случайная. Потом вторая. Точнее, следующая. А чего уж теперь! Семь бед, один ответ. Дальше - больше. И ложь, и измены, и предательства. Все горше и горше...
  "Говорят, что я скоро стану/ Знаменитый русский поэт", - писал он. А оно того стоило?
  У каждого в жизни свои "огонь, вода и медные трубы". Воду Есенин одолел (в детстве дядья учили его плавать, бросая в реку вдали от берега). Огонь обошел стороной (в 1916 году Сергея призвали в армию, но на фронт он не попал поскольку, по словам самого Есенина "при некотором покровительстве полковника Ломана, адъютанта императрицы, был представлен ко многим льготам"), а на медных трубах - погорел. Они его и погубили.
  За десять лет - от первого приезда в Петроград до последнего - пошатнулось и душевное, и физическое здоровье поэта. Но. Не само собой. Его здоровье расшатывали планомерно и целенаправленно. День и ночь. "Друг мой, друг мой,/ Я очень и очень болен./ Сам не знаю, откуда взялась эта боль./ То ли ветер свистит/ Над пустым и безлюдным полем,/ То ль, как рощу в сентябрь,/ Осыпает мозги алкоголь". Есенин не знал "откуда взялась эта боль". Хотя уже начал догадываться. Увы, слишком поздно.
  Но кому и зачем это было нужно? И причем тут красавицы еврейского происхождения?
  А вы угадайте. С одного раза.
  Приятель Есенина, некий Чернявский, вспоминал как незадолго до смерти поэт "с большой горечью говорил о современности, о том, что "они творят", что они обманули его... В этом потоке обвинений и требований прорывался непонятный национализм и ненависть к евреям... Он говорил о будущей революции, в которой он, Есенин, не своими стихами, а собственными руками будет бить, бить... Кого? Он сам не мог ответить на этот вопрос".
  Не мог или не хотел? Попробуем разобраться, что всё-таки с ним творилось в последние годы жизни. В смысле, что с ним творили. Все эти годы. Почему за полтора месяца до гибели он написал своей знакомой: "Мое положение хуже, чем у поросёнка, готового на убой..."?
 
