На велосипеде по Европе

Автор – доцент Казанского университета, старый турист, побывавший во многих местах Советского Союза, на склоне лет собрался посмотреть Западную Европу, выбрав для этого не самый обычный способ – самостоятельную поездку по странам на велосипеде. В трех путевых очерках изложены впечатления настоящего советского человека от личного знакомства с новой реальностью, нехитрые дорожные приключения и разнообразные мысли и сведения, приходившие в ничем не загруженную голову автора в то время, когда ноги его крутили педали, а глаза озирали живописные пейзажи Старого Континента.



                Светлой памяти брата посвящается



Предисловие
(моя туристская биография)
 
                “Им овладело беспокойство
                Охота к перемене мест
                (Весьма мучительное свойство,
                Немногих добровольный крест)”.
                А. С. Пушкин

                “Охота пуще неволи” (Пословица)


Две мысли меня сопровождали по всей этой ретроспективе. Обе они, конечно, не новые, но в том и прелесть жизни, что каждый заново переживает одни и те же события и заново удивляется восхитительно нелогичному устройству нашего лучшего из миров. Начать с того, что не люблю я путешествовать. Не люблю я нервную сутолоку вокзалов, толпу, тесноту вагонов. Маюсь от духоты и малоподвижности в поездах и автобусах. Я - робкий, неуверенный в себе человек, мечтатель из “Белых ночей” Достоевского. Меня держит в постоянном страхе вечная неопределенность походных будней: “куда идем, куда бредем и где сегодня мы палатку разобьем?”. Так зачем я, уже в почтенном возрасте раз за разом снова пускаюсь в эти бесконечные авантюры? Бросаю туда с таким трудом накопленные деньги, вношу напряженность в семью, снова и снова мучаю свой потрепанный организм перегрузками и недосыпом?

Это мысль - вопрос. У Пушкина начинается с ответа. С “охоты” к перемене мест. Эта страсть как любовь. Люди мучаются от любви, стреляются и бросаются в прорубь, но кто же на нее жалуется, проклятую? Можно придумывать себе всякие изысканные развлечения, наполнить жизнь высоким содержанием, и все при этом ревниво сравниваешь - а как у соседа, не беднее ли моя жизнь, чем у других, не надо ли завести второй автомобиль или купить абонемент в монастырские концерты. Но вот поднимается из глубины души всегда жившая там тихонько “охота”, медленно, как приливная волна, все выше, все спокойнее. И пропадают вопросы, и пусть все они живут, как хотят, а мне нужно только одно, только вот это.

Так зовет дорога. Не из дальних далей, а изнутри, из генетической памяти. Я помню этот зов с самых ранних лет. Мальчишке, мне всегда хотелось посмотреть, что там, за поворотом дороги, и за следующим и еще ... В молодые годы лучшим отдыхом и удовольствием было уехать за город и про-сто идти весь день куда глаза глядят, ноги несли сами, на сердце радость и покой.

В туризм меня привела жена, тогда еще будущая. Удивительно сейчас, но это была именно велосипедная поездка на озеро Глухое в Марийской республике в мае 1959 года. Мне было девятнадцать. С тех пор Марийская, Глухое, берега Илети стали родным домом. Той же зимой - первый настоящий поход, единичка по Южному Уралу. Морозы за сорок, студенческий голодный паек, безбилетные поезда. А летом уже в почетной должности завхоза - на Тянь-Шань. Это были первоначальные годы спортивного туризма. Мы не были первыми - перед нами были гиганты, они открыли идею, прошли первые маршруты, но земли-то были еще нехоженые. Имя “Тянь-Шань” до сих пор звучит в сердце сказочным зовом. Мы тащили упирающихся ишаков волоком через снежный перевал и пили кумыс в киргизских юртах на Сон-Куле. Оренбург, Аральск, Ташкент, Фрунзе, Иссык-Куль. Я впервые ощутил тогда масштаб нашей Земли. Наш суровый инструктор - маленькая девчушка учила меня протяженности пространства. В качестве приданого она принесла мне ни много, ни мало - Среднюю Азию.

Мы были с ней там еще множество раз в шестидесятых и семидесятых. Сплавлялись по бешеному Зеравшану в феврале шестьдесят второго, предварительно перетащив байдарки через закрытый снегом горный хребет. Вдвоем перевалили с севера в Алайскую долину в конце апреля шестьдесят четвертого. Кто знает горы, тот понимает, что это была за авантюра: на ледниках туман, снег пополам с дождем, “идут лавины одна за одной”. Тем же перевалом ходили через несколько лет в спокойном августе и не могли понять, где ухитрились проползти в тот весенний беспредел.

Позже, уже на рубеже восьмидесятых, были три Памирских похода. Мы не били рекордов, не траверсировали пик Коммунизма, высота наших маршрутов едва превышала пять километров и во-обще официально, для получения пропусков в погранзону мы оформляли наши походы как единички. Но Памир даже с автомобильного Памирского тракта производит неизгладимое впечатление. Что уж говорить о потусторонне молчащем Сарезском озере или черной долине Бартанга. Горы не подавляют, они успокаивают и завораживают. Чувствуешь себя живой частицей огромного мира.

Студентом же успел сходить на Алтай, по местам горно-таежным, с верховьев Башкауза на Телецкое озеро. И через шесть лет вернулся немного западнее, впервые ехал по горам верхом на лошади - тоже незабываемое впечатление.

Хотелось мне добраться до восточного края нашего континента, до океана. Завидовал товарищам, которые там были, ходили по Приморью, по Камчатке. Но сам дальше Байкала не попал. А по Байкалу успел проплыть на пароходе “Комсомолец”. Пароход привезли с Балтики в начале века по железной дороге, и когда собрали на месте, он стал немного короче, и смотрелся странновато: высокобортный коротышка. Нас, безбилетных пассажиров очень выручала высоченная дымовая труба. Плыли три дня на палубе под ветром и дождем и о толстой и теплой трубе остались самые теплые воспоминания. И еще о песнях. Наши девчонки прекрасно пели, начиная с Чайковского и кончая восхитительной самодельной белибердой. Команда знала, конечно, что мы без билетов, но относилась к нам снисходительно и с симпатией. Удивительно, как глубоко в бездну уходит луч прожектора сквозь кристально прозрачную Байкальскую воду.

Так Байкальским хребтом и закончилась моя экспансия на восток. Зато на западе я добрался в конце концов до океана. Но это не сразу. Сначала был север, поселок Рудничный у норвежской границы, Хибины, Белое море. Вспомнив Белое море, нельзя не вспомнить и Аральское, куда ездили в тысяча девятьсот шестьдесят седьмом году якобы снимать любительский фильм. Странное сочетание барханов, солончаков, змей и синих волн. Тогда это было еще полноценное море. Мы пересекали его на сейнере трое суток и все это время, как в океане, на горизонте была только вода. Однако к бетонным причалам Муйнакского рыбпорта уже и тогда пришлось с километр идти пешком по обнажившемуся песчаному дну. Мелело море. Еще мы застали тогда холеру в Кунграде и землетрясение в Ташкенте. Раскладушки во дворах городских домов, квадраты рухнувших старых кварталов, раскатанные танками под нуль.

А к Белому морю я подступался трижды. Сначала в тысяча девятьсот шестьдесят первом, в ту теплую зиму, когда деньги меняли с больших на маленькие, мы прошли вдоль невысокого горного кряжа с романтическим названием “Ветреный пояс”. Ветров не помню. Помню тяжеленный рюкзак и липкий снег, в который широкие лыжи проваливались по колено. Помню ели настолько забитые снегом, что из белых конусов торчали только кончики веток. Короткий свет, недосып, постоянное чувство голода. И только дома, оформляя отчет, я осознал, что мы прошли всего в десятке километров от берегов Белого моря. Как же я жалел тогда, что не сделали крюк и не посмотрели на новое для меня море да еще зимой! Позже, летом семидесятого, возвращаясь с Хибин, я сделал попытку заехать на Соловки. И опять не удачно. Но от судьбы не уйдешь.

Белое море подарил мне Саня Вагин. Началось с хождения по Волге на его маленьком швертботе “Мева”, после чего весь зимний рейс к Антарктиде на экспедиционном теплоходе Саня шил паруса, а следующим летом мы отправились в плавание под этими парусами по островам Онежского залива. И еще не раз туда возвращались. Приезжали к Саниному другу старому помору светлой памяти Василию Григорьевичу Легкому. Он давал нам третьего срока деревянную лодку и любой из висящих вдоль стенки сарая старых “Ветерков”. А то и сам шел с нами в промысловую избу на Мягострове. Там кажется, что не только весь ритм жизни, распорядок дневных занятий, но даже сердечный ритм начинает пристраиваться к неспешной самодовлеющей смене приливов и отливов, когда море уходит так далеко, что можно идти пешком на недавние острова и поставленная час назад на якорь лодка бессильно лежит боком на камнях. А тихие светлые ночи! А чисто вымытые волнами граниты берегов! А тьма черники, брусники, морошки!

Были, конечно, и ежегодные семейные сплавы по Марийским речкам и дальше: по Лобани, Кильмези, Медведице, Белой, верховьям Вятки и Камы. Я с благодарностью вспоминаю наш само-дельный катамаран - сколько счастливых дней он нам доставил! На нем мы прошли один из самых радостных походов в 1980-ом году по реке Умбе на Кольском полуострове. Очень уж удачно все для нас тогда складывалось - и погода, и ветры, и транспорт на подъездах. Даже свирепая мошка на Толиоке вспоминается теперь как веселое приключение.

Последним горным походом был Кавказский в тысяча девятьсот девяностом. Нам с другом исполнилось сто на двоих. Почти все азиатские горные походы прошел я с ним вместе, и было уже традицией порассуждать после тяжелого дневного перехода, что вот уж как постареем, и силы будут не те, то поедем на Кавказ. Вот и поехали. Вернее, полетели самолетом, пожилые профессор и доцент, с комфортом: после обеда вышли из дому с рюкзаками и ледорубами, а на следующее утро уже варили кофе на примусе под ледником ввиду Белолакаи. Прекрасен Кавказ. Жаль, что мы так долго откладывали этот визит, хорошо, что все же собрались.

Вот такая была предыстория моих велопоходов по Европе. А проехать по городкам уютного Старого Континента на велосипеде мечталось еще с детства. Я воображал себя на улицах Вены и Парижа, проезжал безвестные городки, сворачивал в тихие переулки, сидел в скромных уличных кафе, глядя на праздную суету публики, походя затевал ни к чему не обязывающий “small talk” с гарсоном, спрашивал дорогу у прохожих и улыбался им в знак благодарности. Я был не свой и не чужой - просто проезжий, никак не задевающий их особую жизнь, я был сам по себе - любопытный и свободный. А мой велосипед был гарантом моей свободы, моим Коньком-Горбунком. Но это было давно - в те далекие времена, когда еще не надо было ничего выбирать, и если уж ты поступил в ВУЗ, твоя дорожка была известна до самого конца. И шансов проехать на моем старом драндулете по улицам Парижа у меня было тогда не больше, чем по обратной стороне Луны.

Но пришли другие времена. Границы стали полупрозрачными, то есть закрытыми только с “той” стороны, если очень хочешь, то пускают, нужно только показать, что у тебя есть, чем платить. И я понял: сейчас, или никогда!

Первая поездка, самая напряженная и яркая, была в тысяча девятьсот девяносто пятом. Вдвоем с сыном, свежеиспеченным аспирантом физфака КГУ мы летели самолетом до Франкфурта на Майне, откуда поехали своим ходом в Париж. Три дня катались на велосипедах по улицам Великого города от одного знаменитого места к другому. Во Франкфурт вернулись северным маршрутом через Реймс и Люксембург.

На следующий год вдвоем с товарищем накрутили больше тысячи километров по Германии, закончив в Праге. В тысяча девятьсот девяносто седьмом уже все бывшие участники вместе проехали от Мюнхена вокруг Швейцарии до французского Альбервиля и вернулись в Мюнхен через Страсбург и Баден-Баден.

И, наконец, в двухтысячном году с другим товарищем проехали мы на велосипедах две тысячи километров по Франции, сделав круг от Парижа через центр страны к Атлантическому побережью и затем на север к Ла-Маншу.

Я бы, пожалуй, на этом и успокоился, но не тут-то было - раскрученное колесо предприятия теперь уже само тащило меня за собой по дорогам моей мечты и, передохнув одно лето с внуком на Волге, я снова отправился покорять Альпы. Мы пересекли горы по одному из самых высоких автомобильных перевалов и скатились вниз, в легендарную Венецию, после чего сделали еще небольшой маршрут по прибалтийским землям Германии. В какой-то мере это было все, о чем я мечтал. Успешное завершение проекта. И об этом обо всем: о мечте и что из нее вышло – моя книга.

Казань, март 2003г.
 


Европа-95

                «Рано или поздно, под старость или в
                расцвете лет, Несбывшееся зовет нас, и мы               
                оглядываемся, стараясь понять, откуда
                прилетел зов».
                А. Грин «Бегущая по волнам»


Путь открыт

Середина девяностых была временем перемен, интересным, энергичным временем. Резко изменились условия жизни. Рухнули многие стены, пространство открылось и сзади, и впереди. Идти по руинам стало трудней, зато появилась возможность самому выбирать дорогу. Открылись и внешние границы. Не то, чтобы они совсем исчезли, но уже видно стало и Европу, и Америку в реальности, а не только как картинки в телевизоре.

Деньги приобрели вдруг незнакомую раньше значимость. При социализме они были просто талончиками на выдачу пайки - продуктов и промтоваров. Теперь они открывали новые возможности. Появились обменные пункты, где можно было купить доллары и другую валюту. Поначалу страшновато было в них заходить, все казалось, что кто-то следит сзади, схватят на выходе, ограбят или - того хуже - запишут. Было чувство, что совершаешь какое-то преступление. Не то перед Роди-ной, не то перед покойным социализмом (родным нашим прошлым, куда от него денешься!), обменивая наши красивые на их трижды проклятые зеленые.

С душевным трепетом стоял я в короткой очереди к окошечку обменного пункта у Дома офицеров, а когда купил свои первые двадцать долларов, вышел, вскочил на велосипед и оглянулся первый раз только после второго поворота. Сумма казалась мне очень значительной. Пятидесяти, а тем более ста долларовые купюры я тогда вообще не воспринимал как сущее. Они еще не вошли в мир моих реалий. Так что, как это ни печально для моего, в общем-то, очень патриотичного сознания, но все же настоящим символом свободы для меня, как и для большинства моих соотечественников, стал свободно продающийся доллар.

Мою самую первую двадцатидолларовую бумажку я получил в письме от друга по переписке из Америки. Но это были еще не деньги, а просто подарок, и я передарил его дочери на рождение внука. А с покупкой первой купюры в обменном пункте деньги впервые стали для меня деньгами, средством пусть очень скромной, но все же независимости. И где-то тогда во мне зашевелилась старинная, давно вроде бы угасшая мечта – поехать по дорогам благословенной Европы на велосипеде. Как семечко, много лет пролежавшее в холодной и сухой земле, она хорошо сохранилась и при первом же теплом дождичке дала зеленый росток.

Не скажу, что я сразу же и взялся за ее реализацию. Отнюдь. Первые доллары мы истратили на новый холодильник, а английским я занимался ради того, чтобы пробиться на международные конференции, да и просто для удовольствия общения с моими американскими корреспондентами. Но все же из семечка мечты постепенно вырастало намерение. Оно становилось реальным по мере выполнения работ с заводскими коллегами. За договор платили деньги, мы с сыном меняли их на доллары, постепенно стало казаться, что на эти деньги можно что-то сделать.

Я, было, написал сначала: становилось ясно, что денег хватит. И тут же вспомнил, насколько, на самом деле, все было неясно. Не было никакого представления ни о том, как и чем ехать, ни о том, как получить визы, ни о ценах, ни о порядках на дорогах в европейских странах. Был чистый лист и страх провинциала перед блеском мировых столиц. Три года это предприятие было главным мотором моей жизни, первым приоритетом, постоянным объектом работы мысли и фантазии. И множество радостей оно мне принесло.

Самым тяжелым было полное отсутствие информации. И не понятно, что делать? Начало пути открыл мне Сергей Кузнецов, один из ведущих велотуристов России. Он принёс список адресов зарубежных велотуристских организаций и, что было не менее ценно, листки–отчёты известного Волгоградского туриста Павла Протопопова о его совсем недавних поездках по Европе на велосипеде практически в режиме привычного для меня горного похода с палаткой и примусом. Он сделал как раз то, что хотел я и, главное, знал, как это можно делать. Вот с того момента поверил и я в реальность моего начинания. И хотя вера эта была очень слабой и много раз дышала на ладан, все же теперь это была уже не мечта, а рабочий проект, занявший постепенно главное место в моей жизни.


Пригласите нас, пожалуйста, к себе в гости!

Я начал писать письма. В десятки адресов, в разные страны, в Европу и Америку, по странице – полторы текста на английском. В каждый адрес своё, с особыми, эксклюзивными, как теперь говорят, аргументами и комплиментами, но с одинаковой просьбой в конце: «Пришлите, пожалуйста, вызов в свою прекрасную страну и не забудьте написать в нём, что Вы обеспечите нас жильём и всем необходимым полностью за свой счёт! Так надо, чтобы дали визы». Так мне объяснили в нашем университетском отделе международных обменов.

Желающим выучить английский бесплатно – пишите письма. Про Big Ben и Dickens’a в Англию, про Beethoven и Haine во Frankfurt am Main и Munhen, про Notre Dame de Paris во Францию и Coliseum в Италию и у Вас очень скоро не будет проблем с языком. Недавно мне попались на глаза эти мои письма. Я перечитал два – три с удивлением и гордостью за себя прошлого – видно, что автором движет сильное чувство. Одно из них даже опубликовали в английской газете “Cycling to-day”. Но все было тщетно – вежливая Европа отвечала мне вежливыми отказами в красивых конвертах. Или не отвечала вовсе. Я начал после Нового Года и весь февраль и март получал в разной упаковке (электронной почты еще не было) одинаково безнадежные отказы.

Я уже стал терять надежду, когда восьмого апреля в обалденно солнечное, бушующее весной воскресенье, вернувшись из загородной прогулки весь наполненный радостью и светом, я достал из почтового ящика большой официальный конверт с эмблемами французской федерации велотуризма (FFCT). В конверт были вложены несколько сшитых скрепкой листочков – памятка для путешествующего по Франции на велосипеде - и маленькая записка. Написанные корявым почерком несколько слов по-английски сообщали, что официальное приглашение будет мне выслано в ближайшее время. Господи! С сопливого детства я не испытывал такой радости! Я прыгал на одной ножке и припевал: Франция, Франция, мы едем во Францию! Франция была пределом моих мечтаний.

И действительно, скоро пришла ослепительная официальная бумага с водяными знаками и символикой FFCT, в которой ниже перечисленные мсье приглашались на Международную неделю Федерации, имеющую место быть в городе Lons-le-Saunier в первой декаде августа 1995 года. Я прочитал ее не сразу, отдыхая от переживаний после каждой строчки. Как торжественная музыка звуча-ли в моем уме красиво напечатанные латиницей наши с сыном имена с предшествующим Monsieur.
Но, к моему величайшему огорчению, сроки в приглашении были ограничены одной этой неделей, что нас никак не устраивало, и к тому же имена наши напечатаны с ошибками. Казалось почти святотатством просить переделки такого прекрасного документа. С душевным трепетом в ответном письме, после бессчетных благодарностей и извинений я просил добавить по неделе срока с каждой стороны недели слета и усилить фразу о том, что нас обеспечат приютом и снабжением.

Вспомните девяносто пятый год. Наглость рэкетиров, ногой открывающих двери к начальнику райотдела милиции, общую беззащитность перед инфляцией, ваучерами, братками, непредсказуемым завтра. Еще не закрывались металлическими дверьми подъезды, загаженные лифты, взломанные почтовые ящики. По телевизору показывают выброшенные в овраг груды вскрытых зарубежных писем – почтовые клерки искали вложенные доллары. А я как манны небесной, как согласия любимой жду конверта из Франции. Усилил железной полосой дверку ящика, чтобы нельзя было вскрыть просто руками – это против мальчишек. Можно бы пойти на почту и предупредить, чтобы оставили письмо из Франции у себя, не бросали в ящик, а только сообщили мне, но ведь могут подумать, что деньги жду, не вышло бы хуже. Каждый день с замиранием сердца открываю дверку ящика и для надежности ощупываю рукой холодное нутро, хотя и знаю, что слишком рано еще ждать, почти месяц везет до Парижа письмо наша почта.

И все же пришло оно, долгожданное! Не позарились на него на почте и в дороге не потеряли. А в нем такая, как я просил, бумага: нас приглашали на три недели в августе для участия в международной встрече, и хотя и довольно туманно, но все же обещали за свой счет обеспечить всем жизненно необходимым. Первый шлагбаум на дороге во Францию был открыт.

Но воспользовались мы этим далеко не сразу. Сначала Миша защищал свой университетский диплом, потом сразу сдавал экзамены в аспирантуру. В тот год почему-то была нервная обстановка с призывом в армию, и наш университет решил принять аспирантов, не дожидаясь начала учебного года. Так что за визой в Москву я отправился только четвёртого июля, когда до начала срока приглашения оставалось меньше месяца.


В Москву за визами

Это отдельная, полная драматизма, радостей и огорчений тема – поездки в Москву за визами. То было лихое время безудержного мародерства. Великий и могучий Советский Союз почил в бозе, и хлебнувшие свободы через край коммунисты и беспартийные пустились в дикий дележ ставшего вдруг бесхозным общественного имущества. На глазах падких на халяву граждан развесистой клюк-вой поднимались гигантские пирамиды, из недр райкомов и обкомов, как джинны из бутылок, материализовались банки и состояния, бизнесмены и депутаты, нефтяные магнаты и алюминиевые короли. Как грибы из–под земли на каждом шагу вырастали ларьки и торговые точки всех видов и размеров. Деньги жгли руки, дешевели каждый день, цены приближались к миллионам. Мир социальной справедливости и коммунистического завтра на глазах линял, превращаясь в огромное торжище, сборище продавцов и рэкетиров, мошенников и лохов, юных миллиардеров и пожилых интеллигентных бомжей. Поезда были забиты везущими в необъятных сумках турецкий (польский, китайский) товар женщинами от семнадцати до семидесяти лет и парнями с черными сумками, с которыми они не расставались даже в туалете. Коробейники со всякой мелочью, бригады карточных мошенников текли через вагоны непрерывным потоком.

Вот и я, положив в карман джинсов под носовой платок заветные пятьсот долларов – сумма еще год назад выглядевшая совершенно фантастической, и закинув за спину рюкзак со спальным мешком и бутербродами – чтобы быть полностью автономным в дороге, тёплой ночью четвертого июля девяносто пятого года отправился через спящий в летней полутьме город на транзитный поезд в Москву. Это и было, пожалуй, настоящим началом нашего путешествия, первым выходом на маршрут.


Приехал в Москву к вечеру во вторник, а среда оказалась в консульстве не приемным днём. На задах фешенебельного здания французского посольства на Якиманке (тогда ещё улица Димитрова 43), на замусоренной асфальтированной площадке у высоченной металлической решетки консульства топтался в одиночестве московский хлыщ. Он и разъяснил мне, провинциальному недотёпе, что принимают четыре дня в неделю с полдесятого утра до часу, что записывают на сдачу документов уже на август, что нужно заранее купить страховку и билет, что билеты на Париж давно распроданы и вообще, таких как мы, там не ждут – визы дают только представителям организаций, имеющих деловые связи с Францией, и деятелям культуры (по его взгляду я понял, что он относит себя к последним).
Я слушал, и внутри у меня все падало и пустело. Куда я со свиным рылом да в калашный ряд! Со своими жалкими пятьюстами долларов, когда один билет до Парижа, как явствовало из приклеенной к забору рекламки, стоил почти эту сумму. Со своим старым драндулетом, кто же возьмет такое в самолёт, летящий в Париж!

Последняя мысль была моим постоянным ночным кошмаром. Во сне я развинчивал свой велосипед на части и без конца складывал из них разные комбинации, пытаясь уложиться в минимальный размер. Я даже разрезал мысленно раму, делал ее складной, но не сложишь же колеса, а они тоже не умещались в аэрофлотовский стандарт багажа. Возьмут – успокаивал меня Сережа Кузнецов. - Раньше мы просто снимали руль и педали, а остальное складывали в большой чехол и возили без звука. Не возьмут, конечно - категорически ответили мне в казанской кассе Аэрофлота. Нужно сделать запрос за три дня перед отлетом и тогда - в зависимости от заявленного багажа– солидно информировали в офисе Трансаэро на Манежной площади. Да не волнуйтесь, все будет в порядке, куда они денутся, - заверила кассирша в агентстве на Аэрофлотовской. Велосипеды - была ключевая проблема, без велосипедов пропадал весь смысл поездки. Я просыпался ночью от жаркого прилива страха - а если в последний момент, уже при посадке выяснится, что все-таки нельзя, в правилах же черным по белому написано, что размер багажа не должен превышать 90 см! Что тогда?!

Это был главный страх, страх номер один. А всего их была тьма, джунгли. В Казанской кассе сказали, например, что билет без визы не продадут, а в международном отделе университета – что для получения визы нужно иметь страховку и обратный билет. Но визу могут и не дать, а билет назад не принимают, что же тогда все эти фантастические деньги пойдут прахом? А страховка – медицинская страховка – это что еще за страшилище? И сколько же такое может стоить при их ценах на медицину?! И еще - а вдруг наших денег вообще слишком мало! Вдруг ТАМ все так дорого, что мы через три дня останемся без единого пфеннига при полной невозможности поменять срок возвращения?

Я совершенно измучился, плутая по этому темному лесу неизвестности, все время натыкаясь в потемках на что-то растопыренное и враждебное. Сколько нервов на этом сожжено. И ни одной тропиночки. Где-то же должны быть следы Павла Протопопова, пытался я с ним аукнуться, но ответа не получил. Шарахался в разные стороны, изучал расписания и цены железной дороги, морских паромов из Питера и Калининграда, международных автобусов. Звонил во все московские представительства разных авиакомпаний. Но везде называли такие цифры, что у меня опускались руки, и голос не слушался что-то спрашивать дальше.

Та среда пятого июля 1995 года осталась в памяти одним из самых грустных дней моих путешествий. Покинув площадку у консульства, я еще долго бродил по запущенной, на редкость немноголюдной Москве. Парило, временами брызгал теплый дождичек, но я робел прятаться в роскошные новые магазины. В этом городе кричащих витрин и новомодных белых дверей, дорогих машин, бросающих в глаза пыль с грязных обочин, я чувствовал себя сломленным, нелепым и жалким со своими претензиями на крошки от пирога того мощного зверя, который, чувствовалось, тут живет и не с кем делиться не привык.

Остановился я на квартире Сани Вагина. Сам он был в плавании, семья на даче, все три комнаты и телефон в моем распоряжении. Позвонил однокурснику Славе Р*., он подобрал меня на своем видавшем виды “мерсе” и повез через жуткие автомобильные пробки на набережной (какой-то ремонт на магистрали – все в объезд) в гости к дочери. Там, в тесной однокомнатной квартире мы вдоволь наигрались в разбойников с его внуком, насмеялись до слез над моим французским произношением (дочь у Славы переводчица) и выяснили мимоходом, что страховка стоит всего 70 центов в день, да и те можно вернуть назад, если не соберешься ехать.

И на другой день я явился к железному частоколу французского консульства уже совсем другим человеком, побывавшим в нокдауне, но снова твердо стоящим на ногах. Моросил мелкий дождь, будущие мсье и мадам, всего человек 30, столпившись у калитки, молча прижимали друг друга к ее толстым железным прутьям, вдоль забора от этой толпы уходила очередь. Встал в нее и я. Загремели запоры, из калитки вышел француз. Толпа, было, ринулась в открывшуюся щель, но француз загородил телом проход и стал повелительно выкрикивать что-то по-своему, пока жаждущие не образовали некое подобие колонны. Внутрь пускали только тех, у кого были выданные на этот день анкеты. Нахалов француз выталкивал в сторону, не глядя в бумаги, которые ему совали, решительно и грубо. Вся операция заняла не более пяти минут.

После этого другой француз поставил столик сразу за железными пиками забора и стал выдавать анкеты оставшейся очереди: на каждый представленный паспорт – по два бланка на французском, отрывая их от толстой книги. Получил и я свои четыре бланка со сроком явки 21 июля. Вот и все, можно уезжать домой, всех дел на полчаса.

Но трудно уйти сразу, приехав так издалека, и я стал искать, что бы можно было сделать здесь еще. У женщин из страховых агентств, сидящих тут же за столиками под большими зонтами, я выяснил, что страховку можно будет купить в последний момент перед входом в консульство. Еще бы узнать, как заполнять анкету – вопросы по-французски, да если бы и по-русски, разве угадаешь сам, чего от тебя хочет изощренная чиновничья изобретательность. С удивлением обнаружил, что смуглый парнишка из Пакистана заполняет анкету с вопросами по-английски. Оказывается, есть и такие, но нам и не предлагали. С английскими вопросами начал заполнять (на подоконнике, в соседнем подъезде, где не капало) свой бланк, но скоро с ужасом обнаружил, что обратная сторона бланка работает копиркой, и я испортил второй экземпляр. К счастью, француз еще не убрал своего столика за решеткой, и я вымолил у него замену. У того же парня узнал, что если запущенные с утра пройдут быстро, то около двенадцати могут пустить дополнительную партию из тех, у кого все документы готовы. То есть все можно сделать за один день! На том же подоконнике, вместе с другом – пакистанцем заполнил сырые от дождя анкеты. Все по-французски, можно, наверно, и по-русски, но я на это не решился. Еще дома добыл копию старого бланка и попросил работавшего в Алжире товарища написать ответы. Купил-таки медицинские страховки, чтобы все было готово. Но в этот день вторую партию так и не пригласили. Не знал я еще, что можно попроситься самому, сославшись, что приехал издалека, к этому французы относятся с уважением, идут на поблажки, только надо сразу прописку показывать. А нахальных москвичей не любят, реагируют очень жестко.

Тепло распрощались с парнишкой из Пакистана, для меня это был первый случай, когда я реально воспользовался разговорным английским, и мне это очень понравилось.


Я получаю визы и покупаю билеты

И вот через две недели я снова здесь, перед островерхой железной оградой французского консульства, но теперь уже в роли срочника с готовыми документами. Невыспавшийся, прямо с вокзала. Что-то секретное взорвалось в Арзамасе, близко никого не пускали, наш поезд чуть не сутки загорал в сельском тупике в Чувашии и только на вторую ночь с бешеной скоростью застучал колесами, допущенный наконец на магистральный путь к Москве. Пришлось побриться в вокзальном туалете, сдать рюкзак в камеру хранения и сразу на улицу Димитрова. Опять толкучка перед входом, гортанные команды охранника, клацание засова на калитке, решетчатый коридор, еще одна такая же калитка из высоких железных прутьев, широкая лестница консульства. Нам налево, в тесный, полукругом идущий вестибюль, слева окна во двор, справа семь или восемь окошечек в стене для приема документов. Ко всем уже длинные очереди. Оказывается, все приготовления можно сделать прямо здесь: и бланки получить и заполнить анкеты – на стене образец с расшифровкой по-русски. Так что все мои предыдущие мучения были просто от недостатка информации. Опытные люди имеют при себе даже ножницы и палочки клея, чтобы приклеить фотографии.

Молодая женщина в окошечке приняла мои документы, пролистала, куда-то стала звонить. Я с трепетом ждал, я уже видел, как бескомпромиссно они возвращают не устроившие их бумаги – нет, и ни просьбы, ни слезы - не аргумент. Послушала трубку, сложила все стопкой и отодвинула – ждите у первого окна. О Господи, перекрестился я про себя и вроде даже светлее стало в этом узком, забитом озабоченными людьми пространстве, стал виден солнечный день за окном. Первое окошко это для тех, у кого все в порядке.

Счастливый и расслабленный сел я в жесткое, как на вокзале кресло к двум десяткам других людей, тоже ждущих получения виз. Время от времени первое окно открывалось и оттуда не очень громко и очень исковеркано, так что нужно было прислушиваться с напряжением, выкрикивали фамилию. Человек вскакивал с кресла и торопился к окошечку, на ходу доставая деньги –190 тысяч рублей (200 франков), желательно, без сдачи (тоже надо было знать заранее!). Приятно было сидеть среди этих полных достоинства сограждан и спокойно ожидать своей очереди. Правда, дважды открывалось окно №2, к нему тоже вызывали. Там люди подолгу что-то объясняли, мужчина на повышенных тонах, женщина со слезами и визгом, но оба, видимо, безрезультатно. Это немного щекотало нервы, хотелось спрятаться среди остального большинства.

Прошло с полчаса, я с удовольствием отмечал, как получают визы стоявшие впереди меня по очереди на сдачу документов, значит, скоро и я. Потом стали выходить к окошечку и те, кто стоял позади и даже стоявшие совсем уже в конце. И чем больше становилось вокруг меня свободных кресел, тем пустее и тоскливей делалось внутри. Все напряженнее я прислушивался к картавому голосу из окошечка, но меня, видимо, даже не потрудились уведомить об отказе. Уже совсем опустел узкий вестибюль консульства, вокруг меня на креслах никого не осталось, охранник прошел с улицы в конец зала, на ходу говоря по мобильному телефону. А я все сидел один, раздавленный унижением, с озлоблением и вызовом глядя на наглухо закрытое окно номер два. И вдруг первое окошко с треском распахнулось и гортанный голос выкрикнул из него нечто ни с чем не сообразное. Со снова вспыхнувшей надеждой я попытался сложить эти звуки в мою фамилию, но только когда выкрикнули снова, нетерпеливо и раздраженно, я понял, что это все-таки меня и через секунду уже совал внутрь намокшие в кулаке деньги. Однако женщина внутри отсчитала половину купюр и выбросила их мне назад вместе с паспортами. Окошечко захлопнулось, я остался один в пустом, залитом солнцем вестибюле, еще не веря окончательно своему счастью.

Мне не хотелось бы разочаровываться здесь, на глазах у охранника с телефоном. Я вышел во двор, в полном одиночестве миновал никем теперь не охраняемые железные калитки, причем долго не мог справиться с засовом, пока не понял, что он не закрыт, через замусоренную площадку отошел к подъезду соседнего дома и только там дрожащими руками открыл верхний паспорт. Паспорт оказался Мишин, и в нем на восьмой почему-то странице всеми цветами радуги сияла украшенная голограммой французская виза. Я быстренько захлопнул паспорт, засмеялся на солнце и открыл его снова, уже спокойнее. О Господи! Поперек визы стояла жирная черная печать: «Недействительна!». Как недействительна! Только что все было нормально, не мог же я не заметить сразу такого уродства! Со страхом и недоумением рассматривал я заляпанную черной надписью страницу с передней стороны, потом перевернул на заднюю, и у меня чуть слезы не потекли - там, на обратной стороне непорочной чистотой сияла та самая, только что виденная мной, переливающаяся из золотистого в зеленый и розовый визовая наклейка, и при ближайшем рассмотрении на ней можно было прочесть – бесплатная. Да, я слышал, что до двадцати пяти лет визу дают бесплатно. Вот и разгадка, почему мне пришлось так долго ждать, дольше всех. Просто они ошиблись. И сначала приклеили Мише платный лейбл, а потом где-нибудь уже на выдаче обнаружили и вернули исправлять. И злобилась на меня выдавальщица поэтому – всегда люди срывают раздражение за свои ошибки на подчиненных. Заглянул я и в свой паспорт – там сияла одна наклейка, такая, как забитая у Миши.

 Как же радостно и легко я себя чувствовал, как и не было полутора суток в поезде, опоздания, утренней нервотрепки. Светило солнце, вокруг был праздничный город Москва. Путь в Европу был открыт. Будущее было прекрасным.

Город Lons-le-Saunier, куда мы были приглашены, расположен на юго-восточной окраине Франции, в предгорьях Альп (массив Юра), в шестидесяти километрах от швейцарской Женевы и почти в четырехстах от Парижа. Про то, что можно прилететь с французской визой в Женеву, мы тогда просто не знали. А билет до Парижа стоил, на наш взгляд, слишком дорого. Поэтому был выработан такой план: мы летим до Франкфурта на Майне – это почти вдвое дешевле, оттуда едем своим ходом до Lons-le-Saunier –это около пятисот километров (дней за пять доберемся), пару дней побудем на слете – и своим ходом в Париж (а, может, кто подвезет!). А из Парижа назад во Франкфурт еще пятьсот - опять своим ходом. Три недели на три стороны треугольника, в сумме около полутора тысяч километров (для бешеной собаки семь верст – не крюк!). По карте все получалось нормально.

Билеты я покупал в агентстве “Аэротур” в самом конце Ленинградского шоссе – туда вежливее всего приглашали по телефону, когда я обзванивал от Сани все многочисленные авиакомпании и их посредников. Просторный офис, компьютеры, предупредительные девушки. Билет - целая книжка в суперобложке, но и цена – больше миллиона. Ну и времена пошли - я плачу миллион! Даже сразу два с лишним за два билета. Однако при курсе московских обменных пунктов в 5100 рублей за доллар это чуть больше $400, за два билета до Франкфурта на Майне с оборотом это просто дешево. Странно, что в билетах в графе: “цена в долларах” значится цифра 572 у меня и 529 у Миши (у него молодежная скидка). Где-то хитрит Аэрофлот с курсом рубля, но нам до этого нет дела, лишь бы вез недорого.

Один из самых приятных моментов поездки, я его потом много раз смаковал про себя в воспоминаниях - звонок домой. Коротко доложил Мише: визы стоят, билеты куплены, можно собираться. Еще недавно Париж был розовой мечтой – теперь оставалась неделя на сборы.


