Возвращение в магадан 5 история с элементами фанта

 
                КЛЮЧЕВОЕ СОБЫТИЕ.               
         (Как это было? Может быть, так?..  А кто знает?)

   Меня заинтересовало высказанное Билибиным предположение о грядущих изменениях. И мне очень захотелось узнать, какими они будут. Но, ведь, это можно узнать только в Москве! Ужасное моё любопытство, подогретое неиссякаемой фантазией, перекинуло меня в Москву, и я стал думать, как это всё могло быть. И мне представилось…

   Москва. Поздний августовский вечер. Уже утихли гудки снующих по улицам автомобилей, нагретые за день асфальт, брусчатка и корпуса домов продолжали отдавать своё тепло улице, но всё-таки прохлада вечера сказывалась всё больше, и москвичи потянулись из своих квартир в скверики и бульвары отдохнуть после трудового дня и подышать свежим воздухом.

   В Кремле многие окна кабинетов уже погасли, и только пять окон на углу второго этажа правительственного корпуса продолжали светиться. Сталин любил работать вечерами. Вот и сейчас он в своём привычном полувоенном френче, в сапогах, с неизменной трубкой в руке медленно прохаживался по кабинету и думал. Потрогал незажжённой трубкой уголок рта, но зажигать и раскуривать не стал – после долгого совещания с главными руководителями партии и государства в кабинете было накурено. Подошёл к окну, попытался открыть, не получилось. Вызвал помощника.
   – Александр Николаевич, пусть кто-нибудь откроет пару окон немножко проветрить.
   – Я сам, Иосиф Виссарионович. Сейчас сделаю… Может, чаю?
   – Пока не надо, я скажу потом.

   Сталин подошёл к большой карте России на стене, посмотрел и остановился около восточной её части. «М-да! Интересно. Что же это за территория такая – огромная и практически неизвестная? Взяв курс на индустриализацию, какие мы стройки затеяли! Магнитогорский и Кузнецкий металлургические комбинаты, автомобильные заводы в Москве и Нижнем Новгороде, два мощных тракторных завода, один Днепрогэс чего стоит! Сколько необходимо нам оборудования, механизмов, специалистов!.. Всё можно взять в той же Америке. Они продадут – у них же кризис, можно взять относительно дёшево. Но кто ж наши рубли возьмет?! Нужно золото, много золота!»

      Сталин пососал трубку, ещё походил и опять остановился у дальневосточной части карты. «Хорошо, что создали единую организацию «Союззолото» при ВСНХ. Сейчас она называется «Цветметзолото». Серебровский должен справиться. Сумел же восстановить нефтяные промыслы в Баку и создать Нефтесиндикат СССР! Посылал его в Америку изучить организацию золотодобычи, много интересного мне рассказал.»

     Подошёл к рабочему столу и взял трубку внутренней связи.
    – Александр Николаевич, позвоните Серебровскому. Может быть, он не спит и сможет сейчас ко мне приехать?
  Через некоторое время Поскрёбышев доложил:
   – Товарищ Сталин, Серебровский здесь.
   – Пусть заходит… Да, и чаю нам, пожалуй.
   Зашёл Серебровский, крепкий, быстрый, решительный.
   – Заходите, Александр Павлович. Вам тоже не спится?
   – Да всякое бывает, товарищ Сталин. Думками-то голова всегда богатеет.
   – Вот-вот! Что там ваш Билибин?
   – Билибин – голова! Недавно отчитался о своей Первой экспедиции, доклад, скажу я вам, очень впечатляющий. Он, ещё работая на Алдане, начал разрабатывать свой метод геолого-статистического прогнозирования, на Колыме его доработал, на основании всех разведок предсказывает места поисков и разработок и даёт прогноз хорошей добычи золота. Давайте, я вам на карте покажу.

   Подошли к карте.
   – Вот здесь Среднекан. Отсюда они обследовали вот этот, этот и этот районы. Уже вовсю работает несколько приисков. Мы на Среднекане построили здания, там теперь работает Верхне-Колымское приисковое управление.
   – Вы сказали «первая экспедиция», а что, есть и вторая?
   – Да, на Колыме находится Вторая геологоразведочная экспедиция, она гораздо более, чем Первая, по сути, разведочная, укомплектована специалистами и должна продолжить и расширить изыскания Первой. Руководит экспедицией заместитель Билибина по Первой Цареградский Валентин Александрович. А сам Билибин предложил на базе Среднеканской конторы создать постоянно действующее Охотско-Колымское отделение Главного Геологоразведочного управления, чтобы на месте руководить изысканиями геологов, имея их в постоянном штате, а не направлять каждый раз экспедиции из Москвы. Он сам и с ним человек сорок уже вот здесь, (показал) в бухте Нагаева.

   Перешли к столу и за чаем продолжали разговор. 
  – Мы с вами говорили раньше, – сказал Сталин, – что новые районы Соединённых штатов были освоены именно благодаря золоту. Уже по следам золотоискателей пошли другие горняки искать и добывать цинк, медь, свинец и другие металлы и минералы. Одновременно развивалось сельское хозяйство, дорожное строительство и так далее. Ведь, тот же процесс, как развивалась, скажем, Калифорния, можно применить и к той территории, о которой мы говорим?
   – Да, Иосиф Виссарионович, вы совершенно правы. Только Колыма (а мы так называем весь этот регион от Охотского моря аж до Северного Ледовитого океана) это не Калифорния. Что Калифорния? Сел на лошадь и поскакал. А Колыма – это миллион квадратных километров практически безжизненной территории и, как ещё в двадцать четвёртом году написал Геологический комитет, самая неизученная часть земного шара. И попробуй ещё туда доберись! Принцип – сначала золото, потом дороги и другое – не получается. Вот, нашим конторам в Охотске, бухте Нагаева и другим мы разрешили набрать людей на прииски, в бухте Нагаева и в Оле собралось около трёх тысяч человек, а уехать на прииски смогли пока человек триста. Транспорт-то пока только гужевой, и не каждый выдерживает длительные пешие переходы. К тому же и нормальных дорог нет. Я уж не говорю о сельском хозяйстве – в тех климатических условиях ничего не растёт, всё питание приходится завозить.

   Сталин встал, не любил долго сидеть, раскуривая трубку, почмокал мундштук.
   – Сидите, сидите, Александр Павлович! Так что же мешает вам строить дороги?
   – Строим. Точнее, начали изыскания. Теперь думаем, как доставить туда технику… И знаете, что, Иосиф Виссарионович? Не знаю даже, как вам сказать.
   – Да, уж, говорите.
   – Вот создали национальные округа. С точки зрения национальной политики партии это, конечно, хорошо. Но, скажем, возьмём Охотско-Эвенский. Его комитет расположился в бухте Нагаева – согласен, лучшего места на сегодняшний день не найти, – но для него-то наши проблемы далеко не на первом месте. А там ещё куча других окружных, районных и прочих контор. У всех свои заботы, каждый, как говорится, тянет одеяло на себя. Я думаю, что хорошо бы для решения нашей главной задачи создать там такой орган, или даже организацию, чтобы решалось всё в одном месте, причём, именно в комплексе, и иметь одну цель – золотодобычу.
   – Хорошая мысль. Я доволен, что она к вам пришла, потому что сегодня мы здесь с товарищами именно это и обсуждали. Думаю, что люди, которые согласятся поехать на работу в тех непростых условиях, должны иметь хорошую зарплату и целый ряд дополнительных льгот.
   – Да. И детишкам их тоже создавать нормальные условия для развития, чтобы им там жилось не хуже, чем здесь, в центральных районах.
   Серебровский уже давно стоял, опершись на высокую спинку кресла.
   – А где, товарищ Серебровский, – Сталин остановился около него – мы столько людей возьмём?
   Серебровский вздохнул и пожал плечами.
   – Не знаю, товарищ Сталин. Думать надо.
   – Вот и подумайте. Мы тоже подумаем… Что ж, езжайте домой, отдыхайте. Мне тоже, пожалуй, пора.

