Глава 22. Прогерия

   Ровно в 12 появился капитан ****ов, выпил водки и начал свой рассказ.

Сергей Хохоталов, которому вчера исполнилось 30лет, вместе со своей женой Изольдой, в девичестве Колотун, сидели обнявшись на кухне и смотрели телевизор.
На экране молодой журналист с надутыми губами почтительно расспрашивал старейшего бизнесмена, члена Торговой палаты, а в прошлом цеховика, Цезаря Вильямовича Оцепеняна о  бизнесе.
 
Старик, казалось, засыпал, но бодро открывал грустные глаза на каждый вопрос и отвечал всегда по существу. На вопрос, будет ли инфляция в этом году, отвечал, что бизнес любит тишину.

Когда журналист спросил, снизится ли процент по  ипотеке, тонко заметил, что бизнес не любит суеты.  А на вопрос стоит ли ждать волнений в этом году, проснувшись, веско ответил:

-Не бзди, рынок все отрегулирует!

 Затем засобирался на открытие самого большого в Европе  торгового центра у  Какашинского  кладбища. Его подхватили под руки два охранника такого ужасающего вида, что казалось, будто они его понесли обратно на малину, а не на открытие центра.

-Какой ум, какая проницательность!- еще долго в след гуру от бизнеса шевелил губами потрясенный ведущий.

Потом показали группу научных сотрудников, которые в интервью радостно сообщали, как они поддерживали Бориса Николаевича, как носили водку и бутерброды на баррикады, как они ждали Свободу и прихода рынка.
 
Сейчас они праздновали годовщину окончания МИИГАиКа  на мусорной свалке. Бывший ректор, весь в струпьях и гнойниках, выпив бокал незамерзайки, мрачно запел под баян, на котором ему подыгрывал сторож свалки.

-Два старика ползут к помойке,
А как встречали Перестройку!

Потом все дружно разрыдались- они всегда рыдали в этом месте и никогда не могли закончить песню.
 В этот момент в дверь позвонили. Сергей, теряя на ходу огромные тапки, бросился открывать.

На пороге стоял пожилой дед с мешком на плече. Тот, на вопрос Сергея, что тому нужно, разрыдался и с криком «Папа!»- бросился ему на шею. Сергей попытался было оторвать неизвестного старика, но тщетно -тот вцепился намертво. Прошло много времени, прежде чем старик успокоился, взял себя в руки и объяснил, в чем собственно дело.

-Ты помнишь Вильгельмину?- спросил старик, вытирая глаза рукавом.

 Помнил ли Сергей Вильгельмину? Еще как помнил! Он познакомился с ней, когда учился в ПТУ номер 17. Курносая, причем настолько, что когда ковыряла в носу, палец шел не снизу, как у всех, а сверху.

 Большие десна и мелкие, как у пираньи, зубы.  Маленькие, но проницательные глазки смотрели уверенно и твердо. Ноги как у Золушки- ее башмаки 48 размера одеть на какую-то другую женщину  было просто невозможно.
 
Большая и твердая, как пемза, грудь только усиливала общее впечатление. Порода чувствовалась сразу. Неудивительно, что Сергей влюбился в эту аристократку, непонятно как оказавшуюся в ПТУ. Только войдя в эту необыкновенную семью одной ногой, он все узнал.

Ее дед, обрусевший немец, Адольф Авраамович Хайль, был из древнейшего аристократического рода Хайлей-Хогенцфайферов и  служил под командованием Колчака.
Его страстью были нэцкэ. Еще смолоду он обучился ювелирному делу, как хобби, и поэтому вскоре научился их делать так искусно, что слава пошла о нем по всей Европе.
 
В честь своего рода он даже разработал свое собственное клеймо «HH», которое и ставил на свои нэцкэ. Особенного успеха он добился во время гражданской войны.
После очередной  рубки с большевиками, он лично ходил по полям сражений и вытаскивал золотые зубы у мертвых командиров и комиссаров противника, потом в своей хате по вечерам переплавлял зубы и отливал свои нэцкэ. Иногда к нему заходил сам Колчак, вертел в руках нэцкэ и рыдал от восторга.

 Но вскоре их разбили, Колчака расстреляли, а Адольфу удалось убежать и купить документы на имя Мухляева Карпа Назимовича. По ним он быстро  устроился в московское отделение  ГПУ.
 
Для конспирации новоиспеченный Карп  сначала отрезал себе уши, потом зашел на конюшню, пробрался к коню сзади, нагнулся и дернул того за яйца.  В мгновение ока орлиный нос превратился в мятую картофелину, а левый глаз навсегда ушел  внутрь головы.

