медвежья история 1

   Мы,  человеки,  в  своей  кипучей  и  бестолковой  деятельности,  всё  больше  отвоёвываем  у  природы,  не  ожидая  милостей… Нам    привычнее  воевать.  Вклиниваемся  в  природу  дорогами,  заводами,  застройками,  помойками.  И  природа  напрягается,  сжимаясь  и теснясь,  но  где-то  и   когда-то  не  выдерживает  и  прорывается  к  нам,  как  солнечный  протуберанец,  выплёскивая  из  себя  смешное  и  трагичное  одновременно.

    Этот   медведь  болел  долго  и  тяжело.  Его  мышцы,  мозг  и  печень  дырявили  и  рвали  маленькие  беленькие  червячки  с  названием,  которое  знать  и  выговорить  могли  только  самые  умные  люди.  Но  эти  люди  слишком  хорошо  жили  сами,  что  бы  ещё  лечить   больных  зверей.  Доктор  Айболит   живёт  только  в  детской  сказке.

    Медведь  родился  и  жил  всегда  на  этом  месте,  на  горе  заросшей  лесом.  Другой   жизни  он  не  знал  и потому  считал  окружающий  мир  нормальным,  пока   сам  не  стал  больным.  С  одной  стороны,  за  рекой,  был  шумный  и  вонючий  город,  а  с  другой,  тоже  какие-то  бетонные  скалы  и  железные  деревья.   Там  всегда  копошились  и  шумели  очень  чумазые  люди.  Люди  много  кричали,  размахивали  руками  и  подпрыгивали.  Потом  они  садились кучкой  и  выпускали  из  пастей  клубы  дыма.  Запах  этого  дыма  долетал   до  медведя  и  не  нравился  ему.  Потом  люди  уходили  под  гору,  в  проделанные  ими  дыры  и  из  дыр  вылетал  горячий  воздух  с  чёрной  пылью  и  тревожным  запахом.  Гора  при  этом  тряслась  и  гудела.  Медведь  привык  к  этому  и  не  беспокоился.  Если  ночью  подходить  очень  близко,  то  всегда  можно  найти  много  интересного  и  вкусного,     валялись  необлизанные  жестяные  банки,  промасленные  газеты,  куски  хлеба.  На  объедках  питалось  много  собак,  но  когда  они  чувствовали  зверя,  то  поджав  под  себя  хвосты  скулили  и  жались  к  людям.  Иногда  медведю  удавалось  поймать  неосторожную  собачонку  и  тогда  он,  недолго,  был  доволен  жизнью.  Тут  же  деловито  шуршали  противные  крысы,  выискивая  свой  интерес.  Медведя  они  не  беспокоили,  но  если  бы  он  был  умный  как  люди,  он бы  знал,  что  в  его  болезни  виноваты  крысы.

  Уже  был ноябрь  с  его  морозными  ночами  и  тусклым  не  долгим  и  не  тёплым  солнцем.  Часто  падал  снег,  но  копился  только  в  маленьких  овражках,  куда  его  сметал  ветер,  и  в  толстых  корневищах  кедров.  Все  готовились  к  зиме,  мыши  зарылись,   белки  обжили  дупла,   птицы  улетели.                Медведь  днем  тоскливо  бродил  по  жесткой  хрустящей  листве,  а  ночью,  положив  голову  на  лапы,  смотрел  слезящимися  глазами  на  огни  города.   Ему  становилось  всё  хуже.  Дыхание  было  неровным  и  хриплым,  ему  не  хватало  воздуха.  Шкура,  из  лоснящейся  и  гладкой,  свалялась  клочками  и  забилась  колючками.  Лапы  ломило,  а  язык  почти  не  ощущал  вкуса  пищи.  Утром, после  лёжки, он  долго  стоял,  покачиваясь  на  нетвёрдых  лапах,  и  ронял  розовую,  нездоровую  слюну.