3. Зиккурат
Об устройстве и функциях "мавзолея" В.И.Ленина сказано немало.
  Автор никоим образом не претендует на роль первооткрывателя, а лишь предлагает взглянуть на известные факты с несколько иной точки зрения. В целях нашего исследования.
  Для эффективной работы зиккурата, который планировалось установить в центре России, требовалось собрать вместе пять элементов. Во-первых, терафим ВИЛа (древнего вавилонского б-га). Для изготовления которого обычно использовалась забальзамированная голова рыжего мужчины. Во-вторых, головы венценосных жертв (царя с царицей), чья жизненная сила будет питать терафим. В-третьих, какой-нибудь артефакт, принадлежащий народу, который должен сгубить терафим. И, наконец, голова Жреца (то есть Жизнь-Рекущего). Носителя национального Духа этого народа. Волхва или поэта...
  Перед самой революцией в насквозь прогнившей Северной Пальмире вдруг пошла мода на крестьянских поэтов. Кому-то срочно понадобились люди, способные выразить в нескольких строчках всю глубину Русской Души. Всю Мощь Русского Духа. Эстетствующие русскоязычные графоманы с нетрадиционной ориентацией, отиравшиеся в питерских литературных салонах, на это были не способны. Требовалась Русская Кровь.
  Сеть была раскинута широко. И в неё попались многие. Тот же Маяковский, например. Который был очень талантлив. Но стал футуристом. И в поисках новых форм стихосложения и яркой, но грубой рифмы, оторвался от родных корней.
  Поэтому выбор пал на Есенина. Который подходил по всем статьям. И тоже был очень талантлив. Но, в отличие от Маяковского, остался верен изконно Русскому поэтическому стилю. Напевному и мелодичному. Как шелест берез, как журчание ручья, как плеск речной волны.
  Следующий этап требовал некоторого времени.
  Прежде чем срезать цветок, ему дали расцвесть.
  Никогда такого ещё не было! Чтобы стихи неизвестного двадцатилетнего юноши вызвали подобный резонанс со стороны столичных литераторов! Те, кто заказывает музыку, щедро платили. И критики словно с цепи сорвались! Не отставали и маститые писатели. Наперебой расхваливая Есенина. Который писал позднее в своей автобиографии: "Все лучшие журналы того времени (1915) стали печатать меня, а осенью (1915) появилась моя первая книга "Радуница". О ней много писали. Все в один голос говорили, что я талант".
  Федор Сологуб, отзываясь о Есенине, как-то сказал: "Что-то уж больно подозрителен этот лёгкий успех!". И был тысячу раз прав.
  После победы пролетарской революции вся эта вакханалия приобрела ещё больший размах. Потому что те, кто платил, вдобавок к имевшимся у них финансовым рычагам получили мощнейший административный ресурс.
  Приятель Есенина, поэт Орешин, писал: "Весной восемнадцатого года мы перекочевали из Петрограда в Москву, и для Есенина эта весна и этот год были исключительно счастливыми временами. О нём говорили на всех перекрёстках литературы того времени. Каждое его стихотворение находило отклик... Есенин работал неутомимо, развивался и расцветал своим великолепным талантом с необыкновенной силой...".
  Судя по всему, сначала зиккурат собирались установить летом 1918 года. Нашли поэта. Запаслись головами венценосных жертв. Даже покушение на рыжего мужчину организовали.
  Но что-то пошло не так. Возможно, артефакт оказался неподходящим.
  Поэтому процедуру пришлось отложить. Пока подходящий артефакт не найдётся.
  Председателя Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета (высшего органа власти Советской России) Янкеля Мойшевича Свердлова (он же Сердлин), которому было поручено руководить операцией, сурово наказали. С приведением в исполнение. Как главного исполнителя. Не оправдавшего высокого оказанного доверия. А рыжего мужчину подлечили.
  Дали еще немного пожить и поэту.
  Да, ещё как дали! В стране идёт Гражданская война. В обеих столицах голод. Не хватает не только хлеба с маслом. Не хватает всего! Но не для Есенина. На дворе военный коммунизм. А он открывает издательство. И выпускает тридцать поэтических сборников! Большим тиражом. В условиях жесточайшего дефицита бумаги! Вокруг нищета и разруха. А он ходит в цилиндре. Держит книжный магазин. И ресторацию. То бишь, кафе. Литературное. В смысле, "Стойло Пегаса". Выпросив под это стойло у председателя Моссовета и члена ЦК РКП(б) товарища Каменева (он же Розенфельд) помещение бывшего артистического кафе "Бом", оборудованное лучшей по тем временам кухонной техникой.
  Делами Есенина интересуются на самом верху. С поэтом беседует наркомвоенмор товарищ Троцкий (он же Бронштейн). За творчеством поэта лично присматривает наркомпрос товарищ Луначарский (он же Баилих). Который выдает ему мандат с просьбой ко всем представителям советской власти об оказании содействия. С поэтом дружит Блюмкин, убийца германского посла фон Мирбаха, член Коллегии ВЧК, ближайший помощник и доверенное лицо наркомвоенмора.
  Симха-Янкель Гершев Блюмкин (он же Максим Максимович Исаев, он же Константин Константинович Владимиров, он же лама Симха, он же Яков Гурфинкель, он же Якуб Султан-Заде) несмотря на свой юный возраст (точная дата рождения Блюмкина неизвестна, хотя сам он утверждал, что родился в девятисотом году) в совершенстве владел множеством языков. В том числе ивритом, идишем, русским, немецким, турецким, арабским, китайским и монгольским. Был выдающимся знатоком Талмуда и Каббалы. И некоторых других эзотерических учений.
  Ему и поручили найти Славяно-Арийский артефакт, необходимый для строительства зиккурата. А общее руководство всеми поисками осуществлял Председатель ВЧК Дзержинский Феликс Руфинович. Который возглавил проект после "отставки" Сердлина.
  За пять лет Блюмкин вдоль и поперёк исколесил Палестину, Турцию, Кавказ, Афганистан, Памир, Персию, Монголию, Индию и Тибет. Но так ничего и не нашел. Пока не разузнал, где находится древняя Прародина Славян и Арийцев на самом деле.
  А пока Блюмкин метался по Азии (периодически возвращаясь в Москву, чтобы проверить как дела у Есенина), за поэтом присматривали другие чекисты. И чекистки. Не оставляя его без внимания ни на мгновение. А некоторые, типа Галины Бениславской (в девичестве - Карьер), даже становились его гражданскими жёнами. Для пользы дела.
  К концу 1923 года все элементы зиккурата находились под контролем ОГПУ. Венценосные головы - в банках со спиртом. Голова рыжего мужчины - в Горках. Пока еще на плечах. Но уже практически готовая к употреблению. Артефакт найден и привезён экспедицией профессора Барченко, засланной по приказу Блюмкина, на Кольский полуостров. Поэт тоже был готов.
  Точнее, почти готов. Летом Есенина вернули из загранкомандировки, завели на него тринадцать уголовных дел за антисемитизм (чтобы стал послушнее) и упрятали в психбольницу (что бы не бегал туда-сюда).
  К этому времени Сергей Александрович совершенно запутался в отношениях с женщинами. Точнее, его запутали. Потому что к этому времени он уже превратился в марионетку в чужих руках. Заморская красавица Изадора Дункан, которая присматривала за поэтом на чужбине, по прибытии сдала дела красавицам местного разлива - Гале Бениславской, Наденьке Вольпин, Зиночке Райх, Рите Лившиц, Гуте Миклашевской и Ане Берзин.
  Одни из них цепко держались за место в есенинском гареме. Как, например, Бениславская и Лившиц. Или Райх, сменившая амплуа, превратившись из жены в любовницу. Другие, то появлялись, то исчезали. Как Дункан и Вольпин. А третьи вливались в кампанию "на новенького". Как Софья Толстая, сменившая амплуа, превратившись из любовницы в жену.
