Мопассан отдыхает

Я слышал не раз, как  бабушкина соседка по коммунальной квартире говорила: Мопассан отдыхает. Что она под этим подразумевала? Я был мал, не знал, кто такой Мопассан и почему он отдыхает. Но кое-какие догадки просвечивали. Бабушка, - к ней  родители сплавляли меня при каждом подходящем случае, - жила в Одессе.  Слово Мопассан отдавало чем-то не русским. А в Одессе куда не кинь не русские фамилии: Ришелье, Дерибас, Ланжерон. Но Ланжерон и Дерибас давно умерли. Так что отдыхать просто не могли. А Мопассан отдыхал. Следовательно, Мопассан, это кто-нибудь из соседей по дому, кого знала наша соседка.  Вот он и может отдыхать. А кто в Одессе моего детства мог носить настолько нерусскую фамилию? Еврей.
 
теперь, когда я знаю, кто такой Мопассан, пусть он отдохнет.  Пусть на полке отдохнут его книги. Я вам вместо него расскажу кое-что о нем и о себе, поскольку с ним связаны эпизоды из моей жизни, хотя они были совершенно не связаны между собой, но складывались в забавную цепочку.

 У родителей книжный шкаф был забит классикой. Я мальчишкой, конечно, читал Джека Лондона, Жюля Верна и библиотеку приключений. А тридцать томов Диккенса навевали ужас и скуку.  Я пробовал листать Золя, Фейхтвангера. Но не мог одолеть. И к Мопассану я не притрагивался.

 Как-то к нам в гости пришла тетя Нина, мамина подруга. Пришла с дочкой. Для Тани, ее дочки, уже окончившей одиннадцатый класс, уже познавшей горечь провала на экзаменах в институт, я бывший девятиклассник ни по каким позициям интереса не представлял. Взрослые удалились в другую комнату, оставив меня с Таней. Она, как видно, маялась в моем обществе от скуки, не знала, какую тему для разговора найти. И выбрала беспроигрышный вариант. Она подошла к книжному шкафу и тоном нашей   учительницы литературы спросила:
- Ну что читаешь? 

Я перечислял авторов, а она повернула голову к на полкам, и ее глаза встретились с синеватыми томами Мопассана.
- А Мопассана читал? – спросила она.
- Нет.
- Ни фига себе!  - Таня изобразила неподдельное изумление, словно Мопассан, это чуть ли не Пушкин или Гайдар, -  Ну, ты отстал! - она вытащила пару томиков, полистала и нашла, вероятно, свой любимый рассказ, - Вот почитаешь на досуге. Только чтобы родители не знали.
Она произнесла это столь таинственным тоном, что конечно же я на следующий день прочитал этот рассказ. Рассказ меня поразил. Да разве может он не поразить юношу, осваивающего житье, не читавшего ничего подобного. И началось мое  тайное постижение Мопассана. Родители на работе. А у меня еще каникулы. В каждом из рассказов повествовалось о отношениях между мужчинами и женщинами. Первым делом влекла эротика. Но скоро я заметил, что Мопассан интересен обилием разнообразных сюжетов, и хорошим языком. Легким стилем. Только спустя много лет я догадался, что в этом есть заслуга и переводчика. 
 
Разговор с Таней состоялся в середине каникул. В десятый класс я пришел уже не мальчиком, но мужем, знающим жизнь. Пока в теории.
Как обычно, на первых в учебном году уроках литературы происходил опрос: кто какие книги прочитал за лето. И из рекомендованной для этого возраста литературы, и из дополнительной. Наша руссачка повторяла, что мир состоит не из одних хрестоматий, что мы не видим настоящих Пушкина, Лермонтова, Толстого и Некрасова под хрестоматийным глянцем. Короче. поощряла чтение дополнительной литературы. Той, которую сама нам рекомендовала.
Всех она опросить не могла. Да и не стоило. Девочки охотно делились в классе своими впечатлениями о прочитанном.  Евгения Петровна меня во время опроса не поднимала. Она во мне не видела любителя чтения, а значит и прочитанным мной не интересовалась. Но спроси она меня, похвастаться знакомством с   Мопассаном я бы не рискнул.      

