Вуаль принцессы Фатмэ. Сценарная идея

Этот текст был опубликован в журнале "Байкал". Но, по моему недосмотру, в неполном виде. Здесь публикуется окончательная полная редакция.
Желаю занимательного чтения.- Автор.

Д Е Н Ь  П Е Р В Ы Й

1.

Начало конца лета. Смуглый молодой человек, не то туркмен, не то светлокожий индиец, одним словом – сын брахмана, кшатрий, дравид – очень рано утром выходит во двор частной усадьбы с низенькой избушкой. У нашего Дравида правильные черты лица и маслянистые глаза с ресницами, как у красивой девушки, красивый мускулистый торс, хотя и без шашечек на животе; да и ноги, на античный средиземноморский вкус, чуть тонковаты. Он в одних плавках; плавки тоже не очень внятные: не совсем спортивные – под самые яйца, но и вовсе не пляжные – как на Малибу у богатых хлыщей, а что-то среднее, деревенское. Он бос и первые шаги по мусору во дворе делает осторожно.

Усадьба прячется в живописном закутке совсем старого города в районе церкви "Вознесения Господня". Это "за Удой", ниже удинского моста по левому берегу. Иностранные туристы туда не забредают, а там остались еще пять-шесть жилых домов с чудной деревянной резьбой, и улавливается живая атмосфера купеческого городка с кривыми переулками. Им в свое время восхитился Чехов; не то что в омузеенном и умерщвленном Центре, особенно на пряничном Арбате.

Наш Дравид подходит к стайке в глубине двора, в которой живет толстая живая свинья, с наслаждением, раздувая ноздри, втягивает чудный скотоводческий аромат человеческого детства, наклоняется в стайку и говорит свинье:

– Хрю-хрю!
"Ты дурак?" – явно думает свинья, но вежливо отвечает:
– Ну, хрю!

 Наш герой молод и полон сил; мир лежит перед ним открытый и доступный, и настало время положить его в карман. Он выходит на крутой берег реки и любуется городской панорамой; реальная панорама посредством чудес цифровой техники дополнена множеством красивейших небоскребов, вырастающих за реальными зданиями. Полюбовавшись, он кричит во всё горло: "Я – Тарзан!", – и несется, мелькая голыми ногами, не разбирая дороги, через высохшую старицу в бурьяне по пояс, через прозрачный сухой ивняк и прочие мелкие колючие заросли. На опасный мусор под ногами он внимания уже не обращает.

У обреза воды он кричит: "Я – Бимба!", – бросается в воду и выгребает быстрыми саженками против течения. Сил у него так много, что он выталкивает себя из воды чуть не по пояс, как ракетный катер на вираже. Течение, однако, оказывается сильнее, и его начинает сносить. Тогда он недоуменно кричит: "Я – Джонни Вейсмюллер!", – опускает лицо в воду и упрямо плывет против течения таким стильным и стремительным кролем, что кажется, что вода сама перед ним расступается. Он наслаждается свободной игрой своих телесных и духовных сил, и чистые воды рек молодости омывают его счастливое вдохновенное лицо.


2.

Наш Дравид с дорожной сумкой через плечо идет по удинскому мосту. Он уже давно всматривается в город, и просыпающийся Город начинает всматриваться в него.

За мостом наш герой сворачивает влево по набережной и идет к "Одигитрию", с любопытством посматривая по сторонам. Он входит в город, который ему предстоит завоевать. На боковой улице рабочие разрыли зачем-то огромную яму. Обходя ее по краю, наш герой, как мальчишка, заглядывает в нее, чтобы посмотреть, какие трубы идут там под землей, и вдруг видит спину человека внизу. Человек ворочается в мокрой, вязкой грязюке, как пьяный медведь, и вот-вот навсегда утонет. Наш герой не раздумывая прыгает вниз и, оскользаясь, вытягивает человека наверх, на твердую почву.

Спасенный немного протрезвел, пока тонул и карабкался наверх. Он был очень хорошо одет, у него располагающее к себе живое подвижное лицо средних лет; видно, что он энергичен, весел и знает себе цену не ниже настоящей. Он вообще производит впечатление удачливого олигарха средней руки. Ему выпал случай отвлечься от дел, и он сполна им пользуется, несказанно радуясь нежданной свободе.

– Люди зовут меня Сергеем, – представляется он нашему герою и решительно заявляет:
– Ты меня спас, и я – твой должник! А ты приезжий? Зачем?
– Да дядю ищу. На ПВЗ живет. На завод хочу устроиться, на год... Денег на учебу не хватает…
– А где учишься?
– В меде, в Чите.
– Адрес есть?

Наш герой протягивает спасенному Олигарху мятый тетрадный листок, надо полагать, с адресом, написанным старческим почерком лет двадцать назад.

– Найдем, найдем, в этом городе для меня невозможного нет! – уверенно заявляет Олигарх; он в восторге от жизни и нежданной свободы. – Но надо бы мне переодеться. А то я до первого мента в таком виде дойду… 

Он, и действительно, уханькал дорогой костюм в грязную тряпку. Ни слова больше не говоря, ничего не объясняя и не спрашивая, он явно наугад затаскивает нашего Дравида в первый попавшийся двор с частными домами и уверенно стучит кулаком в чьи-то сени, тоже наугад. Дощатая дверь открывается, и Олигарх, всем лицом и телом просигналив нашему герою стоять и ждать, скрывается в темноте за дверью.

Наш герой осматривает донельзя захламленный двор. Это старая городская родовая усадьба. В таких усадьбах лет по сто-двести-триста жили, плодились и расстраивались по нескольку родственных семей, пока все вдруг не кончилось: семейные чаепития за самоваром, герань на окнах, татары-дворники, усатые городовые, гимназические учителя в мятых белых кителях, любительские театры – вся эта пристойная, налаженная, размеренная жизнь тихого купеческого городка.   

Одна из дверей открывается, и из нее выходит озабоченный чем-то бородатый мужичина в картузе, кожаном фартуке, яловых сапогах и почему-то с кнутом в руке. Но наш дравидийский герой долго на него не смотрит. Он выходит на улицу, видит водоколонку и принимается промывать под струей гачи штанов (скинув прежде кроссовки, разумеется). Грязь отмывается удивительно легко и быстро, и столь же удивительны быстрота, с которой возвращается спасенный Олигарх, и его вид. Он облачен в полосатый узбекский халат и тюбетейку. Но наш герой принимает этого узбека как должное: от городских он, видно, ожидает еще и не того.

