Глава 26. Предупреждение

Жил на свете мальчик Леня Отрыгалов. Главной чертой его характера была гипертрофированная честность. Ничего на свете не было для него дороже, чем правда. Вот таким он уродился, и ничего с этим нельзя было поделать.  C  раннего детства он мучился  глядя на то, что вокруг него происходило. Мать, Луиза Ефимовна Отрыгалова, в девичестве Кайзер,  была директором школы. Не было на свете более принципиальной женщины.

 Огненным словом она жгла пороки учеников, выводила на чистую воду прогульщиков, проклятых мошенников, выводящих двойки и замечания из дневников. Но больше всего перепадало тем, кого не приняли в пионеры и комсомол.

По ее словам выходило, что если тебе не оказали доверия твои товарищи и наставники, то лучше сразу удавиться в спортзале на баскетбольном кольце. Но дома она больше всего ненавидела Советскую власть , ветеранов ВОВ( называла их презрительно «Вовками») и писателей –деревенщиков. 

Однажды Леню, когда он учился в пятом классе, поймали с друзьями у бани малярного общежития, где он   подглядывал за голыми женщинами .  Мать устроила ему страшный разнос и в качестве наказания запретила месяц гулять, засадив за чтение писем лорда Честерфильда к сыну. 

На третий день Леня решил вынести ведро, поэтому полез в шкаф за шарфом и шапкой. Засунув  руку на полку слишком далеко, он нащупал небольшой блокнот. Он был исписан от начала и до конца материнской рукой. Трактат назывался «Ветви персика» и Леня погрузился в чтение.

Когда он закончил чтение, то понял, что мать скопировала тайную книгу цирковых ебарей-акробатов. Сознание мальчика начало раздваиваться. Если за подглядывание в бане полагались письма лорда Честерфильда, то почему такая книга находится в их доме?

Как назло, еще через пару дней он, желая почитать что-нибудь с приключениями, наткнулся в книжном шкафу на «Сексопаталогию» Крафта-Эбинга.  Описания каких-то урнингов, пожирающих жареные ягодицы, купцов, шарящих по кладбищу в поисках свежего партнера из склепа, привели  его в такой ужас, что наутро он ворвался на перемене в учительскую без стука и попросил свою мать посодействовать  его принятию в комсомол.

Только так он мог  защититься  от складных акробатов  с ***ми, и любителей жареных жоп. Причину он матери не открыл, поэтому был принят днем в комсомол как самый юный, а вечером ,за то, что ворвался без стука, был наказан  чтением трехтомника Фолкнера.

Читая его, Леня  никак не мог сосредоточиться- он думал о том, как жить в этом мире, где днем говорят одно, а вечером другое.
Не отставал и его папаша, Эжен Львович Отрыгалов. Он был художником-авангардистом и целыми днями и ночами рисовал свои странные картины. Их никто не покупал, и нигде не выставляли. Свой стиль он называл мистическим примитивизмом, хотя сам обожал кубизм. Леня понимал уже с детства, почему  отец выбрал его мать- когда она стояла широко расставив ноги у доски, то напоминала приземистый кран на речной барже, как бы состоя из кубов и квадратов.
 
Картины папаши он запомнил навсегда. На одной картине колорадские жуки в арестантских робах и с головами, похожими на Свердлова, в библейских позах, под землей, с ужасом смотрели вверх, а там, с тяпками и с озверелыми мордами, обрабатывали землю злые коммунисты. Казалось, вот-вот  они доберутся до добрых интеллигентных жуков.

На другом произведении, такой же добрый бородатый карп в очках, в тревоге метался посередине пруда, а на берегу, с удочками, сидели все те же коммунисты и норовили его поймать. Все это было нарисовано примитивно и блекло. Между рисованием отец в трусах метался по квартире, понося советскую власть.

Но когда материнские деньги совсем уже кончались, он куда-то уходил и возвращался с заказом маленького портрета Ленина для абажурного цеха завода  «Рассвет». Большие заказы ему не давали- он объяснял это тем, что он не в партии, но туда не пойдет, потому что не хочет прислуживать палачам.
 
