Внук адмирала в ледовом плену Глава 1. Море Ледяно

Аборигены Ямальской тундры в течение полутора веков передавали из уст в уста легенду о спасении оленеводом Сейчем Сэротэтто команды моряков с корабля, погибшего во льдах Байдарацкой губы Карского моря.
      Сенсацией стало обнародование потомками Сейча документов, подтверждающих достоверность тех давних событий. Владимир Тангович Сэротэтто (1960 г.р.) передал в Ямальский районный музей шкатулку с документами капитана шхуны "Ермак" – начальника экспедиции Павла Павловича Крузенштерна (1834-1871) – и фотографии царственных особ.
       Высказывались различные версии гибели шхуны и появления шкатулки в чуме рядового оленевода-кочевника. Как его наследники смогли сохранить тайну сто пятьдесят лет, в то время как в России происходили одна за другой смены государственных формаций. В недоумение привели и появившиеся в чуме фотографии императора Александра II и его супруги Марии Александровны, датированные 1874 годом.
       Чтобы понять, каким образом Павел Павлович Крузенштерн – внук знаменитого мореплавателя Ивана Фёдоровича Крузенштерна (1770-1846) – попал на Ямал, следует начать рассказ с истоков событий, предшествующих гибели шхуны "Ермак".



   1 августа 1862 года шхуна «Ермак» покинула деревню Кую на Печоре, где она семь лет находилась на отстое. На следующий день моряки увидели Северный Ледовитый океан. Их путь лежал на северо-восток, к проливу Югорский Шар и дальше в Карское море, в которое на протяжении последних тридцати лет не проникало ни одно судно.
       Когда экспедиция находилась около Болванского Носа, наплыл густой туман. С большими трудностями в течение трех дней шхуна, искусно управляемая Крузенштерном-внуком, пробиралась между мелями. Затем разыгралась непогода. Ветер усилился. «Ермак» укрылся за Черной Лопаткой, ожидая, когда стихнет буря. Дождь лил как из ведра. Раскаты грома сотрясали воздух. Зловеще сверкали молнии. Штормовой ветер на тысячи голосов завывал в снастях шхуны. «Волнение было столь велико, что поддавало почти до марсов», – вспоминал об этих днях Крузенштерн.
       К утру 10 августа буря унялась, и «Ермак», пользуясь ровным ветром, покинул укрытие. В тот же день впервые встретился мелкобитый разреженный лед. Вечером «Ермак» выбрался на чистую воду и отдал якорь у острова Варандея. Здесь экспедиция в ожидании благоприятного ветра простояла три дня.
       14 августа в 3 часа дня экспедиция достигла Югорского Шара. В проливе, в особенности под берегом, густой массой держался лед. Крузенштерн спешил. Ему хотелось до наступления ночи выйти в Карское море. Часто измеряли глубину. Лот, снабженный храпами, не только удачно добывал грунт, но нередко приносил с морского дна ракушки, крестообразных и звездообразных моллюсков, которых Крузенштерн собирал и хранил в банках со спиртом.
       В 7 часов открылось Карское море. Насколько мог видеть глаз, оно было заполнено ледяными полями, среди которых возвышались подобные горам торосы. Крузенштерн приказал подойти к берегу Вайгача и отдать якорь. Он рассчитывал дождаться здесь рассвета. Место стоянки казалось капитану удачным. Оно было защищено от ветра и незаметно было сильных течений. Однако спокойствие оказалось непродолжительным. «Вода стала прибывать, – писал Крузенштерн, – и сделалось весьма сильное течение из океана в Карское море; оно доходило до 4 узлов. Лед начал валить огромными массами через Югорский Шар. Мыс, на защиту которого мы сначала надеялись, вовсе не отводил льдин, течение огибало этот мыс, а с течением и лед. От первого же напора этого льда шхуну стало дрейфовать и отнесло на четверть мили, пока, наконец, мы не успели отделаться от льдины. Минут через десять другая льдина подхватила и понесла шхуну».
       Командир приказал поднять паруса. Маленький экипаж действовал быстро. Прошло несколько мгновений, и корабль оделся парусами. Выбрали якорь. Но ветер был весьма слабый. Течение несло судно к высоким торосам, что виднелись на востоке в Карском море. Огромная льдина подхватила державшийся за шхуной бот «Эмбрио» и увлекла его за собой. В продолжение нескольких минут в тумане виднелась мачта и затем исчезла. Со шхуны, окруженной льдами, не могли помочь товарищам, попавшим во власть льдов и течений. С трудом Павел Павлович вывел шхуну из потока льда на середину Югорского Шара, где лед был, не так сплочен, как под берегом Вайгача.
