Вышивальщица. Глава 3. Обман

Через две недели Вечесловы не приехали. Не появились они и через месяц. Днём Арина никому не показывала своего отчаяния. А по ночам зажимала ладонью рот, сдерживая всхлипы. Засыпала под утро, когда уже не оставалось сил выдерживать ночь, и весь день ходила невыспавшаяся и зевала. Сестре Нениле не на что было жаловаться: Арина без возражений исполняла всё, что от неё требовали, скажут мыть полы — вымоет до блеска, скажут помогать на кухне — будет чистить овощи, не жалуясь на усталость и не выказывая желания уйти.

Через месяц Арина пришла к настоятельнице и спросила, что ей теперь делать. Матушка Анисия её поняла. Ответила уклончиво:
— Не приехали, значит, не смогли. Оформление опеки дело долгое, а без опекунских прав они не могут тебя забрать.
— Но они обещали. Сказали, через две недели, а уже месяц прошёл, — чужим голосом выговорила Арина.

— Значит, что-то изменилось. Могли передумать. Могли заболеть. В жизни случается всякое. Надобно всё принимать со смирением, не держать в душе обиды и уметь прощать. Святой Антоний сказал: «Если нападёт на тебя гнев, гони его подальше от себя, и будешь радоваться во все дни жизни своей».

Тут матушка Анисия сообразила, что радоваться Арине в сложившейся ситуации нечему. И добавила поспешно:
— Ожесточаясь против людей, мы гневим Бога, а смягчая своё сердце, радуем его. Я знаю, как тебе помочь.

Арина вскинула на настоятельницу глаза, в которых светилась благодарность. Матушка Анисия знает, что делать. Она напишет Вечесловым, расскажет, как Арина их ждёт, как прилежно занимается, даже сестра Агафья похвалила её за старание… Может, Арина сама напишет им письмо, а матушка Анисия его отправит? Арина открыла было рот, но матушка Анисия приложила к губам палец, запрещая говорить. Сказала строго:
— Усмири своё нетерпение. Прочти молитву перед иконой «Умягчение злых сердец». Пресвятая Дева ниспошлёт тебе умиротворение, в котором нуждается твоя душа.

Арина выслушала настоятельницу с опущенной головой и вышла из комнаты, не поблагодарив за совет и не поцеловав протянутую руку. Но молитву перед «Семистрельной» всё же прочитала:
«Умягчи наши злые сердца, Богородица, и нападения ненавидящих нас отрази, и всякие душевные огорчения наши разреши. Взирая на Твой святой образ, Твоим состраданием и милосердием к нам мы сердечно сокрушаемся и раны твои целуем. О стрелах же наших, терзающих Тебя, ужасаемся. Не дай нам погибнуть в жестокосердии нашем или от жестокосердия ближних, ибо Ты воистину есть умягчение злых сердец».

Молитва не помогла. Да и как она могла помочь, если в ней говорилось совсем о другом? Арину никто не ненавидел, не желал ей зла, и сама она никому не желала, Богородицу стрелами ненависти не ранила, жестокосердия не испытывала, а испытывала обиду и душевную боль. Хотя Богородице, наверное, было больнее, думала Арина, вглядываясь в глаза святой. Глаза понимали и сочувствовали.

Предательство Вечесловых было не первым в её тринадцатилетней жизни. Сначала её предала мать, которой Арина поверила и согласилась пожить в интернате, пока в их доме будут делать ремонт. Про ремонт мать, конечно, выдумала. И увлечённо развивала благодатную тему:
— Ремонт это всегда грязь, цементная пыль, побелка, запах краски… А у тебя слабые лёгкие, если будешь этим дышать, то непременно заболеешь и попадёшь в больницу. Ты же не хочешь в больницу?
— Не хочу. Лучше в интернат. А там гулять разрешают?
— Ну конечно! Интернат на территории монастыря, там большой парк, чистый воздух, в лесу черника растёт, ешь не хочу. И озеро Сонино, большое, вода в нём тёплая, чистая. Летом купаться будешь...
Мать осеклась на полуслове, поняв, что проговорилась.

