Моя родословная книга ч. 3 родословная моей матери

 
       Родословная  моей  матери  -  Бирюковой
     (Стрельцовой)  Екатерины  Яковлевны

     Матушка  моя  родилась  в  селе  Успенка   Астраханской  губернии   в  1918  году,  в  самый  разгар  гражданской  войны,  хаоса  и  разрухи.   Из  её  рассказов  уже  с  детства  я  знала,  что  мои  предки  были  чумаками  (солевозниками)  и  что  прадеды  прадедов  во  времена  Потёмкина  пришли  сюда  из-под  Харькова  и  поселились  в  низовье  Волги  на  реке  Ахтубе.    И  хоть  примерно  пять  поколений  моих  предков  проживали  в  Успенке,  но  начать  своё  повествование  я  хочу  с  более  дальних  времён,  оттуда,  с  Малороссии,  где  формировались  их   быт,  культура,  характер,  обычаи,  которые  потом  бережно  хранились  на  новом  поселении.   И здесь  мне  поможет  замечательный  исторический  писатель  Даниил  Мордовцев,  который  с  такой  любовью  и  так  проникновенно  описывал  историю  Малороссии.

   «Малороссия…  Украина…  Всегда,  во  все  века  исторической  жизни  русской  земли,  край  этот  выступал  из  могильного  мрака  истории  под  дымкою  очарования,  поэзии,  чего-то  чудесного…   Да,  чудесное,  героическое,  легендарное  прошло  и  сквозь  всю  историю  этого  симпатичного,  но  несчастного  края.   Яркость  исторических  красот  так  бьёт  в  глаза,  когда  вы  переноситесь  в  прошедшее  Украины:  первые  богатыри  народного  эпоса,  богатыри  стихийные  и  полумифы,  потом  богатыри – запорожцы,  гетманы,  казаки,  гайдамаки,  чумаки – на  всём  этом  лежит  печать  поэзии».

    Чумаки,  чумачество – явление  уникальное,  чисто  украинское,  или  точнее  малороссийское,  не  имеющее  аналогов  в  мировой  практике.   Традиционно  основным  торговым  продуктом  чумацкого  промысла  была  соль.   Этот  промысел  формировался  веками  и  стал  своеобразной  автономией  с  собственными  законами,  иерархией  власти,  фольклором  и  т. д.    Чумачество  даже  переросло  понятие  промысла  и  расширилось  до  масштабов  народного  эпоса  Украины.   И  как  эпос  было  настолько  поэтизировано,  что  даже  Млечный  путь,  который  ночами   рассматривали  чумаки,  получил  название  Чумацкого  шляха,  а  созвездие  Большой  Медведицы – Чумацкого  Воза.

                Влекли  возы  волы  с  печальными  глазами,
                Змеился  шлях  в  степи,  ведя  к  Сасык-Сиваш,
                Дымили  таборы  вечерними  кострами,
                Чумацкий  Воз  из  звёзд  катился  в  небесах.

В  этот  поэтический  эпос  вписаны  имена  и  моих   предков,   и  история  их  жизни  тесно  переплетена  с  историей  малороссийского   чумачества.   Один  из  летописцев  отмечал,  что  на  100  украинских  дум  (песен),  80  будет  про  чумаков,  10 – про  любовь,  остальные  про  гайдамаков.   А  историк  Николай  Костомаров  назвал  малороссийского  чумака  отражением  угасшего  рыцарства.

    Чумацкий  промысел  имеет  древнее  происхождение,  считается,  что  он  зародился  в  Приднепровье,  а  затем  распространился  по  всей  Малороссии  (Украине).   Населяя  землю,  хотя  и  способную  давать  богатую  жатву,  малороссы  всё-таки  нуждались  во  многом,  чего  их   богатая  страна  не  производила.   Особенно,  кроме  прочих   товаров,  это  была  соль,  для  получения  которой  и  образовался  особый  извозный  или  чумацкий  промысел.   Однако  первые  чумаки  были  не  только  торговцами,  но  и  промышленниками  и  воинами.    Чумацкая  торговля  была  популярна  и  уважаема,  т. к.  была  честна  и  сопряжена  с  опасностями  для  жизни.   В  Запорожье   чумаки    объединялись  в  артели  и,  как  воины,  входили  в  состав  низового  товарищества,  платили  всю  прибыль  от  промысла  в  войсковой  скарб  и  возмещали  свои  убытки  войсковой  казной.   В  смутные  времена  Украины  этот  промысел  требовал  смелости  и  отваги.         Перешагнув  через  рубеж  своих  степей,  на  крымской  стороне  (откуда  они  добывали  соль)  чумаки  делались  истинными  героями  степи.   Они  терпели  бедствия  от  засухи,  голода,  жажды,  притеснения  от  татарских   приставников  и  должны  были  отражать  нападения  разбойников  своих  и  чужих.   Для  этого  чумаки  запасались  ружьём  и  копьём,  а  в  случае  набега  татар,  ставили  свои  возы  так,  что  делали  из  них  укреплённую  засаду.   Товарищи  никогда  не  оставят  чумака – друга  в  несчастье:  предательство  товарища  по несчастью  считалось  одним  из  самых   позорных   преступлений.   Чумацкая  дружественность  была  нужна  и  в  тяжёлых   путевых   условиях,  и  в  нелёгких  схватках  с  разбойниками.      
Неудивительно,  что  похороны  погибшего  в  столкновениях   чумака,  происходили  часто  с  военными  почестями  и  музыкой.                Сама  организация  этого  промысла  изначально  носила  двойственный  характер:  военный  и  торговый.   Валка,  что  значит  собственно  обоз,  трен,  была  единицей  военного  типа  и  состояла  из  100-200,  иногда  300  повозок.   Каждый  член  валки  («добрый  чумак»)  имел  ружьё,  копьё,  соответствующий  запас  пороха  и  пуль,  а  деньги  свои  прятал,  просверливая  дыру  в  телеге  и  забивая  чопом  в  ней  червонцы.   Во  главе  валки  стоял  атаман – всеми  уважаемый,  наиболее  опытный,  хорошо  знающий  дороги  и  способный  найти  выход  в  тяжёлых   обстоятельствах.   Он  показывал  путь  обозу,  останавливал  обоз  для  отдыха,  назначал  сторожей,  разбирал  ссоры  между  ватажанами,  предупреждал  нападение  степных  разбойников.   Вторым  после  атамана  был  кашевар,  который  распоряжался  провиантом  и  варил  чумакам  еду.
 
    Первоначально  отряды  имели  купеческий  характер  и  были  сформированы  несколькими  (до  10-15)   хозяевами  на  основании  договора.   Со  временем  чумак – капиталист,  который  сам  покупал  и  сбывал  товар  на  свой  страх   и  риск,  стал  исчезать  и  превращаться  в  чумака–фурщика,  перевозящего  чужую  фуру  по  накладной.

    Рассказывая  о  чумаках,  невозможно  обойти  вниманием  волов,  которые  имели  особое  значение  в  Малороссии,  так  как  именно  они  и  были  передвижным  средством  чумацкого  промысла.   Волы  в  Малороссии  принадлежали  к  особой  породе,  известной  под  именем  «черкасской»  и   образовавшейся  с  незапамятных   времён.   Волы  здешние  очень  выносливы  и  сильны – они  способны  возить  парой  воз  в  50-60  пудов  целое  лето,  проходя  до  2000  вёрст,  и  в  промежутках   между  извозом  недели  две  пахать.   Благодаря  своей  выносливости  и  неприхотливости  в  питании,  вол  стал  для  чумака  истинной  находкой.   О том,  какую  роль  эти  животные  играли  в  жизни  чумаков,  а  также  крестьян,  свидетельствуют  их   многочисленные   названия:                «швейнога» - вол,  у  которого  задние  ноги  в  коленях  цепляются    друг  за  друга,                «буян» - капризный  вол,                «гостяк» - худой,                «караман» - чёрный  вол,   
«гузок» - невзрачный,  с  малыми  рогами,                «кислица» - упрямый,                «кузнец» - плохой  в  ходу.                В  мажу  (телегу)  впрягали,  как  правило,  пару  волов  («паровица» - пара  волов  с  телегой.)    Во  время  праздников  рога  волов  покрывали  позолотой,  украшали  разноцветными  лентами,  облепляли  свечами.   Некоторым  волам  на  шею  вешали  «каталайку» - деревянный  колокольчик.   Волов  зимой  кормили  сеном,  10  скирд  могли  прокормить  40  волов.

    Не  было  того  села  в  Малороссии  (а  в  дальнейшем  на  всей  Украине),  где  бы  ни  нашлось  нескольких   семей  чумаков,  а  некоторые  слободы,  преимущественно  казачьего  происхождения,  занимались  исключительно  чумачеством.   В  этих   слободах   не было  ни  одного  плуга,  ни  одной  бороны.   Жители  этих   «чумацких   гнёзд»  хлеб  покупали,  так  как  считали  зазорным  для  себя  вспахать  и  засеять  хотя  бы  одну  десятину  земли.   Они  только  косили  на  зиму  сено,  а  женщины  доили  коров  и  откармливали  птицу.   Чумаки  таких  слобод  были  довольно  богаты.

    Единого  мнения  о  происхождении  слова  «чумак»  не  существует.  Одни  считают,  что  таким  словом  у  татар  называли  извозчика,  другие,  что  в  основу  легло  татарское  «чум»,  что  означает  ковш  (деревянный  ковшик  был  удобным  сосудом  для  питья  у  чумаков),  третьи  вспоминают  эпидемию  чумы,  которая  накрыла  Европу.   Чумаки,  чтобы  не  занести  заразу,  с  ног  до  головы  вымазывались  дёгтем,  и  слово  «чумак»  пошло  именно  от  визуального  сходства  тёмных   фигур  с  образом  болезни,  которую  изображали  как  старуху  в  чёрном  одеянии.

    Жизнь  чумака  была  подчинена  строгому  закону.   Он  должен  был  выезжать  из  дома  «по  закону»,  ехать  по  дороге  «по  закону»,  даже  останавливаться  в  пути,  пасти  волов  тоже  «по  закону».   Эти  традиции,  народные  обычаи  передавались  из  поколения  в  поколение,  от  родителей  к  детям  и  были  приспособлены  к  общему  развитию  жизни.
    Весной,  в  мае,  когда  закончена  пахота  и  сев,  когда  отпразднована  пасха  и  окончены  все  весенние  работы,  чумаки  слаживаются  в  путь – дорогу.
    Рано  поутру  встаёт  хозяин–чумак  и  будит  своих  работников,  кормит  и  запрягает  волов,  нагружаются  возы,  если  есть  клади  с  места,  и  через  несколько  часов  несколько  чумаков,  сговорившись  ехать  вместе,  собираются  в  один  обоз.   Перед  отправлением,  пока  хозяйка  готовит  последний  обед,  хозяин  отмеривает  в  амбаре  на  дорогу  заранее  припасённых   сухарей,  муки,  пшена,  сала,  соли  и  дёгтю  для  колёс.    Волов   поят  из  студеной  криницы  с  особой  заботливостью.   Мажут  оси.   Соседи  сходятся  смотреть  на  проводы.   Проводы  и  встреча  чумаков – событие  для  всего  села,  поэтому  и  провожать  чумаков  в  дальнюю  дорогу  выходили  всем  селом  или  кутом.   
    Прежде  всего  служат  молебен  Божией  Матери  Одигитрии,  по  старинному  преданию  покровительнице  чумаков,  потом  начинается  прощанье,  расставанье  с  семьёю,  с  родными.   Деды,  которые  нарядили  за  себя  сыновей  или  внуков,  дают  последние  приказы,  выносят  из  дома  освящённую  воду,  кропят  ею  телеги  и  волов.    Были  слёзы,  была  и  гордость  за  этих   мужественных  людей.             У  кого  есть  в  слободе  своя  любушка,  тот  идёт  с  нею  проститься  в  последний  раз.   Придёт  чумак  к  своей  любушке,  возьмёт  её  за  белые  руки  и  долго  стоит  с  нею,  тихо  разговаривая.   На  прощанье  девушка  даёт  своему  «названному»  шитое  полотенце  (хустку),  и  чумак  бережёт  его  всю  дорогу,  как  величайшую  драгоценность.   Если  девушка  подарила  чумаку  полотенце  перед  отправлением  его  в  путь,  то  это  всё  равно,  что  она  уже  помолвлена  за  него,  и  уж  в  таком  случае  ни  за  что  не  выйдет  замуж  за  другого.

    Надобно  сказать,  что  в  Малороссии  родители  редко  принуждали  дочерей  к  замужеству  против  воли.   По большей  части  браки  заключались  по  взаимному  согласию  жениха  и  невесты.   Историческая  судьба  украинской  женщины  вообще  сильно  отличалась  от  судьбы  московской  женщины,   которая  была  заперта  в  своём  тереме,  как  в  тюрьме,  и  для  которой  выбирали  суженого  без  её  ведома  и  желания,   т. е.  «судили»  на  брак.   Украинская  дивчина  жила  на  свободе,  любя  до  страсти  «вулицу»  и  «писню»,  хороводясь  с  казаками–парубками  по  целым  ночам  на  общественных  сходках;  видясь  тайно  в  «вишнёвых   садочках»,  она  успевала  изучить  своего  милого  и  знала,  за  кого  выходила. 

    От  этого,  может  быть,  между  малороссами  редко  можно  встретить,  чтобы  муж  бил  свою  жену,  даже  обращался  с  ней  неласково.  Очень  часто,  напротив,  в  семье  она  владычествовала  над  самим  «чоловиком».

    Чумак,  отправляясь  в  дальний  путь,  не  берёт  с  собой  много  одежды.   Он  берёт  всего  две  рубашки:  одну  он  надевает  на  себя  и  уже  не  снимает  до  тех   пор,  пока  не  вернётся  домой,  а  другую  он  бережёт  в  возу.   Эта  рубашка  имеет  в  себе  много  трогательного:  её  надевают  на  чумака  в  таком  только  случае,  если  он  умрёт  в  дороге.   Для  защиты  от  заразы,  мошек,  дождя  рубашки  и  шаровары  обмазываются  дёгтем,  почему  тяжёлый,  ленивый  и  загорелый  чумак  в  пути  представляет  издали  какое-то  подобие  рыцаря,  закованного  в  панцирь   и  латы.

    Чумацкий  обоз  отправляется  в  путь  всегда  под  вечер.   Отойдя  версты  на  две  от  села,  обоз  останавливается  на  ночлег.   Это  делается  для  того,  говорят  чумаки,  что  собираясь  в  путь,  легко  можно  что-нибудь  позабыть,  а  тут,  когда  село  близко,  тотчас  можно  возвратиться  и  взять  забытое.   Рано  на  заре,  ещё  до  восхода  солнца,  ватажок  (передовой  вожатый)  будит  товарищей,  сторожевые  поят  и  запрягают  волов,  и  валка  зорюет,  т. е.  идёт  по  заре  до  нового  перевала.   Этот  перевал  производится  около  6  или  7  часов.   Пока  волы  отдыхают  и  пасутся,  чумаки  завтракают,  «снидают».   В  полдень  второй  перевал  и  обед.   Вечером  на  заре  ужин  и  ночлег.        На  переднем  возу  обычно  находится  петух,  которого  чумаки  по старинному  обычаю  всегда  берут  с  собой  в  дорогу.   Ночью  в  степи,  когда  очередные  чумаки  в  стороне  от  дороги  пасут  волов,  петух   своим  пением  указывает,  где  находится  обоз.   По  петуху  узнают  в  дороге  часы:  когда  полночь  и  скоро  ли  рассвет.   Под  телегой  у  каждого  висит  мазница  с  дёгтем.   Телеги  мазали  несколько  раз  в  день,  ведь  оси  были  деревянные,  и  если  их   не  помазать  хоть  один  день,  то  оси  сгорят  от  трения.

    Чумак,   хотя  по  занятию – мужик,  но  по  духу  до  сих   пор  он  ещё  казак.   В  своём  промысле  он  видит  не  только  средство  сколотить  копейку,  но  и  какую-то  славу.   Его  влечёт  к  этому  занятию  не  денежный  один  интерес,  а  что-то  другое,  какое-то  безотчётное  стремление  к  путешествиям,  приключениям,  товарищеской  жизни.
 Очень  поэтично  об  этом  писал  Николай  Костомаров  (о  более  поздних    чумаках):   «Малороссия  завершила  свою  боевую  историю,  настали  другие  времена.   Саблю  заменила  коса,  пушку – плуг.   Только  разве  могла  Малороссия  с  такими  широкими  привольными   степями  рождать  людей,  которые  бы  мирно  обрабатывали  скромный  уголок  и  не  расставались  дальше  ближайшего  родника?         Разве  мог  малороссийский  народ,  разыгравший  такую  бурно - трагическую   роль,  забыть  её  сразу?   Природа  любит  постепенность.   Поэтому,   прежде   чем   казак   обернулся   крестьянином,   он   стал    чумаком».
 
    Есть,  действительно,  что-то  пленительное  в  жизни  чумаков:  постоянно  под  открытым  небом,  среди  широко  зеленеющей  степи  проводят  они  лучшую  пору  года.   Особенно  живописны  ночные  чумацкие  привалы.   Возы  поставлены  четырёхугольниками,  по  пять,  даже  по  десять  возов  с  каждой  стороны.   Внутри  этих  затиший  разводятся  костры,  на  костёр  ставится  железная  треножка  с  прицепленным  котелком.   Волов  очередные  сторожа  гонят  от  дороги  подальше,  на  менее  истоптанные  поляны.   Яркий  огонь  пылает,  освещая  чёрные,  запылённые,  загорелые  лица.   Пока  каша  спеет,  и  сон  ещё  не  смежил  усталых  глаз,  идут  рассказы  о  старине,  о  прежних   годах   чумачества,  говорятся  сказки,  высчитываются  барыши,  вспоминаются  родичи.   У  кого  обломился  воз,  тот  чинит  колесо,  ось,  другой  прилаживает  сбрую  и  т.  д.                Поэт  Алексей  Кольцов  так  описывал  ночлег  чумаков:
                «Между  возов  огонь  горит,
                На  таганке  котёл  висит,
                Чумак  раздетый,  бородатый,
                Поджавшись,  на  ногах   сидит
                И  кашу  с  салом  кипятит».

    Случается  иногда,  что  чумак  сильно  заболеет  дорогой,  а  в  степи  кто  ему  поможет.   Приходится  бедняге  страдать  и  терпеливо  ожидать  своего  смертного  часа.   В  смерти  чумака  в  степи  много  трогательного.   Заболевший  чумак,  повесив  голову,   молча  готовится  встретить  свою  участь.
    И  вот  уже  наскоро  готовится  печальный  обряд.   Чумаки  останавливаются  невдалеке  от  дороги,  надевают  на  своего  умирающего  товарища  чистую  рубаху,  которую  он  взял  с  собою,  и  начинают  тут  же  вблизи  рыть  могилу.   Умирающий   умыт,  причёсан.   Он  лежит  на  постланной  свитке  и  исповедуется  своему  товарищу - родичу  или  «побратиму»  и  за  отсутствием  священника  кается  ему  в  грехах.   Прочие  в  это  время  удаляются  к  стороне  и  набожно  стоят  в  ожидании.   Умершего  чумака  товарищи  хоронят  при  дороге  и  на  могиле  его  ставят  шест  с  привязанною  к  нему  хусткою .    Обоз  едет  дальше  и  в  ближайшем  селе  останавливается  ненадолго.  Один  чумак  идёт  к  пономарю  и  нанимает  его  «звонить  по  душе»,  в  то  же  время  чумак,  принявший  предсмертную  исповедь  умершего,  идёт  передать  её  священнику.
Что  тебе  надобно? – спрашивает  священник  чумака.                -   Пришёл  просить  вашей  милости.   Товарищ  отдал  Богу  душу  по  дороге.   Примите  грехи,  я  их  принёс.
 Священники  в  Малороссии  знают  уже  этот  обычай  чумаков,  выслушивают  грехи  умершего  и  едут  вместе  с  товарищем  умершего  чумака  к   могиле  «печатать  гроб»,  т.  е.  совершить  над  могилою  все  погребальные  обряды  и  отслужить  панихиду.                Обоз  идёт  дальше.   И  долго  ещё  чумаки  за  обедом  и  ужином  вспоминают  недостающего  в  круге  котелка  собрата.
    Если  же  успеют  чумаки  с  больным  товарищем  добраться  вовремя  до  слободы,  то  они  спешат  отыскать  знахаря  или  знахарку,  прося  их  помочь  разнемогшемуся  товарищу.   В  Малороссии  почти  в  каждом  селе  есть  свой  знахарь.   Он  берётся  лечить  всякие  недуги:  заговаривает  от  боли  в  желудке,  нашёптывает  на  зубы,  вылечивает  переполох,  даёт  убогим  рубль  на  разживу  и   т.  д.