       До рассвета шхуна оставалась на якоре. Одна за другой налетающие льдины сносили ее на восток. Казалось, она не выдержит жестоких ударов. 15 августа судно снялось с якоря и направилось к острову Сокольему, расположенному вблизи материка. Крузенштерн надеялся отыскать удобную и безопасную стоянку. Однако, когда экспедиция была в четырех километрах от цели, ветер внезапно стих. Паруса безжизненно повисли. Шхуна оказалась во власти льдов, которые течением несло из Баренцего в Карское море. Надо было принять решение, от которого могла зависеть судьба экспедиции и жизнь людей. Стать на якорь в потоке несущихся с большой скоростью льдин или вместе со льдом и течением пуститься на восток? В том и другом случае судно и люди на нем подвергались серьезному испытанию. Лед мог или повредить шхуну, или раздавить ее совсем.
       В то время, как командир предавался грустным размышлениям, вахтенные заметили в море парус исчезнувшего бота. Маленькое суденышко пробиралось к Югорскому Шару. Крузенштерн, пользуясь тем, что ветер немного засвежел, приказал идти навстречу боту. Вскоре суда встретились. Бот в памятную ночь на 15 августа получил большую пробоину выше ватерлинии. Словно скорлупку, его «носило и терло всю ночь». И командир бота унтер-офицер Короткий и четверо его помощников показали себя молодцами.
       С фок-реи увидели неширокое разводье, которое имело направление на север, затем поворачивало на восток и уклонялось к югу в направлении материка. Капитан  рассчитывал этим каналом чистой воды добраться до удобной якорной стоянки, где бы можно было подождать улучшения ледовой обстановки. Но прошло несколько часов, и надежды рухнули – разводье заканчивалось высокой стеной льда. Решили вернуться в Югорский Шар и подняться до Карских Ворот. Но при слабом ветре шхуна едва преодолевала сильное встречное течение из Югорского Шара. Тогда спустили шлюпки и решили буксировать шхуну с их помощью. Но и эта попытка оказалась безрезультатной. Лед окружил судно. Сплоченность его все увеличивалась. Вскоре не осталось ни одной полоски чистой воды. Шхуна вместе с большой льдиной дрейфовала к северо-востоку, между тем как бот «Эмбрио», благодаря своим небольшим размерам, сумел продвинуться ближе к материковому берегу.
       Наплывший туман рассеялся только утром 16 августа, и то ненадолго. В это время со шхуны заметили на юго-западе, километрах в пяти, бот «Эмбрио». Но снова появился туман, он держался два дня при полном штиле.
       Когда прояснило, то моряки «Ермака», к немалому своему огорчению, обнаружили, что разлучились со своими товарищами на боте, у которых имелся всего лишь двухмесячный запас продовольствия.
       Крузенштерн еще не хотел признавать, что его судно попало в ледовый плен. Он приказал поставить все паруса, надеясь, что шхуна носом раздвинет льдины и пробьется к чистой воде, Павел Павлович в этот день записал горькие строки в своем дневнике: «Наши усилия были бесплодными, не подвинули шхуны ни на один шаг, и я опять прикрепился к тому же месту».
       «Ермак» продолжал дрейфовать вместе со льдами. На юге и юго-востоке виднелась береговая линия материка. Крузенштерн и его спутники были спокойны, занимались корабельными работами, промеряли глубины, брали пробы грунта с морского дна, определяли местоположение корабля.
       21 августа начались подвижки льда. «Некоторое время я думал, – писал Крузенштерн, – что нас раздавит совершенно, но ледяные горы, столкнувшиеся за кормою и перед носом шхуны, спасли нас, хотя и оставляли нам свободным лишь небольшое пространство. Шхуну совершенно накренило льдом на левый бок, но не причинило важных повреждений».
       На следующий день сжатие льдов возобновилось. Со страшным грохотом и треском льдины громоздились друг на друга. Шхуна неожиданно содрогнулась всем корпусом от сильного толчка, за ним последовал еще более сильный удар. Обшивка трещала и лопалась. Капитан ожидал, что в любое мгновение судно может быть раздавлено, и распорядился о том, чтобы спустить на лед шлюпки, бочку масла и 4 бочки соленого мяса. Однако сжатие прекратилось. Полил дождь, который к вечеру сменился снегом. Поднялся ветер, и в снастях «Ермака» на разные голоса завыла полярная вьюга...