   На следующий день Сталин позвонил Молотову, который с декабря 1930-го года стал председателем Совета Народный Комиссаров (СНК) и его рабочего органа – Совета Труда и Обороны (СТО).
   – Здравствуй, Вячеслав! По поводу нашего вчерашнего разговора – был у меня Серебровский, он тоже поддерживает эту идею. Надо ускорить подготовку решения, сначала – от Политбюро со всем комплексом проблем, потом – СТО, но уже в постановлении Правительства, как мы говорили, надо аккуратно обойти и ту главную цель, для чего мы это делаем, и для чего привлекаем через Ягоду ОГПУ с его ГУЛАГом. Надеюсь, ты меня понял. Привлеки Чубаря, пусть просчитает всё, думая не о режиме экономии, а о целесообразности расходов. Думаю, двух месяцев вам хватит, большего срока дать не могу. Да, и распорядись отправить туда срочно хотя бы по десятку тракторов и грузовых авто. Сообщи Серебровскому.
   – Я понял, Коба… Сиди спокойно, не дёргайся!
   – Что?! Молотович! Если тебе можно обращаться ко мне по старой партийной кличке, ещё не значит…
   – Ой, - рассмеялся Молотов, – прости, Иосиф Виссарионович, это я не тебе.
   – Там у тебя кто-то есть?
   – Да. Орджоникидзе.
   – Надеюсь, вы, как обычно, не ругаетесь? Шучу. Дай ему трубку.
   – Здравствуй, Коба. Слушаю.
   – Здравствуй, Серго. Подумай о кандидатуре руководителя той организации, которую мы вчера обсуждали. Это должен быть крепкий хозяйственник, который может охватить проблему в комплексе, и который правильно мог бы взаимодействовать и с Ягодой. Жду твоих предложений. Всё. Жму руку, пока.

   Прошло несколько дней. Снова – кабинет Сталина, за столом он один, работает над какими-то документами. Заходит помощник.
   – Товарищ Сталин, здесь товарищ Орджоникидзе, просится к вам.
   – Хорошо, пусть заходит.
   – Гамарджоба! – прямо от двери говорит Орджоникидзе
   – Гагимарджос, Серго! Ты ещё спроси: «Рогор карт?» (Как поживаете?)
Я бы тебе ответил: «Ара мишава!»
   – Э, генацвале, почему «Так себе»! Всё ж хорошо!
   – Если бы было всё хорошо, нам бы нечего было делать! И я тебя, Серго, не на посиделки позвал, чтобы обмениваться грузинскими приветствиями. Это не плохо, что не забываешь родной язык, но ты живёшь и работаешь в России, поэтому привыкай говорить и даже думать по-русски. Садись, докладывай.
   – Из всех вариантов руководителя на Колыму предлагаю лучший – Берзин Эдуард Петрович.
   – Это тот, который командовал латышскими стрелками, раскрыл заговор Локкарта-Рейли, а потом был послан на Вишеру?
   – Как ты всех помнишь, Коба?
   Сталин усмехнулся в усы, раскурил трубку…
   – Должность такая, – ответил, подняв трубку мундштуком вверх. – Мне вчера Берзина предложил Ворошилов, я тоже подумал об этой кандидатуре.
Так что, кадры знаешь, я доволен тобой.
   – Гмадкобт! Спасибо. Но почему тогда, – с обидой в голосе спросил Орджоникидзе – всегда, когда мы спорим с Молотовым, ты поддерживаешь именно его?
   – Э. Серго! Ты человек горячий, импульсивный, не всегда продумываешь свои предложения до конца, а Молотович – голова!.. Так что – Берзин? Надо бы с ним поговорить?
   – А он здесь, я его, на всякий случай, привёз с собой.
   – Вот видишь? Опять ты погорячился. А если бы я сказал «рано» или даже «нет»?
   – Да я как-то…
   – Спеши, Серго, тогда, когда тебе скажут: быстрее! Или - немедленно!.. Ну, ладно. Раз привёл… – Сталин позвал помощника, – Берзин ждёт?
   – Да, товарищ Сталин.
   – Пусть заходит.
   В дверях появился Берзин. Высоченный, атлетически сложенный, в военной форме со значком Почётного чекиста на груди, с аккуратно подстриженными бородой и усами, со спокойным взглядом.
   – Здравствуйте, товарищ Сталин.
   – Здравствуйте. Присаживайтесь.
   – Спасибо, я постою.
   – Ну, уж, нет, – шутливым тоном сказал Сталин, – раз товарищ Сталин предлагает сесть, надо садиться.
   Я про себя, улыбнувшись, понял, почему Сталин так поступил: он же был сам невысокого роста, и многие его соратники – Молотов, Ворошилов, Микоян и другие – тоже, и Сталин не очень комфортно себя чувствовал с высокими собеседниками – смотреть на них снизу-вверх, это было не в его характере.

   А дальше в беседе Сталин довольно подробно обрисовал Берзину те проблемы, которые стояли перед руководством страной.
   – Стране нужно золото. Много и срочно. Добыть его можно в необходимом количестве только в этом регионе, который мы назвали Дальним Севером. Но это – совершенно безжизненное и неизвестное пространство, населённое очень небольшим количеством туземцев. Залежи золота находятся в глубине территории, к ним нужны хорошие дороги, а там даже пешеходных троп нет. Это сотни километров. По этим дорогам надо организовать автоперевозки, в том числе специальной техники, а мы даже не знаем, как поведут себя машины в тех экстремальных условиях. Нужны люди, которые будут там жить и работать, для них – строить жильё, а это, вероятно, тоже непросто в условиях вечной мерзлоты. Проблем много. Мы думаем, что решить их может только единая мощная хозяйственная организация с большими, я бы сказал, особыми правами… Эдуард Петрович, как вы думаете, сколько людей надо привлечь на эти работы?
   – Я думаю, Иосиф Виссарионович, десятки, если не сотни, тысяч.
   – Если бы вы были руководителем этого хозяйства, как бы вы поступили?
   Берзин несколько секунд помолчал, подумал
   – Вы же знаете, я только что руководил строительством Вишхимза (Вишхимз – Вишерский химический завод, производивший БОВ для нужд Красной Армии), и там же мы возвели целлюлозно-бумажный комбинат – как я понимаю, на сегодня это самый крупный в стране. Сумели всё сделать за полтора года, благодаря активному привлечению на стройку большого количества заключённых, их лагерь тоже был под моим руководством. Думаю, что и Дальний Север освоить можно только таким же способом.
   – Что ж, правильно мыслите, товарищ Берзин. Думаю, вы понимаете, что наш разговор имеет конфиденциальный характер. Разговор предварительный. А что вы скажете, если мы вас пошлём на эту работу?
   Берзин встал.
   – Готов выполнить любое поручение партии!
   – Гмадкобт, каргад! – неожиданно перешёл Сталин на грузинский, – Спасибо, хорошо! Можете идти. Пока работайте на своей Вишере. Если понадобитесь, мы вас вызовем.
   Берзин кивнул, по-военному повернулся и вышел.
Сталин и Орджоникидзе пожали друг другу руки и обменялись грузинским прощанием.
    – Нахвамдис.
    – Мшидобис, Серго!

