Рязань. 1972 год

      
        Я родился в Москве в 1948 году. Наша большая семья: я, мои отец и мать, дядя, две тети с мужьями, дед и бабушка - всего 10 человек, ютились в  20 метровой комнате трехкомнатной, коммунальной квартиры двухэтажного, щитового дома по адресу: Город Москва, поселок Текстильщики, дом 29 Жилищно - коммунального отдела  Первого Государственного подшипникового завода.
        В доме была подключены газ и холодная вода, печь топили дровами, а мылись  - в бане или душевом павильоне.
        Время было голодное. Засушливое лето 1947 года, еще  не восстановленное сельское хозяйство, гибель и ранения на войне основной рабочей силы - мужчин, дефицит  техники и семян привели к голоду в стране. Плохо с продуктами было и в Москве. Для того, чтобы «отоварить» карточки, хозяйки с утра занимали очередь, и не все удавалось купить.
         По этим причинам родственники приняли решение отправить меня, маму и бабушку в степную рязанскую деревеньку Чуриловку на попечение прабабушки Параскевы и козы Юльки, где я и прожил 7 лет.
        В 1955 году отцу, мне и маме предаставили комнату в трехкомнатной квартире, в 100 метрах от вновь открытой 483 школы, которая со временем стала литературной, имени Маяковского.
        Со многими деревенскими ребятишками у меня сохранились дружеские отношения. К 1972 году многие из них покинули родные места, получили образование, вступили в брак и начали делать карьеру. Последние, молодые «аборигены» покинули деревню, когда радиоактивное облако из Чернобыля отравило родной чернозем. Делать на земле стало нечего и опасно.
        От одного из друзей, сотрудника рязанского облисполкома, я получил приглашение встретиться и посетить юбилейный концерт Рязанского академического русского народного хора. По секрету, он сообщил, что второй акт будет посвящен творчеству Сергея Есенина, вновь возрожденного после десятилетий забвенья.
         А ведь всего 7 лет тому назад, за исполнение песен на его стихи, на школьном вечере, меня выгнали из комсомола.
      Три часа понадобилось электричке, чтобы доставить меня в Рязань, с вокзала я позвонил своему другу, он предложил встретиться и пообедать часика в два.
      Не торопясь, я проехал в центр города, где сошлись воедино несколько достопримечательностей: театр, ювелирный магазин, рынок, парк и небольшой, но очень уютный продовольственный магазинчик.
       По роду службы, я бывал в разных краях страны, но то, что  увидел в «столице хлебородного края», повергло меня в уныния.
       Я решил позавтракать, прошел на колхозный рынок и от удивления опешил: среди дня не было на нем ни продавцов, ни покупателей. Прилавки и территория сияли чистотой, дверь в комнату инвентаря была закрыта на порыжевший от ржавчины амбарный замок. Давно здесь не ступала нога колхозника.
        Скорее из любопытства, чем по необходимости, зашел я в магазинчик на центральной (как положено по городской иерархии)  улице Ленина. И здесь меня удивил скромный ассортимент. Продавщица предложила  лучшее, что было на прилавке: пачку печенья «Сахарное»;  слипшуюся карамель - подушечки; черствые как дорожный булыжник пряники; банку килек в томате и плавленый сырок «Городской» за 9 копеек.  Хлеб и молоко могли купить те, кто рано встает. Я со страхом представил, что могло со мной произойти, если бы я это все употребил. Слушал бы я отголоски концерта из театрального туалета, а, то, и с больничной койки. Под вопль  продавщицы: «Объедаетесь там, у себя! Жрать захочешь - придешь, только и этого не будет!» я покинул местный «Елисеевский» магазин.
         Чтобы осмыслить  увиденное, подкрепиться и отдохнуть от шума городского, я прошел в парк, присел на скамейку, открыл «дипломат», достал из него и с удовольствием, мелкими кусочками, стал кушать комбинированный бутерброд. Это была сложная комбинация, неудачную копию с которого сняла компания «Макдональдс»: на кусок пшеничного хлеба, толстым слоем, было намазано сливочное масло; поверх лежал кусок швейцарского сыра; натюрморт завершали аккуратно нарезанные кусочки копченой колбасы.
         Бутерброд был не одинок. Кроме него, в портфеле уместились две бутылки коньяка, бутылка «Цамлянского игристого», баночки красной икры и осетрового балыка, набор шоколадных конфет, нарезки сырокопченой колбасы, буженины, карбоната, шейки, корейки, грудинки и  буханка пышного, сдобного хлеба – все, чем богат буфет  на моей службе – в Генеральном штабе.
         Покажи я все это великолепие «аборигенам», хотя бы продавщице, и услыхал бы от них все великолепие житейской мудрости в образных, свойственной только русскому языку, выражениях.