– Ничего другого у ведьмы не нашлось! – объясняет Олигарх. Но своим экзотическим видом он очень доволен и успевает полюбоваться собой в каждой витрине.


3.

Олигарх с нашим дравидом идут от реки к площади Революции. Олигарх что-то втолковывает нашему герою, бурно жестикулируя и забегая вперед; наш дравид невозмутимо слушает и чуть улыбается, как истинный сын степных просторов, каменистых плато Гиндукуша, болотистых берегов Ганга (с плывущими по реке трупами тут и там; а что делать, если индусы так хоронят?).
 
Занятый болтовней и своими отражениями в витринах, Олигарх натыкается на странного вида девушку. Она выглядит, как залетная иностранка, приехавшая в степной край поклониться нетленному телу хамбо-ламы Доржи Итигэлова, вкусить горячих поз, омочить бледные телеса в Священном Озере. Она очень бы привлекала глаз неброской европеоидной красотой, если бы не выглядела такой потерянной. Она что-то потеряла или, скорее, сама потерялась.

ВРЕЗНЫЕ КАДРЫ:

ЛЮБИТЕЛЬСКОЕ ФОТО: ухоженная европейского вида деревушка в густых лесах. На фоне небольшой церкви с лютеранским крестом позирует семья: отец, мать и девочка. Все – в каких-то прибалтийских национальных костюмах, только что не в деревянных сабо. (Подразумевается, что это деревушка ливов.)

ЛЮБИТЕЛЬСКОЕ ФОТО: девочка, став постарше, доит корову и улыбается в объектив.

ЛЮБИТЕЛЬСКОЕ ВИДЕО: группа молодых людей очень европейского вида дурачится на крыльце какого-то учебного заведения старинного европейского вида.

ЛЮБИТЕЛЬСКОЕ ВИДЕО: группа молодых людей очень европейского вида дурачится на фоне Собора Василия Блаженного. 

Потерянная в последней надежде кое-как бормочет:
– Дети полной Луны… Хостелл "На пристани"… "Верхняя Березовка"…

Но, увы, это и все, что она способна пока извлечь из себя по-русски, и она в отчаянии переходит  почему-то на родной, а не английский, язык. Беда, однако, в том, что этого языка ее собеседники не понимают.

– А-а, потерялась? – Догадывается Олигарх. – Ладно, найдем твоих. Пошли с нами!

Он так убедителен, что потерянную иностранку ничуть не смущают его замызганный халат и тюбитейка; или она тоже готова к тому, что в Бурятии и не таких можно встретить, что здесь так половина одевается.


4.

Теперь уже втроем наши персонажи идут по оживленной улице Ленина. Олигарх переключился на симпатичную молоденькую иностранку и хвастает изо всех сил, а сил у него, похоже, через край. Он слишком обаятелен, чтобы долго с ним дичиться, потерянная иностранная девушка выходит из стресса, и начинает чуть понимать по-русски. Русский она немного знает; такие иностранцы тоже бывают.

И вот что ей приходится выслушать.

ЗА КЛЮКВОЙ НА ДИРИЖАБЛЕ
Олигархические планы

– Я – хозяин "Бурято-алеуто-американской авиакомпании". Строим дирижабли: будем возить грузы из Бурятии на Аляску и в Америку. Из Бурятии в Америку – боргойскую баранину, с Аляски – оленину и оленьи шкуры. Большое дело! Знаешь, сколько в Нью-Йорке стоит бифштекс из оленины? А олений мех – это вообще сказка, теплее верблюжьего! Потом, когда развернемся,  нефть сами будем качать на шельфе, золото будем мыть в Якутии. Ты была в Америке? Представляешь – в Нью-Йорк на дирижабле, в оленней парке и меховых сапогах!...

Ничего из этой бредятины потерянная иностранка, разумеется, не понимает. Слушая хвастливый бред Олигарха, гримаса понимания у нее на лице появляется только на "Аляску", "Америку", "нефть", местоимения, да еще на модальные слова. Но главное она все-таки уразумевает: она не зря учила русский и не зря приехала сюда, а не поехала, допустим, по Золотому Кольцу смотреть на золотые маковки и пить поддельный сбитень.


5.

На площади происходит что-то массовое и относительно молодежное. В скоплении себе подобных потерявшаяся иностранка совсем успокаивается, и к ней возвращается способность живо интересоваться миром; а может еще, она просто здесь уже проходила и успокоилась в знакомом месте.

Камера панорамирует и зритель видит (и слышит) следующее:

1. Пряничную, разноцветную панораму трехэтажного городского центра, залитую холодноватым и ярким предосенним солнцем, с красивыми высокими домами на возвышенностях вокруг, сколько хватает глаза.

2. Громких, разболтанных, разноволосых, кожанных, с сигаретами – рокеров вперемешку с панками. Немытые человеческие подонки и мелкие пролетарские самки столпились перед трубчатой рамой в центре площади. Над сценой – радужный баннер. На баннере – оптимистичные рисунки и надписи: "Молодой Город", "Начни день с искусства", "Поэтический клуб "Олимп"", "Лучше жить здоровым, чем умереть больным! Займись спортом!". На сцене играют громкую, но очень плохую рок-музыку.

3. Самых живописных и причудливых – не очень чистых и вполне нищих, как и должно быть, художников с мольбертами тут и там, готовых рисовать кого угодно и как угодно.

4. Немолодых, но вдохновенных, тетушек; эти точно из "Олимпа", всегда готовы читать свои стихи, тоже кому угодно; поэзия – великая сила!

5. И совсем с краю площади – нескольких разномастных людей под огромным фанерным щитом со схематичной картой мира. Колубм по ней до Америки никогда не доплыл бы, но материки и континенты – вполне узнаваемы.


6.

Так вышло, что наши герои, намереваясь пересечь площадь, выходят сразу на этих, под щитом с невнятной картой. Их человек шесть, все разного пола, возраста, обличия и степени приобщенности к человеческой культуре. Объединяет их лишь вера в безумную идею. Ее излагает в мегафон относительно молодой и очень худощавый человек с черными блестящими глазами кокаиниста. Он, конечно, абсолютно трезв (да и откуда у такого взялись бы деньги на марафет?), но он из людей редкостного типа.

