Взрослая дочь Джульетты

          

 

   -- Еще чаю?

  – Нет, пора спать ложиться. Завтра, ой, уже сегодня в пять вставать, автобус ждать не будет. Генушка спит, молодец, тоже  с нами засиделся допоздна, а завтра  на работу ему к восьми.

   – Да, ладно, в Москве отоспитесь, давай еще чаю налью. Удивительно все-таки совпало, Генушка давно хотел вас разыскать, а ты тут сама звонишь.

   – Слушай, а в Москву совсем не тянет?

   –  Да нет, отчего, я бы хотела, но Генушка и слышать не хочет.

   – Его можно понять, но после всей этой истории с диссертацией, он еще года два работал в поликлинике на Фрунзенской, и не только там, как помнится, еще на двух работах.

  -- Да, хотелось, чтобы Ленка закончила училище.

  – Она «905 года» тогда выбрала?

   -- Да, нравилось, хорошо училась, но помнишь, времена какие  - это она первая, после того как в троллейбусе мордоворот прямо ей в лицо  чуть не с угрозами – она, насмерть перепуганная, на первой же остановке выскочила, забыв и мольберт и сумку. Вечером в истерику – одна без вас уеду, не могу больше, никакого диплома здесь не хочу.  Генушка только тогда решился по-настоящему. Что вспоминать – это потом уже как-то по человечески можно было, а тогда - 40 кг, через Вену и привет .     Первый год здесь, пока учишь язык и живешь  на выданные шекели, в голове праздник – бесплатные экскурсии по стране, отличные ребята, кто приехал чуть раньше, все стараются помочь. Потом, когда деньги кончаются, а работы нет, Генушкиной специальности  вообще  в перечне не оказалось – всю хирургию с практическим курсом сдать нереально, потом  чудом ему удалось  получить квалификацию гериатра. И начать все с нуля: весь московский стаж – коту под хвост.

 – Слушай, а ты, химик…

  -- Абсолютно глухо – своих хватает преподавателей. Ты помнишь, в Москве  я работала в медучилище, и признаться мне думалось, что здесь со своей Вагановской балетной школой, удастся наконец, работать с детьми, очень хотелось открыть свой класс.

  – И что?

  – Оказалось абсолютно нереально. Иметь дело с налоговой службой нам с Генушкой не по карману.     Я  же не могла драть бешеные деньги с родителей. Так что   я здесь  жена уважаемого доктора, двадцать лет за рулем, очень это дело любила, наше море – сказка – плавала как русалка, а так книги, рукоделие, дом с готовкой и уборкой . Сейчас, когда  этот  Меньер на мою голову свалился, все, конечно, изменилось. Генушка стал покупать продукты, а я почти перестала выходить – стало страшно, вдруг приступ начнется на улице.

   -- Что ты киснешь – пройдет твой Меньер.

   -- Нет, понимаешь, он пока не проходит. А потом в голове засел страх, что все обрушится в следующую минуту: опять это жуткое головокружение, рвота, почти неукротимая, целыми сутками. В общем, радости мало.

   -- Не думай об этом пройдет. Слушай, ты расскажи, лучше про Алену. Представить себе не могу, что она мать троих детей. Я же помню ее девочкой, домашней, маминой-папиной дочкой. Помню, как Генушка на работе жаловался, что Ленка лишила семью белого хлеба – стала излишне плотненькой, пришлось  всем перейти только на черный – страдать за красоту, так всем. И еще, как он с особой сладостью в голосе сообщал, какие у него подружки – все никак наговориться по ночам не могут, секретничают.                Слушай, я забыла, а как Генушку в Иркутск занесло – он ведь тебя там где-то на остановке высмотрел и сразу без памяти влюбился.

   --  Нет, это в Москве на остановке 48-ого мы познакомились случайно, а в Иркутск ко мне уже в качестве законного супруга прилетал. Он даже во Внуково на полставки устроился  в медсанчасть, его зайцем экипажи провозили.

   – Видишь, а у меня в голове осталось, наверное, что-то такое он все же у нас рассказывал – мы все бегали к Маре в библиотеку, и Генушка, в обед почти всегда там был как основной потребитель  её научного фонда. Да и руководитель его Владимир Львович, его тогда из консультативной поликлиники  турнули,  и он обитал одно время прямо там, в библиотеке, со своей вечно грохочущей «Ятранью». Короче, собиралась славная компания, и Генушку всегда просили что-то новенькое о его девочках рассказать. Он хмыкал в свои усищи, и было видно, какое это его достояние. И я всегда знала, наверное,  с его же слов, что влюбился он в первую же секунду знакомства. Ладно – про вашу историю – потом. И все-таки об Алене. – Наверное, теперь  нечасто удается посекретничать.

