Мак Маг. Особенность Кати И. , гл. 20

 
                «И струится время, как песок сквозь пальцы»

               
                Х.Д

С каждым километром, как мы отдалялись от дома Нартовых, Катя менялась.
Я различал, глядя на неё, как ранее развивалось ее отношение ко мне, как мысли ее пытливо переплетались с моим существом, человека, в котором она видела лишь простого человека, а не мастера, не профессионала, не известной личности Мак Мага, и как теперь отношение это иссякало.
Она просто любила, пересекая поля недоверия, бесчестия, вымышленных чувств, потягов самомнения и амбиций. Любила по-честному.
Долгое время она молчала, забившись в салоне машины к двери, размышляя, утирая бесцельные слезы, понимая, что я что-то неизвестное, болезненное, но необходимое делаю.
Она чувствовала не менее моего изумительного экстрасенсорного аппарата то, что необратимое что-то вот-вот должно произойти.
Мы держали путь сутки, выехав с утра от дома Нартовых, проезжая все те места, которые ранее попадались нам.
Мне было совершенно не по пути. Да.
У «Opel Vectra» ревел мотор, и в который раз я вспомнил, что требуется срочная замена масла, но я думал и о том, что если бы моя разлюбезная авто вдруг остановилась бы, замерла бы, не желая двигаться дальше…
И никакие ухищрения способности механика, - все, коими я владел до сих пор, не спасли ситуацию, то…
…И мы бы с моей попутчицей остановились где-нибудь на обочине, и сидели бы остатки дня, вечер, ночь, я бы говорил ей…
Но авто мчало, стуча клапанами, перебирая пальцами, на всех ходах четырёх такта. У машины не было стойких причин тормозить.
Как должно быть грустно, когда никто, кроме двух не понимает чествование парада разоблачения любви, как грустно должно быть, когда на кого-то одного из пары возлагается ответственность за глубокие прошлые чувства, свидания, наслаждением дыхания друг друга. На одного.
- Макс, почему ты не спрашиваешь, что у меня с настроением? Тебе не интересно? – Заговорила Катя.
 За окном бордовый закат нежился в пелене голубого горизонта, торопливо бегающих деревьев и шапки-невидимки зарева Солнца-Бога, лоснящегося тряпочными обрывками конфетного цвета проходящего дня.
- Я хотел тебя спросить, - говорил я, - но ты и, правда, в каком-то непонятном настроении.
Изобразил на губах улыбку. Катя испуганно глядела на меня, чуть приподняв руку, прислонив палец к губе, не ведая, что сказать.
- Мы возвращаемся домой? – говорила она.
- Домой, Катя, домой, - утверждал я, - я говорил тебе, что у меня есть дом в селе, как раз там, где я тебя встретил.
- Но почему ты раньше об этом не говорил? И зачем мы теперь возвращаемся, когда тебе нужно в другую сторону? Нам, в другую сторону.
- Я забыл кое – что в доме. Приедем, переночуем, заберём и дальше - в путь.
- А! – поёрзала Катерина в кресле, - и хорошо!
Она задремала. А я пустым обещанием этим выиграл время.
Дилю Нартову можно было спасти от сумасшествия суицида только подобным образом – разорвать цепь EPISTROFI и pegametnto. Особенность Катерины И., ее EPISTROFI состояла в том обычном, что свойственно всякой красивой девушке – быть исключительно привлекательной противоположному полу, возлагать надежды, возбуждать мечты, лелеять будущее в колыбели ненастных, печальных дней, покрытых вуалью неизвестной Судьбы, где ты себя всегда пытаешься разыскать.
Pegametnto – склеивающее невозможно было восстановить. Нет.
Оно было разложено естественным образом, от него несло трупным запахом, - нежеланием одного человека помочь другому.
Pegametnto имело прямые последствия для обоих: Катя должна и могла быть остаться при своих интересах, Диля – при своих.
Последняя не захотела взваливать на себя идею магнетизма и выходить за рамки «нормального социума».
Она апеллировала к семье, собственным, ближайшим чувствам, склонностям, привычного жизнеощущения.
Она не желала углубляться в то, что ненароком было ей подарено сюрпризом за какие-то неизвестные, и мне самому кстати, заслуги перед Кармой, но чтобы подняться на ступеньку выше, выше самой себя. Нет.
И моя просьба совершить pegametnto Диля полностью игнорировала, предпочитая спрятаться за лицами добросердечной сестры Ванессы, родителей, безразличного Родиона и так далее.
Ей было забавно ощущать равновесие равнодушия, которое постепенно воцарялось, как у множества, множества людей, своим спокойствием, трансформацией духа.
Дух.
Дух всегда находит способ подкачки энергии, преобразования низких частот, но душа… Душа, данная индивидуально каждому из нас… Она – ещё сопротивлялась.