Вскоре имя Карпа Мухляева гремело на всю страну- редкий преступник мог избежать наказания . Когда он с повязкой залезал на броневик для воскресной революционной проповеди, первые ряды от ужаса валились в обморок.
 Вскоре героическому Карпу намекнули, что пора бы уже и семью завести, ибо не должно пропадать большевистское семя, причем такого качества. Он согласился, но про себя подумал, что на самом деле не должен пропадать его род Хайлей- Хогенцфайферов.

При его возможностях он быстро нашел на окраине города молодую дворянку из древнего рода Ошуркиных-Охоботьевых, скрывавшуюся от Советов под фамилией Дуролобова. Она тяжело трудилась  могильщицей на кладбище. Карп Мухляев очень рисковал.

Одного взгляда опытного человека хватило бы, чтобы определить породу. У Дуролобовой была большая голова, глаза навыкате , которые вертелись в разные стороны, как у хамелеона, аристократический нос, упирающийся в подбородок и маленький, всегда открытый рот, похожий на сушку.
 
Тонкие руки и кисти молотобойца, ноги коленками внутрь, как у кенгуру. Редкий поздний прохожий  доходил до дома живым, если решал идти короткой дорогой, что шла через кладбище, и  встречал там Дуролобову.
 Ухаживать он не стал, просто вызвал к себе на допрос и под портретом Троцкого спросил:

 -Heirate mich?(пойдешь за меня?)

 Дуролобова зарделась, харкнула на пол и ответила:

 -Ya, ya, natyurlich!(да-да, конечно!)

Официальное предложение он ей сделал на кладбище, на ее рабочем месте. Вместо кольца он ей преподнес буханку хлеба, так как кольцо могло выдать их аристократизм.
Вскоре у них родился сын, которого назвали Петром Карповичем Мухляевым. Но только внутри семьи знали, что родился Карл Адольфович Хайль-Хогенцфайфер.

Вырос он настоящим аристократом- огромные уши, руки до колен, от отца достался очень красивый глаз, но только один, а от матери ноги, коленками внутрь. Отец понимал, что мстительный пролетариат может встать на пути юного аристократа.
Но связи есть связи и вскоре юноша уже поступил в МГИМО, а по окончании стал дипломатом .  Началась война. Злые языки поговаривали, что на одном банкете, перед войной, Гитлер, выходя из туалета, столкнулся с дипломатом Петром Мухляевым, после чего до конца жизни заикался, а войну начал с СССР именно из-за той встречи.
 
После войны Петру Мухляеву пришло время жениться, и старый отец привел ему невесту. Девушку звали Валентина Залупец, работала она укладчицей асфальта, но внутри семьи знали, что девушка из аристократического и древнего рода Косорыловых-Косоруких, ведущих свой род от палача князя Владимира Красное Солнышко, Еремея Удавилло.

Когда она вошла в их дом в телогрейке, с торчащими из под мятой и грязной юбки голубыми ватными трусами, родители Петра облегченно улыбнулись- конспирация была просто идеальна! То, что девушка не говорила, часто ссалась и иногда подносила толстый палец с грязным ногтем к носу , сморкалась на пол и вытирала руку об отца жениха, только подтверждало высоту и объем  ее генеалогического древа.
 
Свадьбу отыграли в «Национале» и молодожены отправились  в медовый месяц в Пицунду. Оттуда Валентина, уже не Залупец, а Мухляева, вернулась беременной. После родов у нее отнялись ноги, ее положили на кровать и больше не беспокоили. Дочка родилась здоровенькой, а поскольку времена были уже спокойные, ей дали имя Вильгельмина.
 
Когда она выросла и встал вопрос об образовании, решено было ее отправить в ПТУ, потому что прожив долгую жизнь, дед знал, что в любое время все в этой стране может вернуться по одному щелчку. У Сергея начался роман с Вильгельминой и, однажды, она пригласила его к себе в дом. Но лучше бы она этого не делала. Сергей сразу не понравился ее родителям.

 Больше ничего Сергей не знал, потому, что ушел и больше Вильгельмину не видел. Дальше стал рассказывать дед с мешком, претендующий на роль сына ,почему не подошел жених.
 
У Сергея, оказывается,  были широкие простонародные плечи, длинные ноги и узкая талия, как у вахлака, четкий профиль и карие глаза, как у сапожника Парфена, что до революции сидел на углу Басманной улицы.