В путь

Я надеялся немного отдохнуть за последнюю перед отъездом неделю, но ничего из этого не получилось, конечно. Разогнулся уже в темноте вечером тридцатого июля, кончив паковать свой велосипед в чехол, сшитый из сахарных мешков, выпил чашку чая на дорогу – вот и все, пора в путь. Забрали разом все наше хозяйство, спустились вниз, поставили упакованные велосипеды на тележку от детской коляски и двинулись по засыпающему городу в сторону вокзала. Никто нас не провожал, некому было небрежно отвечать на вопросы, куда это мы направляемся. Наш транзитный поезд проходил через Казань глубокой ночью, последние часы мы провели в тесной квартирке товарища недалеко от вокзала. Он же помог нам погрузиться в вагон и не без скепсиса пожелал удачи.

Часть страхов к этому времени была уже позади, но большая часть еще загораживала гори-зонт темным лесом. Главный, конечно, как возьмут наши велосипеды – негабаритный груз, а если и возьмут, то не заставят ли платить за ручную кладь. Бесплатная норма багажа – двадцать килограмм, велосипед весит – шестнадцать, в восемь килограмм все походное снаряжение уложить невозможно. Ужимались, как могли. Никаких продуктов, минимум одежды, посуды, инструментов. И все же лишний вес был, а это – пять долларов за килограмм!

Был и второй страх – как добраться вовремя до Шереметьева. В очереди перед консульством я слышал множество жутких историй об алчности аэропортовских таксистов и о невозможности уклониться от их разорительных услуг. Однако нас обещал выручить все тот же Слава Р*. Он – хозяин фирмы, он пришлет за нами свою служебную Ауди с шофером. Вечером шофер позвонит нам на квартиру Сани В*, где мы, как обычно, остановились, и мы договоримся о времени отъезда. Самолет у нас в 11.30 утра.

С нарастающим напряжением ждем, когда у них тут вечер: 8, 9, 10,… в двенадцатом пытаюсь дозвониться Славе, но его нет ни по одному из телефонов. Не знаю, что делать, надо хоть немного поспать. Совсем поздно ночью звонит Слава: шофер пропал вместе с машиной, нет ни дома, ни у любовницы, ни в гараже. Надежный человек, что-то, значит, случилось, у нас здесь бывает, я приеду сам, но чуть попозже, впритык – нужно еще отвезти в другой аэропорт внука. Пружина тревоги разжимается, но только на половину. Опять все в обрез. Я видел, какие безнадежные пробки бывают в Москве, да и “Мерс” у Славы не вчера с конвейера.

Однако и через этот темный овраг перебрались благополучно. Приехали к самому началу регистрации. На табло рейсы: Нью-Йорк, Лондон, Париж, Тель-Авив – весь мир на ладони. И наш – равный среди них, 255й во Франкфурт на Майне. Надо уже бегом заполнять таможенные декларации. О Господи, как-то выйдет с нашими велосипедами?! А все просто вышло, дежурный на регистрации велел поставить их на весы и  потом небрежно махнул рукой в сторону кучи багажа – сами тащите туда, на конвейер не полезут. Да, что до кучи, мы их с радостью до самого самолета готовы были нести на руках! Отлегла от сердца главная тревога. А с лишним весом совсем смешно получи-лось – за столиком рядом со мной заполнял декларацию мой однокурсник, они вчетвером с одними кейсами в руках летели нашим рейсом, 80 килограмм можно грузить бесплатно! А мы-то за каждый грамм жались, кружки без ручек взяли.

Первый раз паспортный контроль – чего он там внимательно рассматривает мое фото, не нашел бы какого непорядка. Нет, все ОК, щелкает стопор вертушки и я – за границей! Еще две минуты тревоги за Мишу – и наступает блаженный миг. Все тревоги позади. Впереди комфорт заграничного рейса и желанная дорога по сказочной Европе в Париж. Какими роскошными и светлыми казались мне тогда, в общем-то, убогие залы отправления, магазинчики duty free, кафе и мелочные лавочки Шереметьева-2. Вежливые фирменные девушки, уютный, объемистый самолет, вино к обеду, которое взяла соседка, а мы взять постеснялись.


Встреча с заграницей

Аэропорт Франкфурта на Майне – самый крупный в Европе, только что отстроенный, весь в огнях, зеркалах и блестящем металле. Мы идем вместе с множеством других пассажиров по бесконечным, широким, ярко освещенным анфиладам залов, не зная куда, без цели, просто в общем потоке. Идем как во сне, в другой, желанной и незнакомой реальности, переполненные радостью от начала свершения ожиданий – мы еще только в прихожей, в вестибюле нашего праздника, и он нас не обманул. Как много людей вокруг, очень разных, много негров, арабов, самые разнообразные лица, одежды, багаж в руках и на тележках. Как прекрасно быть одним из них, скромным, незаметным, полноправным участником этого праздника жизни!

Прощаемся с нашими попутчиками – их встречают партнеры, а у нас свои дела, нужно получать багаж. Праздничная демонстрация, беззаботное шествие с толпой к залу прибытия кончилось, пора подумать о делах.

По эскалаторам (тоже приятно!) опускаемся на два этажа вниз, в зал выдачи багажа. Вот так зал! Наверное, сто метров на пятьдесят, не ярко освещенный с множеством улиток в центре, по кото-рым крутится багаж с разных рейсов. Находим по номеру рейса свою раздачу. Мы, видно, зазевались на радостях в зале прибытия, наши рюкзаки последними трясутся на лепестках подвижной дорожки. А велосипедов и вовсе нет. Господи, какие мы были глупые и неопытные! Ну кто же кинет велосипед на ленту транспортера. Но мы-то совсем ничего не знали, а соображается в такой обстановке трудно. Вот она - выдача багажа, вот наши мешки, а велосипедов нет, и мы уже практически одни затеряны в этом гигантском ангаре без окон с серыми бетонными стенами (где-то у дальнего конвейера толпятся пассажиры Эль-Аль).

Вдоль длинной стороны зала - двери представительств разных авиакомпаний: British airlines, Air France, Pan American, SAS…, но Аэрофлота нет и в помине. В котором-то окошечке узнаю, что надо спрашивать Lufthansa, оказывается, на международных рейсах Аэрофлот самостоятельно не действует. Комнатка Люфтганзы в самом углу, девушка любезно объясняет, что негабаритный груз привозят отдельно, посмотрите на складе в другом углу зала. Наверху был палящий июльский день, перед посадкой проводник объявил, что за бортом +36, мы в шортах и майках, а здесь сырая каменная прохлада. Тем не менее, я мокрый от волнения резво бегу пятидесятиметровую дистанцию до склада. Там ни души. С замиранием сердца оглядываю груды упаковок, роюсь по углам – нет, нет велосипедов! Не знаю я, что делать. Бреду назад к нашим мешкам. - А вон у той, противоположной стены что-то лежит, не они? – показывает Миша. Бежим туда. Они, ненаглядные, лежат одиноко у стенки на самом виду. Вот теперь полное счастье – прибыли, и все при нас.

Вылезаем наверх, в яркий день. У стеклянной стены аэровокзала собираем свои чудеса техники. Велосипеды были разобраны до голой рамы, почти три часа уходит на сборку. И что это за машины! Скомпанованы из старых, разными путями пришедших к нам деталей. Про каждую из них можно рассказать историю, каждая – индивидуальность и работать в коллективе не склонна. Только терпение и воля хозяина заставляют всю эту рухлядь быть машиной. И никогда нет полной уверенности, что после очередной разборки снова удастся вернуть ее к жизни.

В тот раз мой велосипед обошелся без фокусов, а вот у Мишиного порвался тросик заднего тормоза. Время клонилось к вечеру, я нервничал, но починить не получалось. Запасной тросик оказался большего диаметра, расплетенный – начал тянуться. Срастили кое-как из двух обрывков и мах-нули рукой. Сложили разбросанные вокруг по асфальту убогие наши вещи.

Отдельное мероприятие – помыть после работы руки в цивилизованном туалете. Я долго не мог пустить воду, крутил рычаг крана в обе стороны и все без толку, пока не увидел краем глаза, как негр у соседней раковины поддернул рычаг вверх, и у него вода потекла бурной струей. Еще он ты-кал рукой боковой краник, а потом выдернул с другого боку бумажное полотенце, но на это у меня уже не хватило духу – я принес с собой свое мыло и свое полотенце.

Забежал я и в аэропортовский супермаркет в подвальном помещении, откуда отправляется в город электричка. Это было мое первое в жизни посещение европейского супермаркета. Товарищи в самолете сказали, что этот - сравнительно дешевый, в прошлый раз они брали там пиво. Меня интересовали совсем другие вещи: хлеб, консервы, молоко. Цены произвели тягостное впечатление – с такими нам не выжить. Я получил тяжелый удар по моей уверенности в будущем, но удержался на ногах, отложив тревогу на потом – авось обойдется. Сейчас же хватило духу только на два пакета сока и пачку печенья на ужин, с собой мы не привезли практически ничего.


Первые шаги в новом для нас мире
 
И вот мы нагрузили свои велосипеды и готовы ехать. Прекрасный летний день клонился к закату, было около шести вечера (мы еще не знали, что здесь светло до десяти), очень тепло, ласковый воздух почти неподвижен. У нас карта дорог Европы, купленная в Москве, на ней даже аэропорта нет, не говоря уж о дорогах от него. Пока мы возились с велосипедами, рядом все время подъезжали машины. Прибывшие самолетом пассажиры грузили в них свой багаж и отбывали. Теперь пришла наша очередь. С места сборов нам видна только стена противоположного ангара и совсем небольшой отрезок дороги. Сейчас и мы двинемся по этой дороге в Германию. Столько лет это было только мечтой, почти год подготовки, и вот настал торжественный момент. Надо перебраться к противоположной бровке трех полосного полотна. Я выбираю момент, когда на дороге пусто, съезжаю на проезжую часть и, толкаясь ногами, двигаюсь поперек, но вдруг справа нарастает шум, визг тормозов, я упираюсь туфлями в асфальт, груженый велосипед заваливается на бок и грохается на дорогу, я – на него, и прямо над собой вижу цыплячьего цвета лимузин с надписью polizei. У меня сердце упало: ну все – сразу влипли в историю. Но машина сдала назад и, взревев мотором, унеслась мимо. А мы с Мишей, немного успокоившись, покатили потихоньку по прекрасной, абсолютно гладкой дороге, стараясь держать на запад. Наши попутчики сказали, что там, на берегу Майна легче будет найти место для ночлега.

Конечно, сейчас я все бы сделал не так. Нужно было прилететь не в понедельник, а субботу. В субботу, доехав до вокзала во Франкфурте или даже до ближайшей железнодорожной станции, мы могли бы купить “wochenendticket” – билет конца недели, за 35DM один на двоих, и в тот же вечер добраться по нему на электричках до французской границы где-нибудь в районе Базеля, откуда до Lons-le-Saunier уже рукой подать. Или хотя бы никуда не ездить в этот суетный день прилета, а заночевать рядом с аэропортом, где полно обширных лесных массивов. Но не было у нас тогда ни при-личной карты, ни опыта. А был только совет товарища ехать на берег Майна.

Вот мы и поехали на запад, к реке, навстречу закатному солнцу. Когда едешь поездом, обстановка меняется непрерывно, в новые земли въезжаешь постепенно и новые детали появляются по очереди, давая время к ним привыкнуть. А самолет сажает в новую точку земли без подготовки, и сразу вокруг все новое, непривычное и непонятное. Сколько читано и говорено об этой земле, сколько лет она была только далекой сказкой и вдруг мы в ней, внутри этой сказки, едем по хваленой немецкой дороге, впереди за железнодорожным переездом островерхие домики сказочного городка плавятся в закатном солнце.

На повороте, на краю лесочка первый немец, молодой и симпатичный лежит на траве рядом с велосипедом. Я неуверенно его окликаю, так похоже все это на сон, но он не пропадает, он видит нас, приветствует, он – какая удача – говорит по-английски, потому что он шофер – дальнобойщик, гоняет фуры во Францию и Швейцарию. И если нам надо к Швейцарской границе, то мы можем сейчас заехать в их гараж, вполне возможно, кто-нибудь из товарищей погонит ночью пустой фургон за грузом в Швейцарию, могут прихватить нас с собой. Он еще много ценного нам сказал. Главное, подтвердил, что можно заночевать в придорожном лесочке. Если поставить палатку с темнотой, а утром снять, то никто не тронет. Нарисовал нам маршрут на юг и на прощанье подарил свою шариковую ручку. Спасибо ему, первому встречному немцу, наше настроение, впечатление наше об этой земле очень сильно от него зависело, и он не подкачал.

Я, правда, не раз думал, что если бы он сел на велосипед, который лежал рядом на траве, и проводил нас до своего гаража и нашел бы нам попутный фургон.… Но нельзя с человека требовать слишком многого. Не мог же он знать, что у нас и так нервы натянуты до предела, все душевные силы заняты проблемой поиска ночлега, и нагружать себя еще одной задачей просто выше наших возможностей. А жаль, дело–то, в сущности, было совсем простое, куда идти и кого искать – все он нам нарисовал, а путешествие наше могло получиться значительно интересней.

Но мы не свернули к гаражу, а поехали через железнодорожный переезд к золотящемуся на солнце городку. Первый в жизни настоящий немецкий город: двух – трехэтажные старинного стиля дома, все аккуратные и нарядные, чистые мостовые – вот и все, что осталось в памяти, не до города было муравьишке - солнышко-то совсем уже за гору спряталось. По круто уходящим вниз улочкам спустились к реке. Выехали в узкую полосу приречного парка с посыпанной гравием дорожкой вдоль воды, долго тщетно искали достаточно укромное место, чтобы поставить палатку, но вокруг все расчерчено и ухожено. Зачем-то зацепились за группу велосипедистов разного возраста – видимо несколько семей с детьми, совершающих вечерний моцион по окрестностям. Покрутились у них на хвосте по развязкам вокруг места через Майн, переехали через реку, вернулись. Я спросил одного из пап, не знает ли он, где бы здесь поставить палатку на ночь, и он с готовностью ответил, что тут совсем рядом кемпинг, где всего за 10DM ….Но двадцать дойчмарок на двоих показались нам несообразно большой суммой для такого дела.

Потом это повторялось почти каждый вечер, но тогда, в день приезда я в первый раз со всей остротой испытал щемящее чувство неприкаянности, бездомности, ненужности на этой земле. Все прекрасно вокруг, теплые сумерки, красивые, ухоженные места, веселые и доброжелательные люди, но нам здесь нет места, потому что мы не хотим платить. Мы, как безбилетники в поезде, хотим пересечь эту ночь задаром, мы мошенники, изгои, мы не достойны хорошего отношения в этой стране. С вороватостью ищет взгляд какое-нибудь бросовое место или просто потайной угол, чтобы спрятаться. Каждый раз это было самое болезненное место общения со страной.

Во всей многокилометровой полосе приречного парка нашлось только одно такое место за кустом у самой кромки берега. Уже в сумерках растянули кое-как нашу палатку, разложили - как будем теперь делать много дней - на чехле от велосипеда свои скудные припасы. Уже проглядывали звезды сквозь ласковый воздух, ни комаров, ни мух. Временами узкий и прямой, как канал Майн вдруг начинал подниматься, вдоль берега бежала волна, затопляя торчащие камни, потом появлялась баржа шириной почти в берега, совершенно безлюдная, вся в огнях, вода опускалась и громко журчала в щели между бортом и берегом, вслед бежала еще кормовая волна, и река снова, без долгих колебаний становилась плоской и спокойной до следующей такой же громадины или нарядного, окутанного облачком музыки прогулочного катера. Взвизгивали за полосой парка электрички, там же бессонно гудела машинами большая дорога, один за другим шли на посадку в аэропорт огромные Боинги. Но у нас были наши три квадратных метра за кустом, и мы спали спокойно в эту нашу первую ночь в чужой стране.


Первый день: первые уроки

Утро началось с починки Мишиного велосипеда, задний тормоз практически не действовал. Надо признать, что снаряжение у нас было из рук вон плохое. Нам трудно было оценить заранее, ка-кие деньги понадобятся сверх билетов, поэтому мы старались ни на что не тратиться, чтобы накопить кое-что про запас. Месяца за два до старта Миша объявил режим экономии, делались только повседневно необходимые покупки. Перед отъездом обнаружилось, что мне не в чем показаться на людях, и по Парижу я щеголял в Мишином, купленном по случаю рабочем костюме. Хуже всего бы-ли велосипеды – старые харьковские легкодорожники, сильно изношенные, требующие постоянной починки. Не уступал им и примус – первая модель “Туриста” с подачей бензина за счет прогрева бачка, вещь и сама по себе чрезвычайно капризная, а после потери рассекателя и замены его на монету в одну дойчмарку, совсем уж мучительская. Бескаркасная палатка требовала стоек, а в дождь ее надо было накрывать пленкой. Спальный мешок был один на двоих, но большего по этой жаре и не требовалось. Даже кружки были не настоящие, а из невесомых пивных банок, обклеенных пенкой для экономии веса на самолете.

Трудно сказать, что мучило больше: примус или велосипеды. По крайней мере, начали велосипеды – в это первое утро, встав в семь, мы провозились с Мишиным тормозом до одиннадцати. Я нервничал: прекрасное утро, все пути открыты, а мы никак не справимся с этим сопливым тросиком. Торжественное начало маршрута было смазано. Наконец, поспешно упаковались и ринулись вперед по первой попавшейся дороге на юг. Мы были еще совсем глупые, мы еще не догадывались, что европейские дороги - это самостоятельная страна, отдельный сложный мир, в котором нечего делать без подробной карты, жизни в котором надо учиться и учиться.

А сейчас мы получали первые уроки. Для начала парковая дорожка скромно подвела нас к гудящей бетонной трубе автобана, слава Богу, у нас хватило ума на него не вылезать, читал я где-то, что запрещено на велосипеде выезжать на скоростные дороги. Потом мы очень долго и как-то бестолково путались на пустынной двухуровневой развязке, будучи не в силах понять, куда идет нужная нам дорога. Наконец, безнадежно заблудились в маленьком Russelsheim’е. Пометались по улицам, поспрашивали редких прохожих, заехали в парк – попали на какие-то игры – не можем выбраться из города! Печет солнце, тридцать пять в тени. Мы стоим на выложенной красной плиткой велодорожке в центре городка, купленная тут же “Фанта” застревает во рту как манная каша, воды бы простой, сплюнуть бы загустевшую слюну, но вокруг такая чистота и блеск, что я покорно проглатываю всю эту гадость внутрь. Время идет, время, безжалостно стучит маятником, а я опустил руки. Я еще не знал, что это не случайное затруднение, что проблема эта будет пред нами вставать каждый день не по одному разу, что надо терпеливо учиться ее решать, но, даже и ученый уже, не раз еще буду приходить от нее в отчаяние. До первого правила я догадался, когда спрашивал дорогу у толстого немца в «Мерседесе». Он достал из “бардачка” и раскрыл на сидении роскошный километровый атлас и толстым пальцем водил по нашей дороге. Тогда я понял, что и нам необходима хорошая карта. Будь посообразительнее, мог бы сразу усвоить и другое правило: дорогу надо рисовать, взятое на слух моментально выветривается.

Я теперь уже не помню, почему мы покупали карту на бензоколонке, когда можно было гораздо дешевле купить ее в магазине, но видимо, так уж сложилось. Нам предлагали сразу целый на-бор - двухкилометровые листы по всей нашей дороге, но мы ограничились восьмикилометровым листом со всей Германией. Нужно было купить еще и бензин. Мы приготовили для этого – привезли из Казани - мятую пластиковую бутылку от “Фанты”. Я предъявил ее и несколько монет в кулаке продавцу магазинчика на бензоколонке и попытался объяснить, что мне нужен Petrol.

Надо объяснить, как продается в Европе бензин, чтобы было понятно недоумение продавца. Клиент подъезжает на машине к одной из колонок, берет висящий на ней конец шланга с краном–пистолетом, сует ствол пистолета в горло своего бензобака и нажимает на курок. У продавца в магазинчике счетчик показывает аппетиты покупателя. Заправившись, водитель заходит вовнутрь и расплачивается. В магазинчике полно всякой всячины, очень разнообразный ассортимент, в том числе множество напитков в пластиковых бутылках. Чего хочет этот чудак с подобранной в мусорном ящике тарой и монетами в кулаке – продавцу, конечно, не понятно. Позвали негра, который, якобы говорит по-английски. К сожалению, его лексикон исчерпывался словами: Yes и OK. Тем временем снаружи в прохладу магазинчика зашел покупатель. Втроем они устроили консилиум, громко спорили, энергично жестикулируя, а я виновато стоял в стороне, с робкой надеждой наблюдая за развитием событий.

Кончилось тем, что продавец выдернул у меня из рук бутылку, на ходу бросил ее в мусорную корзину у выхода, а за дверью сунул руку в круглый пластиковый контейнер и достал оттуда аккуратненькую литровую емкость с водомерным стеклом (видимо, из-под масла), подошел к колонке и показал мне пистолет. По первому ощущению тугой курок затем проваливается неожиданно легко, и бензин бьет из носика мощной струей – надо держать крепко. Я, конечно, наплескал вокруг себя, но продавец уже ушел к себе за стойку. Я понес вслед за ним в магазин налитую под пробку емкость (три похода она прослужила нам безупречно), но он замахал на меня руками - оставь на улице. Только теперь он взял с меня деньги

С картой и с нарисованным автомобилистом планом со второй попытки нам удалось наконец покинуть гостеприимный Russelheim по подходящей нам желтой дороге на юг. Ни за что бы нам не выбраться на нее случайно – узкий, ничем не приметный асфальт между лесом и железнодорожными путями.

В тот же день первое настоящее посещение европейского супермаркета, долгие его поиски в знойных пустых переулках какого-то пригорода - белые сплошные стены складов, заехали на вовсе нам ненужный маленький вокзальчик тоже совершенно безлюдный в этот палящий полдень, наконец сумрак и искусственная прохлада огромного торгового помещения с бесконечными полками. В тот год еще не обязательно было, как сейчас, брать коляску, и мы набирали покупки в охапку. Нас вовсе не впечатлил размер магазина и его огромный ассортимент, мы слишком сконцентрированы были на своем – сможем ли здесь прожить на наши скромные деньги. Конечно, что-то я узнавал заранее, на что-то рассчитывал, но вот теперь оно перед нами в натуре. С душевным трепетом читали циферки на наклейках, если как в аэропорту – беда! Сначала они пугали, но мы быстро догадались, что чем ниже полка, тем ниже и цена продуктов, так что если сесть на корточки, то можно достать упаковку марокканских сардин в прочной стальной упаковке всего за 69 пфеннигов. А это значит, – не пропадем, доедем хотя бы на одних сардинах. Нашли и хлеб за 98 пфеннигов полукилограммовая упаковка, уже нарезанный. Не хлеб собственно, а заготовки для тостов, но для нас сойдет. И масло по приемлемой цене, и сыр, и зеленый горошек – наш непременный спутник на всю дальнейшую дорогу. И молоко, холодное, в литровых коробках, самое дешевое 2DM за штуку, но по такой жаре разве можно устоять. Эти коробки каждый раз становились главными предметами нашего раздора. Я не мог выбрать между соком, фантой и молоком, я хотел все, а Миша обличал мою жадность и заставлял хотя бы одну коробку вернуть на место.

Зато потом, выехав за город, мы остановились в лесу среди старых высоких просторно растущих деревьев. Расположились на толстенном, поваленном стволе в метре над землей, так что можно было сидеть, свесив вниз усталые босые ноги, разложили свой скромный провиант. Кроны деревьев, как внутренность храма, солнечные зайчики прорываются сквозь листья и играют в догонялки на редкой траве внизу, воздух ароматен и свеж, за опушкой просматривается знойное поле и дорога, по которой мы приехали и скоро поедем дальше. А пока можно насладиться покоем, прохладой и холодным мягким на вкус немецким молоком со свежим белым хлебом. Вдвоем с сыном в центре вожделенной Германии, в старом лесу у дороги – это ли не счастье, минуты, на которые потом ссылаешься про себя, когда нужно на что-то опереться в прошлом

У нас дороги соединяют жилье. Главное – мой дом и мой двор, а дорога небольшая (или большая) неприятность, если надо добраться от одного жилья до другого. В Германии дороги сами – одно из главных мест, где люди живут, и живут с удовольствием, это часть немецкого дома. Дороги – одно из главных богатств Германии, ее национальное достояние, может быть, самое демократичное достояние - оно принадлежит всем. Покупая автомобиль, мы надеемся получить пространство. Но у нас, даже выложив бешеные деньги за навороченный джип, много ли пространства вы с его помощью реально получите? А в Германии владелец дешевенького Фольксвагена за один присест может добраться, практически, до любого уголка страны, не делая при этом титанических усилий. С Фольксвагеном он покупает только ключик к дорогам, которые у него уже есть. Дороги Германии поразили меня гораздо больше, чем ее супермаркеты.

К вечеру немного вошли в ритм езды, приспособились находить выход нашей дороги из многочисленных городков, расположенных один за другим через каждые 3 –5 километров. И в какой-то момент ощутили это прекрасное чувство свободного полета, когда все хозяйственные дела сделаны, о следующей ночевке можно еще не думать, есть силы и есть перед тобой дорога без конца, и можно катить и катить вперед за все новые повороты. Это как голод – сегодня наешься, но завтра с утра снова тянет вперед и вперед. Слабый ветер подталкивал нас в спину, склонившееся к закату солнышко уже не давило, а ласкало, дорога ложилась под колеса гладкая, как поверхность зеркала, благостная удовлетворенность была во всем окружающем полугородском полусельском пейзаже.

Мы ехали вдоль Рейна, по замечательно красивым местам. Почти пустой проселок красиво изгибался по склонам невысоких, мягко очерченных холмов, покрытых густыми лугами и виноградниками. Черепичные крыши маленьких поселений издалека рдели в зелени как россыпи ягод, солнце растроганно умилялось сверху этой цветущей землей, легкий ветер с Рейна перемешивал поднимающиеся над асфальтом воздушные потоки. Пейзажи так и просились на полотно. Я, знаю, нарисованные они выглядят слащавыми, но в натуре хороши как легкие и чуть сладковатые рейнские вина.

Однако душу мою и тут не покидала тревога. Пора было искать место для ночлега. Мы проезжали городок за городком и пространства между ними были так малы, а земля между ними – каждый квадратный метр! - так ухожена, что не находил мой шарящий по сторонам взор ничего хоть немного подходящего для нашего лагеря. Даже съезда с асфальта нигде не было.

Наконец, попалась развилка на окраине маленького Biblus’а. Сначала я ее проигнорировал – авось будет что-то поопределенней, но дальше уж вовсе попали на дамбу. Вернулись и свернули направо, в сторону от основной дороги. Действительно, скоро выехали на грунтовый отвил к небольшой ферме, дальше - квадратик леса и через полкилометра – еще один. А за ними прямо среди поля – забор, и высятся гигантские алюминиевые шары, а рядом такой же высоты градирни и ТЭЦ с трубой до неба. В стороне от фермы, несмотря на поздний час, несколько человек с комбайном возятся, пшеницу убирают, поле, в основном, уже скошено. На нас они ноль внимания. Я и так-то человек робкий, а тут в чужой незнакомой стране нарушать правила очень не хочется. В инструкции, при-сланной мне FFCT, написано, что нужно спросить разрешение фермера, чтобы остановиться на его земле. Но ферма, по видимому, пуста, а люди у комбайна на нас не реагируют, занятые своим делом. Я долго мнусь вокруг в надежде, что кто-то подойдет, в сущности – просто в нерешительности. Наконец, заставляю себя подойти в упор, дернуть шофера подошедшего грузовика – Do you speak English? Нет, конечно, зачем ему в поле английский – отмахивается он от меня, и все снова поворачиваются ко мне спинами. Махнули рукой на переговоры с фермером и поехали к лесочку искать себе место для ночлега самостоятельно.

Лесочек примерно сто на сто метров внутри был совершенно девственен, густо зарос страшно колючими плетями ежевики, бурьяном и крапивой. Место было сыроватое, даже в такую жару продавленные вдоль опушки в траве колеи были влажными. Но уж крапивой нас не испугаешь. Растоптали площадку у самого края леса лицом к заводу, не без потерь выдрали колючки, поставили палатку. Залили примус купленным в Russelheim’е бензином, и Миша занялся чаем. Как взялся за примус с первого раза, так и возился с ним всю дорогу – это был его крест. А в тот первый раз вода никак не хотела закипать. Палатка уже стоит, вьюки разобраны, мы стоим оба и смотрим в котелок, но вода только парит лениво всей поверхностью. Не помню, чтобы когда-нибудь в жизни я так хотел горячего чая, умру без чая! Целый день ехали по жаре, перепили не знаю сколько сырой воды, «Фанты», молока, но почему-то страшно хотелось чаю. А вода все не закипала, и в какой-то момент мне показалось, что она не закипит никогда – просто этот примус не годится, слишком слаб. Но как же мы тогда будем питаться, у нас же основной расчет на каши и макароны! Очень уж близко к поверхности души жил у меня страх. Слава Богу, она все-таки закипела в конце концов, я заварил чай и мы пили его, обжигая губы, из наших алюминиевых кружек-баночек пока варился рис в другом котелке. Это был божественный бальзам, возвращение к жизни!

Темно стало только в десять часов. Тепло и тихо, в полукилометре у соседнего лесочка, видимо, пирует компания – проблескивает свет, доносятся веселые голоса. Завод шумит потихоньку, огромные шары время от времени озаряются снизу бесшумными сполохами сварки. Первый рабочий день похода закончился благополучно, все у нас еще впереди.


Второй день: мы поворачиваем на Париж

Утром перед выездом еще раз достали карту. Вечером мы уже измеряли пройденный за день путь, оказалось чуть больше сорока километров. Удивительно это, конечно. Целый день ехали, по таким дорогам скорость на велосипеде больше двадцати километров в час, и проехали всего сорок километров. На практике почти всегда все не так, как при умозрительных рассуждениях. Действительно, потом, в других поездках делали мы в день больше ста километров. Но в этот первый раз большую часть энергии сжигала нервная система, да и снаряжение не облегчало жизнь. И еще вечером подумал я тогда, что заложенные в первоначальном плане три по пятьсот нам не одолеть, что придется чем-то поступиться. Но уж не стал поднимать этот вопрос на сон грядущий. Утро вечера мудренее.

Опыт первого дня езды показывал, что надо выбрать что-то одно: или слет FFCT в Lons-le-Saunier, или Париж. Конечно, Париж – сказал Миша, без колебания, и вместо вчерашнего юга мы повернули на запад.

Вскоре после выезда переехали Рейн у Worms’a. Рейн широкий, мощный, как старая Волга, вода зеленоватая, на вид почти прозрачная, и течение порядка метра в секунду, вплавь с трудом выгребаешь против потока. Миша попробовал, а я побоялся своего радикулита, помылся только с камней. Берег, как у горной речки - из огромных камней. Жаль только, все сильно загажено постояльца-ми дикого лагеря перед мостом – не-то цыгане, не-то какие-то беженцы. Рядом, в стороне от моста на поляне за проволочной изгородью официальный кемпинг со всеми удобствами (я узнал – там ночевка обошлась бы нам в 21 DM – это наш двухдневный рацион), а эти прямо у забора огромным цветистым табором.

Первый более-менее крупный город на нашем пути: Вормс (Worms) - население больше 50000. Интенсивное движение на улицах, центральная площадь с фонтаном и бронзовым рыцарем. Все яркое, праздничное на летнем солнце мелькает в глазах, мельтешит в переполненном впечатлениями мозгу.

Весь день ехали на юго-запад по сравнительно тихой “красной” дороге N40 по жаре с тихим ветром в спину. Первые восторги от великолепных спусков с плавными поворотами. В час дня перекус – по половинке “Сникерса”, в три – обед прямо у дороги, на расстеленном чехле от велосипеда: баночка сардин 125 грамм на двоих, хлеб и чай.

К вечеру в другом городе, Кайзерслаутерне (Kaiserslautern) к концу этого знойного дня нашли наконец рациональную пропорцию сырой воды и Фанты: 3:1, и напиток этот по месту создания получил название: Кайзеркоктейль. По началу была у меня благая мысль не пить ни в коем случае сырой воды, но по такой жаре да с нашим примусом где ж ее наберешься – кипяченой-то, а напитки в бутылках и слишком дороги, и слишком напичканы всякими вкусовыми добавками, чтобы быть хорошим питьем в жару. Вот так и скатились мы к Кайзеркоктейлю: четверть бутылки фанты и остальное - из крана на бензоколонке. Рискованно, конечно, но Бог миловал.

За Кайзерслаутерном была единственная холодная ночь. Остановились в тупике грунтовой дороги, промятой, видимо, в нарушение порядка в хорошем сосновом лесу. Перед этим спугнули средних лет немца, который тихо лежал здесь на траве рядом с машиной, видимо, наслаждаясь тишиной леса (нелегально!). Я заизвинялся, увидев его, и попятился назад, но он поднялся, сказал, что ему уже пора, и уехал. Время, действительно было уже позднее, хоть и светло. А место уж очень уютное и след есть не наш, чего лучше. И вот там с заходом солнца вдруг стало холодно, как в горах, так что пришлось одеть специально для этого случая сшитый дочерью невесомый жилетик. Но это был единственный раз за весь наш путь.


Третий день: Фортуна прощает нам все ошибки

Одна из основных проблем в нашем путешествии была проблема помывки. Когда целый день, обливаясь потом, крутишь педали в обществе деликатных легковых машин и дымных фургонов, к вечеру очень хочется принять горячий душ и вымыть уставшую от шапочки голову. Но поскольку вечером, раз мы не желаем платить за кемпинг, ничего такого нам не светит, то мы старались воспользоваться любой другой возможностью, чтобы помыться. И когда на другой день после Кайзерслаутерна мы увидели дикое озерцо на пустыре у кемпинга, то свернули с дороги на берег, хотя время было самое ездовое - часов одиннадцать, и перед этим мы долго плутали среди каких-то бесконечных промышленных построек, никак не могли попасть на нужную нам дорогу. Миша нервничал, что мало проехали, торопил меня, но я, не мытый еще с Казани, хотел в воду.

Сначала Миша осуждающе смотрел с берега, как я, раздевшись догола - пусто же вокруг - намыливаю голову и плескаюсь, потом соблазнился и он. Разделся, сложил вещи на траву и тоже полез в озеро. Но высушить голову на солнышке он мне все же не дал – надо ехать, сегодня еще ничего не накрутили. Тем не менее, в кемпинг мы все же заглянули. Туда нас как магнитом притягивала огромная велосипедная свалка, расположенная сразу за проволочным забором. Целая гора всякой рухляди, но полно и почти целых на вид машин. А у Миши задний тормоз так и не действовал.

Чтобы попасть в это Эльдорадо, нужно было пройти через проходную кемпинга. Там нас остановил высокий, очень симпатичный почтенных лет сторож, как выяснилось – чех по национальности. Он сносно говорил по-русски, и на наше объяснение, что мы хотим поискать на свалке тросик для Мишенного тормоза, замахал на нас успокаивающе руками, побежал к соседней двери, вынес большую катушку с прекрасным, тонким и мягким тросом, сам починил Мишин тормоз и на запас еще отмотал нам пару метров этой прелести. Увы, больше у нас не было повода проситься на свалку! Сказать, что наши машины намного хуже того, что там лежит, что я собрал их тоже из кучи хлама, только гораздо низшего качества, что я наверняка смогу собрать на свалке гораздо лучшие велосипеды, чем наши, сказать все это симпатичному чеху я постеснялся. До сих пор мне грезится эта гора неиспользованных возможностей и блестящие немецкие машины, на которых мы могли бы оттуда уехать. Но мы тепло поблагодарили сторожа и покатили дальше на своих.

Теперь мы уже очень торопились. Сразу за кемпингом оказалась развилка, в нашу сторону шла только одна дорога, и это был автобан. Мы все же вернулись назад почти к кемпингу и попробовали еще раз, и еще раз вылетели на тот же бан - не везло нам в этот день с дорогами. Тут у Миши кончилось терпение, и он покатил вперед вдоль бетонных перил автобана, я, скрепя сердце, последовал за ним. Первый раз тогда мы попробовали что это за удовольствие – езда на велосипеде по скоростной дороге, и у меня тот опыт привил стойкое неприятие этого дела навсегда. Несешься как заяц в луче фар, прижимаясь к бетонному ограждению и каждый с ревом проносящийся мимо “бешеный слон” швыряет тебя воздушной волной на эти перила, и каждый второй шофер в фургонах крутит указательным пальцем у виска, а потом большим – наружу – нельзя тут ездить, уходите! А куда уйдешь, если бетонная стенка справа, и беспрерывный ревущий поток машин слева. Я чувствую себя там как голый в фойе театра, мне стыдно и страшно, что остановят и оштрафуют. Вот и желтая полицейская машина, к счастью она, как и в аэропорту, на нас, не реагирует. Но мое терпение на этом кончается. Я кричу Мише, и мы, как партизаны, лезем через ограждение, переваливаем наши груженые велосипеды через бетонные перила с полотна дороги на крутой склон насыпи, скатываемся вниз, продираемся сквозь кустарник на тропинку, выбираемся на тихую дорожку, петляющую сквозь лес, и она выводит нас наконец на ту самую “желтую” на Хомбург (Homburg), которую не смогли найти у кемпинга. Машин здесь мало, густая зеленая трава вплотную прилегает к гладкому асфальту. Здесь и солнце светит по-другому – тихо и ласково, и воздух нежный, не то что в ревущем бетонном желобе бана.

