Вечер

Не примите только за жалобы, да и жалость на себе мне ощутить было бы стыдно, а всё ж, прошу покорно выслушать историю моей неудачи. 
Живу я самым обыкновенным образом. Мне уже двадцать четыре, некоторые находят меня симпатичным, самые смелые – талантливым. Возможно, эти-то два качества и привели меня в столь неудобное положение, из которого я нынче с вами делюсь. Но о том позже, позвольте сперва окончить наше знакомство. Итак, работаю я архитектором, даже подаю определенные надежды, но, как известно, за надежды у нас доплачивать не принято, а потому я скорее беден. Однако, жизнь моя и без того пестрит событиями. С утра я тенью скольжу по коридору коммунальной квартиры, где являюсь счастливым обладателем вернее шкафа, нежели комнаты; потому как, издай я хоть один звук, на меня тут же набросится Марья Петровна – соседка, выдающая себя за пожилую даму, хотя безо всякого сомнения упомянутая Вергилием в его Энеиде, вместе с остальными гарпиями. Быстро собравшись, застегивая на ходу рубаху и повязывая галстук, спешу я покинуть уютное гнёздышко и мчусь быть раздавленным в трамвае. После часа мытарств внутри, снаружи оказываюсь вполовину тоньше себя дотрамвайного и направляюсь к архитектурной мастерской. Время до вечера в пылу работы мчится незаметно, приостанавливаясь лишь на обед и непрекращающиеся перебранки с Алексеем – моим однокурсником из училища, работающим здесь же. Алексей всё готов делать наперекор мне. Две недели назад в своём упрямстве он дошел до того, что махнул залпом пол пузырька синих чернил, доказывая мне возросшее качество всей отечественной продукции. Спор, кстати говоря, он так и не выиграл, потому как попал на четыре дня в больницу и получил выговор от начальства за растрату казенного имущества. Итак, окончательно деформировавшийся теперь уже вечерней поездкой, спешу я проскользнуть в свой угол коммуналки, чтобы там поужинать и уснуть за чтением, отправляя тем самым себя в день следующий. Такие вот приключения. 
Но случилась беда. В один из вечеров мы с Алексеем вышли из мастерской и собрались уже расстаться и разъехаться по своим уютным норам, оставив на завтра спор о носовых платках, как из остановившегося автомобиля нас двоих окликнул приятнейший голосок: 
–Сеня, Лёшенька, какая встреча! 
–Салют, Эльчик! – сразу отозвался Алексей. 
Где он понабрался этой пошлости? Эльвира Воросевич хоть и была нашей однокурсницей, но где нам хоть сколько-то стать с ней на одну ступеньку? Папа Эльвиры был настолько видным деятелем, что мне даже сейчас он видится перед глазами. 
–Здравствуй, Эльвира. – то ли проскулил, то ли прокряхтел я. 
Дело усугублялось не одной состоятельностью Воросевич. Так уж приключилось, что девушка была еще и мифологически хороша собою. 
–А вы, наверное, работаете в этой мастерской? Папа говорит, что здесь трудятся самые талантливые, но голодные архитекторы, а оклады вам не поднимают, что б вы не потеряли рвения. Это ведь выдумки, правда? – с наивной улыбочкой кончил ангел. 
–Конечно, враки! Про талант – чистая правда, но и голода не знаем-с! – прогремел Алексей, будто на пожаре. 
Спорить начинать было некстати, а потому я лишь кивнул, пряча за спиной дырявую шляпу. 
–Я страшно рада вас видеть! Мне вспоминались вы только вчера, помните, на лекции у Маркова вы спорили так яростно, что он обоих выгнал из аудитории, хотя всем известно, что старик был напрочь глух? 
–Как же, как же, помню-с. – чем-то будто бы загордился мой коллега. 
Я то уж точно помню. Алексей тогда уперся, как баран, что Гомер был другом Данте, а я едва держался, чтобы, как мужественный Аякс Теламонид, не сразить врага тубусом с чертежами. 
–А давайте встретимся на выходных? Мне сейчас никак не успеть хорошенько наговориться с вами, но очень уж хочется. – сразу продолжила Эльвира. 
–Это можно-с. 
Ну откуда взялась эта «с»?! Вот с ним вечно так, боится уязвления достоинства там, где на него никто и не покушается, за и без того явным разгромом. Ну что ты строишь из себя? Живешь в клоповнике, хуже моего, а напыщенный, как павлин! 
–Даже и не знаю, Эльвира. Неудобно было бы отнимать твоё время... – краснея от стеснения, промямлил я. 
–Ну что ты, Сенечка! Я ведь вас сама пригласила. У нас будет вечер, прямо в моём доме, будут мои близкие друзья, некоторые наши товарищи по училищу – Санкевич, Туров. 