  Зверь  не  умел  думать,  но  чувствовал  он  очень  хорошо  и  потому  знал,  что  наступающую  зиму  ему  не  пережить.  Он  и  не  готовился  к  зиме.,  зачем  искать берлогу,  если  зимовать  в  ней      не  придётся.  Медведь  не  знал  слова  «шатун»,  но  инстинкт  подсказывал  ему,  что  это  быть  шатуном  плохо  и  тяжело,  а  для  него  смертельно.  Всё  чаще  смотрел  он  в  сторону  города,  не  понимая,  что  манит  его  в  этих  лабиринтах  бетона  и  огней,  визге  и  гудках,   криках  и  лязге.

   Если  бы  он  мог,  он  бы  спросил  с  людей  за  его  загаженный  лес,  отравленный  воздух,  мутную  и  кислую  воду  в  реке.  За  то, что  огороженный  бетонными  кубами,  он  не  может  уйти  на  поиски  медведицы  и  она  не  может  придти  к  нему.  Это  люди  заставили  его  страдать,  а  потому  они  и  должны  что  то  делать.  Или  лечить  его,  или  убить  и  не  мучить  ещё  сильнее.

    И  ночью,   когда  ему  стало  совсем  плохо,  он  прошёл  по  логу  к  реке и  долго  стоял  над  чёрной  жирной  водой,  хрипя  и  дрожа.  В  воде  отражались  тусклые  утренние звёзды  и  блики  городских  огней.  Медведь  ненавидел  эти  огни, но  был  слаб  и  боялся  их.  Он  шагнул  в  воду,  погнав  звёзды  и  блики  к  противоположному  берегу.  Река  была  совсем  мелкой,  люди  и  воду  забрали  для  своих  дел.   Но  другой  реки  медведь  не  знал – люди  пришли  на  неё  давно,  а  он  жил  на  земле  всего  несколько  лет.  На  другом  берегу  уставший  медведь  не  стал  отряхиваться  от  воды,  её  много  осталось  в  его  свалявшейся  шерсти  и  идти  было  ещё  тяжелее.

    Зверь  брёл  по  спящему  посёлку  и,  странно,  многочисленные  сторожевые  собаки  не  реагировали  на  страшного   гостя.  Может  быть  болезнь  и  слабость  лишили его  того  запаха,   какой  раньше   наводил  на всех  ужас,  а  может,  эти  глупые  и  ленивые  шавки   полезными  и  верными  бывают  только  в  присутствии  хозяев.  А  когда  хозяева  спят – спят  и  их  сторожа.

  Сразу  за  посёлком  и  кустами  был  город.   Он  сильно  пах  холодным  асфальтом   и  едкой  смесью  мочи  и  кала.  Днём  здесь  продавали  пиво  и  выгуливали  собак.  Улицы,  обычно  шумные  и  текучие  от  машин  и  людей,   сейчас были  тихи  и  пусты.  В  морозной  дымке,  при  тусклых  фонарях,  мелькали  первые  фигуры  людей.  Кому  самыми  первыми  предстояло  начинать  рабочий  день.  Медведь  продавил  последние  голые  кусты,  перебрёл  асфальт  и  заковылял  в  арку  между  двумя  тёмными  столбами  девятиэтажек.
 
  А  в  то  же  самое  время,  и  в  том  же  самом  месте  мучился  в  своей  берлоге  Вовка  Смоков.  Электрослесарь,  пьяница  и  весёлый  человек.   Бутылка  водки,  которую  он  припас  с вечера  и  припрятал  от  жены,  обречённо  моргала  ему последним,  размазанным  по  дну  глотком.  За  ночь  он  несколько  раз  вставал,  стараясь  не  шуметь,  делал  пару  глотков  прямо  из  горлышка,  запивал  водой  из  банки,  и  вот  результат. В  организме  цунами  с  землетрясением,  а  водки- мышонок  нассал. Вовка  сидел  в  тренировочных  штанах  на  диване  и  понимал,  что  жизнь перестаёт  нравится  ему  и  жить  так  дальше  нельзя.  На  работу  ему  было  не  надо,-  законный  выходной.   Но  провести  его  бездарно,  шатаясь  по  квартире  от  окна  к  телевизору  или  просидеть  во  дворе,  в  компании  таких - же  не  похмелёных,  скучных  мужиков  было  недостойно  его.
 