 ВРЕЗНЫЕ КАДРЫ:
 
ЛЮБИТЕЛЬСКОЕ ВИДЕО: Относительно замызганная удитория, судя по наглядным пособиям по стенам, это колледж, скорее всего, всяких разных технологий. На доске написано:
3,14456789023755678…

Перед доской стоит научный безумец с горящими глазами и вдохновенно вещает: "Это число "пи", как вы поняли. Оно означает соотношение длины окружности и ее радиуса. Вот только его никак не могут высчитать до конца: считают, считают, триста лет считают, но до сих пор не досчитали. И о чем это говорит? Это говорит о том, что геометрия Вселенной – невычислима, и мир, значит, в принципе непознаваем!"

Безвкусно накрашенные студентки (похожие на ведьм, фей и вокзальных проституток, смотря  по вкусу каждой) зачарованно ему внимают, но ничего, разумеется, не понимают (как и всегда бывает с мужчинами-преподавателями на девичьих курсах).

ПРОФЕССИОНАЛЬНОЕ СВАДЕБНОЕ ФОТО: В центре брачующаяся пара: тот преподаватель с розой в петлице и одна из его студенток, накрашенная как кукла Барби, впавшая в безумие, идиотизм и бесстыдство.

7.

Научный безумец с мегафоном как раз начинает заново, время от время адресуясь к карте над головой:
– Поддержите Строительство! История Строительства теряется в глубине веков и континентов. Щит Ваджры строился всегда. Стоунхендж – его шип, Китайская стена – окантовка, жуки и змеи плато Наска – геральдическая эмблема.
Мерцания магнитного поля над полюсами, пучки космических лучей, пронзающие каменные толщи, скрипы тектонических напряжений между плитами и платформами улавливаются замшелыми камнями и иссохшими сваями Баальбека, Змиевых Валов, Казанского Кремля, Дворца Потала. Переотражаясь, резонируя и фокусируясь, они бегут по нитям этой рукотворной паутины, опутавшей поверхность нашего геоида, и понемногу меняют мир.
Это Вавилонская Башня. Достроив ее, люди взберутся на небеса и станут, как боги.
Не следует, однако, персонифицировать причины и движущие силы Строительства. Антинаучно и смешно верить в некое Высшее Сборище жрецов и магов, укрывшихся в недоступной альпинистам холодной Шамбале, дабы без помех оттуда всем заправлять. Еще смешнее думать, что эскимосы, торчком вкапывая китовые ребра по берегам Ледовитого океана, ковыряли тундру согласованно с горными индейцами Восточной Кордильеры, укладывающими камни в стены Мачу-Пикчу, а феллахи, затягивая многотонные каменные блоки в долину Гизы, предвидели, что через несколько тысяч лет и пять тысяч километров Цинь Ши Хуанди отрядит подданных месить глину. Древние исходили из собственных сиюминутных нужд: построить обсерваторию, приманить кита, обеспечить фараону посмертное жилище, защититься от варваров на лохматых лошаденках. В итоге, однако, вышло, что строили они нечто иное. Так упорный муравей не знает, зачем он тащит огромную соломинку, и никто им не руководит, но муравейник растет.
Даже место для него выбирают, в известном смысле, не муравьи. Место, куда они начнут таскать соломинки и хвоинки, зависит от количества пищи, от близости другого муравейника, от температурного режима, который сам зависит от циркуляции воздушных микропотоков над поверхностью земли, от густоты подлеска, от видового состава травяного покрова и неисчислимого множества иных причин.
Надорвав на возведении неподвластных времени мегалитов становую жилу, древние цивилизации бесследно исчезали с исторической арены или закостеневали до сокрушительного нашествия варваров.
Отпировав на дымящихся развалинах, варвары безотчетно продолжали Строительство. Само устройство Universum'а, в котором им выпало любить соплеменников и опасаться чужаков, не предоставляло им иного способа жизнедеятельности, как селиться в захваченных городах, перенимать знания побежденных и строить дальше.
И наш варварский долг – строить дальше. Поддержите Строительство! История Строительства теряется в глубине веков и континентов…

8.

– Каково! – Кричит Олигарх. – Щит Ваджры! Ты поняла?

Вопрос относится к потерянной иностранной девушке. От всего, что ей довелось уже услышать, Потерянной пришлось бы совсем плохо, если б она сама не была из таких же. А так она нашла еще одну родственную душу; вот чем хорош город. Всякой твари тут же найдется по паре. Ковчег, Ноев ковчег!

– Я – дочь Радуги, – сходу представляется Потерянная научному безумцу. – Мы приехать праздник полная затмение… Soljar…
– Солнца, – мигом соображает Научный, блестя кокаиническими глазами. – Солнца, затмение Солнца будет в Кяхте…
– Да-да-да, – подхватывает Потерянная. – Солнца! Солнца! Кяхта!
– Наша! – кричит Олигарх, бросив на нашего дравидийского героя быстрый взгляд. – И этот тоже наш!
– Соблаговолите объяснить, что же этот "Шип" из себя должен представлять? – осведомляется он у Научного, только что зачисленного в "наши".

Научный с видимой неохотой отвлекается на узбека с "Ролексом" на запястье; этот "Ролекс" (или "Патэк Филлип", не разглядеть, но швейцарские оригиналы узнаются всегда) и вызывает всё доверие к себе и своему обладателю.

– Пирамида, не важно, из чего. Важно – где!
– И где же?
– Чуть дальше Кяхты; город у нас есть такой. Я два года высчитывал… И через две недели будет поздно. А не совпадем по времени – придется еще полтора года ждать. Тут не в любое время  нужно достроить. Последний шуруп нужно вкрутить…
– Понятно, понятно! – Прерывает неугомонный Олигарх. – Когда планеты сойдутся, земная ось наклонится! И за чем же дело стало?
– Досок, бревен не хватает. Арматуру приготовили, фанеру… Вот, пытаемся собрать еще денег…

И вот здесь-то наш дравидийский герой вдруг прерывает свое долгое молчание:
– Слышь, братан, у меня в Хушун-Узуре лес на дом сушится… Мне он пока не нужен: доучиться нужно.  Ну, потом как-нибудь отдашь…

Научный с глубинным недоверием интеллигента к жулику смотрит на него, пережевывая про себя неуместного "братана". Но, хотя он и одержим безумной идеей, в остальном он человек вполне разумный. Понимает, что только на такую помощь они и могут расчитывать.