До Хомбургa добрались в самый зной, на окраинных улицах пусто - ни людей, ни машин, только светофоры везде бессонные смотрят строго. Да не по одному на переходе, а по паре: в сере-дине улицы островок безопасности, на нем столб с кнопкой. Половину дороги пересечешь, нажмешь кнопку и жди, пока светофор разрешит вторую половину пересечь. А он не торопится, важничает. Замучились мы с этими светофорами. Идиотизм какой-то: солнце палит, все вымерло вокруг, а ты стой и жди, пока автомат зеленый свет зажжет. А с другой стороны, только третий день мы в Германии, о порядках наслышаны, обычаев не знаем. Стоим, как дураки у каждого светофора, а они, будто в насмешку, через каждые 50 метров натыканы. Слава Богу, спас нас бомжеватого вида старикашка на задрипанном дорожном  велосипеде. Он ехал себе насквозь прямо по тротуарам, не обращая никакого внимания на всю эту иллюминацию. И мы за ним въехали наконец в немалый город Хомбург.

В Хомбургe оказалось полно русских. Когда в супермаркете рядом со мной мать заговорила с девочкой по-русски, я не очень удивился - где наших нет, но когда второй и третий покупатель в полупустом зале оказались соотечественниками, я взялся расспрашивать. Оказалось, что здесь колония переселенцев из Казахстана, жить им здесь сытно, но очень скучно, адаптируются они к местной жизни слабо, куда-то съездить - слишком дорого, сидят здесь, как в лагере. И еще женщина посоветовала нам пойти в другой супермаркет сети Lidl - там все немного подешевле. Разумеется, выйдя из магазина, мы сразу забыли объяснения нашей советчицы, и дорогу в Lidl, пришлось искать самостоятельно. Помню длинный и, как ни странно, людный центральный проспект Хомбургa, выплеснувшееся на тротуар кафе, как в Париже, и мы спрашиваем у маленькой школьницы с ранцем: “Do you study English?” Крошка выдержала экзамен с честью: английский она изучала, и в какой стороне магазин - знала и сумела показать.

В супермаркете обычно работает кондиционер и можно отдохнуть от жары. Жаль, конечно, что теряется ездовое время, но везти много продуктов тяжело, да и неразумно, учитывая, что в день проезжаем несколько супермаркетов. В этом, действительно, оказалось все дешевле, чем в предыдущих, и мы отоварились по полной программе, вывалили на столик перед кассой приличную горку продуктов. Деньги у нас были разделены пополам. Одна половина рассована у меня по карманам, другая - у Миши в кошельке на груди. До сих пор платил я, но тут вспомнили, что у Миши лежат 20DM старого образца, давно пора от них избавиться. Миша полез под майку за кошельком, застыл на секунду удивленно, потом стал нервно шарить по карманам – кошелька не было! Я оплатил покупки. Мы вышли наружу и тщательно обшарили все наши упаковки. Денег не было нигде. Экономили каждый пфенниг, отказывали себе в насущном, а тут 450DM, половина наших капиталов пропала! Я прикинул про себя – при сегодняшних ценах проживем и на оставшиеся, не смертельно. Но боюсь, Мише это испортит всю поездку.

Только что все было так хорошо: солнечный день, праздная публика, милая школьница, и опять солнышко померкло, и воздух стал жестче. Стали вспоминать – да, конечно, оставили на берегу озера, где купались. Там он специально спрятал кошелек подальше, там и забыл. За этими праздничными улицами, за толпой светофоров, за лесом с кривыми тропинками, за ревущим автобаном, на краю пустыря у маленького озера (где купались перед нами еще одна пара!) лежит в траве сшитый мамой кошелек с так трудно накопленными дойчмарками. А может быть, уже и не лежит.

И время закрутилось в обратную сторону. Снова пустые улицы окраин, обиженно мигающие вслед светофоры, туннель под автобаном на выезде из города, замусоренный лес. Стоп! Дальше не поеду. Мне все же пятьдесят пять, а не двадцать, и я уже очень устал. Да и нет смысла мотаться туда вдвоем. И Миша отправляется на подвиг один на пустом велосипеде, а я ложусь в тень высокого дерева на краю вырубки и жду. Переживем мы без этих денег, конечно, и все же успех поездки повис в воздухе. В лесу тихо, нагретый воздух перебирает листья на вершинах деревьев, и от этого солнечные пятна плывут по земле, как рябь по воде. Проходит час. Мы даже не знаем, по какой дороге сюда приехали, мы вывалились из леса, как партизаны…. Еще полчаса. Если деньги найдутся, надо оставить половину, а половину, ну хотя бы 100 марок пустить по ветру. Зайти в ресторанчик, набрать закусок, пива….

А вот и наш герой. Он появился на лесной дороге метрах в тридцати от меня, и я пытаюсь по его движениям издалека определить, чем кончилось дело. Вот он соскочил на землю передо мной собранный, возбужденный – ну, значит, слава Богу, все в порядке. Рассказывает с гордостью, как недалеко тут консультировал каких-то туристов, как запросто нашел дорогу. Я стою и слушаю расслабленно, а ведь как могло лопнуть все удовольствие! И ничего мы, конечно, не истратили потом из этих денег, хотя настоятельная потребность представилась в тот же вечер.

В третий раз пересекли бесчисленные перекрестки с двойными светофорами и людный центр Хомбурга, и кафе на улице и наконец этот город отпустил нас с миром. За всю первую половину дня километров было пройдено совсем немного, и Миша поторапливал меня, чтобы наверстать упущенное.

По “красной” дороге N423, сильно забирая на юг в объезд Саарбрюкена, с ветром в спину мы катили и катили среди пасторальных, ласкающих взгляд пейзажей. Вот уже к вечеру дело, вот уже семь и восемь часов, и вечерняя прохлада сменила дневной зной, а прекрасная и почти пустая дорога все закладывает изящные зигзаги между холмов, украшенных сказочного вида городками, вытягивается вдоль маленькой речки. Кажется, за деревьями заросшая пойма, но не тут-то было, там английский парк, в укромных местах скамейки и столики. Да можно бы там и остановиться на ночь, но как-то неудобно в парке, и я снова, уже с трудом влезаю в седло, мы опять едем и едем к заходящему за волнистый горизонт солнцу.

Нет больше сил моих. Останавливаюсь перед очередным подъемом на перекрестке у ворот захудалого кемпинга поговорить с топчущимся там парнем. Парень – поляк, путешествует автостопом, ночует в молодежных хостелах, питается бутербродами, иногда обедает в кафе, хозяйства у него – только маленький рюкзачек, держится свысока, отвечает сквозь зубы. Не любят нас бывшие братья по лагерю. Такой разговор тоже не поднимает тонус.

Решаюсь все же зайти в кемпинг узнать условия. Оказывается, с нас возьмут за ночевку 12DM с обоих. Всего двенадцать дойчмарок из счастливо возвращенных судьбой четырехсот. Начинает темнеть, я очень устал за этот длинный знойный день, у меня больше нет сил сопротивляться. Но Миша не хочет тратить валюту зря. Он идет за мной чернее тучи, всем видом демонстрируя свое несогласие. Долгая возня с оформлением – что-то не понравилось хозяйке кемпинга - пожилой, насупленной немке в моем паспорте Она долго изучает его и заполненную мной анкету, что-то настойчиво требует с меня по-немецки. Десятый час вечера, темнеет, надо бы до темноты поставить палатку. Немцы обычно улыбчивы и доброжелательны при контактах, а эта вызверилась, как начальница концлагеря. Мы ей деньги платим, с таким трудом купленную валюту, чего ей еще надо? Я позволяю себе роскошь выступить в роли клиента, который всегда прав, и повысить голос. Нашли переводчицу, приятную пожилую женщину, говорящую по-английски. - “Фрау не понятно, почему, в заполненной Вами анкете у вас одна подпись, а в паспорте - совсем другая” - и женщина показывает мне туда же, куда все тыкала пальцем немка. Ха! Так в анкете МОЯ подпись, а в паспорте на визе подпись французского посла в Москве! Еще бы они были одинаковые. “Дура!” - добавляю я про себя с раздражением и превосходством.

Но зря я к ней отнесся так свысока. В тот раз все обошлось благополучно. И только при следующей поездке за границу, на Брестском пропускном пункте офицер паспортного контроля, уже открыв вертушку, сказал мне доверительно: вы распишитесь в паспорте-то, а то могут тормознуть вас где-нибудь. Вот оно что! Я – раззява - просто не поставил свой автограф в нужной графе своего загранпаспорта. Права была бдительная немка, и зря я повышал на нее голос. Оглянись сначала на себя!

Тот старый загранпаспорт давно кончился. Выдали новый, правда, точно такой же краснокожий, бесстыдно утверждающий, что я живу в Союзе Советских Социалистических Республик. Мы и так в Европе, как прокаженные - неполноценные, так еще и паспорт из старья.

Палатку ставили в полной темноте на влажной густой траве и где-то потеряли медный рассекатель пламени от примуса. Пришлось сунуть на его место массивную монету достоинством в одну дойчмарку. Запылал наш примус ярко, вызывающе, панически в густой темноте ночи. ( Во всех правилах поведения в кемпингах записано: запрещается пользоваться открытым огнем!) Так он и ковылял все оставшееся время с монетой вместо рассекателя. Но все это были уже пустяки. Такой бесконечно длинный, полный приключений, эмоций и достижений, трудный и счастливый был этот день.


Четвертый день: Bonjour, France! Hello, Peter!

Переход французской границы мы обнаружили в супермаркете. Я долго не мог понять, почему здесь такие бешеные цены и почему за последней цифрой на этикетке везде стоит еще буква F. Догадался Миша – это же франки! Однако в Европе все для человека: в кассе спокойно принимают обе валюты, никаких затруднений не возникло. Но даже пересчитанные на марки цены оказались повыше немецких. Вот, значит, мы и во Франции, будничней некуда – ни триумфальной арки, ни пробки из шампанского.

Небольшой на наш взгляд, но для Франции, с ее типичными городками в 10 – 20 тысяч жите-лей город Саргемин (Surreguemines)  довольно значительный, даже на карте мира помечен. Стоит, конечно, на горе, вернее, на крутом склоне. Узкая, двух-трех этажная, совершенно безлюдная, наполненная застойным горячим воздухом улица все круче и круче вела нас вверх, не позволяя нигде отклониться в сторону, пока не вытолкнула на просторную, продуваемую всеми ветрами развилку дорог на горе. Так хорошо перестать наконец давить изо всех сил на педали, стереть пот с лица рукавом майки, увидеть горизонт и открытую вдаль дорогу. Но увы, дорога эта оказалась не нашей. А наша - желтая N910, как нам объяснил проезжавший мимо француз, выходит с противоположного конца города и зря мы лезли на этот бесконечный подъем.

Однако все же не совсем зря, потому что вернуться можно было по другой, сквозной дороге, прямой и просторной, и это был такой упоительный спуск, за который не жалко потраченных на подъем сил. Две или три минуты почти в полете, в плотных струях теплого живительного воздуха. Хочется кричать и петь, Господи, как хороша жизнь!

Ближе к вечеру на этой же дороге N910, идущей в сторону Метца, мы встретили Петера. Точнее сказать: мы его догнали. Едет впереди на велосипеде, вроде наших, рыжеватый молодой человек. На руле у него упаковка явно с палаткой, хорошо нагруженный задний багажник. Видно, что тоже турист вроде нас с Мишей. Ну как было не заговорить при обгоне. Оказалось, что по-английски он говорит, так как родом из Уэльса, что он, действительно, путешествует по дорогам Франции в свободном режиме, без жесткого плана, есть, в принципе, намерение заехать к подруге, но это как получится. На вид ему было под тридцать, располагающей внешности, очень доброжелательный и общительный. А нам так нужен был опытный товарищ при нашей дикости! Посмотреть бы, как здесь принято такие вещи делать: где ставят палатку, где берут воду, каким рукавом нос вытирают. Оказалось, что сейчас Петер тоже направляется в Метц (Metz), и он рад составить нам компанию. Это был подарок судьбы. Дело шло к вечеру, мы уже запаслись водой, и скоро надо было искать место для ночевки. Мне было очень интересно, как будет это делать Петер.

А место для выбора оказалось не очень удачным. Дорога шла размашистыми крутыми волна-ми с холма на холм среди полей и пастбищ, и дорожная насыпь почти везде была отгорожена от угодий проволочным забором. Места безлесные, открытые, спрятаться негде. Я ехал последним и радовался про себя, что не мне выбирать ночевку в таком безнадежном месте, а с другой стороны мне особенно интересно было, как бывалый англичанин поступит в таком положении. Давно пора было вставать, на спусках мы уже проваливались в вечернюю тень, а Петер все крутил и крутил педали впереди.

Я с интересом наблюдал, пристроившись за ними впритык, какие рискованные петли закладывает при смене скоростей его тоненькая японская цепь, тем не менее, в отличие от наших, она всегда, в конце концов, ложилась на нужное место. Итальянские колеса его английского велосипеда вращались настолько без всяких биений и восьмерок между узко поставленными тормозными колодками, что казались неподвижными. Но больше всего меня удивило, что перед головокружительным спуском Петер выставил цепь на самую маленькую шестеренку (11 зубов) и еще активней налег на педали – для него спуск был азартным развлечением, и на свою машину он полагался абсолютно. А мою на спуске как-то странно, неуправляемо водило по сторонам пустой, к счастью, дороги, что-то потрескивало и постукивало внутри нее, и сквозь страх и восторг почти полета под крутой уклон вниз, в сумерки низины я жарко молил про себя: Господи, только бы ничего не развалилось. И все эти, столько раз перебранные моими руками резьбы, втулки, шпонки сливались в душе в один плывущий, бесформенный образ, за который можно только молиться.

Внизу оказалось, что гайки моего переднего колеса болтаются свободно, и колесо могло выскочить на любом ухабе. Спасло то, что дорога в прекрасном состоянии. - Прежде чем Бога беспокоить, проверил бы гайки-то - укорил я себя в который уж раз.

Наконец, наш Вергилий притормозил на спуске и стащил свой велосипед по крутому травя-ному склону насыпи к пролому в ограде. Мы перешагнули лежащую на земле проволоку, отошли метров сто от дороги по берегу текущего внизу, в канаве ручья и расположились на самом краю пастбища под растущими у воды деревьями. Почистили место, раскидали в стороны кизяки и мусор, поставили палатки, мы - свою самодельную, ярко красную на двух высоких стойках, Петер – свою, фирменную, чуть больше спального мешка, на упругом каркасе. Потом он сделал снимки, хотя было уже темновато. Получился только один, но это оказалась одна из трех фотографий, оставшихся нам от той поездки, так как свой фотоаппарат – “Смену”, заряженную черно-белой пленкой, мы впоследствии потеряли. Петер примуса не возил, горячей пищей питался днем в кафе и пиццериях, а на вечер у него были разные соблазнительные бутерброды, кексы и баллон тоника. Пока я развлекался разговорами, Миша сварил кашу из «Геркулеса» – самую счастливую нашу находку в Германии – очень дешево и быстро готовится. Уже в полной темноте мы угощали Петера нашим диетическим пориджем и пробовали его лакомства под горячий чай.


Пятый день: Bye-Bye Peter, Salut et Adieu Metz!

Расстались мы с Петером на другой день в Метце. Этот первый крупный французский город произвел на меня большое впечатление. На подъезде к нему холмы постепенно превращаются в на-стоящие горы, город, расположенный на дне долины у реки, открывается с перевала сразу весь. Петер, уже не раз бывавший здесь, планировал сразу попасть в старые кварталы. Надо было спросить дорогу, но улица пригорода, где мы остановились, была совершенно безлюдна в этот не ранний уже утренний час. Наконец, из-за угла появился почтальон: крепкий молодой человек в форменной тужурке, в брюках и черной форменной фуражке, как у Жириновского (мы - в шортах и майках), белолицый, румяный, очень серьезный. Он внимательно выслушал вопрос Петера (по-французски), на секунду задумался, затем лицо его осветилось вдохновением, и он буквально взорвался фонтаном слов и энергичных жестов. Глаза его сверкали, руки в черных рукавах летали как крылья мельницы, а с языка слова лились непрерывным потоком. Мы стояли, сдерживая улыбки, и терпеливо ждали, когда он кончит. А он, закончив, прочувствованно пожал нам руки, как бы в благодарность за то, что мы дали ему эту счастливую возможность высказаться, поправил на плече свою почтальонскую сумку и деловито зашагал дальше по пустой улице. Тут только мы засмеялись. - Ну как,- спросил я Петера, - понял что-нибудь? - Процентов двадцать, – оценил Петер, - вроде бы, нам пока прямо.

Мы шли пешком по отполированной бесчисленным множеством подошв брусчатке узких старинных улочек, поднимались по стертым ступеням переходов, выходили на маленькие площади перед дворцами и соборами. Здесь не было отдельных зданий, вокруг нас была единая непрерывная ткань древнего города, доброго организма, живущего вместе с людьми, мудрого, потому что короток век человеческий, а город этот копит и хранит теплоту общения со многими поколениями любимых своих жителей. Было видно, что Петер любит эти места, понравились они и нам.

Где-то там же он завел меня (а Миша остался наверху охранять велосипеды) в огромный подземный универмаг, чтобы поменять наши дойчмарки на франки. Он объяснил мне, что в коммерческих обменниках курс выгоднее, но при обмене берут налог, а в почтовых отделениях, где тоже есть эта услуга, налог не берут, но там курс похуже. А в сумме разница небольшая. В поисках почтового отделения мы бродили с этажа на этаж по бесконечным анфиладам залов, где на ярко освещенных витринах со вкусом выставлено бессчетное количество высококачественных, дорогих ненужных вещей, и мне было легко и хорошо оттого, что мне здесь ничего не нужно, не обязан я во всем этом великолепии разбираться - целой жизни не хватит на это, - а можно незамеченным выйти снова на солнце, на теплый асфальт улицы и катить беззаботно по гладким дорогам на своем старом драндулете, наслаждаясь жизнью.

Нашли наконец почту, я обменял двести дойчмарок на 664 франка, с удивлением узнал на банкноте Антуана де Сент Экзюпери – вот уж подшутила судьба над бессребреником!

Сфотографировались на набережной Мозеля на фоне собора все по очереди, сначала нашей камерой, потом - Петера и расстались. Петер приглашал осмотреть вместе пригородные замки, но Мишу неотступно звал Париж. Жаль, мне так хотелось больше пообщаться с настоящим англичанином, интересен был его выбор, его оценки, но ехать - так ехать.

Сразу на выезде из города зеленые бульвары и парки сменились бесконечными серпантинами дороги, вырубленными в крутом, слепящем усталые от солнца глаза известняковом склоне. Как всегда в горах, Миша где-то далеко впереди, может быть уже отдыхает, ожидая меня на перевале, а я, обливаясь потом ползу и ползу вверх, через силу давлю на педали на самой низкой передаче (не годится мой велосипед для гор!), тщетно надеясь увидеть за каждым следующим поворотом конец подъема.

Замечательно красивые места на запад от Метца. Невысокие мягких очертаний горы все покрытые зеленью лесов и виноградников, украшенные яркими пятнами городков с островерхими ферзями соборов. Бархатный звон колокола приплывает Бог знает из какой дали по теплому вечернему воздуху, когда селение еще чуть видно на другой стороне долины. Пейзажи такой красоты и умиротворяющего спокойствия, что заплакать хочется. Дорога, почти пустая к вечеру, плавными дугами спускается в долину, теряется там в густой зелени, а потом снова вьется по противоположному склону и убегает за перевал.

Казалось бы, эта земля должна рождать в человеческих душах мир и радость, но увы - не та-ков человек!. Впереди нас ждал Верден - город, в окрестностях которого проходили самые кровопролитные битвы первой мировой войны. Множество прекрасно ухоженных кладбищ напоминают об этом тому, кто хочет помнить. Мы расположились обедать в тени старых тополей, ровным каре посаженых около одного из них - английского. Кладбище довольно большое, примерно сто на сто метров, обнесено каменной стеной, над входом каменная плита с датами захоронения и национальностью (есть и немецкие кладбища), внутри ровные ряды небольших каменных крестов, зеленая сеяная травка, все тщательно ухожено – страшно войти. Пусто и тихо, нигде ни души. Вокруг поле, вдоль ровно расчерченных канавок растет мощная кукуруза, птицы в тополях суетятся, из время от времени проезжающих машин нам приветственно кричат и машут руками, а за каменной стеной, окруженной тополиными кронами, почтительная, виноватая тишина.

Verdun. Пасторальные пейзажи. Низкие пирамидки памятников у дороги. Умиротворяющее молчание гор. Странно устроено человечество. Может быть, красота и спасет мир, но не понятно, что ввергает его в ту пучину, из которой его надо спасать.

Ох и длинный был этот день. Солнце уже клонилось на закат, а мы никак не могли выехать из Вердена, в третий раз все указатели и расспросы выводили нас опять к автостраде на Париж вместо желанной национальной N3.

Уже не было сил что-то еще предпринимать, когда перед въездом на автостраду показалась “Нива”. Замахали ей руками – наши люди, хоть поговорим вволю, хоть пожалуемся толком. С “Нивой” ошиблись, просто похожей оказалась машина, но шофер говорил по-английски и к нам отнесся очень внимательно. Объяснил, что просто наша дорога метров сто идет вместе с автострадой, а потом свалит в сторону, - можете спокойно ехать вперед, все будет в порядке. И посочувствовал – до Парижа еще больше двухсот километров и все вот так же, как здесь: по холмам, как по волнам – тяжело вам придется.

В этот вечер воду в наши мятые бутылки наливала нам прекрасная молодая женщина у край-него коттеджа крошечного поселка. Они с мужем, статным красавцем, оба тщательно одетые прогуливались вдвоем по посыпанной розовым гравием дорожке сада, со вкусом засаженного роскошны-ми цветами. Как фея из сказки она своим серебряным голосом переспросила–подтвердила l’eau (во-да)?! и всю дорогу потом я старался копировать эти навсегда запавшие мне в душу звуки: лё – как нежно, оказывается, звучит слово “вода” по-французски!

В тот вечер в честь встречи с Францией была открыта бутылка розового Мозельского вина. Место стоянки было не очень уютное, в замусоренном, заросшем крапивой лесочке рядом с неопределенного происхождения бетонными развалинами. Пили уже в темноте из своих алюминиевых кружек. Но над нами было теплое, мягко поблескивающее звездами небо Франции, рядом стояла уютная палатка, а впереди, совсем уже близко ждал вожделенный Париж.


Шестой день: героев из нас не вышло

Как и обещал нам шофер машины, похожей на “Ниву”, дорога дальше пошла волнами с холма на холм. И хотя крутые серпантины остались в горах за Метцем, но и силы мои остались там же. Вдобавок задул встречный ветер, и я с трудом держался за Мишиной спиной, шаркая иногда передним колесом по его багажной сумке. Вяло про себя думал: когда будут спрашивать дома, что больше всего видел во Франции, смело могу говорить – Мишины старые штаны. Хорошо хоть у Миши тормоза совсем слабые и он не может резко сбавить ход, но на подъемах мне стоило больших усилий удерживаться в его тени. Первый раз за все время пути стало пасмурно и как-то неуютно. Вокруг открытые поля: ни лесочка, ни даже кустов, обедать пришлось спрятавшись за высоким бурьяном на краю кукурузного поля. Миша уснул, лежа на траве, я тоже чувствовал, как меня давит накопившаяся за эти дни усталость. Слишком подолгу ехали каждый день, слишком мало отдыхали.

Часам к пяти вечера все так же плотным тандемом докатили до Шалона на Марне (Chalon sur Marne). Переехали по мосту железнодорожные пути, справа недалеко виднелся вокзал. Остановились, вылезли на тротуар, постояли. Я так устал, что даже на то, чтобы подумать, не было уже сил. А мысль была очень простая. Время у нас жестко ограничено сроком обратного вылета, опаздывать нам нельзя, и поэтому на обратный путь нужно будет выделить время с запасом. В Париже тоже надо побыть хоть пару дней, да и отдохнуть необходимо. А впереди еще180 километров по этой великанской стиральной доске. При нынешних условиях это два дня напряженной работы. Уложиться в сроки можно, но уж очень все впритык получается. Вот эта мысль и заставила меня поковылять на отвыкших от ходьбы ногах в сторону вокзала.

Вокзал небольшой, просторный, пустой. В расписании несколько поездов на Париж, но сколько это стоит и как быть с велосипедами – не понятно. Все было непривычно, каждый шаг требовал активного усилия, а сил у меня уже не было. Я собрался с духом и нашел кассу. К счастью кассир говорил немного по-английски, и у него хватило терпения понять, чего мне надо. Он написал для меня на бумажке номер поезда, при котором есть багажный вагон (furgon) для велосипедов и цену билета, но очень долго не мог понять, чего еще я от него хочу. А я хотел знать, надо ли платить за велосипеды. Pay free – прокричал он мне наконец в окошечко кассы и захлопнул его так, что мое “Thank you very much” до него уже не долетело.

Билет стоил 114 франков, больше30 дойчмарок. Поезд уходил завтра утром. Время на размышление было. Может быть, мы бы и поехали дальше сами, но ночью пошел дождь, и нам пришлось встать и вылезти наружу, чтобы накрыть палатку пленкой, а утро было хмурое с сильным встречным ветром. Снова собирался дождь. Это и решило дело. В Париж мы въехали на поезде.


Париж. Первая встреча

Этот город очень давно участвовал в моей жизни. В книгах, в картинах, на экране телевизора я путешествовал по его улицам, вместе с нашими эмигрантами первой волны рылся в книжных развалах на набережных Сены, проводил время за столиками уличных кафе с героями Мопассана. Он дав-но стал частью моего внутреннего мира вместе с лиричным Питером, не верящей слезам Москвой, спящей внутри глинобитных стен Хивой, родной, меняющей лик Казанью. Париж формировал мое мировоззрение, представление о том, как люди живут на свете и как жить надо. Я тайно завидовал тем, кто там был. Париж был вершиной моих желаний.

И вот мы сошли с поезда на перрон Восточного вокзала Парижа (Gare de l’Est). Пока бегали к прицепленному сзади багажному вагону и доставали велосипеды (без всяких квитанций – негр небрежным движением поднял жалюзи широкого проема в стенке вагона и – забирайте, что тут ваше!), перрон уже опустел. Начинал накрапывать дождь. Мы, было, поехали к входу в вокзал на велосипедах, но стоявший поодаль полицейский стал делать нам запрещающие жесты, и мы чинно двинулись по перрону пешком, ведя велосипеды рядом с собой.

Второй раз то же чувство новой реальности, как и в аэропорту Франкфурта. Огромный гулкий зал, множество разноликих людей, суета, яркие вывески на незнакомом языке. Пока мы просто идем сквозь это празднично освещенное пространство без цели, смакуя наш «праздник ожидания праздника».


Поставили велосипеды к стене недалеко от выхода в город. Рядом столики кафе, посетители, перекусив, уходят, не беспокоясь об остатках, веселый негр небрежным жестом сметает все со столиков на пол и уже оттуда метровой ширины щеткой и совком - в тележку. В туалете поставил в тупик настырную негритянку. Свирепо сверкая глазами, она подробно выясняла цель посещения (цена разная), а я всего лишь собирался переодеть брюки. Этого в прейскуранте, видимо, не было. В справочном бюро под большим стандартным знаком с буквой i мне повезло - вместе со стопкой бесполезной для нас рекламы девушка в окошке дала буклет с планом расположения кемпингов, подчеркнула ручкой, который она нам рекомендует, и даже назвала примерную цену. Цена была высокая, но не смертельная.
Я вышел из шумного, освещенного искусственным светом зала на улицу. Дождь все шел, не утихая, мелкий и теплый. Подождали еще с полчаса. Перекусили своими запасами, стоя за столиком кафе. Дальше тянуть было обидно – Париж ждал нас за дверью!

Вышли наружу под теплый дождь. Перебежали через просторную привокзальную площадь, попали на парадную, полную ярких витрин улицу. Но спрятаться от дождя было совершенно негде. Попытались уместиться под полотняным тентом у магазина, но спереди капало, а когда я попытался сдать поглубже назад, Миша дернул меня испуганно за руку – смотри, куда прем! – за зеркальным стеклом сверкали ювелирные изделия Шарля Диора. С этими нам лучше не связываться, поехали искать другое укрытие поскромней.

Перебежками добрались до церкви Святой Марии, на перекрестке улиц Святого Мартина и Ломбардной, этой “Notre Dame la Petite”. А направлялись мы, конечно, к большой Notre Dame de Paris, тем более, что до нее от Gare de l’Est по прямому Севастопольскому проспекту совсем близко.

Рядом с восьмисотлетней «Святой Марией» легко узнаваемое ультрасовременное здание центра Жоржа Помпиду , похожее снаружи на большой мыловаренный завод. Попытались спрятаться от дождя где-нибудь у его стен, но авангардно мыслящий архитектор спроектировал все козырьки решетчатыми, единственное сухое место оказалось уже занятым полицией и нас оттуда попросили. Прямо с велосипедами зашли внутрь здания. В огромном полутемном холле, на толстом, пахнущем сыростью искусственном ковре стояли и сидели группы людей, было душновато и как-то скучно. Я сходил в дальний угол к кассам, взял программку: в Grande Galerie выставка «одного из крупнейших скульпторов двадцатого столетия» Константина Бранкузи (Constantin Brancusi) – никогда даже и не слышал о таком! На фото - образчик: нечто среднее между маленьким слоненком и большим цыпленком, называется: мадмуазель Погани. Посмотреть в натуре стоит сорок пять франков, для нас слишком дорого. В галерее музея обзорная выставка Наталии Гончаровой и Михаила Ларионова, на втором этаже – Кабаков. Только здесь, по одному этому Центру можно всю жизнь проходить, но мы приехали увидеть весь Париж, и у нас нет времени нырять в его глубины.

Мы покидаем пахнущее прелью царство модерна и под мелким дождем едем на остров Ситэ (de la Cit;). Едем по мостовой еще с некоторой опаской, не зная пока, какие здесь правила для велосипедистов. Дома я слышал самые разные мнения на этот счет. Одни говорили, что на велосипедах здесь ездить невозможно – слишком интенсивное движение, другие – что велосипед во Франции – кумир, и велосипедистам все позволено. Опыт показал, что в какой-то мере правы обе стороны. Действительно, движение в Париже очень напряженное, машин множество, улицы в центре узкие, к тому же обочины, как правило, уставлены припаркованными машинами, ездят все быстро, но очень аккуратно. А велосипед, действительно, любят, и проблема велосипедистов в городе решена чисто по-французски. Если в Берлине или в Мюнхене, где тоже с огромным вниманием относятся к гражданам на двух колесах, проложены сотни километров специальных вело дорожек – выделили им их законную часть городского пространства, отдельную комнату в многокомнатной квартире,- то в Париже просто полагаются на любовь и внимание водителей автомобилей. Велосипедистов на улицах сравнительно мало, но ездят они как хотят – и по тротуарам, и по середине проезжей части вместе с машинами. И автомобилисты, и прохожие, и полиция относятся к ним очень внимательно и терпимо. Со своими российскими привычками я так и не смог освоить левый поворот на парижских улицах, как его делают французы: не сбавляя скорости небрежным жестом сделать отмашку левой рукой и, не оглядываясь, класть руль налево. Я же, обычно, долго тянул в сторону левую руку на холостом ходу и неуверенно косил глазом на две или три колонны машин, несущихся мимо меня по дороге, никак не решаясь направить велосипед поперек этого потока, а они притормаживали и показывали мне жестами, что готовы меня пропустить, и потом проезжали мимо. Не хватало мне уверенности в себе, в том, что меня уважают и признают равным в этой гонке. Хорошо хоть Миша освоился быстро, и наши поездки по Парижу превратились для меня в гонку за лидером.

На мокрых камнях острова Ситэ толпились туристы: немцы в шортах, японцы группами, все увешанные фото и видео аппаратурой. Молодые крепкого сложения негры предлагают купить всякую мелочь: цепочки, брелоки, игрушки. Туристы без конца фотографируют друг друга на фоне собора, а мы забыли свою старушку «Смену» на перроне в Шалоне в суете посадки на поезд. Купить здесь новую камеру и мысли не было, это казалось невозможно дорого, мы еще испуганно экономили на любой мелочи.

Вот и Notre Dame de Paris! Я все-таки добрался до нее, я стою перед ней мокрый, озябший и голодный, жду, когда вернется Миша. Пытаюсь ощутить величие момента, но все время отвлекают мысли о поисках ночлега, не простудиться бы, где бы найти сухое место и перекусить. Те же мелочные мысли досаждают и внутри храма. Вместе с потоком туристов я иду по кругу вдоль стены огромного вытянутого в длину зала. Под сводами полусумрак, влажно и тепло. Не надо торопиться, можно расслабиться и согреться. В воздухе гул от множества приглушенных разговоров и шарканья подошв. Можно сесть на стул в центре зала, но постоянное движение людей вокруг не дает сосредоточиться, оторваться от окружающих банальностей. От теплого воздуха начинает гореть лицо и тянет в сон. Надо выходить - Миша ждет меня снаружи под дождем.

Пора искать ночлег. Изучив полученный на вокзале план расположения кемпингов, едем назад, на восток, к Gare de l’Est, пересекаем парадную площадь перед вокзалом и углубляемся в узкие улочки, огибающие его с юга. Глухие заборы, ангары, полное безлюдье Ладно, хоть дождь немного утих, висит в теплом воздухе мелкой пылью.

Звук человеческих голосов привел меня за вполне российского вида дощатый забор, окружающий довольно большой пустырь. Внутри беспорядочно разбросанные дачного вида постройки: лег-кие домики, несколько хозяйственных бараков. И тоже безлюдье, только миниатюрная девушка что-то кричала от ворот невидимому собеседнику в домике. У меня сердце забилось с надеждой – все это было похоже на пустующий пионерский лагерь, идеальное место остановиться на пару дней бедным российским путешественникам. И девушка поначалу, казалось мне, колеблется, в принципе не возражает. Действительно, домики пока пустуют – пересменка, но санитарные правила не позволяют пускать посторонних. А счастье было так близко! Но я не стал настаивать, я подумал, что моя мокрая куртка, усталый вид и растрепанные седые волосы и так достаточно красноречивы, чтобы не говорить много слов, и девушка не кривит душой, уверяя меня, что непременно пустила бы переночевать, если бы не жесткие правила.

И мы едем дальше по мокрому асфальту. Скитания наши по пустынным улицам под дождем кажутся мне бесконечными, а между тем мы проехали чуть больше десяти километров.

Скоро обстановка вокруг кардинально меняется еще раз – мы попадаем в лесопарковую зону (Винсенский лес). Едем по парковым дорожкам. Проезжаем несколько подряд футбольных полей, на одном, несмотря на дождь, идет игра, теннисные корты, волейбольные площадки с натянутыми сетками, пруды с лодками, всадников на боковых дорожках. Все это на километры, окруженное парком. Перекусываем бутербродами на уютной полянке для пикников: лежат бревнышки для сидения, рядом место для жаровни или шашлычницы.

Дорога наша ныряет по зеленому тоннелю вниз к мосту, затем вверх, и мы оказываемся снова в городе: широкая улица, множество машин, автобусный парк с огромной толпой междугородних «басов», высокий мост через Марну. Время от времени останавливаем прохожих, тычем пальцем  в план города, в «наш» кемпинг. В отличие от Германии здесь мало говорят по-английски, объясняться приходится, в основном, жестами. Очередной советчик машет рукой в сторону от магистрали, по которой ехали от моста. Сворачиваем в переулок, долго плутаем, то находя, то снова теряя промаркированную указателями дорогу к кемпингу. Наконец, вот они – ворота, дачные домики в глубине, перед нами ряды «караванов», слева у проходной одноэтажная контора, люди входят и выходят с озабоченным видом.  Пошел туда и я, оставив Мишу ждать с велосипедами снаружи.

У стойки несколько человек - очередь, люди в майках и шортах, приехали на машинах. За стой-кой тщедушный парнишка вьетнамской внешности выписывает ордера на поселение, принимает оплату. С каждым следующим начинает с выяснения языка: English?, Deutsch?, Espa;ol?, Italiano? При мне он объяснялся на первых трех. Даже если он владеет только кругом слов, необходимых для оформления документов, уровень его профессионализма вызывает уважение. Паспорта японцев, немцев «и всяких прочих шведов» он пересчитывал взглядом и небрежно отодвигал назад предъявителю, но наши краснокожие пролистал внимательно, даже фото сверил. Зажав в кулаке все наличные франки, я с боязливым напряжением ждал, сколько он нам насчитает. Судя по оценке девушки в вокзальном справочном бюро, их должно было хватить. На всякий случай я заявился только на два дня, хотя про себя рассчитывал на три. Парнишка шустро потыкал пальцем в калькулятор и, не отрываясь от заполнения бумажек, назвал сумму: 118 франков за все, намного меньше, чем я ожидал. Я выложил на стойку свои потные купюры, получил охапкой паспорта, пропуск в кемпинг, бирку на палатку, памятку, сдачу. Как из-под земли появился рядом негр-провожатый. Мы вышли наружу, где, я думаю не без тревоги, ждал результатов моего визита Миша.

Все сели на велосипеды и через сто метров от входа провожатый указал нам место у огромного замшелого камня, выступающего из крутого склона насыпи. Наверху проволочная ограда, деревья и невидимая, но хорошо слышная дорога. Ближе к выходу вдоль ограды хозблок: стойки для бельевых веревок, барак с душевыми и туалетами, умывалки. Рядом с нами маленькая, вроде нашей, палатка. В ней очень доброжелательные молодожены из Италии, приехали в свадебное путешествие посмотреть Париж. Между нами и асфальтированной аллеей кемпинга на травянистой полянке пара караванов с немцами. Это целые домики на колесах, в разложенном положении даже с верандами. Они подключились к электричеству и водопроводу, что-то жарят и запекают на электрических печках, аппетитные запахи плывут над поляной и служат роскошной приправой к рисовой каше, которую Миша расторопно сварил на нашем, в нарушение всех правил полыхающем открытым пламенем примусе.