Ну да, конечно, только того мне и надо. Мало было бы умереть от стеснения наедине с Эльвирой и Алексеем, подавайте еще этих двух «товарищей», родители которых ездят каждую зиму на Урал охотиться вместе с папой Эльвиры. Сиди там и думай, как бы не оскорбить кого своей бедностью. 
–Как же, как же! Санкевич – пройдоха! Туров – озорник! Рад бы встретить старых друзей. 
Алексей, Леша, Лёшенька, какой дьявол тащит тебя за язык?! Что несёт твоя упрямая голова? Во-первых, с каких это пор ты считаешь друзьями тех, кто едва ли помнят твоей фамилии, уж не говоря об имени? Во-вторых, ты говоришь об отличниках, что сейчас уже наверняка возглавляют бюро, а не ютятся в шкафах, работая в мастерской, вроде нашей, где молодым архитекторам не положено есть, дабы не попортить талант. Я решил молчать. 
–Значит, решено, в субботу приезжаете к восьми! Запоминайте адрес... 
–А мы знаем-с! Не утруждайся, дорогая. Значит, до субботы! 
Снова эта «с», но тут еще и с «дорогой». Мне этого не вынести, жаром своего красного лица я мог бы плавить чугун. Конечно, так стесняться красоты и бедности неприлично, но меня застали врасплох, а потому – стою и терплю. 
–Вот и славно! Что ты молчишь, Сеня? Ты приедешь? Мне очень нужно с той обсудить одну мою идею. Ну так что? 
Со мной? Идею? Менелаевская Елена? Сейчас случится сердечный приступ, а я так и не узнаю, о какой идее шла речь. Нужно собраться и... 
–Да! – выкрикнул я. 
Видимо, давление было так велико, что скажи я тише, то лопнул бы, как перегретый котел. 
Машина унесла Эльвиру, я, едва держась на ногах и не простившись с Алексеем, побрёл мяться в трамвае. 
Наступила суббота. Я слегка успокоился, как успокаиваются обреченные на казнь. Занял у одного приятеля денег на новую шляпу; ботинки, брюки и пиджак одолжил у другого; галстук свой посчитал приличным, а худую рубашку решил не показывать пиджаком. Но выбраться нарядным и незамеченным из жилища мне не удалось: гарпия застигла меня за финальным штрихом наведения прически перед большим коридорным зеркалом, что вынудило тут же ретироваться, так и не одолев непослушный клок волос на темени. Последнее, что долетело до меня от свирепого чудовища, содержало: «проклятый», «грохот» и «черти жарили» – уже не помню, в каком порядке. Оставшиеся с покупки шляпы деньги решено было пустить на более безопасный транспорт, так как мой наряд не выжил бы пути до центра в трамвае. 
Почти добравшись до места, я встретил Алексея, очевидно принарядившегося, но только куда более уверенного, будто бы подобные вечера ему в привычку, как в действительности в привычку ужинать белым хлебом и ливерной колбасой по выходным. 
–Ну что-с, покутим-с? 
–Алексей, скажи мне только одну вещь, пока я не сказал тебе грубостей. Ты совсем осёл? К чему эти манеры, к чему кривляния? 
–Во-первых, Сенечка, я никакой тебе не осёл. Да и вообще, не осёл. А во-вторых, это моя обыкновенная манера, не понимаю, в чем вопрос-с. 
Начинать спорить снова было некстати, я решил молча дойти до места. Мы свернули, где указал Алексей – проныра действительно откуда-то знал адрес, – и пред нами предстал дом Эльвиры. 
Колоннада с листами аканта на капителях и кариатиды на торцах здания подсказали мне, что представления о богатстве Эльвириной семьи были безобразно преуменьшены. Очевидно, провести вечер нам предстоит во дворце, где даже кухаркины дети одеты лучше меня. 
На пороге нас встретил лакей, что даже в частных домах стало настоящей редкостью, после сами знаете каких событий. У меня забрали новую шляпу, Алексей подал протертое пальто, будто то была соболиная шуба. Мы прошли в залу. Что делал Алексей мне неизвестно, но я, кажется, на время ослеп от количества хрусталя, красного дерева и позолоты. Помню только, что видел стол со столовым серебром и фарфоровыми тарелками, уставленный чем-то вроде выставки достижений народного хозяйства всех стран мира разом. Когда ко мне вернулись зрение и память, показалась она – божество, царица, ангел небесный – прекрасная Елена, то есть Эльвира. 
–О, Сенечка, Лёшенька! Привет-привет! Проходите скорее! 
–Эльчик, выглядишь отпад-с! 
Боже, если он не прекратит, я буду вынужден сделать ему физическое замечание первым, что попадется под руку. 
–Спасибо, Лёша. – не совсем уверенно ответила, вероятно, тоже не привыкшая к подобным манерам, Эльвира – Вот напитки, там закуски, ничего не стесняйтесь. Сейчас встречу остальных, и мы поболтаем. Сеня, а к тебе у меня особый разговор... 