       Один из участников экспедиции на «Ермаке» следующим образом описывал первые дни пребывания в ледовом плену: «Гигантские льдины стеснили так шхуну со всех сторон, что она не могла никуда подаваться, трещала и стонала всеми пазами. Луч зрения ограничивался одним твердым непрозрачным льдом и при этом царствовал мертвый штиль. В первые дни своего безвыходного положения мы не падали духом, надеясь, что наконец лед раздвинется и откроет нам выход или перед носом или перед кормою, — но тщетно. Вместе с массою окружающего льда течение постоянно несло нас к северо-востоку. Уже шпангоуты судна начали сжиматься, так что из 21 фута шхуна сделалась шириной 19 фут. Страшен был стон и треск судна среди окружающей нас тишины в природе».
       Шхуну несло все дальше и дальше на восток. Подвижки льда не прекращались, каждый час можно было ждать гибели «Ермака».  Капитан распорядился: «Команде быть готовой в любой момент покинуть судно».
       Начались морозы, шквальные ветры и снегопады. Шхуна легла на левый борт. В правом борту ее была большая вмятина. 26 августа, во время очередного сжатия, одна из льдин прошла под киль «Ермака» и повалила его с левого борта на правый. Торошение не прекращалось. С громом пушечных выстрелов лопались огромные льдины, обломки их нагромождали поблизости от шхуны высокие горы. Деревянное суденышко все чаще и чаще сотрясалось от сильных ударов, трещали и скрипели палуба и надстройки. Моряки среди ночи вскакивали и бросались со своими вещами наверх.
       Крузенштерн держался мужественно. Он продолжал вести метеорологические и гидрологические наблюдения. 27 августа он определил, что судно находится на 65059' северной широты и 64°30' восточной долготы. Команда хлопотала около корабля, разбивая острые края льдин, которые могли бы при сжатии пропороть деревянный корпус.
       В последних числах августа несколько потеплело. Снег сменился дождем и туманом. На небе стали появляться сполохи полярных сияний. Но подвижка льдов не прекращалась. Вечером 30 августа лед поднял судно на 30 сантиметров из воды.
       При огромном сжатии были смяты переборки кают, а шхуна получила несколько ударов в подводную часть. Между тем ветер усиливался. Один шквал налетал за другим, сотрясал рангоут. С такелажа то и дело срывался покрывавший его лед и с грохотом разбивался на верхней палубе. Наконец разразился настоящий шторм.
       Берег, ранее видневшийся на юге, исчез из виду. Кругом были льды, находившиеся в непрестанном движении. Крузенштерн каждую минуту ждал, что они раздавят его судно, и распорядился устроить на соседней льдине продовольственный склад и запасти дрова. Там же разбили и жилую палатку.
       В ночь на 2 сентября шхуну приподняло на 150 сантиметров и повалило снова на левый борт. Раздался оглушающий треск. Вахтенный доложил, что вода в трюме прибыла на 2 фута. Моряки, несколько часов назад веселившиеся по случаю празднования 1000-летия России, повскакали с коек от сатанинского гула ледяной канонады и, нагрузив на плечи котомки с запасами провизии и белья, выбежали на палубу. Капитан отдал команду спускаться на лед. Но едва моряки собрались возле палатки, как подвижки льда прекратились, наступила тишина. Очередной натиск стихии закончился. К глубокому огорчению, утром следующего дня запасное убежище – старую льдину – разорвало на две части.
       «Итак, – писал Павел Павлович, – еще раз пришлось обмануться в своих надеждах. Я думал, по крайней мере, ежели шхуну сломает, иметь убежище на льду, но если в первый шторм эта, по-видимому, громадная и неразрушимая льдина ломается то, что будет с нею во второй и третий штормы?»
       Ему начинало казаться, что в случае гибели шхуны едва ли можно благополучно перезимовать на дрейфующем льду. Он все чаще думал о необходимости покинуть судно и направиться с командой по льду к берегу, который хоть и не виден, но, по его расчетам, должен находиться еще не далеко.
       Вечером 3 сентября, когда шхуну снова сжали льды, капитан приказал перенести на лед инструменты и приборы для научных наблюдений, продовольствие, бочки с водой, дрова, паруса. Когда все снаряжение экспедиции было выгружено, чтобы освободить судно от лишнего груза, выбросили железный балласт, который находился в воде в кормовом трюме.