Но однажды он нарисовал свою лучшую картину, как он считал, хотя она мало чем отличалась от предыдущих. На ней худая бородатая мышь в пенсне, валенках и телогрейке, заламывая руки, стояла у огромной мышеловки, в которой лежал партийный билет. За ней стояла семья таких же неимущих грызунов и протягивая к бородатому родственнику руки, умоляла не брать билет. Из-за угла выглядывали все те же хитрожопые коммунисты и ,радостно потирая залитые кровью руки, предвкушали падение гордого пасюка.  Иногда он вдруг вспоминал, что когда-то любил академическую живопись и тогда в доме появлялись натурщицы. Где он их брал-неизвестно, но мать считала, что на Рижском вокзале. Чем великолепнее была натурщица, тем шире отец открывал дверь, чтобы не задохнуться. У всех был цистид, поэтому сеанс затягивался до позднего вечера. Как-то к ним в гости заехал их старый друг, успешный художник Рвотников и привел с собой двух американских карикатуристов. Он вообще не переставал удивлять мир своими художественными акциями- в конце 60-х приморозил свою жопу к водосточной трубе у ГУМа, протестуя против ввода войск в Чехословакию.

 Отсидев в психушке, эмигрировал в Америку, но в 90-е  вернулся и, насадив свою многострадальную задницу на крюк башенного крана, парил над Красной Пресней, широко расставив руки. Этим он хотел сказать, что кровавая гэбня опять распростерла свои совиные крыла над молодой либеральной Россией.
 Американцы восхитились картиной Отрыгалова и после долгого алкогольного вечера, выменяли ее на банку «Пепси», пачку жвачки и книгу «Rusi – i humbur parajs;» (Россия-потерянный рай), написанную в иммиграции бывшим русским фабрикантом и миллиардером, Степаном Рубинштейном, на албанском языке. Через неделю картина появилась в « New Yorker» , в разделе карикатур, что привело Отрыгалова –старшего в дикий ужас и бешенство одновременно.
 
Его немедленно вызвали в КГБ, где он со слезами и на коленях доказывал, что картину украли, а на ней он изобразил мерзких попутчиков и приспособленцев, желающих во что бы то ни стало примазаться к победной поступи партии и народа.
Сметливые партийцы картину, как карикатуру, напечатали задним числом в «Крокодиле». Отрыгалова, тоже задним числом, приняли в партию, дали заказ на гигантскую голову Ильича и отправили на четырех грузовиках с глиной в Улан Батор. Перед отъездом он собрал всех друзей-художников на своей квартире и гоголем ходил по комнатам, держа в руке коктейль с трубочкой из «Стрелецкой», портвейна 777 и долькой соленого огурца, повисшей на стенке граненого стакана. Весь долгий вечер от такой лжи Леня прорыдал на антресолях.

 Отца больше никто не видел, хотя его старый друг, художник реалист Перегаров, сообщал, что его заметили  на верблюде, с мольбертом под мышкой и с двумя ведрами кумыса, удаляющегося в сторону пустыни Гоби со слепой горбатой проводницей.
Вскоре, по настоянию матери, он решил поступать в МГИМО. Поскольку отец исчез, а с ним  друзья и связи, нужно было придумать, как это сделать. Но мать нашла выход.

 Леня ушел в армию, по возвращению поступил на подготовительные курсы , а через год уже заявился на вступительные экзамены в солдатской форме, в кирзовых сапогах ,в ушанке, хотя было жаркое лето. Скрученная шинель кольцом опоясывала тело, за спиной висел баян, а в руке он держал чайник.

 Пока его не вызвали, он метался по этажам, заглядывал в каждый кабинет и спрашивал кипяточку. Потом садился на подоконник, на колене разматывал тряпицу, доставал оттуда грязную горбушку и жадно ел.

Такой коварный план дал свои плоды- вся приемная комиссия рыдала, пила валокордин, а декан, тоже большой поклонник кубизма, роняя тугие сопли и содрогаясь, с удовольствием вспоминал, на что пришлось пойти матери солдатика.
 К концу учебы встал вопрос о распределении, и уместно было поговорить о женитьбе. Лене нравились многие девушки с курса, но мать настаивала взять в жены дочь первого зам министра Крепыша.

Она была настолько некрасива, что даже возможности ее отца не прельстили ни одного проходимца.  Ее отец, потомственный донской казак  Самойло Наумович Крепыш, выслушал жениха, дал согласие и вынес из другой комнаты портрет Сахарова для благословления.

Молодые поцеловали портрет, и Самойло  Наумович лично повез их в загс на мерседесе, хотя они еще не успели подать заявку. Через 15 минут они были уже мужем и женой.

