Король мечей - глава тридцать четвертая

***
Васильково-синие глаза сузились, и Пьеру захотелось сжаться в комочек под этим взглядом.
– Может, хватит за мной идти, как собачка? – Жанна смотрела на него через плечо. – Поперек горла уже.
Она опустила на землю увесистый мешок с морковью, который несла на спине, и остановилась, переводя дыхание. Воздуха не хватало, сердце колотилось так, что она чувствовала его удары каждой жилкой.
– Я нанялся в городскую стражу, – выпалил Пьер. – В Гавр. Эмиль, новый командир тамошних стражников, меня немного знает, – Пьер невольно приосанился. – Он обещал меня подучить и устроить в гарнизон.
Жанна, не отвечая, осторожно наклонилась за мешком. Темнота в глазах отступила, сердце забилось немного ровнее и спокойнее. Правда, в мешок словно добавили тяжести, но до дома, точнее, до изгороди и калитки, оставалось всего несколько ярдов.
– Знаю, почему ты от меня нос воротишь. Прослышала уже, что он приедет, да? Точно, прослышала.
Жанна снова промолчала, но насторожилась и чуть замедлила шаг, словно под тяжестью мешка. Она уже слышала, да. Слышала мельком, когда была сегодня в замке – любимая охотничья собака Бернара Вексена сильно распорола лапу, и Вексен послал за отцом Жанны, а тот взял с собой дочь, чтобы она помогла подержать пса. Там-то Жанна и узнала, что Робин приедет во Францию. И не просто во Францию, а сначала именно сюда, в замок Вексенов. Она услышала это краем уха, когда хозяева замка говорили об охоте и о дичи, которую разрешено добывать в лесах. Разговор тут же ушел на другую тему, и, как Жанна ни прислушивалась, о Робине больше не было сказано ни слова. Но она не могла ошибиться, ей не могло померещиться.
Значит, он правда приедет. Сердце снова тяжело ухнуло, мешок с морковью словно придавил девочку.
– Ага, застыла, – Пьер хмыкнул и подошел ближе. Жанна не отстранилась, потому что у нее не было сил. Она осторожно обернулась к парню – он мог узнать что-то от своей матери, которая почти постоянно находится в замке. Но разговаривать с ним Жанна не хотела, поэтому просто молчала. Она знала, что Пьер все выпалит сам. Так и получилось. Он подошел еще ближе, но остановился, словно оцепенев под ее взглядом.
– Ты слишком-то не радуйся, он всего-то на день-другой тут покажется, а потом уедет вместе с господином Вексеном. Да он тебя и забыл давно.
Жанна прикусила губу, но поздно – слова словно вырвались сами:
– Вот уж нет. Он не из тех, кто забывает. А я не из тех, кого можно забыть.
– Ха! Знала б ты, что он ни одной непотребной девки в пути не пропускает!
Девочка фыркнула, и что-то в ее лице вдруг разъярило Пьера.
– А что ты так ухмыляешься? – рявкнул он и вдруг, бросившись к Жанне, схватил ее за плечи. Она попробовала высвободиться, но Пьер держал ее, словно в тисках.
– Что ты ухмыляешься? – повторил он. Жанна выронила мешок и стояла, не отвечая Пьеру ни слова.
– Ты спала с ним, да? – закричал он. – Господи, какой же я дурень! Я столько лет из кожи вон лезу, чтобы ты меня заметила, а ты под него за неделю подстелилась!
Пьер стиснул девушку, встряхнул ее и резко приложил спиной к изгороди.
– Не говоришь со мной, да? В упор меня не видишь?

Жанна пробовала ответить, но у нее перехватило дыхание, и она просто ловила ртом воздух. В ярости Пьер не сразу заметил, что она не может вдохнуть. Он еще несколько раз встряхнул ее и только потом обратил внимание, что лицо Жанны побелело, а губы стали лилово-синими.
– Что с тобой? – растерялся он, но девочка уже не могла ответить. Жанна попыталась поднять руку, чтобы поскорее ослабить завязки плаща у горла и ленту на платье на груди, но ей не хватило сил – рука только дернулась и тут же повисла.
– Жанна! – закричал Пьер, подхватывая ее. Он поднял девочку на руки, открыл калитку, влетел во двор и бросился к дому, надеясь, что отец Жанны сейчас там. Но внутри никого не было. Пьер заметался, не зная, что делать, и наконец со всех ног кинулся к дальнему краю деревни, к маленькой глиняной лачуге, где жила старая знахарка Мадлен. Рыжие пряди Жанны прилипли к его лицу. До жилища старухи было совсем недалеко. Пьер чувствовал, что девочка уже не дышит, но боялся поверить в это. Должны же быть у знахарки какие-то средства. Может, еще не поздно.
Домик Мадлен стоял на отшибе, никакой изгороди вокруг не было, и Пьер сразу бросился к двери. Он не мог постучать кулаком, потому что держал на руках Жанну, и поэтому несколько раз отчаянно ударил доски носком сапога. Внутри лязгнула щеколда. Дверь распахнулась, и Пьер увидел в проеме темную фигуру старой знахарки. Мадлен бросила на него и на Жанну лишь один быстрый взгляд.
– Ты напрасно так ломишься, – тихо сказала она. – Поздно.