    У  границ  Запорожья  чумаков  встречала  ватага  казаков,  которые  помогали  переправляться  через  реки,  за  что  чумаки  платили  казакам  «мостовое»  за  мосты,  за  паромы,  за  гати.   У  казаков  чумаки  нанимали  конвой,  который  сопровождал  их  по  запорожской  земле.  В  Микитине  покупали  особый  билет – ярлык  на  турецком  или  татарском  языке,  переправлялись  через  Днепр  и  вступали  во  владения  ногайских  татар,  беря  направление  на  Перекоп.   Здесь  защита  казаков  заканчивалась,  и  приходилось  самим  заботиться  о  своей  безопасности. 
 В  случае  нападения  разбойников,  гайдамаков  чумаки  делали  из  своих   телег  лагерь  и  под  руководством  атамана  отбивались.             В  Крыму  чумаки  шли  по  чумацкому  шляху  или  соляному  пути.   Эта  полоса,  шириной  7-10  км  из  аномально  солёной  земли  на  северном  побережье  Чёрного  моря,  образована  искусственным  путём.  Именно  по  этой  дороге  из  Крыма  веками  вывозили  соль.
    По приходе  к  Перекопу  чумаков  выстраивали  в  ряд.   Чиновники  проверяли,  сколько  возы  каждого  могут  поднять  соли,  за  этим  им  выдавали  на  проход  к  озёрам  открытые  листы.
    Когда  соль  окуплена,  возы  нагружены,  чумаки  отправляются  в  обратный  путь.   Иные  везут  соль  домой,  а  иные – в  складочные  места.   Одно  из  главных  складочных  мест  соли  на  Днепре – Крюков  Посад  в  предместье  Кременчуга.   Здесь  в  июне – июле  месяцах - истинное  царство  чумаков.   Тут  они  складывают  соль,  выручают  барыш,  а  некоторые  тут  же  его  пропивают  до  копейки.   Прокутившийся  чумак  садится  на  площади  и  слёзно  поёт  знаменитую  чумацкую  песню:         
                «Ой,  запив  чумак,  запив,  сидя  на  рыночку,
                Тай  пропив  чумак,  пропив   уcю    худобочку.»

Более  ответственные  и  хозяйственные  чумаки  к  середине  июля,  ко  времени  сенокоса  стараются  возвратиться  домой.   Это  опять  событие,  и  всё  село  выходит  встречать  чумаков.   После  косовицы  начинается  новая  работа – жнива.   Это  самое  трудное  время  для  крестьян,  потому  что  жатва  требует  необыкновенной  поспешности  и  прилежания,  так  как  один  хлеб  быстро  следует  за  другим.

    Говоря  о  чумаках–малороссах  нельзя  обойти  стороной  и  особенности  их   характера,  манеры,  внешнего  образа.  «Чумак, - говорит  очевидец, - преимущественно  помалкивает,  замкнутый,  он  смотрит  на  жизнь  с  некоторым  презрением.   Во  всём  его  поведении  полно  самоуважения.   В  нём  всегда  есть  ирония,  и  он  всегда  готов  развлечь  шуткой  сообщество,  не  тратя  собственного  достоинства.   Лицо  его  гордое  и  весёлое,  или  задумчивое».
    Вообще  в  характере  малороссов  много  особенностей  сравнительно  с  великороссами.
    Малоросс  медлителен,  неподвижен,  смотрит  несколько  исподлобья.   Когда  он  с  кем-нибудь  разговаривает,  то  несколько  минут  стоит  в  одном  положении,  редко  даже  поворачивает  голову  к  лицу,  с  которым  ведёт  речь,  на  вопросы  отвечает  коротко,  говоря  только  необходимое.   Даёт  ответы  не  вдруг,  и  в  словах  его  часто  проглядывает  затаённая  шутка.   С  виду  малороссы  кажутся  простоватыми,  на  самом  же  деле  они  очень  хитры  и  любят  посмеяться  над  ближними.                Интересное  высказывание  о  малороссах  оставил  Пётр 1.                «Сей  малороссийский  народ  и  зело  умён  и  зело  лукав:  он,  яко  пчела  любодельна,  даёт  российскому  государству  и  лучший  мёд  умственный,  и  лучший  воск  для  свещи  российского  просвещения,  но  у  него  есть  и  жало.   Доколе  россияне  будут  любить  и  уважать  его,  не  посягая  на  свободу  и  язык,  дотоле  он  будет  волом  подъярёмным  и  светочью  российского  царства.   Но  коль  скоро  посягнул  на  его  свободу  и  язык,  то  из  него  вырастут  драконовы  зубы,  и  российское  царство  останется  не  в  авантаже».
 
    В  завершении  рассказа  о  малороссах–чумаках   необходимо  остановиться  на  том,  кто  же  такие  малороссы.   По  невежеству  или  злому  умыслу  их  часто  отождествляют  с  украинцами,  но  это  большое  заблуждение.   Малороссы  никак  не  являются  украинцами.  Сам  термин  Малая  Русь  возник  в  начале  14-го  века  после  монгольского  нашествия,  когда  единая  Русь  оказалась  разделена  на  Северо-Восточную  (позднее  Московскую)  и  Юго-Западную  (Галицко-Волынскую).    Византийские  церковные  и  государственные  деятели  стали  применять  к  этим  двум  частям  Руси  термины  Малая  и  Великая.   В  1335  году  князь  Юрий 2  Болеслав  называл  княжество  Галицкое  и  Волынское  Малороссию,  а  себя – князем  всея  Малая  Русь.   Видимо,  здесь  в  Галиции  и  на  Волыни  сложилась  эта  одна  из  трёх  русских  народностей,  затем  заселила  Приднепровье,  а  в  17  веке  из-за  притеснений  Польши  и  войн  произошло  массовое  переселение  малороссов  за  Днепр  в  будущие  Полтавскую,  Харьковскую,  Воронежскую  губернии.
 
    Малыми  в  истории  назывались  страны,  откуда  выходил  народ – его  национальная  колыбель,   Великими – центр  территориального  завершения  государственной  консолидации,  достигшего  особенно  пышного  расцвета  и  могущества.
    Малороссией  называется  колыбель  русского  народа,  а  имя  малоросс  означает  дословно – первый  русский,  самый  древний  в  своём  генеалогическом  корне,  в  прямой  его  линии.   Поэтому  Киевщина  является  Малой  Россией,  а  Московия – Великой.                Окончательно  малороссийский  этнос  сформировался  в  16-17  веках,  а  украинский  только  начал  формироваться  в  конце  19  века  и  широко  распространился  в  20-30-х  годах  20  века  в  результате  политики  украинизации.   Именно  малороссов  называли  хохлами  из-за  их   оселедца,  а  сельских   жителей  западной  Украины  звали  рагулями.   Украинцы  же  не  выносят  этого  слова – хохол.   И  хоть  в  результате  искусственной  украинизации  большинство  малороссов  мутировало  в  украинцев,  в  принципе  малороссы  таковыми  себя  не  считают.   Ещё  в  начале  20-го  века  они  говорили  о  себе  так:  «Мы  не  считаем  себя  украинцами,  мы  считаем  себя  чисто  русскими  людьми.    …Мы,  южане,  из  всех   русских -  самые  русские».   «Та  яки  ми  украинци,   ми – хахли.   Яка  там  у  нас  украинська  мова,  так  соби – хахлячний  перевертень».

    Первоначально  у  малороссов  был  русский  язык  в  его  народной  форме,  известный  как  малороссийское  наречие.   С  распространением  украинизации  и  разработки  украинского  языка  наречие  малороссов  более  ополячилось  и  украинизировалось.   Кстати,  Пантелеймон  Кулиш  (1819-1897г.г.),  южно-русский  этнограф,  историк,  который  и  приложил  руку  к  украинизации  языка,  ужаснулся,  увидев  результаты  своих  благих   намерений.   Он  писал:  «Вам  известно,  что  правописание,  прозванное  у  нас  в  Галиции  «кулишивкою»,  изобретено  мною.         С  целью  облегчить  науку  грамоты  для  людей,  которым   некогда  долго  учиться,  я  придумал  упрощённое  правописание.   Но  из  этого  теперь  делают   политическое  знамя.   Полякам  приятно,  что  не  все  русские  пишут  одинаково  по-русски.   Видя  это  знамя  в  неприятельских   руках,  я  первый  на  него  ударю  и  отрекусь  от  своего  правописания  во  имя  русского  единства.   …То  есть,  мы  себе  дома  живём,  разговариваем  и  песни  поём  неодинаково,  а  если  до  чего  дойдёт,  то  разделять  себя  никому  не  позволим.   Разделяла  нас  лихая  судьба  долго,  и  продвигались  мы  к  единству  русскому  кровавой  дорогой,  и  уж  теперь  бесполезны  людские  попытки  нас  разлучить».

    Если  говорить  совсем  коротко  и  по  самой  глубинной  сути,  то  украинизация – это  не  что  иное,  как  ополячивание  Малороссии.  После  революции  слова  «малоросс»  и  «хохол»  оказались  и  вовсе  под  запретом  и  стали  считаться  уничижительными,  чуть  ли  не  ругательными.   За  прошедшие  100  лет  это  понятие  ещё  больше  укрепилось.

    Но  мои  предки  жили  в  Малороссии,  на  Украине  (окраине)  ещё  до  искусственной  украинизации.   Они  назывались   малороссы,  хохлы;  и  я  с  полным  основанием  могу  их  так  называть  без  всякого  уничижительного  налёта,  ибо  таковыми  они  и  являлись.   Где-то  в  недосягаемых  недрах  подсознания  я  ощущаю  связь  с  ними,  с  их   бытом,  традициями,  культурой,  самосознанием.   И  слова    «чумак–малоросс»  звучат  для  меня  завораживающе.
    Так  они  жили  из  поколения  в  поколение,  но  совсем  в  другом  месте,  в  низовьях   Волги  произошли  события,  которые  отразились  на  моих   предках,   сорвали  их   с  родных   берегов,  привели  на  поселение  в  новые  места.   И  началась  у  них   новая  жизнь.
               
               
            
               
            
                Малороссийские  чумаки  в  Поволжье.

    История  возникновения  Млечного  (чумацкого)  промысла  в  Низовом  Поволжье  связана  с  началом  солеразработок  на  озере  Эльтон.   Ещё  в 1705  году  Пётр 1  подписал  с  калмыцким  ханом  Аюкой договор,  позволяющий  россиянам  добывать  соль  из  озера   Алтан- Нор  (Эльтон).   Но  в  начале  1730-х  годов  внуки  хана  восстановили  правовую  резню  с  россиянами,  что  сделало  добычу  соли  невозможной.   И  только  со  второй  половины  1740-х  годов,  во  времена  правления  Елизаветы  Петровны,  когда  остро  встал  вопрос  нехватки  соли,  российское  правительство  взяло  добычу  соли  под  свой  контроль.
    Для  обследования  качества  соли  по  договорённости  астраханского  губернатора  и  Сената  прибыл  английский  морской  офицер  Элтон    (озеро  позднее  назвали  Эльтон)   и  сделал  вывод,   что «…массы  соли  достаточно  для  пропитания  всей  Европы».                В  январе  1747  года  Указом  Правительствующего  Сената  Российской   Империи  была  установлена  государственная  монополия  на  добычу  соли  и  были  начаты  соляные  разработки  на озере   Алтан-Нор.    Один  из  пунктов  Указа  гласил: «…Печатными  указами  вызвать  поставщиков,  которые  бы  взялись  возить  соль  с  озера  и  ставить  её  в  казну».

    На  основании печатных  приглашений  для  вывоза  соли,  одними  из  первых  в  Низовое  Поволжье  из  Слободской  Украины,  из  будущих  Полтавской,  Харьковской  и  Черниговской  губерний,  со  своими  семьями  и  волами  пришли  чумаки.   Это  был  знаменитый  вал  малороссийских  переселенцев,  который  хлынул  за  Волгу,  откликнувшись  на  призыв  правительства.
    Чумакам–малороссам  были  предоставлены  столь  выгодные  условия  для  работы,  что  они  фактически  монополизировали  добычу  соли,  оттеснив  от  промысла  других  крестьян.   Люди  это  были  предприимчивые,  ловкие,  ухватистые,  умеющие  работать  и  считать  копейку.   Чумаки  стали  массово  оседать  вдоль  соляных  трактов,  по  которым  возили  соль,  их  численность  начала  быстро  расти.
    Первое  поселение  было  заложено  в  августе  1747  года  на  левом  берегу  Волги  в  удобной  гавани,  напротив  Саратова.   Это  был  Саратовский  Луговой  земляной  городок,  представляющий  из  себя  хорошо  укреплённый  от  набегов  степных  кочевников  форт.   Внутри  форта  помещалось  16  соляных  магазинов,  а  к  западу  от  форта  строили  свои  жилища  чумаки–малороссы,  самые  предприимчивые  из  своих  собратьев,  которые  первыми  сюда  переселились.   Жили  они  в  куренях,  землянках  и  мазанках,  которые  обогревали  « по  безлесию  края  навозными  дровами,  называемым  кизяком».   С  этого  поселения  ведёт  своё  летоисчисление  город  Покровск  (Энгельс).
 
    Не  думаю,  что  мои  предки  были  в  числе  самых  первых,  ведь  они  поселились  значительно  ниже  по  течению,  но  здесь  были  их соотечественники,  знакомые,  возможно,  родственники.   Переселение  длилось  десятилетиями.   Нашла,  например,  документ  1819-го  года.    «Дело  по  прошению  Слободско–Украинской  губернии  Харьковского  уезда  слобод  Деркачей  и  Черкасской  Лозовой  военных  обывателей  в  числе  410  душ  о  переселении  Саратовской  губернии  в  Царицынский  уезд».   Документ  гласит:  « Мы  положили  твёрдое  и  непременное  намерение  переселиться  из  мест  пребывания  нашего  по  крайней  скудости  в  земле  в  упомянутую  Саратовскую  губернию,  где  по  личному  обозрению  нашему  находим  для  себя  выгоды,  потому  что  там  находятся  переселившиеся  родственники  наши,  от  коих  можем  иметь  на  первый  раз  споможение»…   В  1819  году  и  было  дозволено  переселиться  « на  избранную  ими  Царицынского  уезда  при  деревне  Батаевке  казённую  землю,  называемую  Дикопорозжею  Уральской  степью».   А  Батаевка   вместе  с  Успенкой  относились  к  Владимировской  волости.       Это  и  есть  родина  моих  предков.

    Но  вернёмся  к  началу  соляной  операции  и  к  первым  чумакам– переселенцам,  которые  здесь  в  Заволжье  оказались  в  более  выгодном  положении,  чем  их  собратья,  чумаки  из  Слободской  Украины.   Одним  из  важных  моментов  было  то,  что  чумаки  нижневолжские  имели  правовой  статус,  в  отличие  от  чумаков  украинских;  правительство  о  них  заботилось.   Например,  в  Сенатском  указе  от  15  марта  1754  года  было  сказано: 
   «Всем  тем  малороссийским,  кои  там  обретаются  и  к  возке  соли  обзаводились  волами  и  всякими  припасами,  как  при  Саратову,  так  и  при  Дмитриевску   (Камышине)  на  луговой,  а  не  горной  стороне  быть  и  скот  свой  пасти,  лес  не  заповедный  рубить  на  починку  их  телег  позволить».   А  в  1763  году  Екатерина   Вторая  издала  указ,  по  которому  всем  переселенцам  для  ломки  и  возки  соли  предоставляются  льготы  и  отводятся  участки  земли  для  сельского  хозяйства.   Выгоды,  которые  обрели  чумаки,  можно  просто  перечислять  по  пунктам.                Во-первых,  в  начале  соляной  операции  плата  за  перевозку  соли  была  достаточно  высока,  что  позволяло  чумакам  не  только  удерживать  свои  хозяйства,  но  и  накапливать  капитал.                Во-вторых,  казна  выдавала  под  будущие  поставки  соли  немалый  кредит,  что  давало  возможность  ещё  не  совсем  окрепшим  хозяевам  приступить  к  извозному  промыслу  и  таким  образом  начать  своё  дело.                В-третьих,  транспортировка  соли  в  магазины  была  безопаснее,  чем  походы  в  Крым,  хотя  набеги  киргизов  были  не  редкостью.   В-четвёртых,  чумаки  оставляли  свои  семьи  на  более  короткий  срок,  чем  их  соплеменники  из  Слободской  Украины,  ходившие  за  солью  в  Крым.                В-пятых,  чумаки  Нижнего  Поволжья  из-за  несовершенства  системы  сбора  налогов  легко  избегали  его.   Чумаки  принадлежали  Соляной  конторе,  которая  не  имела  права  собирать  подушный  налог.   Это  должна  была  выполнять  Саратовская  воеводская  канцелярия,  но  она  не  имела  никакой  власти  над  чумаками.
               
     Слухи  о  такой  свободной  жизни,  эти  выгоды,  замаячившие  на  горизонте,  заставляли  чумаков  покидать  родину  и  селиться  в  Низовом  Поволжье.   По  народному  преданию  период  заселения  был  «золотым  веком  изобилия  и  богатства».   Такое  положение  сохранялось  больше  20  лет,  вплоть  до  1766  года,  пока,  уже  во  времена  Екатерины  Второй,  Сенат  не  издал  Указ,  упорядочивший  систему  сбора  налогов  с  чумаков.   Украинские  слободы  и  сёла  стали  так  быстро  расти,  что  поставило  вопрос  о  дальнейшем  расселении  переселенцев–малороссов.   По третьей  ревизии  в  1762  году  только  в  Саратовской  губернии  их  насчитывалось  3428  человек,  а  по  четвёртой  ревизии  в  1782  году  количество  чумаков  достигло  уже  9674  человек.
 
    Процесс  добычи  и  перевозки  соли  из  озера  Эльтон  заключался  в  преломлении  соли  со  дна  озера  и  складировании  её  на  берегу  в  огромные  бугры  до  1000  пудов  каждый,  потом  соль  перевозили  в  так  называемые  «луговые»  магазины  Саратова  и  Камышина,  а  уже  оттуда  соль  развозилась  по  российским  губерниям.   Волнами  соли,  как  правило,   занимались  «свободные  люди»,  беглые  крепостные,  а  также  обедневшие  жители  украинских  слобод,  среди  которых  тоже  могли  оказаться  мои  предки.   Без  всякого  призыва   они  приходили  на  озеро  и  без  предоставления  денежной  помощи  оборудовали  берега  озера  себе  под  жильё.   Ломщики  жили  в  палатках  и  землянках,  здесь  же  находилась  команда  казаков  для  охраны  рабочих.   Желающих  ломать  соль  было  значительно  больше,  чем  требовалось,  в  некоторые  годы  их  приходило  на  озеро  до  3000-4000  человек.

    Труд  ломщиков  был  неимоверно  тяжёл;  перегружая   глыбы,  люди  калечились,  кожу  разъедала  соль.   Современник  писал: «Страшно  смотреть  на  эти  отупелые,  изнурённые  лица  рабочих…  И  эти  ужасные  ноги,  покрытые  десятками  гноящихся  язв,  растравленных  едкой  рапой».  Работали  артельно,  так  как  в  одиночку  выламывать  пласты,  глыбы  невозможно.  Затем  на  лодках  их  везли  к  берегу.
     Чумаки  по  доступной  цене  скупали  соль,   нагру жали  свои  повозки,  и  соляные  караваны  отправлялись  в  «луговые»  магазины  Саратова  и  Камышина.   Экономическая  выгода  чумаков  заключалась  в  перепродаже  своего  товара  поставщикам  соли  в  другие  губернии  страны.

    Вывоз  соли  с  озера  начинался  с  приходом  весны,  когда  появлялся  подножий  корм  для  волов,  обычно  это  происходило  после  Николы  (9  мая),   к  этому  сроку  заканчивалась  вспашка  своих  участков  под  посевы  хлеба.   И  продолжался  вывоз  соли  до  сентября,  иногда  до  середины  октября,  до  Покрова,  осенние  дожди  приводили  к  окончанию  перевозки  соли.   Чумаки   берегли  своих  волов–тружеников,   «…ни  в  грязь,   ни  в  дождь  никогда  их   не  использовали.    Волы  в  большую  грязь  не  в  силах  везти  такие  грузы.   
Солонцеватая  глина  скользкая,  набивается  между  копыт;  от  вязкой  и  гадкой  грязи  кожа  печёт  и  трескается  так  сильно,  что  волы  не  могут  двинуться  с  места...   В  дождь  волы  потеют  под  игом  и  болеют».   Казна  также  позаботилась  о  помощниках  чумаков.   Для  выпаса  волов  вдоль  соляных  путей  была  отмежёвана   сорока-верстовая  полоса  земли.   Всем,  кто  нарушал  границы  полос,   грозило  суровое  наказание.   Только  в  1822  году  эта  полоса  была  уменьшена  до  десятиверстовой.   Таким  образом,  возить  соль  можно  было  в  течение  130-150  дней  в  году  (май – октябрь).   Если  исключить  30  дождливых  дней,  которые  приходились  на  этот  период,  то  получается,  что  для  перевозки  соли  было  пригодно  только  100-120  дней  в  году.
    К  началу  первой  ходки  было  недостаточно  заготовлено  соли  для  перевоза  её  в  саратовские  и  камышинские  соляные  магазины.   Холод,  сильные  ветра,  большая  глубина  залегания  рапы  мешали  добыче  соли  на  начальном  этапе.   Извозчикам  приходилось  ждать  у  озера  первой  валки  неделю–две,  а  иногда  и  три.   При  валке  выбирали  себе  атамана,  который  следил  за  соблюдением  правил  перевозки,  которые  устанавливала  Соляная  контора.   Эти  правила   юридически  закреплялись  в  договоре  (билете)  администрацией  Соляной  конторы  и  чумаками.   Договоры  вносили  определённую  организованность  в  транспортировке  соли.   Согласно  этим  правилам  чумаки  должны  были  придерживаться  определённых  путей  перевозки,  готовить  себе  еду  по  специальным  правилам,  знать  правила  предотвращения  падежа  скота.    Отдельный  пункт  билета  позволял  при  перевозке  иметь  при  себе  оружие.   Это  было  одно  из важных  условий  безопасного  путешествия.    Дождавшись  соли  и  погрузив  её  на  телеги  утром  чумаки  отправлялись  в  дорогу.   Когда  начиналась  жара,  они  распрягали  волов,  кормили  их  и  давали  отдохнуть.   После  того,  как  жара  спадала,  чумаки  продолжали  свой  путь  дальше  до  тех  пор,  пока  не  стемнеет.   Ночной  отдых  был  недолог,  как  и  летняя ночь,  с  рассветом  всё  начиналось  сначала.   Осенью,  когда  становилось  прохладнее,  нагружённые  солью  телеги  шли  весь  светлый  день  непрерывно.   Неизменным  правилом  чумаков  было  давать  отдых  волам  с  сумерек  до  рассвета.   Если  это  правило  нарушалось,  волы  худели  и  слабели,  у  них  начиналась  «…жестокая  каменная  болезнь,  тяжёлая  и  безнадёжная  в  выздоровлении».