А тут еще и Олигарх вмешивается, убедительный, как сатаноид.
– Да ты не сомневайся, я сам видел – отличный строевой лес, такую пирамиду отгрохаете! А о грузовиках – не думай: транспорт – мой, довезем одним рейсом! Вон, она подтвердит!

Потерянная, к которой отнесся Олигарх, в происходящем мало что понимает и ничего не может ни подтвердить, ни опровергнуть, и тем сильнее убеждает Научного, что его не разводят непонятно на что. Слишком уж она не походит на компаньонку жуликов; да и узбек с "ролексом" на жулика тоже совсем не похож.

– Ты будь под рукой, пока я всё порешаю! – Совсем дожимает его Олигарх и в самом деле принимается куда-то звонить, говоря примерно следующее:
– Короче, Иван Михалыч! Пробный рейс – не сегодня, а завтра, через Хушун-Узур. Там захватим десять кубов леса…

И еще Научный ловит взгляд, брошенный на него Потерянной, и не может устоять перед вечным зовом пола.


9.

Пересекая площадь по направлению, судя по всему, далекого ПВЗ, наши герои естественным образом вынуждены миновать трубчатую трибуну в центре. И тут как раз (всё достойное внимания происходит вдруг: войны, революции, катаклизмы, беременности), молодая женщина, или, скорее, еще девушка со сцены решается, наконец, спеть дуэтом с кем-нибудь из толпы. Стоит еще заметить, что ее внешность выгодно отличает ее от подобных ей пролетарок внизу у сцены. Она не очень высока, но голова у нее вполне пропорциональна, у нее развитые плечи и бедра (как у деревенской девки "кровь с молоком", которая выросла на вольных просторах родной природы, на здорой пище со своего подворья, косит не хуже мужиков и знает разницу между топором и колуном), и видно, что она никогда в жизни не напивалась в хлам.

ВРЕЗНЫЕ КАДРЫ:

ЛЮБИТЕЛЬСКОЕ ФОТО: Военный городок с ублюдочной военной архитектурой. В советской армии всё строили как попало, лишь бы побыстрее, и строили солдатики, кто умел на гражданке. И строили так годами, десятилетями, веками. На фоне барака позирует семья: проженный, всё видавший прапорщик в толстых линзах, его супруга в белом врачебном халате – сухая, жилистая, явно очень стервозная женщина, и маленькая неприметная девочка.

ЛЮБИТЕЛЬСКОЕ ФОТО: Высокое, просторное, светлое фойе института пятидесятых годов постройки, когда строили мало, но если уж строили, то метрополитены. На фоне мраморной доски с фамилиями золотых медалистов стоит наша Певица, указывая рукой на одну из фамилий, свою, конечно.

ЛЮБИТЕЛЬСКОЕ ФОТО: Операционная, судя по плакатам на стенах и ощутимой не стерильности помещения – это ветеринарная клиника (да и кто фотографирует в человеческих операционных!). По силуэту фигуры у операционного стола уверенно угадывается наша Певица.


10.

Наша Певица не профессионалка в пении, и для нее это не привычный трюк, а острый эксперимент. Ищущий взгляд ее естественно останавливается на нашем дравидийском герое – он очень заметный и не очень при этом странный.

Наш дравидийский герой с охотой даже не поднимается, а легко и уверенно взбегает на сцену. Чувствуется, что там у себя откуда он приехал, ему уже случалось петь со сцены, мало ли – художественная самодеятельность, детская школа искусств, караоке…

Взбежавший на сцену называется неожиданно:
– Меня зовут Махмуд.

У Певицы мелькает интересная мысль, чего бы такого восточного ей с этим Махмудом спеть, но недоразумение тут же рассеивается: "Махмудом" родители назвали ребенка в честь великого танцора Махмуда Исинбаева, а так он наш, местный.

Певица запевает известный шлягер, и тут выясняются три обстоятельства.

Этого "Махмуда" можно было бы назвать "Муслимом" – он поет, как великий лирический тенор Муслим Магомаев.

"Махмудом" его тоже назвали не зря. Он начинает двигаться под песню, и всем, кто его видит снизу, мерещится молодой бог. Так мог бы танцевать Вишну на поверхности мира, который он должен сейчас, в конце десятой кали-юги, сам же и разрушить. Стоящие у сцены особи женского пола начинают млеть и терять последние остатки разума (у кого были, конечно).

Нашего Дравида можно было бы назвать еще именем какого-нибудь великого музыкального педагога. Певица – девочка талантливая, но петь не училась; ее друзья с гитарами – такие же музыкальные люмпены. А тут эти панки и рокеры начинают вдруг звучать, как хороший американский танцевальный оркестр начала прошлого века под пальмами солнечной Калифорнии, до полного сходства им не достает лишь тромбона, саксофона, ксилофона в составе и шеренги глазастых, сисястых, ногастых, жопастых блондинок на бэк-вокале.

Нечего и говорить, что наша Певица, честная девочка, понимает, что другого такого шанса запеть по-настоящему у нее больше не будет, и как привязывается к нашему дравидийскому герою.

11.
 
Бог – не Ерошка: видит немножко. Зритель тоже не дурак и в догадках – мастак: догадывается, что сейчас к компании наших героев присоединится еще кто-нибудь и произойдет это на той же самой площади.
Присоединяется относительно молодой Художник чуть кавказской, на опытный взгляд, внешности, начавший было портрет молодой, модно одетой симпатичной шатенки.

ВРЕЗНЫЕ КАДРЫ:

; ЛЮБИТЕЛЬСКОЕ СТАРОЕ ФОТО ИЗ СЕМЕЙНОГО АЛЬБОМА: Усатый и небритый кавказец (но не грузин и не черкес!), светловолосый, не очень носатый, в натуральной (!) черкеске с кинжалом и полным георгиевским бантом на груди.

; ЛЮБИТЕЛЬСКОЕ СТАРОЕ ФОТО ИЗ СЕМЕЙНОГО АЛЬБОМА: Усатый красноармеец с тремя орденами Славы на груди – явно сын старого героя.

; ЛЮБИТЕЛЬСКОЕ ФОТО: Среди мольбертов и гипсовых бюстов позирует компания разнообразно одетых молодых художников, конечно. Узнается и наш Художник; он сидит, а на коленях у него – молодая, красивая, предельно интеллигентная девушка (как все художники женского пола; мужчины-художники в большинстве своем – забулдыги и дикие буяны, даже тихие по виду; это все знают, кому случалось бухать в мастерских художников). Девушка – бурятка или, может, калмычка (но не монголка, не китаянка, точно, и уж тем более не еврейка).