На уроках литературы девочки продолжали ломать копья, правильно ли поступила Татьяна Ларина, первой написав Онегину, правильно ли поступил Онегин, испоганив ее чистое девичье чувство. Спорили о Катерине и Наташе Ростовой.  Но я тайком кинул ложку дегтя в эту бочку меда. Мальчики из нашего класса с головой ушли в чтение Мопассана. В тот захватывающий предмет, который очень бегло проходят в школе. И выяснилось, что этот писатель настолько популярен, что у родителей многих мох одноклассников имелись его произведения. 
 
Новости о Мопассане дошли до девочек, а, следовательно, и до Евгении Петровны. Выяснилось, кто первый начал. Евгения Петровна перед лицом товарищей пристыдила меня. Но процесс развивался уже, как цепная реакция, вне зависимости от меня. Процесс развивался, и Евгения Петровна стала бояться за искажение полового развития учеников. Она устроила на одном из уроков обсуждение на тему, нужен ли советскому школьнику Мопассан.

 Отличница, тянущая на золотую медаль Люба Михайлова, выступила с коротким докладом.   Тема: Мопассан – это чуждые нам буржуазные нравы. И советским школьникам, комсомольцам не нужен. Михайлова докладывала,читала стоя за партой,  а Евгения Петровна сидела за учительским столом и согласно кивала головой. Но когда во время  доклада Михайлова подчеркнула, что  она не опустилась, как некоторые. До чтения Мопассана,  не читала Наташка Теницкая ехидно вставила

- Ну как же, не читала?  Читала, Любочка, читала. Слюнки пускала.
- А ты откуда знаешь?  Ты что, у меня за спиной стояла? - вспыхнула Михайлова
- Так ты сама говорила, - сказала Теницкая.
- Теницкая!  оборвала ее Евгения Петровна.
- Ну и что тут такого? – продолжала разлагать класс Теницкая, - Читала и читала. Пушкин еще писал: «В те дни, когда в садах лицея я беззаботно расцветал, читал охотно Апулея. А Цицерона не читал» Значит, он в лицее уже охотно читал Апулея…
- Какого еще Апулея?  -прервала Евгения Петровна.
- Обыкновенного. «Золотой осел», - ответила Теницкая, глядя учительнице в глаза стальным взглядом посвященного в тайну, - вы же сами говорили, что мы настоящего Пушкина не знаем.

О «Золотом осле» я ничего не слышал. Дома у родителей такой книги не было. Но пока я думал, где такую книгу достать, Евгения Петровна поняла, что шутки кончились. Слишком далеко зашло.  Доложила руководству школы. И мою маму вызвали на беседу. Разговор состоялся в кабинете директора. Трибунал составили три женщины, принципиальные, как сталь, расшатавшие нервы и заработавшие седины на ниве образования. Директор, по школьной профессии историчка, моя классная руководительница, учитель математики, и Евгения Петровна. Такой возрастной триумвират способен был меня, не поморщившись, распять и посадить на кол. Если не на кол, то на кол по поведению.  Что я мог им сказать в свое оправдание? Что мне следовало говорить в свое оправдание? Я молчал. Только одно я мог сказать, что в их годы, по моим понятиям, Мопассан уже без всякой надобности. В их случае Мопассану можно и отдохнуть
 
Мама по обычной школьной практике должна была стать на сторону трибунала, пообещать убрать из шкафа все неподобающие книги, завалить меня Гайдаром.  Но она, к моему удивлению, сказала, что увлечение этим великим французским писателем - обычное явление юноши. И мое чтение - для нее не тайна. И она ничего в этом не видит плохого.  В моем возрасте уже добираются и до Мопассана. И мои судьи ничего не смогли возразить. Только Евгения Петровна спросила
- А Апулея у вас дома нет?
- Нет, - сказала мама. И, я увидел, этим успокоила Евгению Петровну.
 Теперь каждый раз вызывая меня к доске Евгения Петровна не упускала случая обозвать меня то Мопассаном, то позолоченным ослом в ее предмете. И в моих сочинениях поселились тройки по содержанию с припиской: «не Мопассан»
 Как бы ни был хорош писатель, читать его беспрерывно - нужно.  Даже Конан Дойля Приедается. А тут десятый класс. И место Мопассана заняли Сканави и Глинка.

 Я поступил в институт.  В институте имелась вполне приличная библиотека художественной литературы.  И были там такие произведения, которых не было в родительской библиотеке. Так что, хоть нас завалили точными науками, и мы больше заглядывали в учебную библиотеку, но я и в библиотеку художественной литературы наведывался. 

