Модистка гл. 5

  В тот же день, восьмого августа, и в то же время, в которое проснулась Аннушка, разбуженная громом, встали ее родители, Евдокия и Илья, но не гром их разбудил, как Анну. Они поднялись так рано, потому что еще с вечера так порешили.
Дождь все еще шел, но уже не такой сильный, когда они вышли из дома и направились к церкви, в которой одиннадцать лет назад крестили свою дочь Анну.

  Скинув с себя мокрые плащи из холстины и, повесив их на гвоздь в небольшом коридоре церкви, и, осенив себя крестом, вошли внутрь.
В небольшом, слабо освещенном помещении, никого еще не было, если не считать двух женщин — молодую и довольно престарелую, усердно молящихся перед иконой Пресвятой Богородице. Евдокия и Илья подошли к иконе Иисуса Христа, поставили свечки и, встав на колени, помолились. Затем подошли к иконе Праведной Анны — матери Пресвятой Богородицы. Это была хорошо исполненная копия неизвестного художника сделанная с иконы-подлинника, которая находится в Греции. На ней святая Анна держит на левой руке Пресвятую Деву Марию.
 
  Встав на колени и прочитав молитву перед иконой Святой Анны, Илья отошел, чтобы не мешать Евдокии молиться, и подошел к Иконе Николая Чудотворца. Евдокия долго молилась со слезами на глазах святой Анне, чтобы она просила Бога защитить Аннушку от всех напастей и бед и от всех врагов видимых и невидимых.

  Постепенно церковь наполнялась людьми. Подходили те, кто желал исповедаться и причаститься, а после остаться на служение.
  По выходным и праздничным дням в церкви всегда было столько прихожан, что «некуда было яблоку упасть», люди стояли даже в коридоре, дверь которого была распахнута настежь.
 
  Ровно в 5:30 вышел к аналою священник, положил на него Евангелие и крест. Миряне по одному подходили для исповедания. Илья и Евдокия подошли сразу же, как священник исповедовал тех двух женщин, которые так долго молились Пресвятой Богородице.

  После исповедания и причастия Илья и Евдокия не остались на литургию, а возвратились домой и, погрузив на телегу бидон молока, крынку со сливками и корзинку с дюжиной яиц, отправились к загородному дому помещицы, где теперь жила их дочь.

  Было только семь утра, когда они  въехали во двор. Во всех окнах здания было темно и только в одном окне горел свет. Илья слез с
телеги, подошел к двери и постучал в нее.

  — Кто бы это мог?  — вопросительно глянув на истопника Егора, который в это время подкладывал березовые поленья в печь, — спросила повариха Дуся, — пойди спроси.
 
  — Это люди из деревни привезли продукты, — доложил Егор, — впустить, аль как?

  —  Чего спрашивать, открывай, — сказала Дуся — видать управляющий Аким, послал. Трезор не залаял, почуял, что свои.

  Евдокия и Илья вошли в светлую теплую кухню, где вкусно пахло чем-то готовящимся на плите. И поклонились в пояс.

  — Чего это управляющий послал вас в такой-то дождь, да в такую рань, аль другого дня не мог дождаться? — увидев, как с их плащей стекает ручейками вода на пол, — в сердцах, проговорила раскрасневшаяся от жаркой печи Дуся.
 
  — Да, мы не от Акима Сергеевича, а сами по себе, — сказал Илья, — днесь у нашей дочки Аннушки день рождения, так вот мы и решили пораньше приехать, чтобы поздравить ее, не отвлекая от работы. Барыня-то не запрещала нам видеться с нею, — добавил он, — только сказывала, не так часто. Так мы это впервой приехали, глянуть, как она здеся проживает, да заодно поздравить и подарки вручить. А продукты, что привезли, так это для всех.

  — Скидывайте свои мокрые плащи, добрые люди, да садитесь к столу, промокли небойсь до нитки, вона, как ручьем с плащей-то ваших вода текла. Я вам сейчас чайку горяченького с оладушками да, с мёдом подам, чтоб согрелись и не простудились. И не беспокойтесь, успеете и с днем рождения поздравить свою дочь,  и наглядеться на свою Аннушку, и наговориться с нею досыта.
 
  По дому у нее никаких дел не имеется. Живет она, будто барыня какая. Ездит в кабриолете на занятия по шитью к мадам Жюли, кучер Степан ее возит и забирает вечером. А по воскресным дням обучает ее грамоте Федор Иванович тот, что барчонка, сына госпожи в свое время учил; тепереча Николай Николаевич офицер на Кавказе служит. Приезжает только в отпуск и то не всегда. Скучает о нем барыня очень. Муж-то ее, барин наш Николай Афанасьевич на охоте погиб, несчастный случай с ним приключился. Царство ему небесное, — сказала, перекрестившись она.
Так барыня уж очень сильно и долго об нём горевала, а потом всю свою любовь на сына переключила. Балового его страшно, все ему позволялось, так он опасля командовать ею пытался. А как подрос, отучился в кадетском корпусе, направили его по службе на Кавказ, заскучала об нем сильно. 

  Может, потому и заботиться она так об девочке-то вашей, как об собственной дочери. Накупила ей разной одежды и осенней, и зимней и разной обуви согласно погоде.
 
 Услышав это Илья и Евдокия глянули друг на друга, верить ли услышанному? Но в глазах обоих засветились огоньки радости.


   Аннушка спала так крепко, что еле открыла глаза, услышав сквозь сон настойчивый стук в дверь.
  — Вставай, Анюта, быстрёхонько одевайся и иди на кухню, — это была повариха Дуся. Кроме нее больше никто так не называл Анну.
 