       По воспоминаниям одного из участников экспедиции, «в эти дни моряки ежеминутно ожидали, что «масса льда раздавит шхуну: смерть смотрела нам в глаза со всех сторон».
       В ясную, расцвеченную сполохами полярного сияния ночь Крузенштерн отправил матроса Молчанова и подштурмана Черноусова на поиски берега. Пройдя семь часов на восток через торосы и трещины, они, к немалому огорчению капитана, не обнаружили берега, хотя продвинулись более чем на 20 километров.
       Положение экспедиции с каждым днем становилось более сложным. Но её начальник и его подчиненные надеялись выйти по льду на берег. Моряки сняли рангоут (мачты) с судна и соорудили большую палатку, накрытую в четыре слоя парусами.
       Одновременно готовили лодку, которую собирались взять с собой в поход к берегу материка. Становилось все холоднее, заметно уменьшились дни. Неистовствовали ветры и метели. Надо было искать выход.
       Капитан созвал совет, на который, кроме старшего штурмана Матиссена, подштурмана Черноусова и боцмана Панкратова, он попросил выделить из состава команды трех матросов (были выбраны Молчанов, Попов, Резанов). На совете детально обсуждалось положение экспедиции. На шхуне был более чем годовой запас продовольствия, но дров могло хватить только на четыре месяца. Шхуна находилась в серьезной опасности, уже давно появилась течь. Льдина, у которой стояло судно, тоже оказалась малонадежной для жизни на ней в случае гибели шхуны.
       Крузенштерн писал об этом совете: «Выслушав мнение всех и, понимая вполне, что действительно единственное спасение наше – стараться достигнуть берега, я решился оставить шхуну и направиться к восточному берегу, оставляя все имущество с тем, что если обстоятельства позволят, то на оленях приехать к шхуне и вывезти на берег, по возможности, все инструменты и материалы, а также и провиант».
       В тот же день 7 сентября начали готовиться к походу на восток, к берегам полуострова Ямал. В лодку, дно которой было специально обито медью, погрузили сухари, окорока, карты и журналы. Каждый моряк должен был взять с собой в котомке 35 фунтов сухарей, 2 фунта шоколаду, 1 бутылку рома, чистое белье, ненецкие малицы и пимы и вооружиться багром. На одного человека приходилось 28 килограммов. Для встречи с медведем захватили 4 винтовки, 3 револьвера, 2 пистолета, двустволку, порох, пули, дробь, а так же пики.
       9 сентября в четыре часа утра  капитан поднял своих спутников. Поваром уже был приготовлен обед. Убедившись, что все взяли с собой самое необходимое и оделись, возможно, теплее и лучше, Павел Павлович приказал двигаться в путь.
       Это было в 7 часов утра. Первым шел начальник экспедиции, держа курс на восток по компасу. Многочисленные торосы и трещины пересекали путь. Многие выкупались в ледяной воде. Лодка и двое санок, на которых везли дрова и часть провизии, сломались. Пришлось их бросить. Командир распорядился, чтобы каждый взял с собой сухарей на 20 дней, а повар приготовил обед и выдал каждому по стакану рома. В этот день моряки в последний раз наелись досыта. Путешественники со свежими силами довольно быстро продвигались вперед. К полудню они уже потеряли из виду шхуну. К концу дня все чувствовали невероятную усталость. У некоторых матросов с непривычки кружилась голова, некоторые жаловались на тошноту, но продолжали идти на восток. Только там, за белыми торосами, ждало их спасение.
       Вечером встретилась огромная полынья. Пришлось повернуть на юг. Шли до темноты, но удобной переправы так и не нашли. Заночевали под защитой высокого тороса прямо на льду. Под утро все оказались промокшими. На завтрак были одни сухари.
       Удалось организовать переправу через полынью. Паромом служила небольшая льдина, поднимавшая всего двух человек. Через час все путешественники перебрались через разводье. Полыньи и разводья встречались все чаще. Переправы на ледяных паромах весьма задерживали продвижение. Усталость сказывалась все сильнее. Многие бросали личные вещи. Дело дошло даже до полушубков, сапог, запасного белья и сухарей. Почти одновременно заболели старший штурман Матиссен и фельдшер Лычев; товарищи по путешествию взяли их оружие, часть вещей и помогали больным, чем и как могли.