   И вот, 13 ноября 1931 года Совет труда и обороны принимает постановление об организации Государственного треста по дорожному и промышленному строительству в районе Верхней Колымы, сокращённо – «Дальстрой», в непосредственном ведении СТО. На «Дальстрой» этим постановлением возлагается строительство дорог и предприятий для разработки недр, добычи и обработки всех полезных ископаемых края. Причём тресту придаётся не имевший аналогов статус, при котором «директор руководит всеми делами треста, управляет его имуществом и совершает, руководствуясь действующим законодательством СССР и соображениями хозяйственной целесообразности, все необходимые операции по управлению этим имуществом и действует на основании доверенности СТО».
     Каково? То-есть на директоре треста сосредотачивается вся исполнительная, партийная и военная власть, и он имеет право поступать по хозяйственной целесообразности, не согласовывая свои действия с вышестоящими инстанциями.
    
   Но что ещё интересно – ни слова о золоте, ни слова о заключённых! Не понятно. Придётся вернуться в Кремль, в тот же кабинет, где мы уже побывали… Ну, конечно! Двумя днями раньше, 11 ноября Политбюро ЦК ВКП(б) принял Постановление «О Колыме», на котором не только стоял гриф «Совершенно секретно», но и хранилось оно в «особой папке». В этом Постановлении уже чётко было сказано, что для «формирования золотодобычи в верховьях Колымы» создаётся специальный трест с непосредственным подчинением ЦК ВКП(б). То-есть, никаких СТО, никаких ВСНХ, трест подчиняется лично Сталину. В Постановлении сказано, что директором назначается Берзин Э.П., а наблюдение и контроль за деятельностью треста возлагается на Ягоду Г.Г., который был в то время заместителем ОГПУ и ведал всеми «лагерными» делами. Тем самым, секретное Постановление Политбюро раскрыло главное – какой рабочей силой будет происходить освоение Колымы. Указано в Постановлении было и то, что снабжение треста производится вне всякой очереди и что «никакие учреждения и лица без особого разрешения СТО СССР не имеют права вмешиваться в его административно-хозяйственную и оперативную деятельность».
    Постановление поместилось всего на пяти листах, но в нём, кроме указания общих целей, была установлена программа золотодобычи на три года, а также предписана необходимость создания промышленного культурного города, причём распланировать его необходимо надо так, чтобы «уже теперь приступить к постройке домов, бань, школ, столовых, больниц, красных уголков, кино и т.д.  Где строить город? Это право дано Берзину.

   В развитие этого Постановления и вышло несколько постановлений СТО. Первое мы уже знаем. Следующими постановлениями назначен директором Берзин, выделено значительное по тому времени количество автомобилей и разрешено открытие представительства треста в Москве.

     Вот так, 11 – 14 ноября 1931 года состоялось ключевое событие, которое дало старт новому этапу развития Дальнего Севера.
   
БУДНИ… (продолжение)
   Теперь можно вернуться в Магадан. Что же здесь произошло, пока я «был» в Москве?..  Ого! Что я увидел! Ничего себе! Кругом красные флаги, люди собрались около какого-то нового здания, поют, приплясывают! Да и музыка откуда-то слышна! Я не помню, чтоб здесь был какой-нибудь оркестр…
А-а! Понял! Это же я вернулся на несколько дней назад и сегодня седьмое ноября. Праздник! А что это за новые здания? Ясно: пока я крутился около геологов, а потом «летал» в Москву, в посёлке у бухты Нагаева построили клуб и столовую, да ещё запустили электростанцию и радиоузел. Пусть мощность электростанции была небольшая, но на освящение домов и работу радиоузла, который установил к празднику аж 100 репродукторов, хватало. А через четыре дня – ещё один праздник: на пароходе «Свирьстрой» прибыли по комсомольской путёвке примерно полторы тысячи демобилизованных красноармейцев Особой Дальневосточной армии. Их сразу распределили по всем незаселённым баракам (а пока все общежития были построены по такому типу), а часть красноармейцев прямо на склоне сопки организованно установила шестьдесят палаток, которые покрыли брезентом. Но брезента-то на все палатки не хватило, тогда выдали ребятам со склада рулоны ситца, и запестрела сопка разноцветьем «ситцевого городка»!

   Поскольку на склонах сопок у бухты Нагаева уже было не так много свободного места, а часть новых рабочих посылалась на объекты в долину реки Магаданки, позднее «ситцевый городок» переместился на правый берег речки немного дальше домиков и палаток дорожников в сторону бухты Гертнера. Название городка так укоренилось, что даже позднее, когда там построили нормальные дома, это место так и называлось – «ситцевый городок».

   Через несколько дней смотрю – люди собираются на берегу бухты, что-то оживлённо обсуждают, а несколько человек из красноармейцев умело работают топорами и пилами, сооружая плоты. Руководит работами невысокий и очень живой человек, которого, я слышал, все зовут просто по фамилии – Геренштейн.

    Я уже не один раз у этих бывших воинов слышал выражения: «Геренштейн сказал…». «Геренштейн велел…» и так далее, и так как я знал, что он прибыл сюда с ними на том же пароходе, подумал тогда: «Наверное, это их командир или старшина демобилизованный». Оказалось, что всё не так! Невольно подслушал его разговор с одним из работников конторы «Цветметзолото»:
   – Ёлки-палки! (это вольный перевод его слов) Ехал сюда по контракту с вашей организацией начальником гаража, а ни гаража, ни техники нет! Вот и приходится заниматься то стройками, то дорогами! Сейчас хоть какую-то технику получим!

    Мне вообще всё стало ясно, когда в бухту вошёл пароход «Волховстрой», и с его борта стали разгружать 10 тракторов и 10 грузовых полуторок – тех самых, о которых говорил Сталин Молотову.
   Да, думаю, вовремя подошли транспортные средства!  На берегу я был невольным свидетелем тревожного разговора руководителей приискового управления и комитета национального округа – они получили информацию, что на приисках ожидается голод, народу-то «понаехало» много, а необходимое количество провианта доставить на прииски не удалось. Много старателей покинули свои артели и бежали в Эликчан. Такая же картина наблюдалась и в эвенских рыболовецких артелях, голодные люди прекращали работу и среди местного населения намечались акции протеста. Хотя – что толку в этих тракторах и грузовиках? Их ещё после морского путешествия ремонтировать и приводить в порядок надо, а где мастерские? Да и дорог ещё нет. Дорожники построили себе общежития на берегу Магаданки (речку в документах продолжали называть «река Магадан»), а дальше обследований и планов далеко не продвинулись. Быстрей бы, думаю, Берзин приехал! Может быть, что-то изменится.