    Аннушка откинула одеяло и вскочила: «Проспала завтрак? — в страхе подумала она. Тетя Дуся никогда раньше не будила ее".

  — Я сейчас, я уже одеваюсь, тетя Дуся, —  отозвалась Анна.

  Она знала, что эта с добрым лицом полная женщина была очень недовольна, когда кто-нибудь опаздывал на завтрак и, строго отчитав опоздавшего, говорила:
 
  — Не пришел во время, пеняй на себя, я ухожу, завтракай сам, тем, что найдешь на кухне.

  Анна быстро оделась, умылась и кое-как причесав свои волосы, стремглав выбежала из комнаты, не заправив даже свою кровать, — «после заправлю», — сказала она  себе.

  Открыв дверь кухни, она остолбенела: за столом сидели ее родители, лица их были красными, лоснящимися от пота. На столе перед ними стояла большая тарелка с горкой румяных пышных оладьей, а рядом — небольшой деревянный бочоночек с медом.

  Увидев вошедшую дочку, Евдокия и Илья встали и, подойдя, заключили ее в свои объятия, целуя, в щеки с обоих сторон и поминутно вытирая платком слезы, которые лились из глаз помимо их воли. У Аннушки тоже на глаза невольно набежали слезы.

  — Чего ж вы ревете-то? — подошла к ним Дуся, — радоваться надо, что все хорошо, дочка ваша жива, здорова, живет здесь, как у Христа за пазухой, — и, помолчав немного добавила:

  — Я вот, что подумала — вам лучше пройти в комнату Анюты. 
Там вам будет удобней обо всем поговорить. Заодно увидите, как она живет.  Завтрак  ее я принесу в комнату, а то девочка и не позавтракала с радости-то. А сюда сейчас будут приходить все слуги и вам не удастся пообщаться и поговорить как следует.
 
  — Анюта, — ласково глянула она на Аннушку, — приглашай своих родителей к себе в комнату.

  Войдя вместе с родителями в комнату, Аннушка сразу бросилась к неубранной кровати, извиняясь и оправдываясь, перед родителями, что это впервой так случилось, потому что тетя Дуся ее поторопила, сказав, чтобы она быстро шла на кухню.

  Заправив кровать Аннушка с облегчением вздохнула, — «хорошо, что еще тетя Дуся не увидела не убранную кровать, — подумала она?  Может, она и не сказала бы ничего, но мне все равно от этого было бы неловко».
 
  Только она так подумала, как открылась дверь и появилась тетя Дуся с сияющей улыбкой и с подносом в руках, на котором стояла тарелка, доверху наполненная пышными оладьями, рядом, с ней керамическая миска с медом и пузатый фарфоровый чайник с чаем, да три чашки.

  Поставив все это на стол, она приветливо улыбнулась и сказала, — любые разговоры приятны за чашечкой чая.

  От оладушек исходил такой аппетитный аромат, перед которым невозможно было устоять, и, как только за Дусей закрылась дверь, Аннушка плюхнулась на один единственный стул и, взяв с тарелки самую поджаренную оладушку и, обмакнув ее в миску с медом, зажмурилась от удовольствия. И, только проглотив ее и запив глотком душистого чая с мятой, спохватилась, вспомнив о своих родителях. А они сидели на ее кровати и с умилением смотрели на свою дочь.

  — Ой, чего же это я, ем одна-то, а вы сидите и смотрите, как я ем? 
Она стремительно встала со стула и придвинула стол к кровати:

  — Мама, папа помогайте, мне одной ведь не съесть такую огромную гору, хоть они очень вкусные.
  — Да мы уже сытые Аннушка, — сказала Евдокия, — Дуся накормила нас досыта, как только мы приехали и вошли в кухню.

  — Тогда хоть чаю выпейте. Она придвинула к ним пузатый чайник и две чашечки.
  Выпив две чашки чая, Евдокия положила перед Аннушкой, две пары  шерстяных носков и варежки, а Илья — деревянные бусы, выточенные им и покрытые светлым лаком.
  Это наши подарки тебе, доченька, ко дню твоего рождения, — сказала Евдокия. —  Носи доченька на здоровье и не забывай нас. Аннушка встала из-за стола, подошла к родителям и обняла их.
  Но поговорить им так и не пришлось.
  В комнату постучали. Вошла Вера, горничная барыни и поздоровавшись,  сказала:
 
  — Аня, ты не забыла, что у тебя сегодня занятия с Федором Ивановичем.
  — Спасибо, Вера, — сказала Аннушка, — Я помню.

  Родители встали из-за стола:
  — Аннушка, доченька дорогая, нам пора, мы и так долго засиделись, давай прощаться. Но теперь мы будим приезжать почаще, а в следующую субботу собираются к тебе приехать твои братья. Они хотели с нами поехать, но мы их оставили дома за хозяев. Как хозяйство без присмотра оставлять?!

  — Я провожу вас, до кухни, — сказала Аннушка и стала собирать на поднос посуду. 
  — На занятия-то не опоздаешь? — спросил отец, — посуду и мы можем отнести, нам все равно заходить в кухню надо, плащи свои забрать и с Дусей попрощаться.
  — Не опоздаю, папа, еще есть время.

  Дождь уже прошел, когда Аннушка вместе с родителями вышла во двор. Небо было голубое, без единого облачка. Светило яркое солнце и его лучи играли, переливаясь маленькими радугами в капельках, свисающих с листьев деревьев и кустарников. Воздух был чистым, свежим и душистым, наполненный ароматом, который источали цветы и зелень, омытая дождем.