   -- Совсем нечасто,   у нее своя жизнь.

 

     Девочки растут. На втором году все красавицы, к концу первого – умницы разумницы, мальчиков потом долго обгонять будут. Но в  двенадцать лет из девочкиной кожицы  произрастают  удивительные создания. Не всегда. Бывает, что и дальше растут себе как положено, в девушек потом превращаются и дальше своим чередом все нужное с ними случается. Счастья и радости пожелать им, самим порадоваться, деток их похвалить.

 Но об удивительных созданиях. Их не мало:  девочки, одаренные специальными способностями  – математическими, актерскими, поэтическими, и многим еще чем, что в будущем радость упоительной работы сулит. И опять только и сказать – хорошо, пожелать хорошей семьи и деток.

И теперь о юных созданиях  (девочках, конечно), которые непостижимо легко и естественно справляются с перемещениями с просторов жизни в шедевры искусства,  имея  при себе  билетики «туда - обратно».  По историческому счету, с библейской Суламифи, если, то и  Ботичеллевская Весна,  потом лишь  моя Джульетта. И мелькнуть хотя бы в толпе  -  небесное личико и воздушная фигурка Весны  -  должна непременно.                Всех троих  в заявленных  ипостасях (жизнь, искусство)  знаю, и душа моя заходится  от эстетического волнения, созерцая, и даже ведя  разговоры с такими девочками в разные времена.                Да и девочек не одна и не две – многих знаю, и уже к совсем взрослым мое пристрастное отношение,  что к Суламифь, что к Джульеттам не пропадало.  С Весной  (и  опять во множественном числе) тоже  перебрасывалась  ничего не значащими приветствиями, но, конечно, только для того, чтобы продлить миг любования  – абсолют формы! И то минимальное содержание, вложенное во внутрь – это программа по содержанию гармонии Формы. Была возможность убедиться, что такая программа  не дает никаких сбоев и после тридцати, и сорока лет земной жизни Весны.    

«Оглянись, оглянись, …. царь увлечен твоими кудрями и волосы на голове твоей как пурпур»…            Моя рыжеволосая Суламифь в Лондоне, моя самая  близкая  по духу Джульетта -  со мною за столом, сидит напротив. Мягкий свет светильника, чуть золотит серебряные волосы в красивой стрижке, удивительные бархатные глаза за стеклами очков, матовая ровная кожа оттенка (чуть не сказала, нет, все же скажу, потому что  точнее прочего) - каррарского мрамора, непривычна  здесь, но Джульетта  уже давно  не была на солнце.

 История Ромео и Джульетты образца 1595 года – гениальная аллегория вечного бедствия «стенка на стенку» - тонюсенькой стенки в две спинки и в четыре кулачка на стену из глыб неподъёмных обстоятельств. Команда – «теперь сходитесь» - в секунде от неизбежного исхода битвы – ни кулачков, ни спинок, но и стены нет, есть развалившаяся груда глыб. Из них возведут мемориальный комплекс в назидание потомкам.                И есть история любви –                «Моя, как море безгранична нежность и глубока любовь. Чем больше я тебе даю, тем больше остается».   И здесь тележки трупов не требуется – вообще никого, кроме тех двоих, не нужно, и явление трагедии (если не театр) здесь абсурдно –  жизнь бы замерла. Её -  любовь, как рыба – кит держит.                Поэтому Джульетт и избранников мудрейших за века набирается,  к радости, хорошее число, и доживают до седин, и уходят в мир иной с изумлением как им так выпало в жизни - быть  обладателями самого великого, неиссякаемого (чем больше я тебе даю….) сокровища. А первая  золотая  прожилочка  - его (сокровища) предвестница – всегда оказывается в ладошках  девочки Джульетты лет двенадцати. Здесь  в помощь музыка Прокофьева – «Джульетта – девочка», она  (не текст)  лепит  многогранный образ в предсвершении души, которая всего спустя пару лет сможет окрепнуть настолько, что  вложит в уста  юной красавицы самую великую мудрость – «чем больше отдавать, тем больше остается».

