Логика любви. 3 Вера и Надежда

     У ребёнка нет веры, он зависит от взрослых и перенимает их веру. С кем он поведётся, вырастая, от того и наберётся азов своего  мировоззрения. Бытие будет определять его сознание: учёт окружающей действительности и конкретных обстоятельств будет, с одной стороны, определять выбор его конкретных действий и, с другой стороны, - отшлифовывать его мировоззрение или, если хотите, его культуру.
     Попытаемся, как всегда, оглянуться на природу (больше и оглянуться-то некуда). У братьев наших меньших веры вроде бы и нет. Есть некоторый обмен опытом, сводящийся к принципу «делай как я». Обучающим авторитетом обычно выступают родители, чаще мать. Подрастая, птенец или щенок набирается опыта жизни и от других участников стаи. «Вера» в мать перерастает в веру авторитетам стаи. Набравшись опыта, животное само может стать авторитетом, хотя бы для своих детёнышей. Его вера в себя остаётся с ним всегда, иначе и жить невозможно.
     Собака верит уже не только в себя, но и в своего хозяина – человека. Беззаветное служение ему называют верным. Понятие верности относится и к отношениям между людьми, причём идеальным считается вариант, когда конкретный мужчина верен конкретной женщине, а она – ему, а всё это вместе обзывают любовью. Но до неё мы ещё доберёмся, а пока уместнее порассуждать о вере людей в авторитеты, которые кроме принципа «делай как я» наставляют: «слушай меня и делай, как я велю». Если отец в удачной семье является авторитетом матери, то их ребёнок, подрастая в таких тепличных условиях, от безусловной веры в мать перейдёт и к вере в отца.
     Но мудрость конкретных родителей проблематична, поэтому в обществе имеются другие «отцы» - от «паханов» до «отца небесного». Святое место Веры не бывает пусто. Свои ниши в этой иерархии веры занимают всевозможные пророки, чудотворцы, волхвы, шаманы и прочие колдуны. Этих «всезнающих» всегда и везде хватало, только давай верь. «Была бы шея…», и шеи находились, да сколько! Большинство населения. Особенно, если дело веры было поставлено по государственному принципу, широко и основательно.
     Если в пару к вождю племени подходил почти любой шаман, то «должность» этого духовного авторитета могла передаваться по наследству, как и должность силового авторитета. На более высокой ступени общественного развития стала заметна конкуренция силовой и духовной власти, вплоть до их независимости: «Волхвы не боятся могучих владык, и княжеский дар им не нужен». Успешно конкурировать мог уже не сын колдуна, а его талантливейший ученик. Возникшие колдовские «школы» конкурировали уже между собой, это привело к монополии конкретных конфессий в конкретных государствах, к сращиванию ветвей власти.
      Штатные психотерапевты в специальных одеждах под страхом кары в случае неверия загоняли детские умы в безвыходный лабиринт некоей красивой фантастики, где единственным спасательным кругом становился принцип «не выделяйся», делай как все: тяни лямку и слушайся бога и кесаря, а главное – их  наместников. И только потом: почитай отца своего и мать свою, не укради, не прелюбодействуй и т.д. по списку, возникшему раньше супер-сказки. А потом список удлинялся: делай то и это, и то не забудь, и другое… И можешь быть уверен, что тебе не удастся соблюсти все наши посты и запреты, а потому ты грешен, покайся и будь всегда покорным нам, священникам. Мы всё про тебя знаем: и что было, и что будет, и всё, что у тебя на душе. Так что не дёргайся, смирись. Знай, что как бы высоко ты ни взлетел, - ты всё равно полон пороков и зла. Молись во искупление и клади монеты на наш алтарь. Ты наш раб.
     Конечно, каждый волен выбирать. Но свобода совести граждан находится в зависимости от власть предержащих. Кто наводил, например, статистику, какой процент населения мусульманских стран отказался от веры в Аллаха, отрёкся от него? Наверняка подавляющее большинство старается не выделяться. Грешат помаленьку да потихоньку, но от Веры не отрекаются, ибо не хотят быть изгоями, проклятыми. На страхе и держится вся эта Вера, созданная лишь для поддержки власти, для традиционной простоты общественного устройства, где личность унижена, растоптана.
     Религию с головой выдаёт взаимная неприязнь конфессий, лишь с появлением свободных СМИ вынужденных стать взаимно вежливыми и отказаться от вечных войн друг с другом: крестовых походов, газаватов и прочих «варфоломеевских ночей». Но где был костёр – там остались угли, натянутость взаимоотношений сохранилась. 
     Да и взаимоотношения духовной и светской власти напоминают красивую форму с дурным содержанием: снаружи лоск, благочиние, взаимная вежливость, политическая мудрость, а внутри – тайны, склоки, зависть, корысть, весь набор анти-заповедей (где зачёркнуты все «не»). Клан посвящённых в безбожность властителей обычно прикормлен и связан по рукам и ногам, а на «отвязавшихся» находилась управа.
     Одним из условий сохранения своего господства было выполнение религией своей первичной функции, психотерапевтической: декларирование учёта личного интереса любого из паствы и частичное выполнение этой декларации. Ряженые психотерапевты отвечали чаяниям большинства, ведя душеспасительные беседы с прихожанами и отвечая на мучившие их вопросы. Но некоторые вопросы заводили в тупик священников, в таких редких случаях они вели себя стандартно: объявляли богохульством и вопросы высокого порядка, и поведение сомневающихся.
     Религия определяла – что допустимо, а что недопустимо, брала на себя прочерчивание границы между добром и злом, намечала на этой границе некоторые исключительные участки – дни постов и дни празднеств, время скорби и время допустимых оргий, а по сути – оставляла своим овцам свободу лишь на коротком поводке своей власти. Беря Культуру себе на службу, религия держит её в жёстких границах. Такая Вера хоть и даёт Надежду на спасение и сохранение (то есть на выживание), но ставит условия – если будешь служить богу и кесарю, служить верно, как раб, как пёс – только тогда у тебя будет Надежда.
     Культура, как технология выживания, мудрее любой официальной Веры («на бога надейся, а сам не плошай»), она и без костылей религии даёт Веру. Веру если не в вечную жизнь, то в продлённую в детях, даёт Веру в достижимость удачи («кто хочет – тот добьётся, кто ищет – тот всегда найдёт»).
     Надежда – это та же вера, но более конкретная, прикладная, что ли. Если обратиться к природному первоисточнику надежды, то это, наверное, интуитивное чувство удачи: да, допрыгну, одолею; или – нет, не одолею, не допрыгну. Это как бы оценка своих способностей перед выбором конкретных действий. Рождённая верой, надежда, в свою очередь, является источником терпения, упорства в достижении цели выживания, источником труда.