  Есенин путался с ними, но никого не любил. Бениславской он так прямо и заявил: "Милая Галя! Вы мне близки как друг, но я Вас нисколько не люблю как женщину". Однако продолжал с ней спать. А куда денешься! Жена, как-никак. Хотя и гражданская. Но таки не венчанная. Поэтому поэт периодически ночевал на стороне. То в койке у Вольпин (которая, наконец, добилась своего и забеременела), то у Миклашевской (которая, по её словам, так ни разу ему и не уступила). Была ещё Берзин. Литературный агент на общественных началах. Но тут дело тёмное. В смысле, её отношения с Есениным были очень близкие, но насколько близкие, Анна Абрамовна предпочла умолчать. По старой чекистской привычке.
  С другой стороны, жёны и подруги поэта от него тоже не отставали. Верность ему ни одна из них не хранила. Кроме Ани Изрядновой. Но Изряднова не в счёт. Потому что - Славянка.
  Честнее прочих по отношению к Есенину была Райх. Изменявшая не ему, а Мейерхольду. Который был вдвое старше её, всё знал и очень переживал. Но терпел. Как оно и положено. Мужу еврейского происхождения. В смысле, умному и покладистому.
  Наденька Вольпин свои измены объясняла очень просто, заявив поэту: "Вы мне не дали права на верность". А Галина Бениславская писала в дневнике: "Как же я должна реагировать, когда он приводил ее сюда и при мне все это происходило, потом, когда я чинила после них кровать... И после всего этого я должна быть верна ему?". Она и не была. Ни до. Ни после.
  Есенин нисколько не заблуждался насчёт целомудренности своих красавиц: "Молодая, с чувственным оскалом,/ Я с тобой не нежен и не груб./ Расскажи мне, скольких ты ласкала?/ Сколько рук ты помнишь? Сколько губ?/ Знаю я - они прошли, как тени,/ Не коснувшись твоего огня,/ Многим ты садилась на колени,/ А теперь сидишь вот у меня...".
  Картина маслом. Особенно насчёт оскала. Который является одним из отличительных признаков красавиц еврейского происхождения (но об этом позже) и характеризуется сильным обнажением верхней десны и демонстрацией всех тридцати трех зубов. В настоящее время такой оскал называют "голливудской улыбкой". Хотя к улыбке эта жуткая и лживая гримаса не имеет никакого отношения.
  В последние годы жизни Есенин действительно стал неразборчив в связях. Но. Главной причиной его скитаний по чужим постелям было отсутствие своей собственной. На седьмом году советской власти, во цвете всероссийской славы и почти мировой известности, обласканный самим наркомвоенмором, "ведущий советский поэт" (как отзывался о Есенине сам наркомпрос) не имел ни кола, ни двора.
  У него не только комнаты, у него даже койки в общежитии не было! Переходя из рук в руки, от одной жены к другой, Есенин приносил своё имущество в одном свёрточке: две-три рубахи, пара кальсон, носки. А рукописи хранил у друзей и знакомых...
  В начале двадцатых в обеих столицах и в самом деле было трудновато с жильём. В Кремле для всех вождей места не хватило. Даже для членов ЦК. Не говоря уже об остальных органах диктатуры пролетариата. Типа ЦКК, ЦИК, РВС, ОГПУ и т.д. Кроме того, большинство работников этих органов относилось к некогда гонимому национальному меньшинству. По каковой причине имело множество родственников. Выбравшихся после октябрьского переворота из-за черты оседлости. И таки тоже нуждающихся в улучшении жилищных условий.
  И всё же для Маяковского квартира нашлась. И не какая-нибудь, а четырёхкомнатная! В центре Москвы! Даже юному имажинисту Эрлиху квартиру дали. "Сам я живу замечательно. Две комнаты с передней, а я один. Сам к себе в гости хожу. Шик!", - писал Вольф Иосифович.
  А таки шо вы хотите? Владимир Маяковский был пролетарским поэтом. А не крестьянским, как некоторые. И написал поэму "Владимир Ильич Ленин". А не "Страну негодяев". Что же касается Эрлиха (который, по молодости лет, ничего кроме доносов пока ещё не писал), то, во-первых, он был евреем, а во-вторых, служил в ОГПУ. Опять таки, в отличие от некоторых.
  И вообще. Чтобы стать Великим, поэт должен страдать. Быть голодным. И холодным. А ещё лучше - мёртвым. А если сам не захочет, надо ему помочь. Стать Великим. Даже если для этого придется его удавить. В гостиничном номере.
  Есенин находился под колпаком ОГПУ до самой гибели. Почти все его "друзья" были связаны с органами. Они спаивали Есенина, провоцировали на хулиганские выходки и втягивали в скандалы. Они намеренно порочили его в глазах женщин, достойных Любви. Таких, как Миклашевская. И подкладывали под него чекисток лёгкого поведения. Не способных Любить, но весьма резвых в постели. Типа Бениславской. Ему просто не дали по-настоящему полюбить женщину. Для того чтобы обострить любовь к Родине. В качестве сублимации...
  Приятель Есенина, некий Розанов, вспоминал: "Меня удивляло, что о женщинах Есенин отзывался большей частью пренебрежительно.
  - Обратите внимание, - сказал он мне, - что у меня почти совсем нет любовных мотивов... Моя лирика жива одной большой любовью - любовью к Родине. Чувство Родины - основное в моем творчестве...".
  "Гой - ты, Русь, моя родная,/ Хаты - в ризах образа.../ Не видать конца и края -/ Только синь сосет глаза.../ Если крикнет рать святая:/ "Кинь ты Русь, живи в раю!"/ Я скажу: "Не надо Рая,/ Дайте Родину мою!", - с гордостью писал Есенин в 1914 году. "О Русь - малиновое поле/ И синь, упавшая в реку, -/ Люблю до радости и боли/ Твою озёрную тоску", - с нежностью писал он в 1916. "Снежная равнина, белая луна,/ Саваном покрыта наша сторона./ И березы в белом плачут по лесам./ Кто погиб здесь? Умер? Уж не я ли сам?", - с горечью написал поэт в 1925.
  Насчет савана. Товарищ Троцкий (он же Бронштейн) оч-чень точно сформулировал планы большевиков-ленинцев относительно России: "Мы должны превратить её в пустыню, населённую белыми неграми, которым мы дадим такую тиранию, какая не снилась никогда самым страшным деспотам Востока. Разница лишь в том, что тирания эта будет не справа, а слева, и не белая, а красная. В буквальном смысле этого слова, красная, ибо мы прольем такие потоки крови, перед которыми содрогнутся и побелеют все человеческие потери капиталистических войн... Если мы выиграем революцию, раздавим Россию, то на погребальных обломках её укрепим власть сионизма и станем такой силой, перед которой весь мир опустится на колени. Мы покажем, что такое настоящая власть. Путем террора, кровавых бань мы доведем русскую интеллигенцию до полного отупения, до идиотизма, до животного состояния... А пока наши юноши в кожаных куртках - сыновья часовых дел мастеров из Одессы и Орши, Гомеля и Винницы, - о, как великолепно, как восхитительно умеют они ненавидеть всё русское! С каким наслаждением они физически уничтожают русскую интеллигенцию - офицеров, инженеров, учителей, священников, генералов, агрономов, академиков, писателей!".
  Вот почему незадолго до смерти поэт "с большой горечью говорил о современности, о том, что "они творят". Вот почему "в этом потоке обвинений и требований прорывался непонятный национализм и ненависть к евреям". Вот почему "он говорил о будущей революции, в которой он, Есенин, не своими стихами, а собственными руками будет бить, бить".
  И он бил бы. Да только кто ж ему дасть...
 