       После тринадцати с половиной часов похода остановились на привал. Некоторым казалось, что они видят землю. Но сколько ни рассматривал Павел Павлович горизонт в подзорную трубу, он ничего не мог обнаружить, кроме высоких ледяных торосов. По-видимому, у его спутников разыгралось воображение. До крайности изнуренные, они все кроме часового, вскоре спали на холодном ледяном ложе. На рассвете Крузенштерн взобрался на торос, чтобы еще раз осмотреть дорогу и вдруг на востоке – северо-востоке увидел красноватые утесы полуострова Ямал.
       «Вид берега, – писал Крузенштерн, – подействовал на всю команду, как электрическая искра, и снова явилась надежда на спасение… Надо было видеть людей, с какою быстротою они взяли на плечи ноши, какими победителями они смотрели и с какою уверенностью шли вперед, не давая мне времени вступить на свое место».
       Но идти пришлось недолго. Путь снова пересекла огромная полынья, а за ней полоса мелкобитого дрейфующего льда. Моряки с помощью багров перепрыгивали со льдины на льдину, проваливались в воду, выручали друг друга из опасных положений и снова устремлялись к манившим их на северо-востоке красноватым утесам. Все чаще приходилось преодолевать трещины. Однажды, когда вся экспедиция на небольшой льдине переправлялась через широкую полынью, на моряков напали моржи.
       «Я стоял на краю и смотрел хладнокровно на зверей. Когда они приблизились, я ударил одного пикою, но без всякого успеха; один клыками начал подниматься к нам, другие осторожно наблюдали за успехами или не успехами товарища. Положение наше было не завидное: удастся двум или трем зайти к нам, наша льдина, перегруженная уже людьми и багажом, должна или опрокинуться, или идти ко дну. Я быстро снял винтовку и, прицелившись, выстрелил. Огромное животное с всплеском опрокинулось в воду. Остальные моржи скрылись из виду».
       К вечеру 11 сентября моряки совершенно выбились из сил. Особенно тяжело приходилось заболевшему старшему штурману Матиссену. Он второй день не мог ничего есть, но огромным усилием воли заставлял себя не отставать от товарищей.
Матиссен спокойно говорил о том, что его больному телу не выдержать этого похода и, по-видимому, придется закончить свои дни на льду Карского моря.
       Кроме сухарей, есть было нечего. Но и сухари нужно было беречь известно, сколько времени продлится поход, и придет ли кто-нибудь на помощь на берегу Ямала.  капитан с  грустью наблюдал, что многие плохо спали в эту ночь.
       Утро не принесло ни надежды, ни облегчения. С востока дул сильный ветер, появился туман. Почти до полудня 12 сентября лежали в бездействии, ожидая улучшения погоды. В 12 часов начали переправу через широкую полынью на маленькой льдине, которая с помощью лотлиня была превращена в паром, Крузенштерн переправлялся последним. Когда очередь дошла до него, ледяное поле, на котором он находился, снесло. Лотлинь оказался коротким. С обеих сторон его наставляли ремнями, шарфами, подвязками. Наконец, когда расстояние между паромом и командиром сократилось до полутора метров, он с помощью багра перепрыгнул на паром. Впоследствии в своем рапорте в Морское министерство Павел Павлович особо отметил, что в эту трудную минуту его спасла неустрашимость, ловкость и сила матроса Резанова.
       Этот драматический момент снял напряжение среди членов экспедиции. Моряки повеселели, оживились. Берег как будто становился ближе. Надежда, что они выйдут живыми из этого трудного испытания, крепла среди путешественников.
       Через несколько часов новая полынья преградила путь. Павел  заметил, что льдину, на которой они находились, относит на запад. Берег был совсем рядом.
Павел Павлович считал, что за разводьем до красных утесов было не больше четырех километров. Но переправиться через пространство воды не было возможности. Ледяной остров с путешественниками заметно дрейфовал на запад.
Вокруг трещало, грохотало, ломалось. Расстояние между ним и припаем увеличивалось. Берег исчез из виду. Льдину с экспедицией со всех сторон окружало море.
       «Мы согревались с трудом, мороз был сильный и ветер к вечеру дошел до шторма; я ежеминутно ждал, что нашу льдину разобьет на мелкие части. Нас единственно спасало самоедское платье; не будь этого платья, замерзли бы все. Мы легли спать по два человека, ноги друг другу в малицы, убирая головы также в малицы, и таким образом спаслись».