        Немного отдохнув, я пошел в ювелирный магазин и убедился, что рязанские мастера разучились работать с драгметаллами. Их вообще не было на прилавке. Правда, в запыленном углу витрины, стояли серебряные стопки работы кубачинских мастеров, которые, почему - то назывались «Набором охотника», а не забулдыги. Заметьте, не ружье, нож, гильзы, дробь, пыжи или масленка, а стопки, и, именно, 6 штук, должны были помочь охотнику  и его многочисленным друзьям насладиться общением с природой, а, может, и спастись от свирепого зверя, опьянев и повалившись в изнеможении возле костра.
        Приближалось время обеда, я прошел несколько кварталов и оказался у здания облисполкома. Колонны «храма исполнительной власти», гранитные плиты ступеней внушали каждому посетителю душевный трепет. Сержант милиции, с повадками полковника, внимательно рассмотрел все страницы моего паспорта. По месту прописки выяснил, что я - московский гость. Серьезность моего положения и намерений подчеркивал  темно - синий, с брусничной искрой, костюм;  голубая, в полоску, нейлоновая рубашка; бордовый галстук и остроносые туфли. Прибавьте японские часы «Сейко» в титановом корпусе с браслетом, золотые обручальное кольцо и запонки. Все это вполне соответствовало внешнему облику столичного чиновника среднего уровня.
       Сержант попросил открыть «дипломат» и, вместо папок с бумагами, увидел «гастрономический изыск», повергший его в ступор.
       Внезапно появилась секретарша начальника отдела административных органов, властно взглянула  на сержанта с высоты своего роста и положения и обратилась ко мне с лучезарной улыбкой: «Вас ждут! Позвольте я Вас провожу!»
        Понятно, что мой друг еще не занял кабинет своего начальника, но меня он представил своим коллегам как человека с большими возможностями и связями, что соответствовало действительности. В это время меня назначили старшим офицером, исполняющим обязанности начальника бюро отдела новой техники одного из управлений Генерального штаба.
         Время последнего дня недели «пересекло экватор». Смущение первых минут встречи прошло. В комнату моего друга, один за другим, кто по делам, кто из любопытства,  заходили и не торопились ее покидать, сослуживцы моего товарища. «Коллективный разум» решил, что перед обедом не мешало бы «поддать». Выпили «по маленькой», «залакировали» в столовой пивком и приступили к трапезе.
       50 копеечный (по нынешним ценам - 100 рублевый) «комплексный обед"  состоял из: кусочка холодца; маринованной селедочки,  присыпанной мелко нарезанным лучком; сборной солянки на первое; отбивной котлеты с картофельным пюре и тушеной капустой; стакана компота и двух кусочков хлеба. Как разительно этот продуктовый набор отличался от предложенного мне в «Елисеевском» магазине, и цены были «демократичными».
         Но истинное великолепие я обнаружил в спецбуфете,  миниатюре  нашего - Генштабовского.  Каждый сотрудник мог купить продуктовый набор, который хватило бы на семью из 4 человек, на неделю. Вино на любой вкус, водка 7 сортов, американские сигареты - все было доступно в любое время и без ограничений.
         До начала концерта оставалось 4 часа, и мне предложили отдохнуть в гостинице облисполкома.
         К 6 часам вечера я подошел к зданию театра, которое давно нуждалось в реконструкции. Казалось, хлопни громко дверью, и обрушатся колонны и вся лепнина, щербатые ступени лестницы готовы были изуродовать обувь и ноги зрителям. Фонтан, служивший украшением театральной площади, давно не работал. Вместо воды его переполняли пожелтевшие, опавшие листья.
         Вскоре, я, в окружении друга и его сослуживцев, расположились в ложе бенуара. Она, практически, примыкала к сцене, что вызывало эффект присутствия и соучастия в происходящем действии.
         Началась торжественная часть. Из-за стола президиума, к трибуне выходили ответственные партийные, советские и общественные деятели. Здравицу закончил хор, исполнивший песни, прославляющие партию, его вождей и светлое сегодня, в котором страна оказалась.
         Был объявлен перерыв. Все, как бы нехотя, прошли в буфет, где каждому гостю бесплатно, вернее, за счет областного бюджета, был предложен бокал шампанского, бутерброды с икрой, красной рыбой,  колбасой  и  сыром. Те, кому показалось мало, могли купить коньяк и вино по потребности.  Наша молодежь изрядно «набралась».