Последнюю фразу хозяйка договорила хлопая ресничками, что отозвалось для меня скорее пощечинами – котел снова ощутил давление, краска болезненно залила моё лицо. 
В зал вошли Санкевич и Туров. Пока я каждую секунду поправлял на себе одолженные вещи, соревнуясь раскованностью со старинным трюмо в углу комнаты, эти двое держались совершенно непринужденно, даже нисколько не придавленные великолепием своих костюмов. Я вежливо кивнул новоприбывшим и сумел изобразить улыбку. Алексей же ринулся жать руки и хлопать ладонью спины совершенно не ожидавших того Санкевича и Турова. Как люди манер, отличных от Алексеевских, они обменялись с нападавшим парой фраз и самоустранились в другой конец зала. Я же решил изобразить непринужденность, насколько это возможно для человека с пунцовым лицом, и угоститься. 
На столе было больше видов икры, чем мне было известно, омары, устрицы и прочие морские гады, названия которым я дать также затрудняюсь. Одним словом, снедь, чей вид был не только незнаком моему привычному рациону, но и даже вреден своей аппетитностью для моей дрянной наследственности – родной дед был так неравнодушен к еде, что скончался, употребив разом пуд жаренной баранины. Пока я, не избалованный подобным изобилием, осторожно угощался, подошел Алексей. 
–Обратил внимание? Омар горчит-с! 
–Много ли ты омаров прежде ел? 
–Немного, а всё ж, горчит-с! 
–Я умоляю тебя, Алексей, избавь меня от этого «сэкания»! 
–Не понимаю, о чем это ты говоришь. А знаешь, Туров – плут, сказал мне презабавнейшую-с вещицу-с. 
На этом моменте я выкатил глаза, ведь мой коллега незаметно сунул серебряную вилку себе в карман. 
–Алексей! Что ты творишь?! Мы в гостях! 
–Не понимаю, о чем ты говоришь, – ответил уже без «с» Алексей и удалился. 
–Куда это ты так уставился, Сенечка? – спросила возникшая из ниоткуда Эльвира, заставив меня подскочить. 
–Да так... Здесь очень красиво. Ты знаешь. Я никогда подобного не видел. – отрывисто забурчал я, еще пораженный поступком Алексея, но уже подпавший под чары хозяйки. 
–Ну что ты, Сенечка. Это же всё прошлый век. Куда лучше современный минимализм безо всей этой пошлой вычурности! 
Ох, милая, поживи ты в шкафу, вроде моего, где невозможно вытянуться на постеле в полный рост без риска оказаться в соседней комнате... 
–Так что, Сенечка, можем ли мы с тобой поговорить? 
Только держись, Сеня, ради всего святого держись! Но куда там держаться, когда её рука ложится на плечо? 
–Поднимись, пожалуйста, наверх – там мой кабинет – и подожди пять минут. Я прибегу и покажу свою идею. 
Слава богу, она ушла. Я уже ничего не вижу, давление в котле критическое, я бегу наверх искать кабинет среди анфилады и натыкаюсь на балкон – ах, спасение! Можно сделать хоть несколько спасительных глотков свежего воздуха. Но на балконе уже кто-то есть. 
–Алексей, что ты тут делаешь?! 
–Да так-с, осматриваюсь. 
Я окинул его взглядом и обнаружил сильно оттопыренные карманы. 
–Нет, ну это уже ни на что не похоже, Алексей! Вынь, что там у тебя в карманах! Немедленно! 
–Не понимаю, о чём это ты говоришь! 
–Ах так?! А вот я сейчас сам достану, а ещё лучше, укажу на тебя камердинеру! 
Бог его знает, с чего я вспомнил о камердинере, видимо обстановка дворца сама подбирала за меня слова, а только Алексей покраснел не хуже моего. 
–Ага-с! Собрался жаловаться на меня? Опозорить при всех?! Сейчас я тебя! 
И что бы вы думали? Мерзавец вытолкнул меня с балкона, прямо на стеклянную оранжерею внизу. Судя по всему, разбитым стеклом мне отрезало голову, потому как всё закрутилось, а давление резко спало, я даже побледнел. Очень неожиданно всё обернулось. Я услышал крик – значит, нас видели. Это славно, сволочь-Алексей будет схвачен милицией и поедет на каторгу – так-то коллег с балконов бросать. Но тут я вспомнил об Эльвире и сразу погрустнел – ведь разговора не состоялось. Станет она мне в таком виде что-то рассказывать теперь, как же. Сейчас лечить голову приедет скорая помощь. Подождем-с. Тьфу! И я туда же, а всё Алексей. Вспоминаю о Марье Петровне – она теперь точно мне покоя не даст. Эх... Вечер не удался.