Вильгельм Гауф. Интерлюдия 5

   Как только невольник закончил, в зале поднялся смех и юноши также смеялись вместе со всеми.

   - Встречаются же чудаки меж этих франков и воистину, лучше мне остаться с шейхом и муфтием в Александрии, чем в обществе пастора, бургомистра и их придурковатых жён в Грюнвизеле.

   - Это ты верно подметил, - ответил ему молодой купец, - ох, не хотелось бы пропадать во Франкистане. Франки народ грубый и дикий, сущие варвары и образованному турку или персу весьма опасно жить в тех местах.
   - Скоро услышите, - пообещал старик, -  мне надсмотрщик сказал, что тот красивый молодой человек расскажет много интересного о Франкистане, ибо много там прожил, хотя родом из мусульман.

   - Как, тот, кто сидит последним в ряду? Воистину преступление, что шейх отпускает такого на волю! Это же красивейший невольник на всей земле: посмотрите только на это мужественное лицо, на эти смелые глаза, на это прекрасное тело! Мог бы просто дать ему работу полегче: мух отгонять или трубку раскуривать; учредить такую должность - пара пустяков и воистину, такой раб - украшение дома. И действительно: три дня, как купил и уже отпускает? Глупость несусветная, грех один!

   - Но нельзя порицать его, мудрейшего во всём Египте! - настаивал старик, - ужель я вам не говорил, что отпускает господин своего раба, ибо верует, что именно так служит он Аллаху милостивому? Говорите вы, что он красив и ладно сложен и говорите истинно; но сын шейха, да вернёт его Пророк на родину, да, шейхов сын тоже был красивым мальчиком и должен был бы ныне, вырастая, превращаться в прекрасно сложенного юношу. Следует ли скупиться и отдавать раба подешевле, надеясь за это получить назад возлюбленного сына?  Тот, кто хочет что-то сделать в этом мире или отдаёт сполна или совсем ничего не делает.

   - И смотрите, с этого невольника шейх не сводит глаз; уж целый вечер я это наблюдаю. Во время рассказов взгляд его бродит где-то в той стороне, то и дело останавливаясь на благородном лице этого вольноотпущенника. Должно быть шейху немного тоскливо давать ему волю.

   - Не думай за человека! Ужель ты думаешь, что тысяча туманов* тяжело для того кто в день получает втрое больше? - сказал старик, - когда же с тоской останавливает он свой взгляд на этом юноше, то думает он, пожалуй, о своём сыне, что томится на чужбине; надеется он, что вдруг найдётся там милосердный муж, что его выкупит и отошлет отцу обратно.

   - Вы действительно правы, - ответствовал юный купец,  - и стыдно мне оттого, что думаю я о людях повседневное и неблагородное, тогда как вы ставите прекрасные мысли в основу событий. И всё же люди как правило дурны, не находите ли, старче?

   - Именно потому, что такового я не нахожу, я предпочитаю думать о людях хорошо, - ответил тот, - всё так же, как и у вас: я проживаю день, выслушивая всяких от людей  гадости и, казалось бы, должен был бы сам этой мерзостью пропитаться и считать всех людей вокруг подлыми тварями; но тут пришло мне в голову, что Аллах, что столь же прав, сколь мудр, не потерпел бы, чтоб столь подлое существо жило на этой прекрасной земле. До того я раздумывал над тем, что я увидел, что испытал - то смотрите, я уже воспринял только зло и забыл добро; я не обращал внимание, когда кто-то к кому-то проявлял милосердие, я находил вполне естественным, что целые семьи живут добродетельно и праведно, но каждый раз, когда я слышал нечто злое, дурное, это крепко откладывалось в моей памяти. И стал другими глазами смотреть на всё, что происходит вокруг меня: отрадно было мне видеть, что добро прорастает не так скудно, как я считал сначала; стал видеть я меньше зла, или стало оно не так ярко бросаться мне в глаза; и так научился я любить людей, думать о них хорошо и за долгие годы я меньше ошибался, когда думал о ком-то хорошо, чем когда держал его за скупца, подлеца или безбожника.

   В этот момент старика прервал надсмотрщик за невольниками, что подошёл к ним и сказал:

   - Мой господин, шейх Александрии Али Бану, что с удовольствием приметил вас в своём зале, приглашает вас подойти к нему и воссесть рядом с ним.
Молодые люди были немало удивлены той честью, что была оказана старику, которого они считали попрошайкой, и когда тот ушёл воссесть рядом с шейхом, остановили они надсмотрщик за рабами и писатель спросил его:

   - Заклинаю бородой Пророка, скажите нам, кто этот старик, с которым мы разговариваем и которого так уважает шейх?

   - Как? - воскликнул надсмотрщик, от изумления хлопнув в ладоши, - вы не знаете этого человека?

   - Нет, нам неизвестно, кто это.

   - Но я уже видел вас, когда вы с ним как-то раз разговаривали на улице и мой господин, шейх, также это приметил и недавно мне сказал: "Должно быть, то порядочные молодые люди, коли такой человек удостоил их своим разговором.".

   - Но скажите, кто это? - воскликнул молодой купец в величайшем нетерпении.

   - Никак шутить изволите? - удивился надсмотрщик,  - в этот зал никто не приходит, если не был он приглашён особо, а сегодня сей старец попросил передать шейху, что приведёт с собой нескольких молодых людей, если сие его не затруднит, а шейх повелел ему передать, что тот волен распоряжаться в его доме, как ему заблагорассудится.

   - Довольно держать нас в неведении; не знаем мы, кто это, то верно, как я есть. Мы случайно с ним встретились и разговорились.

   - Тогда уже можете вы прославлять свою счастливую судьбу, ибо довелось вам заговорить с известным учёным мужем, отчего чествуют вас восхищаются все окружающие: ибо это никто иной, как Мустафа, учёный дервиш.

   - Мустафа? Тот самый Мустафа, что учил шейхова сына? Тот самый Мустафа, что написал множество учёных книг и побывал во всех частях света? И говорил, будто бы он один из нас, без всяких рангов и церемоний! - так говорили друг другу молодые люди, весьма устыдившись, ибо дервиш Мустафа считался тогда мудрейшим и просвещённейшим человеком на всём Востоке.

   - Утешьтесь да возрадуйтесь, - отвечал им вельможа, - тому, что что вы его не знаете; ибо не жалея он, когда бы вы назвали его хоть единожды солнцем учености, или лицом мудрости или прочим топорным выражением, которые бывают в ходу у людей, может вас тотчас же покинуть. Теперь же нужно мне вернуться к сегодняшним рассказчикам. Тот, кто будет сейчас, родом из мест далеко на север от Франкистана, посмотрим, что он расскажет.

   Так сказал надсмотрщик за рабами; тот же, чья очередь была рассказывать, встал и произнёс:

   - О, господин! Я прибыл из полночной страны, что зовётся Норвегией, где не так, как на вашей благословенной родине, на солнце вызревают фиги и лимоны, а лишь несколько месяцев в году земля зелёная и вынуждены мы выменивать у вас диковинные цветы и фрукты. Вам стоит послушать, если будет вам угодно, несколько сказок, что рассказывают у нас в тёплых избах, когда северное сияние простирается над бескрайними заснеженными равнинами.

* Туман, томан, ( англ. toman) — официальная денежная единица Персии c 1825 по 1932 годы.