Дед и совенок. Утро с Учителем

- Чудесно мне, как это я простой дед и ангельским доктором заделался, может не хорошо это? - Дед с Учителем пили прерассветный чай, пахло пихтовым маслом и гречневой кашей.
- Сердце у тебя доброе, душа светлая, а руки умелые, - рассуждал Учитель, сложив серебристые крылья за спиной,- у нас ошибок не бывает, но если мучает тебя что, сказывай...
- Не мучает, но свой груз имею, жизнь прожить не рукой махнуть...
И завёл Дед свой рассказ, и чай остывал сколько раз, да слушали:

- Молодой-то, я был удалой, да скорый, на раздумья времени не тратил:  рука рубит, нога бежит, словно и нет у меня, ни головы, ни сердца, точно безумный от силушки своей.

И казалось мне, что все вокруг мне принадлежит, и для меня приспособлено: деревья для дров, животина для мяса, колонок для кисточки, лиса для шапки.

И была у меня дочка Ниточка, такая худенькая, слабенькая, болезная, порой подумаю, вот бы от моей-то силы отрезать ей хоть маненько, от меня-то не убудет!

Пошли мы с мужиками барсуков таскать, собаки учены, дело знакомое, думаю, вот, добуду жиру барсучьего для Ниточки, полегчает ей...

Барсуки живут семьями, собаки вытянули их всех по очереди,  я и решил заглянуть в барсучью нору, посмотреть, как они там живут, интересно мне...
Протиснулся в раскопану собаками нору, голову просунул, и увидел, что у стеночки прижавшись, на задних лапках стоит, дрожащий, полуживой от страха, чудом уцелевший барсук.
Ну думаю, сейчас он раздерет меня и будет прав,  я ж ничего сделать не смогу, пошевелиться-то мне никак!
Уставились мы друг на друга, и был мне момент истины необъяснимой : не тронул он меня, а я его не выдал...
С тех пор бросил я охоту, опротивела она мне.
- А как же Ниточка? - встрепенулся крыльями Учитель.
- И про это расскажу, - Дед вытер лицо руками, словно снял паутинку, свеча вспыхнула, и осветила дом, - простила значит, парафиновая душа.
- Пошёл я тогда в лес-тайгу, шёл три дня и три ночи, ни есть, ни пить с собой не взял, думаю как простит меня лес, подаст...
Вышел я к ручью, напился чистой водицы,  мать и отца вспомнил, душу растревожил, поплакал, как дитя, там и уснул.
Очнулся, звезды надо мною, и говорят они вроде как по-китайски, смотрю, глазам не верю: старичок и старушка, седые, аж себряные, словно крылья твои, улыбаются, да за собой меня кличут:
- Дом, дом!
Приметил я вдали дымок, и понял к кому пришёл: сказывали люди, что в лесу-тайге старый китаец живёт, а сколько, никто того не знает, может сто, а может и двести лет.
Я конечно, по характеру неверущему ничему этому не верил, да пришлось.
Накормили меня, напоили и допросили, как я в себя пришёл, я все им и рассказал, и про барсука, и про Ниточку.
- Дочка лечить, молоко пить, - подаёт мне старушка банку, замотаную в тряпицу, и сухой ручкой гладит меня по спине, мол мазать надо.
- Барсука не возьму! - замотал я головой, - не буду Нитку мертвячиной лечить! Она может и болеет за мои грехи безжалостные...
- Коровка масло, печка топить, хорошо, убить нету! - сунула банку мне в рюкзак, и вывела гостя за дверь, а китаец, все это время сидел у огня, дымил, да тихонечко посмеивался.
Вышли мы на волю, ещё темно:
- Как же вы тут одни, не боязно вам?
- Зверь не бояться, злой человек бояться! - сложила ручки, быстро поклонилась, и захлопнула дверь.
Дед вздохнул и задумался, но Учитель тут же  нетерпеливо его пробудил:
- Помогло ли?
- Помогло, я потом и сам так делать стал: натоплю маслица, просею, когда и травы добавлю, и людям болезным подам..
- Стало быть старички тебя на лекарское дело благословили ?
- Чего не знаю, того не знаю, но добрую память в себе несу, хотел даже отблагодарить их, да сколько потом не искал тот домик, не нашёл того места, и даже ручья!
- Чудесами мир полнится! - улыбался Учитель, - ну пойдём, Дед, пора обход на нашем участке делать, и учеников будить!
Дед перекинул холщевую сумку через плечо, в точь-точь как у Учителя, рюкзаком-то он теперь не утруждался, ведь добрая ноша тяжёлой быть не должна...