Библиотекарями в обоих отделениях работали девушки, не прошедшие по баллам на дневное отделение, но дотянувшие до вечернего. То, что эти молодые библиотекарши плохо ориентировались в работе, видно было по постоянной очереди.  Обмен книг - процесс, не требующий спешки. Приходилось минут пятнадцать-двадцать ждать.  Даже несмотря на то, что там обычно работали в паре сразу две девушки.
Но мне постоянно не везло. Едва подходила моя очередь, одна из работавших девушек, всегда одна и та же, куда-то уходила. А вторая начинала обслуживать тех, кто стоял за мной. Но не меня. Словно меня и нет. Приходилось ждать, пока не вернется ушедшая.  И так всякий раз.  Наконец, я возмутился: снова одна ушла прямо перед носом.  Оставшаяся оторвала голову от книг и строго произносит:

- А ну-ка выйдем.

 Я немного оробел. Она ведь тут хозяйка. Мне уже стыдно за свою несдержанность. Готов взять свои слова обратно. Мы вышли в тамбур перед залом библиотеки и там мне прямым текстом было заявлено, что девушка вышла на пару минут специально посмотреться в зеркало и привести себя в порядок. Ради меня. А я, баран, в женщинах ничего не понимаю. И посоветовала она взять у них в библиотеке и почитать для начального образования Мопассана.

- Да я его читал, -  я махнул рукой так, чтобы было понятно, что я в Мопассане подкован лучше многих. Она усмехнулась.
- Значит. Плохо читал. Девушка ради него изощряется. А он еще и разоряется.

Сказала, развернулась и пошла на свое рабочее место.

Что мне оставалось делать в этой совершенно новой и сбивающей с толку ситуации?  Я припомнил ту, что ушла прихорашиваться. Симпатичная. Но она в мои предпочтения и интересы не вписывалась. Не стоит ради меня изощряться. Получилось, что я еще и виноват в чем-то. Хорошо, что разговор в тамбуре происходил с глазу на глаз.  И не публично меня опустили. Обидно даже. Я ли не читал Мопассана?  Я ли не подкован?  Да я из-за него в школе пострадал. Чуть парашу по поведению в четверти не замочили. Тройку по литературе в аттестат вкатали. Хорошо, что поступал в технический вуз и то не имело значения. 
 
  Пришлось несколько минут постоять в тамбуре. Чтобы успокоиться. Сложно было вернуться и, как ни в чем ни бывало, смотреть в глаза той что, оказывается, ради меня прихорашивалась.   Я боялся, что теперь она узнала, что ее тайна раскрыта. Прочитает по глазам.   А книги мне придется брать только у нее.  Мимо не проскочишь.  Может быть прийти в другой раз? А толку?  И я-то тут в чем виноват?  И я вернулся. Вошел как восходят на эшафот. И встретился, как с секирой, с ее сияющим взглядом и приветливой улыбкой. Впрочем, в ее взгляде и улыбке не было ничего нового. Просто, теперь до меня дошло, прежде я этого не замечал, не понимал.  Ничего плохого не скажешь, девушка приятная.  И все-таки не в моем вкусе.  Ее напарница, которая меня отчитала, куда как поинтереснее. Я, опустив взгляд, заказал себе что-то из Мопассана.

 - Так бы давно,надеюсь. пойдет на пользу - едко прокомментировала мой заказ симпатичная напарница. 
 
 Все произошедшее повергло меня в сомнения. Почему выбор пал на меня? Я не красавчик.   Но, я помнил. Девочки из нашего класса спорили на литературе о строках Пушкина, что «сердцу девы нет закона».  И единодушно решили, что в сердечных вопросах –действительно нет. Но и моему сердцу никто указывать не имел права. Даже симпатичная библиотекарша. Увы. Ничем я этой девушке не мог ответить. Только что ходить в библиотеку стал реже. Прочитанный том Мопассана отдыхал до следующего посещения библиотеки.
 
