de omnibus dubitandum 119. 298

ЧАСТЬ СТО ДЕВЯТНАДЦАТАЯ (1918)

Глава 119.298. РОБКИЕ СЕРДЦА…

    В начале мая 1918 г. для защиты Таманского полуострова от возможного вторжения германских войск был создан Таманский боевой участок во главе И.Т. Беликовым. Основу войск участка составил Темрюкский красногвардейский отряд и мобилизованные казаки таманских станиц.

    25 мая в результате казачьего мятежа Беликов был убит. Более 2000 красногвардейцев взято в плен. Подошедшие красногвардейские отряды организовали фронт во главе с А.А. Романенко. Отбив штурм казаков на Темрюк, советские войска за две недели практически полностью вытеснили казаков с полуострова, однако, неосторожно брошенная Романенко фраза о возможной высадке на Тамани германских войск вызвало панику в полупартизанских советских войсках и их отступление на прежде занимаемую линию Темрюк-Джегинка-Анапа.

    14 июня 1918 года из Крыма на Тамань высаживается 58-й Берлинский пехотный полк германской армии, всего около 2,5 тысяч солдат. Воспользовавшись заминкой красных, немцы занимают без боя станицу Таманскую, а затем, при поддержке морской артиллерии с турецких миноносцев и аэропланов, очищают Таманский полуостров от красных отрядов. Вместе с немцами вернулись и казаки.
 
    Сведения о Романенко сохранились в архивах Краснодарского края и Темрюкском историко-археологическом музее.

    Андрей Алексеевич Романенко родился в 1891 году в поселке Пересыпь Темрюкского отдела Кубанской области в семье рыбака. В 1913 году был призван на военную службу. С началом Первой мировой войны воевал на Турецком фронте в составе 155-го Кубинского пехотного полка. С февраля 1916 года фельдфебель роты 491-го Варнавинского пехотного полка. Летом 1917 года, на митинге, избран командиром 491-го Варнавинского полка. В январе 1918 года вместе с полком эвакуировался из турецкого Трабзона в Новороссийск, где принял предложение новороссийских большевиков участвовать в походе на Екатеринодар против краевого правительства. С февраля 1918 года — командир Абинского отряда Красной гвардии. В марте 1918 года назначен командующим Южно-Кубано-Черноморским и Таманским фронтом Красной гвардии. В своих воспоминаниях утверждал, что это назначение произошло по мандату подписанному В.И. Лениным [ЦДНИКК ф.1774р, оп.2, д.533].

    По поручению Кубано-Черноморского ВРК, с апреля 1918 года, Романенко, штаб которого разместился в Екатеринодаре, занимался формированием новых полков из советских войск, отступивших с Украины и Крыма, и кубанских красногвардейских отрядов.

    Романенко оставил должность командующего Таманским фронтом в конце июня 1918 года по болезни.

    Дальше в его биографии, с июня по ноябрь 1918 года, следует пробел, который он объясняет болезнью. Где он в это время находился, он не раскрывает, но именно в это время территория Кубани была занята белогвардейскими войсками.

    Вместе с Таманской армией Романенко не отступил, а смог переправиться на Украину в расположение советских войск и в дальнейшем командует различными частями Красной армии от батальона до бригады на фронтах против Юденича, Деникина и Врангеля.

    В качестве командира 79-го стрелкового полка 9-й стрелковой дивизии участвует в освобождении от деникинских войск Тамани. После демобилизации в 1922 году Романенко перебирается в Темрюк, где работает в рыбопромышленных организациях.
В годы Великой Отечественной войны Андрей Алексеевич, призванный из запаса в звании капитана, направляется на должность помощника начальника штаба Южного партизанского движения в городе Сочи. Командует отдельным стрелковым батальоном Закавказского фронта. С 1943 года Романенко начальник трофейного и похоронного бюро 30-й Киевско-Житомирской Краснознаменной стрелковой дивизии 1-го Украинского фронта. За боевые заслуги в годы Великой Отечественной войны награжден двумя орденами Красной Звезды и несколькими медалями. После войны проживал в городе Темрюк.