          Билетик «туда - обратно», если  только это Джульетта, позволяет переместиться из  средневековой Вероны  в  сибирский Иркутск послевоенных годов, и более подробно разглядеть становление  характера. И начать можно с еще более раннего. Она -  ученица сразу двух школ: обычной общеобразовательной и балетной. Сеньор и сеньора Капулетти на сей раз  являются в  образе  освободившегося из лагеря  видного польского коммуниста, а сеньора – занесенная ураганом войны в Сибирь  уроженка Западной Украины. Девочка появляется в семье, где есть дети от первого брака сеньоры, но они совсем взрослые, и девочка растет  на правах  любимой первой дочки отца. Души в ней не чает, а сеньора - и кормилица в одном лице – о ней и говорить нечего. Родители днями работают, дома между собой говорят по-польски, но  родной девочкин язык, конечно русский, рано научилась читать и писать, сочинять  сказочные истории, рассказывая их подружкам в классе, и заодно быть бесстрашной заводилой и покровительницей слабых. Из этого произросла пылкая дружба на все ученические и студенческие времена  со сверстницей и ее близкими родственниками из университетской среды, где мою Джульетту лелеяли не меньше собственного ребенка и могли даже определенно направить  в будущую  специальность. Сама же Джульетта  очень рано на всю жизнь оказалась во власти Балета. Семилетнюю  необычайно гибкую, с  правильными пропорциями тела и обязательной стройной шейкой отдают в руки ученицы Вагановой, оказавшейся в этом сибирском городе  руководителем  балетной школы. Девочка делает успехи, и как губка впитывает в себя образную систему балета, которая,  опять- таки,  в душе ее пакуется смысловыми блоками русского языка. И конечно, все немедленно перетекает  в  цветность и образность мышления, и  богатство ее языка. А к этому еще добавить и наблюдательность, и природный ум и начитанность. Малейшие нюансы душевных переживаний моей Джульетте только в радость облечь в образные словесные построения, и вести разговоры с ней  всегда особое удовольствие.

Отчего же приходится так долго останавливаться на этом, может, даже в ущерб внешнему описанию моей любимицы.  Но нет, грация движений, проникающий в глубины души взгляд удивительных глаз,  запоминающаяся полуулыбка  – это уже скорее моё эстетическое достояние,  радующее каждый раз  даже в воспоминаниях,  и оставить такое без внимания, конечно, не могу.    

       И все же опять  о богатстве языка как выразителе глубокой и эмоциональной натуры. Живи она  в пределах страны, где родилась и сформировалась, все оказалось бы в ранге  само собой разумеющегося. Но помним о глыбах обстоятельств как вечном сопутствии  джульетиных  судеб.           Их реальная тяжесть легла на плечи существенно позже, но  очень большая их часть предопределилась свободой души, заложенной  в детстве и юности.  И пока еще только предстоит встреча с избранником и любовь с первого взгляда, счастливая  замужняя жизнь, рождение дочери, обустройство московского дома. Предшествующие вещи, как то прощание с балетной школой, переход в секцию художественной гимнастики (быстро переросла балетные стандарты) и  учеба на химфаке тоже важны. Они сошлись в фокусе судьбоносной встречи с  ее Ромео, - длиннющим усатым молодым хирургом, потерявшего с первой минуты голову, видя перед собой высокую (подстать ему) девушку типа газели, назвавшуюся студенткой химфака Иркутского университета. И сразу оказалось, что не быть им вместе – невозможная невероятность – идти наперекор судьбе оснований не было вовсе. Мои Ромео и Джульетта воплотили суть естества любви захватывающей и счастливой, с супружеством и рождением обожаемой  дочери. Джульетта в роли мамы очень нежная и красивая история, ничуть не уступающая первоначальной – Джульетта возлюбленная Ромео.

И побежало время семейного благоденствия и очень немалых трудовых усилий по его поддержанию, потому как манна небесная с неба просто так не сыпалась, а богатых дядюшек родственный круг не включал.

       Глыбы обстоятельств  увиделись невооруженным глазом с момента великой ломки  конца 80-х годов. Лопнули мыльные пузыри  «братских дружб»  между народами, населяющих страну, и с подачи антисемитов обозначилась кричалка «чемодан-вокзал-Россия».  Дочери к тому времени исполнилось 16, и ею подобная глыба воспринималась еще более чудовищной.  Она росла сильной разумной и волевой девочкой, наделенной несомненным художественным талантом,  предопределявшим устремленность к миру, профессиональному успеху, что естественно сопрягается  с  развитым чувством  собственного достоинства. Столкнувшись  с тупым и злобным уличным антисемитизмом, она физически ощутила,  как глыба накатывалась на будущее, стараясь его расплющить и уничтожить. И девочка, в тысячи раз более открытая ветрам и суховеям времени, чем родители, уже знающие более глубокие смыслы жизни, благодаря своей любви, оказалась водителем ритма новой жизни для всей семьи . Вывод  дочери оказался логичным и жестким, что такая страна  не должна называться  родиной. Родина в 4-х часах лёта  от Москвы, и как бы ни было трудно, строить свою жизнь она должна только там.