  4. У меня созревает мысль о российском перевороте...
 
  За десять лет - от первого приезда поэта в Петроград до последнего - много воды утекло...
  А крови было пролито ещё больше. Сначала во время Мировой войны. В смысле, бойни. А потом во время Гражданской. Бойни. Которую развязал товарищ Троцкий (он же Бронштейн). На деньги североамериканских банкиров еврейского происхождения. С помощью Германского императора и Сердечного союза Великобритании и Франции (Entente Cordiale).
  Преданная собственной элитой и народом Русь пала под натиском бес-численных врагов. Внутренних и внешних. Потеряв шестую часть территории и четверть населения. Тридцать миллионов человек было убито в ходе междоусобицы, замучено в застенках ВЧК и умерло от голода. Ещё десять миллионов славян было вынуждено навсегда покинуть Родину.
  Есенин, как и многие другие, тоже попался на удочку ловким демагогам. И вначале даже приветствовал революционные перемены: "Мать моя Родина, я - большевик!". А когда понял, что произошло, было уже слишком поздно: "Я верил... я горел.../ Я шёл с революцией,/ Я думал, что братство не мечта и не сон,/ Что все во единое море сольются -/ Все сонмы народов,/ И рас, и племён./ Пустая забава./ Одни разговоры!/ Ну что же?/ Ну что же мы взяли взамен?/ Пришли те же жулики, те же воры/ И вместе с революцией/ Всех взяли в плен..."
  Вот почему незадолго до смерти поэт с такой горечью говорил, что "они обманули его".
  Товарищ Бронштейн (он же Троцкий) видел Есенина насквозь. И ни на грош не верил горячечным признаниям поэта: "Теперь в советской стороне/ Я самый яростный попутчик".
  "Есенин не был революционером... Поэт не был чужд революции, - он был не сроден ей", - писал наркомвоенмор. С удовлетворением. Ибо это было именно то, что и требовалось. Для эффективной работы зиккурата...
  2 ноября 1924 года был арестован близкий друг Есенина поэт Алексей Ганин. При аресте у него обнаружили тезисы "Манифеста русских националистов". Которые подсунул провокатор. Некто Вяземский. Зная об антисемитских настроениях Ганина, он предложил ему написать о зверствах комиссаров (которые, все как один, относились к некогда гонимому национальному меньшинству). И обещал опубликовать статью в Париже. Ганин напечатал тезисы на пишущей машинке. Однако Вяземский выпросил рукописный вариант. После чего сдал поэта в ЧК.
  Кроме Ганина по делу об "Ордене русских фашистов" было привлечено еще тринадцать человек. На самом деле никакого "ордена" никогда не существовало. Но "антифашистов" - Еноха Иегуду (который дал указание сфабриковать упомянутое дело), Янкеля Агранова (который его курировал) и Абрама Славотинского (который его вел) - это не волновало.
  Арестованных содержали в одиночных камерах и зверски избивали. Не выдержав издевательств, Ганин сошёл с ума. Так ничего и не добившись, Славотинский указал в обвинительном заключении: "Находя, что в силу некоторых обстоятельств передать дело для гласного разбирательства в суд невозможно - полагал бы: "Войти с ходатайством в Президиум ВЦИК СССР о вынесении по делу Ганина А.А. внесудебного приговора".
  Ещё бы! Ведь зачтение "Манифеста" в качестве доказательства обвинения на открытом процессе неизбежно привело бы к его публикации во всех газетах. И стало бы обвинением не Ганину. А самим "антифашистам". Ибо он написал истинную Правду:
  "В лице господствующей в России РКП мы имеем не столько политическую партию, сколько воинствующую секту изуверов-человеконенавистников, напоминающую если не по форме своих ритуалов, то по сути своей этики и губительной деятельности средневековые секты сатанистов и дьяволопоклонников. За всеми словами о коммунизме, о свободе, о равенстве и братстве народов - таятся смерть и разрушения, разрушения и смерть... По приказу этих сектантов-комиссаров оголтелые, вооруженные с ног до головы, воодушевляемые еврейскими выродками, банды латышей беспощадно терроризировали беззащитное население...
  Путем неслыханной в истории человечества кровожадной жестокости, воспользовавшись временной усталостью народа, эта секта, пробравшись в самое сердце России, овладев одной шестой частью суши земного шара и захватив в свои руки колоссальные богатства России... вместо свободы несет неслыханный деспотизм и рабство... вместо законности - дикий произвол Чека и Ревтрибуналов; вместо хозяйственно-культурного строительства - разгром культуры и всей хозяйственной жизни страны; вместо справедливости - неслыханное взяточничество, подкупы, клевета, канцелярские издевательства и казнокрадство. Вместо охраны труда - труд государственных бесправных рабов, напоминающий времена дохристианских деспотических государств библейского Египта и Вавилона... Три пятых школ, существовавших в деревенской России, закрыты. Врачебной помощи почти нет, потому что все народные больницы и врачебные пункты за отсутствием средств и медикаментов влачат жалкое существование. Высшие учебные заведения терроризированы и задавлены как наиболее враждебные существующей глупости. Всякая общественная и индивидуальная инициатива раздавлена. Малейшее проявление ее рассматривается как антигосударственная крамола и жесточайшим образом карается. Все сельское население, служащие, равно и рабочие массы, задавлены поборами. Все они лишены своей религиозной совести и общественно-семейных устоев, все вынуждены влачить полуживотное существование. Свобода мысли и совести окончательно задавлены и придушены. Всюду дикий, ничем не оправданный произвол и дикое издевательство над жизнью и трудом народа, над его духовно-историческими святынями.
  Поистине, над Россией творится какая-то чёрная месса для идолопоклонников".
  Картина маслом. Увы, опыт истории учит, что этот опыт никого ничему не учит...
  Но вернёмся назад, в двадцатые. Полистав материалы дела, секретарь Президиума ВЦИК Авель Енукидзе принял решение передать его на усмотрение Особого совещания ОГПУ. Которое в лице "антифашистов" Менжинского, Петерса и Бокия, приговорило шестерых "фашистов" к высшей мере соцзащиты, а остальных к заключению в Соловецких лагерях особого назначения.
  30 марта 1925 года Алексей Ганин и его друзья были убиты в Бутырской тюрьме.
  В конце тридцатых, когда настали ужасные времена кровавой тирании Сталина, всех причастных к делу "русских фашистов", включая Енукидзе, расстреляли. От справедливого возмездия сумел уйти лишь Менжинский, умерший в 1934. А казненных поэтов, которым на круг было не больше двадцати пяти лет, впоследствии реабилитировали...
