Зимнее солнце

Зимнее солнце.

Старость,  это  самое неожиданное,
Что поджидает нас в жизни.


Лёнчик размышлял. Мысли дёргались, как жирные мухи, между стёкол. Ни вылететь, ни осесть. Вариантов было немного. И ни один особо не радовал.
Надеть новые белые штаны и прогуляться вдоль моря? Вспомнились женщины с тоскливыми, безнадёжными глазами, фланирующие в это остывающее время суток, по набережной.  Подходить, изображать, знакомиться, да ещё и развлекать потом.…  Нет и ещё раз нет. Кураж давно испарился, вместе с остатками волос на голове и прежним волнением отдельных частей организма.
Можно надеть те же белые штаны и пойти к старому другу. Под пивко, разговор всё равно плавно докатился бы до баб. Но одно дело поговорить, другое, участвовать. Вспоминать, бывало даже приятно.  А вспомнить  было что. Подхохотнул, взглянул в зеркало. Всё вроде путём.  Могло быть и хуже, в его-то возрасте.
Подсуетился, оделся, выскреб остатки мелочи изо всех щелей, и затрусил в магазин. Вечерело. Сам собой наклёвывался третий вариант. Затовариться пивком и провести вечер по-домашнему.  Одинокий старик, разговорчивый телевизор,   да под пиво... Нет. В последнее время это был преобладающий вариант. Так и спиться можно. Примеров было тьма, и следовать этой безрадостной и бесславной дорожкой не манило. Всё - таки вполне приличное прошлое ещё держало на плаву. Старость старостью, но Лёнчик себя любил, и даже где-то ценил. 
Друг был тоже явно не в радости и « живой воде»  обрадовался.  Разместились, как всегда в комнате, за маленьким столиком. А где ещё? Других помещений не наблюдалось, кроме туалета и душа. Всё в лучших традициях бедного репатриантства.  Да и на том спасибо, не на улице же, под сенью пальм.
В былом, были они весьма состоятельны и амбициозны. Здесь пришлось по-новой привыкать к  справедливому распределению. Хотя, какое к чёрту, справедливое. Лёнчик, в  каком-то там внушительном колене,- интеллигенция, а друг Витёк,  из смешанного уголовно-рабочего братства. Сейчас, в этой честной стране, обходится, естественно, чисто строительными навыками. Разве что лексикон иногда родной пробивается. Душу греет. Но, исключительно в своём сообществе -  бежавших, приехавших и оставшихся. Вот и сейчас.   
 – Нах ты эту мочу принёс?  Да ещё на ночь.  -  Со вздохом полез  в святая святых, извлёк навороченную бутылку водки и какие-то тарелочки с закусью. Вот уж, что было у него всегда, то было.  Баба, хоть и приходящая, но хозяйственная. Сладкая мечта Лёнчика. Пришла, сотворила, ублажила при желании, и…свободен!
Ну, Витёк-то без особых моральных устоев, особо сантиментами не заморачивается. Лёнчик же, за длительное пользование всегда расплачивался штампом в паспорте. А это уже на износ организма. Тут уж вопрос выживания. Пришлось поставить точку, сэкономив на желудке и некоей упорядоченности уклада жизненного. Зато никаких обязательств. Никому ничего не должен, и спрашивать не с кого.