         Прозвучал звонок, который призвал занять места в зале,  открылся занавес, и перед зрителями предстал во всем величии  академический хор. Лишь недавно, произведения Сергея Есенина вышли из под запрета цензуры. Песни на его стихи были близки, понятны и нашли отклик в душах рязанцев. Зал, вначале тихонько, «себе под нос», затем все громче и громче, стал подпевать. Не все обладали музыкальным слухом и поставленным голосом, но все себя считали сопричастниками происходящего в театре. Не отставали от хора и молодые чиновники. Не раз грозное начальство пыталось образумить зал, но стихия стала неуправляемой.
          Концерт закончился в 10 вечера, у друзей появилось желание поблагодарить певиц за доставленное удовольствие. Корзина цветов, восторженно блестевшие глаза обожателей, коньяк с шампанским, шоколад и легкая закуска помогли певицам преодолеть напряжение. В непринужденной обстановке исполнили они еще несколько песен, не входящих в репертуар, до поры остававшиеся под запретом. Руководство театра все с большей настойчивостью стало предлагать юбиляршам и их посетителям освободить помещение."Кончен бал - погасли свечи!"
         Часы показывали  полночь. От предложения переночевать в гостинице я отказался, дома мне предстояли дела, и я попросил подвезти меня на вокзал. Кассир меня разочаровала  -  ближайшая электричка до Москвы должна отправиться в 7 часов. Мне посоветовали проехать до автовокзала, но и там, до утра, автобусы не ожидались. Я решил поехать «автостопом».
       По окружной дороге,  с Поволжья и из Казахстана, днем двигался непрерывный поток груженых машин. Но, сейчас, их становилось все меньше и меньше. Легковые машины не останавливались, а водителям грузовых запрещалось перевозить пассажиров. «Голосовал» на обочине я не один, сосед слушал новости по транзисторному приемнику, диктор сообщил, что в Рязанской области ожидаются заморозки до минус 4 градусов. В это известие можно поверить. Холод постепенно остужал тело. Захотелось справить малую нужду. Вдоль дороги шли лесопосадки, я удалился в них и не заметил, как вышел с другой  их стороны.
         Передо мной предстала картина достойная восхищения. Стройными рядами стояли яблоневые деревья, сплошь усыпанные плодами невероятной красоты. Не трудно представить, что с ними произойдет после сегодняшнего заморозка - они почернеют и опадут. Что добру пропадать, я решил собрать немного себе. Штук 30 вошло в опустевший «дипломат», я снял рубашку, одним рукавом завязал воротник, наложил в рубашку штук 50 яблок  и завязал вторым рукавом  полы рубахи. Получился импровизированный рюкзак.
        Я готов был вернуться на дорогу, но вдали заметил старика, по-видимому, сторожа, который размахивая дубиной бежал в мою сторону. Я ожидал что угодно, только не его предложение: «Милок, что ты эту дрянь собираешь, пойдем, я тебе антоновки наберу». Сопротивляться было бесполезно. Я спросил у старика: « Если начальству наплевать на урожай, что же местные жители себе яблок не набирают?» Сторож успокоил меня: «Все, кому хотелось, намочили яблок по паре бочек, а на большее тары не хватило».
          Мы выпили со стариком «по глоточку» и не один раз, остатки я оставил ему.  Он предложил мне свое гостеприимство: «Если машину не словишь, не печалься, приходи ко мне, рядом стожок есть, как в пуховой перине спать будешь». Про вероятное соседство с сенными блохами, соперничающими в свирепости с бельевыми вшами, он промолчал.
           Я вышел на дорогу, все «голосовавшие» разъехались, повезло и мне, водитель МАЗа вез броневой лист из Куйбышева в Смоленск. Он притормозил не сразу, постепенно, примерно метров 50 снижал скорость. Взял он меня в кабину не бескорыстно: во -  первых - 5 рублей, как компенсация за возможный штраф, на дороге не валяются, и, при благоприятном исходе должна осесть в его кармане; во - вторых, чтобы за разговором дорога была веселей. Расстаться с ним мы должны были на кольцевой дороге, но он принял за нее Томилинскую эстакаду, мы расстались, и пришлось мне километров 7 идти пешком, через все Люберцы, до 19 таксомоторного парка на Волгоградском проспекте и долго уговаривать водителя отвезти меня домой.
           Его скепсис был объясним: редко кто,  среди ночи, при минус 4 градусах мороза,  носит финский костюм без рубахи, с галстуком на голом теле и, в одной руке сжимает кожаный «дипломат», а в другой - импровизированный рюкзак из финской нейлоновой рубахи, да и недалеко находится 13 психиатрическая больница, может я сбежавший пациент, вон и вещички прихватил… Но деньги решили все. Впрочем, ему и не такое приходилось видеть.
 А яблоки были хороши, и не только потому, что «на дармовщинку и уксус сладок!»
 Были они напоминанием о Родине, щедрой и несчастной, по нашей, с тобою вине.