    23 июня 1918 г. на смену заболевшему Романенко из Екатеринодара прислали нового командующего Таманским фронтом – бывшего офицера Степана Петровича Колышко, который энергично взялся за восстановление дисциплины и порядка в войсках.

    Не менее жестко проводилась им мобилизация в станицах Таманского отдела. Столкнувшись с нежеланием казаков идти в Красную армию, Колышко в своем приказе по войскам Таманского фронта от 3 июля 1918 года указывает, что «многие станицы вверенного мне района уклоняются от мобилизации» и предупреждает — «всеми, самыми беспощадными мерами заставлю малодушных исполнить долг гражданина и не остановлюсь ни перед чем».[Борисенко И. Советские республики на Северном Кавказе в 1918 году. Т.2 Ростов- на-Дону: Северный Кавказ, 1930]

    Оправданные действия нового командующего, тем не менее, вызывали недовольство, а порой открытый саботаж со стороны комсостава и политруководства Таманских войск. Отцы-командиры не доверяли бывшему офицеру. Во всех действиях командующего видели вредительство и измену.

    В свою очередь, Колышко пугал комсостав фронта расстрелом, ссылаясь на данные ему полномочия.

    Свои характеристики командующим Таманского фронта оставил Г.Н. Батурин, занимавший в тот период должность военного комиссара по организации и формированию Красной армии:

    «Командующий фронтом бывш. фельдфебель Романенко, которого больше звали Андрюша, был человек тихий, в душе истинный защитник прав трудового народа, хотя беспартийный и человек слабохарактерный. Работал день и ночь, рисковал своей жизнью, но вся его работа сводилась к работе белки в колесе. Его мало кто слушал и выполнял его распоряжения.

    …новый командующий вместо Романенко – бывший капитан Колышко, человек энергичный, но странный и неизвестно к какой партии принадлежащий. Большевиков он называл сумасшедшими, комиссаров ругал и ни с кем не считался».[ЦДНИКК ф.2830, оп.1, д.206]

    Естественно такое отношение к правящей партии и к её представителям не могло долго продолжаться безнаказанно.

    24 июля 1918 года ровно через месяц после вступления в должность, Революционный комитет Таманского отдела арестовал Колышко и отправил в Екатеринодар для дальнейшего разбирательства.

    Позже, в своей автобиографии Колышко напишет:

    «Мне удалось создать в короткий срок боеспособную Революционную армию, которая сдержала движение немецкого десанта, а затем приобрела себе громкую известность под названием Таманской армии в боях с Добровольческой армией генерала Деникина на Кавказе» [ЦДНИКК ф.2830, оп.1, д.786]. 

    В середине июля штаб казачьих войск (?) совместно с командованием германских войск устроили масштабную провокацию с целью захвата Темрюка.

    Защитникам города Темрюка от имени штаба казачьих войск Таманского полуострова (?) за подписью есаула Горпищенко* был предъявлен ультиматум с требованием очищений Темрюка от большевицких войск и угрозой бомбардировки города с воздуха.

*) ГОРПИЩЕНКО Григорий Иванович
окончил Михайловский Воронежский кадетский корпус, сотню Николаевского кавалерийского училища (1909). В Великую войну подъесаул 1-го Таманского генерала Безкровного полка ККВ (на 1.01.1917).
 
    Расчет делался на то, что под угрозой германского наступления большевики выполнят условия ультиматума и отступят. Однако защитники Темрюка оставили ультиматум без ответа. В отместку, 22 июля, Темрюк подвергся воздушной атаке со стороны германских войск. 5 аэропланов сбросили на Темрюк до 10 бомб. С моря по порту и городу вел обстрел турецкий крейсер. Снаряды разрушили несколько глинобитных, крытых камышом хат. Погибло до двух десятков мирных жителей Темрюка.

    Надежда на то, что красногвардейцы поддадутся панике и оставят Темрюк под воздействием атак с воздуха и моря не осуществилась. Но эта провокация таманских казаков и германских войск имела и другую сторону. Когда потребовалось помощь Таманских войск бойцами и боеприпасами в обороне Екатеринодара, в ней было отказано по причине необходимости держать фронт у Темрюка.