«Это временно, - думал я, - это можно пережить!»
Катерина не открывая глаз, спросила:
- Что ты там все бормочешь, бормочешь?
- Ничего, Катя, отдыхай, - ответил я и поглядел на неё, как она ещё больше уткнула нос в широкий пёстрый воротник свитера, как ветер из окна обдавал ее волосы цвета Тициан.
По мере нашего отдаления от исходной точки магической социализации, по мере продвижения магии выравнивания – энтропии душ человеческих, Катерина становилась все забавное, веселее.
Определённое ею же чувство ее ко мне растворялось, как золото в царской водке, она становилась беззаботнее, неприхотливей в общении.
Мы остановились сначала у Павла. Он был рад нам. И никаких объяснений не требовал по поводу нашего чудного исчезновения.
Нас хорошо накормили, мы беседовали на разные темы, которыми нужно было заполнить время бытия, мы улеглись в мягкие постели и утром отправились дальше.
Катерина не задавала мне вопросов, тревожащих мою душу. И я.
И я с удовлетворением располагал той тщетной стадией любви, которая только раскручивала свой волчок, попеременно падая, и снова отдаваясь в неловкие руки, не ведающие ещё тех ценностей подлинных отношений.
Следующим, мы добрались до Тамары Яковлевны с ее сыном Иваном.
Я наблюдал тот же хмурый взгляд Вани, который по-прежнему был без ума от Катерины.
И ее почти подростковую развязность в мышлении, образчиком девичьей манипуляции со всяким родом мужской особи.
Я знал, что она очень скоро там, на дороге, когда я оставлю ее, встретит отличного парня, так же, как и я спешащего по делам своим, но не имеющим ни в йоту магических склонностей, интереса к тому. Обычным парнем.
Она просто ему понравится, а он – ей. И мораль, и отчёты перед Совестью там будут излишни.
Там будет уже все не важно.
EPISTROFI Катерины, ее особенность, верно, будет служить возлюбленному, который будет беречь ее, как зеницу ока, как собственную жизнь и где-то даже больше, потому что он будет просто, по-человечески любить ее, ревновать ее.
И она…
Я просил выйти Катюшу на несколько минут на том месте, где впервые мы с ней познакомились, объясняя это тем, что мне нужно было поменять масло и прокатить машину в безопасном режиме.
Она, не понимая ничего в механике, покорно вышла и осталась на обочине.
Я сел в «Opel Vectra»  и скрылся из виду.
Долго стоял на месте, потом вышел  и прошёл в поле, глядел на распушённые золотистые пряные колоски пшеницы,  долго бродил, спотыкаясь об огромные земляные комья.
Ждал.
Пожалуй, я ждал того, что вот-вот пронесётся машина с тем избранником, который так же, как я тогда остановится на обочине и посадит голосующую девушку себе в салон.
Так же, как мне Катя будет устраивать непонятные сцены, а, успокоившись и доверившись человеку, сядет и уедет с ним, своей Новой Судьбой, Настоящей Судьбой.
Мне нужно был час, не менее, чтобы она окончательно забыла меня. Магическое действие разложения Pegametnto прогрессировало.
Особенность EPISTROFI теряло власть надо мной. И это хоть как-то успокаивало.
Я щёлкнул ручкой замка «Opel Vectra»  и возвращался назад.
Катя ещё стояла на дороге и голосовала.
Я – не тормозил и старался не глядеть в ее сторону.
В зеркало заднего вида я различил в мимике ее, что она совершенно уже не помнила событий прежних дней.
Равнодушно проведя меня поворотом головы, ждала появления новой легковушки.
В груди моей сомкнуло невыразимой болью, но я терпел, терпел изо всех сил.
 «И струится время, и любовь струится, как песок сквозь пальцы»
Как не кстати «Opel Vectra»  заглох, будто вспомнивший о чем-то.
Я вышел, открыл капот и бессмысленно глядел на пар, валивший оттуда. Потом, придя в себя, открыл багажник, вынул канистру с антифризом, вернулся, выкрутил пробку заливки и принялся за дело.
Скоро мимо меня прошелестели шины «Hyundai Santa», я оглянулся и различил в салоне двух молодых людей, - парня, активно обращающегося к пассажиру, который сидела, прижавшись к стеклу. Это была Катя.
- Ну, и хорошо, - пробубнил я, - и овцы целы, и волки сыты.
Произведя элементарное обслуживание автомобиля, я уселся «Opel Vectra» и провернул зажигание. Тронулся.
И вдруг, как дуновением на меня понесло:
- Макс, послушай! Послушай, Макс, если ты хочешь избавиться от меня. Так ты не думай…  Макс,  если ты хочешь проститься со мной... Я тебя не отпущу. Не отпущу, чтобы ни было. Я люблю тебя, Макс! Я сильно-сильно, Макс, Мак Маг, люблю тебя!
Я затормозил, выключил зажигание, склонил голову на колесо руля и так сидел несколько часов, до самого вечера, не двигаясь, кажется, ни единой мышцей усталого, разбитого  тела, надломленной души.