    Одной  из  проблем,  с  которой  сталкивались  чумаки  во  время  степных  путешествий,  была  нехватка  питьевой  воды.   Несмотря  на  то,  что  вдоль  соляных  путей  были  выкопаны  колодцы  « копанки»,  вода  в  них  собиралась  в  основном  солоноватая  и  не  всегда  могла  использоваться  для  питья.   Поэтому  в  засушливые  периоды,  отправляясь  в  путешествие,  чумаки  на  4 - 5  возов  с  солью  принимали  одну  телегу  с  бочкой  питьевой  воды.
    Расстояние  от  Эльтона  до  Камышина  - 127  вёрст.  Весь  путь  был  разбит  на  12  станций  («уповады»).   Расстояние  между  «уповадами»  составляло  12 - 15  вёрст.   На  всю  дорогу  от  озера  до  камышинских  магазинов  чумаки  затрачивали  6  дней,  а  в  погожие  осенние  периоды – 5,5  дней.   Обратный  путь  с  пустыми  повозками  составлял  5  дней.   Полная  ходка  укладывалась  в  11  дней  без  времени,  потраченного  на  погрузку  соли.   Путь  от  Эльтона  к   Саратову  был  274  версты,  и  на  первый  взгляд  казался   долгим  и  невыгодным,  но  позволял  накапливать  соль  выше  по  течению  Волги.   Кроме  того,  вывоз  соли  различными  путями  позволял  сохранить  волов  и  лошадей  в  случае  массового  заболевания  и  обеспечить  их  кормом.

    В  1780-х  годах  прибыльность  транспортировки  соли  для  чумаков  уменьшилась.   Предлагаемые  суммы  за  провоз  стали  невыгодными,  и  чумаки  начали  искать  выгоду  на  других  работах,  отказываясь  от  перевозки  соли.  Чтобы  удержать  ситуацию  под  контролем,  Указом  Правительствующего  Сената  от  30  апреля  1797  года  малороссияне-чумаки  Саратовской  и  Камышинской  округи  были  выделены  в  особую  категорию  крестьян – казённых солевозников –  и  навсегда  приписывались  к  вывозке  соли  с  озера  Эльтон.   Спустя  год,  аналогичный  Указ  был  издан  относительно  чумаков  Волгской  и  Балашовской  округи.   Этим  же  Указом  извозчикам  была  установлена  фиксированная  плата  за  перевоз  соли  от  озера  до  соляного  магазина.   За  доставку  соли  в  саратовские  магазины  государство  платило  чумакам  по  10  копеек  с  каждого  пуда  соли,  в  камышинские – 6  копеек.   Чумаки  потеряли  свою  свободу.   Раньше  они  были  вольнонаёмными,  теперь,  приписанные  к  Соляной  конторе,  они  оказались  полностью  от  неё  зависимыми  и  по  сути – закрепощёнными.   При  этом  чумаки  были  навсегда  освобождены  от  всех  государственных  налогов  и  рекрутчины.
Кроме  того,  Указами  их  удовлетворили  необходимым  количеством  земли  (по  15  десятин  на  душу)  « без  вечной  нехватки  наделов  за  счёт  казённых  земель».   Этой  подслащённой  пилюлей  правительство  пыталось  как-то  компенсировать  нынешнюю  закабалённость  чумаков.   Государственными  солевозниками  чумаки  оставались  вплоть  до  1828  года,  когда  они  были  лишены  и  этого  статуса  и  приравнены  в  правах   и  обязанностях   к  остальным  государственным  крестьянам.

    Немногим  раньше,  в  1794  году,  чтобы  закрепить  в  этих  местах  рабочую  силу,  Екатерина  Великая   издала  Указ  о  закреплении  за  солёными  озёрами  ещё  не  приписанных  сёл  и  слобод.   В  их  число попала  и  Владимировка,  а  вместе  с  ней,  надо  полагать,  и  вся  Владимировская  волость  вместе  с  Успенкой  (тогда  ещё  Нижним  хутором)  и  проживающими  там  моими  предками.
    Во  многом  успех   соледобычи  определялся  уровнем  личной  свободы  и  мерами  экономического  стимулирования.   Когда  чумаки  оказались  в  полной  зависимости  от  Соляной  конторы  и  потеряли  свою  свободу,  никакие  меры  уже  не  могли  стимулировать  их  желание  заниматься  транспортировкой  соли.   Правительство  ставило  задачу  увеличить  количество  добываемой  соли,  а  невыгодные  условия  вынуждали  чумаков  под  любыми  предлогами  уклоняться  от  перевозки  соли.   Чтобы  найти  корень  зла,  в  1804  году  была  учреждена  «Эльтонская  экспедиция»,  которая,  наконец,  узрела  очевидное  и  озвучила  главную  проблему,  которая  заключалась  в  недостатке  солевозников  и  в  нежелании  заниматься  этим,  теперь  уже  малоприбыльным  промыслом.   С  1804  года  саратовские  магазины  стали  доплачивать  чумакам  по 2  копейки  за  пуд  сверх  нормы,  а  камышинские – по  1  копейке.   Но  и  эта  плата  была  недостаточной  и  не  возмещала  затрат  извозчиков.   Помимо  прочих  бед  солевозники  терпели  убытки  в  «солевозном  скоту».   В  конце  18 – начале  19  веков  чумаки  лишились  большинства  волов,  «…во  многих  прошлых   годах   свирепствовали  заразные  на  скот  болезни,  что  привело  часть  извозчиков  к  обнищанию».   На  декабрь  1805  года  падёж  волов  составил  3 524  голов.   Так,  плохая  пара  волов  стоила  60  рублей,  а  лучше – 100  рублей.    Потери  солевозников  от  падежа  скота  составили  в  1805  году  140 960  рублей.

   
   18  августа  1805  года  саратовский  губернатор  Пётр  Беляков  получил инструкцию,  как  надо  относиться  к  чумакам.   В  ней  предписывалось: « Этот  род  людей  столь  необходимый  в  связи  с  добычей  соли,  ухудшение  его  состояния  не  только  местно  может  привести  к  злу,  но  и  необратимо  родит  беду  и  обнищание  в  целом  в  России.   С  этого  Вы  можете  понять,  насколько  тщательно  должны  обращать  внимание  на  этих  поселян».    С  марта  1806  года  казна  вновь  увеличила  плату  чумакам  за  вывоз  соли  в  соляные  магазины:  в  саратовские – 13  копеек с  пуда,  в  камышинские – 7  копеек.   Эти  меры  позволили  увеличить  ежегодную  добычу  эльтонской  соли  до  10  млн  пудов.

    Ситуация  с  отлыниванием  фурщиков  от  перевозки  соли  в  этот  период  нашла  своё  живописное  отражение  в  исходящем  журнале  Эльтонского  соляного  промысла  за  1806  год.
    Некий  чиновник,  призванный  контролировать  поставку  соли  в  Воронежскую,  Курскую  и  Орловскую  губернии   и  столкнувшийся  с  нежеланием  чумаков  заниматься  перевозкой  соли,  затеял  обильную  переписку  с  разными  ведомствами,  где  сетовал,  взывал,  жаловался,  угрожал,  ну  просто  бился  головой,  пытаясь  решить  проблему.   В  результате  получился  целый  роман  с  подробным  описанием  текущей  напряжённой  ситуации,  куда  попала  и  Владимировка  со  всей  своей  волостью  и  проживающими  там  моими  предками.   Я  не  могу  удержаться,  чтобы  не  привести  здесь  выдержки  из  этой  эпопеи.
 
    В  отношении  Астраханскому  губернатору  чиновник  пишет: « Известно  Вашему  Сиятельству  о  возложенной  на  меня  высочайшей   доверенности  о  снабжении  Воронежской,  Курской  и  Орловской  губерний  солью,  недостаток  в  оной  терпящих,  и  что  я  по  затруднительности  добывать  на  Эльтонском  озере  соль,  по  причине  свирепствовавших  с  начала  весны  бурь  и  большой  холодной  рапе  в  грудь  человеку,  вынужден  был  распорядиться  заготовлять  оную  из  Баскунчакского  озера,  вывозя  володимировcкими  и  протчими  вощиками   (возчиками)  на  пристань  Володимировскую.»    Дальше  он  пишет,  что  суда  уже  готовы  и  скоро  прибудут  во  Владимировку  для  погрузки  соли,  но  владимировскими  возчиками  соль  не  приготовлена.
 
 «Голова   Заикин  со  своими  атаманами  пьёт,  а  людей  всех  распустил  к  промышленникам  по  рыбным  ловлям.   Голова  Заикин  много  нагрубил  к  посланному  от  меня  офицеру  Преснякову  для  побуждения  их  к  возке  соли,  опасаясь,  чтоб  не  было  простоя  в  тех  и  других  транспортах  толико  необходимо  нужных. …   Ваше  Сиятельство,  покорнейше  прошу  Черноярскому  нижнему  земскому  суду  строжайше  предписать  о  высылке  володимировских  вощиков  на  Баскунчакское  озеро  за  солью,  чтобы  они  ни  малейшего  озорства  чинить  не  отваживались,  и  тем  не  оставите  подать  мне  нужное  пособие  по  делам  на  пользу  службы».
 
    Аналогичное  отношение  он  посылает  и  Черноярскому  земскому  суду,  призывая  навести  порядок: «В  опасении,  дабы  не  сделалось  в  погрузке  судов  солью  остановки  и  не  произошло  ропоту  от  поставщиков  или  и  самого  упущения  в  толико  важном  деле,  командировать  от  меня  товарища  Советника  Г.  Овсяникова.   Земскому  суду  прошу  по  случаю  сему  сделать  ему  Г. Овсяникову  высокое  возможное  пособие,  особливо  непокорных  и  ослушных  силою  закона  привесть  в  повиновение.»   В  противном  случае  он  обещает  довести  до  Государя  Императора  жалобу  на   Черноярский  земский  суд  « за  неблаговременное  воспособление  по  делам  на  пользу  службы.»    Параллельно  он  отправляет  приказ  нерадивому  Голове  слободы  Владимировка,  где  грозит  тому  наказанием  и  сообщает,  что  выданные  прогоны  86 рублей  24 копейки  на  счёт  слободы  велено  взыскать  « за  леность  и  нерадение  вощиков  и  возвратить  обратно  в  казну».

    В  то  время,  как  во  Владимировке  запивший  Голова  распустил  всех  чумаков  на  другие  заработки,  в  Камышине  возчиков  переманивали  частные  солепромышленники.   Неугомонный  чиновник  и  сюда  добрался  со  своей  проверкой.
    Приставу  Баженову  он  пишет: «В  бытность  мою  в  Камышине  во  время  поездки  на  Эльтонское  озеро  казённые  комиссионеры,  занимающиеся  отправлением  соли  в  губернии  Курскую,  Орловскую  и  Воронежскую,  объяснялись  мне,  что  рудинские  малороссияне,  являющиеся  к  ним  в  контору  для  ряды  на  возку  соли,  после  объявления  им  крайней  цены  с  пуда  идут  к  поставщика  Малышина  комиссионеру  Фефелову  и  заключают  с  ним  контракты  гораздо  низкими  ценами  противу  казённой  ряды.
Даже  до  8-ми  копеек  с  пуда.   Удивляясь  такой  нерасчётности  малороссиян,  пренебрегающих  значащими  выгодами,  прошу  Вас  подтвердить  им,  чтобы  они,  по крайней  мере,  заподорожались  по  равному  числу  фур,  как  в  казённую  поставку,  так  и  к  комиссионеру  Фефелову,  дабы  соблюсти  равновесие  в  потребности  каждого.   Буди  Вам  известны  причины  дешёвой  ряды  малороссиян  Ваших,  уведомить  меня  для  принятия  нужных  мер.   Может  быть  тут  не  действует  ли  каковое  либо  притеснение.»
    Камышинскому  городничему  чиновник  посылает  такой  ордер.     « Дошло  до  моего  сведения,  что  соляного  поставщика  надворного  советника  Малышина  поверенный  Фефелов  тайно  уговаривал  казённых  наёмных  фурщиков  к  себе,  с  чем  и  пойман  с  насыпанною  его  подряда  солью  до  80-и  фур.   Рекомендую  Вашему  Высокоблагородию  строго  подтвердить  Фефелову  с  подпискою,  дабы  он  впредь  не  отваживался  подговаривать  фурщиков  казённых  в  свой  подряд,  все  убытки  казённые  взыщутся  с  него  и  сверх  того  его  отдам  под  суд». 
    Это  малая  толика  переписки,  но  и  она  наглядно  показывает,  как  осложнилась  ситуация  с  перевозкой  соли,  и  какую  бурную  деятельность  развивал  чиновник,  в  чьи  обязанности  входило  навести  здесь  порядок.
 
    К  сожалению,  мне  не  удалось  выяснить  фамилию  этого  человека,  чьи  добросовестность  и  рвение  в  работе  граничили  уже  с  патриотизмом;  и  который  старательно  протягивал  незримые  нити,  соединяя  одних  моих  предков  из  Воронежской  губернии,  так  нуждавшихся  в  поставках  соли,  и  других  моих  предков  из  Астраханской  губернии,  так  не  желавших  эту  соль  поставлять.   Как  тут  не  изумиться  вслед  за  Булгаковым:  до  чего  любопытно   тасует  История  свою  колоду!

    Основная  добыча  соли  велась  на  озере  Эльтон.   Соль  добывали  и  в  других  озёрах,  в  том  числе  и  на  озере  Баскунчак,  но  наладить  в  нём  добычу  в  промышленных  масштабах  у  власти  как-то  не  очень  получалось  и  эффекта  не  давало.   К  середине  19-го  века  эльтонский  промысел  стал  приходить  в  упадок.   В  1850-х  годах  солевозные  тракты  от  оз.  Эльтон  в  слободу  Покровскую  и  в  Камышин  были  закрыты.   Более  100  лет  Эльтон  давал  соль  стране.

    А  с  1861  года  на  главную  сцену  выходит  озеро–исполин   Баскунчак,  соляная  гора,  где  «…соль  чиста,  как  лёд»,  и  становится  основным  поставщиком  соли  на  рынке  России.   Если  из  Владимировской  волости  (родине  моих  предков)  отправляться  на  Эльтон  было  далековато,  то  Баскунчак  оказался  у  них  совсем  под  боком.   Работа  ломщиков  здесь  была  также  тяжела,  как  и  на  Эльтоне.   Рабочим  приходилось  в  течение  12-14  часов  находиться  по  пояс  в  рапе,  которая  летом  нагревалась  до  +45  градусов.   Соль  разъедала  тело,  забивалась  в  раны,  а  ослепительно-белый  цвет   соли  на  солнце  вызывал  ещё  и  заболевание  глаз.   Раскалённый  зной  пустыни,  отсутствие  воды,  жажда…   10-15  лет  работы  на  промысле  делали  соледобывателя  инвалидом. 
    Плата  ломщика  соли  с  1810  года  за  1000  пудов  составляла             3  руб.  52  коп.,   с  1830  года – 4  руб.  35  коп.,  а  с  1851  года  она  поднялась  до  8  руб.  33  коп.   серебром.                Баскунчак  приобрёл  славу  неисчерпаемого  запаса  соли,  но  его  называли  и  «озером  слёз».

    Так  работали  поколения  моих  предков,  но,  конечно,  надо  остановиться  и  на  повседневной  жизни  малороссов–чумаков,  их  быте,  их  традициях.   Один  из  местных  этнографов  писал,  что  «поселенцы–малороссы  при  своих  поисках  удобства  места  жития  преимущественно  выбирают  такие  равнины,  на  которых  протекали  бы  реки.   Текучая  свежая  вода – необходимые  условия  хохлацких  поселений,  встретить  которые  на  стоячей  прудовой  или  озёрной  воде  также  трудно,  как  трудно  увидеть  небелёную  хату  в  любой  малорусской  слободе». 
     Украинские  переселенцы  стремились  жить  обособленно,  сохраняя  свои  традиции  и  язык,  бережно  относились  к  традициям  отцов  и  дедов.   Учёные  и  чиновники  отмечали,  что  малороссияне  живут  хорошо,  сёла  их  широкие,  дома  чистые  и  просторные,  а  жители  сохранили  свои  национальные  нравы  и  обычаи.   Язык,  жилища,  одежда,  питание,  набожность,  всё  «без  изменения  переходит  из  рода  в  род».
    О религиозности  малороссов  следует  сказать  особо.   Священник   Покровской  слободы  Любенский   оставил  свои  наблюдения: « Жители  слободы  все  православного  исповедания.   
Не  было  примера,  чтобы  кто-то  перешёл  в  другую  веру  или  ересь. Все  малороссы  очень  набожные,  ревностные  в  исполнении  церковных  обязанностей.   По  воскресеньям  и  в  праздничные  дни  все  церкви  полны  народу:  мужчины  стоят  по  правую  сторону,  а  женщины – по  левую…   Украшают  свои  дома  иконами,  дети  наизусть  знают  главные  молитвы,  почти  все  взрослые  могут  читать  книги.   Часто  поминают  умерших,  особенно  перед  праздниками.   На  поминки  приглашают  бедных,  угощают  их  хлебом – солью…»

    На  дворе  двигался  к  своему  исходу  19-й  век,  на  горизонте  уже  маячила  железная  дорога,  призванная  упразднить  труд  фурщиков,  а  ситуация  на  соляных  трактах  оставалась  как-то  первобытно  опасной:  киргизы  не  переставали  совершать  налёты  на  чумаков  и  угонять  их  скот.
    В  мае  1880 года  на  транспорт  фурщиков  села  Ново-Николаевка напали  7 верховых  киргизов  с  ружьями  и  отбили  7  штук  рогатого  скота,  а  одному  фурщику  пробили  голову.   После  этого  несколько  купцов–солепромышленников  написали  коллективное  прошение  Управляющему  акцизными  сборами.
 
     «Ко  всем  нам  являются  нанятые  нами  зимою  фурщики  с  заявлениями,  что  они  боятся  выходить  в  работу,  что  киргизы  в  тракту  грабят,  отбивая  солевозный  скот.   Имея  в  виду  бедственную  минувшую  для  здешнего  края  зиму,  которая  в  настоящее  время  уже  сильно  отзывается  на  перевозочных  средствах  промысла  ( у  нас  всех  до  настоящего  времени  не  вышло  на  работу  150  фур),  паника,  наведённая  киргизами  на  фурщиков  грабежом  солевозного  скота,  лишит  нас  последних  скудных  перевозочных  средств,  которые  остались  от  минувшей  гибельной  зимы.   Случаи  грабежа  могут  развиться  до  больших  размеров  с  более  печальными  последствиями.    Хотя  старшим  смотрителем  приняты  меры  к  ограждению  фурщиков  от  грабителей,  но  те  средства,  какими  он  располагает,  далеко  недостаточны  на  такое  пространство.   Ввиду  крайней  необходимости  позволяем  себе  почтительнейше  просить  Ваше  Высокоблагородие  войти  с  ходатайством  к  Его  Превосходительству  господину  начальнику  Губернии  об  ограждении  от  грабежей  киргизами  фурщиков,  т. к.  в  этом  случае  интересы  фурщиков,  интересы  солепромышленников  и  интересы  казны  тесно  между  собою  связаны.»

