Лия

Окно в кухне выходит на солнечную сторону.  И весь день  продолговатые солнечные зайчики скользят по полу, перемещаясь с одного угла на другой. Лия сидит за столом, покрытым клеенкой вместо скатерти и смотрит на хилую яблоньку, едва достающую до середины окна. Суровый уральский климат мешает ее росту и цветению.
Под клеенкой, как и в давнее Лиино детство, мама хранит письма.  Только раньше это были фронтовые треугольнички от отца. А в сорок втором туда же мама спрятала похоронку. Теперь по старой традиции под клеенкой хранились письма от Лии, сестры и  братьев, на которые предстояло ответить. Затем они перекочевывали в деревянную резную мамину шкатулку, где также  хранились  немногочисленные старые  фотографии.
Днем мама хлопотала у печки, в доме Любы она командовала кухней и ревностно охраняла свою территорию, никому не позволяя  вмешиваться в процесс приготовления еды.
Главным традиционным угощением в семье были пироги, которые выпекались в протопленной русской печи. Заранее ставилось утром  тесто, в несколько этапов готовилась начинка.
Пироги пеклись в больших  противнях и крупными кусками укладывались горкой на тарелки.
Такое угощение готовилось, когда в дом к Любе съезжались по праздникам братья и сестры с семьями. Муж Любы Федор спускался в подполье и доставал домашнее вино из черной рябины:
— Глядите на свет, — поднимал он с гордостью трехлитровую банку с капроновой крышкой, — чистый рубин, — и расплывался в счастливой улыбке.
— Красота, Федя, как это ты сумел, — восхищались сестры, — умелец ты наш!
Но каждодневное меню было гораздо скромнее:
— Наши скоро будут, пора картошку жарить, — говорила мама, имея ввиду  возвращение с заводской смены Любы и Федора. 
Каждый год  Лия приезжает сюда с мужем и сыном. Здесь мать, а значит центр их семьи. Кроме этого Лию и Любу роднит особое чувство привязанности, которое сформировалось в далеком голодном детстве и стало островком надежды и спасением.
В тридцать четвертом году объявили о завершении коллективизации на селе, но облегчения этот год не принес.  В деревнях все так же царил голод.
Отца дети видели редко. Они научились узнавать о его приезде по цоканью копыт и фырканью лошади под окном. Он всегда спешил. Домой заезжал похлебать жидкой похлебки или завезти семье кулечек муки или крупы, полученный в счет  ежемесячного пайка. Часто, обняв жену у порога и наскоро перебросившись парой фраз, он снова уходил в темноту ночи. Цокот копыт постепенно  удалялся и наконец, совсем  смолкал.
Ласкать детей было не принято и они робко стояли в стороне и смотрели  на родителей во все глаза. Ждали. Есть хотелось всегда. Это молчаливое голодное ожидание детей сводило мать с ума.
…

Как-то отца не было дольше обычного. Он не принадлежал себе, всегда куда-то спешил, решал какие-то взрослые вопросы. Дома  стало совсем тоскливо и голодно. Мать все более погружалась в отчаяние, становилась сурова и молчалива.
Вот она прошла под окном, шаги ее  послышались в сенях и наконец,  шагнула в избу,  сняв  у порога боты,  мама устало опустилась на лавку:
— Чья очередь, девочки, середу чистить? — тихо спросила она, — и посмотрела на старшую дочь.
—  Моя, — ответила Люба, — Галя сегодня горшок за маленькими выносит.
Мать окинула взглядом избу, занавески на окнах и полатях, пол и одобрительно  кивнула:
— Ну ладно, заварю сейчас похлебочки.  В школе муки выдали, растянем на недельку, — и она медленно  прошла к столу.
…