  Есенин, ещё в сентябре уехавший на Кавказ, вернулся в Москву в начале марта. И сразу же был допрошен по делу "русских фашистов".
  До сих пор по всяким изданиям (ЖЗЛ и т.п.) гуляет ложь, пущенная неким Мансуровым, якобы видевшим поэта в гостинице "Англетер" (в которой Есенин при жизни никогда не был, но об этом позже) за день до "самоубийства". По словам Мансурова, тот признался ему наедине, весь в слезах, что на допросе в ГПУ заявил, что Ганин - "товарищ ничего, но поэт говённый".
  Мог ли сказать такое о друге Есенин?! Мог ли он так непотребно отозваться о его стихах? Например, об этих: "Гонимый совестью незримой/ За чью-то скорбь и тайный грех,/ К тебе пришёл я, край родимый,/ Чтоб полюбить, прощая всех". Или этих: "Мой бедный Шут, кончай свой дикий пляс,/ Кончай игру холодными огнями,/ Мы всё прошли. И вот последний час/ Звенит в замках тяжёлыми ключами". Более того, тезисы "Манифеста русских националистов", не раз звучали из уст самого Есенина, когда он читал друзьям поэму "Страна негодяев".
  О людоедстве в Поволжье:
  Ганин писал в 1924: "Опустели целые волости и уезды цветущего Поволжья... Люди голодающих районов, всякими чекистскими бандами и заградилками (только подумать!) доведенные до крайности, в нашем двадцатом веке, в христианской стране, дошли до людоедства, до пожирания собственных детей, до пожирания трупов своих соседей и ближних!"
  Есенин писал в 1922: "За Самарой... Я слышал.../ Люди едят друг друга.../ Такой выпал нам год!/ Скверный год!/ Отвратительный год...".
  Об обмане народных масс:
  Ганин писал в 1924: "После тщательного анализа всех происходящих событий в области народного хозяйства, психологии народа, после тщательного анализа проповедей этой ныне господствующей секты изуверов, человеконенавистников-коммунистов, о строительстве нового мира мы пришли к тому же категорическому убеждению: все эти слова были только приманкой для неискушенных в подлости рабочих масс и беднейшего крестьянства, именем которых все время прикрывает свои гнусные дела эта секта".
  Есенин писал в 1922: "Неужели ты не видишь? Не поймёшь,/ Что такого равенства не надо?/ Ваше равенство - обман и ложь./ Старая гнусавая шарманка./ Этот мир идейных дел и слов/ Для глупцов - хорошая приманка,/ Подлецам - порядочный улов...".
  О необходимости восстания:
  Ганин писал в 1924: "Для того чтобы окончательно свергнуть власть изуверов, подкупивших себе всех советских пройдох и авантюристов, наряду с пропагандой национальных идей и прав человека, необходимо, учитывая силы противника, в каждом городе, в каждом промышленном месте коренной России и Малороссии путем тщательного отбора и величайшей осмотрительности вербовать во всех семьях и кругах русского общества всех крепких и стойких людей, нежно любящих свою Родину. Необходимо объединить все разрозненные силы в одну крепкую целую партию, чтобы ее активная сила могла не только вести дальнейшую работу и противостоять не за страх, а за совесть враждебной нам силе, но сумела бы в нужный момент руководить стихийными взрывами восстания масс, направляя их к единой цели. К великому возрождению Великой России".
  Есенин писал в 1922: "У меня созревает мысль/ О российском перевороте/ Лишь бы только мы крепко сошлись,/ Как до этого в нашей работе... Мне хочется вызвать тех,/ Что на Марксе жиреют, как янки./ Мы посмотрим их храбрость и смех,/ Когда двинутся наши танки"...
  Нет никаких сомнений, что фамилия Есенина не раз всплывала в ходе следствия.
  Хотя бы потому, что в 1923 году он уже проходил по одному уголовному делу с Ганиным. Доносчик, некто Марк Роткин, показал, будто арестованные "говорили о том, что в существовании черной биржи виноваты те же жиды-биржевики, которых поддерживают "их Троцкий и Каменев". Такое оскорбление вождей русской революции меня до глубины души возмутило, и я решил об этом заявить в отделение милиции для составления протокола".
  "Дело четырёх поэтов" имело большой резонанс. И вызвало остервенелую травлю Есенина и его друзей в советских газетах. Больше всех старался известный фельетонист, член ЦКК РКП(б) и Президиума ВЦИК СССР Лев Сосновский. Сын выкреста и убежденный троцкист с дореволюционным стажем. За что его и расстреляли. Когда настали ужасные времена кровавой тирании Сталина.
  Но, если в 1923, дальше "общественного порицания" дело не пошло, то в 1925 всё оказалось гораздо серьёзнее. В конце марта были убиты Ганин и его друзья. В конце декабря пришёл черёд Есенина.
  Очередное, тринадцатое по счёту, уголовное дело за антисемитизм было заведено на него ещё в сентябре. После того как два провокатора с говорящими фамилиями - дипкурьер Рога и член Моссовета Левит - привязались к поэту в поезде и устроили скандал. А третий - судья Липкин - потребовал его ареста. Не взирая на обращение самого наркомпроса с просьбой закрыть дело. Закон (в смысле, Декрет СНК от 25.07.1918 г. "О борьбе с антисемитизмом и еврейскими погромами") есть закон! И он один для всех! Так что народный комиссар Луначарский народному судье Липкину не указ! Липкин своё дело знает! Когда казнить нельзя помиловать. Особенно, если так решил товарищ Троцкий.
  Есенин укрылся от Липкина в клинике. Что судью (и его единоверцев) вполне устраивало. Арест "ведущего советского поэта" привлёк бы слишком много внимания. Тогда как заключение в психбольницу при тех же результатах (содержание в закрытом спецзаведении под присмотром надежного персонала) бросало тень лишь на его собственную репутацию.
  Поэт писал в больничной палате свои последние стихи ("Клён ты мой опавший...", "Ты меня не любишь, не жалеешь...", "Кто я? Что я? Только лишь мечтатель..." и др.). А чекисты заканчивали приготовления к его жертвоприношению. Которое должно было состояться в городе Ленина. Во-первых, потому что в первопрестольной "московского озорного гуляку" знала каждая задрипанная лошадь. И каждая собака. По всему Тверскому околотку. А в Ленинграде никто его пропажи не хватится. Кроме Эрлиха. Который сам эту пропажу и организует. А во-вторых, потому что город Ленина. То бишь, ВИЛа. И таки колыбель Мировой революции. На алтарь коей и приносилась жертва. Не говоря уже о том, что эта колыбель была под полным контролем троцкистов. И концы в воду.