    После отстранения Колышко от командования войсками Таманского фронта должность командующего исполнял начальник штаба фронта Дудников. 5 августа 1918 года главком Сорокин назначает командующим войсками Таманского фронта Ивана Константиновича Ойцева и ставит ему задачу выдвинуть Таманские войска для защиты Екатеринодара.

    Получив назначение, Ойцев уехал в Темрюк с приказом ускорить движение Таманских войск. Опасаясь митингового Темрюка, Ойцев переводит свой штаб в станицу Крымскую, надеясь подтянуть сюда и таманские части, чтобы, используя железнодорожное сообщение станицы Крымской с Екатеринодаром, иметь возможность перебросить войска на фронт против Деникина.

    Но командиры таманских полков проигнорировали приказы нового командующего. Полки не снялись с позиций и остались защищать Темрюк. Таким образом, к моменту решающего боя под Кореновской, где решалась судьба Екатеринодара, войска Северного Кавказа не были собраны в единый кулак, остались территориально разобщены и ослабленными.

    16 августа в Екатеринодар вошла Добровольческая армия генерала Деникина. В этот же день Сорокин отдает приказ войскам Таманского фронта двигаться на Афипскую и намечает дальнейший маршрут отступления: Новодмитриевская, Пензенская, Саратовская, Черноморская, Гуриевская, Ганжа, Белореченская.

    Приказ Сорокина частям Таманского фронта идти на соединение с его армией встретили в Темрюке в штыки. В городе начались митинги. Выступавшие на митинге в Темрюке командиры полков, державших оборону на Таманском фронте — Матвеев, Сафонов, Кабизев прямо называли Сорокина изменником.

    В Крымскую, где размещался штаб Таманского фронта, отправилась делегация темрючан, которая арестовала Ойцева. В результате, время упустили. Связь с армией Сорокина была утеряна.

    Потеряв управление армией, но оставаясь, формально, командующим - Ойцев, 26 августа, принял участие в совещании городского революционного совета Новороссийска с участием командиров отступающих частей. Большинство на совещании склонялась к организации обороны Новороссийска перед лицом наступающих белогвардейцев и даже избрали нового командующего – большевика А.Ю. Губернского, комиссара путей сообщения Новороссийского совдепа.

    Но во время совещания в город вошли белогвардейские войска, Губернский был арестован, а Ойцев скрылся в неизвестном направлении. Армия вновь осталась без командующего. Присоединится к отступающим Таманским войскам он, или не смог, или не пожелал, опасаясь за свою жизнь. На следующий день состоялось знаменитое совещание командного состава Таманских войск в Геленджике. Такова предыстория героического похода Таманской армии и её забытых командующих.

    В последние дни своей жизни в Екатеринодаре я был зрителем совсем диковинного судебного процесса.

    Ст. сов. Лукин (кстати сказать, он носил такие широкие погоны, что репортеры считали его за военного и в отчетах титуловали генералом) судил группу кубанских офицеров, не много, не мало, за попытку отторгнуть от России часть ее территории, именно Таманский полуостров, древнерусскую Тмутаракань.

    Вина этих продавцов России в розницу так обрисовывалась обвинительным актом.

    Генералы кайзера, чтобы захватить возможно больший район южной России для производства реквизиций хлеба, в мае 1918 года высадили на Таманский полуостров небольшой отряд, который выбил отсюда большевиков. Под прикрытием германских пулеметов местное казачье офицерство сорганизовалось и мобилизовало казаков, чтобы оборонять пределы полуострова от советских войск. Образовался отряд, в командование которым вступил полк. Перетятько. Начальником штаба он избрал полк. Комянского. Оперативной частью ведал есаул Григорий Иванович Горпищенко, молодой, энергичный и честолюбивый человек.

    В виду слабости старших начальников Горпищенко сделался фактическим хозяином отряда, подружился с немцами и весьма недружелюбно относился к Войсковому правительству, болтавшемуся тогда в междупланетном пространстве. Немцы в лице Горпищенко на Таманском полуострове нашли миниатюрное подобие Павла Скоропадского.

    Чтобы усилить денежный фонд своего вассального владения, Горпищенко прибег к довольно оригинальному средству. Таманская флотилия (существовала и такая!), под начальством полк. Толмазова, занялась каперством. Суда, плававшие в Азовском и Черном морях приводили в Тамань, груз реквизировали, а экипажи пассажиров передавали в распоряжение начальника контрразведки, подозрительного «инженера» Каштанова. Последний в первую голову отбирал у пленников все ценное, иных пускал в расход, других освобождал, но, разумеется, без имущества.