    Нет,  ну  каков  слог!   Читать – одно  наслаждение.   Прошение  вызвало,  как  говорится,  широкий  резонанс:  полетели  рапорты,  телеграммы,  указы.   Была  отправлена  команда  из  29-и  казаков  и  одного  урядника  для  защиты  сторожевых  постов  на  Баскунчакском  соляном  тракте.   Уже  на  исходе  лета,  когда  заканчивались  командировки  казаков,  уездный  исправник  рапортует  начальству  (видимо,  по  инерции),  что  ситуация  на  Баскунчакском  промысле  благополучная,  хотя  тут  же  прилагает  ведомость  о  происшествиях  с  1  по  16  сентября.   А  там  среди  прочего:
1.  В  ночь  на  6  сентября  возле  новых  колодцев  у  фурщика Архипа  Дегтярёва  4-мя  киргизами  угнано  2  быка,  стоящих  150 руб.
2.  8  сентября  на  рассвете  с  фур,  ночевавших  у  новых  колодцев  в 6-и  верстах  от  озера,  трое  киргизов  украли  разного  чумацкого имущества,  принадлежащего  крестьянам  Черноярского  уезда. Бывший  при  фурах  Рублёв,  отбиваясь,  ушиб  топором  киргиза  так, что  «от  струмента»  был  слышен  звук,  и  киргиз,  упав  с  лошади, пополз,  затем  его  подхватили  двое  других  киргизов  и  отвезли.
 3.  В  ночь  на  11  сентября  у  хутора   Болхунского  у  крестьянина Ипатия  Руденко,  в  10-и  верстах  от  соляного  тракта   6  киргизов угнали  до  20-и  голов  скота,  причём  нанесли   ему  побои  и  раны
 4.  13  сентября  5  киргизов  напали  на  трёх  фурщиков  против хутора  Лайкова - Трофима,  Захара  и  Василия  Червоненко   и старались  отнять  имущество,  но,  завидев  ружьё,  бросили  и уехали. 
5.  Того  же  13  сентября  в  10-и  верстах  от  озера  7  киргизов  напали  на  фурщиков  Фёдора  и  Капитона  Шевченковых,  забрали  пшено,  сало,  сухари  и  другие  принадлежности  и  хотели  снять  одежду,  но  они  отбились,  имея  ружьё  и  топор.
    И  снова  полетели  указы  и  распоряжения - «командировать  в  Царёвский  уезд  до  1  марта  будущего  года  5  казаков  для  усиления  полицейских  средств».
    В  таких  условиях  жили  и  работали  мои  предки,  в  подобные   ситуации  они  попадали.   Я  не  обнаружила  непосредственно  их  фамилий  в  этих  криминальных  сводках,  но  братья  Шевченко,  например,  были  родом  из  Успенки,  т. е.  односельчанами  моих  предков.   И  потом,  не  все  сводки  дошли  до  моего  зоркого  глаза.
    В  1882  году  вступила  в  строй  железная  дорога,  соединившая  Баскунчак  с  соляными  складами  слободы  Владимировка,  после  чего  необходимость  в  солевозниках   отпала.


                История   Успенки

    Нижний  хутор  (родина  моих  предков)  образовался    переселенцам из  будущих  Харьковской  и  Полтавской  губерний,  но  на  тот  момент  ещё  уездов.   Дата  образования  1750  год,  но  мне  она  кажется  подозрительно  ранней.   Я  думаю,  что  мои  предки  пришли  сюда  не  раньше  1760-х  годов, а  то  и  позднее,  их  могло  быть  порядка  30-и  фамилий,  кто-то  пришёл  раньше,  кто-то  позже.

    Слобода  Вдадимировка,  ставшая  впоследствии  как  бы  центральной   усадьбой,  центром  волости,  появилась  даже  позднее,  в  1768  году.   Но  изначально  она  была  образована  местными  переселенцами.    И  только  когда  уже  были  построены  кордоны,  хоть  как-то  защищавшие  село  от  набегов  кочевых  племён,  сюда  пришли  новые  жители  на  сожительство:  не  менее  500  душ  из  Харьковского  уезда.   Население  Владимировки  составляло  своего  рода  два  класса:  первый – это  старожилы,  занимающиеся  скотоводством  и  рыбной  ловлей;  второй - это  переселенцы-малороссы,  которые  здесь  начали  развивать  и  хлебопашество.   Эти  переселенцы,  соответственно,   были  приписаны  к  соляному  промыслу.   В  разные  годы  Владимировка  направляла  10-15  артелей  (по  9  человек  в  артели)  на  ломку  соли  в  озеро  и  до  100  воловых   фур  для  её  перевозки.   Местные  чумаки,  как  и  все  чумаки  Нижнего  Поволжья,  прошли  «эволюцию»  в  своём  промысле  от  свободных  людей,  работающих  на  договорных  началах,  до,  закабалённых  по  сути,  государственных   солевозников.    В  1808  году  по  указу  Александра 1   жители  слободы  Владимировка   освобождались  от  несения  всех   государственных   повинностей,  но  были  обязаны  возить  соль  с  озёр  в  запасные  магазины.   Владимировка  и  Нижний  хутор  находились  так  близко,  что  с  колокольни  церкви  Михаила  Архангела,  что  во  Владимировке,  была  видна  вся  округа,  в  том  числе  и  Нижний  хутор,  будущая  Успенка.
   
    Слобода  Владимировка,  будучи  одним  из  центров  соляной  промышленности,  в  плане  частоты  изменения  административно-территориальной  принадлежности  за  пару  столетий  может  претендовать  на  звание  рекордсмена.
До  1806 г.  она – в  составе  Черноярского  уезда  Астраханской  губ.,    до  1835 г.  -  в  составе  Царицынского  уезда  Саратовской  губернии, до  1851 г.  -  в  составе  Царёвского  уезда  Саратовской  губернии,       до  1919 г.  -  в  составе  Царёвского  уезда  Астраханской  губернии,   до  1927 г. -  в  составе  Царицынского  уезда  Сталинградской  губ.,     до  1931 г. -  в  составе  Владимировского  р-на  Астраханского  окр., до  1937 г. -  в  составе  Сталинградской  области,                до  1959 г. -  в  составе  Владимировского  р-на  Астраханской  обл.,        с  1959 г.   Владимировка  была  объединена  с  рабочим  посёлком  Петропавловка  и  переименована  в  Ахтубинск.
    Во  Владимировке  находилось  волостное  управление,  две  церкви  (первоначально  деревянные,  а  затем  белокаменная  Архангела  Михаила  и  церковь  иконы  Божьей  Матери  из  красного  кирпича),  мужское  двухклассное  училище,  2  кирпичных  завода,  11  кузниц,  пожарный  обоз,  3  маслобойных  завода,  140  ветряных  мельниц,  3  хлебных  магазина,  4  питейных  заведения,  библиотека  (плата  20  копеек).   Отличительной  особенностью  и  своеобразным  украшением  слободы  были  мельницы:  3  паровые – немецкая,  Стрельцова  и  Степашина  и  6  «Аглицких»  мельниц – Пономарёва,  Беляева,  Конькова,  Безрукова,  Чернухина,  Евтушенко.   Из  этого  видно,  насколько  богата  была  слобода.
               
Нижний  хутор  тоже  полнился  переселенцами  и  разрастался.   По  древнему  преданию,  когда  село  только  зажило,  была  срублена  деревянная  церковка,  которую  расписывал  пришлый  богомаз  по  имени  Фёдор.   И  первый  ребёнок,  родившийся  в  этом  селе,  был  крещён  в  той  церкви  и  назван  Фёдором.     В  1861  году  в  Нижнем хуторе  насчитывалось  1269  человек  и  180  дворов,  а  в  соседнем  хуторе  Бутырки,  где  осела  ещё  одна  ветвь  моих  предков,  Мурмиловых,  насчитывалось  16  дворов  с  населением  115  человек.    Около  1885  года  началось  строительство  новой  церкви,  которая  была  открыта  28  августа  1888  года  в  праздник  Успения  Божьей  Матери,  после  чего  на  одном  из  сходов  встал  вопрос  о  переименовании  Нижнего  хутора  в  Успенку.    Церковь  стояла  на  горе,  на  самом  видном  месте.   Каждый  год  здесь  отмечался  престольный  праздник  «Успение»,  на  который  прибывало  много  людей:  кто  приезжал,  а  кто  шёл  пешком  издалека.   В  честь  праздника  устраивали  обеды,  варили  борщ  в  больших  котлах,  чтобы  накормить  всех  пришедших.


                Род  Стрельцовых

 
    Фамилия   Стрелец,  а  также  Стрельцов,  в  каковых  со  временем  превратились  многие  Стрельцы  (в  том  числе  и  мои  предки),  восходит  к  нарицательному  «стрелец»:  раньше  на  Руси  так  звали  стрелка.   Подобное  прозвище  указывает  на  род  деятельности  предка.   Скорее  всего,  родоначальник  этой  фамилии  имел  непосредственное  отношение  к  службе  в  стрелецком  войске,  образованном  в  1550  году  как  специальный  отряд  стрельцов  из  пищалей  в  3 000  человек,  набранных  из  слободского  посадского  населения.   К  концу  17 века численность  только  московских  стрельцов  составила  22 500  человек,  а  служба  их  была  пожизненной  и  наследственной.    Московские  стрельцы  охраняли  Кремль,  несли  караульную  и  полицейскую  службу  в  городе,  участвовали  в  походах.   Стрельцы  получали  жалованье  и  довольствие  от  казны  4 рубля  в  год  (не  всегда,  кстати,  во время,  а  с  большими  задержками),  жили  в  стрелецких   слободах.   Имели  возможность  заниматься  ремёслами,  торговлей,  огородничеством,  что  сближало  их  с  посадским  населением.   Стрелецких  жён  называли  стрельчихами,  а  детей – стрельчатами.  Стрельцы  несли  службу,  естественно,  не  только  в  Москве,  но  и  по  всем  городам  и  весям.   После  стрелецкого  восстания  в 1698  году  московские  стрелецкие  полки  были  расформированы,  стрельцы  с  семьями  выселены  из  Москвы  куда  подальше:  ни  один  стрелец  и  ни  один  его  родственник  больше  не  смели  жить  в  Москве.   Стрельцам  запрещалось  носить  какое-либо  оружие  и  вступать  на  военную  службу.     Был  ли  мой  предок  одним  из  этих  сосланных  стрельцов,  оказавшихся  в  Малороссии,  или  ещё  раньше  он  нёс  службу  в  пограничных  городах,  наверно,  и  не  узнать  уже.
Но  ещё  в  середине  17  века  в  Войске  Запорожском  я  нахожу  много  стрельцов,  скорее всего  нарицательных  обозначений,  которые  и  стали  предтечей  будущих  фамилий:  стрелец  Павел,  стрелец  Фёдор,  стрелец  Ярман,  стрелец  Ониска  и  т.  д.    Это  всё   1649   год.


     В 1819 г.  из  казачьей  слободы  Деркачи,  что  в  15-и  верстах  от  Харькова  потянулся  на  Нижнюю  Волгу,  на  её  нетронутые  степи  внушительных  размеров  обоз  переселенцев.   После  долгой  переписки  деркачёвские  войсковые  обыватели  получили,  наконец,  разрешение  на  переселение  в  Саратовскую  губернию.   Они  уходили  от  скудной  земли  (4  десятины  на  человека)  на  обещанные  15  десятин,  уходили,  чтобы  начать  более  сытую  жизнь.

  У  переселенцев  разных  времён  просматривается  одна  особенность:  они  не  только  уносят  с  собой  стойкую  память  об  оставленной  родине,  но  и  передают  её  из  поколения  в  поколение,  как  будто  закладывают  эту  память  на  генетический  уровень  своим  потомкам.   Состарившись,  рассказывают  внукам  об  их  корнях.   Внуки  впитывают  рассказы,  чтобы  со  временем  передать  их  своим  внукам.   И  вот  у  далёких  потомков  переселенцев  возникает  непонятная,  необъяснимая  тяга  к  тем  неведомым  местам,  где  жили  их  предки.   Поехать,  увидеть,  почувствовать,  прикоснуться  к  истории  своего  рода.   Так  было  со  мной,  когда  ехала  на  родину  предков.   То  же  испытывали  мои  деды,  когда  передавали  рассказы  своих  прадедов.

      И  хоть  рвались  люди  в  новую  и  лучшую  жизнь,  но  покидать  насиженное  место  всегда  непросто  и  прощание  было  грустным.   Обходили  родичей,  друзей,  родительские  могилы,  говоря  последнее прости.   Грузили на телеги скарб,  готовясь  в  дальний  путь.   Скорее всего,  это  было  ближе  к  осени,  когда  собран  урожай,  но  ещё  задолго  до  холодов.   Порядка  80-и  семей  я  насчитала  в  этом  обозе  покинувших  родину  деркачёвцев.  У каждой  семьи  по несколько  возов  да  ещё  скотина.

    Среди  них  ехали  два  брата  со  своими  семьями:  Михайло  и  Никифор  Акимовичи  Стрельцы.   У  Михайлы  трое  сыновей:  Фёдор  11 лет,  Трофим  8 лет,  Сидор  4 лет.   У  Никифора  и  его  жены  Анисьи,  моих  предков,  две  дочери:  Пелагея  7 лет,  Катя  4 лет  и  новорождённый  Павлуша,  который  только  и  успел  родиться  в  Деркачах  и  которого  везут  в  пелёнках,  преодолевая  трудности  долгой  дороги,  на  новое  местожительства.

      Датой  основания  Деркачей  считается  1660  год.   Поселение  возникло  как  небольшая  казацкая  слобода  и  форпост  Харьковской  укреплинии.   Но  буквально  через  20  лет  в  1680  году  татарская  орда  прошла  разоряющей  волной  по  городам  Слобожанщины.   Не  избежали  печальной  участи  и   Деркачи.   Скот  и  имущество  были  разграблены,  жители  частью  перебиты,  частью  уведены  в  плен.   Остаётся  непонятным, как казаки, призванные  защищать  свою  землю,  оказались  напрочь  разбитыми.   Впрочем,  под Золочёвым  татар  всё  же  разгромили  и  гнали.   Память  об  этом  разрушительном  набеге  сохранилась  в  украинском  эпосе: «Витоптала  орда  кiньми  маленькii  дiти,  ой  маленьких  витоптала,  великих  забрала,  назад  руки  постягала,  пiд  хана  погнала».
 
    Наверно,  нет  смысла  искать  здесь  своих  предков  до  этого  погрома.   Хотя,  как  знать.   Может,  кто  и  выжил,  или  был  выкуплен  из  плена.   Через  100  лет  после  тотального  разорения  в  1779  году  Деркачи  становятся  самым  крупным  населённым  пунктом  после  Харькова.   Только  войсковых  обывателей  здесь  насчитывается  2316  человек,  а  были  и  другие  жители.

       Моего  самого  дальнего  предка  Матвея  Михайловича  Стрельца  я  нахожу  в  переписной  книге   Харьковcкого Слободского полка  за  1742 г., в  которой  обозначали  чётко  казаков,  их  подпомощиков,  свойственников,  работников.   Матвей  Стрелец  обозначен  как  подпомощик  казаков.
 
     Но  прежде  чем  углубляться  в  историю  своего  рода,  самое  время  обратиться  к  истории  Слободских  полков  и  Слабожанщины,  так  как  истории  эти  неразрывно  связаны  между  собой:  мои  предки  были  неотъемлемой  частью  этих  полков.
 
        Что  же  такое  Слобожанщина  и  откуда  она  взялась?   В  начале  17 века  страна,  именуемая  Слободскою,  представляла  пустыню  безлюдных  степей  и  диких  лесов,  где  возвышались  только  дозорные  места  пограничных  обывателей,  да  рыскали  татары  иногда.   400 лет  сряду  эта  богатая  область  была  безлюдна  и  пустынна,  с  той  самой  поры,  как  набег  ордынцев  опустошил  её  вместе  с  соседними  русскими  княжествами.   И  вот,  потомки  её  владельцев  вспомнили  о  покинутой  отчизне... 
    На  диком  глухом  месте  близ  берегов  Донца  один  за  другим  стали  подниматься  курени,  из  которых  возникал  хуторок,  а  затем  5-6  хуторков  соединились  в  один  и  возникала  слободка.   Когда  на  горизонте  появились  татары,  слободка  засуетилась,  окружилась  палисадом,  из  её  ворот  вышел  лёгкий,  летучий  отряд,  разметал  врагов;  слободка  стала  крепостцей,  откликнулась  другим  городкам-слободкам,  и  пошла  по  свету  весть  о  новой  стране,  о  молодой,  богатой  Слобожанщине!
      Так  поэтично  описывал  возникновение  Слобожанщины  Григорий  Данилевский.  Кстати,  название слобода идёт от  слова   свобода,  а  Слобожанщина,  соответственно,  свободный  край,  в  котором  поселившиеся  на  невозделанной  земле  освобождались  на  льготный  срок  от  податей.
     Илья  Квитка  описывает  историю  Слободских   полков  не  так  живописно,  зато  более  конкретно  и  детально.

      В  1645 г.  в  первый  год  царствования  Алексея  Михайловича  стали  приходить  чужестранные  разных  племён  народы  для  поселения  на  пустых  землях  по  границе  Российского  государства  с  желанием  вступить  в  подданство  и  службу  русскому  царю,  с  обязанностью  защищать  Великороссийские  области  и  города  от  нападения  неприятеля.   Они  «утвердили  себя  добровольно  вечноподданными  Российскому  Царскому  Престолу,  не  требуя  иной  награды,  как  только  безпрепятственно  пользоваться  выгодами  от  хозяйственных  заведений  и  промыслов.»   Алексей  Михайлович  обнадёжил  их  просимыми  льготами,  но  пока  только  на  словах.   Первые  поселенцы  построили  крепости  и  мужественно  защищали  русские  границы,  отражая  набеги  крымских  татар.

      Первоначально  слободские  поселения  были  разделены  на  три  полка  и  полковые  города:  Сумы,  Харьков  и  Ахтырка  вместе  с  прилегающими сёлами,  хуторами,  местечками;  соответственно,  Сумский,  Харьковский  и  Ахтырский  полки  были  наименованы  Слободскими  Черкасскими,  так  как  состояли  преимущественно  из  переселенцев  с  Левобережной  и  Правобережной  Украины,  известных  под  именем  черкас.   Полки  начали  формироваться  в   1651 г.,  когда  после  поражения  Богдана  Хмельницкого  под  Берестечком,  спасаясь  от  польских  карателей,  крестьяне  и  казаки  огромной  волной  хлынули  на  территорию  России.   Да  и  после  1654 г.,  когда  левобережная  Украина,  наконец,  вернулась  в  состав  Российского  государства,  с  западнобережной,  остававшейся  под  гнётом  Речи  Посполитой,  народ  бежал  на  окраинные  русские  земли.     Слободское  казачье  войско  и  составило   Слобожанщину.

        Так  на  окраине  России  появилось  несуверенное  государство,  вассальное  по  отношению  к  русскому  царю,  но  со  своим  особым  законодательством.   Слободская  юридическая  система  резко  отличалась  от  русской  и  частично — от  правовых  систем  других  казачьих  войск.   Штат  чинов  состоял  из  полковников,  в  чьей  власти  было  раздавать  земли  и  угодья  по  заслугам,  казнить  и  миловать;  полковых  старшин  и  сотников,  судей,  есаулов,  хорунжих,  писарей.

       Жители  в  каждом  полку  разделены  были  на  три  состояния: 
 1.  Семейства  военнослуживших  казаков  и  их  свойственников,  которые  также   поступали  в  рядовые  казаки   на  убылые  места. 
    2.  Семейства  казаков  компанейцов,  кои  должны  были  служащим  казакам  помогать  во  всех  надобностях,  а  выступившим  в  поход  доставлять  провиант.  Именно  к  этой  категории  относились  и  мои  предки  Стрельцы.  Позднее  они  получат  название  подпомощики.
  3.  Семейства  не  определённых  в  службу,  которые  остались  на  жительство  во  владеемых  полковниками  и  старшинами  сёлах  и  хуторах;  они  названы  владельческими  подданными.

       Эти  три  полка  пользовались  свободно  промыслами,  винокурением  и  продажей  вина  в  шинках  своих,  но,  повторяю,  льготных  Грамот  на  такие  привилегии  пока  не  было.   Воспользовавшись  этим  недочётом  Белогородский  разряд  лихо  подсуетился  и  причислил  сии  полки  своему  командованию,  наложив  на  винокурение,   на  продажу  вина  и  на  другие  заведения  оброчные  деньги  в  казну.   Интересно,  что  полки  этому  не  противоречили,  т. к.  были  обнадёжены  правом  пользоваться  своими    привилегиями  и  без  Грамот.   Или  уж  так  свято  верили,  что  справедливость  стороной их  не обойдёт.  И  час  торжества справедливости  пробил.

        В  1667 г.  малороссийский  гетман  Иван  Брюховецкий,  изменив  присяге  русскому  царю  и готовя  выступление  против  Московского  государства,  пытался  склонить  к  измене  и  Слободские  полки, прислав   к  ним  нарочных  с  сим  недостойным   предложением.    
 Но  полки  оказались  непоколебимы  в  верности  своей  русскому  царю  и  отправили  нарочных  назад,  объявив,  что  не  могут  быть  изменниками.     Брюховецкий,  пытаясь  силою  склонить  на  свою  сторону  полки,  послал  на  них  запорожских  казаков,  да  в придачу  крымских  и  ногайских  татар.  Но  Слободские  полки  выдержали  осаду  городов  от  запорожцев  и  разорение  от  татар и  совместными  усилиями  отогнали  неприятеля,   одержав  победу.
 