«ЭХ, ДОРОГИ…»
      Дороги, дороги… Стучат колёса поезда – тук-тук, тук-тук… Стоит Берзин у окна вагона, опершись двумя руками на подоконник, а мимо пролетают леса, холмы, а то вдруг под усиленный стук колёс замелькают перед глазами коричневые фермы моста, под которым течёт скованная льдом река, уходящая изгибом куда-то вдаль, и снег, снег, снег…

    «Велика Россия! – думал Берзин. – Сколько дней уже едем, а конца и края нет.  На улице холодно. На остановке как-то вышел подышать, ноздри от мороза чуть не слиплись. А там, куда едем, вряд ли будет легче.»

    Летят назад километры, летят назад и годы! А кажется, всё так недавно было! Мечтал в родной Латвии стать художником, но началась война с Германией, а так как Латвия была частью России, он, призванный в царскую армию, должен был в составе подразделений латышских стрелков воевать против Германии, где совсем недавно окончил Берлинское художественное училище. Самолюбивый латыш, даже в мыслях не допускавший слова «трусость», воевал так, что скоро был награждён Георгиевским Крестом IV степени и серебряной медалью «За усердие», произведён в младшие офицеры.
    Берзин коснулся рукой знака Почётного чекиста на груди. Покачал головой. Как-то без раздумий принял революцию, стрелки избрали его своим командиром, где только не воевали? На Западном фронте, на Юго-Западном, Восточном, под Каховкой и Перекопом, в составе Красной армии дошли до Риги. А тут Брестский мир, 1919 год… Красная Армия должна была оставить Ригу.
    Воспоминания так захватили Берзина, что он не мог от них отвязаться, чтобы заняться текущими делами. «Бедная моя Эльза, – думал он – готовилась к свадьбе, а тут такое дело. Геройская девушка! Схватила какой-то узелок и, не побыв, по сути, невестой, под обстрелом немецкого пулемётчика ушла со мной, объявив всем, что она моя жена… Что там было дальше-то?..  В Харькове сдал дела, перевёлся в Москву, направили в ВЧК. Доверили командовать артдивизионом латышских стрелков по охране Кремля и самого Ленина. А что? Латышские стрелки на Гражданской завоевали авторитет смелых и верных революции воинов!» Берзин потёр лоб и улыбнулся. «А здорово разыграл я в тёмную партию с Локкартом-Рейли! Они точно клюнули на меня, когда я за крупные деньги, узнав все подробности их заговора, согласился открыть им Кремль для захвата власти и убийства руководителей республики. Немножко нервничал, когда шёл к Дзержинскому, рассказал всё подробно и выложил на стол «свои» миллионы. Всё прошло хорошо, заговорщики были взяты, и, как в какой-то песне, что-ли, поётся: «Мать-Россия была спасена». А один миллиончик-то мне потом вернул Свердлов на особый счёт, чтоб мог оказывать материальную помощь семьям своих стрелков, а потом на Вишере – лучшим помощникам.

    Вот с Вишхимза всех и собрал, едут со мной в одном поезде. Сколько их? Да более тридцати. Ещё и разное оборудование прихватили, там, ведь, пожалуй, ни столов, ни стульев на такую ораву не хватит, не говоря уж о всяких пишущих машинках и прочем! Работы предстоит много, даже трудно представить, сколько! Поэтому и назвали пока нашу «компанию» не руководством Дальстроя, а экспедицией. Нет же ещё ни одного специалиста горного дела и по специфике руководства приисковыми делами… Хорошо, что есть у меня такие, как Алмазов и Эпштейн. Алмазова оставил в Москве руководить представительством Дальстроя, а Лев Маркович со мной. Был моим консультантом по перспективному развитию на Вишере. Голова! Умеет увидеть ситуацию в комплексе и просчитывает на много ходов вперёд… О! Лёгок на помине!»

     В отдельный вагон Берзина вошёл Эпштейн, такой же высокий и могучий, как и его начальник.
    – Что, Эдуард Петрович, природой любуешься? 
    – Немножко. Хорошо, что пришёл, пойдём, посидим, поговорим.               Зашли в купе – отсек вагона, приспособленный под кабинет. 
   – Первым делом по прибытии в бухту Нагаева надо будет объявить всем структуру управления, разбив всё на сектора.
   – Мы с тобой договорились, – продолжил Берзин, – что ты в ранге моего зама возглавишь планово-финансовый сектор. Евгеньев, как был главбухом, так им и останется.   
   – А зачем ты взял Дроздова? Тем более, он на Вишере был зэка.   
   – Ну, и что? На Вишере его и освободили. Но он – специалист Наркомфина, и он единственный, кто знает про мой особый расчётный счёт и знает, как с ним работать. Так что, всё нормально. А вот Пемова придётся переквалифицировать из чистого снабженца в сектор по добыче полезных ископаемых. Пусть думает, как не только добыть их, но и как обеспечить самих добытчиков вовремя всем необходимым от провианта до оборудования и инструмента.
   – Но, Эдуард Петрович, мне кажется, что главная забота на первое время – это же дороги и строительство. Нам бы Лившица сюда.
   – Да я знаю об этом. Яков Самойлович, как только закончит свои дела на Вишере, сразу присоединится к нам.
   – Надо будет ещё создать чисто технический сектор. 
   – Обязательно.  Но это уже, когда ознакомимся с местными кадрами. Здесь нужны геологи и производственники. У нас с тобой пока таких нет.
   Так они где-то с час побеседовали, а потом Берзин и говорит:
   – Ну, что, Лев? После ужина приглашай всех ко мне в салон, распишем пульку. У меня всё расчерчено и новые колоды карт припасены.
   – Ты меня, Эдуард Петрович, удивляешь. Чуть не каждый день приглашаешь играть в преферанс. Я за тобой наблюдал, играешь хорошо, но абсолютно без азарта…
   – Ты бы не за мной наблюдал…
   – Да нет, прости, я не наблюдал, просто обратил…
   – Я не о том. Я тоже наблюдал, но – специально: кто как себя ведёт за игрой, кто играет честно, кто – наоборот, кто через чур азартен, кто соображает, а кто, вообще, нет. Преферанс – такая игра, где человека можно увидеть насквозь. Скоро Хабаровск, и я думаю, что там человека два-три отправлю обратно.
 
   Так и случилось: в Хабаровске трём участникам экспедиции было сказано, что дальше они не едут и отправляются домой. На следующий день поезд остановился во Владивостоке. Их встречали – а как же? Местное же начальство предупредили, что едет уполномоченный СТО и ЦК ВКП(б) с экспедицией Управления Дальстроя. После размещения Берзин на выделенном ему автомобиле сразу отправился в Управление Дальмортранса. Там на требование выделить пароход для переброски его в бухту Нагаева отнеслись, мягко говоря, с непониманием.
   – Товарищ Берзин!? Навигация давно закончилась. Это невозможно!
   – Вы что – не понимаете? Я уполномоченный ЦК партии и Совета Труда и Обороны, и мне необходимо отбыть в Нагаево! 
   – Но СТО не может приказать климату! Наши корабли с ноября по март туда не ходят! Лёд!
   – Прежде, чем сказать «нет», я бы на вашем месте сначала подумал, что сделать, чтобы сказать «да»! Разве вы не получили указание направить в бухту Нагаева два ледокола? – сказал жёстко Берзин и выложил на стол мандат уполномоченного ОГПУ.
   Это повлияло.
   – Хорошо. Мы всё просчитаем и вам сообщим. У нас там уже есть один ледокол – «Фёдор Литке». Он, правда, не совсем ледокол, он ледорез, но с таким льдом, как сейчас, должен справиться.
   Берзин, не теряя времени, отправился в Управление Дальлагеря. Предъявив и там мандат уполномоченного ОГПУ, дал начальнику лагеря список заключённых, выбранных им ещё в Москве по личным карточкам, и приказал подготовить их для отправки вместе с ним на Колыму, обеспечив всем необходимым для этого этапа, а также организовать их охрану отделением красноармейцев не менее десяти человек с командиром.
     В конце концов все требования Берзина были выполнены, и 10 января 1932 года пароход «Сахалин» с экспедицией Дальстроя и сотней заключённых, а также техникой, оборудованием, строительными материалами, промтоварами и продовольствием, покинул Владивосток и направился в сторону бухты Нагаева.