Олигарх, мимоходом и не спрашивая позволения, берет у Художника из рук палочку сангины, трет ею грязные пальцы и делает несколько быстрых штрихов по картону. Опешивший Художник чуть медлит с активным физическим действием и наметанным глазом выпускника Суриковского училища успевает увидеть и оценить, что произошло. На картоне предполагался портрет красавицы-блондинки, имеющий с оригиналом, застывшим в томной позе на складном стульчике, прискорбно мало общего.

ВРЕЗНЫЕ КАДРЫ:

ОЧЕНЬ КАЧЕСТВЕННОЕ ЛЮБИТЕЛЬСКОЕ ВИДЕО: На фоне скучного, чего уж там, байкальского прибоя, долго и жеманно позирует наша крашеная блондинка в прозрачном парео, принимая разные томные соблазнительные позы. Похожа она не на Барби, конечно, а на куклу Машу, но тоже впавшую в безумие, идиотизм и бесстыдство. К ней присоединяется молодой мускулистый мачо, настоящий красавец , но тоже дебил, конечно, под стать своей подруге.

Но вместо банальной красавицы на картоне у Художника на глазах возникает чудная, гармоничная, невозможная смесь Дюрера, Утрилло (хотя тот и не рисовал сангиной у себя на Монмартре), Крамского и Петрова-Водкина. – Графический шедевр, словом, возникает. Сполна осознав этот факт, Художник уже не может просто так взять и забыть о произошедшем. Он ведь тоже не просто ремесленник и зашибала, а наделен талантом и создать нечто подобное страстно мечтал еще в шестом классе художественной школы им. Мусундаева. Теперь ему нужна разгадка этого чуда.

Оригинал – вполне симпатичная, впрочем, девушка, лишенная, правда, всякого чутья на истинно прекрасное – смотрит на свой портрет, и на лице у нее явственно проступает желание сказать этому мазиле, куда ему надо бы пойти.


12.

Теперь их, помимо Олигарха и Дравида, четверо: Потерянная, Научный, Певица и Художник. У каждого из них, кроме Потерянной, свой жгучий интерес к первым двум, которые их, получается, вместе и собрали; у Потерянной –  интерес к Научному, а Олигарх для нее – так, лишь забавен…

Но главное – они молоды, молоды, молоды и интересны еще друг другу. Раз уж они собрались в одну кампанию, им не хочется так быстро расставаться, и они с готовностью  принимают предложение Олигарха.

А случилось так. Потерянная засмотрелась на какую-то нашу бурятскую юбилейную эмблему с кукольным лучником, вооруженным игрушечным луком, и Олигарх тут же стал изображать для нее наш национальный вид спорта – с трельбу из лука по сусликам. После чего от него и поступает вполне логичное предложение – а не хотят ли они все пострелять из настоящего лука. Он и это может устроить.

Все, разумеется, хотят. На близкий лукодром (это где Уда впадает в Селенгу) идут, разумеется, пешком и по пути Потерянная и наш дравидийский герой рассказывают, зачем они пожаловали в город.

КРАСАВИЦА-РАДУГА
Рассказ Потеряной (в переводе на русский без акцента)

– В самом конце девятнадцатого века вождю индейского племени хопи было видение. В нем вождь увидел, что в будущем наступят темные времена. Животные и растения начнут исчезать с лица земли, люди будут без конца воевать друг с другом и позабудут любовь, и красавица-радуга исчезнет с неба. И тогда появится новое племя людей среди живущих во зле. Эти новые люди придут с любовью, и число их будет множиться с каждым годом. Животные вернутся на Землю, следом вернутся деревья, и, когда любовь утвердится на планете, прекратятся войны. И тогда в небе вновь засияет Радуга. Так и возникло наше движение, движение Радуги, и распространилось по всему миру. Каждый год члены семьи Радуги проводят съезды. В прошлом году в австралийской пустыне Симпсона прошел съезд воинов Радуги, мы праздновали полную Луну. Сейчас неподалеку от вашего города Кяхты мы будем приветствовать солнечное затмение. Наши семьи есть уже по всему миру, и пять лет назад старейшины индейцев хопи признали, что пророчество начинает сбываться.

 ВУАЛЬ ПРИНЦЕССЫ ФАТМЭ
Бурятская семейная легенда; рассказ потомка темника Чингис-Хана

– Мой прадед в пятнадцатом колене по отцовской линии был из рода Диких кабанов, по-монгольски – "байяр hэйял". Он служил темником у самого Чингис-хана и ходил с ним в Персию. Там ему досталась вуаль принцессы Фатмэ; мы по темноте называем ее "Фатимой". У кого эта вуаль – тому она дает счастливую семью, детей, скот…; только мальчики через одного похожи на туркменов, как я. Сейчас она у моего дяди. По-русски, он мне "седьмая вода на киселе", но у нас, у бурят, он мне близкий родственник. Как вы, русские, живете?..


13.

На лукодром наши герои, особо не сговариваясь, решают идти не по городским улицам, а по набережной Уды. По пути туда им самым естественным образом приходится миновать Одигитриевский собор. Как раз закончилась заутреня, и из храма выходят и крестятся прихожане.

Правда, не совсем обычные прихожане. Они все мужчины, все одеты в темные хламиды с капюшонами, с сучковатыми посохами и через одного у них – дикие, заросшие буйным волосом удивительные рожи; почти все они босы, и только на мозолистых ступнях некоторых – кожаные сандалии на босу ногу, как у римских легионеров. Один из диких бородачей с лицом фанатика и аскета отделяется от своих, подходит к нашим героям и, испытывая жуткий когнитивный диссонанс, сначала с недоумением их по очереди разглядывает, а потом вдруг порывается кого-нибудь потрогать. Наши герои переглядываются, Художник уверенно  выходит вперед с грозным предупреждающим жестом, и наваждение рассеивается. (Не участвует в переглядках только Потерянная: она по-прежнему уверена, что в Сибири можно увидеть и не такое.)


14.
 
Олигарх, как оказалось, и впрямь многое может в городе: главная по лукодрому оказалась его одноклассницей, или должницей, не существенно. А существенно, что главная по лукодрому дала им инструктора – молодого, красивого, мускулистого, чистокровного, ни за что бы не догадаться, чукчу!