Меж тем водка налита, свет ненавязчивый включен и тост готов.  «ЛЭХАЙМ»,- коротко и ёмко. Нет, молодцы евреи. Умеют экономить. У нас вроде есть нечто подобное, но не дотягивает по силе посыла. «ПОЕХАЛИ!» Куда, зачем, что это даст, и главное, чем закончится? А в тонком деле пития это много значит. Выпили с удовольствием. Да такую водку с утра до ночи можно пить, и всегда с удовольствием. Потому и тянуть  не стали, сразу по второй приняли. Закусили чем-то очень вкусным. Лёнчик не удержался.
-  Слушай, отличная у тебя жена! – Хотел подмаслить, хоть и знал прекрасно, что никакая она не жена. А жена была, есть и видно уже будет, на всю оставшуюся жизнь. И всё это богатство там, на осиротевшей без него Родине. Витёк вида не подал, что раскусил эту невинную лесть и довольно расплылся.
       -Дак с бабой вести себя нужно правильно, вот и будет всё АБГЕМАХТ. Ну, вот возьми тебя. Сто жён и столько же меж ними было, а что в остатке? Один. Не ухожен, не накормлен, ни тебе любви, ни ласки.  А ходики тикают себе. Вот уже и не нужен никому.
       -Ну, ты полегче. Что значит никому не нужен? Желающих и страждущих о -го-го. Да нутро не принимает. Накушался. Всю жизнь слышал – должен то, должен это. Всем, всё должен. А так как человек я сознательный, вот и крутился. Да не по часовой, а всегда против.  Зато сейчас.… Ни я никому не должен, ни мне никто.  Поговорить,- друг рядом. – Ткнул пальцем в Витька. –Захотелось бабу,- подними жаждущую, протяни ей руку, дай ей счастье короткое и…СВОБОДЕН. Запили мысль. Витёк ответил сразу, не успев толком прожевать бутерброд.
           -Дурак ты, Лёнчик. Вроде картинки красивые писал, а жизнь не понял, профукал. Ты же знаешь прекрасно, что баба эта, не жена мне. Но я к ней с должным уважением, и где-то даже с любовью. Девочкой своей назову, приголублю, мелочишку подкину, в зоопарк свожу. И всё у нас мирно, удобно, сытно во всех отношениях. А, чтоб не слишком сладко стало, живём порознь. 
 – Лёнчика слегка понесло.    – Да ты и со своей женой живёшь мирно, но врозь. А ничего, что ты ей изменяешь, семью вторую завёл… Она-то хоть знает об этом пикантном обстоятельстве?
           - Специально гласности не предавал, а уж если знает, её выбор. Сам видишь, не гонит. И правильно, это родной человек. И внуки у нас уже.  Это кайф, быть дедушкой.  Плохо лишь то, что я женат на бабушке. – Довольный, коротко рассмеялся.       – Вот тут моя местная ласточка и лечит. 
 – Выпили ещё. Лёнчику много не надо. Растянуло на размышления. Шмыгнул длинным носом, запихал в рот что-то, чему названия не знал, и выдал мысль.
        -Нечестно это Витёк. Я пока с женой был, других баб – ни, ни. Освободился, вышел с чистой совестью на свободу, правда без денег, можешь передохнуть и продолжить. И дети тоже где-то есть, да и внуки поди, уже.
            - Вот, вот. Старость в наличии, а дети с внуками по свету раскиданы. Хоть и говорят, что со старостью мудрость приходит, к тебе она пришла одна. Мудак с возрастом не становится мудрецом. Он становится старым мудаком. 
– Витёк выдал и замолчал. – Ошеломлённый его красноречием и обидным смыслом, Лёнчик, молча, хватал ртом воздух. – Что святая земля с людьми делает. Ведь двух слов раньше связать не мог.
– Почувствовал необходимость отыграться. Изречь, что-то такое, умное и язвительное. Ведь интеллектуал-то всё- таки он. Настоящий, хоть и в прошлом, художник. Бывший художник, бывший член, бывший житель страны избранных, Богемы. Поднатужился и выдал
        -Да что мы жизнь бабами меряем. Длина жизни, это вопрос плотности жизни. Можно прожить сто лет, и не оставить следа. А можно пятьдесят, и вложить в эту жизнь весь ум, смысл и пламя души. Одарить мир бесценным сокровищем.  Ты говоришь, я картинки рисовал? Да я в эти картинки столько сил душевных, мук кровных и радости вкладывал, что тебе и не снилось. Да и не понять тебе никогда, в каком жару жизненном творилось всё это. Когда всё успевал в круговерти этой, сам не пойму. Богема отбирает многое , но и одаривает щедро. Жизнь летела в темпе ламбады.  Шальные члены весёлого сообщества  тёрлись друг о друга в бесконечном хороводе приключений, споров до хрипоты, великих планов, работы до изнеможения и всепоглощающей любви. Иногда от этого опасного круговорота рождались дети. Так как не всегда точно могли определить родителей, воспитывали все. Уставать не успевали. Женщины, владелицы детей, всё-таки обижались такому расцентрованному вниманию к своим чадам. То есть, как обычно, всё портили подруги. Вдруг им начинала надоедать жизнь в кругу гениев. Мечтали уединиться и обязательно втроём. С каким-нибудь, пусть предполагаемым отцом и уж точно своим отпрыском. Мужчины не понимали, не хотели, сопротивлялись. СВОБОДА, РАВЕНСТВО, БРАТСТВО -превыше всего. Наверное, в любом представителе богемы течёт кровь братьев из Латинского квартала. Они крепче смыкали ряды. Женщины ковали семью на стороне, но уже в статусе матерей-одиночек.
Что было, то было. Настроение сдулось. Продолжать разговор в том же духе Лёнчику не хотелось. Да и Витёк сидел, как приспущенный шарик. Может жену вспомнил, да и усовестился. А понты терять не хочет. Вот такой он весь довольный, правильный и благополучный. Не то, что Лёнчик, душой ущербный и искалеченный. Ни работой, ни душевными делами не озабоченный. Свободен он! От кого? От чего?