Старик не обманул- вскоре молодожены выехали на работу в одну из ведущих европейских стран. Там у Лени стало снова раздваиваться сознание. Нигде он не встречал столько людей обожающих Запад и презирающих свою Родину. Единственным патриотом был 92 летний Василий Кошкин, дослужившийся, наконец, до должности атташе.

Все вечера напролет гремели банкеты для белогвардейских эмигрантов и либерал-миссионеров из 90-х. Особенно запомнился 150-летний генерал на инвалидной коляске, Хан Чирей Лоджиев-Балконский.

Он прославил себя тем, что в Гражданскую истребил половину населения Сибири, казня тех, у кого не было на лбу шишек, что автоматически доказывало неверие в Бога и симпатию к большевикам.

Из деревни Понурово осталось в живых пять бабок, которые впоследствии из горелых досок построили церковь «Успения на Шишкарях».

Не забыл он и фразу, тайком брошенную дежурным комендантом, полковником Муромцевым. Пропуская через проходную очередную партию оголодавших реформаторов, он прошептал в сердцах:

 - Чудны дела твои, Господи! По хорошему я должен расстрелять их у забора, а я им честь отдаю..

 Так и проработал Леня несколько лет, складывая коробки в московской квартире после окончания каждой командировки. Воспользоваться этим добром не было времени. Так и сидели на них, ожидая следующей поездки.
Единственным удовольствием в эти периоды было посещение своего старого школьного друга, Феди Ермолаева. Тот жил простой и понятной жизнью, чего так не хватало Леониду. Федор работал  на стройке, вечером приходил домой, душевно напевая:

             Ой ты, рожь,
             Хорошо поешь!
             Ты о чем поешь,
             Золотая рожь?
             Счастье повстречается -
             Мимо не пройдешь,
             Ой ты, рожь!

 Его веселая супруга накрывала на стол, а потом они смотрели телевизор. Все было просто и понятно. Когда друзья   выпивали, то Федор неизменно гордился своей страной, говоря «а у нас», в то время как на работе у Лени всегда с завистью говорили «а у них».

Потом он  оставался у друга ночевать, а его жена с неподдельной радостью стелила ему раскладушку. Он вообще последнее время старался не ночевать дома, пытаясь  избежать близости со своей женой. Если все же это происходило, то позже он с ужасом ловил себя на мысли, что во сне он стал видеть в эротических фантазиях пожилую Крупскую.

Она сидела обнаженная у зеркала, спиной к Леониду, и вызывающе расчесывала свои седые космы. Потом поворачивала голову к нему, игриво подмигивала выпученным глазом и проводила влажным языком по верхней губе. Но всегда не вовремя приходил Сталин и Леня просыпался.

Наступил момент, когда Леня понял- все, тупик, надо все менять. Он не мог уже жить двойной жизнью, он хотел простоты и покоя. И как назло в руки ему попала книга русских народных сказок.

 Там было написано, что если сильно ебнуться о землю, то можно обернуться тем, кем хочешь. Леонид задумался надолго, потом одел самый лучший костюм, рубашку, галстук и вышел на крышу своего дома. Там он встал на край, загадал желание и широко расставив руки, шагнул вниз. Летел он долго, переворачиваясь в полете. На  уровне второго этажа ебнулся головой об козырек, подлетел  до четвертого и приземлился на ноги.
 
От подъезда он уходил уже в телогрейке, с газетной треуголкой на голове, с малярной кистью в руке, в кирзовых сапогах и с паспортом на имя Окрошкина Игната Ильича. По улице разливалась песня:

           А ты улетающий
           вдаль самолет
           В сердце своём сбереги,
           Под крылом самолета о чём-то поёт
           Зелёное море тайги.

Через месяц он женился на малярше Зине и зажил счастливой жизнью. Работа, пельмени, четвертинка, постановки по телевизору- все было просто и понятно. Так прошел год. Но беда приходит неожиданно.

Однажды Зина поехала на вокзал встретиться с отцом. Ее родители забили корову, мясо продали на рынке, а вырученные деньги решили отдать дочке на покупку мебели. Батя передал Зине замотанную в тряпку пачку, и она поехала домой. На станции «Площадь революции» она встала на край платформы  и стала ждать поезда.
 
Когда он приблизился, какой-то пробегающий мимо мужик толкнул ее, Зина качнулась,  и поезд на полном ходу ударил ее зеркалом по лбу. Ноги ее подлетели вверх, она пролетела через всю платформу и головой ебнулась о статую пожилого бронзового партизана, что с гранатой притаился на корточках в углу у прохода.
 