Первый раз за всю эту знойную дорогу – горячий душ. Правда, устроен он мучительски. Это не мощная все смывающая горячая струя, как мечталось. А тут нажмешь на кнопку, и потечет на тебя слабенькая чуть теплая струйка, но только схватишься за мыло, как вода прекращается и надо опять нажимать на кнопку и ждать несколько секунд, пока она потечет снова. Может быть и экономно, но очень неудобно. Та же система и в умывальниках, но там это не так мучает. Для стирки белья стоят стиральные машины, но туда надо бросить монетку в 25 франков. Пришлось, не взирая на кнопочные фокусы, стирать в умывальной раковине. Зато веревки для сушки висят общественные, даже прищепки есть.

Ужинали уже в сумерках на камне у палатки. Итальянцы рядом ворковали и тихонько звенели своей металлической посудой в темноте, соседние немцы поставили стол на поляне между каравана-ми, повесили электрические лампы и шумно отмечали прибытие. Дождь кончился. Теплый воздух ласкал отмытую кожу. Вполголоса шумела дорога позади за деревьями. На душе было тихо и радостно. Дело, в сущности , было сделано. А впереди нас ждал приз – вожделенный Париж и возвращение уже знакомой дорогой домой.


Париж. Краткое знакомство

Два дня мы ездили по улицам Парижа на пустых велосипедах. Оставляли вещи в палатке и со своими бутербродами уезжали на целый день в центр. Сколько раз ездили – столько раз новым путем, ни разу не удалось повториться, но в этом была своя прелесть. В первый день по пути в центр остановились еще до въезда в городскую черту запастись продуктами. В целую проблему вылилась покупка хлеба. В супермаркетах мы покупали уже нарезанные заготовки для тостов – самый дешевый вид хлеба. А тут из соседней булочной выносят один за другим настоящие длинные с насечкой белые батоны. Такие еще в моем послевоенном детстве назывались французскими булками, и вот теперь, через полвека они передо мной, и не где-нибудь, а в Париже! Купить французскую булку (baget) в Париже – это символ приобщения к Франции. Зашли в булочную и долго мялись, не решаясь сделать выбор, в одном ящике стоят метровые, круто запеченные багеты потолще, в другом - половинной длины, потоньше и побелей. А цен нет! Всегда на всех товарах цены стоят, а тут, видимо, считается, что и так все знают. Торговля идет бойко, люди берут и длинные и короткие и уходят, а мы все стоим и мнемся, можем ли мы себе позволить. В первый раз решимости хватило только на маленький, большой купили только на другой день.

Пока Миша выбирал в супермаркете, что купить подешевле нам на обед, я заглянул в соседний парфюмерный магазинчик – у нас кончилось мыло. Я сразу понял, что попал не туда – это было заведение не для хозяйственных покупок.  Покупателей не было, и миловидная продавщица сразу закружилась вокруг меня. Я засмущался и заявил, что по-французски не говорю и вообще, похоже, не туда попал, мне всего-то нужен кусок простого мыла. Но девушка с готовностью перешла на английский, и радостно уверила меня, что у них есть любое мыло, что мсье никуда больше нет нужды ходить, потому что здесь он найдет именно то, что ему надо. Она порхнула под прилавок и, непрерывно щебеча любезности, красиво разложила передо мной целую мозаику из ярко раскрашенных пачек. Мы были с ней уже почти друзьями, я был приглашен почаще заходить в их милый магазинчик и даже посвящен в планы расширения торговли. Уйти, ничего не купив, было просто невозможно. Опасливо покосившись на дверь – не идет ли Миша, я ткнул пальцем в упаковку, показавшуюся мне самой скромной. Ах, какой правильный я сделал выбор, какой тонкий вкус у мсье, как ему будут рады, когда он снова осчастливит мадмуазель своим посещением. Тем временем чек был выбит, на нем внизу была крупно напечатана сумма для оплаты: 22 франка. (Багет, между прочим, стоил три франка). Я затравленно потупился, достал двухсотфранковый билет – кошелек с разменными деньгами был у Миши – сгреб в кулак сдачу, торопливо попрощался. Вышел наружу, на солнечный бульвар. Спрятал дорогую покупку в свой старый портфель. Ладно – утешил я себя, пусть это будет подарок из Парижа для жены или дочери. Тут и Миша появился с сардинами и зеленым горошком, ворча на столичную дороговизну, и мы покатили в центр.

В другой раз в стороне от дороги, среди поля увидели мы неприступный средневековый замок: высоченные стены, сложенные из дикого камня, возвышающиеся над стенами грозные башни по углам каре, каждая своей, неповторимой формы, кованые рыцари на флюгерах. Как было не заехать, не посмотреть. Проехали под гулкими сводами ближней башни на мощеный крупным булыжником двор. Издали замок со своими каменными украшениями на башнях, зубцами и бойницами стен вы-глядит как декорация к сказкам Перро, к «Спящей красавице» или «Синей бороде». Но вблизи, со двора массивный лобастый булыжник мостовой  и грубо вырубленный камень многометровых стен, внушительные размеры всего сооружения, его масштабность вызывают уважение и к строителям замка, и к королям, его замыслившим.

От многих виденных мною замечательных городов Париж отличается размерами доступного для обозрения культурного слоя. В Самарканде есть Регистан и Гур Эмир, в Бухаре старые кварталы можно исходить вдоль и поперек за день. В Москве после несравненного, конечно, Кремлевского комплекса, можно больше ничего не смотреть, как, впрочем, и у нас в Казани. Даже прекрасный Санкт-Петербург можно как конфетку облизать за конечное, не очень большое время. Париж просто богаче. Столько архитектурных красот в каждой случайно увиденной улочке старого центра, столько вложено человеческого таланта, артистизма души в каждый дом, каждый фасад, так много вписано стилей и эпох в эти каменные узоры и завитушки – кажется, жизни не хватит все это охватить, узнать, всем этим насладиться.

Так обширен и глубок культурный слой этого города, что у нас и в мыслях не было в него погружаться. Хотелось окинуть взглядом то, что на поверхности, увидеть сегодняшнее лицо Города. Тем более что на велосипедах мы могли легко и совершенно бесплатно передвигаться в любом на-правлении, но для нас затруднительно (боялись оставлять велосипеды без присмотра) и дорого было посещать выставки внутри зданий. Погода нас больше не обижала, было солнечно и не жарко. И кемпинг наш оказался совсем близко от центра, через площадь Наций, площадь Бастилии, по улице Риволи на набережную Сены у Нотр Дам мы ехали меньше часа. Но и это была не дорога к Парижу, а уже сам Париж. Мне хотелось неспешно пройтись по улицам, по тротуарам мимо выставленных на асфальт столиков кафе, не торопясь наслаждаться видами славного города. Но не спеша – не получалось. Даже по Елисейским полям от Триумфальной арки вниз к Лувру мимо роскошных зеркальных витрин магазинов, сидящих в кафе и прогуливающихся по тротуару туристов удалось пройти совсем немного. Миша скоро занервничал, да и мои глаза и ноги привыкли к ритму езды, пеший ход воспринимался, как искусственная заторможенность. А стоило съехать на проезжую часть, и нас сразу подхватывал стремительный поток городского движения, и мы опять неслись вперед во весь дух.
Большое впечатление произвел Дворец Правосудия. Строгая классическая архитектура, просторные внутренние объемы создают торжественный настрой, уважение к учреждению, веру в то, что здесь действительно живет Справедливость. Удивительно и то, что это и действующее учреждение и туристский объект одновременно.

В первый день обедали на лавочке в парке у Эйфелевой башни. На саму башню не полезли, надо было платить целых тридцать франков даже за то, чтобы подняться на первый ярус пешком. (Я потом пожалел, что пожадничал, но при повторном посещении Парижа пожадничал снова.) Разложили на пакете баночку сардин, горошек, хлеб, какой-то несъедобный, мукой обсыпанный сыр. Запивали водой из фонтанчика. Проходивший мимо патруль: два бравых парня в черной форме с лихо сдвинутыми на бок беретами и автоматами на груди, вежливо приветствовал нас: Бон аппетит, мсье! Это был едва ли не единственный случай, когда полиция обратила на нас внимание.

На бульваре Монмартр на нас налетели две русские дамы, видимо, совсем ошалевшие от не-возможности объясниться на своем языке. «Мужики, где тут у них самый большой универмаг N* – они выдали неизвестное мне название – ни один …..не может ни ….. толком объяснить!» Дамы были молодые, броско одетые, полные энергии, охотничьего азарта и презрения к этой тупой публике, которой ничего невозможно втолковать. К сожалению, и мы оказались из тех же бестолочей, про универмаги не знали совершенно ничего, о чем еще с нами было говорить? И они улетели дальше по своему Парижу, городу больших расходов, а мы совершенно бесплатно, с усилием толкая перед собой пустые велосипеды, полезли на вершину холма Монмартр.

Сколько читано про эти места, но для меня оказалось неожиданным, насколько круты склоны – местами приходится велосипед уже не толкать, а просто тащить на себе. Хороши улочки на склонах, они еще живые, настоящие, очень уютные и обжитые. А вершина холма: переулки со сплошными сувенирными лавками, ресторанчиками, магазинами, пятачок площади на самой макушке, где целая толпа художников торгует картинами и ремеслом, рисуя моментальные портреты всех, кто пожелает (и может заплатить, разумеется). Это все колоритно, театрально, но показалось мне мумифицированным, как музейный экспонат, как засушенные цветы. Здесь все на продажу, а терпкая аура богемы, даже незамысловатые частушки под аккордеон русской бабы, растрепанной, с седой головой и вульгарным выговором, поющей, сидя у церковной стены, работает рекламным клипом.

Туристы в августе идут на Монмартр сплошным потоком, как рыба на нерест в Сахалинских речках, трудно остановиться, некуда прижаться с велосипедом. Я попытался укрыться за мусорным ящиком, чтобы дождаться Мишу, но тут же об меня запнулись два здоровенных негра. Они выдерну-ли из ящика мешок с мусором, вставили пустой, а тот, раздвигая криками поток людей, поволокли к стоящей поблизости машине. Зато вид на Париж с вершины холма, со смотровой площадки и ступе-ней базилики Сакр Кёр (Du Sacr;-Coeur – храм сердца Христова) выше всякой критики. Холм Монмартр расположен в самой северной части старого города, и с обращенной на юг смотровой площадки взгляду доступны, практически, все достопримечательности Парижа. Я сразу назвал про себя этот вид: крыши Парижа. Кстати говоря, при этом подумал, что не так уж это и интересно смотреть, и правильно мы поступили, что не полезли на Эйфелеву башню. При обзорном взгляде издалека сверху теряется тот шарм, то обаяние старой архитектуры, ее деталей, которые покоряют при близком общении.

Во второй день обедали и отдыхали в саду Тюильри перед Лувром. Последний день нашего знакомства с Парижем клонился к закату, назавтра нас ждал обратный путь. Поводили пальцами по туристской карте – что еще можно успеть посмотреть из того, что не посмотреть нельзя. Нам, питомцам Казанского университета, конечно, надо посетить Сорбонну. К сожалению, университет оказался закрыт на каникулы, внутрь мы не попали, но прогулка по окрестным улочкам осталась в памяти самым теплым пятном в яркой мозаике этих трех дней. Теплое предвечернее солнце ласкало старые камни мостовых, старинные стены, яркие цветы в витринах кафе и под окнами вторых и третьих этажей домов. Воздух мягкий и ласковый. Приятно просто жить на этой земле, быть под открытым небом, бродить потихоньку по узким улочкам, обходя по мостовой сидящих за столиками кафе людей, пусть хоть на полчаса быть участником этой столетиями освященной, спокойной, красивой жизни. В кафе тихонько играет музыка, люди прогуливаются не спеша. Как ни странно, здесь не только туристы, по крайней мере, на первый взгляд. Изредка, очень вежливо по улице протискивается авто, ему не торопясь, уступают дорогу.

И вдруг на поперечной проезжей улице раздался громкий хлопок взрыва. Дым посередине проезжей части, моментально образовалась автомобильная пробка. Сразу же, как из засады, появляются полицейские, закрывают проезд, оцепляют место аварии, зевак оттесняют в боковые улочки. Благостная атмосфера вечера вдруг сменяется тревогой. Пора и нам уезжать. По боковым переулкам огибаем оцепление и катим к последнему запланированному объекту – к Дворцу Инвалидов. Увы, и он тоже закрыт – опоздали, часы во Франции сдвинуты так, что солнышко летом заходит уже в девятом часу. Прощаемся с Парижем, стоя на набережной Сены у моста Александра III. В закатном свете блестят золоченые статуи на перилах моста, грандиозное здание Дворца Инвалидов перед нами во всем великолепии, на ярко зеленой, ослепительно парадной лужайке перед ним немолодые уже мужчины играют в футбол, обозначив ворота, как и мы делали в детстве, кучками сумок и одежды. Изредка мяч вылетает на дорогу, визжат тормоза, машины делают зигзаги, объезжая беглеца, водители приветственно машут руками футболистам.

Наше время кончилось, нужно успеть добраться до кемпинга засветло. Хорошо бы проехать еще раз по улицам потихоньку, глядя по сторонам, но Миша сразу набирает скорость и вливается в резвый поток автомобилей, несущихся по набережной Сены. Время от времени он оборачивается и проверяет, не отстал ли я опять, но я стараюсь изо всех сил его не отпускать.


В обратный путь

Выехать даже из маленького города на нужную дорогу – проблема. Нам же надо было выехать из Парижа. Карты окрестностей у нас не было, пользовались методом опроса местного населения, в основном, продавцов магазинчиков и кафе. Удивило меня отсутствие окраин в привычном для нас смысле: заводских построек, бугенвилей, дачных поселков. Из городской улицы, правда, двух-трех этажной и не очень широкой, но все же именно городской, мы выехали в поле с колосящейся пшеницей. Посидели минут двадцать перед памятником у дороги, сжевали дежурный Сникерс, глядя налево на городские дома и направо на желтеющие холмы. Вот и все, теперь совсем до свидания, Париж, может быть, не в последний раз.

А все мысли уже в дороге. Многовато машин на этой N3, очень шумно, заднее колесо у меня спускает, где-то ночевку будем искать в этих сплошных полях. Хорошо, что ветер сбоку и немного в спину. Едем на восток, обычный здесь западный ветер теперь наш помощник.

В этот день переехали Марну и заночевали на лесосеке в сыром высококронном лесу, где утром с нами здоровались идущие на работу лесорубы. А я с утра спрыгнул умыться на соблазнительный песчаный бережок ручейка и сразу погрузился в этот песок до колен. С трудом выбрался назад на твердое место, но в одной туфле. Сидел, скорчившись на жердочке в утреннем, наполненном птичьими голосами лесу, над миловидным коварным ручьем и грустил – как же я поеду теперь по Франции в одной туфле? Тем временем все следы на песке затянуло, и мне пришлось перекопать руками квадратный метр этой топи, пока, будучи уже на грани отчаяния, я вернул все же себе свою обувку. Миша встретил меня удивленным взглядом – где это я так перепачкался.

Погода стояла прекрасная – солнечно и не очень жарко, тихий ветер в спину, ехать бы да ехать, но в маленьком городке на крутом подъеме у Миши прокол. Поставили велосипед «на рога» на тротуаре в тени. Дома двухэтажные, все разные, хотя и стоят плечом к плечу, на улице ни одного чело-века, на солнечной стороне на окнах жалюзи, из ближнего дома кто-то выглянул на секунду посмотреть, чего мы тут остановились, и пропал. Мы одни во всем городке, возимся со своей развалюхой. Оказалось, кроме камеры, надо еще поменять пару спиц в заднем колесе. Снимаем шестеренки, клеим заплатки, все перепачканные, а драгоценное утреннее время зримо бежит мимо нас вместе с легким попутным ветром.

К вечеру этого дня докатили до Реймса. Это был третий по величине город на нашем пути, но что нам были теперь города – после Парижа! Ветер дул в спину, мы ехали быстро, и проскочили бы город насквозь, не останавливаясь, но его название, прочитанное на дорожном указателе, зацепило в памяти какую-то очень глубоко заложенную ассоциацию. Она зашевелилась сначала почти неслышимо, но, чем ближе к центру города мы подъезжали, тем определенней она звучала, и вот наконец, когда мы выкатили по брусчатке, по узким, потемневшим от забвения трамвайным рельсам на старинную центральную площадь, я осознал, что Реймс – это Реймсский собор! Я поднял глаза от мостовой и уперся взглядом в стрелку указателя: Реймсский собор направо. Все же не зря нас учили в школе – подумал я с благодарностью. Вполне могли бы проскочить мимо, не отрывая глаз от полотна дороги.

Собор Notre Dame de Baptiest   действительно стоит того, чтобы около него остановиться.  Не так важно даже, что он крупнее размерами и древнее парижской Notre Dame, важно, что в нем сохранился дух храма, некая невидимая глазом, но явно ощутимая аура поиска чего-то иного, более высокого, чем повседневный корыстный интерес, места открытого для взлета души вверх, божественного места. Здесь ее еще не растащили по атомам шаркающие подошвы нескончаемых толп туристов. Здесь можно сесть на вытертое сидение жесткого стула в тишине огромного тихого зала и отрешиться на несколько минут от ждущей за каменными стенами суеты. Здесь легко думается о всей жизни сразу, и о прошлой и о будущей, о жизни вообще. Как из неподвижной в четырехмерном пространстве системы координат видишь со стороны траекторию своего полета сквозь это пространство без сожаления или гордости, не оценивая, а только констатируя – коротенький штрих в бесконечном пространстве. Один из многих тысяч прошедших здесь за пятнадцать веков. Мы были такие разные, но все же это мы, объединенные тем, что на этом месте, под этими высокими сводами думали о краткости жизни, о смысле ее и цели.

Для меня было открытием, что Западная Европа покрыта лесами гораздо гуще родного Поволжья. Даже в Люксембурге, в местах очень густо населенных, вдоль дороги стояли просторные чистые широколиственные леса.

Спрашивая дорогу у словоохотливой старушки на обычном для Франции разъездном кольце – в Германии делают двухуровневые развязки, а у французов, обычно попадаешь на круг и с него уже выбираешь нужную развилку – мы вдруг обнаружили, что находимся вовсе и не во Франции, а давно уже едем по другой стране – Бельгии. Где-то был, конечно, на дороге указатель, но, видимо, такой скромный, что мы его и не заметили. Бабушка много чего нам успела рассказать, в том числе и что в Люксембурге, куда мы направляемся, свои местные франки, но в магазинах берут и французские, меняют сразу на месте. Однако покупать там что-либо невыгодно, там очень высокий уровень жизни и такие же цены, значительно более высокие, чем во Франции или Бельгии. Поэтому ни в один из роскошных Люксембуржских магазинов мы так и не зашли

Великое герцогство Люксембург пятьдесят километров по параллели и семьдесят по меридиану густо покрыто высокими парковыми лесами и не менее густо – хорошими дорогами. С запада, из Бельгии мы въезжали в него по ровной, слегка всхолмленной местности, а на востоке к пограничному Мозелю спускались в горную долину. Город Люксембург небольшой, тысяч на сто населения, очень чистый и аккуратный произвел на меня немного странное впечатление – как декорация для старой оперетты, которую всем уже надоело играть и смотреть, но все никак не снимут с репертуара. Город расположен очень оригинально: улицы на ровном месте, но по самому центру проходит гигантский овраг, скорее даже горная долина, разрезающая плоскогорье, на котором расположен город. Через нее перекинуты мосты, а внизу на разных уровнях огромный парк с развлечениями – обширная детская площадка для взрослых со старинной железной дорогой и колесом обозрения. Да и весь центр города производит впечатление большой игровой площадки для взрослых – очень спокойный, вылощенный, театрально галантный. В одном месте у парка я встал в очередь к газетному киоску купить открытку, всего человека три-четыре, но, подойдя к окошечку, засомневался, надо ли мне это, а господин, стоявший за мной, видя мою нерешительность, собрался было сунуть голову в окошечко раньше меня. Но тут и я решился. Получился едва ли не международный конфликт. Стоявшая позади господина дама, видимо, его жена одернула его с таким возмущением, почти с испугом – как мог он сунуться без очереди, так постыдно нарушить этикет! Господин шарахнулся от окошечка в сторону, покраснел и прочувствованно просил прощения. Я не знал, как его утешить.

Нам было скучно в Люксембурге. Погуляв пару часов по улицам, никуда не зайдя и ничего не купив, мы с облегчением выехали из города по дороге N2 мимо аэропорта и к четырем часам дня уже переехали по мосту неширокий пограничный Мозель, проехали открытые настежь ворота совершенно пустого, как-то вопиюще заброшенного пропускного пункта с табличкой «Bundes Republic» и уже по настоящей горной дороге резво покатили по территории Германии.


Снова в Германии

Мы торопились. Все продукты кончились у нас еще утром, но мы не стали искать магазин в Люксембурге, рассчитывая отовариться по низким германским ценам. Ехали налегке, с нетерпением посматривая по сторонам, но дорога, как нарочно, проходила все время в стороне от городов, а нам крутить лишние километры не хотелось. У встречного велосипедиста узнали, что супермаркет будет впереди через пять километров, но когда он закрывается, в семь или в восемь – неизвестно. До семи оставалось совсем немного, и мы устроили настоящую гонку со временем. Миша впереди, я у него на заднем колесе, спуск – подъем, спуск – подъем….За очередным бугром показалась окраина городка, парк и санаторий, молодая женщина с детской коляской на пустой дороге. Мы затормозили перед ней запаленные, в нетерпении – где тут у Вас супермаркет? Увы, нас ждало разочарование – все магазины закрылись еще в шесть часов, зря мы так торопились.

В городке был какой-то местный праздник. Уютная центральная площадь украшена флагами и цветами, играет музыка, по сторонам площади выстроены прилавки, продают пиво во всех видах, горячие сосиски с горошком и с капустой, множество аппетитной выпечки, сластей, всяческих вкусностей. Солнце клонится к закату, отражается в стеклах старинных домов, окружающих площадь. Тепло, не шумно – музыка звучит где-то в одном углу. Довольно много народу гуляет вдоль прилавков, жуют на ходу, пьют Фанту. Купить бы и нам по паре порций горячих немецких сосисок с горошком, даже если и под Фанту – показался бы, наверно, и нам этот праздник веселым. Но мы экономили, продукты – только из супермаркета, даже не спросили, сколько эти сосиски стоят. Тихо обошли площадь вокруг, решили, что скучные у немцев праздники, и покатили дальше налегке.

Не везло нам в этот первый вечер в Германии. Мало того, что не успели купить продуктов, так еще и бензоколонки никак не попадались, а когда, наконец свернули-таки, следуя указателю в сторону, оказалось, что это заправка-автомат, где минимальная порция – 20 литров. И с водой вышел конфуз. После семи вечера улицы германских городков совершенно пусты, некого спросить. Когда же наконец в одном месте мы увидели даму, ставящую свою машину в гараж – живого человека увидели и попросили ее налить воды в наши мятые бутылки, она посмотрела на нас таким черным подозрительным взглядом, что нам и пить расхотелось. Налила она нам все же в одну бутылку (из четырех) воду, но с таким видом, что мы потом все оглядывались, не догоняет ли нас полиция.

Пора было вставать на ночевку, солнце уже село, сумерки густели, а мы все крутили с напряжением педали, и дорога длинными серпантинами все лезла и лезла вверх по склону хребта: с одной стороны нависшие над полотном виноградники, сторожевые вышки над ними, с другой – крутой травяной склон, почти обрыв. Уже редкие здесь машины зажгли фары, уходить нам надо с дороги, не положено ехать в темноте без огней. Но и свернуть некуда. Грустно бездомным на этом свете.

Наконец, уже на перегибе хребта обнаружился слева заброшенный еловый лесочек и незаконная свалка внутри. Вот и приют для нас. Как хорошо найти наконец свое место на Земле.

На следующее утро встали рано. Бензина в примусе еще хватило на то, чтобы вскипятить утренний чай, а больше варить было все равно нечего. Дорога N407 встретила нас длинными подъемами и довольно прохладным встречным ветром. И опять все населенные пункты в стороне - три-пять километров, да еще неизвестно, есть ли там магазин, можно и впустую потратить силы и время.

Так и ехали по безлюдным лесистым горам, пока не увидели впереди огромный ангар и множество разнообразных самолетов около него на поле. Один из них даже похож на наш знаменитый сверхзвуковой ТУ-144. Когда подъехали ближе выяснилось, что это частный авиационный музей , а рядом с ангаром стоит англо-французский сверхзвуковой «Конкорд», действительно по форме неотличимый от нашего ТУ. Можно подняться в него по лесенке, сесть в кресло в салоне, посмотреть в иллюминатор.
Как ни стыдно сказать, но мы бы, наверно, проехали мимо этого замечательного места, не останавливаясь – очень мы торопились домой, были голодны и поглощены своими бытовыми проблемами, но выручила как раз очередная проблема. Нужно было позвонить в аэропорт и подтвердить свой вылет – так нас проинструктировали в кассе Аэрофлота в Москве. Где найти телефон и как здесь общаются с таксофоном – все было непонятно, а время уже поджимало. Вот я и решил спросить насчет телефона в музее. Оставил Мишу на солнышке с велосипедами, а сам зашел в прохладу огромного зала с развешенными по всему объему крылатыми экспонатами, подошел к стойке проходной и спросил у контролера, заведующего билетиками, нельзя ли отсюда позвонить в аэропорт Франкфурта на Майне. Оказалось - можно и совсем не дорого. Я стал расспрашивать, как пользоваться аппаратом, номер у меня был записан, но, может быть, нужно набирать какие-нибудь дополнительные коды?
Тут подошла к нам приятная средних лет женщина, представилась хозяйкой музея, сказала, что я могу звонить совершенно бесплатно. Больше того, она предложила сделать это вместо меня, тут же набрала мой номер и сообщила мою информацию по-немецки. Представился и я, сказал, что преподаю в Казанском университете аэродинамику, что мне хорошо знакомы многие из окружающих нас экспонатов, что наша Казань - один из крупнейших авиастроительных центров России, про наш ТУ. Женщина слушала внимательно, сказала, что мне тем более интересно будет посмотреть на выставку. Я замялся, посещение выставки не входило в наши первоначальные планы. Вход – 20DM –было написано на табличке у стойки, 10DM для детей и учащихся. 40DM за посещение выставки – это было немыслимо! Фрау Junior – так звали хозяйку, понимающе посмотрела на меня и сказала, что я могу пройти по льготному тарифу, как гость. Я тяжело вздохнул и сознался, что нас двое. Вас пропустят по одному билету - сказала фрау Junior, дала указание контролеру и попрощалась. Thank you very much – пробормотал я ей вслед.

Вот она – смешная для нас немецкая пунктуальность: хозяйка заведения дала  указание кассиру об уровне скидки для ее гостей, кассир оторвал для нас розовый льготный билетик, написал на нем, что нас двое. Затем он же, теперь уже в роли контролера на входе проверил наш билетик, вернул его мне и после этого разрешил нам войти.

Часть экспозиции развернута в ангаре, но большая часть рядом на зеленом поле. Голодные и уставшие мы ходили от машины к машине под палящим солнцем почти три часа. По времени история авиации представлена здесь довольно полно: от планера Лилиенталя до «Конкорда». Правда, набор экспонатов весьма случайный, некоторые фирмы и типы представлены густо, но некоторых славных, сделавших эпоху конструкций, нет совсем. Очень полно представлены наши послевоенные самолеты – Восточная Германия при объединении распродавала свой воздушный флот, все самолеты нашего производства по дешевке. К сожалению, почти нет самолетов Второй Мировой, даже немецких. Интересно было бы увидеть живьем множество раз описанные в литературе «Юнкерсы» 87 и 88, «Мессершмидты»-109 и 110, наши «Яки», «Петляковы», «Илы». Есть только самый массовый самолет той войны трудяга транспортник DC-3 (C-47 Dakota), выпускавшийся, в основном в США, но отчасти и у нас по лицензии под маркой ЛИ-2. Есть легендарный, воевавший с американцами в Корее МиГ-15, правда, в учебно-тренировочном варианте. Много американских боевых машин, но, в основном, пятидесятых-семидесятых годов.

Чуть живые добрались мы до своих велосипедов, сиротливо ждавших нас у забора, и уже ногу я закинул над седлом, когда Миша вспомнил, – А документы ты забрал? Бог ты мой, действительно ведь я пошел звонить (три часа назад), взяв с собой портфель со всеми нашими документами! Полный тревоги побежал я назад в ангар к проходной. А там издалека уже мне улыбалась, держа в руках мой портфель, фрау Junior. Вот теперь-то мы поговорили с ней от души. Посетителей в музее мало, расположен он в чистом поле на перекрестке двух дорог и общества тут, видимо, не хватает. Я тем более изголодался по свежему собеседнику. К тому же мы были оба такие бесконечно разные, но любопытные оба. И мы говорили обо всем на свете, перескакивая с предмета на предмет. В основ-ном, конечно, о самолетах, о том, как трудно их купить и содержать и, в связи с этим, а зачем же жить на свете, как не для любимого дела, о налогах и музыке, инертности публики и верности друзей. Удивительно это: я ехал Бог знает откуда Бог знает куда и на случайном перекрестке по забывчивости встретил женщину. И вдруг мы уже говорим с ней (оба на чужом языке!) о сокровенном, с полуслова понимая друг друга (или так мне казалось только?).

Мишино лицо появилось из-за приоткрывшейся входной двери, он смотрел на меня с молчаливым укором. Пора было ехать.  Я начал прощаться. Фрау Junior спохватилась, попросила подождать еще минутку и через минуту вернулась с роскошно изданным каталогом музея. «Благодарим за визит и желаем всего наилучшего. 15.8.95», - написала она на форзаце привычную, видимо, фразу. Потом на секунду задумалась, посмотрела на меня (я не успел постричься перед поездкой, а две недели под открытым небом не сделали, конечно, мое лицо моложе и свежее), на Мишу, уставшего ждать меня под полуденым солнцем. Вы, наверно, хотите пить – пробормотала она немного смущенно, - давайте я вам положу….И она торопливо накидала в большой пластиковый пакет Фанты, Спрайта, Сникерсов, Чипсов – целый ворох всякой соблазнительной мелочи из ларька, стоявшего рядом со стойкой контролера. «Вот, возьмите!» Я не помню, чтобы мне было очень стыдно тогда. Я поблагодарил, забрал свой портфель, каталог и пакет, и мы вышли на солнце к нашим велосипедам. Но сейчас, семь лет спустя, мне стыдно это вспоминать. Видимо, мы настолько внутренне ощущали себя нищими, что нас было жалко.

 Пока Миша ездил на пустом велосипеде в Hermeskeil за продуктами, я с помощью содержимого пакета фрау Junior убедился, насколько выверена расфасовка немецких лакомств. Оказалось, что даже для очень голодного и мучимого жаждой человека, каким был я в тот момент, второй баллон-чик Спрайта и второй пакетик Чипсов были уже лишними.

К вечеру свернули с шумной «красной» дороги на пустую «желтую», пересекающую Naturprk, и углубились в настоящие горы. Тишина, покрытые лесом хребты, поляны с покосами и огороженными жердевыми изгородями стогами сена. Слева от нас головерхая гора Sandkopf (Песчаная голова – 756 м.). Дорога сначала идет вдоль русла речки, а потом крутыми серпантинами к перевалу все вверх и вверх. Круто так, что приходится идти пешком, толкая велосипед рядом. Говорят, в этих местах много лыжных курортов, но в августе вокруг безлюдье и покой.

На ночевку встали поздно в еловом замусоренном лесу, не доезжая до города Idar-Oberstain. Ночью я плохо спал, проснулся еще затемно и больше не заснул – это накапливающаяся усталость не дает расслабиться.

Восточная сторона хребта оказалась еще более крутой и живописной, чем западная. Половину следующего дня мы катились по извилистой, однако достаточно широкой дороге пробитой в каменистом склоне глубокого ущелья.  В одном месте глубоко под нами, видный с высоты птичьего полета заиграл на солнце яркими черепичными крышами городок на дне долины у речки, за ним, в противоположном от нас скальном склоне высоко над рекой  высечены в скале башни, окна и ворота монастыря. Дальше ущелье еще сузилось, и дорога нырнула в темный тоннель. Движение по дороге было довольно напряженным, было бы страшно в тоннеле, но вдоль стены был отгорожен перилами тротуар для велосипедистов (может быть и пешеходов, но мы ни разу не видели пешеходов на германских дорогах).

К обеду выехали из гор на холмистую равнину, проехали курортный городок Bad Kreuznach, на ночевку расположились на берегу речки Най (Nahe), спрятавшись от дороги за кустами. Причем пришлось перелезать через ограждение, спускаться по крутому склону с высокой дамбы, по которой идет дорога, и потом еще метров сто с голыми ногами продираться через пустырь, густо заросший крапивой и чертополохом. До Рейна оставалось меньше десяти километров.

На Рейн мы выехали на другой день утром. С востока на запад мы пересекали его в Вормсе. Берега там низкие и река не произвела на нас, волжан большого впечатления. Другое дело здесь, в Бингене (Bingen). Как обычно, заехав в город, мы потеряли дорогу, и забирались все выше и выше по узким старинным улочкам, пытаясь найти выход на Майнц, и вдруг выбрались на просторную смотровую площадку. Река открылась сразу вся, на много километров в обе стороны. Широкая, с километр, наверно, (как старая Волга у Казани), голубая под ярким солнцем, мощная, весело несущая множество выглядящих сверху игрушечными судов. Гористые зеленые берега весело разукрашены прянишными городками, в темной зелени как елочные игрушки блестят тоненькие иглы кирх и румяные черепичные крыши домов. Непрерывными цепочками ползут вдоль берегов разноцветные букашки-автомобили, посылая время от времени солнечные зайчики от полированных стекол. Теплый ветер, картинные белоснежные облачка дополняют просторный пейзаж, мощный и гармоничный, как музыка Бетховена. Можно долго стоять и смотреть, впитывая красоту и умиротворенность

Видимо этим и занимался крупный дородный немец, сидя в таком же фешенебельном, как он сам, «Вольво» чуть выше нас, когда я потревожил его своим вопросом о дороге вдоль Рейна. Он долго не мог включиться в мои проблемы, потом вздохнул, достал из «бардачка» роскошный атлас дорог – Бинген был там изображен со всеми улицами – стал показывать, водя по тоненьким жилкам дорог чистым толстым пальцем. Я старался записывать за ним названия, положив бумажку на стекло машины.  Он кончил, убрал атлас и, как будто окончательно проснувшись, посмотрел на меня с не-которым интересом. Я еще раз взялся объяснять на смеси названий и жестов (вначале он с важностью подтвердил, что говорит по-английски, но ясно было, что он преувеличивал), что мы путешествуем на вело от Франкфурта в Париж и назад через Рейн и Майнц. Париж и Майнц – это и так понятно. «Откуда вы (Nationality?), – спросил он уже с любопытством – Italiano?, Poland? – «Russian, – ответил я, - Russland». – «Russland?!», – повторил он удивленно, еще раз взглянул на меня с любопытством и полез во внутренний карман пиджака (на нем был пиджак, тогда как я был в майке и шортах). За визиткой – подумал я и стал вспоминать, где у меня лежат заготовленные на всякий случай и ни разу не понадобившиеся визитные карточки. Но он достал кожаный бумажник, вытащил из него купюру в двадцать марок и протянул ее мне: бери! Я рефлекторным жестом загородился от него обеими ладонями – «No,No!» - Бери! – говорил он, и на его большом лице было столько спокойной доброжелательности…

Пустяк это, конечно. Для него-то и совсем мелочь, да и для нас ни весть какие деньги. И обоим приятно: он получил удовольствие, облагодетельствовав нищих, а мы купили пива и закуски на шальные деньги. Кому было бы лучше, откажись я с гордостью? Да и вся наша страна брала тогда подачки, ждала, выпрашивала, делила со страстью. И для меня лично это был не последний случай, пока не пришел я сам к банальному, но от этого не менее твердому убеждению: нельзя брать незаработанных денег. Не бывает от них добра.

К обеду добрались мы до Майнца, самого большого германского города на нашем пути. Заехали на вокзал, поинтересовались на будущее ценами на железнодорожные билеты. Цены такие, что я долго не мог осознать, что за цифры напечатаны на бланке, выданном мне в справочном бюро. Пошел объясняться туда еще раз, пока, наконец, не осознал, что билет от Майнца до Берлина (500 км.) действительно стоит почти сто долларов. Ближе к вечеру уже переехали по мосту через Рейн на «нашу» сторону, и сразу - через Майн. Прямо по берегу Майна, по велодорожке на закате уже потихоньку доехали до Рюссельхейма, того самого, где плутали в первый день маршрута. Круг замкнулся. Мы снова ночевали на берегу Майна, почти на том же месте, что и в начале пути. Но мы были уже совсем другие, чем три недели назад, и за рекой перед нами лежала теперь знакомая страна.

 

Маршрут по Европе-95.
Frankfurt am Main (Flughafen) – Kelsterbach – Russelsheim – Biblis – Worms – Kaiserslautern - Sarreguemines – Metz – Verdun – Chalon-sur-Marne – Pasis – Meaux – Chateau-Thierry – Reims – Lux-emburg – Hermeskeil – Idar-Oberstain – Bad Creuznach – Mainz - Russelsheim – Frankfurt am Main (Flughafen).
 