Но сказать – одно. До конца осознать степени этих трудностей – другое. Для всех троих.

      Они преодолевали, подстерегающие на каждом шагу трудности, самоотверженно. Все трое. Но дочь, быстро там повзрослевшая, оказалась несгибаемой труженицей, защитницей Отечества, студенткой Иерусалимского университета, обладательницей иврита высшего класса, безупречного английского, и закалила свой характер до степени особо прочной стали. Хорошея и стройнея при этом с каждым годом. Жить отдельно от родителей она стала с первого дня и былые отношения между мамой и дочерью как двух подружек, конечно, видоизменялись сообразно обстоятельствам их жизней и возраста. Джульетта могла лишь издали оценивать успехи дочери и узнавать о перипетиях любви своей девочки с её достойным избранником. Если он её выбрал, то она его избрала, и помимо естественных сердечных струн, в ней играли и пели  регистры,  предназначенные – назовем так – для гражданской темы. Ничего неожиданного в таком соседстве слов нет, помня о лейтмотиве жизненных перемен семьи Джульетты. Перелёт обрывал  прежние нити, новая жизнь дочерью  мыслилась вне всего русского:  будущий муж - выходец из России не предполагался, будущие дети, обремененные  русским языком и связанными с ним «вещами» – тоже. ( чего только среди этих «вещей» может не оказаться – русской классики, например – мне думать тоскливо). Но это от нее отреклась Россия, она вправе так поступить, и считать необходимым укорениться   в страте, не имеющей ничего общего с прежней страной. Могла ли она так прямо все это высказать  матери – нет, конечно, и, главное по умолчанию казалось, что все понятно без слов,  тем более, что действительно зятем Джульетты стал достойный парень из прекрасной семьи – подарок судьбы,  принять его лишь и радоваться.

Время бежит дальше. Джульетта – бабушка, две очаровательных внучки 6 и 8 лет и годовалый внук. С семьей дочери живут врозь: уже на второй год после переселения, работа мужу нашлась в одном городе; там же удалось приобрести недорогую квартиру, дочь еще до замужества устроилась в другом, столичном городе. С рождением третьего ребенка её семья перебралась в чудесный дом в пригороде Тель—Авива.

      Четверть века Джульетта не видит своей московской квартиры, и не увидит, в общем-то, никогда,  она продана за крохи как одно из условий разрешения на отъезд. Ей не удалось устроиться на работу ни как дипломированному химику, ни обзавестись официально балетным классом, и, находясь на расстоянии от дочери, очень естественно опять оказалась в ипостаси Джульетты – возлюбленной Ромео. Меняясь с возрастом, она не старилась, приобретая иное воплощение красоты, со вкусом одевалась,  легко справлялась с машиной, была признана местными спасателями лучшей пловчихой побережья.  Каждый год  в отпуск мужа она с ним  путешествовала по уголкам Европы, заранее стараясь забронировать билеты и  места проживания, не ограничиваясь только гостиницами,  останавливаясь  и в частных домах, и романтических средневековых замках. И конечно чтение, обсуждение прочитанного и просмотренных русских телепрограмм  с мужем или в сложившемся за годы круге русскоговорящих друзей. Нормальный бытовой иврит для магазинов и рынка без  затей и комплексов, и не более того. Она  в стихии русского языка, думая, восторгаясь виденным, лелея богатства кладовой памяти –  интеллектуальная, духовная, душевная  верстки личности  все это  только на русском.  Русская культура – литература, театр, балет.   И наконец,  вся многолетняя история  любви. Даже когда слов вовсе не нужно, русский в существе течения совместной жизни.   С годами,  общение с мужем действительно  стало строиться чуть иначе, менее обременяясь общими словами - есть одна тональность настроя чувств. Но болезни возвращали, а может и умножили  обращенные  друг к  другу слова заботы и нежности, да и просто появилась привычка  читать Джульетте  вслух русские книги, когда оказалось, что ей это пока тяжело. Словом, главная линия жизни, где  за четверть века устои семьи двух беззаветно преданных  друг другу людей  оказались неколебимыми. Место проживания не суть,   особенности их внутреннего мира  всегда играли первостепенную роль.