Ветер рванул  ветки яблоньки и постучал в окно. Лия вздрогнула. Так же стучал ветер в маленькое подслеповатое окошко из ее детства. Голод. Она не забыла его, как будто это было вчера.
Лия не помнила, кода  перестала вставать, и взору ее открывался ветхий прокопчённый потолок, темная  бревенчатая стена, возле которой стояла ее кроватка, печка, да это крохотное окошко.
Рядом кроватка брата Бориски. Он совсем малыш, только недавно научился сидеть. Сейчас мама покормит Бориску и подойдет к ней. Лия терпеливо ждет. Вчера старшие сестры подарили ей куклу. Они смастерили ее сами. Голова была осколком от фарфоровой статуэтки. Девочки нашли ее на помойке. Долго и старательно пришивали к ней туловище из тряпок и набивали кусочками старья. Лия лежала в своей кроватке и наблюдала за работой сестер, пока не стемнело.
Каждую ночь за ней гонится большая рыжая собака. Лия бежит со всех ног, ей жарко, рубашонка и волосы прилипают к телу, сил не хватает, она падает на землю и над ней нависает огромная зубастая пасть:
— Маа-маа! — пытается закричать девочка, но не может, только беспомощно открывает рот.
—  Лиинька! Что ты, не плачь! Успокойся, — слышит она.
Над ней склонилась Люба. Она погладила Лию по голове, приподняла и напоила водой. Стало легче, оттого, что нет страшной собаки и она дома.
Днем Люба опять возьмет Лию на руки и будет сидеть с ней у окна. У Любы большие серые глаза и толстые косы. Она часто поет Лие одну и туже песенку:
— «Как у котика кота была мачеха лиха. Она била кота и журила кота…»,—  Лие так жалко кота, что хочется  плакать, но она никогда не говорит об этом. Она любит сестру и скучает, если ее нет  рядом.
От печки потянуло вкусным запахом заварухи. Подошла мама с миской в руках. Так хочется есть. Бориска повернул голову на запах, как маленький голодный котенок. Он старательно открывает рот и быстро проглатывает еду. Девочка терпеливо ждет.
— Мама, — зовет она, не отрывая взгляда от ложки, которой мама кормит братика. Лия боится, что про нее забудут. Она  пытается  приподняться, но не может. Стены, потолок и мама – все закружилось, ноги и руки дрожат. Мама присела рядом на табуретку, усадила Лию и стала кормить с ложки, как Бориску. Лия очень старалась, но все по-прежнему кружилось, и было трудно поймать ложку, которая словно нарочно  кружилась вокруг девочки и не хотела отдавать еду. Бесценная похлебка капала мимо рта на рубашку, мама сердилась, но на руки не брала.
От теплой заварухи Лия согрелась и стала засыпать. Мама стояла рядом и  смотрела на нее с грустью и безнадегой. Страшные слова сорвались с ее губ. Боль от этих слов Лия будет помнить всю свою долгую жизнь:
— Лучше бы она умерла.
…

Хрупкость и беззащитность деревца за окном Любиной кухни вызывает в ней грустные воспоминания. Такой же слабой и тоненькой, как эта яблонька, изо всех своих сил она цеплялась за жизнь. Помогала по дому маме и сестре Гале. На выходной приходила из города Люба, и они подолгу вечерами говорили обо всем на свете. Старшие дети спали на полатях. Было тепло и радостно вместе. На лавке у печки спала мама и рядом в кроватке Бориска.
Проводив Любу рано утром в понедельник, Лия сразу же начинала ее ждать, считая денечки. Когда погода позволяла, она старалась встретить Любу за околицей. Заняв удобное место на холме, она,  не отрываясь, следила за дорогой.
Люба спешила домой. Как только заканчивался лесной массив и выступал впереди холм, за которым виднелись крыши крайних изб, тоненький хрупкий силуэт срывался ей навстречу.
— Люуу-бааа! — радостно кричала Лия. Раскрыв руки, она бежала со всех ног навстречу сестре. Тоненькие косички весело подпрыгивали на ее худеньких плечиках.
Обнявшись и постояв так немного, словно прислушиваясь к биению сердец, они вместе направлялись домой.
…

Хлопнула калитка. Шаги под окном. Входит Федор. Обычно они возвращаются с работы вместе, но иногда Люба остается подработать. И тогда Федор приезжает один.
— Федя, — спрашивает мама, — ты Любу не видал?
И тут же выскакивает  маленькая Галинка. Она еще смешно лопочет и не различает, кто мама и папа, а кто бабушка. Она деловито повторяет вопрос:
— Седя, ты Любу не видал?
Федор смеется и, потрепав дочку за макушку, весело отвечает:
— Вечеровать осталась, мастер попросил.
— Ты поужинаешь или ждать будешь?
— Позже. Пойду пока, тепличку надо подправить, — и он выходит в сени. Слышно, как одевает рабочую одежду и кирзовые сапоги.
Мама отправляется в огород, набрать зелени и огурцов к ужину, а Лия выходит на улицу. Возле дома играют старшие дети. Она окидывает их внимательным и ласковым взглядом.  Убедившись, что все в порядке, идет в конец  улицы, туда, откуда скоро придет Люба. Остановившись на невысоком холме возле тропинки, она, как в детстве, всматривается вдаль.
Лия ждет сестру.