Германия-96

…А дальняя дорога дана тебе судьбой,
Как матушкины слезы, всегда она с тобой.
Б.Окуджава

Снова за границу

Я носил в себе воспоминания о прошлогодней поездке в Париж, как букет роскошных цветов, как коробку дорогих конфет и с готовностью предлагал их друзьям, а потом и каждому встречному – берите, мне приятно поделиться с вами этой радостью! Я готов был пересказывать хоть сто раз одно и тоже, терпеливо отвечать на любые вопросы, помочь каждому сделать то же, что сделали мы. Однако труды мои тяжкие все откладывались. Сначала мне казалось, что я просто попадаю невовремя, некстати. Много ли поговоришь на бегу на улице или в толпе на рынке! Тогда я пришел к ближайшим друзьям домой в свободное вечернее время, чтобы нам никто не мешал. - В Париж, - сказали они, - на велосипеде?! Ой, как интересно! И дружно вернулись взглядами к телевизору. Я не смог перекричать телевизор и потихоньку ушел, по-французски - не прощаясь, но понадобилось еще несколько опытов, чтобы я наконец догадался, что никого не интересуют ни мои приключения, ни мой Париж ни моя Европа. Пришла рыночная действительность и просто так человеческое внимание уже не дарится. Нужно или товар предложить эксклюзивный, или хотя бы поярче его упаковать.

Поэтому я удивился и даже был растроган, когда меня нашел Сережа Шишкин и сам попросил рассказать о нашей поездке. Долго слушал, в конце подосадовал – А мы то комаров кормили по пятому разу на Кундыше, когда Вы к Парижу подъезжали! И без обиняков попросил – Возьмите меня тоже на будущий год? Вот так нашей компании прибыло. Сережа – мой бывший студент, к тому времени успел не только стать кандидатом физмат наук и поработать научным сотрудником НИИ, но и бросить все это дело, занявшись теннисом  - так жить показалось ему интереснее. К тому же он опытный турист и любитель спелеолог. Такой товарищ в дорогу – подарок судьбы.

Были оформлены три визы, куплены три страховки, три билета, и тут удивил меня сын. Он и до этого колебался, а тут решил, что лучше он поедет с друзьями сплавляться на плотах по порожистой сибирской Оке, кормить саянских комаров – что ему Европа. Это значит, что восприятие мира действительно изменилось, ведь для нашего поколения закордонный Париж был абсолютным приоритетом, событием жизни (у Визбора: «Санька съездил в Париж, Славины развелись.»). Вот так мы отправились в Европу вдвоем.

На этот раз мы не летели самолетом, как «белые люди», а ехали поездом по крестному пути наших «челноков», частью испытав на себе, но, в основном, наблюдая вблизи их тяжелую долю. Деньги эти даются не легко, кто им завидует - пусть разок попробует сам, каких нервов, унижений и физических сил все это стоит, сколько требует стойкости, сообразительности и просто здоровья. Они нам удивлялись - неужели не везете никакого товара? Они нам завидовали – эх, подруга, давай в следующий раз мы тоже просто так, отдыхать поедем, пропади пропадом эти «бабки»! Они нас жалели и относились почти покровительственно, терпеливо принимая в свой бедлам гулливерских сумок и тюков наш рогатый багаж. Мы были как блаженненькие на ярмарке - нас воспринимали с удивлением, но без вражды, все же, как своих, хотя и со странностями. Я отметил про себя не скажу - вежливое, но терпеливое и снисходительное отношение этой братии друг к дружке. В тесноте, в спешке и давке я не слышал, чтобы кто-нибудь поносил соседа (в основном это были соседки цветущего возраста) или пускал в ход кулаки и ногти. Хотя один из наших попутчиков на обратном пути носил на лице красноречивые следы недавней разборки.

Несмотря на развал Союза, заграница для нас по-прежнему начинается в Бресте. Итак, в Бресте вся эта толпа два часа медленно сочится сначала мимо столов таможенников, предъявляя свои два блока сигарет и две бутылки спирта (нас замучили просьбами пронести эту норму тоже), потом сквозь вертушки паспортного контроля. Томительное ожидание в душном зале зачем-то в очереди пока последний пассажир пройдет внутрь, затем с гиканьем без всякого порядка посадка в электричку. Все стремятся в крайние вагоны, выход будет только через первую и последнюю двери. Мы, конечно, садимся в средний вагон со своими велосипедами - лишь бы не очень толкали. И наконец поехали за границу.

Замелькали бетонные столбы забора, колючка, зеленые берега и узкая полоска воды - проехали Буг - мы за границей. И тут электричка снова начинает тормозить. Такое впечатление, что только двинулись наконец, и опять что-то случилось. Но нет, все в порядке, просто уже прибыли, после почти трехчасовой посадки всей езды минут пятнадцать. И снова досмотр, теперь уже польский. Всю эту толпу выпускают только через самую переднюю и заднюю двери, должны досматривать каждого, но, разумеется, только печать шлепают в открытый заранее паспорт. И все, мы на Западе!

Но хоть и Запад, тем не менее наша электричка на Варшаву стоит у другой платформы, и нам с велосипедами и рюкзаками приходится бегом (мы же из середины состава вышли последними, да еще Сережу как всегда задержали с его непохожей фотографией в паспорте) лезть в подземный переход и снова бегом наверх, испуганно и безнадежно оглянувшись на билетную кассу. Слава Богу, успели вскочить в тамбур, слава Богу - все же Запад, и билеты можно взять прямо у контролера, солидного, как начальник вокзала, и всего лишь два доллара сверху за дополнительную услугу.

Замелькала в окне Польша - плоская, сосново-полевая, с хуторами и небольшими поселками. Дома поаккуратней наших и, в основном, двухэтажные, как сейчас у нас особняки строят, но хозяйственные постройки тоже из чего попало, и особого шику нет. По дороге украинец из Чернигова просвещает нас насчет порядков в Варшаве, похоже, они с сыном здесь завсегдатаи. Мужчина в лучшем возрасте, крупный, сильный, работал в ВПК, но работы нет давно, здесь “возит”, чувствуется в нем униженность.

Варшава по виду, как Москва, и езда на велосипеде по ней тоже очень напряженная. Велосипедистов немного, велодорожек нет, по тротуарам не ездят. Едем по центральному проспекту к Висле искать ночлег в прибрежном парке. Наш дом теперь - палатка. Европа не понимает наших трудностей, Европа предлагает нам радостно и услужливо отели и молодежные гостиницы, комнаты отдыха и кемпинги, на худой конец, где всего за 15 дойчмарок в сутки душ и комфортабельный туалет, кухня, кафе и пр. А в Варшаве главное (выделено крупными буквами в объявлении), что охраняемые номера. Действительно, говорить по-русски на центральном варшавском вокзале не безопасно, расторопные соотечественники тут же могут очень настойчиво предложить “крышу”, не бесплатно, разумеется. В газетах писали о случаях ограбления россиян в поездах, идущих через Польшу, о взимании дани с пассажиров российских автобусов своими же, русскими мафиози, окопавшимися в Польше при корыстном попустительстве польской полиции. Очень тревожно было нам в Варшаве, мы старались не говорить громко по-русски и вообще не “светиться” в людных местах.

Наступали сумерки, и в безлюдном городском парке на берегу Вислы в центре польской столицы мы чувствовали себя как домашние кролики в лесу, нам хотелось спрятаться в родную клетку. И как же приятно было, когда возвращавшиеся с рыбалки два пожилых поляка заговорили сами, ста-ли вспоминать войну и Красную армию - освободительницу. Надо сказать, что польский язык понимать не просто, но моментально и безошибочно понимается доброе отношение. Вроде и сумерки сразу стали не такими уж густыми - с одной стороны всеми улицами светит город. Они посоветовали нам дойти до бывшего пионерского лагеря на берегу, что мы и сделали. Хорошее настроение не смог испортить даже комендант этой огороженной забором территории, молодой и очень деловой, потребовавший с нас за разрешение поставить палатку десять злотых (около двух долларов). Сошлись на пяти.

Ночь прошла спокойно. Утром встали рано, быстро собрались и поехали искать автовокзал. Дело в том, что, добравшись уже до Варшавы, мы все еще не решили окончательно, куда же мы едем. Приглашение у нас было во Францию, на международную неделю велотуризма в Вандее, километров 200 на запад от Парижа. И приглашал я Сережу первоначально именно туда, но лететь са-молетом до Парижа нам показалось дорого, а ехать прямым автобусом из Москвы (56 часов) - слиш-ком утомительно (для меня). Вот так и образовался промежуточный вариант: поездом до Варшавы, где цены на билеты еще вполне советские, и дальше автобусом: на Западе автобус - самый дешевый вид транспорта. Однако и эта дорога сразу казалась мне слишком тяжелой, моя капризная нервная система была не в ладах со мной в этот год, и в глубине души я с самого начала, еще  в Казани капитулировал перед своими слабостями и был готов на какой-нибудь вариант полегче и попроще. И вариант этот у меня был готов еще с зимы, изучался по карте, обсуждался с немецкими Глобетроттерами - проехать с севера на юг от Берлина до Мюнхена почти через всю Германию. Но Сереже больше нравился французский вариант, и вот мы ехали искать Варшавский международный автовокзал.

Поплутали по унылым пригородам среди высоких заборов и промышленных построек - авто-вокзал в Варшаве на краю города у железнодорожной станции Варшава - Заходня. Но успели вовремя, до отправления автобуса на Париж (в 10 часов утра) оставалось минут двадцать. Автобус на этом рейсе был новенький с высоко над землей расположенным пассажирским салоном и обширным багажным отделением внизу, куда можно было закатить наши вело прямо гружеными, ничего не разбирая. И, что замечательно, совершенно бесплатно! Салон был  полупустой, пассажиров всего не-сколько человек. И расчет с ценами вполне подтвердился - билет до Парижа с оборотом и с открытой обратной датой стоил всего восемьдесят три доллара. В офисе вежливый пан держал руки на клавиатуре, готовый печатать в билетах наши имена. Все складывалось удачно, и завтра к обеду мы могли быть в Париже!

Прошло время и теперь, когда я это пишу, мне трудно понять и простить себя. Ведь были же и другие развилки на моем пути, и обычно хватало у меня душевного подъема, лихости, чтобы выбрать дорогу ту, что круче. А тут не хватило, совсем немного, чуть-чуть. Как-то очень уж тяжело перенес я дорогу до Варшавы, и на вокзале вечером мне было совсем плохо. Так что автобус в Париж ушел без нас, а мы через те же серые окраины поехали назад. Прости меня товарищ мой Сережа! Я понимал, что для него наш выбор в этот момент гораздо важнее, чем для меня, что рубил под корень его мечту, а он молча ждал моего решения и потом ни разу, ни словом, ни движением не укорил меня за этот весьма спорный шаг.

Вот так, мы снова оказались на центральном вокзале. С опаской озираясь, стараясь не говорить по-русски, отстояли получасовую очередь в кассе и, с трудом объяснившись с кассиршей по-английски, купили билеты на поезд до пограничного немецкого Франкфурта на Одере.


Начало маршрута

В Германию мы приехали на следующий день поздним вечером. Пограничные формальности были минимальными: сначала в поезде поляки поставили штампик в паспорте, затем уже на перроне во Франкфурте-на-Одере то же сделали немцы. Правда задали еще одному из нас в лоб вопрос, который заставляет вздрогнуть каждого русского: деньги есть? Скромная сумма в кошельке им показалась достаточной для пребывания в их стране - проходите. Наши велосипеды въехали в Германию вместе с нами в тамбуре нашего плацкартного вагона, всем мешали, загораживали вход в туалет, но никто не разу нас не обругал, в отличие от СНГ, где проводники каждый раз поднимали крик, когда мы грузились в наши сравнительно просторные вагоны. Хотя деньги за провоз велосипедов брали примерно одинаково (в процентах к билету) и «здесь» и «там».

На вокзале во Франкфурте-на-Одере нас сразу встретил вышедший на русскую речь Иван Иванович Иванов. «Как, - удивился он, - вы меня не помните? На конкурсе директоров РАФ'а6 я был в финале.» - Мы не помнили, но были рады с ним поговорить. Он рассказывал много интересного, пока мы перепаковывали свой багаж, укладываясь походным порядком. Например, что его хозяин платит за его работу одну зарплату ему, а другую государству в фонд пособий по безработице.


Такие рассказы, нестандартные судьбы, может быть самое интересное в пути, но, к сожалению, память работает избирательно и сохраняется, в основном, непосредственно полезная информация. А таковая сводилась, в частности к тому, что: ребята, Западная и Восточная Германии - это две большие разницы и хотя границы больше нет, но страны-то разные и люди разные, и порядки, и зарплаты, и отношение к работе и друг к другу - все разное. За время нашего путешествия мы трижды пересекали эту больше не существующую границу и каждый раз вспоминали слова Ивана Ивановича, каждый раз убеждались, насколько он был прав.

Вторая очень полезная информация была такая: германское правительство любит свой народ, хочет, чтобы немцы знали свою страну, имели возможность путешествовать по ней, особенно молодежь, поэтому на уикэнд можно всего за 35 DM купить wochenendticket - групповой билет на 5 чело-век (семья!) - и ехать по нему местными поездами (к Intercity экспрессам это не относится) в любую точку Германии. В справочном бюро вокзала компьютер выдаст вам маршрут поездки между заданными пунктами со всеми пересадками, номерами поездов и временем отправления. Если вы с велосипедами - вас ждут специальные велосипедные вагоны или полувагоны - you are welcome! В дальнейшем мы воспользовались этой информацией, что очень разнообразило наш поход.

Это волнующий момент маршрута, когда ты выходишь из здания вокзала (аэропорта) в неизвестную страну, садишься на велосипед и едешь. До этого не надо было ничего знать, не надо думать - транспорт везет. А здесь выходишь в мир, про который еще ничего не знаешь, и пусть для человечества на Земле не осталось неизвестных стран , но лично для тебя это - Terra Incognita, и ты приступаешь к ее открытию. Я хотел сравнить это с моментом, когда вставляешь новую кассету в “видик” и нажимаешь пуск, но это не так. Здесь мало смотреть, здесь все время надо решать и делать самому.

Вот Иван Иванович вывел нас в незнакомый ночной город, поставил на дорогу и благословил: езжайте вдоль трамвайной линии, за кладбищем будет лес, там и переночуете. У меня нет электрооборудования, я не имею права ездить по темноте. Могут и оштрафовать, утешил Иван Иванович, но все же здесь Восточная Германия - могут и пожалеть. Крутим по пустым улицам, трамвайные пути ветвятся, велорокеры проносятся мимо по мосту тоже без фонарей. Кладбище куда-то пропало. Ставим палатку на пустом пригорке так, чтобы не близко к огням. Первая стоянка в Германии оказалась и самой неуютной. Всю ночь поблизости шли поезда, к утру ожил недалекий автобан. Разбудили свирепые комары и шум соседней стройки.

Среднеевропейское время сильно сдвинуто вперед, поэтому в восьмом часу утра, когда мы вылезали из палатки, солнышко еще только показалось над горизонтом, и густая роса покрывала пустырь нашей первой стоянки где-то недалеко от берега Одера на самой восточной границе Германии.
Наконец-то кончилась эта мучительная неустроенность подъезда, и началась размеренная привычная жизнь на дороге, жизнь в пути. Ежедневные заботы: проверить велосипед - все ли спицы целы, упаковать вещи, одеться в боевую форму: шорты и майку, заправиться на бензоколонке бензином для примуса. Самая сложная часть навигации - найти выезд из города. Конечно, дороги превосходно промаркированы, указатели подробны и содержатся в образцовом порядке, а мы пользуемся четырехкилометровым атласом автомобильных дорог прошлогоднего издания. Тем не менее, все не просто в этом мире. Указатели, в основном, указывают на автобан, но он для нас запретен, нам нужна “красная” дорога номер n, или “желтая” номер nn, или “серая” nnn, а они могут выходить совсем с другой окраины, поэтому, несмотря на атлас, все же приходится спрашивать прохожих.

Берешь карту в одну руку, листок бумаги и ручку - в другую. Теперь хорошо бы найти человека, хоть немного говорящего по-русски или по-английски. Надежней всего молодые люди интеллигентного вида за рулем автомобиля. У такого километровый атлас в кабине, дороги он знает. Если говорит только по-немецки - пусть рисует повороты на бумаге, иначе запомнить невозможно. Но и в этом случае проблема разного мировосприятия всегда встает во всей своей прелести - вот эта колея направо и есть нарисованная дорога, или просто какой-то служебный проезд?

Но вот мимо потянулись ряды особнячков с розовыми кустами в безукоризненно ухоженных палисадниках, желтый ромб - знак главной дороги и желанный номер на табличке - мы едем в Берлин.
Первые впечатления от дороги: хотя на карте она нарисована красным цветом и, значит, статус у нее достаточно высокий, на самом деле полотно всего лишь на две полосы и по краям у обочины пыль, чего я ни разу не видел в Западной Германии. Правда, по обеим сторонам посажены деревья, едешь как по аллее, а вообще очень, похоже, на Подмосковье: холмы, сосновые леса, озера, бугристый асфальт с длинными неровными заплатками, редкие машины. Съехали отдохнуть к озеру. На берегу, на открытой полянке недалеко от дороги, маленькая палатка, рядом вытоптанное место и кострище, дальше еще следы стоянок, все как у нас. Для меня это ново. В прошлый раз на Западе я видел другую Германию, воплощение аккуратности и повсеместного абсолютного порядка. Но здесь русскому человеку значительно легче дышится.


Берлин

В Берлин мы въезжали к полудню следующего дня. Въезд в большой незнакомый город всегда событие, всегда тяжелое дело, требующее напряжения внимания и сил. Вообще, в отличие от горных и даже водно-спортивных походов, езда по Европе требует постоянного напряжения интеллектуальных способностей, массу энергии отнимает интенсивный процесс обучения. Если вы работаете с компьютером, то хорошо знакомы с этой ситуацией, когда непрерывно нужно осваивать но-вое матобеспечение, причем нет ни инструктора, ни толковых руководств на русском языке и до всего нужно докапываться методом “тыка”, постоянно рискуя залететь не туда.

Надо отдать должное, сама среда - Европа очень доброжелательна, многие ошибки прощает, и усилия, затраченные на узнавание, сторицей окупаются радостью приобщения к новой культуре. Я, конечно, не формулировал эту мысль, въезжая в Берлин с Востока, а просто ощутил в себе привычное напряжение и чувство риска, как перед шумным порогом на реке, потому что движение стало интенсивней, больше машин, одна за другой пошли развязки, так что нельзя ехать по обочине - нужно держаться во внутреннем ряду, нужно успевать читать на щитах названия, предупреждения, указатели и не медлить на поворотах, нервируя водителей машин неопределенностью своих намерений.

При этом прямо на ходу нужно решать массу проблем: куда именно мы хотим попасть, как здесь принято ездить на велосипедах: прямо по мостовой вместе с машинами или есть велодорожки, или просто по тротуарам, что будем фотографировать, где будем покупать продукты и т.д.. Наше первое фото в Берлине - это следствие того, что ноги крутят быстрее, чем мозги - пришлось остановиться, чтобы оглядеться, подумать и собраться с духом.

Восточная окраина Берлина. На уличных часах 11 часов 40 минут. Я хотел было написать: Берлин ждет знакомства с нами, но это не правда, вся прелесть как раз в том, что он вовсе не ждет, ему нет дела до нас, он живет своей обычной жизнью. Это мы хотим познакомиться с ним, и он доброжелательно открыт для нас, и нам надо постараться увидеть то, что мы хотели (а это тоже не тривиально, когда никто не водит тебя за руку), и надо постараться вежливо не нарушать его правил, даже тех, которых мы еще не знаем.

Первое наблюдение: Берлин с востока очень похож на новые районы Москвы или Варшавы - просторная застройка разнообразными “панельками”, многополосная проезжая часть, масса машин, большие магазины в наземных этажах. Наблюдение второе: велосипедистов очень много, ездят вез-де, где хотят, но большинство все же по очень благоустроенным велодорожкам вдоль тротуара. Ездят быстро, мы на своих груженых велосипедах и в непривычной обстановке держим этот темп с напряжением. Наблюдение третье: по всему Восточному Берлину торчат подъемные краны – идет интенсивная перестройка. Как оказалось потом, не только по Восточному Берлину, но и по всей Восточной Германии - перестройка в буквальном смысле.

Куда ж нам плыть? Разумеется, мы хотим проехать по Унтер ден Линден и через Бранденбургские ворота, увидеть Рейхстаг и остатки Стены, а дальше - все! Это удивительно: полжизни мечтаешь увидеть, год занимаешься этим делом чуть ли не каждый день, а когда приходит момент осуществления - не можешь сказать, что же именно ты хочешь. Ну, центральную площадь с телебашней, ну - Александрплац, музей искусств, университет, а дальше? В конце концов, хотелось бы увидеть просто город, город, в котором живут немцы, заурядные улицы с жилыми домами, с обычным бытом. Но до них у нас в Берлине дело не дошло.

Наша дорога номер пять превратилась сначала в Франкфуртер аллее, затем стала Карл Маркс аллее и наконец привела нас на Александрплац. Тут вышла некоторая заминка. До этого мы ехали все время с востока на запад, а здесь наша магистраль влилась в такую же широкую поперечную Лейпцигер штрассе. Я бы непременно заблудился, но Сережа в городе ориентируется быстро и без-ошибочно. Он выбрал узенькую, забитую припаркованными машинами улочку, крутой поворот на-лево, и мы на желанной Унтер ден Линден. Какие они разные: Карл Маркс аллее и Унтер ден Линден! Через этот переулочек, как через машину времени мы попали из Социалистической республики Германии в старый буржуазный Берлин. Вот и Брандербургские ворота, как в волшебной сказке, все, что пожелаете. Хочется потрогать камни и убедиться, что это не сон. На площади перед воротами немноголюдно, одна-две туристских группы, редкие прохожие. Спрашиваю: - Где же стена? -  машут неопределенно в сторону соседней улицы.

Но искать сейчас некогда. Мы, конечно, опять, как и в Варшаве, торопимся на автовокзал, узнать про автобус на Париж. Далекий и притягательный Париж стучит в сердце моего товарища, а я совсем скис. Как и у большинства людей  мы двое, я и мой организм далеко не всегда живем в добром согласии. Каждый из нас ведет в значительной мере самостоятельное существование, у него свои потребности и свои цели в жизни, у меня - свои и они вовсе не обязательно совпадают. Конечно, в большинстве случаев мне приятно составить ему компанию и вместе от души порадоваться игре мышц в лыжном беге, хорошему обеду и даже более прозаическим вещам, ну и он со своей стороны, как правило, идет мне навстречу и терпеливо переносит маяту вагонных ночей в поездках к друзьям, скрюченное сидение за компьютером или физические перегрузки походов. Однако не всегда. И сил может не хватить, да и настроение бывает разное. У каждого существа в жизни бывают подъемы и спады, счастливые времена и полосы невезения. Мы с ним прекрасно  съездили во Францию в предыдущем году, душа и тело в едином порыве. А в этом году он раскис, закапризничал и на все мои льстивые уговоры отвечал обструкцией. Тогда я попытался говорить с ним с позиции силы: ранний подъем, сразу плотный завтрак и целый день на дороге крутить педали. А он ответил как обычно, ударом ниже пояса - расстройством желудка, чего еще ждать от бренной плоти. И вот теперь, когда мечты мои исполнялись, когда знаменитая Унтер ден Лиден гладким асфальтом текла под наши колеса, Бранденбургские ворота сменялись Рейхстагом и колонной Победы, когда пришел долгожданный момент осуществления, глаза мои смотрели тускло, а ноги ворочались с трудом. Нам обоим было плохо. И было тяжело даже подумать, что надо снова садиться в автобус и ехать еще дальше от дома. Будь у меня душевный подъем, может быть, и организм мой оказался бы сговорчивей, но я пал духом. Я хотел одного – вернуться домой, лечь на свой старый диван, смотреть в потолок и слушать музыку и никуда-никуда больше не уезжать. Как за резинку привязан я к родному месту - чем дальше уезжаю, тем сильнее тянет назад. Мне казалось в тот момент самой большой уда-чей, если бы нас сейчас насильно отправили домой в Казань. Назначенный срок похода казался нестерпимо долгим. Инертная плоть явно побеждала в споре с бродяжьим духом.

В таком настроении катился я вслед за Сережей через Берлин в сторону автовокзала. К моему облегчению в кассе автовокзала сказали, что брать велосипеды категорически запрещается, и хотя Сережа, вроде бы, видел велосипед в багажнике одного автобуса, но это могла быть машина из Варшавы. Для окончательного отказа от Парижа, мне собственно, нужен был только повод, и вот он был, на мой взгляд, вполне достаточный. Но и теперь мне не хватило духу сказать окончательно, и я опять отложил решение до вечера, до времени отправления рейса на Париж.

Немного перекусили на лавочке во дворе автовокзала и поехали осматривать Берлин. Залезли по внутренней винтовой лестнице на верхушку колонны в центре площади Звезды, посмотрели на город сверху. Повернешься на восток - бесчисленные башенные краны водят длинными руками над разнокалиберными зданиями - сплошная перестройка. Посмотришь на запад - в сплошной зелени аккуратные непрерывные полоски крыш. Огромный парк у подножья с желтыми дорожками, озерами, каналами, нарядными беседками.

С трудом нашли Рейхстаг. У нашего поколения, да и у старшего тем более, Рейхстаг занимает в памяти почетное место. Сколько в детстве прочитано и разговоров слышано про поджег Рейхстага, про Димитрова, а потом бесконечный штурм Рейхстага, как апофеоз Той войны в фильмах, книгах, радиопередачах, тысячи раз повторенный в мальчишеских фантазиях. Эти высокие коридоры, засыпанные штукатуркой, широкие лестницы, крыша с огромным куполом и мы с сержантами Кантарией  и Егоровым карабкаемся по ней с красным знаменем в руках. И вот оно уже реет на ветру на страшной высоте над огромным разрушенным городом, а со всех концов пустынной площади, из полуразрушенных домов по нам строчат пулеметы. Тот Рейхстаг был для меня ничуть не меньшей реальностью, чем родной Казанский Кремль. Таким я и искал его в Берлине.

А нашли совсем другой, гораздо менее интересный. В тесном переулке, так что невозможно рассмотреть в удобном ракурсе прижатое лицом к каналу, обычное здание в классическом стиле в ряду других, тоже крупных зданий. Колонны, конечно, есть, но купола не видно, может быть, не поставили еще - идет ремонт, часть стен закрыта лесами, два крана заботливо водят стрелами над крышей, людей не видно. И главное, нет площади, этого огромного зрительного зала, откуда весь мир смотрел на наш подвиг. Я чувствовал себя обкраденным.

 Загадочным для меня показался памятник основателям Единственно Верной Теории. Посреди просторной, мощеной брусчаткой площади массивный монумент в два человеческих роста высотой, сидящий Карл Маркс, парадно одетый, в сюртуке и жилетке, с тщательно ухоженными бородой и усами, положив руки на колени, как на допросе в полиции, и стоящий немного поодаль, Фридрих Энгельс с еще более пышной растительностью на лице и почему-то большими крестьянскими руками, неловко торчащими из рукавов сюртука. Но поразили меня не размеры фигур и усов и не теплая одежда вождей пролетариата, а идиотски серьезное тупое и упрямое выражение лица лидера и немного растерянное, скрыто - виноватое - его спонсора и соратника. Я так и остался в сомнении: то ли автор был настолько смел, что не побоялся вложить в свое создание трудно доказуемую, однако очевидную иронию, то ли просто запредельная старательность в поклонении вождям, перехлестнув через край, по законам жанра сама превратилась в свою противоположность, в злую насмешку. Да еще, как специально для контраста откуда-то взялся здоровенный неряшливый негр с белозубой улыбкой до ушей и принялся гримасничать перед объективом, фамильярно обнимая руками каменные зады вождей мирового пролетариата.

Зашли рядом в новую ратушу. Я прошелся по высоким светлым коридорам, даже поднялся на второй этаж по парадной лестнице, полицейский у входа спокойно посмотрел на наши мятые майки и видавшие виды шорты.
Мне понравилось, что в городе довольно разнообразный ландшафт. Отсутствие перепадов высоты компенсируется множеством воды во всех видах: рек, каналов, озер, фонтанов. И, соответственно, набережных, мостов и мостиков, беседок на берегах.

Двигаясь все по той же магистрали от Бранденбургских ворот на запад, снова добрались до Тиргартена. Вот куда бы надо за государственный счет возить главных архитекторов наших городов, где в центральной части не то что с ребенком, с собакой некуда выйти погулять. А тут в самом центре мегаполиса тенистые аллеи, выходящие на тихие озера с травянистыми берегами и зелеными островами, солнечные лужайки с травой, которую можно мять сколько хочешь, детские площадки, уютные лавочки в тени деревьев. Парк протянулся больше чем на три километра на запад от Бранденбургских ворот полосой километровой ширины, разделенной посередине улицей 17 июня.

День клонился к вечеру и надо было что-то решать, автобус на Париж уходил в 19.00. Весь день меня мучила эта неопределенность, и, наконец, я собрался с духом и сказал вслух, что в Париж мы не едем. Спасибо Сереже, он принял мои слова спокойно, не пытался меня уговаривать. Значит, едем по Германии. Значит, на ночь нам нужно выбираться за город, если не хотим ночевать в Тиргартене, как тот молодой немец, которого мы встретили в боковой аллее, где он раскладывал на лавочке спальный мешок. Разговорились. Он объяснил, что вообще-то живет с отцом, но недавно они что-то не поладили и теперь он ночует здесь в саду, снимать квартиру слишком дорого. - А если нам тоже тут поставить палатку? - поинтересовались мы. - Как это будет выглядеть? -Да, пожалуйста, - ответил нам новый знакомый. - Только не рядом со мной, чтобы полиция меня не беспокоила, если что. Так мы и не поняли, как к таким вещам относится полиция. По крайней мере, не ставя палатку, видимо, можно спать спокойно.

Где-то посередине парка расположена круглая площадь Звезды, пятью лучами от нее расходятся по сторонам пять улиц. И вот там-то мы с Сережей потерялись. По его версии, это я не посчитал перекрестки и, не дотянув после площади до западного направления, свернул на предыдущий луч, а ехавший сзади Сережа не уследил мой маневр за толпой и проехал до нужного поворота. На-верное, так оно и было, но очень уж легко там ошибиться: такая же мостовая, те же самые решетки Тиргартена по обеим сторонам улицы. Мы проезжали это место в третий раз, и у меня не возникло никакого сомнения, что я на правильном пути.

Сначала я ждал товарища без всякой тревоги - мало ли зачем мог остановиться, но минуты шли, а он все не появлялся, и я двинулся ему навстречу. Снова площадь Звезды с высокой колонной в центре, на которую поднимались утром, жду некоторое время, стараясь вспомнить, где же мы точно были вместе в последний раз. По правилам, нужно вернуться в то место, где виделись в последний раз, но что считать таким местом в данном случае? Мы начали движение от Бранденбургских ворот, я ехал впереди и временами оглядывался, трудно вспомнить, когда я потерял Сережу из виду, по крайней мере, это было до площади.

Еду к Воротам, почти два километра от Звезды. Долго стою у арки с надеждой глядя в ту сторону откуда только что приехал. На площади пусто, туристы уже свое отработали и сидят по ресторанам и кафе в гостиницах, в длинной тени от Ворот становится зябко, болит желудок, грызет тревога. Что же могло случиться? Задержала полиция? Опять привязались к его непохожей фотографии в паспорте? Или попал в дорожную аварию, но я бы, наверное, заметил, случись такое поблизости. Что я могу сейчас предпринять? Снова потихоньку еду в сторону площади Звезды, не отрывая взгляда от велодорожки на противоположной стороне улицы, но товарища моего нет как нет. И я возвращаюсь к Воротам, уже в наступающих сумерках, по красной, прекрасной Берлинской велодорожке, измученный и несчастный в этом чужом для меня мире.

Два пожилых голенастых немца в шортах и велошапочках катят впереди меня, обоим, мне, кажется, лет за семьдесят, небось, еще успели поучаствовать в обороне Берлина в Ту войну. Видимо, у них вечерняя прогулка, крутят педали и неспешно беседуют о чем-то мне непонятном, смеются, на дорогу - ноль внимания, всю жизнь, наверное, по этому месту катаются, руки уже сами рулят как надо. А между тем, едут быстро. Так что мне, груженому за ними держаться трудно. Сейчас приедут домой, будут чай пить и телевизор смотреть, сидя в кресле, а у меня полная неопределенность, где искать Сережу, куда деваться на ночь, что делать дальше?

Встретились мы уже совсем в сумерках все у тех же Бранденбургских ворот. Радость-то какая - опять мы вместе и все у нас в порядке. А что голодные, что нет воды и ночлега, так это пустяки, дело привычное. За водой заехали на автовокзал - почти по пути - и все по той же прямой: Унтер ден Линден, 17 июня, Бисмаркштрассе, Кайзерштрассе, Хеерштрассе пересекли город насквозь. Дальше мы снова попали бы на ту же дорогу №5 уже с западной стороны Берлина, но, переехав по мосту через реку Хафель, мы отвернули на юг, на дорогу №2 к Потсдаму. Выезжали из города со-всем уже в темноте, на длинном спуске к реке выскочили на булыжную мостовую, трясло и било.
Хафель хоть и числится рекой, на самом деле больше походит на длинное проточное озеро, все в отблесках огней многочисленных яхтклубов и ресторанов, лес мачт на фоне бледного, подсвеченного городом ночного неба. Дорога абсолютно темная, а со всех сторон слепят глаза яркие огни фешенебельного пригорода. И вдруг в одном месте справа большое темное пятно. Свернули наугад, действительно, участок леса, ничем не огороженный и совершенно нетронутый, ни тропинок, ни дорог. Вот это для нас! Вломились (в шортах!) через крапиву и ежевику метров на десять вглубь, от-воевали площадку для палатки и кухни, Сережа зажег свечку из собора святой Ядвиги, я зажег примус и поставил чай. Вот мы и дома и нам хорошо. Ночью было прохладно, шел дождь, немного бес-покоили комары.


Потсдам

На следующий день и начался, собственно, поход по Германии, уже без манящего образа Парижа на горизонте. Но и теперь согласия в товарищах насчет маршрута не было. Я ехал больной, вялый, через силу крутил педали, ничего мне не хотелось, и в голове я держал задуманный еще в Казани прямой маршрут от Берлина на юг через всю Германию до Мюнхена, а затем на восток в Прагу. Все ясно и ни на какие перемены у меня просто не было энергии. Но Сереже этот путь казался слишком прямолинейным, в нем кипели силы, заготовленные для большого прыжка, и хотелось если уж не Париж, то хоть в Германии что-нибудь поярче, например, самый запад от Дортмунда до Гамбурга.

Так вот мы и ехали эти полдня. Я - вяло, погруженный в свои недомогания, экономя силы, ехал на юг - в Мюнхен, а Сережа лихо, наслаждаясь прекрасной дорогой, ехал в западногерманские мегаполисы, позвонил по пути домой, в Казань из телефона-автомата, стоящего прямо в лесу - удивительно, слышно лучше, чем внутри Казани, позвонил товарищу в Геттинген - жаль, не отвечает (а я и доволен - еще бы к товарищу он меня потащил), искупался в прозрачном озере с яхтами, заскочил в кемпинг узнать, почем бы нам обошлась ночевка (27ДМ, многовато!), нафотографировал роскошные пригородные особняки - не мрамор и пластик, а сплошное лакированное и резное дерево.

Но пока наша общая дорога лежала в Потсдам и была она удивительно хороша - гладкий асфальт, плавно изгибающийся между невысоких холмов, то луговых, то покрытых сосновым лесом, то скрывался в чащу, то снова выходил левой стороной к берегам цепи широких озер. Потсдам совсем рядом с Берлином, всей езды километров пятнадцать, но, видимо, и в самом деле был я не в форме - приехали мы в город только к обеду и первым делом Сережа повел меня искать вокзал, так как был этот день, 3 августа 1996 года субботним, и можно было, как сказал Иван Иванович, купив wochenendticket, уехать в любой конец Германии, куда душа пожелает (хоть до самой французской границы).
В моей памяти это, пожалуй, самый тяжелый момент похода. Мы долго не могли найти вокзал, я чувствовал себя совсем обессиленным, болел живот, все мышцы были пустые и вялые, хотелось заплакать и уехать домой. Послеобеденный вокзал был совершенно безлюден, кассирши в двух открытых кассах говорить по-английски отказались. На пустом перроне враждебно смотрели на меня длинные расписания поездов и тупые морды кассовых автоматов. Я вернулся к Сереже и сказал ему, что по-английски здесь никто не говорит. Как потом показала практика, Сережа очень хорошо ориентируется в новой обстановке, в частности в вокзальных ситуациях, но и для него это был первый в жизни Германский вокзал и, видимо поэтому, он не пошел сам, а понадеялся на мою опытность и настоял на повторении попытки. Но в моих батарейках к этому моменту напряжение упало до нуля. Я не смог отказать товарищу, но и сделать решительное усилие - а всего-то нужно было написать на бумажке пункты отправления и прибытия, перед ними слово wochenendticket и сунуть бумажку кассиру - не хватило у меня на это энергии. И я снова, сознавая безнадежность своих усилий, потыкался в окошечки касс с вопросом “Do you speak English?”, постоял с бессмысленным взглядом перед расписаниями на перроне и с виноватым видом вернулся к товарищу - ну не могу я ничего сделать! Не хотел я на Запад, там сплошные автобаны и так трудно найти клочок земли для ночевки! И трудно сказать, что первично в таких ситуациях, нездоровье отнимает душевные силы или наоборот, моральный провал провоцирует физическую слабость.

Так или иначе, но вторая, тоже совсем близкая к успеху попытка романтизировать прямолинейный запасной маршрут по Германии была провалена, и, слегка перекусив на лавочке перед вокзалом, мы поехали осматривать Потсдам.