  Ему  было  плохо.   Болела  голова,  давило  грудь  и было  трудно  дышать. Тело,  покрытое  липким  потом, чесалось,  а  шершавый,  высохший  язык  никак  не  мог  найти  места  во  рту.  К  ломоте  в  руках  и  ногах  он  уже  привык,  как  и  все  другие,  работающие  в  шахте  по  многу  лет.   Проблема  решалась  легко  и  требовала  только быстроты  и  натиска.  Вовка  знал -   чем  дольше  он  просидит  вот так,  без  действия  тем  больше  он  рискует  остаться  выброшенным  из  жизни.
 
  С  замиранием сердца,  он  запустил  пальцы  под  лежащий  на  полу  вышарканный  коврик   и,  волна  облегчения  омыла  его    страдающее  тело.  Заначка  была  на  месте.  А  сколько  раз  бывало – он  не  мог  найти,  заложенный  им  же,  схрон,  не  мог  вспомнить,  и  потом  его  обнаруживала  при  уборке  жена.  Он  воспрял.  Движения  его  стали  точны  и  решительны,  как  у  суперменов  из  телебоевиков.  Ноги  в  шлёпанцы,  пиджак  на  голое  тело:  - «Куртку  застегну.  Не  замёрзну.  Магазин  рядом.  Лишь  бы  Людка  не  встала.   Мне  бы  только  за  дверь  выскочить».

   В  прихожей  темно,  а  свет  включать  нельзя.  Надо  тихонько  найти  куртку  и  ботинки.  Но  щёлкнул  выключатель  в  спальной,  гнусавой  струной  взвизгнула  кровать  и  Вовка,  забыв  про  всё,  на  одном  инстинкте,  зацепив  кнопочку  замка,  в  чём  был,  вылетел  на  лестницу  и,  шлёпая  тапками,  покатился  по   ступенькам,  успев  увидеть  в  приоткрытую  дверь  голые  ноги  и  ночную  рубашку  жены.

  Выскочив  на  улицу,  он  торопливо  отдышался  морозным  воздухом  и пошлёпал,  похрустывая  инеем  и  тонким  ледком,  прямиком  в  арку,  соединяющую  две  девятиэтажки  и  открывающую  прямой  путь   на  проспект  к  вожделенному  круглосуточному  магазину.

  В  предрассветной  мгле,  усиленной  нависшими  девятиэтажками,  Вовкино  внимание  поразила  странная  фигура,  передвигавшаяся  на  четвереньках,  странно  раскачиваясь  и  громко  сопя.  Вовка  стоял,  тупо  уставясь  на  существо,  чуть  не  в  притирку   ковылявшее  мимо  него и  пытался  понять,  что  же  ему  в  нём  не  нравится.  Не  зря  в  народе  верят,  что  пьяных  бог  бережёт.

  -  Во,  мужик  нажрался.  Шуба богатая.  А  жопу-то  наел. Пнуть  его  что ли.

  Он  уже  всерьёз  примерился  отвесить  «мужику»  хорошего  пинка,  но  что- то  удержало  его.  Он  даже  вернулся  немного  назад,  за угол,  посмотрел,  как  медведь  прошёл  вдоль  дома,  сунулся  носом  в  дверь  подъезда (а  вот  бы,  зашёл  и  расположился?),  потом  пересёк  двор  и  завернул  за его  родной  дом,  в  котором  Вовку  ждала  грозная  и  рассерженная  Людка.  Он  уже  давно  понял,  с  кем  встретился  на  своей  похмельной  дороге  и  ничуть не  испугался.  Его  сейчас  беспокоило  только  как  отнесутся  к  его  рассказу  другие.  Ведь  не  поверят,  он  и  сам  бы  не  поверил,  но  не  приснилось  же  ему.  Заранее  обидевшись  на  всех,  Вовка  вышел  на  проспект.  Его  путь  пересекали  две  торопящиеся  к  остановке  женщины.  Обрадованный  Вовка  ринулся  им  наперерез:  «Вы  вот  тут  ходите,  дуры,  а  я  вот  только  что  под  аркой  медведя  встретил!» - с  ходу  выпалил  он.  При  этом  он  возбуждённо  переминался  босыми  ногами  в  окостеневших  тапочках  и  пытался  поплотнее  закутать  голый  живот  полами  пиджака.   Бабы  дико  глянули  на  него,  не  сговариваясь,  обтекли  с  обеих  сторон  и  бегом  покатились  к  остановке.   Обиженный,  ворча  и  матерясь,  Вовка  взошёл  на  крыльцо  магазина.