Лёнчик думал примерно о том же. Но, несколько под другим углом. Он и сам понимал всю невнятность и неубедительность своих рассуждений. Всё чаще он тормозил  средь ежедневной нудности и застывал, глядя в никуда.

Где он, тот, прежний, неиссякаемый, казалось. Всё изменилось как-то вдруг. Незаметно, ненавязчиво. И не понял сразу. Всё вроде так же. Сердце стучит, но кровь качает вяловато. Делает попытки отдохнуть. Ты не согласился и… с тех пор вы в раздоре. Вот уже и на отдых времени требуется больше, чем на то, чтобы устать. Вообще внутри что-то явно разладилось. То в правом боку что-то неуютно станет, то в левом. А главное, радость ушла куда-то.
Ведь как раньше-то было. Проснулся, потянулся и как волной тёплой - сверху донизу вдруг радостью непонятной накроет. Ничего вроде не произошло, а всё внутри поёт и выхода требует. На этой волне и в мир летел. Направо-налево счастье рассыпая.
И было вокруг него всегда полно народа. Кто от счастья, задарма сыплющегося, откажется. Вот так вот всё и раздал. Значит, пока было что отдать, счастлив был. Оскудела душа, и один остался. Ох, намудрил он что-то со своей, откуда-то уворованной философией. Ни мне не должны, ни я никому, ничего, никогда. Выходит, не отдашь, не получишь.
Да, к старости недостатки ума становятся заметнее. В молодости всё компенсировалось живостью и наглостью. А сейчас устал. И усталость уже не стирается наутро, как когда-то, а остаётся неровностями, морщинами и невнятным цветом на лице и душе. Хоть и играет ещё затянувшееся детство иногда, но уже не там, где надо бы. Переместилось в задницу. Они нашли друг друга. Детство хотело, задница умела. Неприятности сыпались, как мука из сита. Густо и обильно. И прилипало намертво.

Разговор, как-то сошёл, на нет, кинув каждого в собственные размышления. Лёнчик чувствовал, ещё немного и их старая дружба разлетится как птичкино гуано, спущенное с высоты птичьего полёта. Мелкими и вонючими брызгами. Встал, откланялся. Не удерживали. Выпили на посошок, и Лёнчик побрёл домой.

И зачем поплёлся к Витьку? Лучше бы дома, с телевизором. А ответ вот он, на поверхности. Пошёл, так как надоба была. В слове, в поддержке дружеской, в подтверждении, что живой ещё. Не вышло что-то. Витёк, выслушав его бред –«должен не должен», правильно решил. Если ты ничего никому, то и тебе хрен.