Первое яркое впечатление было не самым приятным: заштатного вида двухэтажное здание с вывеской по-русски: “Дом офицеров гарнизона Потсдам”, с русским воином в каске на облупленном барельефе у входа и перед ним бронзовый Владимир Ильич на высоком постаменте с головы до ног обляпанный потеками масляной краски. Весь военный городок вокруг пустой и заброшенный как-то унизительно беззлобно, как зачумленное место. Но дальше пошли картины намного больше радующие глаз.
Потсдам - город парков. Он выгодно расположен на холмистых берегах больших озер, и этот живописный ландшафт умело обыгрывается архитекторами. Город, в сущности, совсем небольшой, немного больше 100 тысяч  жителей, но только мы посетили четыре замечательных парка, не считая нескольких скверов, не думаю, чтобы мы видели все, хотя специально посвятили этому делу оставшуюся часть субботы и половину воскресения. Наибольшее впечатление на меня произвел, пожалуй, Бабельсберг (Babelsberg), парк на высоком холме, круто обрывающемся в воды широкого озера. Все эти замки над обрывами с квадратными башнями, грозными бойницами, зубчиками по верху стен, как мы рисовали в детстве, изображая Кремль, все это, конечно, искусная стилизация под средневековую романтику, и выглядит она слегка слащаво, но такие замечательно мастерские сочетания тенистых аллей, ярких лужаек, фонтанов и этой остроконечной псевдо старины в дальней перспективе на фоне голубого неба с белыми облаками, сливающегося с голубыми водами озера с белыми яхтами, что глаз не оторвать и сердце щемит, как от забытой нежной мелодии. Уже на выходе я совсем отстал от Сережи, все оглядывался после каждого поворота дорожки, и каждый раз глазам предлагались новые душещипательные картины.

А попали мы в Бабельсберг в поисках места,  где проходила в 1945 году Потсдамская конференция, завершившая вторую Мировую войну (какое парадоксальное сочетание терпит русский язык: Мировая война). Здесь я еще раз столкнулся с поразительной разницей в отношении к ближайшей истории у “нас” и у  “них”, и не только к истории, но ко всему восприятию мировых событий. Это мы с самого рождения самоотверженно ковали оружие для победы мировой революции сначала хотя бы тем, что вместо мягких пеленок пачкали ломкие газетные листы со вчерашними призывами удвоить и утроить усилия. Мы переживали Войну сначала через разговоры взрослых, через однообразие и скудость ужинов, холод зимой в давно не ремонтированной коммунальной квартире, крики и угрозы злобной комендантши бабы-Астрамихи на мать, за включенную в “жулик” плитку и материн постоянный страх, что поймают и оштрафуют за то, что потихоньку вязала на базар шерстяные кофточки с красивыми, плетеными из разноцветных, вручную крашеных ниток, поясками. Первая настоящая игрушка - зеленый заводной танк, и на пористой желтой бумаге в детском саду рисовались, конечно, тоже танки и самолеты, причем как я теперь вспоминаю, исключительно довоенного образца, с которыми собирались победно шествовать по Европе: ТБ-5 с поручнями на башне и пулеметом на верху, тупоносого коротышку истребитель И-16. Давно потопленный немцами линкор «Марат» на наших рисунках мстил захватчикам огненными залпами из всех своих грозных башен. Отец приносил с работы двухцветные карандаши: синий и красный пополам. Но для нашей страны красный надо было делать во много раз длиннее синего. Потом Война пошла через наше поколение второй волной - мы созрели для кино и самостоятельного чтения. И трепетали наши души перед тряпичным экраном, переживая Сталинградскую битву, Падение Берлина, Победу над Германией. И шли эти волны одна за одной, очень слабо затухая со временем. Сначала мы упивались подвигами героев Фадеева и Полевого, Виктора Некрасова и Александра Бека. Позже задумались над «Тишиной» Бондарева, тщетно искали ответов в горьких, и вроде бы правдивых романах Симонова. Потом дошла очередь и до Гроссмана, а дальше и Солженицына. А кончилось скандальным Виктором Суворовым. Как западный циклон в Питере затыкает морским приливом спокойное течение Невы, так и его бестактные аргументы сломали установленный сверху и освященный годами и ритуалами ход мыслей, и появилось еще одно, как минимум, не менее резонное объяснение мучившего нас всю жизнь вопроса - почему же так бедственно все для нас получилось. Болит в душах нашего поколения этот вопрос и уйдет уже только вместе с нами.

А в «них» не болит! Для них не достаточно сказать слово «война», чтобы они поняли, о чем речь, надо сказать обязательно целиком Second World War. И про Потсдамскую конференцию, на которой Великий Вождь всех времен и народов вместе с главами западных стран устанавливал порядок послевоенного мира, никто  в Потсдаме и слыхом не слыхивал. А мне-то казалось, что это должна быть главная достопримечательность туристского города, что прямо от вокзала и от всех въездов в город должны вести огромные указатели  - там проходила прославившая наш скромный городок конференция победителей! Указателей не было. Первый спрошенный прохожий так и не понял, что мы ищем. Я выбрал более пожилого человека, но и он только пожал плечами. Наконец, какой-то доброжелатель посочувствовал нам и послал нас в Бабельсберг - скорее всего “это” там. Мы с удовольствием осмотрели парк в Бабельсберге, там был замечательный дворец, но мы искали Цецилиенхоф, а его там не было.

После неудачных консультаций с местными жителями взялись изучать бывший у нас план города, и Сережа решил, что “это” скорее всего, должно быть в парке Сан Суси (Sanssouci). Осмотрели Сан Суси - не очень большой, но очень парадный парк при загородном дворце короля Фридриха Второго (1740 - 1786), еще один вариант подражания Версалю, значительно менее удачный, чем Петергоф. Удивительно, что за внутренний мир должен быть у человека, который для отдыха и уединения заказал себе магазин бижутерии. У самого входа было одно действительно симпатичное место с картинами в греческом стиле и галереей, увитой плющом, но сам парк - парадная банальность. Дворец так же, как  в Петергофе (с Версалем сравнение как-то не напрашивается) на горке за полосой фонтанов. И вот там, у дворца пожилой экскурсовод по-английски вещавший небольшой группе пожилых мужчин делового вида, будучи в момент передышки озадаченным сакраментальным вопросом о месте проведении Потсдамской конференции, покачал головой в знак того, что вопрос действительно не простой, но и он - человек не простой и поэтому про конференцию знает. И сообщил нам, что конференция проходила с 17 июля по 2 августа 1945 года во дворце Цецилиенхоф (Cecilienhof) в парке Нойер Гартен. Он показал нам даже на нашем плане, где это находится.

Так к середине дня мы попали еще в один парк уже свободного, английского типа на берегу реки-озера Хафель. Дворец Цецилиенхоф оказался весьма неожиданной для меня, однако очень типичной для Германии постройкой: простое прямоугольной формы двухэтажное здание с добротной двухскатной черепичной крышей, высокими трубами от каминов и аккуратными чердачными окошками. В середине парадный вход, над ним своя  клиновидная крыша и вся эта часть до самого верха густо закрыта лохматой шкурой плюща. Снаружи - нормальный жилой дом без изысков, очень добротно и просторно построенный по старинной традиционной для Германии технологии – глиняные стены на деревянном карасе. В провинции множество таких домов, переживших, видимо, уже не одно столетие. Перед парадным входом во дворец - круглая  тщательно ухоженная клумба с красной пятиконечной звездой, составленной из цветов. Внутри - отель, но работает и музей, однако вход платный, и мы денег пожалели, а попроситься бесплатно детям  победителей гордость не позволила. Противоположные окна смотрят на просторный луг и дальше на озеро с теплоходами и яхтами.

Несмотря на воскресный день купающихся на берегу было немного. Расположились и мы, рас-стелив на траве недалеко от берега велосипедный чехол - нашу обычную скатерть-самобранку. Был прекрасный с редкой полупрозрачной облачностью день, так что купаться хорошо, но сидеть на траве без рубашки прохладно. С купанием тоже все не просто на чужой стороне. Ехать дальше в мокрых плавках не хочется, а как здесь принято переодеваться, сразу не поймешь. Парадный парк, середина солнечного дня, отдыхающие немцы по одиночке и маленькими группами сидят и лежат на траве по всему лугу. Кусты, да и те реденькие только у самой кромки воды. Но так не хочется ехать после обеда с мокрым задом! И, скрючившись в три погибели за низкими кустиками, я торопливо сдергиваю плавки, боясь поднять глаза и чувствуя себя международным преступником против нравственности, оставляю их на берегу, а сам, сначала почти ползком, а потом на четвереньках добираюсь наконец до глубокого места. Накупавшись, гордый своей находчивостью, возвращаюсь на берег тем же путем. Но увы, все мои усилия пошли прахом. При обратном маневре в скрюченном положении я не удержал равновесия и сел в воду, будучи уже совсем близок к успеху. Огорченный и мокрый вернулся я к нашим велосипедам, но настроение мое моментально было поправлено великолепным зрелищем. В двадцати шагах от нас две молодые женщины: крупная вальяжная блондинка и высокая спортивного вида брюнетка тоже наконец собрались купаться. Весело болтая, они не спеша разделись до “в чем мать родила” и со смехом побежали по поляне к воде. Накупавшись, вышли из воды усталые, с достоинством прошествовали к своим вещам на траве и долго болтали, завернувшись в большие как халаты купальные полотенца, прежде чем начать одеваться. Я старался не глазеть в ту сторону, потому что никто на поляне не обращал на это дело ни малейшего внимания. А я то, старый пень, стеснялся!

Накупавшись, мы открыли свои баночки сардин и зеленый горошек, стараясь не пролить масло на чехол, перекусили не спеша, подняли с земли велосипеды, упаковались, взглянули в последний раз на озеро, на далекий Бабельсберг, на такой знаменитый у нас и такой забытый здесь Цецилиенхоф, где живут тени страстей, потрясавших мир в далекие годы моего детства, выехали за калитку и покатили искать дорогу на Лейпциг. До свидания, красивый город Потсдам. Мне было плохо, когда я приехал сюда, а уезжаю почти счастливым.

В Потсдаме мы купили за пятнадцать дойчмарок очень подробный четырех километровый атлас автомобильных дорог Германии, которому была уготована долгая и счастливая жизнь на многих нарисованных в нем дорогах. Книжный магазин был чуть ли не единственным, удостоенным нашим вниманием в Потсдаме и доставил мне истинное удовольствие. Просторный, в четыре или пять торговых залов, тишина, хотя покупателей довольно много, свободный доступ, можно взять и полистать любую книжку, любой роскошный альбом. Восхитительная издательская культура. Просто подержать такую книжку, посмотреть форзац, красивый шрифт, нежную бумагу, мягкий и четкий рисунок букв, вогнутый, слегка подкрашенный обрез - уже само по себе удовольствие. Есть и отдел книг на русском языке, но мы всего лишь на велосипедах, а книга - вещь довольно тяжелая. И атлас, к сожалению, тоже тяжелый, на плотной бумаге, но это - первая необходимость.


Лейпциг

И вот, сориентировавшись по новому атласу, выбрались на все ту же дорогу №2 и покатили на юг, на Лейпциг сквозь сосновые леса и поля, через Беелиц (Beelitz) и Трейенбритцен (Treuenbritzen). Позвонили с дороги профессору Хорсту Шнайдеру, немецкому товарищу моего старого друга - очень хочется войти в чей-то дом и пообщаться с Германией поближе, чем на уровне фасадов. Попали удачно - нас ждут послезавтра. Ночевали в хорошем сосновом лесу на толстом мху как на пружинном матраце.

На другой день проехали Лютерштадт-Виртемберг (Lutherstadt-Wirtemberg, 52 тысячи жителей) с его замечательной величественной и суровой кирхой, на двери которой Мартин Лютер в 1517 году (еще Иван Грозный не родился, а на Москве сидел Великий князь Василий) вывесил свои 95 тезисов - основу лютеранства. Если принять во внимание, что именно протестантскую идеологию принято считать причиной быстрого развития  западноевропейской цивилизации, событие это было не рядовым. А нынче в суровых кельях при соборе молодежная гостиница, по неровной брусчатке двора бродят черные девушки в обтянутых на ягодицах джинсах и белобрысые мальчики за тридцать в шортах и легкомысленных шапочках. За церковью уютная площадь с магазинчиками для туристов и старинным постоялым двором, на стене которого, вместе с другими висит и такая табличка: здесь останавливался 14 октября 1712 года Петр Великий, царь России. Вот чей путь мы пересекли через столь-ко лет. И опять я отметил про себя присутствие России в Европе, непривычное для человека, про-жившего жизнь за железным занавесом.

Было солнечно, но не жарко, по площади гуляли праздные туристы, покупали в магазинчиках всякие красивые ненужности. Продавались там и очень соблазнительные вещи вроде компактных бензиновых примусов, не чета нашему неуклюжему Шмелю, но цены! Зато мы купили не очень дорого по паре роскошных персиков и как все, неторопливо жуя, прогулялись по площади.
Сразу за Лютерштадтом пересекли Эльбу. Река не широкая, даже на Вятку не тянет, в низких берегах, вода грязноватая, но Сережа все же искупался – для коллекции.

Остановились в тот день километрах в пятнадцати от Лейпцига, побоялись, что ближе не найдем места для лагеря. Утром я еще раз позвонил Хорсту, и был сразу огорошен вопросом: «А что вам, собственно, нужно?» Хорст неплохо говорит по-русски, но таких нюансов, конечно, не улавливает. Сейчас-то я уверен, что он, как физик просто максимально точно сформулировал свою мысль, но мне с моими комплексами, с моей боязнью быть кому-то в тягость вопрос показался обидным. – «Абсолютно ничего, - ответил я довольно резко. - У нас все есть, просто интересно пообщаться, если это будет вам удобно.» Встреча все же была назначена, но мне показалось, что как-то неохотно, и я про себя сразу решил, что больше ни звонить, ни встречаться не буду, перебьемся и без них. Я, скорее всего, так бы и сделал, и мы остались бы ни с чем, но, к счастью, Сережа гораздо легче меня относится к общению, и это сделало нашу поездку неизмеримо интересней.

С утра пересекли открытую равнину перед Лейпцигом, проехали по все расширяющейся и все более забитой машинами дороге неприглядные промышленные пригороды, поплутали немного по оживленным городским улицам и сели отдохнуть в сквере перед вокзалом. «Ну, позвоните еще раз - уговаривал меня Сережа. - Не ответит - не надо, сами посмотрим город и поедем дальше.» И я, скрепя сердце, позвонил. Хорст ответил сразу: сейчас ему некогда, но нас встретит его сын Андреас, покажет нам город, а вечер проведем вместе.

Андреас приехал к нам на площадь через полчаса на своем байке стоимостью 4000 марок. Симпатичной внешности мощный атлет, понятно говорит по-русски, очень приятный в общении. Как потом выяснилось, любитель триатлона , инструктор по виндсерфингу и горным лыжам. Он повез нас домой, где мы оставили вещи, а потом уже налегке по городу - к университету, библиотеке, Лейпцигской выставке.
Наше главное преимущество, главное достоинство по сравнению с фирменными туристами, это конечно, независимость, свобода действий, свобода выбора пути. Но Боже мой, как же устаешь от этой свободы! Как приятно после этого, когда впереди едет вожатый, который сам решит, что и когда надо делать, куда рулить, а твоя забота только делать как он.

Конечно, мы начали со старой базарной площади, сфотографировавшись с велосипедами на фоне кабачка, где по преданию Мефистофель опекал доктора Фауста, постояли благоговейно перед алтарем в строгой полутьме церкви святого Фомы (Thomaskirche), где органистом был Иоганн Себастьян Бах, и впервые звучала его музыка. Пили пиво за столиками уличного кафе напротив, где по преданию частенько сиживал и сам композитор. Но самое большое впечатление в Лейпциге произвел на нас памятник воинам, погибшим в Битве Народов с войсками Наполеона в 1813 году (V;lkerschlachtdenkmal). Церковь и грандиозный мемориал на южной окраине Лейпцига, где и происходила битва, построены на русские деньги к столетней годовщине этого события.

Полмиллиона человек участвовало в битве. Павшими числятся 22000 русских, 16000 прусса-ков, 14000 австрийцев и 300 шведов. Наши жертвы, как всегда, самые большие, но не на порядок же, как в последней Войне. Сначала меня удивило то, что ничего не могу вспомнить про эту битву. Аустерлиц, где Наполеон разгромил наши войска, помню, а победу под Лейпцигом, оплаченную 22 тысячами жизней моих предков - где о ней написано? Во вторых, удивило то, что это же наш, нашими заботами и на наши деньги построенный памятник, а я о нем и не слышал. Ну и приятно удивил, потряс сам мемориал, сооружение по монументальности и впечатляющей силе сравнимое разве что с Египетскими пирамидами. Грандиозное сооружение. Мы ехали к нему на велосипедах по сорокаметровой ширины посыпанной гравием аллее между  громоздящимися по сторонам скорбными мавзолеями, как муравьи в лесу, а главная пирамида, массивная, будто обросшая по каменной поверхности темным лишайником, поднималась перед нами все выше и выше на свою девяностометровую высоту.

Оставив велосипеды внизу, по вытертым многими ногами (а много ли было русских?) каменным ступеням мы забрались на обзорную галерею у самой вершины. Оттуда весь мемориальный комплекс воспринимается в гармонии: строгие прямые аллеи, темная зелень, симметрично расходящиеся от главного входа ряды гранитных склепов. Но и внутреннее зрелище оставляет сильное впечатление: диорама битвы в зловещем красноватом освещении, и во всем огромном пространстве под исчезающем в полутьме куполом возвышенная и скорбная музыка органа.

Посетили и здесь же поблизости построенную в память того же события русскую церковь, поговорили с дежурившей на входе бабушкой, которая сначала строго потребовала с нас деньги за вход, а потом, узнав соотечественников, расчувствовалась и стала жаловаться на скудную жизнь в этой далекой и скучной Германии. Она приехала сюда из Казахстана с мужем - поволжским немцем, но муж умер, и вот без языка и без занятия она доживает здесь свой век на маленькую пенсию. Немножко выручает церковь, приглашают время от времени подежурить, это платная должность.

А вечером Хорст устроил нам, в сущности, совершенно чужим людям теплый домашний ужин в кругу семьи. Это было как раз то, чего мне очень хотелось - войти в один из этих аккуратных особнячков, посмотреть, как там все устроено внутри, как живут эти люди - иностранцы, как едят, как спят, о чем говорят друг с другом. Сесть с ними за стол, потолковать о чем-нибудь, в сущности, не важно о чем, в таком разговоре главное - мелочи, детали. Так все и получилось. Стол был сервирован в садике за домом, на специально для этого предназначенной лужайке, на специальном садовом сто-лике вокруг которого стояли белые дачные кресла. Были Хорст с супругой, двое их сыновей - Андреас и Матиас и мы - гости. Хорст и Андреас говорили по-русски, хозяйка и Матиас - по-английски, и я надеюсь, что им тоже было интересно, так же, как и нам. Кроме беседы было, разумеется, и угощение, вполне немецкое: разнообразные бутерброды с прекрасным сыром и тающей на языке ветчиной, соки, минералка и даже бутылка сухого вина, одна на всю спортивную компанию. Но больше всего притягивало мой взор как раз то, чем мне меньше всего следовало бы увлекаться со своим бастующим желудком: сокрушительно аппетитные крупные персики с непривычно для нас гладкой кожей и что еще страшнее, глянцевые плотно налитые густо-красным цветом матерые перцы. После наших бесконечных каш и макарон разве можно удержаться от такой роскоши!

Уже ближе к сумеркам, а летом в Германии темнеет после девяти, вдруг выяснилось, что Матиас, как и Сережа, заядлый теннисист и, погрузившись в маленький Фольксваген-Гольф Матиаса, мы помчались на корт. Там было даже два корта, совершенно пустые, несмотря на хорошую погоду и вечернее время. Выяснение отношений закончилось полюбовной ничьей, вернулись уже в темноте, долго еще беседовали с хозяином на кухне под бутерброды, соки и отличный французский коньяк понемножку - хозяин тоже спортсмен, больше ста раз бегал марафонскую дистанцию. И потом еще мылись в душе перед сном - во сколько же это могло быть? - в маленькой кабинке-пенале с прозрачной раздвижной дверкой, и я стеснялся лить много воды, потому что, наверное, все здесь платное,  а мы и так наели-напили не знай сколько. И что-то еще стирали под краном, когда весь дом уже давно затих. Спать поднимались на второй этаж по темной скрипучей лесенке с поворотами, боясь спугнуть сонную тишину дома.

 Встали рано, потому что Андреас с утра собирался ехать по своим тренерским делам в сторону Веймара и любезно предложил подвезти нас до Бухенвальда. Он просто светился изнутри добро-желательностью, этот 90 килограммовый здоровяк Андреас. Вчера он заботливо, не спеша провез нас по всему Лейпцигу, он заставил меня полюбить его город, а теперь хотел еще показать нам Германию из окна машины. И велосипедам нашим сказочно  повезло. Мой старый инвалид, небось, и не мечтал прокатиться по живописным местам Германии, гордо стоя на крыше блестящего Опеля закрепленным в специальных держателях, совсем как те счастливчики голубых кровей, которые постоянно обгоняли нас на немецких дорогах. Да и сам хозяин недалеко ушел в своих эмоциях, был горд и был бы совсем счастлив, будь он в согласии со своим организмом, но не было пока согласия, и это понемногу отравляло жизнь им обоим.
 

Под небом Шиллера и Гете

Выехали еще до восьми часов. Сначала крутились по городским и пригородным развязкам, выбираясь на нужную дорогу. Из окна автомобиля эти участки выглядят совсем не такими утомительными, как с велосипеда, а даже приятными и изящными. Довольно быстро пересекли плоскую равнину в окрестностях Лейпцига и покатили с подъема на спуск и снова на подъем, как по волнам по живописным крутым холмам Тюрингии. Густо зеленые пятна лесов, красные крыши городков на склонах, ниточки дорог. Вот забрались на перевал (без усилия - мотор крутит!), и дальше открывается следующая долина, с такими же городками, стройными белыми кирхами, с аккуратными рулонами соломы на убранных полях, с лесами без тропинок, куда никто не ходит за грибами. И все это под высоким небом с ярким солнцем и картинными белыми облачками. По пути стараемся выяснить у Андреаса мучающие нас бытовые вопросы: где можно брать питьевую воду (кроме магазинов, разумеется), где можно ставить палатку, можно ли мыться с мылом в озерах, можно ли с велосипедом в электричку.
После очередного подъема дорога не пошла на спуск, а углубилась в чащу леса, продолжая понемногу набирать высоту. До этого лес был только пятнами далеко по сторонам, а тут стал поступать к дороге с каждым поворотом все настойчивей. Наметанный глаз советского человека сразу почувствовал, что рядом “зона”. Еще поворот, и мы на громадной автостоянке на краю леса. В конце асфальта какие-то низкие строения, за ними - ничего. Андреас снял с крыши наши велосипеды. До свидания! До свидания, Андреас! Спасибо тебе, Андреас! Спасибо Вам, люди, которые принимали нас как родных на этих бесконечных дорогах. Ваше тепло было самым ценным подарком, который я привозил из поездок.
Вот они - парадоксы Германии: добрый Андреас, стараясь сделать нам приятное, привез нас в это страшное место - Бухенвальд.

От автостоянки серый асфальт до одноэтажного стеклянного офиса с окошечками касс и с раз-махом построенного туалета кабин на 50. Дальше длинное одноэтажное здание конторы лагеря со сторожевой надстройкой посередине над воротами. Еще дальше, за воротами голое черное поле километра на три вдоль и на километр поперек. За полем лес. В полукилометре от конторы прямоугольный силуэт крематория с толстой прямоугольной же трубой. И нигде ни души. По служебным постройкам музея видно, что все было рассчитано на большие потоки посетителей. Водимо, раньше сю-да возили экскурсии по плану в качестве идеологической работы. А теперь, в середине солнечного теплого дня в середине недели - никого.

Все бараки заключенных уничтожены, в конторе лагеря - музей. Пространство, где были бараки, покрыто черным крупным щебнем, дорожки - мелким серым. Очень аккуратно, уныло и голо, как в образцовой преисподней. На углах расставлены таблички: номер аллеи, номер барака. В одном месте в бывшем углу барака стоят разнокалиберные стеклянные и жестяные баночки, в них пристроены, так, чтобы видно было стоящему рядом, фотографии детей и женщин, перед некоторыми еще горят свечки -кто-то был недавно и не с таким скучающим и равнодушным взглядом, как у нас. И солнышко тут, вроде, светит не ярко, не так, как сияло там, над просторными холмами Тюрингии. И ветерок жесткий. Некомфортно тут, как на земле, обожженной атомным взрывом. Нужно ли все это - подумал я сначала. А потом увидел эти жалкие, какие-то по-детски беспомощные на солнечном свету огоньки свечек и устыдился. Не мне рассуждать на эту тему, здесь есть гораздо больше вовлеченные в эту драму стороны. А я могу только склонить голову: неисповедимы пути Господни.

По карте Бухенвальд расположен на высоте 478 метров над уровнем моря, а Веймар на 208. 270 метров - перепад высоты на расстоянии меньше четырех километров - это прямая, почти без поворотов крутая гора с выкатом прямо в город. Дорога, как всегда, безукоризненно гладкая, да еще и пустая и несет так, что дух захватывает и слезы из глаз выжимает встречным потоком воздуха. Получается почти моментальное перемещение из хмурого, безлюдного Бухенвальда в людный чистенький и аккуратный Веймар. Вот очень милый парк на берегу речки с великолепными цветочными клумбами, классическими статуями вдоль аллеи, с ярко одетыми горожанами. Вот неширокая улица, два плотных ряда домов по сторонам смотрят друг на друга явно не первое столетие, каждый оригинален, у всякого свое лицо, один - коротышка в два этажа, так что можно заглянуть в чистые чердачные окна, другой вылез на три этажа над соседями, демонстрируя пустой брандмауэр, да еще и башню с длинным острием задрал над крышей. И фасады выкрашены в разные цвета, но одинаково тщательно и при всем их разнообразии сразу видно, что все они немцы. Характер нации, ее образ мышления и стиль жизни можно читать по этой на века выложенной аккуратной, отполированной поколениями башмаков брусчатке, высоким даже в небольших домах этажам, светлым окнам с густой сеткой рам, добротным черепичным крышам, спокойным пешеходам и вежливым машинам. Вот и маленькая площадь с памятником великим согражданам. И великие сограждане здесь не на вздыбленных конях с мечами и копьями и не на башне броневика, а с простого каменного постамента несут людям поэтическое слово.

Бронзовые Гете и Шиллер смотрят прямо на свои дома, где когда-то в той, другой жизни жили. У Гете дом трехэтажный, неброский, но покойный и солидный. У Шиллера своего жилья не было, и он снимал угол. В каком-то смысле эта немного театральная площадь под старинной брусчаткой, дом Гете со ставнями в нижнем этаже и двумя потертыми ступеньками перед парадной дверью для меня в большей мере олицетворяли этих действительно незаурядных людей, вложивших немалую составляющую в мою личность, собственно в меня, нежели памятник напротив. Каждый из них был по-своему моим воспитателем, приложил руку к формированию мягкой глины моего раннего интеллекта. Я помню сладкие потрясения полудетской еще души от радио постановок “Коварства и любви” Шиллера. Уже тогда, лет в двенадцать я с готовностью прощал чрезмерное многословие и сентиментальность диалогов за неподдельную остроту страстей, я трепетал от веяния настоящего таланта. Но мне как-то не пришло в голову обратиться со словами благодарности к этим, видимо по традиции немецкой скульптурной школы, очень тепло и тщательно одетым истуканам с сытыми, обращенными поверх голов публики лицами. Немного ерничая, я попросил Сережу сделать снимок: я и памятник. Можно было еще зайти внутрь дома Гете, осмотреть музей, но за это надо было отдать 16 марок - и денег было жалко, да и как-то неловко платить за то, чтобы посмотреть на старые вещи человека, которые он вовсе не собирался никому показывать.

А тем временем в небе творилось что-то тревожное. Как будто мы принесли с собой сверху, с той черной, обожженной горы наполнявшую там атмосферу серую мглу. Мне казалось, что на бешеном спуске к городу мы начисто оторвались от всего тяжелого, виденного там, что мощные струи встречного воздуха продули нас насквозь, унесли все темное назад к густому лесу без тропинок, а сами мы спрятались в другой, чистый и солнечный мир города поэтов, но похоже было, что черная мгла стекает постепенно и сюда, и формируется над нами все более определенными мрачными облаками. И уже погромыхивать за ними начинает. И непонятно, как быть. То ли найти крышу в городе и переждать грозу, - но время уже к вечеру, - то ли сделать вид, что нас это не касается. Не спеша, пошли по улицам, стараясь держаться к югу, на выход. Какой-то соотечественник пожилой уже, расхристанный, как бомж, пристал с откровениями по поводу здешней свободной жизни. Мы почти не отвечали, но он не отставал, видимо ему просто хотелось поговорить по-русски. Почти час ушел на то, чтобы купить продукты в супермаркете. Все темнело, но как-то неопределенно, всем воздухом, а мы тем временем выбрались на свою дорогу, красную №85 и покатили по ней в сторону южную, где белесая дымка в небе еще не успела сгуститься в дождевую тучу.

Чем дальше на юг, тем длиннее и утомительнее были подъемы, тем дольше и восхитительней спуски. Это были уже не холмы, но еще и не горы - просторно лежащие гряды возвышенностей с темными полосами лесов, желтыми полями и зелеными лугами на обширных склонах. Ехали еще больше двух часов, хотя Бухенвальдская туча все догоняла и громыхала все решительнее. Наконец, после очередной угрозы, нервы наши не выдержали, мы свернули с асфальта на грунтовку и через сто метров - на опушку небольшого леса. Бегом вытоптали площадку в зарослях по пояс травы и ежевики, поспешно растянули палатку, накрыли ее нашим куском пленки, забросили внутрь вещи и спрятались сами. И тут хлынуло. Дождь обрушился сразу, без первых брызг, и действительно лил, не каплями, а прямо струями, прогибая внутрь скаты нашего убежища. Хорошо сидеть под крышей в такой дождь, хотя бы и тряпичной. Готовить ужин на примусе, выставленном за дверь под навес пленки, смотреть, как гнутся от струй и верхового ветра тонкие ветки деревьев, восхищенно пугаться близких ударов грома.


Через Тюрингию

Следующий день запомнился первым на нашем пути настоящим перевалом, тем более, что мы сами себе его организовали. Мне захотелось показать Сереже, как хороши в Германии «желтые» дороги, и на первой же развилке после Рудольштадта, аккуратненького, как игрушка городка с дворцом, дворцовым парком и почтой, я предложил Сереже свернуть с главной дороги в сторону, будучи уверен, что эта местная дорога совсем пустая, но с прекрасным асфальтом приведет нас туда же, куда и главная, но зато мы в тишине насладимся всеми прелестями глухой провинции. В последнем я не ошибся. Но асфальт через полкилометра вдруг перешел в брусчатку, а затем в мостовую, довольно узкую, очень аккуратно вымощенную крупным, хорошо отполированным булыжником. Полотно дороги сделано выпуклым к середине так, чтобы вода скатывалась в стороны, обочины впритык к камням плотно задернованы густой стриженой травой, и когда изредка мимо нас на скорости за семьдесят с мягким шуршанием проносился деловой «Фольксваген» или фешенебельный «Мерседес», пыли за ними не было совсем. Говорят, эти дороги строили еще при Гитлере, чтобы занять безработных, и они прекрасно служат до сих пор. Только для них надо иметь подвеску, как у «Мерса». А на груженом велосипеде по крупному булыжнику… хорошо хоть в гору, а не на спуск. Мне все казалось, что такая мостовая - это временно, а дальше будет асфальт, поэтому сразу назад мы не повернули, а потом уже жалко было набранной высоты. Так и тряслись по камням сначала в седле, а потом пешком, потому что склон становился все круче. День выдался жаркий, о вчерашней грозе и помина не было, мы истекали потом на черных камнях мостовой, толкая велосипеды вверх руками.

Зато пейзажи наверху окупили все наши усилия. За перевалом нас встретила мельница, самая обычная, раскоряченная с широкими дощатыми крыльями, еще крепкая и, наверное, еще способная к труду, стоит и в полном одиночестве наслаждается окружающим пейзажем - желтыми убранными полями, лугами с огоньками диких маков, темным лесом на горизонте, высоким спокойным небом. Германия имеет больше всех в мире музеев на душу населения, эта мельница - один из них.

Там же наверху попали в маленький, даже для Германии замечательно чистенький и комфорт-но обустроенный городок. Обычные двухэтажные особнячки светятся на солнце, как будто все только вчера покрашены, как будто это не горное захолустье, а декорация к суперкассовому фильму о средневековой Германии. На улице пусто. Стоят будки телефонов, но никто не звонит, есть магазинчик, но никто в него не заходит, есть кафе, есть кирха, но не видно ни трубы химического завода, ни ткацкой фабрики, ни свинофермы хотя бы. Чем же они здесь живут, эти спокойные, благополучные люди? Где работают? Откуда у них, комфортно уединившихся в этом прекрасном месте, деньги на роскошные иномарки, так лихо обгонявшие нас на дороге? И почему мы, имея непременно под боком все прелести развитой индустрии, живем так скудно и убого?

Спускаться вниз через лес нам пришлось по грунтовой лесовозной дороге. Наконец-то Сережин толстошинный байк в родной стихии! Однако без привычки стихия чуть не подвела, слишком разогнавшись, залетел Сережа в какую-то колдобину (Ага, все-таки бывают!), но, к счастью, отделался испугом.
В этот день нас ждал еще один длинный подъем вверх по Черной реке (Schwarza) с уклоном местами в 12 % (двенадцать метров подъема на сто метров пути). И затем ночевка наверху, не доезжая Нойхауза в прекрасном горном еловом лесу. И все вроде было хорошо, и организм мой, втянувшись в привычную работу, успокоился, и продукты у нас были куплены, а воду нам в конце концов налила женщина в последнем городке в конце подъема, но снова вдруг навалилась на меня ностальгия. Опять остро почувствовал  я себя здесь чужим и нежеланным. Всю ночь на мягчайшей перине из толстого мха мучили меня дежурные кошмары, что в дверь палатки светит яркий фонарь - это полиция, здесь нельзя останавливаться, здесь нельзя ставить палатку, предъявите ваши документы... Все было так реально, что уже проснувшись, я продолжал напряженно прислушиваться к тишине ночи, пытаясь расслышать шаги. Воистину, свое счастье и несчастье мы носим внутри себя.

Следующие два дня - приятная рутина похода. Пересекаем горы Тюрингии. Это, конечно не Кавказ, нет острых вершин или отвесных стен, горы округлые, сплошь покрытые лесом, но местами есть скальные выходы, где-то даже прямо у дороги. В одном месте на вершине довольно высокой скалы, издалека видной с дороги, вдруг глазам почудилась фигура человека на велосипеде. Сначала приняли это за игру солнечных лучей, но вблизи убедились, что это действительно грубо раскрашенный муляж велосипедиста. По атласу Нойхауз на высоте 820 метров, зимой здесь горнолыжный курорт, вокруг лыжные трассы. Подъемники летом не работают, народу мало, но дороги прекрасные, подъемы и спуски с перепадами в несколько сот метров. На спусках мой старый “Турист” бежит резвей Сережиного байка, сказывается больший размер колес и тонкие шины, но на большой крутизне я не выдерживаю и начинаю понемногу прижимать тормоза, и тогда Сережа улетает далеко вперед на такой скорости, что попутные машины боятся его обгонять.


Бавария

За Нойхаузом незаметно для себя пересекли бывшую границу ГДР, переехали из Тюрингии в Баварию. Проехали Сонненберг, на карте этого района написанный самыми крупными буквами, на самом же деле маленький зажатый горами городишко, не вызвавший у нас никакого интереса. Едем по самым глубинным местам страны, по тихим местным дорогам, не видно никакой промышленности. А вот и Майн. В прошлом году мы с сыном ночевали на его берегах в нижнем течении, и вот я снова смотрюсь в его воды. Вокруг поля, запах сена и навоза, который немцы в жидком виде разбрызгивают по земле после уборки хлебов.

За Майном дорога снова заскользила вниз по живописному ущелью, вдоль бойкой речки, по которой немцы сплавляются на байдарках. Речка совсем небольшая и нестрашная, но перекаты есть, и  сплавшики обязательно снаряжены по полной форме: спасжилеты, каски, фартуки на кокпит, все яр-кое и красивое на играющей солнечными лучами воде между зеленых берегов.

Выехав из ущелья, обнаружили на горе замок. Поленился бы я так высоко лезть, но оказалось, что наша дорога как раз мимо него и идет. Да еще предупреждающий знак висит - 18 %, 1 километр, то есть на 180 метров нужно залезть за этот километр. Сережа пытался сначала ехать, у него есть передача один к одному, но вторую половину мы вместе под палящем солнцем до седьмого пота  толка-ли свои машины вверх руками. Но и здесь, как оказалось, потели не зря. Наверху на зеленой поляне в окружении кудрявого леса обнаружился игрушечный, в несколько десятков домов городок, где каждый дом - произведение искусства, антиквариат. А среди домов - бриллиантом среди мрамора и мала-хита, высокая двуглавая базилика с переднего фронтона больше похожая на православную церковь, чем на католический храм. И на самом обрыве горы - феодальный замок, довольно убогий для такого соседства, однако несомненно настоящий, с каменными ступенями входа, низкими тесноватыми покоями для семьи, с потертым каменным полом, бедным скарбом в музейной экспозиции, круглой каменной башней с зубцами наверху, правда, тоже тонковатой, жалко смахивающей на дымовую трубу, и неглубокой, но очень неприятной ямой для узников с единственной дырой в верхней плите для всех надобностей. Сквозь зарешеченные окна замка прекрасный вид на яркие крыши городка и базилику, но на на башню не пускают - провинция, в Берлине и Лейпциге пускали везде.