ВРЕЗНЫЕ КАДРЫ:

ПРОФЕССИОНАЛЬНОЕ ВИДЕО, АНАДЫРСКОЕ ТЕЛЕВИДЕНИЕ: Морской, да чего там – океанский, берег; низкое серое небо с белыми, жирными, крикливыми чайками, быстро бегущими облаками, черный (не желтый, как у нас!) песок под ногами. Метрах в трехстах от уреза воды набегающие из глубокого океана волны натыкаются на отмель и вздымаются вверх валами высотой, на глаз, с трехэтажный дом; даже с берега легко вообразить, какой там грохот и ужас. На склоне песчаной дюны (из черного, не забывать, песка) сидит древний чукча в потертой кухлянке, меж колен у него – мальчик в клетчатой рубашонке и бейсболке. Чукча говорит по чукотски, и за кадром его переводят на русский с акцентом:

– Мы – чукчи! Мы убиваем китов. Мы победили чавчувэнов! Даже русские нас не победили.  Мы никогда не были под рукой белого царя. Они всегда боялись наших свирепых воинов и договорились с нашими вождями больше не воевать. (Это истинная правда.) А это мой внук. Я отправлю его учиться на берега большого озера там, на Большой Земле. Наши предки появились на его берегах, их родил из самого себя Большой Ворон Куткынняку. Когда-нибудь мы вернемся на нашу родину. (Всё, кроме Ворона – неправда.)

ЛЮБИТЕЛЬСКОЕ ФОТО: Группа студентов, преимущественно борявых бурят, на крыльце, сами понимаете, спортфака БГУ. Среди студентов заметен и наш Стрелок: он выше и стройнее.

ПРОФЕССИОНАЛЬНОЕ ВИДЕО, КОРЕЙСКОЕ ТЕЛЕВИДЕНИЕ: Спортивный подиум с тремя местами, возможно, это даже Олимпийские игры; по надписям на корейском не разберешь, а олимпийские кольца могут нарисовать на любом соревновании олимпийского сезона. Диктор трещит по-корейски, а на второй ступени подиума – наш гордый Стрелок с медалью на груди.

И вот вся наша гоп-компания выходит на лукодром. Стрелок показывает, как держать лук и стрелу, и особенно следит за техникой безопасности, чтобы случаем кого не подстрелило, и наши персонажи кое-как пытаются стрелять. Кто пробовал, знает, что это сложно, не у всех с первого раза получается вообще выпустить стрелу. Но, как бы то ни было, все кое-как стреляют, или пытаются выстрелить (– Потерянная иностранная девушка впадает в полный экстаз), кроме нашего дравидийского героя, он как-то скромно остается в стороне. Наконец, Стрелок и ему предлагает выстрелить: назвался бурятом – тяни тетиву!

Наш герой уверенно принимает лук и стреляет как эльф Леголас из "Властелина Колец", лучше любого олимпийского чемпиона, не целясь, безошибочно учитывая порывы ветра и раз за разом попадая в самый центр далекой мишени, только что стрелы не расщепляя (а ведь мог бы!). Стрелок, разумеется, тоже оценивает, что происходит, и ему тоже нужна разгадка.

Более того. Олигарх вдруг кричит:
– А так сможешь?

Он подхватывает с земли пустой пластиковой стаканчик от ядовитого зеленого йогурта, бежит к мишени, становится перед ней и ставит стаканчик себе на голову. Никто не верит своим глазам, но они уже до потрохов во власти Олигарха; даже Стрелок поддается общему настроению – возможно всё.

Наш Дравид все так же быстро натягивает тетиву, только сейчас камера показывает его лицо крупным планом. У него мертвое лицо человека, целящего насмерть.

Но всё обходится. Щелкает тетива, свистит стрела, и Олигарх ловит ее зубами, раскрыв рот, как галчонок.

Наши герои опять переглядываются, включая Потерянную иностранную девушку: такого от Сибири не ожидала даже она.


15.

Все объяснения наши герои получают в рокерском пивном баре "Барсучье Логово". "Логово" устроили в бывшей двухкомнатной квартире на втором этаже кирпичного жилого дома с деревенскими печами на кухнях. Дом построили в пятидесятых на "Трансформаторе" – оживленном торговом перекрестке минутах в десяти от центра; была в доме даже своя кочегарка с огромной кирпичной трубой снаружи. Случись атомная война, глобальная техногенная катастрофа, Всемирный Потоп, дом задымил бы всеми своими трубами и поплыл бы по мутным водам Потопа, надежно защищая своих жильцов толстенными кирпичными стенами. В эти стены жильцы вмуровывают допотопные громоздкие шифоньеры, перекладывают в камины кухонные печи и мечтают дорого продать свои квартиры. Первые два этажа дома давно были уже выкуплены солярием, забегаловкой, модным магазином, парикмахерской, магазинчиком для взрослых, сотовым салоном и еще чем-то на другом невидимом торце. Своей узкой бетонной баллюстрадой по второму этажу с железными перилами и неожиданными железными лестницами дом совсем напоминал бы корабль у пирса южного порта, если бы от нашего города не было так далеко до моря. У нас вокруг города залитые солнцем ковыльные степи, близкие и далекие горы – отроги великих горных систем, с которых стекают быстрые реки с опасными фарватерами, а вместо сирокко, пассатов, муссонов – самумы, вьюги, метели, бураны, а если и водились когда корабли – так только бактрианы и дромадеры, меланхолично жующие жвачку. Но сходство с кораблем, легкое, как морской бриз, было, было!, и по крутой наружной лестнице наши герои поднимались на его борт, как ночью по штормовому трапу. Затянула их туда, конечно же, Певица: "Логово" было чем-то вроде рок-клуба. Посторонние туда и носа не казали, а если казали – сразу понимали, что в этой скудости, бардаке, тесноте, среди завсегдатаев, диковатых, полу-пьяных (а то совсем пьяных, в любое время суток, хоть ночью), в берцах, сплошь в партаках, им не место; а жесткая, искренняя, правдивая музыка городского люмпен-пролетариата – не для их ушей. (И убирались в цивильный пивняк, чтобы насладиться громкой попсой, глумящейся над Пёрселлом и Морриссоном – над всей музыкальной культурой человечества, претензией на  дизайн, глумящейся над первым кроманьонцем, нарисовавшим никем не превзойденного раненого бизона на стене пещеры Мольберне, и, главное, понтами, понтами, понтами, своими и чужими!)

