Восемь октав

                        
   Не знаю, кому как, но мне Бог не дал мало — мальски приятного голоса. Да и слуха нет — про таких в народе говорят, что ведведь на ухо наступил. Ведмедь, так ведмедь… Но, уверяю вас, петь люблю. Как заскриплю, подобно не смазанным воротам, все домашние только ухи затыкают и двери поплотней затворяют. Видно не бум — бум в искусстве. Но это их дела.
   Да-а-а, признаюсь по секрету, хоть и люблю петь, но ни одной песни до конца не знаю, так, один куплет, ну-у-у, от силы два. Да разве в этом дело, когда душа поёт и ищет простора…
    Давеча, буквально вчера, собрались мы с соседом Старый год проводить — надоело под домашним арестом сидеть, до того грёбаный коронавирус вымотал, что нет ни каких сил.
   Чтобы его проводить и не ошибиться, за стол сели пораньше. И пошло — поехало. Вначале всё было чин — чином, да и самогонка оказалась уж очень забористой. Вообщем к двенадцати были готовченко — почти…
   С горем пополам выслушав речь президента и лихо опрокинув очередную стопку, решили приобщиться к прекрасному и вечному, или как там, может наоборот — шут его знает…
   Пел Димаш Кудайберген…
   — Василий… — едва выдавил соседушка (Будем знакомы! Меня Василием кличут. Ну, а зная мой весёлый характер — Васьком), — Здорово поёт парнишка, какие коленца выкидывает! Я слышал, что у него аж — но шесть октав… Правда я не знаю, что это такое, но точно шесть.
   — Ну-у-у-у… — уставился я на соседа, — Ну и что с того?…
   — Как что?!… Ты ведь тоже поёшь. Каждое утро в саду соловьём заливаешься.
   При упоминании соловья, он явно хмыкнул.
   — Может выдашь чегой нибудь… Если надобно, то я подсоблю. Только давай по рюмашке хлопнем, чтобы горло смочить, а то на сухую не очень поётся. Я даже слышал, что наши «звёзды», тоже так делают.
   Я согласно кивнул — мол не дурак — читал. Промочили… Потом ещё и ещё… Пора браться за дело.
   Пел я долго и громко. Старался всю разомлевшую душу в песню вложить. Иногда так мощно, что ухи у соседа в трубочку сворачивались. Вы наверное сами в детстве пробовали петь, так, чтобы голову в пустую объёмистую, желательно металлическую засунуть и, изо вей силы. То — то…
   Затем, мой голос едва — едва верещал, осторожно скребясь у самой калитки моей лужёной глотки. Верещал так, что не только у соседа, да и меня самого, навернулись скупые слёзы, которые я мужественно и незаметно смахнул лёгким движением своей длани, то бишь правой руки.
   Сосед отчаянно мотал кудлатой головой из стороны, в сторону, пытаясь попасть в затейливый такт песни. 
   В самом конце, мой голос взлетел на невообразимую высоту и там растворяясь, подобно утреннему туману — затих.
  — Ну как?… — уставился я, тяжело переводя дыхание, — Получилось?
   — Во-о-о-о!… — восторженно показал большой палец мой собутыльник, — Куда Димашу до тебя… Ни как не меньше семи октав! Мне кажется, если накатим ещё по одной, то ты и восемь осилишь…
  — Давай...