Следующее яркое впечатление - если не считать совершенно великолепного спуска от замка в долину- это Графенберг. Мы, конечно, уже успели привыкнуть к аккуратности и музейному порядку немецких городков, но этот нас, тем не менее, поразил. Вроде ничего особенного - обычные старин-ной постройки или, по крайней мере, старинной внешности двухэтажные дома тесно прижатые друг к другу боками, но все хоть в чем-то разные, узенькие прихотливо изогнутые улочки, свежая, в основном белая краска стен, цветы на улице в бочках, перед входами - на клумбах и в вазах, под окнами - в ящиках. Но тут было  впечатление, будто кто-то специально и очень искусно создавал этот город с целью усладить взор. Городок - всего ничего, но с любого места открываются такие милые городские пейзажи, что начинаешь беспричинно улыбаться. В светящейся на солнце стене ближнего дома темная арка сквозного проезда и за ним вдали нежится на солнце уменьшенная копия площади, на которой мы стоим. А сама площадь выглядит нереально хорошенькой, как веселая детская игрушка, сказочная бонбоньерка. И ни одной живой души кругом в этот жаркий субботний послеобеденный час - интересно было бы посмотреть, что за люди живут в этом удивительном городке.

Действительно, люди оказались для нас удивительные. Мы расположились пообедать на этой игрушечной площади, на лавочке под деревом у фонтана с переливающейся на солнце прозрачной струйкой из колонны с бронзовым петушком наверху. И только мы сервировали на драном пакете наш скромный обед и налили в свои давно не мытые кружки воды из-под петушка, как откуда ни возьмись, возникла перед нами молодая женщина. Ее нежное лицо было искажено выражением тревоги, почти паники. Она что-то пыталась сообщить нам по-немецки, что-то важное, тыча пальчиком в надпись на фонтане. Мы не сразу поняли - что могло случиться в этой  безмятежной тишине, куда бежать, кого спасать. А  догадавшись, рассмеялись и стали успокаивать нашу защитницу, что это для немцев вода не питьевая, а мы закаленные, нам годится. Ну разве не удивительно, что человек так беспокоился о нашем здоровье!

 Запомнилась и другая встреча в этом городке. Уже на выезде мы вдруг осознали, что день этот субботний и, следовательно, с покупкой продуктов надо поторопиться, по субботам магазины закрываются раньше, а в воскресенье и совсем не работают. Повернули назад и отправились искать супермаркет, но улицы были совершенно безлюдны, спросить было не кого. Наконец увидели на дороге двух девочек, лет, может быть, десяти-одиннадцати. Два явно не здешнего вида потных дяди, мы подъехали к ним, и после ритуального “гутен таг”, я спросил: - Do you study English in the school? Девочки переглянулись, смущенно помолчали, но потом одна созналась чуть слышно: - Yes. - Where is supermarket? - задал я следующий вопрос. Вторая пауза была еще длиннее, потом все та же девочка посмотрела на свои часики на руке, вздохнула и тихонько, но очень разборчиво сказала только одно слово: - closed. – И все. Теперь опять была наша очередь. -Thank you very much, danke schohn, -поблагодарил я девочек от всей души и они облегченно заспешили своей дорогой, а мы некоторое время стояли в недоумении, переваривая информацию. Супермаркет уже закрыт, значит мы остались без продуктов на воскресение. Это также значило, что в городе нам больше делать нечего, нужно ехать дальше на юг к близкому уже Нюрнбергу.

Еще не унялся дневной зной, мы  изрядно устали за день от горячей дороги и про себя, чисто теоретически правда, я позавидовал местным «белым людям», которые наслаждались жизнью в плавательном бассейне с изумительной голубой водой прямо под открытым небом. Бассейн был рядом с дорогой за проволочной сеткой, там - свежесть и прохлада, загорелые люди отдыхали в шезлонгах у воды, дети с визгом прыгали в прозрачную глубину, а здесь - дышащий жаром асфальт, жесткое седло и неподатливые педали. Я бы и не подумал остановиться, настолько я сам себя чувствовал отстраненным от «их» жизни, «их» комфорта и развлечений, если бы не Сережа. А все оказалось совсем просто: с нас взяли три марки за двоих, разрешили поставить велосипеды в камере хранения, и через пятнадцать минут я уже, разбежавшись по дощатому настилу, летел в эту влекущую голубизну ласточкой, вытянув вперед руки.

У меня слабая резинка в плавках, но к поверхности-то я вынырнул уже в приличном виде, и на смеющихся на настиле подростков посмотрел независимо и даже немного укоризненно. И вообще столь соблазнительное со стороны развлечение «белых людей» в реальности оказалось не таким уж и сладким, вода слишком холодной и вовсе не голубой, просто дно бассейна было выкрашено голубой краской. Как всегда самым счастливым был миг полета, миг встречи, когда я погружался в голубизну, но еще не пришел с ней в равновесие.

В этот вечер остановились ночевать в лесу в пятнадцати километрах от Нюрнберга. Прошла ровно неделя  после Потсдама, завтра мы снова будем на железной дороге и снова можем попробовать удачи с билетом выходного дня. Сережу влекли авантюрные планы, да и я, в сущности, тоже  созрел уже для перемены стиля - ехали мы хорошо, но мероприятие становилось немного однообразным. Мюнхен еще далеко, но почему обязательно Мюнхен? Район плавания можно и поменять. В Геттингене у Сережи есть знакомый. Правда, неизвестно, там ли он сейчас. Но если и нет - что мы теряем, поменяв Нюрнберг на Геттинген? К тому же посмотрим на центральную Германию из окна вагона.
Ночью пришлось встать и накрыть палатку пленкой - закапал редкий дождик. К утру все небо затянуло, видно было, что дождь надолго. Это придало ситуации определенность: чем пережидать непогоду в палатке, лучше уехать от нее на поезде. Под все усиливающимся дождем приехали на Нюрнбергский железнодорожный вокзал. На этот раз настроены мы были решительно и, соответственно, все получилось просто и быстро. В справочном бюро нам выдали распечатку пересадок. Их три, максимальное время ожидания - полчаса, минимальное - пять минут - перебежать через перрон из состава в состав. Немного замялись только с билетами на велосипеды, пока выяснили, что они все же нужны, одиннадцать дойчмарок за оба, специальными колечками крепятся на руль велосипеда.

На осмотр Нюрнберга нам оставалось полчаса, но мы же были на велосипедах, и я считаю, что город, по крайней мере, старый город, тот, что внутри крепостных стен, я видел. До того с Нюрнбер-гом у меня были только те же, военные ассоциации. Это город, где проходил Нюрнбергский процесс, что-то мрачное чиновно-тюремное, преступное и зловещее. Эти ассоциации  так и остались лежать в глубинах памяти, никак не связавшись с новой картиной тоже мрачноватой, но добропорядочной и спокойной. Крепость замечательная, мощная и гармоничная, прекрасно смотрится с множества ракурсов. Сережа успел даже заскочить в собор, из которого доносилось церковное пение - шла воскресная служба.
От Берлина до Нюрнберга около четырехсот километров по прямой на юго-юго запад. Теперь мы возвращались снова почти на триста километров на север, еще немного забирая к западу. В поездах удивило наличие специальных веловагонов (со специальным знаком снаружи на стенке). Это либо отдельные купе со складывающимися к стене сидениями, либо отгороженные полвагона со специальными крюками в стенах, либо даже целый вагон. Уважают в Германии велосипед и велосипедистов, очень приятно чувствовать себя законным участником событий. Интересно смотреть на страну из окон поезда, не менее интересны пассажиры. Вот на полу вагона развалились местные панки, одетые в широченные штаны с множеством карманов, яркие с дикими рисунками майки, стриженые на смех. Один с бритой головой, на макушке оставлен хохол, как петушиный гребень, выкрашенный зеленкой. Парнишки хилые, одежка хоть и драная, но чистая, ручки тоненькие, вид жалкий.


Геттинген

В Геттинген приехали в пятом часу вечера. Сразу по прибытии Сережа собрался было позвонить своему другу по телефону-автомату, но пока искали будку, выяснили, что его общежитие со-всем близко к вокзалу и проще съездить. И вот мы стоим у запертой наружной двери, нажав не-сколько раз на кнопку звонка, и напряженно слушаем, не отзовется ли что внутри. Маршрут наш подошел  к развилке и куда он покатится дальше, а значит, и по какой дороге покатимся мы, определят  ближайшие секунды. Но секунды шли, надежды таяли, тишина за дверью становилась все более раз-очаровывающей. Мы уже оторвали выжидающие взгляды от двери и огляделись вокруг, когда внутри послышались тяжелые шаги, дверь открылась и Сережа издал победный клич – навстречу нам радостно улыбался друг Тило! Он вышел на наш звонок большой, веселый, приветливый, и сразу настроение наше и все течение нашего похода сделали поворот в веселую и приятную сторону. Вместо того чтобы искать воду для приготовления ужина и место для ночной стоянки, мы пошли гулять пешком по уютному вечернему городу. Как будто в тот вечер мы были не «мы» - безденежные любопытные зрители чужого праздника жизни на старых велосипедах, а почти такие же «они», бестрепетно открывающие любые двери. Заходили в магазины, сидели за столиками уличных кафе, пили пиво, пробовали гамбургеры и каппучино. После Берлина и Лейпцига университетский Геттинген - отдохновение души. Обширная пешеходная зона в центре города, несуетная публика, спокойная старинная архитектура человеческого масштаба и, как и везде, скульптура и цветы на улицах.

Этих развлечений нам хватило и на весь следующий день, тем более что к ним прибавилось посещение университета, университетской библиотеки и, разумеется, университетской столовой. В библиотеке нас поразил уровень компьютеризации, а в столовой сравнительная дешевизна, и что в пластиковом подносе уже оттиснуты заранее все необходимые емкости для всех блюд, а студенты, как в ресторане, непременно пользуются и вилкой и ножом.

Тило – студент славист в старинном Геттингенском университете, недавно был на практике в университете Казанском, где Сережа с ним и познакомился. Мы изложили ему нашу идею организовать официальную акцию дружбы народов – проехать на велосипедах по германским университетам, из которых когда-то, почти 200 лет назад, были приглашены первые профессора в только что учрежденный Казанский университет. Может быть, кого-то в новое время заинтересует глубина наших исторических связей, то, что культура к нам все же (да простят меня почвенники!) всегда шла с Запада и (какой поворот от высокого к мелкой корысти!) и этот кто-то оплатит нам расходы по нашей акции (хотя бы частично!). Тило идеей проникся и повел нас к своему научному руководителю - бесконечно серьезной даме, очень правильно говорившей по-русски. Профессор наш проект в принципе одобрила, но большого энтузиазма не проявила, так что наше приятное знакомство с ней ограничилось взаимными любезностями. Я еще не знал тогда, что как бы хороша ни была идея, чтобы выбить под нее деньги нужно затратить не меньше усилий, чем если заработать эти деньги любым другим способом.
Посетили мы наконец и «промтоварные» магазины, до этого нас хватало только на супермаркеты - быстро и как можно дешевле купить продукты. Магазины нас разочаровали - цветная пленка Agfa стоит в Германии дороже, чем в Казани, то же и с другими вещами.

С большим интересом осмотрели магазин туристского снаряжения, очень богатый выбор, поражает масса удобных мелочей, все в фирменном исполнении, но зачастую цены в DM почти в тех же цифрах, что у нас в тысячах рублей. Все очень дорого - не для нас. Тем не менее, Сергей не удержался и купил вожделенный велокомпьютер, который показывает все на свете.

А вечером Тило повез нас на своем маленьком Форде в гости к своим родителям в небольшой городок Пайне в часе езды от Геттингена на север. Мы пробыли там всего несколько часов, но так тепло нас встречали, с такой доброжелательностью и неподдельным интересом, что дружба сохранилась потом на многие годы. На обратном пути Тило гнал за сто и при этом болтал с Сережей, полу-обернувшись к нему на заднее сидение и держась за руль одной рукой. Мы пересекали Гарц, полный тайн и привидений сказочный лес братьев Гримм. За стеклами был такой ливень, что не видно впереди идущей машины, но справа нас все время заботливо вела по курсу яркая лента световых отражателей.
Дождь не унимался и на следующий день, и тогда вахту приняла подруга Тило – Сара, тоже славистка, в Казани еще не бывавшая, но в ближайшее время собиравшаяся туда поехать. Они вместе с подружкой снимали квартиру неподалеку от общежития, и мы были приглашены к ним на пирог. Утро этого дня ознаменовалось двумя приятными событиями: Сережа установил на велосипед свой новый компьютер, а я приобрел новое переднее колесо. Все это тоже не без помощи друзей: установкой компьютера руководил Юрген, а покупкой колеса - Тило.

 Юрген – сосед Тило, наш бывший соотечественник, немец из Казахстана. Пробиться на работу, требующую высшего образования, здесь сложно, он пошел по более легкому пути: окончил курсы электротехники, получил сертификат техника и сейчас специалист по любым электроприборам. Но и заработками попроще не брезгает. Немцы – говорит – ленивые, а денежки у них водятся, с советским стройотрядовским прошлым здесь не пропадешь. Сейчас вот кому-то гараж строит. Однако Германия ему надоела, скучно, нет перспективы, думает перебраться в Австралию.

А родное переднее колесо у меня было не совсем круглое, так что при езде на каждом обороте немного подпрыгиваешь, как на лихом коне. Так что, когда я увидел, какие замечательные колеса развешаны под потолком от стены до стены в огромном Геттингенском вело магазине, который, согласно объявлению у входа, собрались закрывать и поэтому распродавали все свои товары по дешевке, я набрал в грудь побольше воздуху и стал осмысливать цифры, написанные на ценниках. Они мне показались не очень страшными, и я решился. Колесо было голландское, совершенно круглое с прочным стальным ободом. Для полного счастья Тило подарил мне к нему еще и комплект новой резины.
В радостном настроении мы отправились в гости. Правда, перед этим пришлось еще сходить в супермаркет и запастись продуктами на дорогу. Пора нам было уезжать. Всеми фибрами души я чувствовал, что мы уже исчерпали доброжелательный интерес наших хозяев и начинаем испытывать их терпение, чего делать мне ни в коем случае не хотелось. Да и зов дороги становился все громче.
И хотя следующее утро снова встретило нас сплошной завесой мрачных туч, мы торопливо собрались, стараясь успеть хотя бы выехать пока не капает, и покатили на восток в сторону Чехии.


Drang nach Osten

С появлением велокомпьютера наступила эпоха фиксированных рекордов. Для начала мы проехали 112 километров под дождем. Перевалы Гарца, которые по нашим понятиям и горами то не назовешь, погружали нас в серое месиво дождя и тумана, проносящиеся мимо гигантские фуры били волной взвешенных брызг. Мы были беззащитны на мокрой дороге, «дождик намочит - ветер посушит» все твердил я про себя любимую поговорку отца. Ветер не обижал - дул все время в спину, только велосипедисты и яхтсмены могут оценить это в полной мере.

К концу дня дождь все же кончился, и закатное солнце заглянуло к нам на несколько минут в узкую щель у горизонта между крышей облаков и чисто умытой, радостно заблестевшей навстречу последним лучам землей. До этого мы долго и безнадежно искали хоть какое-нибудь место для стоянки среди этих промокших проселков и полей, но как раз к этому моменту счастливо устроились в прикрытой от дороги лощине с полетным обзором на три стороны, и как раз тогда закатный луч добрался до нас, заставил улыбнуться нашу красную палатку, засветиться теплом дальний лес на горе, разогнуться от примуса и радостно улыбнуться окружающему простору усталых путников. Как хороша Земля, как хороша жизнь!

Потом мы проехали 130 километров в день, абсолютный рекорд дневного пробега. С самого утра тучи все надвигались с запада, а мы изо всех сил убегали от них на восток к солнцу по плоской, загаженной промышленностью равнине севернее Лейпцига, рассчитывая проехать по дороге через Галле. Мы держались до последнего, не поддаваясь на грозное громыхание и порывы влажного ветра, но вот уже километрах в пяти от города очередная особенно черная туча настигла нас и обрушилась на нас проливным дождем. Пришлось пережидать прямо у обочины дороги, накрывшись плен-кой, так что к струям дождя добавлялись волны брызг от проезжающих фур. Мокрый Галле проехали насквозь, нигде не останавливаясь. В промытом воздухе стояла тяжелая вонь выбросов Большой химии. Уже вечером у Бад Дубена пересекли наш первоначальный маршрут и под снова начинающимся дождем поспешно устроились на ночевку в сорном молодом лесу. Всю ночь по пленке шуршали мелкие капли.

Следующее достижение: 400 километров от Геттингена до Дрездена за три дня, 58 километров в час - максимальная скорость на спуске. Какие великолепные спуски - может быть самое незабываемое впечатление от всей поездки - многокилометровые, с крутыми поворотами и безукоризненно гладким полотном дороги. Глаза слезятся от встречного ветра, машины вежливо не обгоняют - летим! Руки слабеют перед виражем и тянутся к тормозам - держись, старина, не так уж и много настоящих радостей в жизни - так вот одна, бери, не трусь только!

Утро предпоследнего в Германии дня было пасмурным, но к обеду раздуло и появилось солнышко. Днем проехали Торгау – место встречи на Эльбе в сорок пятом наших с американцами. Шутим с Сережей – получился агитпоход по местам боевой славы. Ничего похожего на то, что живет в моей памяти, построенное детским воображением по фильмам и литературе. Реальность выглядит беднее: Эльба уже, городок меньше и совсем не так расположен. Но в шутке был свой смысл: у нас действительно был один маршрут, но по двум разным дорогам: по новому, только что положенному поверх Гитлеровского булыжника асфальту и по бесконечным дорогам моей памяти, по новой незнакомой нам стране Германии, единой стране немцев и по той, которая так грозно вошла в мою жизнь с самого рождения и всегда издалека, оставаясь за железным занавесом, многообразно в ней присутствовала, по Германии моего воображения, моей Германии.


Дрезден

Памятным был въезд в Дрезден. Черная туча в полнеба медленно, но неотступно догоняла нас, а мы убегали от нее по ярко освещенной ласковым предвечерним солнцем земле, по живописной долине, местами, почти ущелью Эльбы. Убегали, все время зачем-то останавливаясь: то звонить насчет встречи и ночлега Сережиным знакомым, то смотреть карту, то чинить проколотую (новую немецкую!) шину. Сжевали торопливо по сникерсу под горой у славного города Майссон. Уже стены Дрезденских домов приветно светились с восточной стороны в закатных лучах, уже колеса запрыгали по брусчатке центральных улиц, когда туча все же достала нас. Сразу стало темно, будто выключили свет и сверху опрокинули бочку с водой, дождь полил на наши спины сплошным потоком. Хорошо хоть Сережа прекрасно ориентируется в любом городе, и через десять минут мы уже звонили в парадные двери респектабельного четырехэтажного дома. В таком жалком виде мы и предстали перед новыми друзьями - грязные и мокрые до нитки.

Про друзей – может быть слишком громко сказано. Мы были для них совершенно незнакомыми людьми: двое насквозь мокрых путников с самодельными сумками на допотопных велосипедах, один из которых когда-то был мимолетно знаком с их братом, сейчас отсутствующим. Тем не менее, нас впустили в парадное, велосипеды наши отвели в кладовку в подвале, а мы были приглашены в просторную четырехкомнатную квартиру на третьем этаже. Сначала в удобную ванную с горячей водой и вешалкой для постиранных вещей, потом за стол в гостиной, где нас ждал ужин из разнообразных, очень вкусных бутербродов, – извините, хозяйка в отъезде, а сами мы не готовим, – и под конец за стол в комнату хозяина дома, где до полуночи шел неспешный разговор за бутылкой рейнского вина.

Мы узнали, что хозяин дома доцент местного технического университета, так же как и я, учит студентов численным методам и работе с компьютером, Роберт – музыкант, играет на гобое, как и его очаровательная подруга Корнелия, Конрад только что освободился от альтернативной службы (сажал деревья) и теперь хочет выучиться на учителя рисования. Никаких амбициозных карьерных планов, все скромно и определенно. Все понемногу говорят по-русски, в трудных случаях на помощь привлекался английский.

Дрезден - город памятников и музеев. Американцы разрушили его до основания в войну, но потом немцы свои памятники восстановили. Как у нас Петергоф и Гатчину. И упорно продолжают эту работу, в этом смысле для них Война тоже еще не закончилась. Нам повезло с Дрезденом, была суббота, ребята были свободны и посвятили нам весь день. Они купили единые билеты для посещения всего музейного комплекса на берегу Эльбы и заботливо показали нам все самое на их взгляд замечательное.

Для меня интересное началось еще по дороге к музеям – мы шли туда от дома пешком – в парке, узкой полосой протянувшемся вдоль берега Эльбы. По утрам в субботу там располагается местный «блошиный рынок», а я был много наслышан о том, какие замечательные вещи можно купить в Европе на таких рынках совсем за бесценок, и очень хотел испытать свое счастье. С полкилометра мы шли вдоль торговых развалов, но, к сожалению, Сережа нигде не давал мне задержаться. Его возмущало, что по дороге к Рафаэлю я теряю время на осмотр этого мещанского хлама. Увиденные мной на ходу вещи и правда были из разряда уж совсем ненужных, вроде декоративной керосиновой лампы или павлиньих перьев. Но и деньги за эти вещи просили по немецким меркам может быть и незначительные, а по нашим – вполне заметные. Так что первый осмотренный нами в этот день объект меня разочаровал.

Не произвел особого впечатленья и второй: дворцовый комплекс Цвингер. Да, красиво. Да, вдвойне удивительно, что все это бесконечное множество изящных деталей восстановлено из праха. Великолепно, мы очень много фотографировали, и все же я остался там холодным созерцателем, может быть, впечатление сбивает почти неуловимый привкус “новодела”, все кажется, что это декорации.
Зато следующим объектом была Дрезденская галерея. И там душа моя воспарила и растаяла в вышине. Как я потом понял, у наших провожатых было запланировано на нее два часа. А много ли может человек охватить, принять в себя за два часа?

Мы начали, конечно, с Рафаэля, с Сикстинской мадонны. Сколько людей стояло перед этим полотном до меня, сколько напряженных взглядов старалось проникнуть в эту картину, обнять, поглотить, унести с собой. И многие обнимают и уносят умиление и красоту. Будь эта красота, эта загадка заложены автором в картину, будь это какой-то заряд энергии, давно уж должны бы растащить все по атомам, по электрон-вольтам. Видимо, это восхищение, возносящая душу энергия спрятаны не в красках, а в самом зрителе, а гениальный автор нашел и поместил на полотне всего лишь код, открывающий запоры на наших душах. Хочется смотреть и беспричинно улыбаться как пронизанному солнцем лесу или первым шагам ребенка.

А потом мы прошли по Галерее старых мастеров и Галерее новых мастеров, и я встретил там много старых добрых знакомых, но и много совершенно новых для меня очень достойных имен. Огромное спасибо ребятам, без них так много всего нам бы не увидеть.

Галереей наша программа не закончилась. Поднимались по винтовой лестнице на башню, от-куда видна была вся центральная площадь со Старой кирхой, а на одной из лестничных площадок можно было через стеклянные стенки посмотреть, как крутятся шестерни и качается вилка башенных часов. Обедали в кафе Лего поблизости с еще только подготавливаемой к восстановлению огромной (вроде Питерского Исакия) Фраукирхе. Рядом с кафе едва поднятый над фундаментом Лего-макет церкви. Тут же можно купить за пять дойчмарок кубик Лего, вставить его в макет, получить моральное удовлетворение, что твои деньги пойдут на восстановление памятника, да еще и почетную грамоту в придачу.

Домой вернулись уже часам к шести вечера, и я рухнул в кресло без сил, как после ста километров пути. Поспать бы часик прямо в кресле, однако светлого времени оставалось меньше трех часов, и пора было в путь. Принимали нас по высшему классу, но надо же и честь знать, пусть хозяева от нас отдохнут, они это вполне заслужили. Были сборы недолги. Еще раз плотно накормленные на дорогу, мы тепло распрощались и покатили спиной к вечернему солнцу на выезд из города в сторону чешской границы.

Вот еще одна вершина немецкой нации - культура общения. Полузнакомые люди встречали нас как близких родственников, давали ночлег, водили, показывали, угощали, и все это так, что через несколько минут после встречи мы чувствовали себя легко и непринужденно. Незнакомые люди на дороге, к которым мы обращались, всегда встречали нас доброжелательно и с готовностью старались помочь. Я помню, на перекрестке в Торгау стоило нам остановиться в раздумье над картой, как подъехала пожилая женщина на мопеде (я запомнил, каюсь, не столько женщину, сколько мопед с мотором таким маленьким, что я обнаружил его только по легкому постукиванию), подъехала и предложила свою помощь.

Так они и не сложились у меня в одну страну: Германия моего детства - ревущих сороковых, страна врагов, “тигров”, “пантер”, немецких овчарок и штурмбанфюреров и Германия “Зимней сказки” Гейне, страна Андреаса из Лейпцига, доброго Тило из Геттингена, играющего на флейте Роберта и не пошедшего на военную службу Конрада из Дрездена - страна добрая и близкая. Сами немцы тоже не могут их соединить: каменистую серую пустыню Бухенвальда на горе и милый старинный Веймар сразу за дух захватывающим спуском.


Конец маршрута

Мы заканчивали маршрут в Праге. Граница с Чехией нас полностью разочаровала своей обыденностью. Я все ждал увидеть те страшные пропасти вдоль крутых горных дорог, в которые наши доблестные танки сталкивали не выдержавшие тяжести подъемов военные машины, чтобы пройти самим и успеть к утру 18 августа 1968 года в Прагу, успеть спасти братский чешский народ от бархатной империалистической экспансии. Страшно сказать (голос диктора действительно эмоционально дрожал), эти псевдо революционеры готовы были вообще открыть границу с Западной Германией! Мне почему-то казалось, что несчастные грузовики – жертвы того сурового ночного броска из ГДР в Чехословакию (уж и стран-то таких нет, а мы все жуем эти обиды, особенно чехи. Недаром все же Моисей сорок лет водил свой народ по пустыне, недаром Создатель сделал человека смертным), что они так и лежат вверх колесами на дне головокружительных ущелий, как не похороненные солдаты. Но наша дорога делала поворот за поворотом, вот уже и перевал виден на облысевшем гребне, однако ни пропастей, ни обрывов, ни канавы хотя бы, в которую со страху в ночи можно было бы сталкивать застрявшие машины, я не увидел. Очень живописные, сглаженные временем, густо покрытые целебными хвойными лесами горы, старинная железная дорога с трогательным паровозиком при двух вагончиках, плавно поднимающееся к перевалу по дну долины шоссе, слева лес, справа галечный берег речки. Так что и здесь сложившаяся в моем воображении суровая картина никак не согласовалась с той, что видели мои глаза.

А граница со стороны Германии в Чехию нынче действительно практически открыта. На пограничном переходе (а у нас всегда были заставы – есть разница?) на едущих из Германии в Чехию смотрят сквозь пальцы, а на велосипедистов не смотрят вовсе. За переходом сначала голая травянистая равнина, а дальше головокружительный спуск, кажется, без конца несешься по крутой городской улице, и не дай Бог, кто-нибудь выскочит сбоку - никакие тормоза не удержат - расплющишься всмятку. Сережин компьютер фиксирует скорость 56 километров в час!

И вот мы внизу, в Чехии, город Теплице. Облупленные стены, ветер (попутный!) носит пыль и бумажки по улице - Германия кончилась, все как у нас. И на дороге длинная немытая фура тут же  подрезала и заставила съехать в кювет – привет от братьев славян! Какое-то нашествие мотоциклистов, я подумал, может быть - ралли? Ревущими поездами по 5-7 машин, обгоняя всех.

Мы въезжали в Прагу в середине жаркого солнечного дня. Сначала бесконечный спуск крутыми серпантинами, а потом нежданный и от того еще более тяжелый подъем. Как обычно на Западе, сначала улицы особнячков с розами в палисадниках, потом сразу пошли старинные городские кварталы, без новостроек. Узкие улицы, брусчатка, трамвай, мост через Влтаву.

Вопросы задаем по-русски, большинство не понимает (или не желают понимать?). Та же проблема на вокзале: английский не знают, по-русски не могут или не хотят. После Германии с ее исключительно доброжелательным отношением Чехия производит неприятное впечатление. Ссылка на межгосударственные обиды вряд ли может служить этому оправданием.

Но сама Прага восхитительна и неповторима. Она - как Париж в том смысле, что тоже празднична и несравненна. Прекрасный заключительный аккорд прекрасного путешествия.

 

Маршрут по Германии-96
Frankfurt (Oder) – Muncheberg – Hennikendorf – Berlin – Potsdam – Lutherstadt-Wittenberg – Bad Duben – Leipzig – Weimar – Neckeroda – Rudolfstadt – Sonneberg – Hollfeld – Behringersmuhle – Grafenberg – Nurnberg. Gottingen – Herzberg – Nordhauzen – Wickerode – Halle – Bad Duben – Torgau – Meissen – Dresden – Zinnwald – Teplice – Lovosice – Praha.

 

 

По французским Альпам -97

“Счастлив, кому знакомо щемящее чувство дороги.”
(Из старой туристской песни)


Предисловие (о начале пути)

Парашютист платит большие деньги, едет, бросив дела, семью, садовый участок на аэродром, давит скребущий железными когтями изнутри животный страх перед бездной за открытым проемом двери самолета ради прекрасных мгновений свободного полета в ревущем воздушном потоке, ради кратких минут беззвучного парения в пространстве под тряпичным куполом.

Я много размышлял на тему о начале пути. Было ли оно у порога дома, когда мы погрузили наши сложенные в чехлы велосипеды на тележку и отправились привычной дорогой на трамвай номер два к вокзалу? – Привычное беспокойство, не начали бы возникать проводники по поводу велосипедов, суета на вокзале, томление в привычной дороге до Москвы.

Или началом был разбег и взлет самолета с полосы в Шереметьево? Все уже загрузились, а он все стоял, не запуская двигателей, я нервничал - не отложили бы рейс Наконец, он вырулил на полосу, развернулся и тут уж побежал на взлет сразу, даже не тормознув на старте, как полагается. Все, теперь уже не остановят!

Или, может быть, начало зафиксировано на снимке, где мы стоим втроем уже на фоне стеклянных дверей Мюнхенского аэропорта? Позади нервотрепка с визами, бешеные деньги, отданные за билеты, суета сборов, обиды близких, бесконечная возня со старыми велосипедами. Все, можно сесть и ехать!

На самом деле этот путь начинался где-то гораздо раньше, возникал постепенно из слияния мелочей, то ли по непредсказуемой случайности, то ли следуя записям в книге судеб. Я помню, что много лет назад, в юности я мечтал катить на велосипеде, куда глаза глядят, по дорогам уютной сказочной Европы. И теперь мне временами кажется, что я заглядывал тогда вперед, в конец книги, а теперь вот добрался наконец по жизни до этих страниц, но все никак не встречу подсмотренные тогда места.

Начало было и тогда, когда я сделал первые реальные движения в этом направлении, ощутив, что уходят последние годы, что: сейчас или никогда. Первые письма, отказы, молчание, детский восторг от первого обещания поддержки. До крови прижатый троллейбусной дверью по дороге на завод, где работали мы по хоздоговору, утешал я себя: терпи, вот здесь и начинается дорога в Париж, все это тоже входит в цену билета. И потом, идучи ночью пешком по тревожной Казани 95-го с карманами, полными денег на проходящий поезд в Москву за визами и билетами, я тоже чувствовал себя в начале пути.

Но были и еще начала пути, не менее радостные, чем в аэропорту Мюнхена. Через два дня, солнечным утром в понедельник мы стартовали из немецкой деревни вблизи Швейцарской границы, где гостили один день. Хозяйки тепло напутствовали нас и мы свежие, хорошо выспавшиеся и заботливо накормленные покатили по безукоризненному асфальту среди идиллического пейзажа покрытых лесом и лугами еще не гор, но уже и не холмов Шварцвальда. Вот он полет - начало пути. А через два часа, снова то же ощущение начала, когда мы пересекли границу Франции и начали накручивать, наконец, первые “настоящие” французские километры, ведь мы же отправились путешествовать по Франции! И еще каждое утро повторялось это прекрасное чувство начала пути, когда все необходимые дела, наконец, позади, каша сварена и съедена, велосипеды починены, вещи упакованы и снова можно ехать, и дольше века обещает длиться день.

И оно же возникало каждый раз, когда после нескольких часов суетливой езды по новому, незнакомому городу, осмотра памятников, обеда где-нибудь на парковой лавочке, долгих или не очень долгих поисков выезда на нужную нам дорогу - а это всегда не простая проблема - найти начало нужной дороги. После отбывания этого обязательного обряда наконец-то вырывались на “нашу” дорогу. Опять в полете!

Это удивительно! Со склонностью математика к анализу я все пытался разобраться, какая же именно компонента этого винегрета впечатлений меня привлекает больше всего, что именно заставляет каждое лето вкладывать столько сил, нервов и денег в эти поездки. Тщеславие, любопытство, интерес к новым местам, к новым людям? Но города приедаются быстро, магазины, а тем более кафе и рестораны с нашим карманом для нас неинтересны, архитектурные дива великолепны, но тоже в определенной дозе. Самое удивительное, что в сухом остатке остается все та же дорога, гладкая, любовно вписанная в пасторальные пейзажи дорога без конца. Многочасовые подъемы под палящим солнцем, сумасшедшие спуски на скорости под шестьдесят. Сам полет.

К сожалению, солнце идет на закат. За два часа до темноты надо взять воду на ночевку, по три литра на брата, за час хотя бы - найти место для лагеря. Все, парашют раскрывается, мы плавно приземляемся на новой земле. Опять каша, починка, перепаковка, до нового начала пути!


Летим в Германию

На этот раз нас было трое. Со мной был сын Миша и товарищ мой по прошлогоднему путешествию по Германии Сергей Шишкин - оба опытные туристы, много путешествовали по родной стране, да и Европу повидали.

Едучи в городском автобусе в Шереметьево-2, я смотрел на беззаботную негритянскую пару на передних сидениях и привычно думал: чем же все-таки они отличаются от нас. Они тоже едут с вещами в аэропорт, у них должны быть те же заботы, но вот нет в них этого постоянного, обязательного страха перед тем, что непременно должны случиться какие-то неприятности: не пустят в метро с багажом, не пустят в автобус (по сговору с таксистами, которые потом обдерут беспощадно), за негабаритный груз потребуют бешеные деньги в Аэрофлоте, etc., etc.. Нет в них этого страха, в нас сидящего бог знает с каких времен, может быть с молоком матери полученного. И хотя я твердо усвоил еще со студенческих безбилетных поездов, что придет контролер или нет - никак не зависит от твоего страха, что боятся просто вредно, но выгнать этот страх из себя совсем невозможно, можно только задавить его в глубину души, затоптать и делать вид, что он не жжет тебе пятки, не обращать на него внимания, как на старый радикулит. А вот у них все по-другому: они купили билет, заплатили деньги авиакомпании и значит, все будет ОК, можно об этом больше не думать, спокойно болтать с девушкой и смеяться.

Я надеюсь, у них и было все ОК, а нас-то все же облупили при регистрации на круглую сумму, заставив взвесить ручную кладь. В прошлый раз не заставляли, и на обратном пути нет, но тут уж очень ретивая попалась регистраторша, а спорить при наших порядках, да имея негабаритный груз - страх не позволяет.

Вот так, слегка ощипанные, возбужденные ожиданием праздника, немного в лихорадке после полубессонной ночи, проведенной в гостеприимной квартире московского друга, ходили мы по только что вновь отстроенным апартаментам Шереметьева-2 в ожидании посадки. Пялили глаза на десятидолларовый кофе в кафе и стодолларовый коньяк в роскошных магазинах duty-free. Посадка в Шереметьево-2 теперь как во Франкфурте-на-Майне, по металлическому коридору прямо в самолет. Но в Мюнхен летает все тот же старенький Ту-154.

На самом-то деле наша цель - олимпийский Альбервиль во Французской Савойе, на стыке Франции, Италии и Швейцарии. Мы приглашены на Интернациональный слет велотуристов, проводимый в 59-й раз Французской федерацией велотуризма, на этот раз в Альбертвилле. Но мы, конечно, стараемся сэкономить - никто деньгами нас не поддерживает, все - за свой счет. Поэтому летим в Германию в субботу с расчетом купить там так называемый weekend ticket - воскресный билет: за 35 дойчмарок (около ста наших новых рублей) можно впятером ехать в любой конец Германии, правда, местными поездами. А от франко-германской границы до Альбертвилля уже и своим ходом можно добраться, всего каких-то 500 км.

Полет в самолете - это, конечно, замечательные минуты путешествия. Уж очень велик контраст: беспокойства и постоянная гонка сборов, нервная езда в аэропорт со всем этим хозяйством в зубах. Тревоги посадки, долгий бездомный путь впереди по чужим дорогам на груженом велосипеде, а между ними вот эти три часа комфорта: мягкое кресло, «не хотите ли газеты, Вам сок, пиво, вино?, обед будет через полчаса», и летчик сам знает дорогу. За все уже заплачено. Мы бы, конечно, лучше согласились за полцены в фюзеляже на мешках и без обеда. Но такого не предлагали. Приходится наслаждаться непривычным комфортом.


Мюнхен

Мюнхенский аэропорт не поражает воображение так, как аэропорт Франкфурта-на-Майне. Меньше блеска, совсем мало народу, от самолета по старинке везут на автобусе. На паспортном контроле очередь и офицер в будке задает пассажирам два-три вопроса (по-английски): зачем приехали, куда именно направляетесь дальше. Хотя никого не останавливает и если пассажир не знает, что ответить, ему подсказывают в несколько голосов из очереди. Видно, что служащие здесь не привыкли торопиться, пассажиропоток, видимо, невелик.