5.Медленное убийство

А теперь давайте снова вернёмся к Булгакову. Вот интересный текст из Интернета:

В связи с этой темой мне вспоминаются странные слова Анны Ахматовой о том, что Сталин хотел ее медленно отравить. Некоторые ее биографы даже подтрунивают над этой фразой, что это, мол, была ее выдумка такая - ради создания образа трагической героини. Действительно, медленно отравить – это что-то из романов Дюма, но не из советской действительности, слишком уж сентиментально…
Однако есть версия, что Булгаков был как раз медленно отравлен. Сразу скажу – прямых доказательств нет. Но имеется множество сомнений насчет смерти писателя от естественных причин.
Мне всегда казалось странным и невероятным тот факт, что Булгаков избежал репрессий конца 30-х. Ярый антисоветчик, он вышел сухим из воды. Как это возможно, жить в аду и не попасть на сковороду НКВД?.. Версия о насильственной смерти как раз компенсирует недоумение по данному вопросу.
Итак, вот некоторая информация к размышлению.
Кажется несколько странным тот факт, что писатель был кремирован, а не похоронен. Кто и зачем отдал распоряжение о кремации, до сих пор толком не ясно. Здесь некое противоречие – его сестры устроили ему, как верующему человеку, заочное отпевание в церкви на Остоженке. Кремация и отпевание не вяжутся друг с другом. Зато кремация отлично заметает следы каких-либо внешних воздействий.
Доктор Н. А. Захаров, врач-терапевт, прикрепленный к Булгакову и лечивший его последние полгода, сообщает, что за три месяца до смерти писателя к нему на работу явился загадочный гость и попросил его не «вмешиваться в процесс лечения Булгакова со своими консультациями. Как вы заметили, чтобы не блуждать в потемках, имеется на это другой врач, который видит то, что у Булгакова творится внутри, и гораздо компетентнее, нежели вы. Лучшие умы борются за исцеление и жизнь писателя Булгакова. И об этом знает товарищ Сталин, оценивший Булгакова как видного драматурга и крупнейшего писателя».
Собственно, если цитата эта подлинная, уже все ясно. Добавлю еще кое-какие размышления доктора:
«Именно после того, как Булгаков покинул мир наш, я пришел к выводу, что писателя убрали при помощи средневековой аптеки. Сначала с едой и питьем шли умеренные дозы яда (скажем, мышьяка), пока не наступала пора, когда преступник прибег к классическим способам убийства. Он уже не травил Булгакова мышьяком, а пускал в ход лекарства, в подобных случаях обычно прописываемые врачом. Эти сами по себе безобидные средства добивали ослабевший организм жертвы и одновременно исключали всякую возможность обнаружить мышьяк при вскрытии тела… во всяком случае, методами, какими врачи располагали в ту эпоху».
Почему врач не распознал отравление? Прежде всего потому, что эта версия с «медленным отравлением», точно так же, как и биографу Ахматовой, показалась ему курьёзом. Вот слова Захарова по этому поводу: «Просто такой вариант в голову никому не пришел бы. А тут еще симптомы острого и хронического отравления разнятся, и очень значительно. Синдром хронического отравления был полностью объяснен только в 1930 году в одной немецкой работе. Поэтому меня или доктора Вовси или того же Берга не вправе было упрекать в беспомощности».
Уважаемый доктор, вас никто и не упрекает… шансов у писателя не было.
Интересно, что тема отравления идет рефреном в «закатном романе»…
Более подробно с этой версией можно ознакомиться в книге Г. Смолина «Как отравили Булгакова. Яд для гения».
P.S. Я сама узнала об этой версии из… передачи «Битва экстрасенсов». Экстрасенс Николь Кузнецова, человек, от булгаковедения далекий, утверждала, что Михаил Афанасьевич умер не своей смертью. Это сообщение заставило меня поискать литературу по данной теме.
Тело писателя предусмотрительно уничтожено, и смерть разыграна как по нотам – нефросклероз, уремия, симптомы такие же, как у отца. Все шито-крыто. Убийство, совершенное без помарок. Видно, из смерти Есенина советские инквизиторы сделали кое-какие выводы.
Так что теперь слова Ахматовой не кажутся мне преувеличением»…