     Алексей  Михайлович,  узнав  о  таких  разорениях  от  изменника  Брюховецкого  и  о  преданности  полков,  пожаловал  каждому  полку  похвальные  Грамоты  и  особым  повелением  указал  сим  полкам  быть  под  ведением  Посольского  в  Москве  приказа.   А  ещё  на  прошение  об  отставлении  наложенных  на  их  промыслы  оброчных  денег  повелел  « за  их  к  Нему  Великому  Государю  прежние  и  нынешние  службы  и  за  разорение,  учинённое  от  изменников  Запорожцев,  от  Крымских  и  Ногайских  татар  и  за  осадное  сидение  оброчные  оные  деньги  им  отдать  и  впредь  пожаловать  промыслами  в  городах  сих  трёх  полков  промышлять  безоброчно  и  безпошлинно»,  о  чём  в  каждый  полк  23  апреля  1669 г.  были  выданы  жалованные  Грамоты  за  Государственной  печатью.    Так  Слободские  полки  на  законном  основании  получили  свои  привилегии.

     Уже  Пётр 1  в  1697 г.  повелел  было в  Слободских  полках  с  казачьих  подпомощиков  брать   с  человека  по  рублю  в  царскую  казну.  Мало  того,  что  полки  служили  без  государственного  жалованья,  содержа  сами  себя,  так  Пётр  ещё  удумал  с  них  подать  брать.  Полковники  бросились доходчиво  объяснять  царю,  что  «служащие  казаки  не  могут  быть  исправны  в  службе  Его  Величества,  ежели  компанейцы  будут  при  вспоможении  служащих  казаков  платить  по  рублю  с  человека  в  казну»,  у  них  просто  не  хватит  денег  на  содержание  казаков  и  выплату налога;  а  посему  нижайше  просили  оный  оклад  отставить,  а  прежние  Грамоты  подтвердить.   Пётр  внял  разумным  доводам  и  в  1700 г.  издал  Указ,  в  котором  подтверждал  все  прежние  льготы:   «промыслами  своими, какие у них есть в городах,  мельницами  и  рыбными  ловлями  и  всякими  землями  владеть,  и  угодьями  промышлять,  и  шинки  держать  безоброчно,  вино  курить  безпошлинно  по  их  черкасскому  обыкновению,  и  податей  с  них  никаких  не  брать».    И  «служба  их  забвенна  никогда  не  будет».      
Также  на  таможнях,  мостах,  переправах  «головам  русским  не  быть», а  вверены  таможни  и  мосты  старшинам  и  казакам,  и  им  брать  таможенную  пошлину  за  проезд   со  всех  купцов  русских  и  черкас  с  привозимых  товаров  и  откупные  деньги  платить  в  Белгород.

      Анна  Иоановна,  взойдя  на  престол  в 1730 г.  начала  наводить  свои  порядки,  урезая дарованные  льготы  слобожанам.  В  1732 г.  была  проведена  перепись  жителей  Слободских  полков,  по  которой  со  всех  «душ  мужеска  пола»,  кроме  владельческих  дворовых,  велено  было  ежегодно  собирать  по  21  копейки  с  каждой  души  в  казну.  При  этом   из  служилых  казаков  набирался  драгунский  полк,  который  содержаться  должен был  опять-таки  за  счёт  полковых  средств,  а  полковникам  и  старшинам  вместо  жалованья  передавались  во  владение  казачьи  сёла  и  деревни,  которые  обязаны  были  их  содержать,  да  ещё  нести  «казачью  службу  во  всей  исправности»,  не  взирая  на  «тягостное  положение».  Одним  словом,  и  войско  на  свой  счёт  содержи,  и  подати  в  казну  плати  неизвестно  за  что.

      Елизавета Петровна  сразу  после  коронования  в  апреле 1742 г.,  получила  прошение  от  полковников  и  старшин  Слободских  полков  на  восстановление  былых  обычаев  и  привилегий.  Елизавета  в  результате  ликвидировала  нововведения  Анны  Иоановны  и  восстановила  ранее  существовавшие  льготы  и  порядки,  повелев  содержать  население  Слободских  полков  «при  прежних  вольностях,  как  они  содержаны  были  при  родителе  нашем»,   что  и  было  подтверждено  вновь  выданными  Грамотами.         В  переписной  книге  Слободского  Харьковского  полка  1742 г.  сказано, что  все  переписанные  здесь  освобождены  от  подушного  оклада.

       Теперь  можно  вернуться  к  истории  Матвея  Стрельца.    О  нём  сказано:  во  дворе  Матвей  Михайлов  сын  Стрелец  79 лет,  у  него  сыновья  Моисей  50 лет  и  Зеновей  27 лет.   (Возраст  Зеновия,  моего  предка,  под  вопросом.   Сопоставляя  с  последующими  данными,  возможно,  ему  не  27,  а  17.)     У  Моисея  дети  Тарас  11 лет  и  Емельян  8 лет.   В  том  же  дворе  племянник  Матвея  Иван  Петров  сын  Стрелец  с  сыновьями  Пантелеймоном  7 лет  и  Емельяном  6 лет.   Стало  быть  у  Матвея  был  брат  Пётр.
       Довольно  большое  семейство  живёт  одним  двором.   Но  в  другом  отдельном  дворе  проживает  Ефим  Матвеевич  Стрелец  40 лет  с  сыном  Антоном.   Возможно,  этот  Ефим  тоже  сын  Матвея  Стрельца,  но  уже  отделившийся.   Ефим  записан  как  казачий  свойственник.

       В  исповедальных  ведомостях  1733 г.  указан  Матвей  Стрелец  с  женой  Настасьей,  с  сыновьями  Иоахимом  и  Моисеем  с  их  жёнами  и  племянником  Иваном  с  женой.    Почему-то  нет  Зеновия,  но  есть  Иоахим,  который  потом  неизвестно  куда  пропадает,  больше  это  имя  не  встречается.

      В  ревизских  сказках  1782 г.  в  казённой  войсковой  слободе  Деркачи  записана  семья  войскового  обывателя  Зеновия  Матвеевича  Стрельца  58 лет.   У  него  жена  Катерина  Леонтьевна  50 лет,  сыновья  Яким  (Аким)  24 лет,  Иван  22 лет  и  Василий  13 лет.   У  Акима,  моего  предка,  жена  Настасья  Лукьяновна (в  девичестве  Никоненко)  25 лет,  у  них  дети:  Михайло  и  Агафия  по  3 года  ( похоже,  двойняшки)  и  дочь  Матрона  2 года.   У  Ивана  жена  Агафья  Онисимовна  24 года  и  сын  Фёдор  1 год.

       Сохранилась  метрическая  запись  брака  Акима  и  Настасьи  за  19  января  1774 г   «Отрок  Яким   Зеновьев  сын  Стрельченко  с  девицею  Анастасиею  Лукьяновой  дочерью  Никоненковой».   Всё.   Даже  фамилию  переврали,  из  Стрельца  сделали  Стрельченко.  А  уж  возраст  и  социальный  статус,  что  было  крайне  важно,  совсем  не  упомянут.

      В  ревизских  сказках  1782 г.    казаки  Деркачей,  их подпомощики  и  свойственники  записаны  как  войсковые  обыватели.   Это  произошло  после  Екатерининской  реформы  1765 г., которую  можно  считать  концом  «вольной  Слобожанщины».  На  4-й  год  своего  правлени  Екатерина  Вторая   издала  манифест  от  28  июля  1765 г.  «Об  учреждении  в  слободских  полках  приличного  гражданского  устройства»,  в  котором  очень  трогательно  выглядит  забота  государыни  о  народе.   «Помышляя … о пользе  государственной  и … находя  удовольствие  Наше  в  благоденствии  подданных,  не  могли  Мы … оставить  без  примечания  и  Слободские  полки.   С  великим  сожалением  усмотрели  Мы … о  вкоренившихся  там  многих  неустройствах  смешанного  правления  воинского  с  гражданским, … бесполезности  тамошней  казачьей  службы  и  прочих  народу  от  того  притеснениях.   Мы, … желая  изъявить  матернее  Наше  к  народу  тамошнему  милосердие, … за  нужное  рассудили  Слободских  полков  непрочную  службу  превратить … в  лучшую  и  Государству  полезнейшую, … но  без  нарушения  Указами  неотменённых  привилегий...».   Поясняется,  что  многие  привилегии  пока  сохранены:  свободное  владение  землями,  угодьями,  винокурением  безоброчно,  продажей  продуктов   безпошлинно.   На  самом  деле  накопилось  немало  жалоб  от  населения  на  чрезмерное  самоуправство  местных  старшин,  которые  угнетали  казаков,  превращая  их  в  своих  крестьян.  Была  послана  комиссия,  которая  нашла  многие  «несообразия»  в  казацком  управлении.   В  результате,  согласно  манифеста  слободские  полки  были  реформированы  в  гусарские,  казацкое  управление  заменено  гражданским.   Так  была  уничтожена  казачья  служба,  существовавшая  более  100  лет.
      Казачьи  местечки,  сёла,  деревни  и  хутора  названы  войсковыми  селениями,  а  казаки,   их  подпомощики  и  свойственники  сравнялись  в  статусе  и  наименованы  войсковыми  обывателями.
 
    В  ревизии  1795 г.  Зеновей  Матвеевич  Стрелец  отмечен  уже  умершим   в  1791 г.,  т. е.  67  лет  отроду.   В  1792 г.  умерла  и  его  жена  Катерина  Леонтьевна  60  лет  отроду.   И  в  том  же  1792 г.  умер  их  сын  и  мой  пра-пра...  Аким  совсем  молодым,  немного  за  30.   У  него  осталась  жена  Настасья  Лукьяновна  и  целый  ворох  детворы:  двойняшки  Михайло  и  Агафья  по  16 лет,  Матрона  15 лет,  Ефим  9 лет,  Ефрем  8 лет,  Никифор  (мой  предок)  7 лет  и  Анна  4 лет.

     Здесь  же  во  дворе  проживают  братья  Акима  Иван  и  Василий  с  семьями.   У  Ивана  жена  Агафья  и  4-летний  сын  Федя  умерли  в  1785 г.   Он  быстро  женился  второй  раз  и  у  него  уже  две  дочери  8  и  3  лет.   У  Василия  жена  и  две  дочки.   Живут  одним  двором,  так  что  овдовевшей  молодой  Настасье  с  её  7-ю  детьми  есть  откуда  ожидать  помощи  в  случае  чего,  да  и  старшие  дети  уже  подрастают.   Но  посмотрим  на  даты.   У  Ивана  жена  и  4-летний  сын  умирают  в  1785 г.   Зеновей  умирает  в  1791 г.,  буквально  следом  в  1792 г.  жена  и  совсем  молодой  сын.   Скорее  всего  была  какая-то  зараза,  возможно,  эпидемия.
 
      Нахожу  любопытную  выписку  из  местной  прессы  за  1904  год.   «Деркачи  имеют  два  лютых  врага:  болото  среди  самой  слободы  и  единственную  криницу,  водой  которой  пользуется  большая  часть  деркачёвцев.   Первое  служит  очагом  малярии,  а  вторая — тифа.   Каждый  год  эти  гости  навещают  деркачёвцев  и  заставляют  трепетать  за  жизнь  близких  и  дорогих  людей.   Впрочем,  деркачёвцы  могут  гордиться  своим  «прелестным»  болотом.   Лет  5  назад  даже  приезжал  харьковский  доктор,  чтобы  познакомиться  с  деркачёвской  малярией  для  своего  научного  труда.

       Криница  расположена    под  крутым  холмом;  на  холме  избы  крестьян;  весь  свой  сор  и  навоз  они  выбрасывают  из  дворов  на  этот  холм.   И  вот  вся  эта  прелесть  весной  и  осенью  с  дождём  стремится  к  кринице.   Образовывается  небольшое  зловонное  болотце.   А  так  как  верхняя  часть  сруба  не  больше  четверти,  то  во  время  большого  дождя  грязь  изливается  в  криницу.   Понятно,  что  какой  бы  ни  был  здоровый  желудок  у  деркачёвцев,  но  от  такой  питьевой  воды  и  он  не  устоит.   Года  2-3  назад  деркачёвцы  перенесли  довольно  сильную  эпидемию  тифа.   Да  и  теперь,  регулярно,  осенью  он  посещает  значительное  число  деркачёвцев.»

       Если  такое  творилось  в  начале  20 века,  то  в  конце  18  века  вряд  ли  ситуация  выглядела  безопасней.   Во  всяком  случае  становится  понятным,  откуда  шли  смертельные  болезни.

        Жена  Акима  Настасья  тоже  не  долго  жила,  умерла  через  8 лет  после  мужа  в  1800 г.   Сохранились  записи  в  метрических  книгах,  с  которыми  интересно  познакомиться.

    1792 г.   «Иоаким  Зиновьев  сын  Стрелец  в  покаянии  преставился  и  по  христианской  должности  погребён.   40 лет.»
    1800 г.  «Казённая  обывательска  вдова  Настасья  Акима  Стрельца  жена  с  покаянием  умре  и  по  христианской  должности  погребена. 45  лет.»

      Примечательная  и  очень  важная  деталь:  умерли  в  покаянии,  то  есть  успели  перед  смертью  исповедоваться  и  покаяться  в  грехах.   По  тем  временам  считалось,  что  нет  пуще  лиха,  чем  смерть  без  покаяния,  такая  смерть  бесу  радость.   Стало  быть,  умирали  они  дома  от  болезни,  успевали  позвать  священника  и  совершить   честь   по   чести   предсмертный   обряд.

       Аким  Зиновьевич  и  Настасья  Лукьяновна  Стрельцы - последние  мои  предки  в  7-м  колене,  которые  упокоились  в  деркачёвской  земле.   Их  сыновья  обретут  новую  родину  в  приволжских  степях  на  берегу  Ахтубы  в  селе  Успенка.   Правда,  не  все  сыновья,  из  четверых  уедут  только  двое,  а  двое  останутся.

     В  ревизии  1811 г.,  равно  как  и  в  следующей  ревизии  1816 г.  жители  Деркачей  обозначены  войсковыми  обывателями,  живущими  на  привилегированной  земле.   Очень  интересное  уточнение — привилегированная  земля.   Что  бы  это  значило?   Манифестом  1810 г.  от  22 сентября  и  1814 г.  от  11 декабря  войсковые  обыватели  обязаны  теперь  платить  рублёвую  пошлину  «с  каждой  мужеска  пола  души  за  право  вольной  продажи  вина».   Привилегия  на  беспошлинное  винокурение  закончилась,  но  земля,  на  которой  живут,  считается  привилегированной,  какой-никакой  статус  всё  же  остаётся.

      По  ревизии  1811 г.  сказка  пишется  на  Ивана  Зеновьевича  Стрельца,  ему  51  год,  теперь  он  в  роду  старший.   Кроме  его  семьи   при  нём  младший  брат  Василий  42-х  лет  с  семейством  и  племянники  от  умершего  брата  Акима:  Михайло  32-х  лет,   Ефим  25  лет,  Ефрем  24  лет  и  Никифор  23-х  лет  (мой  предок),   уже  все  взрослые семейные мужики.  Практически  6  семей,  где  13  человек  только  «мужеска»  пола,   живут  одним  двором  в  этом  клане.

     В  1812 г.  глава  клана  Иван  Зеновьевич  умирает,  а  все  семьи    разделяются  по  разным  дворам.   По  ревизии  1816 г.  ещё  недавно  единый  род  разъехался  на  5  разных  дворов.   Только  два  брата  Ефрем  и  Никифор  (мой предок)  обустроились  одним  двором,  чтобы  вместе  жить  и  вести  хозяйство.   Но  Ефрем  взят  в  рекруты  в  1813  г.,  аж  в  26  лет  забрили  мужика,  осталась  жена,  а  детей  нет.   Скорее  всего  именно  поэтому,  когда  выпал  жребий  на  семью  Стрельцов  поставлять  кого-то  в  солдаты,  отправился  Ефрем,  как  единственный  бездетный  среди  братьев.    Казалось  бы  Никифору  и  остаться  хозяином  двора,  но  они  вместе  с  Михайлом  уже  затеяли  переселяться.

     Пытаюсь  представить  эту  картину,  когда  огромной  протяжённостью  обоз  готовится  тронуться  в  путь.   Наверно,  вся  слобода  вышла  провожать  отъезжающих.   Вряд  ли  нашлась    семья  в  Деркачах,  у  которой  не  уезжал  бы  кто-то  из  родичей,  близких,  друзей,  соседей.   Прощание  было  бурным  и  слёзным,  разрывались  семейные  узы.   У  Михайлы  и  Никифора  оставались  родной  брат  Ефим, сёстры, племянники,  двоюродники,  дядя  Василий  Зеновьевич,  да  и  более  дальняя  родня.   Были  в  обозе  и  другие  мои  предки — Свириды.   И  другие,  чьи  фамилии  я  пока  не  вычислила.   Обоз  тронулся  и  медленно  пополз,    кто-то  долго  ещё  шёл  рядом  со  своими   родичами,  не  в  силах  распроститься.    А  оставшиеся   долго  ещё   смотрели   вслед   удаляющемуся   обозу.

       В  Нижнем  хуторе  Михайло  и  Никифор  поселились  одним  двором,  Михайло,  понятно,  за  старшего.   Они  здесь,  как  два  перста,  оторванные  от  своих  корней,  семьи,  родичей.   Им  заново  врастать  в  землю,  пускать  новые  корни,  создавать  новый  клан,  им  держаться  друг  за  друга.   Но  всё  же  рядом  с  ними  соотечественники,  друзья,  может  не  очень  близкая,  но  родня.   Да  и  ехали  не  на  пустое  место,  к  каким-то  родичам,  от  которых  рассчитывали   на   помощь.

     Жители  Владимировки  только  в  1808  году  освобождались  от  несения  всех   повинностей,  но  обязаны  были  возить  соль  с  озера.    Так  что  Михайло  и  Никифор   изначально  готовились  стать  государственными  солевозникоми   с  фиксированной  оплатой,  но  в  этом  случае  они  освобождались  и  от  рекрутчины,  и  от  налогов,  и  обеспечивались   необходимым   количеством  земли. 
 
        В  ревизии  1835 г.  не  шибко  грамотный  писарь  записывает  братьев  Стрельцов  Стрильцами,  через  «и».   Живут  ещё  одним  двором,  но  Михаил  уже  умер  в  1832 г.,  у  него  выросли  и  женились  сыновья.   У  Никифора  старшие  дочки  Пелагея  и  Катерина   вышли замуж,  родились  ещё  дочки:  Хавронья  8 лет   и   Аксинья   6 лет,   подрастает  Павел.
        Мой  прапрадед  Павел  Никифорович  ещё  носил  фамилию  Стрелец, а  кардинальная  замена  фамилии   произошла,  скорее  всего,  в  1860-х  годах,  т.  к.  c  начала  1870-х  предки  уже  пишутся   Стрельцовы.   С  чем  это  было  связано,  пока  не  знаю.

      Но  и  родственники  рассказывали,  что  изначально  предки  были  Стрельцы,  на  Стрельцовых  их  переделали  позднее.   И  когда  ездила  в  Успенку  в  1991  году,  в  семье  Клочковых,  рассказывая  мне  о  предках,   их   продолжали   называть   в  селе   Стрельцами.    Не  устаю  поражаться  крепости  и  инертности  человеческой  памяти.    В  метрической  книге  об  умерших  за  1907  год  Павел  Никифорович   записан  под  фамилией  Стрельцов.   Словом,  родился  Павел – Стрельцом,  а  умер – Стрельцовым.   Женат  был  Павел  на  Пелагее  Евдокимовне   (вот  бы  фамилию  ещё  узнать),  которая  была  года  на  3-4  его  моложе,  т.  е.   около  1823- 1824  года  рождения.   Значит,  пожениться  они  могли  где-то  в  1840  году,  а  в  1844  году  у  них  родился  сын  Иван,  мой  прадед.    Но ещё  раньше  родилась  дочь  Ульяна  в  1837  году.   Либо  ошибка  закралась,  либо  подозрительно  рано  женились  Павел  с  Пелагеей,  но  вряд  ли  Пелагею в  13  лет  замуж  выдали,  чтобы  она  в  14  лет  уже  родила.  Так  что,  Иван  Павлович  тоже  появился  на  свет  малороссом  с  фамилией  Стрелец,  а  в  процессе  жизни  трансформировался  в  Стрельцова.   Изначально  малороссиян  так  и  обозначали  этим  словом,  со  временем  такое  уточнение  исчезло.   Во  всевозможных    метриках   не  писали,  какой  национальности  человек,  а  писали,  какого  он  вероисповедания.   Все  мои  предки  писались,  соответственно,  православного  вероисповедания.

    После  Ивана  родился  Пётр  в 1847 г.,  затем  Андрей  в 1849 г.,  следом  Влас  в 1853 г.,  Алексей  в 1855 г.,  Настасья  а 1857 г.
 В  1867 году 23-летний  сын  Иван  (мой  прадед)  вытянул  жребий,
по  которому  ему  предстояло  быть  забритым  в  рекруты.   Это 
событие  позволило  побольше  узнать  о  семье.   Архив  рекрутского 
присутствия   даёт   не   только   дополнительную   информацию  о 
рекруте  (описание  внешности,  наличие  грамотности),  но  и  подробно  живописует  накалённую  обстановку,  сопровождавшую  очередной  рекрутский  набор.