   Заспанная  продавщица,   молча  и  равнодушно,  пересчитала  деньги  и  выдала  сдачу.  Вовкин  возбуждённый  рассказ  не  поразил  её.  Она  давно  знала  этого  неспокойного  покупателя,  всегда  готового  поговорить  и  необидно  побузить.  Если  бы  он  рассказал,  что  встретил  на  ночной  улице  кенгуру,    или  Анатолия  Чубайса  она  отнеслась  бы  так  же  безразлично.  Но  Вовку  распирала  жажда  общения  и  её  надо  было  утолить.  Проспект  уже  оживал,  на  остановках  скапливались  люди  ожидавшие  автобусов.  Не выспавшиеся  мужики  досадливо  отворачивались  от  него,  женщины  сочувственно  вздыхали: «Вот  и  ещё  один  допился» - явственно читалось  в  глазах.  Раздосадованный  и  изрядно  замёрзший  Вовка  решил  вернуться  домой.   Людка  встретила  его  в  прихожей,  в  позе,  как  на   известной  картине  «Свобода  на  баррикадах»,  с  древком  от  швабры  вместо  знамени.  Прикрывая  одной  рукой  голову,  а  другой  бутылку  в  кармане,  он  выпалил  скороговоркой: «Дура,  я  сейчас  медведя  под  окнами  встретил!»,  и  ринулся  на  перехват  знамени.  Он  всё  же  успел  получить  пару  раз  древком  по  голове,  пока  сбиваясь,  с  пятого  на  десятое,  пересказал  Людке  своё  приключение.  Но,  жёны – примитивные  создания,   у  Людки  медведь  как  то,  сам  собой,  превратился  в  белку,  причём  не  в  рыженького  зверька,   а  в  тяжёлое  заболевание  «белую  горячку».  Людка  уже  почти   совсем   завладела    телефоном,  но  тут  под  окнами  начался   шум,  крики  и  выстрелы.

Это  появились,  вызванные  кем  то  милиционеры.  Они  осветили  фарами  машин,  вконец  обезумевшего  от  страха  и  мучений  медведя  и  лихо  расстреляли  его  из  автоматов.  Они  картинно  припадали  на  одно  колено  и  метко,  на  выбор  пускали  пули  из  новеньких  АКМов.  Всё  было  быстро  закончено.  Милиционеры  ощущали   себя  лихими  охотниками,  почти Чингчгуками,   они  весело  курили  сигареты  оперевшись  одной  ногой  на  мёртвую  тушу.  А  как  бы  они  могли  себя  чувствовать  по  другому?   Потом  пришла  машина  с  лебёдкой,  тушу  затащили  в  кузов  и  увезли.  Конечно,  было  расследование,  но  ведь  никто  не  пострадал.  Медвежатину  обследовали  в  лаборатории  и  определили  вид  заболевания.  Сказали,  что  мясо  в  пищу  не  пригодно и  его  «утилизировали».

  Самое  смешное  в  этой  истории  то,   что  начиная  со  встречи  под  аркой,  она  абсолютно  достоверна.  Многое  мне  рассказал  сам  Вовка  Смоков,  сейчас  уже  его  нет.  Мне  даже  не  пришлось  ничего  придумывать.
 Это  было  как  раз  время  «бартера».  У  многих   появилась  японская    аппаратура,  и    расстрел  засняли  на  камеры.  Потом  продали  местному  телевидению.  Показывали,  но  я  почему-то  не  видел.