 Вот это да! – подумал я, – что делает моя «машина времени»! Мне ещё год до моего рождения, а я должен проделать такой же путь и практически в такое же время, как через четырнадцать лет! Как в январе 1946 года, когда в Японском море огромные волны перехлёстывались через верхнюю палубу нашего парохода «Феликс Дзержинский», так и сейчас они трепали меньший по размеру «Сахалин». «Дзержинский», помню, подошёл к кромке льда на шестой день, а «Сахалин» упёрся в него на десятый, то есть, двадцатого января, и постепенно вмерзая в лёд, стал ждать ледокола.

    А бедный «Фёдор Литке», не успев отдохнуть от тяжёлой проводки в Нагаево парохода «Свирьстрой», обшивка которого трещала от сжимавшего его с боков льда, а затем – затёртого льдами «Дашинга», уже неделю спешил навстречу «Сахалину». Тяжёлый был путь. Во льдах 650 километров он шёл десять дней! На последних километрах закончился уголь, который был взят с оставшихся в Нагаево пароходов (а свой израсходован был в тяжёлых осенних проводках) с надеждой получить его у «Сахалина». Но, как говорится, «близок локоток, а не достанешь», вот он - «Сахалин», почти рядом, и с него сигналят: «Мы вас видим!», а как подойти? Капитаны-то по рации связались, знали проблему, но как её решить? Ветер был обжигающе холодным, пассажиры (и я невидимо среди них) время от времени выходили на палубу посмотреть, как там «Литке», не приближается ли?
 
  Наконец, смотрим, пошёл чёрный дым из трубы и стал ледорез, где с разбега, где натиском, приближаться к «Сахалину». Оставалось, ну, не знаю, метров четыреста, может быть, даже меньше – встал «Литке» окончательно! Тут уж наш капитан стал действовать. Разогрел машины и, вперёд-назад, вперёд-назад, стал потихоньку бить льды (некоторые с грохотом лезли даже на палубу) и сумел подойти к «Литке» метров на пятьдесят. «Литке» тоже постарался – снова из труб повалил чёрный дым, по полынье сдал назад и с разбега подошёл к нам практически вплотную. Перекинули канаты, стали лебёдками подтягиваться, получилось, но не на много. Кричат наши:
   – Спускайте трап! 
  – Нет трапа – сожгли!   
   Оказалось, что на «Литке» для того, чтобы подойти к «Сахалину» жгли в топках всё, что могло гореть – шлак, политый маслом и краской, старые канаты, мешки, сломали чуть ли не все деревянные переборки… Перекинули с корабля на корабль мы свой трап.
   – Высылайте матросов, мы уголь приготовили. 
  – Нет матросов, все измучились и спят.    
   Пришлось матросам «Сахалина» самим перетащить 350 килограммов угля     на ледорез. Отважились по трапу пойти туда несколько пассажиров – дальстроевцев, и я увязался с ними. Смотрю, бедные матросы «Литке» прямо в одежде, кто где, лежат и спят (!) – так устали.

 Но вот, двадцать четвёртого января 1932 года корабли «раскочегарились» и двинулись вперёд. Тринадцать дней длился этот совместный исторический переход и, наконец, четвёртого февраля 1932 года он закончился, упершись в лёд бухты Нагаева.

  Разгружались прямо на лёд. Трактор с санями перевозил грузы и людей на берег к посёлку на сопке. Берзину посёлок не понравился: на склонах стоят разномастные домики и бараки, на берегу свалены в кучи привезённые с осени разные товары, продукты, какая-то улица ощущается вдоль сопки, а так – кругом рытвины, невыкорчеванные пни… Встречавшие Берзина руководители Главного приискового управления Улыбин Николай Фёдорович и Домбак предложили посмотреть ещё небольшой посёлок в долине реки Магаданки.

   – Там у нас конбаза, и у дорожной экспедиция построено для своих работников несколько домиков. Может, проедем туда, а потом определимся?
   – Что ж, поехали…
   Несмотря на очень стеснённые условия первой ночёвки, Берзин всё же выбрал для своей опорной базы долину реки Магаданки – и место ровнее, и климат лучше, и вода рядом, с которой в посёлке у бухты Нагаева были проблемы.

   Три дня Берзин знакомился с обстановкой, с руководителями и специалистами местных подразделений, которые практически все переходили под его начало, вливаясь в единую систему Дальстроя. Незримо я увязался за ним – мне было интересно, какие и как он будет принимать решения, а ему приходилось это делать в процессе ознакомления. Я увидел, как Борисенко, начальник Группового приискового управления, после нескольких неудачных попыток поговорить с Берзиным нашёл Улыбина, и они вдвоём, наконец, смогли к нему обратиться.
   – Эдуард Петрович! У нас очень серьёзное и срочное дело.
   – Слушаю вас.
   – Вот это – товарищ Борисенко, он добрался сюда из Оротукана. На приисках сложилась очень серьёзная обстановка: практически закончились продукты, наступил голод. Мы готовим олений транспорт, но сейчас такой снег и такая дорога, что олени, если пройдут, то с большим трудом, да и у этого транспорта грузоподъёмность низкая. Очень надеемся на вашу помощь.
   – Ясно. В причинах разбираться не будем. Николай Фёдорович, найдите мне этого вашего вездесущего Геренштейна.
   Улыбин тут же дал поручения сопровождавшим его работникам, те буквально побежали в разные стороны, а Берзин спросил:
   – Кстати, как его зовут? А то уже несколько раз слышу только его фамилию – Геренштейн и Геренштейн…
   – Абрам Исаакович.
   – Я ещё вот, что хотел бы, Николай Фёдорович. Примите срочные меры, пока мы не решим все оргвопросы, на противоположной от реки и домиков дорожников стороне луга вашей конной базы построить ли, переделать ли, мне всё равно, достаточно большой дом, пусть пока барачного типа, для временного размещения управления Дальстроя.
   – Да, мы сегодня же начнём решать этот вопрос. А вот и Геренштейн.
   – Здравствуйте, Абрам Исаакович, я – Берзин.
   – Знаю. Здравствуйте.
   – Как дела с вашими тракторами, а то трактор, которым мы добирались отсюда в долину Магаданки был весьма непрезентабельным.
   – Два трактора у нас, как бы сказать, расхожие, мы ими пока не занимались, чтобы не забирать все из обихода. У меня из бывших красноармейцев уже подобралась хорошая команда водителей, трактористов, бывших танкистов, ремонтников, и мы сейчас приводим в порядок имеющийся транспорт. Вы ж видите, какие у нас условия эксплуатации, хотим, чтобы наша техника при этом работала без сбоя. Прошу вас, если речь идёт о людях, эту команду не расформировывать.
   – Ну, что вы! Кто ж будет готовыми специалистами разбрасываться? Но речь пойдёт и о людях. Необходимо приготовить не менее четырёх тракторов, чтобы они могли пройти в этих условиях через снега, горы и леса километров … сколько, Борисенко?..  двести – двести пятьдесят только в один конец и доставить голодающим работникам приисков провиант. Я думаю, что это должны быть довольно большие сани, на которых придётся разместить кроме продуктов, палатки и прочее снаряжение, топливо и, никуда не денешься, людей. На каждый трактор – по два тракториста, да таких, чтобы могли делать всё. Вы специалист, сами сможете решить, что будет нужно. Думаю, что с первой колонной тоже сами и пойдёте. Ясно?
   – Так точно, ясно!
   – О! Люблю такие ответы.
   И вот так – все три дня. Подробно знакомился с состоянием дорожного строительства, с возможностью возведения жилых домов с более комфортными условиями, чем у тех, которые были построены в посёлке на берегу бухты.