 Состоятельные  люди  покупали  рекрутскую  квитанцию,  законным  способом  освобождая  своего  отпрыска  от  рекрутчины.
     Квитанция  стоила  больше 400 рублей, деньги  по  тем  временам,  огромные.   Кто  не  мог  набрать  такой  суммы,  искали  охотника,  и  вознаграждение  растягивалось  на  все   годы  солдатчины.
     Подробно   оговаривалось,   сколько   муки   ежегодно   будут
 выдавать  семейству  рекрута,  какую  одежду  пошивать,   кому   и
сколько  долгов  выплачивать  и  т. д.
      Охотник  шёл  в  солдаты  за  кого-то  другого  не  потому,  что  ему
охота,  а  для  того,  чтобы  вытащить  из  бедности  свою  семью.
Тем   более,   что   и  он   мог   загреметь   на   следующий    год   по 
жеребьёвке,  а  так  он  продаёт  себя  за дорого.   Тут  уж  характеры  проявлялись  по  полной  шкале.  Кто  запрашивает  обновить себе  избу,  кто  нарядить  себя  в  плисовые  штаны  да  атласную  рубаху,  кто  пошить  жене  тулуп,   черевики  и  сарафаны,  а  кто  наказывает
передать  часть  денег  на  украшение  церкви.

    Иван  Павлов  Стрелец  23-х  лет  отроду,  женат  на  Евдокии  Петровне
  Свиридовой,  имеет  сына  Василия  2-х  лет.   Рост  2  аршина
5  и 1\8 вершков (165 см),  читать,  писать  не  умеет,   ремесла  не
знает,   признан   годным.   
    Видимо   уже  тогда,   пытаясь   уберечь  сына  от  рекрутчины,  отец  семейства  Павел  Никифорович  озаботился  покупкой  рекрутской  квитанции.   Это  показатель  зажиточности  семьи,  раз  семья  могла  себе  позволить  такую  роскошь.   Но при  более  детальном  обследовании  у  Ивана  обнаружилось  какое-то  ревматическое  заболевание  на  коленях  обеих  ног,   он   представил  контрквитанцию  и  забрит  не  был.   Купленная же
квитанция  осталась  дожидаться  своего  часа.      

   Через  4 года  в 1871 г.  брат  Ивана  Андрей  тоже  вытянул  жребий
на  предстоящую  рекрутчину  и  был  признан  годным.   Отец  снова
бросился  хлопотать  и  выкупать  от  солдатчины  очередного  сына.
Что-то   не   срослось,   возможно,    денег   не   хватило,   но   на  своё 
прошение  Павел  Никифорович  получил  ответ  такого  содержания:
« … в  том,   что   по   случаю   неудовлетворения   его   заявления   о 
замене  члена  его  семейства  денежным  взносом  за  недостатком 
выкупных   квитанций  при   разверстке   таковых  28   числа   сего
Генваря  (января)  дозволяется  ему  Стрельцову  согласно  43  ст.
положения  18 июня  1868 г.  совершить  замену  во  всякое  время
частным  наймом  охотника.  1871 г.  января  28 дня.» 
     Не прошло  и  2-х  недель,  как  Андрей  оказался  забрит,  о  чём  формулярный  список  рекрут  свидетельствует:  «Андрей  Павлов  Стрельцов  22   года,  рост  2 арш.  7 и 7\8 верш. (177 см),  брови  и  волосы  русые,  глаза  серые,  нос,  рот,  подбородок  обыкновенные,  лицо  чистое, особых  примет  нет.   Вероисповедания  православного.   Женат  на  Авдотье  Васильевой.   Грамоты  и  мастерства  не  знает.   Принят  6  февраля.»
 
 Я  вижу  рослого  симпатичного  парня,  крепкого,  здорового,  без  всяких  изъянов  и  отметин.   Но  отец  не  отчаивается,  продолжает  биться  за  сына,  хотя  только  в  июне  подаёт  в  рекрутское  присутствие  очередное  прошение.

    « Желая   заплатить   за  сына   своего   Андрея,   поступившего   в 
военную  службу  в  наборе  настоящего  года  выкупную  квитанцию,   представляю  при  сем  рекрутскую  выкупную  квитанцию  1867 г.  за  №1  и  свидетельство  Царёвскогого  Уездного  Рекрутского  Присутствия  1871 г.  за  №84,  имею  честь  покорнейше  просить  Рекрутское  Присутствие  отдать  распоряжение  о  возвращении  сына  своего  Андрея  в  первобытное  состояние.   Июня  20  дня  1871 г. 
К сему прошению  государственный  крестьянин  Павел  Стрельцов,
а  вместо  него  неграмотного  по  его  личной  просьбе  дворянин 
Тимофей  Демьянов  руку  приложил.» 
 
      У   меня     ощущение,   что   из-за   чрезмерной    дороговизны 
квитанция  покупалась  не  единым  разом,  а  происходила  постепенная  выплата,  пока  не  набиралась  нужная  сумма.  Наконец  набралась.

     «По  объявлению  крестьянина  слободы  Владимировка  Павла 
Никифорова     Стрельцова    принята    зачётная      рекрутская   
квитанция,  выданная  из  …  отделения  рекрутского  присутствия  18   января   1867 г.,    22  июня  зачтена  за  сына  Стрельцова  Андрея,   принятого  по  набору  1871 г.»    Павел  отбил  ещё  одного  сына.
     Из  документов  видно,  как  постепенно,  как  бы  невзначай  фамилия  Стрелец  переходит  в  Стрельцова.    Один  писарь   написал Стрилец,  другой — Стрелец,  третий — Стрельцов,  пока   окончательно  не  закрепился  вариант  Стрельцов.   Получается,  что  мой  прадед  Иван  Павлович  вступил  в  брак  около  1864 г.   будучи
Стрельцом.    А  9  октября  1879 г.  у  крестьянина  Нижнего  хутора
Ивана  Павловича  Стрельцова   и   его  законной   жены    Евдокии
Петровны   ( оба   православного   вероисповедания )    родился 
долгожданный  сын  Яков,   носитель   уже  изменённой  фамилии.


   Моим  прадедам  Ивану  с  Евдокией  как-то  не  повезло  с  детьми.
Я  не  знаю,  сколько  раз  рожала  Евдокия,  но  даже  того,  что  я 
нашла,  вполне  достаточно,  чтобы  оценить  весь  трагизм  потерь.
Первенец   Василий,   видимо,  умер  в  младенчестве.    За   год  до 
рождения  Якова  умерла  от  кори  двухлетняя  дочка  Женя.   Ещё 
двумя  годами  раньше  в  1876 г.  умер  от  скарлатины  сын  Коля
двух  с  половиной  лет.   Через  2,5  года  после  рождения  Якова  27
мая  1882 г.  в  семье  появились  девочки-двойняшки  Агриппина  и
Феврония.     Агриппина   прожила    всего  8  месяцев,    Феврония 
умерла  6 лет  отроду  от простуды.   Но  подрастала  и  упорно держалась   старшая  дочь  Параскева  около  1870 г.  рождения.   В  пятилетнем   промежутке  между  рождением  Василия  и  Параскевы  мог  быть   ещё  ребёнок,   тоже  умерший.
      И  так  получилось,   что   из  всех  детей  выжили  только  двое:  сестрица  Параша  и  братец  Яшуня.
      Но  ребёнок  ребёнку  рознь.   Дочь  изначально  -  ломоть  отрезанный,  а  сын — наследник,  который  будет  укреплять,  умножать  и  продолжать  род,  утешать  старость  родителей.   Поэтому  и  отношение  к  детям  было  разное,  над  сыном  тряслись  особенно.

     Яша,  Яшуня - ненаглядный,  свет  в  окошке,  радость  и  отрада.
Как    настрадалась   Евдокия,    рожая   и  относя  на  погост   своих 
младенцев,   сколько  молитв  вознесла,  сколько   слёз  вылила.     Но   хоть  единого  наследника  Бог  родителям  всё  же  послал  и  сохранил. 
И  ласковое  имя  Яшуня  надолго  пережило  своего  владельца.

      Уже  в  1991 году,  когда  я  с  Леонардом  ездила  в  Успенку  для
составления  родословной,  имя  Яшуня  ещё  помнилось.   И  о доме,
который   строил    Яков,    будучи    отцом    большого    семейства, 
говорили: « Это  Яшунин  дом».  Люди  называют  человека  так,  как  зовут его  родители.   А  в деревне,  где  существуют  ещё  и  прозвища,  трепетное,  нежное,  умильное  «Яшуня»  пошло  по  селу  и  отпечаталось  в  сознании  людей  так  крепко,  что  даже  спустя  100  лет,   когда  уже  и  дети  Якова  покинули  сей  бренный  мир,  имя  Яшуня    продолжало  витать  в  воздухе.

     Параскева  с 12 лет  ежегодно  принимала  участие  в  крещении 
своих   двоюродников,   становясь   им   крёстной  матерью.     Мне 
видится  шустрая,  хозяйственная,  заботливая,   ласковая   девочка, 
любовно   нянчившая   своих   братьев   и  сестёр  и  горько  оплакивающая  их  потерю.   Параскева  прожила  недолгую  жизнь,  она  вышла  замуж  за  Георгия  Мершиева,  успела  родить  4-х  детей,  дождалась  Яшуниной  свадьбы  и  умерла  30  лет  отроду  от  чахотки.
   Но,  наверно,  и  с  того  света  продолжала  охранять  своих  оставленных  малолетних  детей:  Маланью,  Рому,  Машу  и  Ваню;  потому   как,  вопреки  высокой  детской  смертности,  все  дети  выжили,  выросли  и  продолжили  род.   Обе  девочки  в  замужестве  стали  Скляровыми.   Так  что  у  Ивана  и  Евдокии  одновременно  с  внуками  Стрельцовыми  рождались  правнуки  Мершиевы  и  Скляровы.
 
  Два  брата  моего  прадеда  Ивана  Павловича  Стрельцова   Андрей  и  Алексей  как-то  рано  умерли  один  за  другим:  Андрей  в  1893  году  43-х  лет  от  воспаления  лёгких,   Алексей  в  1894  году  40  лет  от  роду  от  чахотки.   Оставшиеся  три  брата  Иван,  Петро  и  Влас  (или  Улас)  держались  кланом,  жили  рядом,  и  сады  их   были  рядом,  большие  яблоневые  сады  на  берегу  Ахтубы.   Когда   в  1958  году  мы  с  родителями  посещали  Успенку,  то  проходили  через  эти  сады,  когда  шли  купаться  на  Ахтубу.   Яблоки  катились  в  реку  по  крутому  берегу,  как  мне  помнится,  но  угоститься  яблоком  из  сада  было  трудно:  сад  охраняла  очень  злая  и  вредная  бабка,  которая  не  позволяла  брать  яблоки,  берите,  что  на  берегу  валяется.   Я  эту  грымзу  запомнила.   А  вот  когда  на  пост  заступал  дедок,  он  был  добрый,  всегда  улыбался  и  угощал  меня  яблоком  с  дерева.   Местные  жители,  конечно,  знали,  что  эти  сады  принадлежали  когда-то  семейству  моей  мамы.   Но ,  старая  ведьма  проявляла,  то  ли  патологическую  жадность   то  ли  патологическую  злобу,  то  ли  патологическую  ненависть  в  виде  такого  рода  мести.    Но  вернёмся  к  садам.   Мой  прадед  со  своими  братьями,  похоже,  не  бедствовал,  имел  приличный  зажиток.   Иван,  как  и  его  братья,  ещё  мог  попадать  в  артели,  направляемые  на  перевозку  соли,  ещё  мог  продолжать  дело  своих  дедов  и  прадедов.   В  1882  году,  когда  была  построена  железная  дорога,  соединившая  Баскунчак  с  Владимировкой,  чумацкий  промысел,  которым  из  поколения  в  поколение  занимались  мои  предки,  потерял  свою  актуальность  и  закончил  своё  существование  как  таковой.   Якову  быть  солевозником  уже  не  довелось.
 
    Внешне  Иван  был  небольшого  росточка,  а  жена  Евдокия  высокая.   Яшуня  рос  мощным,  крепким,  рослым,  и  при  всём  нежном  и  трепетном  воспитании,  очень  работящим,  если  не  сказать  трудоголиком,  очень  набожным  и,  что  называется,  без  вредных  привычек.   Он  не  пил,  не  курил,  не  ругался,  усердно  посещал  церковь  и  усердно  работал,  увеличивая  родительское  благосостояние.   Рядом  жили  дядья  и  двоюродники,  целый  клан  Стрельцов.  Пришло  время  Якову  жениться.   Родители  сами  выбирали  жену  сыну   и  выбрали  Настасью  Мурмилову  из  соседнего  хутора  Бутырок;  невысокая  росточком,  красивая,  из  многодетного  семейства.   Родители  Насти  Григорий  Иванович  и  Евгения  Филипповна  ходили  в  Успенку  в  церковь,  Евгения  и  говеть  ходила.
В  церкви  могли  и  присмотреть  себе  невестку  Иван  и  Евдокия  Стрельцовы.   Возможно,  сыграло  роль  и  то,  что  семья  плодовитая:  у  Настасьи  было  ещё  15  братьев  и  сестёр,  сама  она  была  предстаршая.   От  будущей  невестки  тоже  хотелось  плодовитости,  и  невестка  в  этом  не  подкачала.   Конечно,  Яков  и  Настасья  могли  быть  знакомыми  ещё  с  детства,  они  могли  пересекаться  в  церковно-приходской  школе,  а  уж  в  юности  парни  и  девчата  двух  соседних   деревень,  да  ещё  и  приписанные   к  одной  церкви,  наверняка  были  знакомы.   Но  возникал  ли  у  них  хоть  какой-то  интерес  друг  к  другу,  симпатия,  или  их  глаза  были  направлены  совсем  в  разные  стороны?   Этого  уже  не  спросишь  и  не  узнаешь.

    Зимой  1899  года,  когда  отгуляли  рождественские  и  крещенские  праздники,  состоялось  венчание  Якова  и  Настасьи,  о  чём  в  церковной  метрической  книге  была  сделана  запись.

                20  января  1899  года  сочетались  браком
                крестьянин  Нижнего  хутора 
                Яковъ   Ивановъ   Стрельцовъ
                православного  вероисповедания
                первым  браком  возраст  19  лет   и
                крестьянка  хутора  Бутырокъ 
                Анастасия  Григорьева  Мурмилова
                православного  вероисповедания 
                первым  браком  возраст  17  лет
                Священник  Михаил  Матвеев

Поручителями  (свидетелями,  как  бы  сказали  теперь)  были  дядья  Якова  Влас  и  Петро,  двоюродник  Михаил,  сын  ещё  одного  дядьки  Алексея,  и  зять  Егор  Мершиев.   Видимо,  они  же  были  и  сватами.  Остаётся  только  рисовать  в  своём  воображении  картину,  как  Стрельцовы  ездили  сватать  Настасью,  как  в  зимний  день  неслись  по  селу  разукрашенные  кони,  везя  жениха  и  невесту  в  церковь,  как  гуляли  свадьбу,  как  принимали  Иван  и  Евдокия  в  своём  доме  сноху,  молодую  17-летнюю  хозяйку.
А  уж  как  надеялись  на  рождение  внуков,  на  продолжение  и  усиление  своего  рода,  нетрудно  догадаться.   И  какой  ужас  они  могли  испытать,  когда  долгожданный  внук,   первенец  Ваня  умер  в  младенчестве.    Но  Настасья  «взяла  себя  в  руки»  и  начала  рожать  одного  за  другим  здоровых,   жизнеспособных   детей.
      
    В  1902  году  родился  Владимир,  в  1904  г. – Фёдор,  в  1907  г. -  Елена  (которую  по  жизни  называли  Ольгой  почему-то),  в  1909 г.- Мария.   Все  жили  в  одном  доме:  Иван  с  Евдокией,  Яков  с  Анастасией  и  ворох  детворы – Володя,  Федя,  Оля,  Маня,  а  на  подходе  был  очередной  ребёнок.   Видимо,  стало  тесно,  и  в  1912  году  решили  строить  новый  дом.
 
    Яков  для  такого  дела  продал  корову  за  17  рублей  и  двух  быков  за  35  рублей.   На  базаре  он  познакомился  с  пермяками,  которые  продавали  яблоки.   Вот  уж  это  странно,  с  северной  Перми  в  южную  Астрахань  везти  яблоки  на  продажу.   Но,  то  ли  в  астраханских  степях  садов  яблоневых  не  хватало,  то  ли  это  были  не  яблоки.   Так  или  иначе,  Яков  очень  основательно  подошёл  к  вопросу  о  постройке  дома,  договорился  с  пермяками  и  отправился  в  Пермь  за  лесом,  откуда  его  и  пригнал.   Сразу  встаёт  вопрос,  а  где  вообще  жители  окрестностей  брали  лес  для  постройки  домов,  ведь  кругом  степь,  камыш  да  верблюжья  колючка?   В  любом  случае,  откуда-то   его  надо  везти.   Но  гнать  лес  аж  из  Перми – это  достойно  особого  уважения.   Стали  строить  новый  дом.   Были  наняты  12  плотников.   Настасья  только  горшки  успевала  подавать,  чтобы  их  кормить.    И  в  это  лето,  в  июле  1912  года  родилась  Нюра.   В  дом   зашла  некая  странница-сербиянка.   У  меня  такое  ощущение,  что  сербиянки  там  ходили  по  домам,  как  цыганки  во  времена  моего  детства.   Они  побирались,  а  заодно  и  пророчествовали.   Так  вот  Настасья  этой  сербиянке  и  посетовала: «Вот  дочь  родилась…   Мне  12  плотников  кормить,  а  она  кричит  и  кричит».   А  сербиянка  говорит: «Родила,  так  нянчи.   Она  долговечная  у  тебя  будет,  Нюрашка – Мурашка – Анна  звать  её».

    Анна  (тётя  Нюра),  действительно,  пережила  всех  своих  братьев  и  сестёр,  прожила  больше  80  лет.   И  она  мне  многое  рассказала,  когда  я  начинала  свои  генеалогические  изыскания,  когда,  взяв  под  мышку  7-летнего  Леонарда,  я  отправилась  в  экспедицию  на  родину  предков  для  составления  генеалогического  древа.

    Дом  был  угловой.   Окна  одной  стены  выходили  на  улицу,  окна  другой – как  будто  внутрь  ещё  одного  помещения;  была  какая-то  двойная  стена,  что-то  типа  веранды,  выходящей  во  двор.   Во  дворе  бассейн  для  хранения  воды.   В  подвале  дома  были  две  зацементированные  ямы,  в  которых  солили  рыбу.   Настасья  все  руки  до  крови  стёрла,  пока  их  цементом  замазывала.   Подворье  было  обширное,  со  всевозможными  хозяйственными  постройками,  с  летней  кухней,  дом  большой,  хозяйство  крепкое.

    Когда  в  1991  году  мы  посещали  Успенку,  дом  был  перенесён  с  горы  в  низину  и  преобразован  в  магазин.   Я  попросилась  и  зашла  в  служебное  помещение;  постояла  в  доме,  где  родилась  моя  мама,  где  жили  мои  деды  и  прадеды.   На  горе,  на  том  месте,  где  дом  стоял  изначально,  вся  земля  была  перерыта.   Я  спросила  тётю  Любу,  что  это  означает.   Она  ответила,  что  до  сих  пор  там  пытаются  найти  клад,  зная,  что  здесь  жили  богатые  люди.
    Вообще  село  производило  впечатление  довольно  зажиточного.   В  нём  были  настолько  богатые крестьяне,  которые  имели  ветряные  мельницы  и  маслобойни;  была  в  селе  кузница  и  литейный  цех  под  руководством  Гундарева.   Выпускались  даже  элементы  плугов  с  клеймом  «Нижний  хутор.  Гундарев».   Имелась  целая  улица  амбаров,  где  хранили  хлеб  наиболее  зажиточные  крестьяне.  Жить  бы  да  процветать  селу,  кабы  не  война.