 Прошел год. Случай в библиотеке остался без развития. И вот, не помню, каким образом в портфеле моем очутился том Мопассана.  Не помню. Каким ветром меня занесло на лекцию. Лекции особенно по классическим предметам я легко пропускал.  Сижу.  Но, теория вероятности никак голову не лезет. Вытянул из портфеля Мопассана и читаю
И получается какое-то несоответствие.  Я тихо себе читаю на лекции Мопассана, читаю о судьбах молодых и красивых женщин, и в это время доцент Александрова распинается, читает теорию вероятности для всей аудитории, но только не для меня. Читает занудную классическую теорию.  Зачем ей напрягаться, если от этих учебников полки в библиотеке гнутся? Но Александрова молотит и молотит, словно слово доцент, слово мужского рода, заслоняет ее, молодую красивую женщину.
Как назло, сел я в первых рядах аудитории. Да еще у прохода. Не рассчитал. Нужно было повыше перебраться. А доцент, человек опытный, заметила, что что-то со мной не так. Не конспектирую, уставился в одну точку. А я совсем забылся и прохлопал, как она, не прерывая своего монолога, тихо подошла.  И хвать.

- Что это вы читаете? Мопассан!? Как вы отстали! – ославила меня на всю аудиторию. Слышу пошло хихиканье. И я ничего умнее не придумал, чем сказать в оправдание:
- Это я перечитываю.
- Перечитываете!? Надо же! Обычно Мопассана под старость перечитывают. А вы… Ну что же перечитывайте. Ну, не смею вам мешать.
 
 После этого случая приобрел я в общаге славу почитателя Мопассана. Но это была не та школьная слава. Как ни странно, студенты к Мопассану относились прохладнее, чем старшеклассники.   И я заметил, не все из них его читали. И не рвались. Но, впрочем, тот эпизод был скоро забыт и мало кого тронул. Только две девушки отреагировали. Соловьева из нашей группы, любительница чтения, стала меня выделять. Взяла привычку со мной заговаривать о классической литературе.   
 
А второй оказалась та самая доцент Александрова. Она меня запомнила и на экзамене выудила мою зачетку из общей стопки и устроила мне десять казней египетских. Человек демонстративно читающий на ее предмете художественную литературу должен за это ответить. Но я предугадал, что меня может знать. И ответил знанием предмета. И ничего ей не оставалось как отпустить меня с миром и четверкой. А пятерок она не ставила никому. Принципиально.
 Прошло еще два года. Я учился на четвертом курсе. Месяц апрель. Ближе к маю. Погода прекрасная. Снег уже сошел. Солнце яркое.  Теплынь. Вышел я из института сел в троллейбус. А тут и Александрова садится. И в таком радостном настроении, словно ей сейчас пятерку по теории вероятности влупили. Людей в этот час в троллейбусе немного. Она меня увидела.
- Вы куда едете? Поехали со мной. Я еду на выставку Сарьяна.
 
Троллейбус шел в центр. Где-то там выставка. Предложение, нужно сказать, меня огорошило. На кой мне какой-то Сарьян? Запомнила она меня на мою голову. Ни на какую выставку я не собирался. Желания никакого. А Александрова вцепилась мертвой хваткой.
 - Поехали. Не пожалеете. Когда вам еще выпадет такой случай, что преподаватель приглашает вас на выставку. Согласно теории вероятности – никогда. Зря я вам что ли четверку поставила?
Надо же помнит. Я вяло отнекиваюсь. Но она неумолима.
- Человек, который на лекции по теории вероятности перечитывает Мопассана, просто обязан, не имеет права не пойти на выставку Сарьяна.
Интересно, думаю, что там за Сарьян такой.  Мопассан в живописи? Можно себе представить. Конечно интересно поглядеть. Но как мне идти на такую выставку художника с бывшим преподавателем женщиной? Сомнительно с моральной стороны. Но она уже увидела, что коготок увяз. И давай сжимать. И я сдался, пошел. Решил, что с бывшим преподавателем допустимо. Конечно, я немного обмишурился, никаких картин в духе Мопассана там не было. Но не пожалел ни минуты. Даже не представлял, что есть такой замечательный художник.


И вот прошли годы. Жизнь изменилась. Да так, что я иногда поражался, с какими знаниями молодые специалисты выходят за стены института.  А у меня в отдел работало немало молодых специалистов. Хотя я себя одергивал: старики сварливы, всегда молодежь ругают.  Молодым мои познания в информатике кажутся допотопными. Но и с общим образованием у них был полный завал.  Так что сомневаюсь, что кто-нибудь из молодых специалистов читал Мопассана. И тут я себя одергивал. Пришло в литературу огромное количество новых писателей. Естественный процесс.  Лучшие из них стали классиками. Потеснили немного старых классиков. И Мопассана в том числе. В этом нет ничего ужасного.

