Глава 19. Образование

 Ровно в 12 часов из-за трансформаторной будки вышел Капитан ****ов с близнецами на руках. Быстро выпив стакан, угрюмо насупился.
После долгих расспросов, Капитан ответил, что задумался об образовании близнецов.

-Не рано ли?-поинтересовались мы.

- Да нет, не рано. В самый раз!

И поведал нам одну историю, что приключилась с другом его друга.
Максим Андреевич Кругляков, бывший токарь с завода, работал как проклятый, чтобы выучить сына. 
Тот стал дипломатом, женился, уехал с женой за границу и больше не вернулся, оставив деду своего малолетнего сына. Дед стал воспитывать внука с тем же рвением, но времена изменились в худшую сторону, и дед вынужден был браться за всякую работу. 

С утра до  вечера он точил  болванки на станке, которые раньше были нужны для военной промышленности, а теперь их сразу после изготовления, грузили на самосвал, и  директор завода с секретарями партийной и комсомольской организаций, втроем, везли болванки в пункт приема металла,  продавали их, и болванками же  умудрялись выдавать зарплату рабочим, намекая, что вскоре они будут таким выгодным эквивалентом успешности, что получающие их не найдут слов, чтобы отблагодарить благодетелей, а Чубайс со своими ваучерами обрыдается.

После завода дед из последних сил, волоча за собой саночки с болванками, полз в художественный институт служить  натурщиком, где его, похожие на  обглоданные, берцовые кости, засохшие ребра и слипшийся от голода зад, пользовались колоссальным успехом у  мастеров школы реализма.

  Отлежав голым на холодном столе и немного отдохнув, он уже мчался на Казанский вокзал чистить туалеты  и петь под гармонь песни, которые были близки населению:

Меня травили с детства коммунисты-
Учусь, накормлен ли, здоров?
А я мечтал быть деловым капиталистом.
Теперь пасу у Безголоева коров.

 Под утро успевал разгрузить пару вагонов на Кунцево-товарной. Внук рос на удивление послушным и талантливым. Поскольку образование еще не захватили успешные менеджеры, Максиму Андреевичу удалось пристроить внука в хорошую школу, и одновременно в музыкальную, бесплатно.

Успехи внука и его трудолюбие позволили быстро  освоить школьную программу, прекрасно играть не только на рояле, но и на гитаре, трубе и гобое, прекрасно знать сольфеджио, но и долбить  наизусть все этюды Черни с закрытыми глазами  в столь юном возрасте. В школе он был первым, кого посылали на олимпиады за победой по любым предметам, а сочинения зачитывали   во всех школах, как эталон.

Казалось, что впереди его ждет успех в любой области, какую тот выберет. Но когда все школы он закончил, все оказалось несколько иначе, хотя у парня на груди висели золотые медали, и  хранилось много дипломов за  победы в олимпиадах. В обычные вузы брали, но он туда не хотел- ему хотелось учиться  в лучших вузах страны, а тут он уткнулся словно в стену.

На конкурс Чайковского не прошел даже на просмотр, в Литературном сказали, что нет стиля. В МГУ и МГИМО даже документы не приняли. И как не бился- все впустую. Еще сильнее страдал дед от того, что  видел как мучается внук, а он ничем не мог помочь. И еще дед очень хорошо знал, чем это может закончиться в будущем- невозможность заниматься любимым или просто интересным делом, выкосило пол района, оставив на земле кучу шприцев и разбитых бутылок.

 И тут его друг посоветовал Максиму Андреевичу обратиться к целителю во втором поколении, а мудрецу в шестом, Седрику Мудяеву из Подольска. Уж если этот не поможет, то уже и некому.
 
Добравшись к вечеру до Подольска, дед все проклял, но вспомнив, что все философы древности вообще жили *** знает где, успокоился. Нашел на окраине дом, поднялся на третий этаж и позвонил в дверь.
Ее открыл какой-то мелкий азиат и провел его в комнату. Вся комната была в коврах, на полу лежал цветастый матрас, на котором сидел философ и мудрец Мудяев.
  Это был толстый человек с раскосыми глазами, голый по пояс, в шароварах. Вокруг висели колокольчики и разная атрибутика, характерная для лавок кришнаитов, пахло благовониями.

Одной рукой Мудяев указал деду сесть на пол напротив, пальцами другой, потерев их друг о друга, намекнул на мздищу. Максим Андреевич резко спустил портки-  между тощих голых ног висел кулек. Дед его отцепил, развязал и отдал деньги философу. Тот презрительно бросил их в угол и приготовился слушать. Когда Мудяев узнал все, что ему было нужно, он вытащил из-под матраса шахматную доску, раскрыл ее и, положив перед дедом, начал разговор:

  -Знаешь ли ты, о мудрейший, что будет, если на одну клетку положить зерно, на вторую два зерна, на третью четыре и так увеличивать количество зерен на каждую следующую клетку вдвое? Нет? Не знаешь?   Так я тебе растолкую,  о мудрейший. Если все время удваивать, то на последней клетке получаем 1.2 триллионов тонн пшеницы. Теперь ты понимаешь, почему твоему внуку ничего не светит, о мудрейший?
Дед ничего не понимал- какое отношение мог его внук иметь к триллионам тонн пшеницы? Видя это, Мудяев достал  из кармана шаровар мешочек с зернами и начал разъяснять поникшему Максиму Андреевичу:

  - Вот смотри, о мудрейший! Я кладу на первую клетку зерно. Представь на минутку, только в своем воображении, что это зерно , ну например, поэт Михалков. Тогда на вторую мы смело кладем двух его сыновей. Но вот на третью мы кладем уже не четыре , а больше, ибо плодятся они лучше , чем в этой загадке.

И куда же они пойдут учиться и работать, о мудрейший? Правильно, туда же, где учились и работали их родители. И заметь, им никто не помогает! А кто им может помочь? Да вообще некому! Просто талантливы очень! Добавь сюда еще жен, которые отнимут рабочие места в других областях, любовниц- люди то живые! Конечно, заставить всю доску только этими очень много времени понадобиться.

Но вот я кладу, о мудрейший, на другую клетку в другом конце доски зерно, ну, например, условного Бондарчука. Сколько мне класть на вторую, о мудрейший? Ты прав, о гениальнейший, две! А дальше? Правильно! И все дело в таланте! А кто им поможет? Да вообще некому!

А условных Табакова, братьев Янковских добавить? Нет, не хочешь? Смотри, это только одна область,  а уже набирается. Вот я рядом ставлю еще одну доску,  условную “эстраду”, вот зерна готовлю.

 Сейчас , о мудрейший, кладу условную Аллу Борисовну-  опаньки, смотри как поперло! А я по бокам еще условных Маликовых с Пресняковыми накидаю- смотри как забурлило!

И опять повторюсь, все дело в таланте, не завидуй. Кто им поможет? Да вообще некому! А смотри, сколько в мире этом, о мудрейший,  досок- то этих! Вот доска для медицины, вот генеральская доска, а это доска для чиновников. И легионы их таких.

Нет только шахтерских досок, рабочих, учительских нет - чего нет, того нет! Правда директорские есть, но это маленькие такие, с магнитиками, в поездах на таких пенсионеры играют, но мы их рассматривать не будем. И вот ответь мне, о мудрейший,  ты видишь на этих досках своего внука? Нет? Вот и я не вижу, даже на той, на которых в поездах играют.

  Максим Андреевич потеряно встал, подтянул портки, и молча вышел от философа Мудяева.