За раздумьями и не заметил, как до дома дошёл. Было уже совсем темно.  Не сразу приметил, как шевельнулось что-то чёрное и большое на ступеньках подъезда. Подошёл. Рассмотрел. Не очень большое, но круглое. И вовсе не чёрное, а совсем даже розовое и живое.  Оно бросилась навстречу, чуть не сбив с ног  ослабевшего Лёнчика. Нежданчик.   И тут баба. Заныла сразу, радостно, но с упрёком.
        -Лёнчик, миленький, ну, наконец-то. Что же ты меня не встретил? Я уж чего только не передумала. Добралась сама, а тебя и дома нет. Битых два часа сижу.
 И говорила, говорила…. Ошалевший Лёнчик, пытался сообразить, что к чему, но живость ума давно покинула своё былое обиталище. Поднялся на автомате, открыл квартиру. Хотел пригласить, но она молниеносно  протекла внутрь, не дожидаясь приглашения. Закрыл за собой дверь, кинул сумку у входа и посмотрел, наконец, на то, что приобрелось само, без особого его желания. Небольшого роста, вся круглая, как по циркулю - лицо, плечи, ручки ножки,  вперёдсмотрящий живот и даже рот и глаза. Мучительно вспоминал. Спрашивать неудобно как-то. Кто, откуда, зачем…  Почему не в его вкусе?  И…  За что?  Она помогла.
           -Вижу, не помнишь. А уговаривал, обещал. Светочка, приезжай скорей,  согрей мою старость.
Ага, значит Светочка. Откуда, чёрт возьми, приезжай? Всмотрелся внимательней в лицо. И осенило. Родина догнала его и ещё раз больно подопнула. Напоследок.

Вспомнил, как когда-то, в межсезонье, в период острого безденежья, бедовал не на шутку. От  одной жены ушёл, до другой ещё не дошёл. Жить негде, деньгами ещё не отблагодарили. Молоденькая, хорошенькая, глупенькая и оттого всегда радостная, появилась вовремя. Как и всё тогда в той, молодой жизни. Долго не думал. Подхватил свой тощий чемоданчик и выехал на новое место жительства.
И ведь жили, не тужили. Почти целый месяц. Светочка любила, пылинки сдувала, дышала со всхлипом. Смотрела в рот, угадывая желания.  Но  опять зазвучали звуки ламбады и захотелось сказать избитую фразу:  «Дура, закрой рот, я всё сказал.» Неудержимо потянуло на хлеба вольные, к друзьям, брошенным и запахам мастерской. И… ушёл по-английски. Не прощаясь. Приходила. Звонила, плакала. Но его уже несла бурная река его неспокойной, но такой притягательной жизни.
Встретились спустя много лет, на просторах интернета. Нашла, написала. Он вычеркнул её из памяти начисто. Но пообщался. Под воздействием неважной, но обильной выпивки, теперь уже вечной спутницей, даже понравилось. Как водится, поинтересовался экономическим положением бывшей подружки. Не хило. Две или три квартирки, денег немерянно и всё это, без мужа. Прикинул, пошевелил расчётливыми мозгами, посчитал с еврейским размахом и, воодушевившись, позвал в гости.  Наутро страдающая голова и остро вставший вопрос опохмелки, вытеснили из усталых мозгов все радости вчерашнего вечера. Вместе с женщиной, по имени Света. И вот.  Картина маслом: «Не ждали.» В памяти брезжило что-то нежное, тонкое и трепетное. Действительность же, предъявила  нечто прямо противоположное.  Килограмм сто с гаком, при малом росте, выглядели угрожающе. Круглые глаза, на круглом лице умоляли
         -не прогоняй. 
– Ну не помнишь ты меня, поняла уже. Ну, поправилась чуток, но и ты уже давно не Апполон. Ну, куда я сейчас денусь. Ты один, я одна. Как говорится, сольём наши  одиночества в одном порыве, в один бокал.
Ловко, а главное вовремя, достала из пухлой сумки бутылку коньяка и несколько ароматных пакетиков со снедью. Жестом щедрой феи, метнула всё это на стол.
       
 -Хорошо, зараза излагает. Ещё лучше делает. Неприятный осадок от разговора с Витьком, вмиг улетел куда-то далеко, где томилось всё его прошлое. А сегодня, жизнь снова повернулась  к Лёнчику, улыбающейся стороной. Её лицо расположилось напротив, свесив круглые щёки на пухлые кулачки. И была она такая домашняя. И не нужно было никуда бежать, за успокоением, ублажать друзей, чтоб не кинули, подстраивать свой тонкий организм под чужой камертон. Вот он Я. Ничего не ждал, ничего не просил, никому ничего не должен. Всё пришло, или прилетело само и вовремя. Вот уже и вспомнил кое-что. Глядишь, и жизнь в колею удобную войдёт. Денег-то у неё и на самом деле видно много. Ведь прилетела! А это  не в соседний район прокатиться. И коньяка запасец чувствуется. Вот она жизнь! Живи Лёнька, пока топливо есть. И пусть в меня кто-нибудь попробует бросить камень. Держите меня семеро! Если бабе в удовольствие содержать, доставь ей это удовольствие. А то ишь, слово придумали, «АЛЬФОНС» Да просто, радость дарящий, практически безвозмездно. Да и чувства какие-то уже проклюнулись, вроде. Ласке начал поддаваться. И никаких противностей в отношении веса. Привыкает человек, ко всему привыкает.