Предлогом посидеть в любом тихом месте стало утверждение Олигарха:
– Вот. А сейчас мы все поедем к его дяде на ПВЗ, – он указал на своего молчаливого спутника, – и там его реликвия достанется одному из вас. Да, но прежде мы как честные, порядочные люди должны кое-что дополнительно вам разъяснить.

И в "Логове", сев напротив друг друга за единственный нормальный стол, Олигарх и Дравид расставили для наших героев, все точки над i.
Вот они, точки.

ПЕРВАЯ. Вуаль принцессы Фатимы – это вовсе не вуаль. Это брачный покров Парвати, любимой жены Шивы – живого, полного, совершеннейшего воплощения любви и семейственности.

ВТОРАЯ. Покров обеспечивает семейное счастье, чадородие и всё прочее не только своему обладателю и хранителю, но всем его единоплеменникам, единокровцам, единоверцам, как они себе такое счастье представляют.

ТРЕТЬЯ. За это владелец Покрова естественным образом обречен забыть и оставить все свои страсти и увлечения и заняться единственно продолжением рода.

ЧЕТВЕРТАЯ. Покров Парвати сам находит себе нового владельца, когда приходит время.

ПЯТАЯ. Этот процесс в текущий момент времени призваны контролировать и по мере сил направлять будда Майтрейя и Демон Мара (искушавший Гаутаму под баньяновым деревом во время оно), для соблюдения некоторого равновесия.

ШЕСТАЯ. Один из них (то есть из Олигарха и нашего дравидийского героя) – будда Майтрейя, другой – демон Мара. Но они не в подлинном своем обличии. Они сейчас как солнечные зайчики.

Демонстрируя этот абстрактный факт, Олигарх достает откуда-то, как из воздуха, два зеркальца, широко расставляет руки и пускает два солнечных зайчика. Потом пересекает лучики между собой и предлагает подумать, что в каждом из новых двух зайчиков осталось в неизменности.

СЕДЬМАЯ, практически двойная.  Время найти нового владельца Покрова наступило целых семьсот семьдесят семь лет назад. И вот как-то всё не получалось, история шла как-то всё не так: Тверские князья уступили Московским бармы и Мономахову шапку, Лжедмитрий не удержался на Московском троне, ирландские нищеброды переселились в Новый Свет, Тесла разругался с Эдисоном, Бокасса слишком долго лакомился подданными, Муамара Каддафи растерзали… Но если новый владелец Покрова не найдется сегодня до двенадцати ночи, они все погибнут в страшных муках, какие древним китайцам не снились.

ВОСЬМАЯ, дополнительная.
– Нет, не вы пятеро! – рассмеялся Олигарх несколько зловещим, впрочем, смехом. – Не бойтесь. Все люди на Земле погибнут и без особых мучений, разумеется, так что ничего страшного: всем скопом – легко и не страшно. Раз плодиться не хотите… Что же делать? Времени больше не будет.

На лицах наших героев застывает одно общее и мучительное выражение. Такое бывает у людей, решающихся положить жизнь за полное, гарантированное счастье близких, единоверцев и соплеменников, но никак пока не могущих на это решиться. Они ведь все отобраны не просто так: каждый из них полусумасшедший идеалист. Но и не совсем сумасшедший, не фанатик своей национальной идеи.


16.

Зала в квартире четвероюродного дяди нашего дравидийского героя. Живет в ней обычная бурятская семья: мать, отец, совсем старая бабушка-шабагаанца, и трое женатых сыновей с детьми и внуками. Мать – портная, отец – и в самом деле проработал всю жизнь сварщиком на ЛВРЗ, а наш Дравид и на самом деле оказывается его четвероюродным правнучатым племянником, как подсчитали бы русские. Разговор, естественно, ведется самый житейский: кто, что, кто чей родственник, откуда приехал, живы ли родители, по вкусу ли гостям позы, не обожглась ли Потерянная иностранная девушка горячим бульоном, по вкусу ли гостям настоящая архи, трудно ли учиться в мединституте и есть ли у Дравида-племянника рабочая специальность, а без нее – лучше всего в горячий цех: и зарплата больше, и смена короче, и до пенсии меньше.

По лицам наших героев (кроме Олигарха и Дравида, разумеется) всё так же видно, что они никак не могут определиться – стоит ли жертвовать собой ради высшей идеи. И им никак не удается завязать между собой общий разговор: начинают и умолкают или переводят на другое.

И все они по очереди встают из-за стола, вроде бы в туалет, кладут руку на ручку входной двери, стоят так минуту-другую, но идут все-таки в туалет, чтобы вернуться потом за стол.

Одна Потерянная сидит, как привязанная.

А на часах уже одиннадцать часов двадцать одна минута.

И тут происходят два события.

Первое. Олигарх обращается к хозяину:
– Дядя Бато, где-то у вас была вуаль принцессы, как ее… Фатимы. Вот бы взглянуть… Раритетная вещь!

Вторая. В цветастом платье Потерянной звонит телефон. Она достает его и что-то быстро и радостно говорит в него по-ливски, то есть совсем непонятно. А поговорив со своими, обращается ко всем:
– Какой здесь адрес? Меня нашли!


17.

Закрома пятикомнатной квартиры, в которой живет обычная бурятская семья с тремя детьми. Эту квартиру семье дали в баснословные, душные, великие советские времена.

Хозяин недоумевает и пытается усиленно вспомнить, что это за вуаль: что-то слышал от бабушки, но что – не помнит; и сам не видел, и бабушка уже не в себе, постриглась наголо, носит белый платочек и почти не говорит.

Проблему решает хозяйка. Молча открывает старинный сундук, долго роется в нем, дорываясь до самого дна, и вытаскивает, наконец, три цветастых платка, то ли современных китайских, времен большой советско-китайской дружбы пятидесятых годов, когда "русский и китаец были братьями навек", то ли и на самом деле древних индийских, времен набобов, магараджей и боевых слонов. Рассмотрев платки на свет, Хозяйка выбирает самый старый и потрепаный на вид, получает согласный кивок Хозяина, и все так же молча и решительно выносит этот платок в залу.

А в зале на часах – тридцать четыре минуты двенадцатого и четверо новых гостей. Это спутники Потерянной ливской девушки. Они все как один – иностранцы и говорят на смеси всех иностранных языков сразу: давно путешествуют вместе, притерлись друг к другу и понимают друг друга с полуслова.