Встала она уже Раисой Ефимовной Каштоянц, быстро отряхнулась и побежала на выход. На деньги, полученные на вокзале, она купила лабутены, металлические браслеты на руки, огромные серьги и яркую помаду, а  в букинистическом роскошную книгу Бердслея.

Долго бродила по биенале , что рядом с Крымским мостом, и  разглядывала большую кучу вонючих носков, напротив которой на подставке стоял пузырек французских духов.

На экране мятый художник пояснял, что своим произведением пытался  показать пропасть между Востоком и Западом и что вместе им никогда не сойтись.
 В другом зале авангардист, сидя за старой советской партой, ел говно  прямо из горшка  расписной деревянной ложкой, и  набитым ртом пытался объяснить смысл происходящего, но даже для любопытной Раисы Каштоянц  это было чересчур.
 
Зажимая рот Бердслеем, она выбежала на улицу. Опомнилась Рая у маленького кинотеатра, где шли арт-хаусные фильмы. Заплатила последние деньги за билет и уселась на первый ряд.
 
Давали шведский вариант «Метели» Пушкина. Фильм забрал все призы на фестивале независимых фильмов  независимых режиссеров города  Сейдаууркроукюр.
 
Молодой однорукий гарпунщик Оле Сендерсон работает на рыбном траулере. Но поскольку на протяжении многих лет суровые моряки не могут встретить ни одного кита, то команда добывает селедку, а Оле ждет своего часа. Ему платят сдельно, поэтому, чтобы хоть что-то заработать, он вынужден перевозить с собой кокаин.
Оле  очень нравится одноногой поварихе Агнетте и та всячески старается его соблазнить, но он  избегает встреч с ней. 

Однажды Свендоттер проскакивает на одной ноге в его каюту, чтобы понюхать его свитер с оленями и обнаруживает   в его протезе пакет кокаина.
Сходя с ума от страсти,  Агнетта Свендоттер шантажирует Оле. Или он женится на ней, или она стреляет сигнальной ракетой и морская полиция арестует его.

 Он грустно мнется, но потом сообщает, что с удовольствием женился бы на ней, но не может по этическим соображениям. Потом рассказывает ей свою историю.

Однажды они остановились в порту Рейкьявика, и он с моряками пошел в бар. Там они перепились, и  он очнулся в пустынной местности- только снег и страшная метель. Чуть не погибнув, он вышел к занесенной снегом церкви. Когда он вошел туда, то увидел священника и чью-то фигуру у алтаря. Кто- то окликнул его:

-br;;urin? (невеста?)

-Поскольку Оле был пьян, то решил пошутить:

-Jaja!

Его подхватили под руки и поставили рядом с женихом. Священник провел процедуру и раздал кольца. Им предложили поцеловаться,  и  к Оле повернулся пожилой и усатый мужчина. 
Когда престарелый  жених  увидел молодого Сендерсона, его парализовало, и он рухнул на пол.
Поскольку  обморок был принят за слабость от перенесенной радости, то его вместе с Оле посадили на сани с оленями.
 
По просьбе липовой невесты  им показали, как проехать в порт. Будучи с детства крайне религиозным, Оле не смог бросить парализованного старика и  протащил его вместе с оленями на корабль.

Именно из этих же религиозных постулатов он не может нарушить клятву и поебывает старика иногда, но вовсе не из похоти, а из-за обещания, данного у алтаря.
Рассказав все Агнетте,  он открывает створки шкафа- на обосраном полу лежит парализованный старик, рядом два оленя жрут одеяло.

 - Отец! - узнает  одноногая Агнетта Свендоттер пропавшего на свадьбе отца и падает без сознания.

В этот момент, впервые за десять лет, появляется кит-доходяга, и из последних сил идет на таран, пробивает борт корабля и, просунув морду в каюту Оле, утаскивает парализованного жениха. Больше преград  для любви нет, и молодые льнут друг к другу.
 
 Наплакавшись, Раиса пошла в романтическом настроении домой. Игнат Окрошкин еще спал. Она сорвала с себя одежду, бросилась к нему под одеяло и сделала ему то, до чего бедная Зина никогда бы и не додумалась.
Когда она закончила, Игната закрутило, куда-то понесло, и он потерял сознание. Пришел  в себя уже Леонидом Отрыгаловым.

Рядом с ним лежал  дворник  Абдусамад из их дома и с ужасом смотрел на него. За дворником мирно спала его мидовская жена, Маргарита Крепыш.