Так и осталась Светка в доме его. Сначала слегка воротило, но она вовремя повторяла фокус с сумкой, и всё снова налаживалось. Питьё было качественное, уход надлежащий и Лёнчик  вроде успокоился. Ночами только что-то немоглось. Вот и сейчас, что-то занемело внутри. Застонал. Свётка встрепенулась, деловито погладила пухлой рукой его мохнатый живот.
 – Ну, что ты, котик? Спи. Твоя мамочка с тобой.
И уснул, и мамочка была с ним. И мысли подлые, организм бередящие, уже почти не посещали. – Как все, так и я. Она мне заботу, а я ей зоопарк и мороженное, если не забуду. Вот уже и месяц совместной жизни к концу подходит. Вот уж поистине в судьбу поверишь. В их жизни, месяц, число роковое, без запятых, точку ставящее. И снова сидели они за столом. С одной стороны он, со скучной баночкой пива в руках, с другой она. Привычно свесив розовые колобки щёк на подставленные кулачки, тихо гудела:
      -    Милый, ну что опять не так? Чувствую, уходишь ты опять. Вернее уже ушёл. А как я теперь без тебя жить буду? Ну разве нам плохо было?  Ну, за что мне это всё…

Лёнчика с души воротило. Сам себе противен был. Но опять же, с другой стороны – ну зачем всё это? И девке мозги пудрю, и себя загнал. Ну, не моё это. Ну что она так смотрит? Ясно ведь, что всё кончилось. Даже вино нутро не принимает. Секс с пампушками и раньше не вдохновлял. Поговорить бы… Да не о чём. Не соприкоснулись мирами. Вот и снова я мудак и предатель. Прав Витёк. Зато честный. Встал, баночку на стол, словно точку поставил. Она не совсем дурра, поняла. Тихонько заныла и стала собирать вещи.
           -Вот, Света, время твоего отпуска закончилось. Надеюсь, ты хорошо отдохнула на берегах наших. Старался, чем мог. Провожать не буду. Долгие проводы, лишние слёзы.