Но понять их немного можно, да и чего там понимать: у подъезда их ждет такси, завтра с утра им выезжать в Кяхту, праздновать Солнечное затмение, а пить и есть они не могут: они – крутые веганы, им даже чаю нельзя, даже кипяченой воды нельзя.

Потерянная, неуверенно и с немного жалким лицом, поддается напору своих спутников, и Хозяйка, пожалев ее, раскрывает вынесенный платок на руках, поворачивается с ним по сторонам и вдруг покрывает им плечи Потерянной; по голове ее еще гладит.

Потерянная лопочет "спасибо" и что-то еще по-ливски, а платок снимает с плеч и обматывается им по поясу, как парео; уходя, успевает даже покрутиться перед зеркалом в коридоре (зеркало – старое советское трюмо, кстати. От старости зеркало совсем поплыло, но так еще интереснее).

Камера панорамирует по лицам присутствующих. На лицах бурятской семьи – выражение щедрости и гордости, Давид и Олигарх – невозмутимы и готовы, похоже, вообще дематериализоваться, как солнечные зайчики, а остальные наши герои испытывают сложную смесь чувст: облегчение, что не они избранники, и досадливую ревность, по тому же поводу.

В последний миг камера ловит лицо бабушки-шабагаанцы. Она узнает платок и понимает намного больше, чем домочадцы. Или это просто кажется. Старики смотрят совсем не туда, куда смотрим мы, и что они там видят – бог весть, а сами они не говорят.



Д Е Н Ь  В Т О Р О Й.  У Т Р О.

Камера показывает:
1. ПРОИСХОДЯЩЕЕ В ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ:
Стрелок выпускает стрелу за стрелой. На лукодроме он один. Он сосредоточен, нетороплив и намерен долго еще так стрелять.
КАДРЫ ИЗ БУДУЩЕГО:
Стрелок стоит на высшей ступени спортивного подиума, и на груди у него сейчас уже точно золотая олимпийская медаль. Играет гимн России.

2. ПРОИСХОДЯЩЕЕ В ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ:
Художник застыл перед пустым холстом и ждет, когда где-то глубоко внутри него созреет первый мазок. У ног его ползает диатезный ребенок, которого Художник не замечает.
КАДРЫ ИЗ БУДУЩЕГО:
Большой тропический город. Просторная площадь с пальмами и фонтанами, дома в колониальном стиле под зеркальными стенами высоченных небоскребов. Посреди площади нечто большое, длинное и причудливое, закрытое до времени белым покрывалом; вокруг – тропические чиновники и местные зеваки, иностранные туристы и интернациональные репортеры.

Художник тянет покрывало и глазам зрителя предстает монументальная скульптура: какая-то прекрасная и явно монголоидная богиня в высоком головном уборе восседает на спине невообразимого скота с изогнутыми рогами метров в семь-восемь длиной; весь монумент от этого длинен, странен и прекрасен, словно перед нами и впрямь живая небожительница, сошедшая с небес.

3. ПРОИСХОДЯЩЕЕ В ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ:
Певица гладит беспородную умнющую собаку, слушая великий "Оренбургский пуховый платок" в гениальном исполнении Людмилы Зыкиной.
КАДРЫ ИЗ БУДУЩЕГО:
Огромный зал, похоже на Metropoliten Squer Garden. На сцене – полноценный эстрадный оркестр в смокингах и наша Певица в вечернем открытом платье. Она поет "Что не ветер ветку клонит, не дубравушка шумит…"

4. ПРОИСХОДЯЩЕЕ В ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ:
Потерянная тесно сидит на заднем сиденье маршрутки, летящей по разбитому шоссе в Кяхту. Она по прежнему опоясана платом и, сама того не замечая, оглаживает себя по животу, как часто бывает с беременными.
КАДРЫ ИЗ БУДУЩЕГО:
Узнается все та же ливская деревушка в лесу. Но вместо простенького лютеранского храма – модерновое церковное строение, вдоль улицы с чугунными фонарями – вполне себе приличные особнячки с дорогими иномарками у газонов, а по улицам носятся, визжат, смеются, прыгают толпы, сонмы белобрысых, круглоговоловых, загорелых, счастливых ребятишек. Проходит большой отряд бойскаутов в шортах; бойскауты спортивны, у них чистые открытые лица, и маршируют они очень даже складно, чересчур складно.

5. ПРОИСХОДЯЩЕЕ В ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ:
Дравид стоит у грохочущего кузнечного пресса, обливаясь потом; он споро и ладно, будто всю жизнь был кузнецом, шлепает чугунные заготовки для тормозных колодок электровоза.
КАДРЫ ИЗ БУДУЩЕГО:
Чернота, пустота, синева, сполохи, сияния, звезды, туманности, галактики, насекомые на травинках, мальки и головастики в мутных водорослях, тигры и павлины в бамбуковых зарослях и проч..

6. ПРОИСХОДЯЩЕЕ В ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ:
Научный, высунувшись по пояс из иллюминатора, рассматривает семь кубометров строевого леса под собой на грузовой подвеске дирижабля. В носовой части гондолы видна спина Олигарха за рогатым корабельным, почему-то, штурвалом. На нем короткая куртка американского пилота, и можно догадаться даже со спины, что на лице у него кожаные очки-консервы (хотя никакой встречный ветер на него не дует).

Научный чуть отводит взгляд от своего бесценного груза и всматривается в проплывающие внизу редкие куртины кустов, проселочные дороги, кошары, старицы иссохших рек. Ветер треплет его волосы, и в блестящих кокаинических глазах его – абсолютная, иступленная уверенность в успехе Строительства и вопрошание насчет собственного будущего.
КАДРЫ ИЗ БУДУЩЕГО:
Ковыльная степь. Высокая пирамида – трубчатый каркас, кое-как обшитый досками. На вершину карабкается Научный и кое-как утверждается наверху. Сгущаются черные густые тучи, из них начинают бить страшные ветвистые молнии.

Тучи расходятся, и в ослепительном сиящем просвете показывается гигантская, размером с футбольное поле, кожанная подошва на веревках. Плохо различимая снизу чудовищная нога делает шаг, и подошва уплывает вслед за ней вперед и вверх.

Сзади наплывает и опускается вторая такая же подошва. Это кто-то там наверху идет куда-то.

К О Н Е Ц . Улан-Удэ, 2019.