       Около 11 часов ночи часть льдины откололась. На ней находилось четыре человека.
Их с трудом спасли. Волнение усиливалось. Брызги волн перелетали через всю льдину, от них негде было укрыться.
       13 сентября льдина разломилась на две части. Путешественники остались на небольшом ледяном обломке. Положение казалось безвыходным. Крузенштерн своим примером и словом старался приободрить своих приунывших спутников и вселить в них надежду на благополучный исход.
       Три дня продолжалось это опасное плавание. 25 членов экспедиции шхуны «Ермак», оказавшихся на обломке льдины, с тоской наблюдали, как восточный ветер все дальше и дальше уносил их в море. Их обдавало брызгами и поливало дождем.
Казалось, если ударит сильный мороз, то никто не выживет.
       «Эти три дня, – вспоминал старший штурман Матиссен, – я никогда в жизнь свою не забуду, потому что окруженные опасностью, мы ежеминутно ожидали неминуемой смерти».
       К большой радости пленников моря, в полдень 13 сентября ветер переменился и задул от юго – юго-запада. Вечером к ним подошло огромное ледяное поле. Моряки немедленно перебрались на него.
       Утром показался берег, от него отделяла чистая вода. Но недолго моряки любовались его красноватыми песчаными утесами. Ветер снова переменился, и льдину понесло на северо-запад. Берег снова потерялся из виду.
       Сухари у путешественников были на исходе.
       Наконец 16 сентября юго-западным ветром лед снова сплотило. Крузенштерн решил немедленно идти на восток. Их хлестал дождь, они проваливались в трещины, но все шли и шли. Вскоре увидели берег. Он находился в 15-18 километрах. Моряки, не останавливаясь, двигались к нему.
       К полудню выбились из сил. Капитан объявил отдых на полчаса. И затем снова вперед. В пять часов только один километр отделял экспедицию от берега. Павел Павлович и сам не человечески устал, неприятная слабость разливалась по всему телу. Ломило грудь и плечи. Он едва держался на ногах.
       «Последняя верста, – вспоминал Крузенштерн, – была необыкновенно тяжела для нас. Берег не дался нам без упорного боя, и я не знаю попали бы мы вообще на него без матроса Попова? Он шел передовым последнее время, и я любовался его неустрашимостью и находчивостью в преодолении всякого рода препятствий; все остальные довольно равнодушно смотрели на берег, как и на лед, у каждого из них было одно желание лечь и отдохнуть».
       Между ледяным полем с путешественниками и берегом была чистая вода, над которой кое-где возвышались сидевшие на мели стамухи. В течение двух часов на небольших льдинах перебирались от стамухи к стамухе. Наконец до берега осталось всего 100 метров. На небольших неустойчивых льдинах моряки в одиночку, по двое или по трое плыли к берегу. Льдины опрокидывались, люди оказывались в воде, но выбирались на льдины и продолжали дружно грести к берегу.
       В восемь часов вечера все 25 человек были на твердой земле. На них не было сухой нитки. В темноте невозможно было разыскать дрова, чтобы развести костер и обсушиться. Но мысль о том, что под ними твердь Земли, они на берегу моря, и их уже никуда не унесут ненавистные, непокорные льдины, согревала душу и тело.
       Почти никто не мог заснуть в эту ночь, которая, по словам старшего штурмана Матиссена, навсегда осталась в памяти всех 25 человек. В составе экипажа военных моряков парусника «Ермак» были штурман Матиссен, подштурман Черноусов, боцман Панкратов, кузнец Ситников, лекарь Лычев, повар Павел Ларионов, матросы: Попов, Резанов, Молчанов, Григорий Вишняков.
       «Утром, 17 сентября, когда рассвело, каменья под нами чуть ли не были теплее наших тел», – отмечал начальник экспедиции в своем рапорте. С наступлением дня были найдены дрова, и развели огромный костер на одном из холмов полуострова Ямал». Они еще не знали, что перед ними не материк полуострова, а остров Литке – родовые угодья богатого оленевода Сейча Сэротэтто.
       Сварили кофе, немного подкрепились и обогрелись. В это время старший штурман Матиссен в зрительную трубу осмотрел горизонт. И вдруг он ясно различил чумы.
       – Люди!
    Крузенштерн схватил трубу. Действительно, километрах в пяти от привала виднелись конусы жилищ.


Полный текст повести:   http://proza.ru/2014/04/28/1534