Хуже, что пришел новый читатель, поколение моих внуков, которому старые классики не интересны. И не знаю, читал ли мой внук, окончивший московский институт, Мопассана. Но то, что он о таком писателе знает, это, несомненно. Каждый из нас, - пытался я извинить молодежь, - никак не способен прочитать все.

 Но, вот приходит ко мне в кабинет девушка.  Молодой инженер.  Директор возложил на нее серьезное задание и посоветовал предварительно проконсультироваться со мной.   Дверь у меня в кабинете открыта, и дверь напротив открыта. Так что наш разговор хорошо слышен. Девушка меня начинает ставить проблему и ошарашивает неспособностью делать простые школьные расчеты мощности и работы. И когда я ей начал подсказывать, оказалось, что она не знает, что такое джоуль. Впервые слышит. Говорит, она образованию эколог и такие мудреные выражения ей ни к чему.  Я удивился.  Слово джоуль каждый должен помнить еще со школы. У нее  в глазах ни тени  смущения. Мало ли, что в школе говорили.  Не обязана она знать. Ну, я ей ответил, что ту проблему, которой ее нагрузил директор, нельзя решить, без школьной физики. Она цыкнула раздраженно и ушла, всем своим видом показывая, что я ее только путаю. А из отдела напротив, слышавшие наш разговор, мне сообщают, что директор ее выбрал не просто так. Она пишет диссертацию. Многие ли у нас на предприятии пишут диссертацию? Вот о ней одной я и узнал.  Тут я еще больше поразился, как можно посягать на диссертацию с такими знаниями. Как можно приблизиться к подножию кандидатской с таким багажом знаний, или скорее без багажа, остается до сих пор для меня загадкой.
Но директор грузил ее заданиями. А кого еще, как не будущего кандидата наук? И снова она пришла ко мне. Пришла озабоченная. Директор посоветовал выбрать для работы какой-то агрегат, как-то его назвал. А она возьми да забудь. Помнит только, что начинается на ГИ. Полагаю, директор, наверное, упомянул гидросорбцию. Но решил пошутить. Просто по-дружески.
-Ги? – говорю, - Может быть Ги де Мопассан?
 Вижу она замерла, вспоминает слово, прокручивает в голове, сравнивает по звучанию с тем, что произнес директор. И говорит:
- Нет, не такое.
Тут уж как не улыбнуться, как не удивиться, как не спросить:
- Лариса, а ты знаешь, что это за слово «гидемопассан»?
И она спокойно отвечает.
- Нет, не знаю.
Я не поверил. Может быть, она не расслышала. Повторяю, чуть ли не по слогам. Нет, не знает.
- Это великий французский писатель.
- Ну и зачем мне ваш великий французский писатель? –она ни капли не смутилась
- Когда я был в твоем возрасте, даже самая последняя уборщица знала, кто такой Мопассан. Может быть, она его не читала, но о нем знала наверняка.
- Но я не уборщица, - заявляет не без гордости
- А ты тем более. Будущий кандидат наук.
- Я эколог. Я знаю экологию, а не Мопассана. Зачем мне французский писатель.
- Ты молодая женщина. А он писал о любви. А кандидат наук должен обладать широким кругозором. Разбираться не только в экологии.
- В любви что ли?
- Ну и в любви тоже.
Она посмотрела на меня презрительным взглядом: что ты, старик, в любви понимаешь? И зачем мне ваша старческо-мопассановская любовь?
-  Мне не до Мопассана. Я кандидатскую пишу. А в том, что мне нужно, у меня достаточно широкий кругозор, - заявляет без тени смущения, - И я разбираюсь во многом. И в любви. Так что, за меня не стоит беспокоиться. Разберусь
- Ну разбирайся, - говорю, - Иди к директору и спроси, что за слово на ГИ он тебе сказал.
И она ушла.  А я подумал, что это? Новое поколение? Или это все-таки исключение. По крайней мере Мопассану лучше отдохнуть.  Больше она не приходила. Разобралась со словом начинающемся на ГИ? И какое слово сказал ей директор, для меня осталось тайной.