А вот ещё один текст из Сети:

Как Маяковский сначала затравил Булгакова, а потом спас его

Вершиной травли Маяковским Булгакова стал разнос пьесы «Дни Турбиных», которую поэт предлагал пролетариям срывать. Булгаков был близок к самоубийству, но его опередил Маяковский. Уход из жизни его недруга вдохновил писателя продолжать писать «Мастера и Маргариту», где поэту он отвёл роль Иуды.

Литературовед Лидия Яновская в 1974-85 годах вела активную переписку со второй женой писателя Михаила Булгакова Любовью Белозерской-Булгаковой. В одном из писем жена Булгакова рассказывает, как поэт Владимир Маяковский травил Михаила Булгакова.

У Маяковского и Булгакова было мало общего. Первый занимал сначала крайне левый фланг, а в конце жизни отбросил все свои прежние идеологические установки и пошёл в услужение режиму Сталину. Второй был крайне правым, и к тому же религиозным человеком. За Маяковским была мощная писательская организация (сначала ЛЕФ, потом РАПП), поддержка бюрократии и спецслужб, за Булгаковым не было никого. Пролетарский поэт считал своим долгом не давать писательскую дорогу «чужеродному элементу».

Любовь Белозерская-Булгакова пишет Лидии Яновской, как Маяковский воспринял пьесу Булгакова «Дни Турбиных» в 1926 году. Известна официальная версия выступления Маяковского по пьесе, но жена Булгакова приводит и неофициальный вариант, каким она его запомнила:

«Диспут состоялся в день генеральной репетиции «Дней Турбиных», после спектакля, но Маяковский, по-видимому, на спектакле не был. После он говорил:

«В чем не прав совершенно, на 100%, был бы Анатолий Васильевич <Луначарский>? Если бы думал, что эта самая «Белая гвардия» является случайностью в репертуаре Художественного театра. Я думаю, что это правильное логическое завершение: начали с тётей Маней и дядей Ваней и закончили «Белой гвардией». (Смех) Для меня во сто раз приятнее, что это нарвало и прорвалось, чем если бы это затушевывалось под флагом аполитичного искусства. Возьмите пресловутую книгу Станиславского «Моя жизнь в искусстве», эту знаменитую гурманскую книгу, - это та же самая «Белая гвардия» - и там вы увидите такие песнопения по адресу купечества в самом предисловии: «К сожалению, стеснённый рамками, я не могу отблагодарить всех, кто помогал строить наш Художественный театр».

В отношении политики запрещения я считаю, что она абсолютно вредна. Запретить пьесу, которая есть, которая только концентрирует и выводит на свежую водицу определённые настроения, какие есть, - такую пьесу запрещать не приходится. А если там вывели двух комсомольцев, то давайте я вам поставлю срыв этой пьесы, - меня не выведут. Двести человек будут свистеть, а сорвём, и скандала, и милиции, и протоколов не побоимся. (Аплодисменты). Товарищ, который говорил здесь: «Коммунистов выводят. Что это такое?» Это правильно, что нас выводят. Мы случайно дали возможность под руку буржуазии Булгакову пискнуть - и пискнул. А дальше мы не дадим. (Голос с места: «Запретить?»).

Много раз перечитываю речь Маяковского и всегда недоумеваю: почему запретить, снять пьесу плохо, а двести человек привести в театр и устроить небывалый скандал, это можно, это хорошо».

Будьте здоровы. Ваша Л. Яновская. 29 мая 74»

Это был лишь один эпизод травли Маяковским Булгакова. Поэт клеймил его с трибуны, в кулуарах в писательской среде недоумевал, почему «этот белогвардеец ещё на свободе». В те годы – во второй половине 1920-х – Булгакова сплошь преследовали неудачи, и отношение Маяковскому к нему лишь добавляло трагизма его жизни. Писатель стал подумывать о самоубийстве. Но тут неожиданным образом Маяковский в итоге спас жизнь Булгакову. Лидия Яновская писала об этом периоде жизни Булгакова:

«Трагическое самоубийство Маяковского 14 апреля 1930 года вызвало неожиданно сильный резонанс в стране. 17 апреля, в день похорон, улица Воровского в Москве, возле Союза писателей, сколько хватал глаз, была запружена бесконечным потоком медленно идущих и стоящих вплотную к стенам людей. На фотографии Ильфа, сделанной во дворе Дома писателей, - невиданно мрачное, отчаянное лицо Михаила Булгакова.

Тени безысходности на этом лице вызваны не только горечью похорон. Смерть Маяковского совпала с одним из самых тяжких моментов собственной судьбы Михаила Булгакова.

Система выдавливала его из жизни. Была зарублена новая пьеса - «Кабала святош» - по примеру всех запрещённых и снятых со сцены прежде. Не было надежды ни на какую работу. Даже Любови Евгеньевне, нашедшей какой-то заработок в какой-то редакции, узнав, что она жена Булгакова, вежливо отказали.