   Восьмого февраля собрал всех в клубе посёлка и объявил свой приказ № 1.      Вот выдержки из него, которые я нашёл в книге магаданского историка Козлова А.Г.:

«Прибыв в Нагаево и приступив к исполнению обязанностей, приказываю:
               
   § 1.Впредь до введения организационной схемы Дальстроя сохранить внутреннюю структуру аппаратов Управления приисками, Продснаба и Дорожной экспедиции.
               
   §2. Моим помощником по управлению приисками назначаю тов. Улыбина Н.Ф. На тов. Домбака Д.Е. возлагаю обязанности моего помощника по вопросам снабжения и транспорта. Моему помощнику тов. Балынь Р.К. поручаю руководство работой планово-финансовой, экономики труда и по кадрам. За собой оставляю общее управление делами треста и непосредственное руководство капитальным строительством…
 
   §3. Начальником транспортного сектора назначаю Лапина Э.О. с возвращением тов. Романова А.Г. к исполнению прямых обязанностей по заведованию гужтранспортом… 
               
   §4. Заведующим транспортом назначаю тов. Лапина Г. О. с оставлением тов. Геренштейна А.И. в должности его помощника… (так написано в приказе – фактически Лапин Г.О. с Геренштейном возглавили Магаданскую автобазу)
               
  §6. Начальником строительного отдела, объединяющего работы по промышленному, жилищному и дорожному строительству, назначаю: по дорожному строительству – тов. Богданова С.Ф… по промышленному и жилстроительству тов. Перна А.Г…»
 
   … И так далее по всем видам работ и ответственности. Все Управления, все подразделения, работавшие не только в посёлках, расположенных в бухте Нагаева и долине реки Магаданки, но по всей Колыме, переходили в ведение Дальстроя. Так же отошли к Дальстрою пекарня, столовая, культбазовская больница с аптекой, а также молочная ферма, организованная «Союззолотом» в нескольких километрах от бухты, на базе которой позднее будет создан пригородный совхоз «Дукча».

     Как поступить с заключёнными, долго голову не ломали – ведь на Вишере у Берзина был опыт, когда большая часть заключённых-специалистов была расконвоирована и работала на должностях наравне с вольными. В бухте Нагаева, ведь, не было пока ни лагерей, ни тюрьмы. Поэтому несколько человек получили назначения конюхами, санитарами в больницу, сторожами, дворником, водовозом, а десяток специалистов горного и золотодобывающего дела ждали отправки в приисковые районы – заключённый  Рюмин П.С. получил назначение заместителем главного инженера прииска на Среднекане, туда же направлен Альберт Людвикович Матюсевич инженером производственного сектора, таких спецов набралось восемь человек, двоих оставили для работы в центральном аппарате. А остальные были направлены на строительные работы по подготовке предполагаемых мест будущих лагерей, так как с началом навигации ожидали массового пополнения этой категории рабочих.

   Ну, а Геренштейн со своими ребятами подготовил транспорт из четырёх тракторов, и вскоре этот отряд под руководством Борисенко и Геренштейна, захватив с собой ещё подсобных рабочих-грузчиков, отправился в свой тяжёлый и опасный путь через наледи, снежные заносы, замёрзшие реки и горные перевалы.
    Как рассказывал потом сам Берзин, а он отправился туда же, забрав с собой заключённых-специалистов, шла эта колонна чуть ли не круглыми сутками. Часто вперёд посылали разведку пути, приходилось иногда по несколько километров прорывать траншеи в снегу, укрепляя и стены их, и саму дорогу срубленными и спиленными деревьями. В конце марта колонна достигла Эликчана и затем – сплавного пункта на реке Хета. Тракторы отправились в обратный путь, чтобы, забрав новый груз, снова вернуться сюда (всего было совершено четыре рейса), а Берзин на лошадях отправился в Среднекан, он хотел не только лично ознакомиться с состоянием дел в золотодобыче и поисковых делах геологов, но и поговорить с ними заранее об отношениях со специалистами из заключённых. У меня есть книга геолога  Вронского Б.И. «На золотой Колыме», где он вспоминает об этой встрече:

      В начале апреля на Среднекан приехал начальник Дальстроя Эдуард Петрович Берзин. В тот же вечер он устроил общее собрание инженерно-технических работников. В маленькой, до отказа заполненной конторе приискового управления негде было повернуться. Около стола выделялась почти на голову выше остальных атлетическая фигура Берзина. Он был одет в военную форму, на груди алел орден Боевого Красного Знамени…                …И вот теперь он приехал сюда как уполномоченный Совета Труда и Обороны в качестве директора Дальстроя.
      Нам понравилась его какая-то добродушная, задушевная простота. Говорил он без всякой аффектации, с небольшим акцентом, очень доходчиво. Он рассказал нам о той огромной ответственной задаче, которая возложена на Дальстрой, — вызвать к жизни, пробудить от вековой спячки огромную территорию Северо-Востока нашей Родины. Для этого нужны колоссальные денежные, материальные и людские ресурсы. Среднеканское золоторудное месторождение с его огромными потенциальными запасами золота является основой для покрытия этих затрат, поэтому на форсированную разведку его надо обратить самое серьезное внимание. Россыпному золоту Берзин придавал гораздо меньшее значение, но считал, что и оно как добавочный фактор будет играть определенную роль и им также надо всерьез заниматься.

      Особое внимание он уделил рабочей силе. Освоение такой огромной территории требует очень большого количества рабочих и инженерно-технических работников. Даже при многочисленных льготах, которые правительство намечает ввести для работников Дальстроя, нельзя рассчитывать на разрешение этой проблемы. Поэтому здесь будут организованы крупные исправительно-трудовые лагеря. Он сказал, что в скором времени сюда начнет прибывать эта рабочая сила, в том числе и инженерно-технические работники. Многие из них являются крупными специалистами и будут занимать командные должности. Он особенно подчеркнул, что мы ни в коем случае не должны чем-либо показывать, что они находятся на особом положении: «На работе вы должны относиться к ним так, как если бы они были вольнонаемными. Однако, с другой стороны, во внерабочее время вам не следует заводить с ними слишком близких взаимоотношений. Первое я приказываю, второе прошу учесть».                Берзин произвел на всех нас очень хорошее впечатление. Он провел пару дней на самом Среднекане, побывал на приисках, осмотрел Среднеканскую дайку, полюбовался прекрасными образцами окварцованного порфира, как корешками, пронизанного крупными вкраплениями рудного золота и уехал обратно в Нагаево, пообещав, что в следующий раз он приедет уже на автомашине по дороге, которая в скором времени соединит побережье с приисками.