— Летом?! — испугалась Арина. — Я там всё лето буду жить? Я не хочу! Я не поеду!
— Тогда придётся положить тебя в больницу. Там каждый день больно колют уколы (Арина сморщилась), кормят кашей-размазнёй (Арина не любила размазню) и не разрешают вечером телевизор (Арина обожала вечера, когда Жорик сажал её на колени и они втроём смотрели фильм, в котором, если было непонятно, Жорик рассказывал содержание).
Девочка пытливо уставилась на мать, но Зоины глаза были серьёзными. Похоже, она говорит правду.
— Подумай. А в интернате можно гулять, можно кино смотреть, там есть кинозал. А ещё экскурсии, на автобусе. Паломнические поездки. За границей побываешь, мне расскажешь потом, где была, что видела, — вдохновенно врала мать.
Арина шмыгнула носом и кивнула. Она не хочет в больницу, она согласна пожить в интернате.
— Ты будешь часто приезжать? И после ремонта заберёшь меня домой?
— Ну конечно заберу! Мы с папой Жорой будем по тебе скучать
— И я буду скучать. Ты приезжай почаще, ладно?

Она держалась, пока не увидела высокий — выше человеческого роста! — монастырский забор, за которым ей предстоит жить. Арина останется здесь, а мама уедет домой. Арина представила, как стоит, прижавшись спиной к серой каменной стене, и ждёт маму. А её всё нет и нет…
Из глаз брызнули слёзы, Арина обхватила мать руками и с плачем выкрикнула:
— Не хочу здесь жить! И на экскурсию не хочу, я домой хочу! Я играть хочу!
— Будешь играть, — пообещала мать. — С детишками. Здесь много детишек, будете вместе играть.

Мать остановилась у ворот — таких же неприступных, как стены. Надавила на копку звонка. На звонок долго не отвечали. Наконец распахнулась обитая железом калитка, вслед за матерью Арина перешагнула высокий порог и огляделась. По расчищенной от снега дорожке к ним шла женщина в длинных чёрных одеждах. Арина её испугалась, вцепилась в мать. Странный интернат. Странный голубоватый снег. А учительница в чёрном. И наверное, такая же строгая, как Аринина тренерша по гимнастике. Вдруг она не примет Арину в школу? Скажет, что она ещё маленькая…

Чёрная женщина, подойдя, перестала быть страшной, улыбнулась Арине и протянула руку ладонью вниз. Руку Арина проигнорировала и выпалила первое, что пришло в голову:
— Я умею читать и писать, печатными буквами. Умею делать шпагат, и складочку, и боковое равновесие с рукой, и колёсико умею. А… где же девочки?
— Поздоровайся! Руку поцелуй! — мать подтолкнула её в спину.
Арина поцеловала протянутую руку и подняла на настоятельницу глаза. Та ободряюще улыбнулась:
— У девочек учебные часы. После уроков прогулка, потом молитва и обед в трапезной. После обеда занятия в кружках, потом вечерняя прогулка, ужин, молитва и отход ко сну. Какие ты знаешь молитвы?

Арина только теперь поняла, зачем мать заставила её учить наизусть молитвослов. И обрадованно затараторила: «Отец наш небесный, живущий на небесах…» Слова она произносила невероятно быстро и с чёткой артикуляцией, а молитву закончила так: «Мой папа тоже живёт на небесах. А мы с мамой живём в городе, а хлеб наш насущный покупаем в булочной, мне нельзя, а маме с Жориком можно».

Мать дёрнула её за руку и сделала строгие глаза. А потом обняла и не отпускала долго-долго. Поцеловала и подтолкнула к настоятельнице: «Иди, доченька, иди с Богом».
Арина хотела сказать, что не хочет — с Богом, она хочет с мамой. Но не успела. Настоятельница взяла её за руку и повела по дорожке к дому. Девочка оглянулась и помахала матери рукой. Мать помахала в ответ и скрылась за калиткой.
В «интернате», который оказался приютом при монастыре святого Пантелеймона, Арина прожила почти семь лет. Мать в её жизни больше не появилась.
ПРОДОЛЖЕНИЕ http://proza.ru/2021/01/04/1012