***
Под таким ливнем и ветром ночевать в лесу, конечно, не стоило, но Робин понимал – денег впритык, и если он позволит себе ночлег в тепле, то потом ему вряд ли хватит, чтобы заплатить за переправу. Тем более еще придется ехать от Лидса до побережья. Очень неблизко. Он уже пожалел, что решил добраться от отца Тука до верзилы Джона за два дня, с одной ночевкой. Не надо было так спешить, – но Робин не стал щадить ни себя, ни коня. Какое-то время ему еще мерещился вой Зигфрида Мазера и облепленное муравьями тело, но он быстро выкинул Мазера из головы. Вот теперь-то Ясмина точно была бы довольна.

Погода испортилась еще в первый день, как только он уехал, оставив привязанного торговца. Хлынул ледяной дождь, поднялся ветер, стало по-настоящему холодно. Несколько часов Робина спасал плащ, но в конце концов даже дорогая, прекрасно выделанная кожа промокла насквозь и отяжелела. Надо было попроситься на ночлег в каком-нибудь крестьянском доме в придорожной деревне, – но эта мысль пришла слишком поздно. Деревни попадались редко, последнюю он давно проехал, и впереди, похоже, ничего не было. Да и кто пустит в такую темень незнакомого путника? Робин понял, что надо устраиваться в лесу. Ему повезло – лес здесь был уже не только из берез, дубов и лип. Здесь уже начали попадаться сосны и ели, и он своим кошачьим зрением разглядел в темноте поваленную сосну. На одну ночь дерево могло послужить вполне сносным укрытием. Дождь не утихал, и Робин прекрасно понимал, что любое подобие крыши если и защитит его, то всего на пару часов. Ну хоть что-то. Может, к тому времени и ливень стихнет, хотя не похоже. Он наломал сырого лапника и веток, кое-как устроил крышу, набросил сверху свой вымокший плащ. Дождь пока не просачивался.

Робин постелил остатки лапника вниз, развел по бокам два небольших безопасных костерка в ямках, отвел коня к ручью, а потом попытался согреться, устроившись на лапнике между двух костров. Но даже близость огня не помогала – Робин чувствовал, что силы у него словно разом кончились, и, несмотря на два костра по бокам, его трясло от холода. Ничего. Надо только перетерпеть завтрашний день – а там он уже доедет до верзилы Джона и переночует в сухости и тепле. Он вытянулся на лапнике, почувствовал, что все тело начинает ломить, и закрыл глаза, надеясь, что удастся подремать до того, как ливень просочится сквозь кое-как сделанное укрытие. В кожаной фляжке было немного вина, в тряпичном свертке оставалась половина толстой ржаной лепешки и большой кусок сыра. Робин допил вино, но сверток с едой не стал даже разворачивать – есть совсем не хотелось, несмотря на то, что с завтрака у отца Тука прошел целый день.

На рассвете он снова двинулся в путь. Дождь не прекращался, казалось, что холодный воздух пропитался водой и отяжелел от сырости. Робин боролся с собой весь день, надеясь, что у него все-таки хватит сил доехать до Лидса, но к вечеру признал – нужно искать ночлег где-то поближе. И в тепле. На вторую ночь под дождем его не хватит. Тело ломило еще сильнее, зубы клацали от озноба, сил совсем не осталось. Он вспомнил, что недалеко от Лидса, чуть в стороне, в Кирклисе, есть цистерианское приорство. Вроде женское. Но разве могут монахини отказать в помощи еле живому путнику?
Уже начало темнеть. Робину повезло – на безлюдной осенней дороге он встретил крестьянскую повозку, запряженную мулом, и хозяин повозки подсказал ему дорогу. Не попадись эта телега навстречу – вряд ли он сам нашел бы путь. Когда он наконец подъехал к воротам приорства, был глубокий вечер. Дождь так и хлестал. Робин спешился, чувствуя, что с него рекой льется вода, и осторожно постучал в ворота. Потом, подождав немного, постучал снова.
Он не услышал шагов, но увидел мелькание огня за оградой. Потом створка ворот приоткрылась, и в проеме появилась старая монахиня. В руке она держала небольшой факел, и Робину показалось, что монахиня в любой миг готова ткнуть этим факелом в лицо незваному гостю.