   Да, уж! Ехал Берзин «домой» и думал: «Золото – это хорошо, это – главное. Но что сделаешь без дорог? Хорошая автомобильная дорога – это остаётся всё же первостепенной задачей. Вот и транспортные средства начали поступать, пришло сообщение из Москвы о распределении Дальстрою более 250 автомобилей, большинство из которых уже не «полуторки», а грузоподъёмностью в 2,5 тонны. Вот-вот поступят, а дорог – то нет! Да и людей нет. Что ж там Генрих медлит с решением этой задачи?».   
               
   Однажды позвал Берзин своего начальника санитарного отдела Пуллерица  и говорит:
   – Ян Янович, что будем делать? У нас уже работает не одна тысяча человек, а скоро начнут поступать тысячами заключённые, а уже сотнями на берегу ждут начала навигации больные цингой, многие из которых самостоятельно и передвигаться даже не могут. Мы не можем так терять людей.
   – Это, Эдуард Петрович, от острой нехватки витаминов. Рыбьего жира, не говоря уж об апельсинах и лимонах, на всех не напасёшься. Мы уже узнали, что местные якуты и орочи жуют иголки кедрового стланика, помогает и нерпичий жир. Практически нами уже закончена отработка технологии приготовления настойки иголок стланика, будем в обязательном порядке поить всех. Довольно горькая и противная на вкус штука, но делать нечего – придётся пить.
   – Что ж – хорошо. Желаю успехов!

    А я вспомнил, как в школе нас не выпускали из класса, пока в дверях (уж не помню, кто поил) не проглотишь ложку этого тёмного напитка, а дома в обязательном порядке поили рыбьим жиром. Когда после войны кончились запасы (а может быть, поставки) американского рыбьего жира и начал поступать советский от китобойной флотилии «Слава», стало немного сложнее – наш продукт был по вкусовым качествам, мягко говоря, похуже, и моя ещё маленькая сестрёнка Галя капризничала и никак не соглашалась пить этот рыбий жир. А я, убеждённый малолетний патриот своей Родины, говорил: «Галя! Как ты можешь?! Это же СОВЕТСКИЙ рыбий жир! Смотри, как его надо пить!» И при этом, не морщась, проглатывал его столовую ложку, бросая, правда, в рот кусочек чёрного хлеба, посыпанного солью…

     К началу лета у реки Магаданки построили здание в виде длинного барака для временного размещения Управления Дальстроя. Кабинетики были разделены фанерными перегородками и кое-как работники там размещались. Некоторые отделы и сектора построили рядом свои отдельные бараки или фанерные засыпные домики.

    Как-то смотрю, идёт в Управление начальник Капдорстроя Богданов. «Ну, думаю, сейчас будет серьёзный разговор по дорожному строительству!» С Берзиным, правда, как все говорили, разговаривать было легко: он никогда не кричал, не унижал собеседников, обнаруживая недостатки в их работе, был всегда в определённой степени доброжелателен, хотя требовать мог жёстко.
   – Вызывали, Эдуард Петрович? Я пришёл.
   – Здравствуйте, Сергей Фёдорович. Садитесь, докладывайте, как идут дела.
   – Изыскатели дошли до Эликчана, мы уже точно знаем, где и как прокладывать дорогу, назовём её трассой. Но, Эдуард Петрович, людей катастрофически не хватает. Я уж не говорю про технику. Пока с помощью подручных средств сделали временную дорогу от бухты к Магаданке. Почему временную? Потому что это – первый этап. Будем засыпать землёй, гравием, автомобили и трактора смогут её проходить, со временем утрамбуем, будет нормальная дорога, по которой сможет проходить специальная техника.
    
     Тем временем строительство будущей трассы мы разделили на два участка. Первый – от бухты Нагаева до 104 километра, второй – от 104 километра до 182-го, каждый участок состоит из трёх – четырёх дистанций, каждая из которых делится на три пункта. Одновременно на всех участках должна идти работа по той технологии, которую мы     опробовали в бухте, о чём я уже доложил. То есть, сначала рубим просеки, корчуем, снимаем растительный слой, в заболоченных местах делаем водоотводы, а затем уже – после гарантии оттаивания грунта – ведём земляные работы и так далее. Но нам требуется 3600 рабочих и 106 человек технического персонала, кроме того, пока не поступит специальная техника, нам необходимо 560 лошадей, а с трактором для корчёвки вопрос решим. Пока же у нас всего 200 человек, рубим просеки, в мокрых местах устраиваем стлани из накатника, да ещё пытаемся построить по пути трассы (на 90-ом и 152-ом километре) жилые помещения и склады.
   – Понял вас. Думаю, что с первыми пароходами начнут прибывать рабочие, а я собираюсь на доклад в Москву и, надеюсь, решу вопрос спецтехники для дорожного строительства. Я хочу, чтобы вы понимали – сопка над бухтой уже давно не в состоянии принять на себя большое количество промышленных строений, складов, нужно ставить жильё, а уже трудно выбрать место, автобазе тесно. Так что необходимы дороги, дорога до Магаданки и через неё. Около реки есть хорошие ровные места, туда надо перевести автобазу и построить ей нормальные гаражи и ремонтные мастерские, нужна дорога в сторону, где «ситцевый» городок, там тоже нужно осваивать территорию. Сергей Фёдорович, ни на секунду нельзя терять темпы работ! Идите и обговорите со своими работниками все задачи, продумайте заранее всё до мелочей, чтобы до конца сезона (я имею в виду наступление зимы) уйти максимально ближе к приисковым районам.

   Богданов ушёл, а Берзин сидел и думал, он чуть ли не наизусть помнил текст Постановления ЦК: «Считать необходимым в приисковом районе создать промышленный город, для чего распланировать его соответствующим образом с тем, чтобы на месте этого города уже теперь приступить к постройке домов, бань, школ, столовых, больниц, красных уголков, кино и т.д…»  Ладно, – думал, – найдём мы место для такого города в приисковом районе, но это ж когда будет? Какой город, если дорог нет?! И опять же эта фраза «уже теперь»! Здесь, на берегу бухты Нагаева, - база, сюда приходят грузы, а, ведь, надо завозить абсолютно всё, пока даже обыкновенные гвозди! Нужна хорошая снабженческо-складская служба, создать разные подсобные предприятия, для приезжающих построить «транзитные» дома, для постоянных работников – хорошее жильё… Как на зло, навигация никак не начнётся! О чём думают во Владивостоке? Задерживаются пароходы, задерживается доставка грузов, людей! Приобрести бы свои пароходы! Надо мне срочно в Москву, так продолжаться не должно! Ох, быстрее бы Лившиц приехал – он, как говорится, руководитель строительства от Бога!

   А Лившиц как будто слышал своего старого соратника и начальника.                Восьмого июня 1932 года с первым пароходом он прибыл в бухту Нагаева, да не один – привёз с Вишеры большую группу ИТР. Берзин сразу назначил его своим первым заместителем и на время своего отсутствия исполняющим обязанности директора треста. День и ночь они разговаривали, Лившиц знакомился с ситуацией по всем направлениям, с руководителями секторов и Управлений. Берзин нацеливал его на выполнение особо важных задач по строительству дорог, особенно – трассы, и развёртыванию активного промышленного и жилищного строительства в Нагаевской базе, а также     освоению долины реки Магаданки и прилегающих сопок.
 