28 марта, за двадцать дней до этих трагических похорон, Булгаков написал своё известное письмо «Правительству СССР». Фактически - Сталину. «Я прошу, - писал он, - о назначении меня лаборантом-режиссёром в 1-й Художественный театр... Если меня не назначат режиссером, я прошусь на штатную должность статиста. Если и статистом нельзя - я прошусь на должность рабочего сцены. Если же и это невозможно, я прошу Советское Правительство поступить со мной, как оно найдет нужным, но как-нибудь поступить, потому что у меня, драматурга, написавшего 5 пьес, известного в СССР и за границей, налицо в данный момент - нищета, улица и гибель».

Ответа не было. Судьба Маяковского оборачивалась для Булгакова овеществлением его собственной судьбы.

Булгаков действительно был близок к самоубийству. Думаю даже, что смерть Маяковского остановила его пистолет.

Он ведь не был человеком группового поведения и не был склонен повторять чужие поступки. Новый выстрел прозвучал бы не решением, а подражанием, истеричным повтором. В каком-то смысле пуля Маяковского просвистела вместо булгаковской.

Тем не менее, назавтра после похорон Маяковского - 18 апреля - Булгаков получил наконец ответ на своё «Письмо»: ему позвонил Сталин. Надо думать, неприятно пораженный размахом прощания с поэтом, «вождь» не желал повторения подобных похорон.

Не буду пересказывать этот хорошо известный разговор. Со стороны Сталина ход, как всегда, был продуман и точен. Уже в мае того же года агент ГПУ доносил:

«Необходимо отметить те разговоры, которые идут про Сталина сейчас в литер. интеллигентских кругах. Ведь не было, кажется, имени, вокруг которого не сплелось больше всего злобы, мнения как о фанатике, который ведёт к гибели страну, которого считают виновником всех наших несчастий, как о каком-то кровожадном существе, сидящем за стенами Кремля. Сейчас разговор: - А ведь Сталин действительно крупный человек и, представляете, простой, доступный. А главное, говорят о том, что Сталин совсем ни при чём в разрухе. Он ведет правильную линию, но кругом него сволочь. Эта сволочь и затравила Булгакова, одного из самых талантливых советских писателей».

И особенно бодро звучали следующие строки доноса: «Нужно сказать, что популярность Сталина приняла просто необычайную форму. О нём говорят тепло и любовно, пересказывая на разные лады легендарную историю с письмом Булгакова».

Самоубийство Маяковского не только остановило расставание с жизнью Булгакова, но и взбодрило его и послужило толчком к продолжению написания романа «Мастер и Маргарита».

Булгаков был настолько потрясён внезапным крушением «медного всадника» советской литературы, что возобновил работу над оставленным было романом о князе тьмы. На его глазах разыгрывалась грандиозная драма воистину библейского масштаба, где кесарем был Маркс с его «самым верным учением», наместником кесаря в России, прокуратором Пилатом - генсек Сталин, начальником тайной службы Ершалаима Афранием - Агранов с Ягодой, гонимым проповедником Иешуа – Мастер (сам Булгаков), распятый на газетных полосах; наконец, румяным менялой из Кириафа (душу променявшим на монеты) - рослый поэт из Багдади, променявший талант на партийный агитпроп.

В глазах Булгакова Маяковский мог быть только Иудой, ведь он предал свой «атакующий класс», став новым пролетарским буржуа: заграничные поездки, большие гонорары, валютные подарки любовнице - всё это мало вязалось с образом пламенного «агитатора, горлана-главаря». Да ещё гипертрофированная забота о собственном здоровье. Маяковский никогда не пил сырой воды, постоянно носил с собой мыльницу и фляжку с кипячёной водой. Его отец умер от заражения крови, уколовшись ржавой скрепкой, и сын всю жизнь боялся повторить его судьбу.

Маяковский предал и своих собратьев по литературному объединению. Как только ЛЕФ ослабел и оказался неугоден Сталину, Маяковский покинул «левый фронт» и перебежал в стан бывших противников.


Иудин грех был и в его отношениях с Горьким. Присоединившись к кампании против Горького, организованной сверху, он в «Письме писателя Владимира Владимировича Маяковского писателю Алексею Максимовичу Горькому» в вызывающей манере осудил пролетарского писателя как эмигранта. Горький ему этого никогда не простил.

Тогда же Булгаков писал: «Всё равно, как бы писатель не унижался, как бы не подличал перед властью, всё едино, она погубит его. Не унижайтесь!»

(Цитаты: «Письма литературоведа Л.М.Яновской ко второй жена писателя Л.Е.Белозерской-Булгаковой. 1974-1985», журнал «Гуманитарные исследования в Восточной Сибири и на Дальнем Востоке», №1, 2013)

+++

Ещё в Блоге Толкователя о писательском мире в СССР в 1920-30-е годы:

Дела писателей-графоманов в 1930-е годы

В 1934 году партия создала Союз советских писателей. В обмен на правильную позицию писателям было гарантировано прекрасное по тем временам содержание – пособия, квартиры, отдых в санаториях, одежда. Сотни графоманов стремились попасть в ССП, пробивая себе дорогу доносами и истериками. Три примечательных дела в этом ряду – «писателей» Простого, Блюм и Хенкиной.


Да, много удивительных и невероятных и даже совершенно фантастических вещей видел тогда Ночной Сторож в Школе Бальных танцев. Даже и представить себе такое было невозможно обыденному нашему сознанию. Да, что сознанию, даже Гофман с Гоголем, даже Эдгар По с Булгаковым, и те бы сильно удивились. Впрочем, много ещё воистину очевидного и невероятного встретит читатель на страницах этой Гоголевско-Булгаковско-Гофмановской повести…