Оставшись один, понял – остался ОДИН. Разве только друг поймёт, ещё раз простит, да и примет. И будут они, как раньше, встречаться раз в неделю. Пить навороченную водку, говорить ни о чём, но неизменно возвращаясь к ним. Бабам, то есть. Но говорить то легче, чем…   Зато никто, никому, ничего.
Нет. Тошно что-то. И друг уже не друг. Да и был ли? Так, совместные веселушки, пока силы в теле бродили. Но тело стало более вялым и лёгким. Весь вышел. О душе подумать бы, а нечем. Сел он за стол пустой, сгрёб руками гладкими, ничего тяжелее кисти не державшими, свою голову непутёвую. И почувствовал вдруг, что что-то в них бьётся, словно вырваться желает. И понял вдруг.
 Смилостивился Боженька над ним и шлёт ему мысль спасительную. Ну, как- никак дитя его духовное, хоть и неудачное. А ведь, сколько до этого просил, умолял идею свежую, исцеляющую подкинуть. Чуял, что не так живёт, не то делает. Уже не годы, дни на исходе, считай. А внутри темно и слякотно. И тут, через всю ширь мозга, давно ушедшего на пенсию, уже неощутимого, словно экран светящийся. А на нём буквы чёткие, быстро бегущие. Успей прочесть, если жить хочешь. А в ушах уже и голос, тихий, но твёрдый. Для подстраховки, значит.
 -     Вижу, каешься ты искренне. Устал нешуточно, а встать, грехи не дают. Не знаю уж, какой бес тебе мысли крамольные внушил, но принял ты их сразу и радостно. Вот и повеселился. Про грехи твои напоминать не буду. Сам всё знаешь. Главное, остановиться суметь. Замри и прислушайся. Слышишь, музыка. Иди за ней. Оставь её в своём сердце. Не упусти и не потеряй. Свет от неё, не даст тебе оступиться. Зла и глупости творить не позволит. Ты-человек, БОГОМ сотворённый. Вот и живи по божеским принципам, давно тобой утерянным.
 Текст закончился, осталось лишь белое мерцающее пятно. Но вдруг , Лёнчик с удивлением понял, что теперь говорит он сам. Молча, своим собственным нутром. Так как мысли давно не посещали его, весь обернулся нервом, замер и вслушался. Ничего не услышал, но ясность вдруг пришла необыкновенная. И в слова она обращалась совсем не божеские. Или это, чтобы дошло лучше. В последние годы он мало  литературный язык пользовал. Всё больше грубый, международный, на русском основанный.
        -  Ты, бляха-муха, когда, наконец, остепенишься?  Посмотри на себя. Ты же весь в дерьме. И где? Здесь, на земле святой. Был ты всегда бабником и трусом, но не мразью же. Когда перешагнул грань эту? Когда всех и вся пользовать начал?    И снова текст возник. Видно кто-то решил, что сам он не очень справляется.
            - Ах, тебя используют! Стряхни дерьмо с ног. Не разменивайся на мелочи, не лги. Жди своего человека. Своего во всём. В мыслях, делах, мечтах, помыслах. Не ищи красу неземную. Своё и так, самым прекрасным станет. Почувствуешь, твоё, хватай за руку и не отпускай. И не высчитывай, кто чего должен. Целым одним будете. Только не трусь, и не предавай. И не обижай, почём зря. И будешь ты любим, а главное, нужен. Без этого не может жить человек. Да ты это уже почувствовал. Старость не защищает от любви. Зато любовь защищает от старости. Ушли силы, а с ними и таланты. Сделай любовь своим знаменем, и иди с ним до конца. Нет ничего безобразнее старика, который не имеет других доказательств пользы его продолжительной жизни, кроме возраста. Это сказал умный человек, жизнь правильно проживший.
-   Лёнчик шевелил губами, повторяя эти жгучие слова. Хочешь быть нужным, готовься быть должным. Чем ты интеллектуальнее, чем чище твоя душа, тем большую меру долга перед окружающим миром ты для себя определяешь. Но определяешь сам!  И это очень важно. Ты потерял почти всё. Экран погас окончательно и чей-то голос тихо произнёс
         -«Мужчина и женщина – самая красивая история мира». И тихо добавил: « Привиделась, и растаяла.»
Лёнчик стоял потрясённый. Он так давно не слышал таких простых и пронзительных слов. И не стыдился слёз.

Прошло не так много дней, но были они торжественны, наполнены каким-то новым смыслом и светом. Лёнчик весь как-то подтянулся. Приобрёл уже забытую глубину и серьёзность взгляда. Губы сложились в твёрдую, прямую линию. Он ждал. Чего, зачем, он и сам не понимал. Что-то скрутилось в нём пружиной и лишь ждало сигнала. Хотелось бы, конечно, чего-то невыразимо прекрасного, необыкновенного. Звонок раздался ближе к вечеру. Витёк, отошедший от своих злых воспитательных намерений, снова лучился добротой и самыми благими намерениями.
           - Ты дед что там? Схиму ещё не принял? А может ортодоксы обложили? Дуй ко мне, философ. Тут компания тихо мрёт, так как на трёх ногах стоит. Твоей, крепкой не хватает. Девушке, правда, под шестьдесят, но всё при ней. Да и что тебе? Детей с ней крестить? Всё заглушил зычный зов трубы. Привычно встрепенулось отдохнувшее лёнечкино существо. Во, не зря ждал. А все те сопли.… Пусть другие, без огня в душе, жуют. Лёнчик был, есть и будет! Всем понемногу. И никому, ничего, никогда. На том стоим, и стоять будем!
Тихо, тихо, где-то в уголке души его, звянькнул осколочек музыки, так нежно играющий ещё совсем недавно…
   
20. 07.2018г. 
 

   
         -