    Десятого июня на том же пароходе, которым прибыл Лившиц, Берзин отбыл в Москву с докладом и последующим отпуском, который продлился до конца ноября. И весь этот период Лившиц был главой треста «Дальстрой». Ещё до своего отъезда Берзин провел реорганизацию сектора «Капдорстрой» в Управление и назначил его руководителем и одновременно главным инженером прибывшего с Лившицем «вишерца» В.Д. Мордухай-Болтовского, а начальником дорожного строительства В.В. Гассельблат.
                ***               
     Дошёл до Гассельблата и остановился – нахлынули на меня реальные воспоминания. Начали встречаться фамилии людей, которые были мне знакомы. В Магадане было два брата – Гассельблата. Оба жили в нашем доме по улице Колымское шоссе, 3 (ныне проспект Ленина, 14) в соседнем, угловом, подъезде. Гассельблат В.В – на третьем этаже, а Р.В. – на первом Его звали Ростислав, а отчество – то ли Вячеславович, то ли Владиславович, совсем не помню, прошло всё-таки более 70 лет! С его сыном Вадимом я учился в одном классе, и он был моим близким товарищем, его сестрёнка Иринка училась в одном классе с моей сестрёнкой Галей, и они, во всяком случае, в старших классах, были самыми близкими подругами. Их младший брат Олежка был ещё маленьким. Галя помнит и Таню, их двоюродную сестру, и брата Володю который взрослым под фамилией Альбинин был зав отделом сатиры и юмора газеты «Московский комсомолец». Вадик после школы остался в Магадане, я оттуда получал от него письма, когда учился в институте. Где и как он получил высшее образование, не знаю, последние годы он работал в Магадане руководителем комитета архитектурного контроля. К сожалению, несколько лет назад он умер, а Ирина смогла похоронить его в Калуге, куда их семья в своё время переехала. Грустно стало на душе – я перебрал в уме своих близких товарищей и обнаружил, что очень многих уже нет! Вечная память «закадычному» другу Владимиру Бланкову, близким друзьям – Борису Мерсову, Станиславу Белобрагину, Владимиру Павловскому, Юре Прошунину, Виктору Гарбарец, Геннадию Рехтину, основателю нашего «классного» общества СоюзНик (или Nikotina) Стасику Кульпину… Нет, не могу продолжать! Как жаль, однако! Не с кем поделиться. На связи остались три «девочки» и один «мальчик», которым, правда, как и мне, уже порядка восьмидесяти пяти лет…  Пожалуй, сделаю перерыв – писать оптимистически про возведение любимого города в таком настроении не получится.

                «ЭХ, ДОРОГИ…»
                (продолжение)

   Все работы на трассе шли по разработанному Богдановым плану и технологии, но темпы работ никого не устраивали. Главное, не хватало рабочих. На первом пароходе привезли этап заключенных, но, всё равно, пока немногочисленный – из менее трёх тысяч человек на дороги смогли отправить только около трёхсот, остальных заняли на других работах и, главным образом, на подготовке лагерной зоны. Начальником «Севвостлага» был назначен бывший до этого в той же должности в «Вишлагере» приехавший с Лившицем Васьков Родион Иванович.

     С каждым пароходным рейсом количество людей, направляемых на дорожное строительство, увеличивалось, стала поступать и техника – у дорожников появилось 20 тракторов, 10 катков, 120 конных скреперов, 5 передвижных компрессоров, 5 канавокопателей и другой техники, приказом по Дальстрою был введён непрерывный режим работы с десятичасовым рабочим днём, и всё равно план по дорожному строительству не выполнялся.

       В.В. Гассельблат позднее вспоминал:

«Производительность труда прибывающей организованной рабсилы (з/к) первоначально была весьма низкой. Это нужно, с одной стороны, объяснить обособленностью лагеря з/к от общей системы Дальстроя, с другой стороны, неопытностью инженерно-технических работников в смысле применения организованной рабсилы и специального подхода к ней… На некоторые командировки (так назывались отдельные лагерные пункты, создаваемые для определённых целей – АА) поступили значительные группы з/к- штрафников, от коих лишь позднее удалось получить некоторую производительность труда… Все указанные обстоятельства привели к тому, что до наступления зимы удалось лишь устроить зимник, который был протрассирован местами по постоянной трассе, а местами по поймам рек, главным образом там, где постоянная трасса идет по косогорам. С наступлением зимы и открытием автодвижения по зимнику (с ноября) большинство имевшейся рабсилы было занято снегоборьбой и борьбой с наледями для дачи беспрепятственного движения, и только остающаяся рабсила была занята на строительстве гражданских построек»

   А поскольку лето было дождливым, технику практически использовать не удавалось. Тем не менее, 20 августа 1932 года первые автомобили прошли по нормальной дороге от Нагаево до Магаданки, в следующем году 21 октября они дошли до Эликчана. Для обеспечения более быстрого развёртывания дорожного строительства Берзин 15 ноября 1933 года создал отдельное Управление дорожного строительства (УДС), выведя его из «Капдорстроя»,  и даже назначил начальника УСВИТЛа (Управления Северо-Восточных исправительно-трудовых лагерей) Васькова Р.И. временно исполняющим обязанности начальника УДС. В 1935 году почти все прибывающие большие этапы направлялись на дорожное строительство, и к концу 1935 года дорога до главного перевалочного пункта посёлка Атка (208 км) была принята Государственной комиссией, а временная дорога дошла до 575-го километра.

   Для чего я так подробно (хоть и кратко – парадокс, не правда ли?) описал строительство дорог? Ведь, в принципе, для моего повествования, это не нужно. Мне просто хотелось показать, что только после того, как основные проблемы с дорогами были решены, руководству Дальстроя можно было направить силы на промышленное и жилищное строительство, а для меня это было главным, так как моя цель – увидеть создание будущего города Магадан. Я после «Гассельблата» невольно ушёл в воспоминания, рассматривание старых фотографий и писем моих магаданцев, и никак не мог вернуться к этой книге. Помогли попавшиеся мне записи знаменитого геолога Обручева С.В., который на гидросамолёте, направляясь на Чукотку, 19 августа 1932 года сделал остановку в Магадане.

    "Тауйскую губу, – писал учёный – мы пересекли ещё на большой высоте, и идем прямо к бухте Нагаево. Только поздно ночью кончилась эта скучная процедура. Мы перебрались на ночевку в город и с любопытством побродили по его улицам. Нагаево действительно город с несколькими улицами, взбирающимися во все стороны на крутые горы. Ровного места здесь почти пет… А за холмом, в долине речки Могодон (так написано у Обручева – А.А.), на просторной и свободной площади построен другой город Могодон – современная столица побережья (Нагаево – только торговый город). В него из Нагаево ходят автобусы (пока ещё грузовики со скамейками) и даже, как говорят, цивилизация зашла так далеко, что в этих автобусах надо остерегаться карманных воров"
 
   Я прочитал это перед сном, выключил компьютер, свет, закрыл глаза… и, представив эту обстановку так, как будто это я бродил с Обручевым по Нагаево-Магаданским сопкам, вновь почувствовал возвращение в Магадан.

(продолжение следует)