   
    20  июля  1914  года  был  опубликован  Манифест  Николая 2  о  вступлении  России  в  войну.   В  1914 г.  было  проведено  4  набора  по  мобилизации,  в  1915  г. -  6  наборов,  в  1916 г.  -  6  наборов,  в  1917 г. -  2  мобилизации.   По  началу,  дух  патриотизма  зашкаливал,  женщины  переодевались  мужчинами  и  шли  на  фронт.   По  всей  стране  создавались  государственные  ополчения.   Мужское  население,  не  служившее  в  армии,  но  способное  носить  оружие,  входило  в  состав  гос. ополчения  двух  разрядов,  в  котором  состояло  до  43-летнего  возраста.   В  Астраханском  крае  было  призвано  8 788  ратников  первого  разряда  и  1 343  ратника  второго  разряда,  среди  которых  оказался  и  Яков.   Ратники  второго  разряда  в  случае  войны  освобождались  от  участия  в  боевых  действиях.   Первым  днём  призыва  ратников  второго  разряда  в  Астрахани  было  объявлено  5  сентября  1915  года.   Всего  было  сформировано  пять   дружин  ополчения,  носивших  название  «Астраханские»:   186-я,  228-я,  570-я,  572-я   и  718-я   пешие   дружины.   В  какую  из  них  попал  Яков,  не  знаю,  и  по  какому  разряду  он  проходил,  пока  не  выяснила.   186-й  дружине  довелось  принимать  участие  в  тяжёлых   боях   кампании  1915  года,  тем  она  и  прославилась,  остальные,  видимо,  в  боях  участия  не  принимали.   Мама  рассказывала,  что  её  отец  служил  в  Астраханском  кремле,  но  не  говорила,  что  он  воевал.   Видимо,  Яков  избежал  военных  действий,  но  шинель  надеть  ему  пришлось  и  службу  нести  тоже.   А  т.  Нюра  говорила,  что  вернулся  он  после  семи  лет  службы  с  большой  лысиной  и  чёрными  кудрями  на  затылке,  да  ещё  с  чёрной  бородой  и  был  похож  на  цыгана.
    7  лет -  как-то  неправдоподобно  многовато,  наверно,  всё  же  поменьше.   Как  жила  семья  без  кормильца  трудно  сказать,  таким  семьям  в  принципе  выплачивались  пособия,  но  в  списках  на  выплату  пособия  Якова  я  пока  не  нашла.   Настасья,  как  и  другие  жёны,  могла  посещать  мужа  на  службе.   На  фото  Настасья  с  Яковом,   рядом  ещё  пара   жена  с  мужем  и  солдатик.   Возможно,  это  двоюродники  Якова  или  односельчане,  с  которыми  вместе  оказались  на  службе  в  ополчении. 
    В  любом  случае,  служба  семейным,  супружеским  делам  не  помеха.   После  Нюры  родился  Петя,  но  умер  в  младенчестве,  а  6  ноября  1918  года  родилась  моя  матушка,  Катя,  Катушка,  как  звал  Яков  свою  дочку.   
    В  1926  году  родился  Ваня,  последний,  поскрёбыш  уже  у  немолодых  родителей.   И  проживёт  Ваня  недолгую  жизнь.  В  январе  1943  г.  его, совсем  мальчишкой,  успеют  призвать  на  фронт,   в   июне 1944 г.   Ваня  будет  ранен  и  уже  в  госпитале  умрёт  от  ран.
 
    Яков  был  строгий  хозяин,  Настасья  же  мягкая,  мужа  побаивалась,  не  перечила,  слова  лишнего  ему  не  говорила,  всё  делала  так,  как  муж  скажет.   А  Яков  и  сам  работал,  и  детей  заставлял,  не  жалел,  рано  поднимал.   Хозяйство  у  Стрельцовых  было  более  чем  крепкое.   Бывало,  что  до  13-и  коров  доили,  а  овец  и  баранов  до  сотни  доходило.   Сохранилось  семейное  предание,  что  пахали  землю  на  верблюдах,  пашут,  пашут  и  говорят  меж  собой: «Вот  ещё  один  круг  сделаем,  и  на  сегодня  хватит».   Верблюд,  пройдя  этот  круг,  остановится,  как  вкопанный  на  том  месте,  где  были  сказаны  эти  слова,  и  больше  не  двинется,  будто  считать  умел.
 
     У  Якова  помимо  крестьянской  хватки  явно  прослеживалась  коммерческая  жилка.   Кроме  обильной  скотины  и  хлебных  посевов  солили  рыбу  (2  зацементированные  ямы  в  подвале),  возили  в  Астрахань  продавать,  а  из  Астрахани  везли  материю,  дома  её  аршинами  делили.    Привозили   также   чилим   (водный  орех).  Но, прежде  чем рыбу солить, её надо наловить.  Ловлей занимались  чуть ли  не  в промышленных  масштабах, даже брали  в  аренду  участок  реки  для  ловли.  Придёт  время, и  лишённый  избирательных  прав Яков будет  писать и  доказывать,  что он  не  эксплуататор,  что  никогда  не арендовал  на  своё  имя  участок  реки  или  тоню,  как  это  называлось,  что у  него  был  только  небольшой  пай  в  артели.
     Весной  перед  пахотой  Яков  покупал  быков,  а после  пахоты  и  посева гнал  их  на  ярмарку  и продавал,  да  ещё  прикупал  у  односельчан  и  гнал вместе  со своими, видимо,  имел  с  этого  выгоду.  Впоследствии, обвинённый в барышничестве  он  будет  объяснять  этот  процесс  обычной  крестьянской практикой,  чтобы  быков  не  держать  и  не  кормить  целый  год.  Гнал он  их, похоже, далеко,  на какую-то  Рынскую  ярмарку  в г. Рыны,  но  я  такого  города  не  смогла  отыскать.

       По  воспоминаниям  старшей  снохи  Калерии,  Яков  был  прижимист  до  скупости:  перед  праздником  товар  не  покупал – дорого,  а  только  после  праздников,  когда  цена  спадала.   Сам  одевался  хорошо,  а  старший  сын  Владимир,  уже  на  возрасте,  одевался,  как  бедняк.   Тётушка  Анна  Яковлевна  (т.  Нюра)  вспоминала,  что  отец  никогда  никого  не  ругал,  вообще  не  ругался.   Не  хочет  Нюра  в  школу  идти,  спрячется  под  кровать,  а   Яков  ищет  дочку:  « Где  Нюра?»   Найдёт,  возьмёт  кочергу,  за  шею  зацепит  и  вытащит  из-под  кровати.    «Ах,  лукавничаешь  девка,   не  хочешь  учиться», - и пойдёт.   Накажет  детям  что-то  по  хозяйству  делать,  а  дети  пойдут  с  горки  кататься,  он  только  скажет: «А,  что  вы  не  сделали,  лукавничаете».   Лукавничаете – это  было  самое  сильное  его  ругательство.   Видимо,  к  старшим  сыновьям  Яков  относился  строже,  чем  к  младшим  детям.   Семейство,  понятно,  было  очень  набожным,  Яков  заставлял  всех  детей  ходить  в  церковь.   А  тут  уже  революция  за  спиной,  оголтелый  атеизм  на  подходе.   К  концу  20-х  годов  старший  сын  Владимир  был  уже  партийным  и  чуть  ли  не  председателем  сельсовета.

Подтрунивал  над  отцом,  передразнивал  его:  рот  перекрестит,  чтоб   шайтан  не  залетел.   Зовёт  сестёр  в  клуб  на  спектакль,   а  Яков  говорит: «Не  сбивай  их,  шайтан,  пусть  лучше  в  церковь  идут».   Это  удивительно,  но  театральная  жизнь  в  селе  бурлила  и  процветала,  благодаря  в  том  числе  и  местному  священнику.   В  период  НЭПа  открыли  снова  (закрывшуюся  было  после  революции)  церковь  и  прислали  попа,  человека  образованного  и  своеобразного.   Он  организовал  драмтеатр,  где  ставились  пьесы  «Гроза»,  «Свои  люди,  сочтёмся».   Сами  рисовали  декорации,  да  и  пьесы  сочинять  пытались  сами.   Фамилия  попа  была  Соколов.   Он  организовывал  диспуты  с  комсомольцами,  на  которых  спорили  о  вере,  учил  детей  грамоте.   Для  меня  осталось  непонятным,  спектакли  ставились  совместно  с  комсомольцами,  или  была  своего  рода  конкуренция  между  «поповским»  и  «комсомольским»  драмкружками.
      Как-то  дочь  Ольга  в  подвал  полезла,  а  там  золото  рассыпанное  лежит,  надо  полагать,  это  были  золотые  червонцы,  которые  предпочитали  откладывать,  как  самую  надёжную  валюту.   Она  позвала  Владимира,  говорит,  давай  возьмём.   Владимир  её  порыв  охладил,  не  позволил,  не  надо,  говорит.   На  другой  день  полезла  в  подвал,  золота  нет.   Зачем  Яков  рассыпал  червонцы  в  подвале,  непонятно,  не  на  просушку  же.   Тётя  Оля  всю  жизнь  потом  жалела,  что  золото  не  взяла,  всё  равно  во  время  раскулачивания  оно  пропало.
    Ольгу  выдавали  замуж  за  Александра  Шиянова.   Шияновы  были  ещё  богаче  Стрельцовых.   Если  мои  деды  зерно  веяли  вручную,  то  у  Шияновых  этот  процесс  был  уже  автоматизирован.   Можно  представить,  что  и  свадьба  была  богатая  и  шумная.  Гости  едят,  пьют,  веселятся,  а  непьющий  и  некурящий  Яков  только  поднял  стакан  и  чуть  пригубил  чисто  символически.

    Мало  было  людям  мировой  войны,  мало  революции  и  гражданской  войны,  на  пороге  объявилась  новая  напасть - коллективизация.   Не  нашлось  своего  Шолохова  на  Успенку,  чтобы  описать  все  страсти  этой  самой  коллективизации  и  раскулачивания,  но  судьбы  станиц,  сёл  и  слобод  этого  периода  были  очень  схожи.   В  Успенке  и  раскол  был  среди  односельчан,  и  страсти  кипели,  и кровь  проливалась.

    В  1927  году  самые  бедняцкие  семьи  объединились  в  коммуну,  и  было  тех  семей  двадцать  одна.  Их  никто  не  поддержал,  и  через  два  года  коммуна  развалилась.   А  вот  количество  раскулаченных  семей  оказалось  аж  сорок  восемь,  и  это  показатель.   В  том  же  1927  году  был  убит  секретарь  сельсовета,  комсомольский  вожак,  ярый  борец  против  кулаков  и  активист  драмкружка  Владимир  Бондаренко.   Он  поздно  вернулся  со  спектакля  и  сел  у  окна  работать  над  новой  пьесой.  За  окном  грянул  выстрел.    А  в    1934  году  арестовали  священника  Соколова,  так  радевшего  о  культуре  местного  населения,  тоже  активного  театрала.   В  1929  г. стали  проводить  коллективизацию,  в  1930  г.  прибыли  так  называемые  25-тысячники,  Лосев  и  Началов,  и  принялись  наводить  порядок  в  новоиспечённом  колхозе,  в  котором  порядок  до  их  приезда  ну  никак  не  хотел  наводиться.
   
    Перед  раскулачкой  старший  сын  Владимир  сбежал  с  Калерией,  дочкой  дьяка,  потом  они  поженились.   Как  мог  чувствовать  себя  человек,  будучи  партийным,  которому  волей-неволей  надо  было  заниматься  раскулачиванием,  в  том  числе  и  родного  отца.     К  весне  1930  года  пришли  из  сельсовета,  записали,  сколько  в  доме  скотины,  двух  коров  и  десять  овец  забрали.   Говорят: «Запрягай  лошадь,  складывай  на  телегу  добро  и  вези  в  сельсовет».  Только  что  купили  горку  (кухонный  буфет),  часы.   Погрузили,  отвезли.   Приезжали  неоднократно,  дуло  в  лоб  Якову  наведут: «Скажи,  скажи…»   Приезжают  другие,  опять  дуло  в  лоб: «Скажи,  скажи…»   А  что  «скажи»,  никто  из  перепуганных  детей  не  понимал.
 
      Родителей  у  Якова  к  этому  времени  уже  не  было.  Его  отец  Иван  Павлович   умер  в  1918  году  (по  метрической  книге),  Евдокия тоже  вряд  ли  дожила  до  раскулачки  (мама  её  помнила  согнутой  пополам  в  дугу,  с  клюкой,  очень  старой).   Старшие  дети  жили  отдельно  и  самостоятельно,   оставались 18-летняя   Нюра,  11-летняя  Катя  и  4-летний  Ванюша.   Настасья,  пытаясь  спасти  добро,  горшок  с  золотыми  червонцами  понесла  сестре,  чтобы  та  спрятала.   Уже  в  последствие,  когда  пришла  за  золотом,  та  искала-искала: «Кума,  не  могу  найти,  то  ли  тут  зарыла,  то  ли  там».   Так  золото  из  семьи  ушло  в  другие  руки,  хоть  и  родственные.
    В  конце  концов,  пришли  экспроприаторы  ночью.   Яков  говорит: «Забирайте  всё,  оставьте  меня  на  кухне».   А  они  говорят: «Мы  тебя  отправим,  куда  Макар  телят  не  гонял».   Мужчин  в  селе  забирали  ночью.   Приезжает  какой-то  Митрофан,  говорит: «Настасья  Григорьевна,  собирайтесь,  в  Петропавловку  повезём,  Яков  уже  там».   А  Яков  (ну  умница!)  заблаговременно  в  подошву  валенок  зашил  деньги.   Погрузили  сундук  с  добром,  самовар,  мешок  муки,  посадили  детей  на  телегу  и  повезли  в  Петропавловку  в  клуб.   В  клубе  учинили  обыск.   Всё  обшарили,  а  в  валенках  не  удосужились  поискать.   Самовар  и  сундук  забрали,  оставили  тюфяк  с  постелью,  корыто,  муку.    Спрашивают:  «Отца   хотите   видеть?»    
  -      Хотим.
Привели  Якова,  погрузили  всё  семейство  в  поезд  и  отправили  на  поселение  в  город  Котлас,  село  Устье.

    В  1930-1932  годах  в  Успенке  было  раскулачено  ещё  несколько  семейств  Стрельцовых  и  других  родственников:
Стрельцов  Михаил  Алексеевич  1877  г.  рожд.,   двоюродник  Якова,  Стрельцов   Иван   Власович   1876   г.  рожд.,   двоюродник  Якова,    Стрельцов  Иван  Васильевич  1879  г.  рожд.,  наверно,  тоже  родня,   Мурмилов  Филипп  Григорьевич,  брат  Настасьи  (моей  бабушки).   Реабилитированы  они  были  только  в  1998-1999  годах.

    А  в  1991  году,  когда  я  с  Леонардом  приехала  в  Успенку,  тётя  Люба   Клочкова  на  улице  представляла  меня  встречным  старушкам: «Це  Кати  Стрельцовой  Оля,   а  Кати  немаэ».   (Мамы  к  тому  времени  уже  не  было  в  живых).   Они  останавливались  и  начинали  рассказывать  про   раскулачивание,  как  увозили  людей,  в  том  числе  и  мою  маму  11-летним  ребёнком,  на  поселение,  как  всё  это  было  страшно.   Видно,  для  очень  многих  эти  давние  события  тяжёлой  отметиной  легли  на  всю  их  жизнь,  отпечатались  на  клеточном  уровне. 
     Здесь  были  мои  корни,  древние,  глубинные,  с  которых  изначально,  ещё  до  своего  рождения  я  оказалась  оторванной  и  посаженной  совсем  на  другой  почве.   Но  люди,  часть  этого  огромного  корневища,  делились  со  мной  своей  памятью,  историей,  рассказами.   И  я  ощущала  свою  сопричастность  к  этому  корневищу:  я  не  чужая,  я  своя,  здесь -  моя  генетическая  память.

    На  поселении  семья  Стрельцовых  жила  в  бараке,  работали,  доили  коров.   Посылки,  которые  присылали  поселенцам,  часто  до  адресатов  не  доходили,  их  разбирали.  Не  знаю,  сколько  времени  они  там  жили,  но  постепенно  стали  детей  отправлять  на  родину.  Нюра  с  подругой  в  Астрахань  поехали,  Катю  проводили  вместе  с  Чевеленковыми   из  соседней  Батаевки,  только  Ваня  остался  с  родителями.    Сам  же  Яков  начал  готовить  побег.   Купил  лодку  на    деньги,  что  в  валенках  были  зашиты,  посадил  в  лодку  жену  и  сына,  и  в  весеннее  половодье  по  большой  воде  они  поплыли  на  родину.
   
    Пытаюсь  представить  и  не  могу.   Как?!   Котлас  стоит  на  Северной  Двине,  оттуда  на  Сухону  можно  доплыть  против  течения,  сейчас  по  каналам  можно  выйти  в  Волгу,  но  тогда  и  каналов-то  не  было.   Или  по  другим  притокам  Северной  Двины – Лузе,  Югу – на  Вятку  или  Ветлугу,  где-то  лодку  надо  тащить  волоком,  а  затем  через  Каму  в  Волгу.   Но  где  карты?   Как  сообразить,  куда  плыть?   Этих  деталей  мне  уже  не  узнать.   Но  ведь  ухитрился  Яков  пригнать  лес  из  Перми,  достались  ему  от  предков  и  деловая  хватка,  и  смекалка,  и  неизбывная  тяга  к  свободе.   Теперь  он  увозил  самым  немыслимым  образом  жену  и  маленького  сына,  спасал,  берёг.   Можно  только  догадываться,  как  мотало  их  лодку  на  больших  разливах,  как  мёрзли  они  на  весенней  ледяной  воде,  как  мокли,  как  выходили  на  берег  на  ночёвку,  жгли  костёр,  как  бережно  подъедали  свои  скудные  съестные  припасы,  как  кутали  и  берегли  маленького  Ваню,  чтобы  не  заболел,  и  каким  бесконечным  и  трудным  казался  им  путь  домой.

    Сберёг  и  довёз  Яков  свою  семью  в  целости  и  сохранности,  а  вот  себя  сберечь  не  сумел:  по  дороге  заболел  дизентерией.   Может,  хлебнул  воды  в  горячке  из  реки,  может  ещё  как…    Успели   добраться  до  сына  Фёдора  и  заховались  у  него  на  хуторе.   К  врачам  обращаться  было  опасно – беглый,  Яков  скрывался  по  сараям.  Бился  ли  он  до  последнего  с  болезнью,  надеясь  выжить,  или,  как  его  предки  чумаки,  молча  и  мужественно,  ожидал  своей  участи,  мне  не  ведомо.   Но  болезнь  одолеть  он  не  смог. 
     Я  не  знаю,  как  беглая  семья  планировала  появиться  в  родном  селе  и  объяснить  свой  приезд,  но  даже  смерть  и  похороны  Якова  были  тщательно  скрыты  от  односельчан.
Это  стало  бабушкиной  тайной,  которую  она  не  раскрыла  никому.

     Где  и  как  хоронили  Якова?   Осталось  предание,  что  Настасья  хоронила  мужа  одна  ночью  в  глубокой  тайне.   Но  одна,  понятно,  не  могла.  С  сыном  Фёдором,  с  невесткой  Верой?   Легче  всего  было  выкопать  могилу  на  огороде,  на  своём  же  хуторе  рядом  с  домом.   Но  Клочковы,  семья,  в  которой  потом  жила  бабушка,  рассказывали,  что  она  подозрительно  часто  одна  ходила  на  кладбище.   Значит,  хоронили  на  кладбище,  как  и  положено.   Надо  было  ночью  копать  могилу  и  в  ту  же  ночь  хоронить,  как  говорится  «без  церковного  пенья,  без  ладана…»,  но  так,  чтобы  ни  одна  живая  душа  не  узнала.   Пытаюсь  представить.   Ночью  Фёдор  с  одной  стороны,  Настасья  со  снохой  с  другой,  кое-как  водружают  гроб  на  телегу,  берут  керосиновый  фонарь  и  ведут  лошадь  на  кладбище.   Освещала  ли  луна  путь  этой  скорбной  процессии,  или  только  свет  фонаря  маячил,  разрывая  ночной  мрак?   Фёдор  в  поте  лица  один  роет  могилу  где-то  в  сторонке,  в  укромном  уголке,  ему  освещают  фонарём.   Вряд  ли  Фёдор  мог  вырыть  глубокую  могилу.   Общими  усилиями  опускают  гроб,  засыпают  и  надо  ещё  отнести  куда-то  землю – могила  не  должна  бросаться  в  глаза.   И  Настасья  оставляет  одну  ей  ведомую  отметину,  по  которой  и  годы  спустя,  она  будет  находить  могилу  мужа.   Много  позднее,  когда  бабушка  будет  доживать  свой  век  в  Астрахани  у  дочери,  внук  Слава  Шиянов  будет  просить  её:  «Расскажи,  где  деда  захоронила,  хоть  на  могилу  съездить».    Но  бабушка  сохранит  упорное  молчание  и  тайну  о  месте  захоронения  деда  унесёт  с  собой  в  могилу.   Где  были  дети,  когда  хоронили,  Ваня  и  Рая,  дочь  Фёдора?   Как  он  сохранили  тайну?   Я  не  знаю.

    Настасья  объявилась  в  Успенке  с  легендой,  что  Яков  умер  в  ссылке,  а  её  с  ребёнком,  соответственно,  отпустили.   Эта  легенда  и  осталась.   По  крайней  мере,  объявив  мужа  умершим,  она  могла  заказывать  по  нему  панихиду  и  ставить  поминальные  свечи.     Хоть что-то.    Не  было  дома,  не  было  мужа,  не  было  горшочка  с  золотыми  червонцами,  который  таинственно  растаял  в  руках  родственников,  а  были  дети,  и  надо  было  как-то  жить.   В  это  время  уже  дважды  овдовевший  односельчанин  Василий  Клочков  подыскивал  себе  очередную  жену.   Его  сын  Николай,  взрослый  парень,  отправился  сватать  Настасью  для  своего  отца  и  сосватал.