  Конечно,  ровно в такой же связке  с русским языком отношения   отца и дочери, матери и дочери. Всегда любовь и волнения за её судьбу, искренняя  радость, связанная  со свадьбой, рождениями внуков, прекрасным отношением зятя и его многочисленных родственников, тесно сплоченных  в надежный клан, к их дочери и внукам. Джульетта с очень большой симпатией относится к своей новой родственнице – матери зятя. Это она -  собирательница  большой семьи, - выходцев из Австралии, первые из них  оказались в стране полвека назад. И сейчас  как само собой разумеющееся  и для этой умной, волевой, с предпринимательской жилкой женщины,  и для всех  остальных   -  прекрасное владение ивритом и английским. Дочь там как рыба в воде,  муж – вполне себе  хорош со своим ивритом и английским, а  Джульетта тушуется. Излишне и напрасно, но она такая, какая есть. И еще довлеет история её собственной мамы, когда Джульетта взяла родителей в Москву из Иркутска.   Родной язык матери имел мало общего с русским – смесь польского,  западного украинского, идиша, она действительно плохо изъяснялась по русски и больше молчала в присутствии  гостей. История повторяется – думает Джульетта – и тоже, больше молчит на общих торжествах. Обидная история – думаю я -  она напрасно  так. Неужели кто-то может её  не понять, видя живое лицо с бесконечно доброжелательным  взглядом удивительных  глаз.

 Но история с языками  обернулась для Джульетты и более драматическим образом, когда стало очевидным,  что дочь  не собирается учить своих детей русскому языку. Не поспоришь, что для них важнее английский. Они растут гражданами двуязычной страны – иврит и английский. Русский несомненно вымирающий, его в страну завезли  несправедливо обиженные, уязвленные  люди. Так что еще одно поколение, и «великий и могучий» скукожится там до бытового сленга, пусть дети  лучше тратят время на спорт – для здоровья полезнее.

  «А –а как же я»  - не может выдохнуть  от нестерпимой  несправедливости Джульетта, - «как  я могу передать  малышам,  все самое лучшее и сокровенное, чем жива собственная душа, что собиралось в ней с такой радостью,  самые важные открытья мудрости и красоты мира.  Весь мой Пушкин и Гоголь, пока маленькие – одно, с 33-мя богатырями и Черномором,  ученым котом, царем Додоном, Вием, Панночкой, и черевичками и еще с несметными  разными сокровищами, для малышей. Чуковского не забыть, хотя с Мойдодыром  смешная штука приключилась – девочкам гигиенические устрашения непонятны, но сказочный Тараканище и Муха – цокотуха, если б  в оригинале, были бы   выразительнее мультяшных персонажей. А позже,  какое наслаждение знакомить со своими  любимыми  героями и авторами, где не фабула – полутона настроений, чем одаривает Великий и Могучий.  Он выразитель тонкости и глубины натуры, он противодействует плоской утилитарности потребительства.

           Нет, на самом деле, подобный «развернутый тезис», очень трудно представить в разговорах Джульетты, вполне следовало бы ограничиться вот этим  протяженным (не протяжным) «а-а как же я», потому как ситуация  - на года, не меньше. Но в этой семье она разрешима, сомнений  нет никаких.  Залог этому  - природа  неординарности Джульетты,  с гармонией внутреннего мира и открытостью  окружающим, тем более своим близким. В конце концов, внуки «выучат русский только за то», что это  её родной язык.

     Но  история более всего задела  поставленными  вопросами. Что, «наше все» не оказалось ли  за годы «усиленного культурного строительства» за кулисой архаики?   Трезвон по  поводу «гордости за культурное достояние России» для мира по реальному раскладу происходящего за последние четверть века,  не  кажется ли  справедливо(!) лишь  пустой кичливостью? Если загадочная русская душа загадочно не удосужилась  вобрать  в свою эпигенетику  эту самую великую русскую культуру, изрыгнув из себя   непобедимого хама, то не рациональнее ли, не копаясь – полностью откинуть  русский опыт. Когда на одних весах  -  чудовище, и великая русская культура, лишь довеском к нему, то возникает  сильная мотивация поступить именно так.  Молодой рациональный мир, ответственный перед своими детьми, очевидно, надолго, если не навсегда, вопрос русской ментальности  (вне России) закрыл.  А как русские  (по духу) дедушки и бабушки будут находить самые тонкие и  проникновенные возможности, чтобы вручить  юным созданиям – своим внукам и внучкам  (при вечно занятых родителях) те самые заветные билетики «туда – обратно» - это уже отдельные и строго семейные истории. В семье Джульетты такие истории впереди.
 
                2012