    В июне на полуостров прибыли уполномоченные от бродячего краевого правительства сотник Балабас и есаул Федоренко, которые начали протестовать против подобного добывания средств таманским главковерхом. Но Горпищенко сейчас же выслал их туда, откуда они прибыли. Сторонники краевого правительства собрали было станичный сбор и пытались узнать, почему высланы Балабас и Федоренко. Штаб отряда, через «инженера» Каштанова, передал им:

    — Войсковое правительство гроша ломаного не стоит, так как в феврале оно позорно бежало из Екатеринодара. Войсковой же атаман — вор и мошенник, и если он сунется сюда, то тоже будет арестован.

    Казаки почесали затылки и притихли.

    Зато безземельное кубанское правительство никак не могло успокоиться. Ему надоела бродячая жизнь и страстно хотелось раздобыть хотя бы клочок своей кубанской земли. Освободившаяся от большевиков Тамань невольно привлекла внимание и Рады, и правительства.

    На полуостров снова командировали доверенное лицо на этот раз в большом чине, генерал-майора Борисевича, с предписанием вступить в командование таманским отрядом. Думали, что этот посол подчинит себе все таманское офицерство.

    Однако коса нашла на камень.

    Горпищенко, сам привыкнув распоряжаться по-генеральски, не испугался генерала. Когда Борисевич, набравшись храбрости, захотел расформировать штаб, Горпищенке приказал генералу идти под арест, немцы схватили его и сплавили с полуострова.

    Все пошло по-старому.

    Между тем Добровольческая армия повела наступление на Кубань. Немцы всполошились. В их интересы вовсе не входило, чтобы хлебные места занимала явно враждебная им организация. Действуя через Горпищенко, они даже решили расширить это тмутараканское государство, нужное им как база для выкачивания хлеба и других плодов земных.

    Во исполнение немецкой директивы штаб отряда разослал в соседние станицы, где царила анархия, воззвания, в которых станичным сборам предлагалось обсудить вопрос о призыве немецких отрядов и об изгнании как большевиков, так и уполномоченных краевого правительства.

    Станичных приговоров не последовало.

    Штаб этим не обескуражился. Горпищенко решил пожать лавры завоевателя. Двинув свои войска во все стороны, он захватил ряд соседних станиц и город Темрюк.

    Дальнейшему победоносному шествию таманского Наполеона помешала Добровольческая армия, занявшая Екатеринодар.

    Тщетно Горпищенко рассылал воззвания по Кубани о том, что таманский отряд поможет казакам, восставшим против советов, окончательно освободиться от большевиков, если повстанцы прервут всякие сношения с армией Деникина и прогонят правительственных агентов.

    Звезда таманского главковерха догорала. Дни самостийного таманского государства были сочтены.

    Колонна правительственных войск, т.е. кубанцев, подчинявшихся в военном отношении Деникину, заняла г. Темрюк. Ее вождь, ген. Карцев, созвал в этом городе казачий съезд для обсуждения вопроса об отношении к краевому правительству, уже утвердившемуся в Екатеринодаре благодаря победам добровольцев.

    Горпищенко рискнул отправиться в Темрюк, чтобы изложить на съезде свою программу спасения отечества с помощью немцев. Как только он явился туда, ген. Карцев тотчас же арестовал его вместе с его телохранителем, черкесом Абдул-Зелимом, который ранее состоял в той же должности при большевистском комиссаре Белякове, расстрелянном в Тамани.

    Этим и закончилось трагикомическое существование таманского государства.

    28 сентября есаул Горпищенко, полк. Комянский и Толмазов и унт. — оф. Абдул-Зелимь предстали перед краевым военным судом, в котором председательствовал статский юрист. Г. Лукин впервые дебютировавший в новой роли.

    Официально дело называлось «Мятеж против краевого правительства».

    После двухдневного разбирательства суд приговорил Горпищенко и Комянского к четырем годам арестантских отделений, черкеса к двум месяцам тюрьмы, Толмазова оправдал.