Тогда Сергея попросили уйти, а мычащей дочери объяснили, что не для того они столько лет прятали свои корни, чтобы этот простолюдин их обрубил за один присест. 

Обещали дочери назавтра привести нового жениха, и  не обманули. На следующий вечер жениха принесли на носилках. Он лежал под одеялом, голова свисала с носилок, а на пол медленно текли тугие слюни. Но зато, из какого рода он был!  Его положили рядом с парализованной  матерью и после первой брачной ночи больше не беспокоили.

Вильгельмина вскоре поняла , что беременна от Сергея, хотя ей пару раз приносили на носилках ее мужа, барона Урмаса Напрудиуса, из рода Вейсман-Вейсенштейнов.
Там ничего не было, барон Урмас мычал, кашлял, плевался, но Вильгельмина была честной дворянкой и  предать память Сергея  не могла.

 Но  сказать ему она не успела. Сергей уехал челноком за трусами, был ограблен и провел несколько лет в тайской тюрьме, так как  был как две капли воды похож на местного людоеда Куантяя Тхирасрака.

 Когда он вернулся, было уже поздно. У Вильгельмины родился сын, названный в честь ее отца Карлом. Фамилию ему дали фиктивного отца-Напрудиус. Мальчик рос очень сообразительным, и умнел не по годам, пока вдруг у него не обнаружилась болезнь-прогерия.

 Уже к десяти годам он выглядел как старик. В это время от горя умерла Вильгельмина. Из-за  ненависти к  Советской власти ушли следом его дед, прадед и прабабка. Остались только отец и бабка, что вместе обосранные лежали в углу комнаты. Ухаживать за ними было некому,  и их никто не беспокоил.

 За мальчиком пришли из органов опеки, но  опознать  Карла в старом деде было невозможно. Мать перед смертью рассказала Карлу, кто его отец и дала адрес. Парнишка  на вокзале украл документы у мертвого бомжа и теперь живет под чужим именем и фамилией. И только  Хохоталову  решать, что будет с жизнью пожилого мальчика.

 Сергей, как человек добрый, растрогался до слез и сразу взвалил на себя  чувство вины. Прописать, приватизировать на него квартиру, воспитывать как родного, было бы самым малым, что он мог для него сделать. Карл ел за троих, пил за четверых, причем только коньяк, но никогда не пьянел.

 Сергей, как ответственный человек, пытался  остановить десятилетнего сына  Карла, но тот со слезами на глазах сказал, что при его болезни, жить ему осталось недолго, а ему бы так хотелось попробовать  все, что  с легкостью  достается обычному человеку.

Вскоре в дом зачастили забубенные ****и, которые, уходя, подмигивали Сергею, дескать, малыш –то не промах. Жена от Сергея ушла, оставив на память старого зеленого медведя, которого он ей подарил на свадьбу.

 Медведь  сидел на телевизоре, стеклянным глазом укоризненно смотрел на Сергея и, казалось, пытался ему что-то важное сообщить  своим рваным ртом. Через месяц   Карл исчез, а вместо него появились крепкие кавказские парни. Выяснилось, что Карл,  от отчаяния, что не может купить дорогие американские лекарства, а его любимый отец сидит и ничего не делает, продал квартиру и  уехал лечиться от прогерии в Баден-Баден.
 
Кавказцы попались с добрыми сердцами, поэтому они опрокинули на пол славянский шкаф, открыли створки, положили туда Сергея и вынесли к трансформаторной будке.
И только через год Сергей узнал всю правду.
 Лежа в коридоре больницы, где он  ежедневно сдавал кровь для покупки "доширака", на экране телевизора,  Сергей увидел кусок передачи «Петровка 38». Там показали фотографию афериста, Ефрема Тряпкина, 55-и  лет, которого уже 20 лет разыскивает милиция.

Все эти годы аферист Тряпкин бродил по просторам необъятной Родины и под видом больного прогерией обманывал доверчивых россиян.
Как удалось узнать позже, Вильгельмина действительно родила, но не совсем ребенка, а большое кожаное яйцо, без отверстий и органов чувств, своего рода экосистему, квинтэссенцию аристократического инбридинга.

 Говорят, такое яйцо рождалось раз в тысячу лет, и его сразу же возводили  в чин полковника и приводили  к присяге на царское правление.
 Друг семьи, древний аристократ, работающий для прикрытия кузнецом, со звучной фамилией Фабер-Морже, выковал под яйцо чугунную подставку. Анатолия, так назвали яйцо, засунули в подставку и задвинули в угол.
 Дальнейшая судьба его неизвестна, потому что его затеряли при переезде.