   Так  моя  бабушка  Настя  оказалась  на  долгие  годы  членом  семьи  Клочковых.   В  эту  семью  я  приезжала  четырёхлетним  ребёнком  с  родителями,  в  эту  семью  я  приехала  спустя  33  года  уже  со  своим  сыном,  к  дяде  Коле  и  тёте  Любе.   Они  мне  и  рассказали  ту  версию,  которую  знало  от  бабушки  всё  село,  её  легенду.   Но  я,  уже  зная  истинное  положение  вещей  от  тёти  Нюры  и  от  Шияновых,  поведала  им  бабушкину  тайну.   Вот  тогда-то  они  и  припомнили,  так  вот  почему  баба  Настя  как-то  слишком  часто  одна  отправлялась  на  кладбище. 
    Будучи  в  Успенке  мы  с  Леонардом  посетили  кладбище,  где  лежали  несколько  поколений  наших  предков.   Я находила  чуть  заметные  холмики  (старые  могилы),  разувалась  и  начинала  босиком  по  ним  топтаться.   Я  не  знаю,  зачем  это  делала,  по  какому-то  наитию,  но  позднее  обнаружила,  что  после  этой  поездки  и,  возможно,  после  топтания  на  могилах  я  получила  очень  сильный  заряд  бодрости,  как  будто  меня  к  аккумулятору  подключили.   Мы  сходили  и  на кладбище  в  Бутырках,  и  там  я   с  очень  большой  долей  вероятности  вычислила  могилы  моих  прадедов  Григория  и  Евгении  Мурмиловых.   Едва  заметный  холмик  был  в  окружении  более  поздних  захоронений  их   детей  и  внуков.   И  на  этом  холмике  я  тоже  потопталась.

   Ещё  в  Успенке  у  меня  произошло  удивительное  событие - видение.   Когда  мы  объявились  в  доме  Клочковых,  я  объяснила,  кто  я  и  зачем  приехала,  и  под  радостное,  «та  яки  ж  гарны  у  нас  гости,  це  ж  Катина  Оля!»,  мы  вошли  во  двор  и  я,  полная  впечатлений,  огляделась,  предо  мной  вдруг  ярко  и  чётко  возникла  картина.      Я  увидела  посреди  двора  большой  стол,  навес  над  столом,  а  за  столом  сидела…  бабушка,  сложив  одна  на  другую  руки  на  столе,  и  внимательно  и  спокойно  смотрела  на  меня. 
    Я  ахнула: «Бабушка!» - и  протянула  к  ней  руки.   Около  стола  была  собачья  будка,  а  рядом  большая,  лохматая,  светлая  собака  с  тёмными  пятнами  и  хвостом  колечком.   Собака  повернула  голову  и  тоже  смотрела  на  меня.   Даже  мухи  обильно  кружили  в  этом  видении,  на  самом  деле  в  этот  период  мух  не  было,  но  был  сильный  гнус.   Я  так  и  заржавела  с  протянутыми  вперёд  руками  и  зачарованно  описывала  то,  что  видела.
   «Правильно, - подтверждала  т.  Люба, - и  стол  здесь  был,  любимое  место  бабы  Насти,  и  будка,  и  собака  такая  была.   Неужели  ты  помнишь?»    «Я  вижу», - сказала  я.   Видение  исчезло.   Я  была  потрясена,  хотя  где-то  втайне  мечтала  о  чём-то   подобном.   Слишком  долго  я  вынашивала  планы  попасть  на  родину  предков  и  собрать  данные  для  родословной.   Слишком  упорно  какая-то  внешняя  сила  тянула  меня  туда,  как  будто  огромная  невидимая  рука  хватала  за  горло  и  волокла  меня,  как  на  аркане.   Даже,  если  бы  я  пыталась  сопротивляться,  я  бы  не  могла,  мощь  руки  была  сильнее.   Но  я  и  не  хотела  сопротивляться,  я  с  удовольствием  поддалась  этой  неведомой  и  невидимой  силе.   Поэтому  что-то  мистическое,  необъяснимое  было  в  этой  поездке  и  привело  к  такому  видению.   Слава  Богу,  что  т.  Люба  и  д.  Коля  отнеслись  спокойно  и  адекватно  к  этой  ситуации:  не  покрутили  у  виска  и  не  испугались  моих   заморочек.

    В  Успенке  мы  навестили  бабушкину  племянницу  Таисию,  и  я  поразилась  её  внешним  сходством  с  моей  бабушкой.   А  в  Бутырках  мы  навестили  Марию  Дрюкову  из  рода  Стрельцовых,  которая  приходилась  троюродной  сестрой  моей  мамы.   Но  ничего  о  прадедах  рассказать  они  мне  не  могли,  а  может  я  не  смогла  более  конкретно  задать  свои  вопросы.

    Не  знаю,  сразу  ли  Настасья  вышла  замуж  за  Василия  Клочкова,  скорее  всего,  мытарилась  по  углам,  по  старшим  детям  какое-то  время.    Мама  рассказывала,  что  жили  они  просто  нищенски,  ей  не  в  чем  было  в  школу  ходить.   Но  за  хорошую  учёбу  её  премировали,  то  ли  отрезом  на  платье,  то  ли  ботинками  новыми,  то  ли  и  тем  и  другим.   В  общем,  помогли  ребёнку  приодеться,  чтобы   не  стыдно  было  в  школе  появляться.   Замечательная  власть.   Сначала  всё  отняла  под  корень,  а  потом  куском  из  этого  отнятого  облагодетельствовала.
 
    Моя  бабушка  Настя  обладала  замечательным  качеством - умением  приспосабливаться  к  ситуации.   Оказавшись  в  новой  семье  со      взрослым  пасынком,  она  смогла  заменить  мать  и  ему  и  его  жене,  которая  тоже  осиротела.   Она  нянчила  их  детей,  умудрялась  никому  не  мешать,  не  быть  в  тягость  и  оставила  по  себе  очень  добрую  и  долгую  память. 
 Даже  дети  тех  детей,  которых  она  вынянчила,  и  которые  её  никогда  в  глаза  не  видели,  вспоминали  её  добрым  словом.

    А  у  мамы  в  рассказах  всё  время  мелькали  названия,  то  Петропавловка,  то  Владимировка,  видно,  кочевала  она  по  братьям  и  сёстрам.   И  как  бы  ни  была  благополучна  и  дружна  семья  Клочковых,  подросшую  Катю  как-то  рано  выдали  замуж,  определили,  как  говорится,  чуть  ли  не  в  17  лет,  за  односельчанина  Михаила  Молчанова.
    Про  этот  брак  я  почти  ничего  не  знаю.   Был  он  ранний,  бездетный.   И  только  вырванные  первые  листы  из  старого  альбома  наводят  на  мысль,  что  здесь  были  фотографии  с  первым  мужем,  которые  мой  отец  (больше  некому)  безжалостно  уничтожил  вместе  с  листами.
    Я  только  знаю,  что  мама  работала  на  плавучем  рыбном  заводе,   на  Каспии,  и  был  случай,  когда  в  шторм  что-то  на  этой  плавбазе  случилось,  чуть  ли  не  тонули.   Приехал  катер  их  спасать.   Когда  одно  судно  поднималось  на  волне,  а  другое  спускалось  с  волны,  и  они  оказывались  на  одном  уровне,  люди  перепрыгивали  по  одному  на  катер.

    В  30-е  годы  молодёжь  ехала  осваивать  Дальний  Восток.  Уехала  старшая  сестра  Мария,  которая  и  проживёт  всю  свою  жизнь  на  Дальнем  Востоке,  вслед  за  ней  поехала  и  мама.   Именно  там,  на  берегу  Тихого  океана  она  и  встретит  свою  судьбу,  бравого  Костю  моряка,  моего  отца.   Так  соединятся  сердца  рыбачки  Кати  и  моряка  Кости. 


 P.S.  Мария  (Нестеренко)  вырастила  одна пятерых детей, её муж погиб  при  защите Сталинграда.   Жила  в  п. Посъет.
Фёдор  погиб во  время  ВОВ,  в  Москве  у  него  остались  сын  и  дочь.
 Владимир  стал  кадровым  военным,  прошёл  и  гражданскую  войну  и  Отечественную.  Окончательно  обосновался  в  г. Бендеры,  где  у  него  осталось  двое  сыновей.
Анна (Воронина)  проживала  в  с. Красный  Яр  Астраханской  обл.,  у  неё  был  один  сын.
Елена (Шиянова)  жила  в  Астрахани,  у  неё  было  6  детей.   Старшая  дочь  умерла  в  голодные  годы,  отдавая  матери  последний  кусок,  чтобы  у  той  хватило  сил  на  пятерых  младших.
Так  мамина  родня  оказалась  разбросанной  по  всей  стране,  от  самых  западных  границ  до  самых  восточных.





                ПРИЛОЖЕНИЕ


   Дело  о  восстановлении  в  избирательных   правах   гр-на  с.  Успенка  Владимировского  р-на  Астраханского  округа     Стрельцова  Якова  Ивановича   в  силу  ст.  69  РОН  РСФСР  как  занимавшегося  скупкой  и  перекупкой  скота.
      Начато  23.03.1927 г.

               
               Успенской   сельской   избирательной   комиссии   от   гр-на         с.  Успенского  Владимировской  вол.  Ленинского  уезда  Сталинградской  губ.      Стрельцова    Якова    Ивановича

                Заявление

    Как  лишённый  права  избирать  и  быть  избранным  прошу  избирком  рассмотреть  моё  настоящее  заявление  и  удовлетворить  мою  просьбу.   Дабы  дать  ответ  на  брошенные  мне  обвинения,  послужившие  причиной  для  лишения  избирательных  прав,  считаю  необходимым  описать  свою  биографию.
  Первое,  в  чём  я  обвиняюсь,  это  торговля  скотом  в  дореволюционное  время  и  эксплоатация  батраков  (батрачество)  в  то  же  дореволюционное  время.   Так  ли  обстоит  дело  просто,  как  обвиняет  меня  в  том  избирком,  я  и  хочу  выяснить.

     Возьму  сначала  обвинение  в  торговле  скотом.   Как  крестьянин,  а  я  от  крестьянского  хозяйства  никогда  не  отрывался,  ежегодно  к  времени  пашни  покупал  быков.   Отпахавшись  же  их  держать  и  пасти  было  негде  и  бессмысленно  и  поэтому,  как  было  принято  в  крестьянстве  вообще,  купленных  к  пашне  быков  я  отправлял  в            Рынскую  ярмарку  и  там  продавал.  Причём  считаю  необходимым  добавить,  что  кроме  своих  быков  зачастую,  чтобы  было  что  гнать  на  такое  расстояние,  как  в  Рыны,  я  к  своим  быкам  добавлял  несколько  пар,  покупая  их  иногда  у  крестьян.   И  это  было  ежегодно  и  только  1  раз  в  год.   Объяснив  суть  дела,  считаю,  что  комиссия  примет  это  во  внимание  и  скажет,  что  это  не  есть  торговля  скотом.

    Дальше  беру  обвинение  в  эксплоатации  батраков  в  дореволюционное  время.   Товарищи  комиссия,  я  этого  совсем  не  понимаю,  в  дореволюционное  время  я  никогда  не  имел  ни  одного  постоянного  рабочего.  Что  же  собственно  избирком  считает  эксплоатацией?   Неужели  же  то,  что когда с/х  машины  ещё  не  получили  широкого  применения,  а  это  было  уже  давно,  приходилось  нанимать  косарей  или  гребцов  согребать  сено.   Мне  кажется,  что  относить  к  эксплоатации  такой  наём  нельзя  и  полагаю,  что  комиссия  также  относить  такой  наём  к  эксплоатации  не  станет.   Необходимо  сказать,  что  и  такой  наём  производился  только  до  тех  пор,  пока  стали  широко  употребляться  с/х  машины,  когда  уже  и  такого  наёма  не  производил,  а  всю  работу  по  хозяйству  выполняли  своими  силами,  своим  семейством.

      Далее  беру  революционный  период  с  самого  1917  года.   В  дни  революционной  борьбы,  как  в  февральскую  так  и  в  октябрьскую,  я  находился  в  армии,  где  вместе  со  всеми  солдатами  принимал  некоторое  участие  и  позднее  демобилизовался.  Далее  идёт  период  военного  коммунизма — гражданская  война.   В  ряды  Красной  Армии  мобилизовали  в  1919 г.,  но  по  возрасту  находился  всё  время  на  трудовом  фронте,  как  то  в  гужтранспорте  и  последнее  время  и  самое  продолжительное  на  рыбном  промысле,  что  знают  все  граждане  с.  Успенского,  а  следовательно  и  члены  комиссии.

      За  время  революционной  борьбы  и  мирного  строительства  несколько  лет  подряд  был  членом  с/совета,  где  работал  так,  как  подсказывала  совесть,  сознавая,  что  сельский  совет  есть  низовой  аппарат  государственного  управления,  а  члены  его  есть  винтики,  при  посредстве  которых  скрепляется  аппарат.   За  то  же  время  ни  разу  не  был  арестован,  а  это  говорит  за  то,  что  никогда  не  противился  советской  власти,  а  только  защищал  и  поддерживал  не  только  на  словах,  но  и  на  деле,  сознавая,  что  советская  власть  есть  власть  труда.

     За  время  существования  советской  власти  занимаюсь  исключительно  сельским  хозяйством  и  рыболовством.   Наёмных  рабочих  постоянных  не  имею,  за  исключением  во  время  отсутствия  сына  в  Красной  Армии,  два  года  подряд  был  нанят  работник  на  рабочую  пору  по  три  месяца  в  сад  и  больше  работников  не  имел.

     Далее  меня  обвиняют  в  аренде  вод  и  эксплоатации  рабочих  в  настоящее  время,  т. е.  в  1926 г.   Товарищи  члены  избиркома,  так  ли  обстоит  дело?   Отвечаю — нет,  и  тысячу  раз  нет.   Никакие  воды  никогда  на  моё  имя  арендованы  не  были.

     Весною  1926 г.  воды  были  арендованы  некоим  гр-ном  с.  Петропавловки  К.  Полянским,  который  меня  и  т. Нагорного  Е. С.  принял  на  маленькие  паи  для  того,  чтобы  мы,  работая  наравне  со  всеми  рабочими,  являлись  хоть  маленькими  хозяевами  и  наблюдали  за  общим  ходом  работ.   Это  была  политика Полянского.   Осенью  того  же  года  дело  обстояло  несколько  иначе.   Тоню  в  госрыбтресте   арендовал  Стрельцов  М.  А.    и затем,  как  не  понравившуюся  ему,  передал  её  нам.

     Сначала  у  нас  была  компания — хозяева  невода  3  человека:  Нагорный  Е. С.,  Крамаренко  И.  и  я  Стрельцов  Я. И.   Взяли  мы  рабочих,  которым  по  договору  из  всего  улова  причиталось  53%,  остальное  с  вычетом  за  воды  15%  на  невод.

      Как  я  уже  указал,  что  тоня  не  важная,  почему  М. А.  Стрельцов  и  передал  её  нам,  рабочие  работать  отказались.   Тогда  мы  положили  цену  неводу  и  набрали  новую  артель,  не  рабочих,  а  равных  с  собой  членов  артели.   Но  в  связи  с  тем,  что  осенняя  путина  не  удачна  и  заработок  слишком  плох,  новые  члены  по  окончании  лова  стали  просить  рассчитать  их  как  рабочих,  давших  60%  всего  залова,  что  нами  и  было  сделано.   И  таким  образом,  на  невод,  вычитав  15%  за  воды  от  25%  всего  залова,  вследствии  чего  невод  далеко  не  отработал  себя. Прочитав  вышеизложенное  у  членов  комиссии  возникнет  вопрос — зачем  же  я  исправлял  невод  и  брал  рабочих?   Можно  подумать,  что     с  целью  наживы  за  счёт  чужого  труда.   Я  постараюсь  выяснить  комиссии  причины,  толкнувшие  меня  на  это  дело.

     У  меня  семейство  в  то  время  состояло  из  12  человек,  из  коих  большая  половина  работников,  т. е.  трудоспособных.   Такому  семейству  нужно  немало  средств  на  существование,  а  средства  можно  добыть  только  трудом.   Так  вот,  желая  найти  работу  своему  семейству,  я  и  был  вынужден  всё  это  делать.

     Товарищи  члены  избиркома,  вы  крестьяне  и  знаете,  какое  бы  не  было  с/хозяйство,   но  при  наличии  большого  количества  почти  не  может  существовать  без  отходных  заработков.    Я  считаюсь  зажиточным  и  моих  членов  семьи,  конечно,  не  возьмут  на  рыбные  промысла,  потому  туда  берут  в  первую  очередь  батраков  и  бедняков.,  да  и  те  не  помещаются.   Следовательно,  нужен  другой  исход,  нужно  искать  другой  работы.

    Теперь  я  полагаю,  комиссии  ясны  причины,  толкающие  меня   якобы  на  эксплоатацию,  но  в  сущности  это  от  эксплоатации  ещё  далеко.   И  поэтому  на  основании  вышеизложенного  я  и  прошу  сельизбирком  восстановить  меня  в  правах  гр-на  СССР.

     Теперь  я  хотел  ещё  сказать  несколько  слов  о  моём  семействе.   Прежде  всего  из  лишённых  избирательных  прав  моих  членов  семьи  в  текущем  году  я  выдал  замуж  дочь  Елену  и  отделил  сына  Фёдора  с  его  женой  Верой,  каковые  были  лишены  избирательных  прав,  как  находящиеся  на  моём  иждивении.   В  данное  время  указанные  выше  от  меня  материально  не  зависят  и  поэтому  просьба  восстановить  их  в  правах,  т. к.  они  ни  арендой  ни  эксплоатацией  не  занимались,  а  также  прошу  восстановить  в  правах  мою  жену  Анастасию  Г.

          К  сему  и  подписуюсь:         Яков  И.  Стрельцов












                Справка.


          Дана  Успенским  сельским  советом  гр-ну  с. Успенки        Владимировского  района  Астраханской  губ.                Стрельцову  Фёдору  Яковлевичу  в  том,  что  он  с  1926  года  был  лишён  избирательного  права,  как  материально  зависящий  от  лица,  подлежащего  лишению.

    В  настоящее  время  находится  на  отделе,  раздельный  акт  №29  от  16  марта  1927  года,  утверждённый  Владимировским  ВИК-ом  24.03 — 27 г.
    Занимается  крестьянством,  имея  на  своём  иждивении  семью:  жену  Веру  Степановну  1905 г.,  дочь  Раису  1926 г.

     В  своём   хозяйстве  имеет:  1  дом,  1  пару   быков,    3  коровы,   3  нетеля,  2  телка  и  10  шт.  овец.   Надел  земли  1,92  десятины  и  1  сад  2  сажени.  Эксплоатации  не  имеет.

     Справка  дана  на  предмет  представления  Владимировскому  РИК-у   при  ходатайствовании  о  восстановлении  в  правах,  что  подписями  и  приложением  печати  удостоверяется.


             Председатель  с/совета     /подпись/
             Секретарь                /подпись/


 
* Сажень — 2 м 16 см          









               
   Губернской  Избирательной  комиссии  при  Сталинградском          Губисполкоме  12.04.1927 г.               
гр-на  с.  Успенского  Владимировской  вол.  Ленинского  уезда  Сталинградской  губ.   Стрельцова  Якова  Ивановича

                Заявление

  В  настоящем  году  Успенская  сельизбирательная  комиссия  лишила  меня  и  мою  семью  права  голоса  по  мотивам  далеко  не  отвечающим  действительности.   На  поданном  мною  в  марте  месяце  с/г  в  сельизбирком  заявлении  председателем  сельсовета  сделана  надпись: « ввиду  ликвидации  сельизбиркома  возвратить  23.03.27 г.  Ганагин»,  и  заявление  это  мне  возвращено  без  всякого  разсмотрения.

    Представляя  указанное  выше  моё  заявление  с  изложением  в  нём  моего  семейного  положения  и  обстоятельств  жизни,  прошу  Губизбирком  разсмотреть  его  по  существу  и  восстановить  как  меня,  так  и  членов  моей  семьи  в  правах  гражданства,  присовокупляю,  что  в  настоящее  время  я  исключительно  проживаю  дома,  занимаясь  сельским  хозяйством.      
Апреля  1927 г.    К  сему  заявлению  Стрельцов

    Мои  товарищи,  которые  были  со  мною  Нагорный  Егор  и  Крамаренко  Иван  они  тоже  были  лишены,  и  им  восстановили  в  уезде,  то  прошу  разобрать.    
   Стрельцов
 







  Выписка  из  протокола  №1  заседания  членов        Владимировского  Райизбиркома  от  26  ноября  1928 г. 

      Слушали:  материал  о  восстановлении  в  избирательных  правах  гр.  с.  Успенка  Стрельцова  Якова  Ивановича,  как  утратившего  им  в  силу  ст.  69  Конституции  РСФСР.

      Постановили:  гр-ну  Стрельцову  Я.  И.  На  основании  инструкции  о  выборах  в  Советы /гл. 11 ст.15 п. «в»/,  как  занимающегося  скупкой  и  перепродажей  скота  /барышник/,  в  просьбе — отказать ,  материал  направить  в  Окризбирком  на  рассмотрение.

       Председатель  Мангаев
       секретарь         Буйлов





                Успенскому  сельизбиркому


   Вдадимировский  Райизбирком  сообщает,  что  согласно  Протокала  Заседания  Астраханского  Окризбиркома  за  №6  от  11.12  гр.  Стрельцову  Якову  Ивановичу  в  просьбе  о  восстановлении  их  в  избирательных  правах — отказано,  о  чём  и  надлежит  объявить  жалобщикам.


             Секретарь  РИКа       Буйлов