    Вскоре атаман помиловал и первых двух.

    Накануне своего отъезда из Екатеринодара я, пишет в своей книге "Русская Вандея" Иван Михайлович Калинин, -  встретился на Красной с Лукиным.

    — Изумительные дела творятся у вас, — сказал я. — Тут кто борется с большевиками при помощи Антанты, а кто при содействии немцев. И одни другим готовы перегрызть глотку, хотя враг общий. Ведь этак не будет добра. Далее, вы называете большевистскую власть рабством, а сами почти открыто несете России старый режим, который душил всех. Можно ли рассчитывать при таких условиях на успех?

    — В вас все еще бродит 1917 год! — со сладенькой улыбочкой отвечал мне чиновный иезуит.

    Но вскоре он начал косить лицо и читать мне нотации.

    — И не пора ли забыть эти заезженные фразы о том, что царизм кого-то душил, пил чью-то кровь?

    Разнуздалась, батенька, Россия, — мы ее опять взнуздаем. Все-то у нас пойдет по старенько-ому… Что вы думали? Мальчишки будут умнее умудренных опытом людей? Нас на свалку?

    В нем заговорило служебное самолюбие, уязвленное еще февральской революцией. Во мне, молодом судебном деятеле, приветствовавшем свержение царизма, он видел почти личного врага, вследствие чего сделал особенно сильное ударение на слове «мальчишки».

    — А удастся взнуздать? Как бы не ошибиться.

    — А вот, — он указал на толпившиеся возле комендатуры офицерские группы, — лучшее доказательство вам.

    Все едут к нам, все наши с руками и ногами. Почему? Потому что все соскучились по старой палке.

    — Не увлекайтесь офицерством. Это еще не вся Россия. Царь имел очень много офицеров, а знаете, что случилось? Я, потолкавшись среди этой приезжей братии больше недели, отлично знаю, что среди них нет никакого энтузиазма. Они пойдут воевать, но из-за голода, от безработицы, а не во имя идеи. А у большевиков несомненно революционный пыл.

    — О! у нас и в России много союзников. Весь народ ждет нас как избавителей, отдаст последнюю полушку для нашего дела. Мы идем к верной победе.

    Добровольческая армия…

    Тут ст. сов. Лукин оборвал свою речь на полуслове и неимоверно побледнел, так как где-то на окраине, в стороне вокзала, прогремел пушечный выстрел.

    Вздрогнул и я от неожиданности.

    Через каких-нибудь полминуты снова такой же гул пронесся в редком осеннем воздухе. Затем еще и еще. Рассыпались трели пулеметов, прерываемые время от времени пушечными раскатами.

    Над станцией взвились облака дыма. Лукин стремительно нырнул в толпу офицеров, среди которых уже носился затаенно-пугливый шопот:

    — Большевики наступают!

    — Местное восстание.

    — Теперь капут всему.

    — Вот-те и спасли Россию. Волнение охватило всю Красную улицу.

    А беспрерывная канонада то и дело заставляла дребезжать окна в магазинах и сжиматься робкие сердца безыдейных искателей куска хлеба.

    Наконец выяснилось, что вся эта ужасающая пальба происходит оттого, что подле вокзала загорелись вагоны со снарядами и патронами. При этом — злой умысел налицо.

    Здесь, в столице кубанского казачества и Добровольческой армии, среди бела дня явные сторонники большевиков могли совершенно спокойно выкидывать такие штуки!

    Ясно, что их много.

    Ясно, что они таятся среди низов.

    Ясно, что эти низы не с Добровольческой армией.

    Я (И.М. Калинин) выехал на Дон. Здесь тоже мобилизовали всех офицеров. Мне ничего другого не оставалось, как поступить на службу в только что сорганизованный Донской военно-окружный суд. [Отказ офицеров от поступления в белые армии рассматривался как дезертирство. Так, напр., в июле 1919 г. Новороссийский военно-полевой суд приговорил к двадцати годам каторжных работ прапорщика H.H. Дмитриевского, отказавшегося поступать в Добровольческую армию под тем предлогом, что он уроженец г. Петрограда и на юге является иностранцем («Донские Ведомости», 1919 г., № 170).]