– Это женский монастырь, – прищурившись, сказала она вместо приветствия.
– Я знаю. Но вы же не откажете путнику в ночлеге? – Робин постарался улыбнуться, но сам чувствовал, что у него скорее получилась кислая усмешка.
– Куда и откуда вы едете?
– Из Ноттингема в Лидс.
– Мы в стороне от этой дороги.
– Да, – Робин кивнул, соглашаясь. – Пришлось немного отклониться. Сил добраться до Лидса у меня совсем нет.
– Вы, похоже, и правда еле на ногах стоите.
Он снова кивнул.
– Ждите здесь. Я позову нашу приорессу, и она решит, что делать, – монахиня развернулась и направилась к каменному зданию. Створку ворот она закрывать не стала, словно понимала, что путник без разрешения не войдет внутрь.
Огонек факела скользнул по темному двору и исчез – видно, монахиня вошла внутрь. Робин ждал, держа пегого коня под уздцы. Сил совсем не было. Он прислонился к изгороди и закрыл глаза, но услышал голоса и снова увидел огонек факела. Старая монахиня, как и обещала, возвращалась и вела с собой приорессу. Робин еще издали, как только стали четко видны силуэты, понял по движениям, что настоятельница – совсем молодая женщина. Высокая, статная, очень стройная. Даже широкая сутана не могла скрыть ее величественной осанки. Женщины подошли почти к самым воротам, старая монахиня протянула руку, указывая на путника, приоресса подняла голову, и Робин наконец увидел ее лицо. Приоресса обители в Кирклисе была настоящей красавицей. Нежные правильные черты, длинные ресницы, мягкая трогательная улыбка… Волосы настоятельницы прятались под покрывалом, цвет глаз в темноте трудно было разглядеть, но Робин знал, что волосы у нее светло-пепельные, а глаза – небесно-голубые. Десять лет назад она считалась первой красавицей Ноттингемшира, и с тех пор, кажется, стала еще красивее.
Приоресса быстро обернулась к старухе:
– Ступай, скажи, что я велела быстро затопить внизу. Устроим его там. Иди, я справлюсь. Только позови сестру Агату, она умеет обращаться с лошадьми. И оставь мне факел.
Она выждала, когда монахиня отойдет подальше. Шагнула вперед, осторожно держа факел в стороне.
– Робин. Я знала, все эти годы знала, что еще увижу тебя. Как ты меня нашел?
– Случайно. Я не доставлю тебе хлопот, Марион. Переночую и уеду.
– Господи, ты же весь горишь. Что случилось?
– Ерунда. Отлежусь ночь в тепле – и все будет прекрасно.
– Идем. За коня не беспокойся, сестра Агата о нем позаботится. Вон она уже идет. И не называй меня этим именем при других.
– Не буду, – кивнул Робин.
Марион привела его в небольшой закуток на первом этаже каменного здания. Похоже, здесь обычно размещали случайных путников или посыльных, которым приходилось оставаться на ночь. Внутри было холодно, небольшой очаг только что растопили, и промерзшая комнатушка еще не успела прогреться. Марион воткнула факел в крепление на стене, потом зажгла лампу.
– Ты весь мокрый. Насквозь.
– Ага.
За прошедшее время ее красота ничуть не померкла. Даже наоборот – стала ярче и изысканней. Они не виделись десять лет, значит, Марион сейчас двадцать семь. Столько же, сколько было Ясмине.
– Ну-ка ложись, сейчас согреешься. Настой, чтобы сбить жар, у нас есть, даже готовить не надо, – Марион посмотрела на Робина. Теперь, при свете факела и лампы, было видно, какого удивительного цвета у нее глаза. Светло-голубые, очень яркие.
– Что-нибудь еще тебе принести?
– Не надо, спасибо.
– Ложись. Сейчас вернусь с настойкой. И надо будет пустить кровь, – Марион мягко улыбнулась, голубые глаза заблестели. – Собью жар, хоть уснешь нормально.
– Да не беспокойся так. Просто отогреюсь, и все.
– На тебя смотреть страшно.
Она исчезла за дверью, но вскоре вернулась. Робин, который уже успел стянуть с себя всю мокрую одежду и забраться под покрывало, увидел у нее в руках глиняный флакон, большую плошку и тонкий, очень острый инструмент, похожий на копье. Точно такой же был у отца Тука, он рассказывал, что купил его, когда учился в Салерно.
– Устроился? – она снова улыбнулась. – Давай руку.
Марион быстро перетянула ему руку лентой чуть выше локтя, поставила рядом на пол большую плошку. Острый инструмент блеснул в свете факела и лампы.

http://proza.ru/2021/01/05/797