Два часа мы с Мишей собирали свои велосипеды («Туристы» харьковского производства бог знает какого года), Сережин немецкий неразборный, и он везет его без всяких препятствий прямо так, готовым к употреблению. А мы под удивленными взглядами публики со всего света, перемазанные черным маслом от цепи орудуем ключами и отвертками. Главное, чтобы ничего не было потеряно. Вот он точит очередной страх - лишь бы с велосипедами оказалось все нормально - иначе где тут такое чудо починить. Но вот собрали свое железо, повесили “штаны” на багажник, упаковали туда свой скромный пока груз (продуктов практически нет, а это основной вес). Местное время 15 часов, пасмурно, 17 градусов. Можно ехать. Конечно, это волнующий момент - начало пути. Столько целенаправленных усилий и непредсказуемых случайностей должны были слиться в осмысленную мелодию для того, чтобы мы наконец оказались здесь, в центре Европы, на пороге мечты. И вот мы на старте, мы свободны и открытая дорога перед нами. Как поется в песне: “Счастлив - кому знакомо щемящее чувство дороги. Ветер рвет горизонты”...

К сожалению, ветер, действительно, был сильный и встречный. А с дорогой как всегда сначала морока - от дверей аэропорта уходит комфортабельный автобан, но на велосипеде по нему нельзя. Спрошенный немец машет рукой вперед и влево, но это на ближайшие 50 метров. Цепляемся за местного велосипедиста - крепкого мужчину на “байке” без щитков. Он налегке, едет быстро, резкие подъемы, спуски, на переездах - с места в карьер, держусь вслед с трудом. Вывез он нас на “желтую” дорогу, это нам годится, машин многовато, но мы можем здесь ехать законно. Дальше все просто. 25 км до Мюнхена - это часа на полтора против такого ветра. Подстраиваюсь к заднему колесу сына, в ветровую тень, положение привычное и мысль привычная, всегда одна и та же в этой ситуации: в Европе я больше всего видел старые Мишины штаны и дырку на его багажной сумке, которую сам же и протер однажды, не успев вовремя тормознуть.

Холодновато, однако, плюс 17 с сильным встречным ветром. Непредсказуема германская погода, как и у нас. Два года назад мы с Мишей ехали неделю под палящим солнцем при 30 градусной жаре и пили, пили, пили «Кайзер –коктейль» - воду с бензоколонок, слегка разбавленную «Фантой». А год назад нас с Сергеем поливали обломные дожди и мы ехали в сплошных брызгах от «cлонов» и «бегемотов», проносящихся мимо нас по залитому водой асфальту. Нынче пока сносно, не мочит по крайней мере, надо только пододеться. И очень надо позвонить Саре, знакомой по Казани, к которой мы собираемся заехать в гости. А сегодня суббота, все торговые точки уже закрыты. И вот эта тоже привычная мысль - прав Эйнштейн, время неразрывно связано с пространством. Мы, конечно, в свободном плавании и никаких жестких планов у нас нет, но время к вечеру, а надо успеть купить телефонную карточку, приобрести weekend ticket, и желательно уехать за город не поздно, так, чтобы найти место для ночлега еще засветло. Неплохо бы еще и продуктов купить, но это уж как получится. Пока перекусываем на лавочке в каком-то придорожном парке казанскими консервами. А бутылку «Мозельского» покупаем на бензоколонке за двойную по сравнению с супермаркетом цену, но даже Миша не очень ворчит - куда деваться, не оставаться же ни с чем в такой торжественный день.

Втягиваемся в незнакомый город. У нас есть четырехкилометровый атлас Германии и в нем план Мюнхена, тем не менее, в незнакомом городе всегда не просто. Представьте себе, что въезжаете в Казань со стороны аэропорта и вам нужен вокзал. Сколько прекрасных возможностей у вас уехать не туда после того, как прохожий вам все подробно объяснил на татарском языке на берегу Дальнего Кабана. Мюнхен в каком-то смысле похож на Казань, не главная столица, но центр большого региона, город большой (особенно по Германским масштабам), старинный, культурный. Большие и красивые парки. Прекрасные велодорожки, по ним ездят много и быстро.

И вот уже в седьмом часу вдруг выясняется, что нам непременно надо заехать на Мариенплац. В прошлом году мы ехали от Берлина на юг, планируя добраться до Мюнхена, и много раз обсуждали как мы будем там: «русские на Мариенплаце»! Но не доехали, обстоятельства счастливо завели нас в другую сторону. И вот теперь это вожделенное место где-то совсем рядом, нельзя же упустить такую возможность. Конечно, мы будем еще в Мюнхене на обратном пути, но если оно уже рядом!

На самом деле мне вовсе не нравиться это предложение. Меня раздражает задержка, трата времени на поиски, когда мы и так в цейтноте. До темноты меньше трех часов, а у нас еще нет ни воды, ни ужина, ни билета, ни какой-либо определенности. К тому же на площадь надо приехать не спеша, в праздничном настроении, чтобы не только зафиксировать ее глазами, а погрузиться душой в атмосферу благополучия, сытой доброжелательности, беспечности немецкого праздника. Тревога меня гложет и гонит вперед на вокзал. Но я заталкиваю ее поглубже, прижимаю пяткой, чтобы не командовала. Останавливаю на центральной Леопольдштрассе мужчину интеллигентного вида, спрашиваю про вокзал и про Мариенплац по-английски. Он отвечает на русском без акцента, мы улыбаемся друг другу - какая встреча, везде наши, но не любопытствуем лишнего. Он со знанием дела объясняет нам дорогу, видно, что не первый день здесь, дружески машем руками друг другу - всего доброго.
И мы едем искать вожделенную площадь, стараясь удержаться за местными велосипедистами, очень резво катящими по выкрашенным в красное велодорожкам. Резкий тормоз на светофор, сзади накатывается волна едущих, и все азартно ждут на низком старте. Чуть мигнул зеленый - и понеслись наперегонки. Нам на груженых велосипедах угнаться за ними трудно. С другой стороны обидно отставать от какой-нибудь молоденькой девчушки с дамской рамой.

Мариенплац, конечно, стоит того, чтобы на нем побывать. Я уже довольно много видел германских городов и вот эта очень типичная германская площадь, со старинной архитектуры «новой» ратушей, великолепным готическим собором, бронзовым святым в центре, не слишком просторная, плотно окруженная со всех сторон старинными, разноликими, но в одном стиле фасадами, так что ни дальних перспектив нигде нет и тем более нигде не высовываются “небоскребы” или «панельки». Конечно, ухоженная и вычищенная так, как бывает только в этой стране воплощенного Порядка. Со вкусом наполненная ненавязчивыми звуками (где-то негромко поют в натуре, без электроники, играют на гитаре, гомонит праздная публика), заботливо залитая закатным солнечным светом. Никаких машин разумеется - пешеходная зона. На прилегающих улицах, тоже пешеходных, столики кафе выставлены прямо на тротуар. Все это создает настроение праздника, не годовщины ВОСР (Великой Октябрьской), а Пасхи или Нового года с привкусом сказки из Гауфа и братьев Гримм. Мои парни резвятся на просторе с фотоаппаратом и видеокамерой, а я караулю велосипеды у столба, на часы не смотрю, но чувствую пяткой, как пульсирует задавленная тревога - время идет, а муравьишка еще не знает даже, где на сегодня его дом. Но и торопить нельзя - святое дело - исполнение желания. Ради этого, собственно и живем, ради этого сюда приехали, так далеко. И вот они ходят туда-сюда по площади и размахивают руками, а я стою, смотрю и млею от счастья, альпинист, достигший вершины. Мне от этого хорошо и еще больше оттого, что им хорошо, греюсь в отраженных лучах их молодых эмоций.

Потом иду и я по площади: все нужно оглядеть, посмотреть на статую, зайти в ворота ратуши, с разных точек зрения посмотреть на окружающие дома. Есть, конечно, в этом деле какой-то привкус обязаловки, искусственности, связанный у меня со словом «осмотрел». Осмотрел и поставил в реестре галочку. Можно похвастаться, что видел. Сколько лет мечтал увидеть, столько сил вложено, чтобы приехать, такие бешеные (для меня) деньги заплачены и вот я здесь, вот это вожделенное место - что? Чего я теперь хочу? Лечь на эти камни? Сидеть за столиком и пить баварское пиво? Не люблю я пиво. Я хочу ехать дальше.

Как позже выяснилось, с Мариенплаца на вокзал ведет прямая и широкая улица, но наш русскоязычный консультант предупредил нас почему-то, что вокзал найти будет трудно. И, действительно, мы довольно долго плутали по окрестным улицам, наткнулись со своим вопросом на группу туристов, которые только виновато улыбались и разводили руками, а солнышко садилось все ниже, город наслаждался золотым спокойствием вечера.

Наконец, увидели огромное серое здание, стадо велосипедов на стоянке у входа. Вокзал обширный, многолюдный, шумный, праздничный. Нам, однако же, не до красивых кондитерских киосков и цветочных лавок. Сергей изучает расписание электричек, я иду в справочное покупать субботний билет до Рейнфельдена. Или я говорю плохо (по-английски), или парень в кассе меня плохо понимает, но он дает мне только билет и говорит: все, больше ничего не надо. Я стою в недоумении посреди зала, колеблюсь, иду в другую кассу, снова объясняю, что нас: три персоны и три farrad, все ли я оплатил? Нет, нужно еще взять билеты на велосипеды. Ну вот, это другое дело, денег жалко, конечно, еще 15 марок, зато спокойно.

В справочном бюро компьютер напечатал нам расписание пересадок: 3 пересадки, 4 перегона часа по 1,5-2 каждый. Но Сереже показалось, что при таком маршруте мы заедем на территорию Швейцарии. И мы стучимся во второе окошко и просим сделать нам другой маршрут. И потом в третий раз, пока раздраженный служащий не начинает нам кричать через окошечко, что других маршрутов нет и все тут в порядке. А время идет, до темноты остался какой-нибудь час, а мы еще не определились с отелем. По выданному нам расписанию мы должны стартовать с Мюнхенского вокзала завтра в 9 утра, первая пересадка в Buhloe. Но тут Сережа обнаруживает в расписании электричку до этого самого Buhloe в 20.53. Конечно, туда приедем уже в темноте около десяти вечера, зато завтра не надо возвращаться в Мюнхен. А успеть найти ночевку до темноты все равно уже шансов практически нет. Едем!

Наш поезд на 17-м пути (а всего 36!). Бежим вдоль поезда в поисках вагона для велосипедистов. Вроде, нет такого, значит, лезем в первый попавшийся, велосипеды в тамбур. Народу полно, сидячие места заняты - суббота. Поезд со старта набирает скорость за сто, однако идет ровно, не мотает, не стучит на стыках. Я смотрю на соседние рельсы - не вижу стыков. Непонятно, как устроено, по физике не могут быть рельсы сплошными. Но не стучит, тем не менее. Мчится с какой-то неистовостью, куда так торопиться? Мелькают за окнами городки, поля и леса. Солнце уже село, небо тревожно красновато-желтое, горизонт обрезан зигзагом еловых вершин, места для ночевки вполне подходящие, но все мимо, мимо. Знаю, что приедем уже в темноте, тем не менее все жду, не успеем ли засветло. Нет, вот уже только темные силуэты лесов на фоне неба мелькают, а потом как в помещение, въезжаем в освещенное пространство станции.

Это и есть Buhloe, городок на юго-запад от Мюнхена. Вода у нас есть, набрали в вокзальном туалете, с продуктами хуже - банка тушенки и кое-какая мелочь еще из Казани, зато есть бутылка Мозельского, купленная на бензоколонке. Нужно место для ночевки. Выезжаем со станции на темное шоссе. Сергей включает свою фару, я не включаю, а у Миши ее и вовсе нет – нарушаем – не положено ночью без огней. Лезем на подъем, выезжаем из городка, темные поля вокруг, но фонари со всех сторон. Нам бы лесок, но в пределах видимости только жиденькие лесополосы, за которыми просвечивают бесконечные огни бессонных автомобилей. Спуск, еще подъем, едем при свете фар обгоняющих нас сзади машин. Я чувствую себя напряженно, как неприлично одетый на публике - нарушаем. Не видно подходящего места, в конце концов, можно встать просто в поле, у какого-нибудь куста. Мы видели раз в Чехии - прямо у шоссе, на открытом месте - закрытая палатка и никому дела нет.

Сворачиваю вправо на грунтовую дорогу, едем вдоль неубранной кукурузы, затем лугом по тракторному следу, промятому в сырой траве. Крепко запахло навозом – значит, здесь уже поливали удобрениями - не встанешь. Сережин велосипед на толстых шинах идет по траве нормально, светит впереди фарой, мой «Турист» идет уже с большим трудом. Меня раздражает свет, нас видят издали, а мы нарушаем. Но я молчу, знаю, что я всегда лишнего боюсь. Ребята спокойней и они правы, так легче жить. Место стало совсем сырое, абсолютно темно. Время, я думаю, около одиннадцати, по местным понятиям - глубокая ночь. Встали мы в шесть, два часа добавилось к этому дню за счет разницы поясного времени. Нервотрепки было предостаточно, пора бы и отдохнуть. Но здесь, конечно, вставать нельзя. Посылаю Мишу посмотреть, что там впереди. Он уходит пешком и пропадает, его долго нет, стоим в темноте и ждем. Наконец, появляется и говорит, впереди есть асфальт и дальше виден лес, но сначала надо перелезть через железную дорогу. Лезем в темноте, очень крутые откосы насыпи, как настоящие партизаны. С тревогой вспоминаю, как быстро ходят поезда в Германии, велосипед тяжелый, вверх надо тащить на себе. Зато дальше совершенно пустая, узкая асфальтированная дорога и в полукилометре тихий лес.

Ощупью углубляемся в сторону метров на 50, чтобы утром нас было не видно с дороги, и ночные машины не очень светили. Миша зажигает примус, варит лапшу, кипятит чай, раскидываем нашу обычную третий год скатерть - из сахарного мешка сшитый велосипедный чехол, при свете свечи сервируем стол: бутылка Мозельского, кружка, сделанная из пивной банки для экономии веса, Сережина эмалированная, а я, как выясняется, кружку забыл в Москве - мне баночка на всю оставшуюся дорогу. Поставили на ощупь палатку, закинули туда вещи, сели у стола, разлили по булькам. Вот и кончился первый день похода. Утро было в суете, в квартире московского товарища. Теперь над нами тихие холеные германские ели, глубокая ночь (но все же ездят время от времени мимо бессонные немцы на своих машинах). Билеты на завтрашний поезд куплены, встреча условленна, палатка стоит, вино мозельское с искрой, разлито. Можно отдохнуть спокойно, расслабиться, безопасно почувствовать себя счастливым. Легкое винное тепло, горячая лапша из общего котелка, теплое чувство общности под этим чужим безлунным небом, перед завтрашней дальней дорогой.

На другой день обнаруживаем, что все наши партизанские подвиги были, конечно, от глупости. Дорога наша от леса ведет прямо к станции и всей езды до перрона меньше получаса против сильного ветра. Навстречу в большом количестве попадаются велосипедисты, одиночки и группами - едут кататься на велосипеде - воскресенье. Велосипеды у них очень разные. Одни на совсем тоненьких шоссейных, одетые в обсоску, в касках, из вещей - только бутылка с питьем на раме. Другие в ветровках, на толстошинных «байках», с боковыми сумками на багажнике и еще поверх куча всего привязана. Но одно - общее, все у них фирменное, специально велосипедное. Велошапочка и велотуфли, велосумки и велобутылочки - все со знаком фирмы и как только что из магазина. Никаких потертых самошвейных мешков, как у нас нельзя и вообразить. Видно, что к делу организации отдыха подходят серьезно и ответственно.

Через Германию

И вот мы едем через южную Германию на электричке. Местные поезда тут самые разные. От двухэтажных составов, похожих на прогулочные теплоходы, до вот таких как этот, на котором едем мы - два вагончика, вроде нашего городского трамвая, но и в них есть специальный тамбур для велосипедистов. Время уже 10 утра, но немцы еще едут на отдых, видимо в воскресенье не всем хочется рано вставать. Да и время здесь сильно сдвинуто к утру, в 7 только еще солнце всходит, а темнеет в 9. Яркий солнечный день, но не жарко, сильный ветер с востока. Место холмистое, кукурузные поля, перелески. Справа на север ровнее, а слева на юге больше леса и на горизонте невысокие, но остроконечные горы.

Плохо без языка. В мелькающих мимо городках все плоскости в надписях, что-то красиво написано на щитах рекламы. Но понять такие вещи, даже зная перевод, очень трудно, не живя здесь постоянно. Я переписал одно объявление на станции и потом спросил у Сары, что это значит. Она тоже долго не могла догадаться: а – поняла!: это в Мюнхене художественная выставка и тому, кто купит на нее абонемент, железная дорога делает скидку на проезд в Мюнхен в эти дни. Еще раз понимаешь, насколько поверхностно видим мы Германию даже вот так, проезжая по ней не спеша, проселочными дорогами, заглядывая в самые непарадные уголки. Но есть и другая сторона проблемы надписей: я попросил Сару перевести мне точно все слова на ж/д билете, сначала на лицевой стороне - она мне растолковала значение всех значков, а потом перевернул наоборот - вся обратная сторона тоже покрыта красиво напечатанным текстом. Но Сара замахала руками - это не надо, это никто никогда не читает - это уже просто как геометрический орнамент.

Надписями заинтересовался потому, что сижу и пытаюсь вести дневник. Трясет не очень сильно, но все же буквы выходят кривые. Пишу, что вижу в окнах электрички и в вагоне: двое сидят сами и положили на сиденье сумки (есть багажные полки), а рядом женщина стоит - нет свободных мест. Пишу, что в голову само приходит: банальность очередная - здесь на Западе я явственно осознал, насколько я люблю свою нелепую, бедственную Родину. Вдоль дорог стеной стоит кукуруза, в самом деле, Бавария похожа на Днепропетровщину, где я прожил долгих три года молодым специалистом. Но у меня при виде этих идиллических пейзажей всплывают совсем другие ассоциации из далекого военного детства. Я думаю: Господи, как трудно здесь уйти от преследования, спрятаться от овчарок, от СС-цев. Все просматривается, все лесочки прозрачные, кукуруза высажена рядами, так что видно все насквозь. Сколько книг прочитано на эту тему, сколько фильмов смотрено, сколько раз в детском воображении (и уже в недетском тоже) бежал я из германского плена, скрывался по этим лесам, посыпая следы табаком, предъявляя патрулям фальшивые документы, слышал лай настигающих собак.

Наше поколение обвиняют в покорности, в недостатке чувства собственного достоинства, в трусости. А посмотрели бы, сколько страшного было навалено на нас с самого нежного возраста. Мы учили в школе про повешенную Зою и брошенных в шахту молодогвардейцев, потом нам объясняли на уроках, что нужно делать при близком взрыве водородной бомбы и какие у нее поражающие факторы. И постоянно живущий страх сказать что-то не то, «высунуться», стать предметом интереса «органов». Я помню реакцию нашего однорукого завуча, когда я, сопливый шестиклассник, опоздал в почетный караул к гипсовому бюсту вождя всех времен и народов в день его объявленной смерти (вождя, а не бюста, разумеется). Ты знаешь, чем это пахнет!!?, - прошипел он мне, весь дрожа от гнева. Ледяным холодом на меня пахнуло от этого. Я знал. Все мы, в разной мере, конечно, прожили жизнь в оккупации, так и остались навсегда бежавшими из концлагерей, партизанами, подпольщиками с фальшивыми документами, вечными безбилетниками. Где уж тут выступать, что в вагоне света мало, что кто-то на нас экономит. Еще начнут разбираться, да совсем плохо будет.

Утром позавтракали мы казанскими остатками, очень скромно, в ларьках на станции покупать еду не хотелось, продают всякую мелочь, булочки, сникерсы, мороженое и все очень дорого, значительно дороже, чем в супермаркете. Едем так. Огорчения желудка компенсируются наслаждением для глаз - приближаемся к Швейцарской границе, едем вдоль Боден-зее. Как-то мало известны у нас эти места, со времен Владимира Ильича все больше принято писать об окрестностях Женевы. А здесь огромное озеро, горы на южном швейцарском берегу, прозрачная вода, пенные барашки у берега и сотни белых парусов по всему огромному голубому пространству, даже в закрытом вагоне, глазами ощущается свежий, чистый ветер. И наша следующая станция пересадки: Lindau на мысу, выдвинутом в озеро, на самом берегу. Рядом набережная за кустами и проволочной оградой и влажный ветер оттуда зовет.

Мы спускаем велосипеды с перрона и по какой-то рабочей дорожке, через пути катим к набережной. Но не тут-то было, забор вроде и жиденький, но без дыр, все закрыто. Вода в десяти метрах, люди ходят рядом у берега, а нам не выбраться. Обидно. Сережа делает пару снимков через сетку проволоки, идем назад той же дорожкой, перрон тут рядом. И вдруг окрик! Я поворачиваюсь, кричит мужчина ревизорского вида и показывает нам знаками остановиться. Я останавливаюсь, ребята впереди ускоряют шаги. Он кричит снова, уже настойчивей и жестче. Я кричу ребятам остановиться. Тоскливый холодок страха сжимает сердце - влипли в неприятность. Выходит еще один из ближнего строения и идет к нам. Пройдемте - показывает. Я начинаю объяснять, что мы только фотографировали, они по-английски не понимают, а наше неповиновение их раздражает. Я уже чувствую, что просто так не уйти, зацепились крепко, совсем кисло делается. А до нашего поезда остается минут десять. Конечно, мы можем и другим поехать, позже, лишь бы вырваться. Не зная, что еще предпринять, я достаю билеты, наше расписание пересадок, тычу в них пальцем, что нам уже пора ехать, мы опаздываем. Мужчина берет наши бумаги, смотрит. Думаю, сейчас заберет билеты и поведет нас в дежурку. Нет, слава богу, какой-то переключатель в нем сработал, отдает бумаги, уходит. Отцепился крючок, мы опять на свободе, скорей на перрон, где все. Опять хорошо, опять светит солнце, и ласкает лицо влажный ветер с Боден-зее.

Удивительно красивое озеро. Поезд идет прямо вдоль берега около часа между бесконечными частными санаториями, яхт-клубами, яхтенными стоянками, парками, пляжными беседками, теннисными кортами слева и лесистыми холмами с игрушечными городками, нарядными ратушами, кирхами, черепичными крышами справа. Живет же кто-то здесь, в этих игрушечных домиках с розами у крыльца, вдыхает ласковый ветер, прилетевший с альпийских лугов Швейцарии, смотрит на голубые воды озера и огорчается, может быть, по поводу неудачи своего профсоюза в борьбе за повышение зарплаты на 1%. А в это время, чукча блаженствует, сидя на мокром камне оттого, что северный ветер отогнал гнуса и можно снять накомарник с лица. Очень уж в разных условиях живут люди на Земле и какая уж тут справедливость, если папуасу надо только пальму тряхнуть, чтобы получить обед, а поморы добывают свою мелкую селедку из под полуметровой толщины льда.
 
В 15.30 слезли с поезда в небольшом городке Rheinfelden, в самом юго-западном углу Германии. Последние полчаса поезд шел прямо по границе со Швейцарией, через мост за реку уходили швейцарские железнодорожные пути и на них не такие как у «нас», непохожие на германские, какие-то старомодные вагоны. Интересный психологический эффект - в Швейцарии, в которую мы не имеем визы, нам все казалось гораздо более чужим, отличным от здешнего германского, нежели потом в соседней Франции, куда мы и ехали.


В гостях у Сары

В Рейнфельдене нас встречали Сара и ее мама. Сара - студентка-славистка, изучает русскую литературу в Геттингене, была на стажировке в Казанском университете, хорошо говорит по-русски, ее мама - маленькая энергичная женщина - учительница английского языка в местной школе, привыкла говорить по-английски с собеседниками, для которых этот язык не первый. Поэтому объясняться с ней одно удовольствие. Женщины приехали нас встречать на мамином маленьком «Фордике» и извиняются, что погрузить нас сразу всех некуда. Но можно просто поехать за ними до их деревни на велосипедах. Это недалеко, километров семь-восемь. Конечно, какие проблемы, мы засиделись в поезде, хочется размяться. По прекрасной дороге, в солнечный день, вглубь лесистого Шварцвальда, в гости в немецкую деревню (рука не поднимается называть этим словом поселок, состоящий из каменных двухэтажных особняков с телефоном и горячей водой, глядящих украшенными роскошными цветами окнами на безукоризненный асфальт улиц).

Но прежде чем ехать, женщины ведут нас в привокзальное кафе - жаркий день уже на второй половине, мужчины, наверное, проголодались в дороге и хотят чего-нибудь выпить. Маленький провинциальный вокзальчик, маленькое полутемное кафе, совершенно пустое. Зовут бармена. Начинается обсуждение меню. Привычная ситуация для советского человека за границей. Но я, видимо, не смогу к этому привыкнуть, мне каждый раз стыдно заново. Две маленькие женщины: учительница и студентка достают свои тощие кошельки, чтобы угостить троих здоровых мужиков; научных работников. Причем вопрос об оплате даже и не поднимается, мы даже и не дергаемся полезть в карман, а смирно и даже с некоторым вожделением ждем «халявы».

Златоуст Окуджава, ты поешь нам о достоинстве. Но унижение-то начинается не здесь, в маленьком кафе, а там, у нас на родине, когда за наш труд нам платят баландой и телогрейкой. После окончания университета я работал в очень важном «ящике», участвовал в работах, о которых потом гордо вещали на весь мир дикторы под аккомпанемент торжественных позывных. Участвовал в ответственных совещаниях, выдавал оценки. Но приходил день зарплаты и я старался загородиться спиной от коллег, чтобы никто не видел, за какую сумму я расписываюсь. Мне, двадцатилетнему мальчишке, было стыдно, что я работаю за такие нищенские деньги. В день получки я мог позволить себе один раз пообедать в заводской столовой «по правилу правой руки» - т.е. закрыв ладонью цены, выбирать блюда только по названиям - что захочется. Вошедшему в историю главному конструктору не было стыдно, что его инженеры живут в общежитии: четыре квадратных метра на человека, один шкаф на двоих, не было стыдно лично лишить 11.5% премии меня, молодого специалиста за то, что я ел в рабочее время пирожки в коридоре. Ах, какие пирожки с маком пекут на Украине, особенно, если тебе двадцать лет, а рабочий день уже к концу! Какой зовущий аромат снизу из буфета по всем четырем этажам конструкторского бюро!

Бог с ним с Главным, мир его праху. Он, как мог, крепил оборону нашей невинности от разлагающегося империализма. Но грустно то, что в мои теперь почти уже шестьдесят так же, как было и в двадцать, за мою зарплату по-прежнему стыдно мне, а не тем, кто, с трудом вмещая щеки в раму экрана, объясняет нам, что только их усилиями Россия наконец находится на пороге благополучия и процветания. На склоне лет приятно все привычное, и нам, всю жизнь прожившим на этом пороге, увещевания эти звучат, как колыбельная тети-кошки.

Вот так мы обсуждали меню: женщины с барменом по-немецки, мы с ними по-русски, напрямую с барменом по-английски. Суеты было много, но гора родила мышь - мы остановились на двух «фантах» и одной просто воде. Все холоднющее, в звонких бокалах, за столиком снаружи, под тентом. Надо было ехать, женщины вежливо ждали, пить хотелось но все было ужасно холодное, страшно простудиться.

Наконец, поехали. Дорогу нам нарисовали, но всегда сложно выехать из города. «Фордик» лидировал, мы старались удержать его в пределах видимости, но оказалось, что без привычки в городе сделать это довольно трудно. Не без приключений выбрались наконец на загородную дорогу через лес все вверх и вверх. Шла вторая половина теплого солнечного дня, идиллические пейзажи Шварцвальда окружали нас, мы ехали на своих велосипедах по живописной пустой дороге, залитой запахами разогретых сосен и сена, ехали в гости, чтобы завтра начать желанный путь во Францию. Редкий момент счастливого равновесия в жизненной гонке. Мгновение было прекрасно, но остановить его было нельзя, потому что само счастье было в движении.

Сейчас зима, я сижу в деревенской избе на краю заснеженного леса. Пасмурно, идет снег. Самая середина декабрьского дня, но света от трех окошек не хватает. Смутно просматривается ломаный контур старых сосен на опушке, нездешне белеют свежепостроенные хоромы «новых русских», здоровенная сорока села на старый тополь на той стороне пустынной улицы. Скоро идти на поезд на лыжах через заснеженный лес. Вчера лыжню протоптали втроем, сегодня ребята по ней прошли (ребятам всем за пятьдесят), но весь день идет снег, нужно и мне выходить пораньше. Пора складывать на полку спальный мешок, убирать посуду, наложить в печку дров, чтобы к следующему разу подсохли. А я все не оторвусь от стола, все еду и еду по бесконечным дорогам солнечной Франции. Я всегда там, на этих благословенных дорогах. Останавливаюсь - прочитать студентам лекции, написать отчет, сделать договорную задачу, etc.,etc., (бывает, в дневном плане по 24 пункта) - и снова еду. По местам, где уже были, заново переживаю пройденные коллизии, рассказываю случайному (воображаемому) собеседнику (то по-русски, то по-английски) как это все получилось, объясняю, оправдываюсь. Или еду по местам где еще не был, а хотелось бы: к Атлантическому побережью Бретани, через Альпийские перевалы в Венецию, по улицам Вены, Флоренции и Рима. Пишу письма своим новым друзьям, читаю справочники и путеводители. Но проблема номер один, конечно, которая все время в голове - это как ухитриться за зиму заработать на следующую поездку. Гранты, хоздоговора, «шабашки» Все это тоже часть пути, невидная со стороны часть путешествия, пресловутая подводная часть айсберга. И потому, сидя за рабочим столом, сидя за компьютером, я тоже все время ощущаю себя в дороге. Маршрут продолжается, путь и далек и долог, потому что это сама жизнь.

Мы провели у Сары всего лишь конец воскресенья, но в памяти у меня это время осталось, как неделя безмятежности и покоя. Пили кофе на открытой веранде в саду при тихом предвечернем солнце сначала с пирогом, испеченным Сарой (прекрасный пирог), потом с пирогом мамы (замечательный пирог). Потом не спеша гуляли по деревне (отличный поселок, настолько чистый и красивый, что русскому человеку и представить трудно), по окрестным холмам (восхитительные пейзажи, овес как кукуруза, а кукуруза как лес). Потом пили молоко и ели сосиски и яичницу все за тем же просторным столом на веранде и болтали беззаботно несмотря на то, что предметом разговоров были все те же наши заботы. Например, выяснилось, что у Сариной мамы, этой маленькой подвижной женщины, огромная учебная нагрузка в школе: по пять - шесть уроков английского каждый день, да еще индивидуальные занятия, да еще она занимается разработкой собственных методик и т.д. и т.п. и завтра она к восьми уезжает (на своем маленьком Форде) в город на работу и нас, к сожалению, проводить не сможет. И снова за тем же столом уже под звездами - тепло и никаких насекомых нет в помине, Божья благодать - пили уже сухое вино под прекрасный немецкий сыр и без конца обсуждали двенадцать километров нашей завтрашней дороги до границы. Спали в своей палатке в саду, утром на траве лежала густая роса.


Вперед во Францию!

Немцы встают рано, поэтому старт получился ранний. Вот еще одно начало пути, может быть последнее в этом маршруте. Загрузили свои сумы. Сара помахала нам рукой (тоже уже с улицы, собравшись уходить по делам). И тут спохватились, где же атлас? Кинулись искать сначала по дому, потом в вещах, пришлось распаковываться, Сара ушла, не дождавшись нас, торжество отбытия было смазано.

Наконец, едем. Солнечное утро середины лета, зеленые луга сосновые леса Шварцвальда окружают нашу безукоризненного качества асфальтированную дорогу. Она то поднимается вверх, открывая взору просторные, живописные пейзажи, то радует нас плавными зигзагами спусков, вписанных между старыми соснами. Слева все время видна Швейцария, поселки за рекой - это уже заграница.
В первом же городке по дороге (Lеrrah) отовариваемся. Продуктов у нас не осталось никаких, к тому же в Германии все немного дешевле, чем во Франции - нет смысла откладывать это дело. Велосипед - не машина, возить груз тяжело, поэтому покупаем продукты только на сутки и посещение супермаркета - почти ежедневный, на мой взгляд, не самый интересный пункт программы. Берем, разумеется, самое дешевое: сардины в баночках, зеленый горошек - на обед, сосиски, «кабаносси», рис, «геркулес» - на ужин и завтрак, хлеб, масло, сахар, очень хорошее и недорогое печенье. Наладились покупать еще цветную капусту на ужин, ее просто потушить в котелке на примусе и приятное разнообразие от каш. Что удивительно: вилок любого размера стоит одинаково, жаль только, что слишком крупные не вмещаются в наш котелок. Ну и на каждый вечер покупалась бутылка местного сухого вина. На этом мы старались не экономить и брали, хотя, конечно, не самое дорогое, но из приличных. Супермаркет в Леррахе дешевый, а аппетит у нас прекрасный, набираем всего с запасом, единственно, что покупку вина оставляем до Франции.

Однако идиллия длится недолго, в очередном городке теряем дорогу, попадаем на какую-то прогулочную тропу, возвращаемся к мосту и пробуем другой вариант - очень круто вверх между роскошными особняками. Выбираемся на вершину горы, но и оттуда трудно понять, куда ехать. Сергей нервничает, что залетим ненароком в Швейцарию. Наконец, в следующем городке внизу находим на улице щит с планом города и дорог, в частности, дороги к мосту через Рейн. Однако буквально через два квартала снова плутаем, снова какие-то тихие улочки, вовсе не похожие на магистральный путь к границе. Наконец, попадаем в поток машин все более широкий и плотный, дорога расширяется, растет число указателей, полос, ограждений, я со страхом ощущаю, что едем уже по автобану (где нам быть нельзя), но другого пути через мост, конечно, нет и, значит, мы имеем право ехать. Жму на педали изо всех сил - только вперед, раздумывать здесь не место. Слава Богу (слава немцам, у них везде порядок) на мосту вдоль перил пешеходная дорожка. На ней можно не нервничать, выскочить из этой лавины машин, которая с ревом несется мимо нас во Францию.

Рейн здесь на стыке Германии, Франции и Швейцарии, уже большая река, метров триста, я думаю в ширину, быстрое как у старой Волги, течение, чистая, хоть и не очень прозрачная, зеленоватая вода, зеленые берега. Стоя на мосту, в первый раз задались вопросом, откуда же течет Рейн. Оказалось - никто из нас не знает. Пришлось полазить по карте. Выяснилось, что река, которую мы видели слева, пока ехали на поезде вдоль Швейцарской границы - это как раз и был Рейн. Что зарождается он в ледниковых альпийских озерах вблизи Италии (одно из озер: Санта Мария), течет по альпийским ущельям на Север и впадает в Бодензее. Что вытекает из просторного Бодензее уже широким и течет на запад, а потом, у Базеля, на стыке трех границ резко поворачивает на север, к Балтийскому морю. Здесь-то мы его и пересекаем сейчас, переезжая из Германии во Францию. На середине моста над перилами небольшая табличка, на ней с нашей стороны герб Франции и две буквы: RF (республика Франция), а на другой стороне орластый герб Германии и буквы DBR. Вот и вся граница. Ни колючей проволоки, ни немецких овчарок. Одиннадцать часов утра. Очередное начало пути, теперь уже по Французской земле. Сережа нас фотографирует, Миша снимает видеокамерой. Торжественный момент. Солнечно, просторно, мост вибрирует от постоянного потока машин. Пора ехать дальше.
На французском берегу дорога ныряет в широкий проезд бывшей таможни и уходит на Запад. Здание таможни наглухо закрыто, нигде ни души, нет никаких следов бывших контрольных пунктов. Путь открыт.


Первый день во Франции

Что сказать о дороге? Это надо ощутить самому, когда сливаешься в единое целое с рулем и педалями, с этой бесконечной гладкой асфальтированной полосой, с теплым ветром, упруго обтекающим твое отдельное, от тебя отстраненное, легко и радостно работающее тело. Глаза сами по себе как в море плывут в зеленых волнах восхитительных пейзажей, ноги сами по себе прибавляют на подъеме или частят на ровном месте, руки переключают передачи, мысли и воспоминания, как белые облака, не торопясь проплывают мимо. А ты присутствуешь при этом зрителем, иногда любопытным, иногда скучающим, зачастую раздражительным, тревожным и брюзгливым. Беспокоишься, не полетели бы опять спицы в Мишином заднем колесе, где найдем воду на ночевку, зря, наверно, сделали петлю на Лак Леман - вечно этим молодым неймется. И все это вместе: и потное тело, и упругий ветер, и напряженные спицы колес, и горы, и солнце сверху - ощущается как единый организм с единым ритмом, дыханием и никому не понятным, но прекрасным смыслом жизни. Хорошие у французов дороги. У меня всегда было впечатление, что их планировали не только инженеры, но и художники - так естественно и изящно вписываются они в окружающий пейзаж. И еще немного волшебники: нам постоянно казалось, что на нашем пути спусков больше, чем подъемов, хотя было бы естественно, чтобы груженым людям все казалось наоборот, тем более, что мы ехали из долины Рейна к подножью Монблана.

Цель нашего путешествия - маленький экс-олимпийский Albertville (Альбервиль) лежит в центре Французских Альп, в сорока километрах к юго-западу от Монблана (Mont Blanc) - высшей точки Альпийских гор. Если провести прямую от маленького немецкого городка Wail, где мы пересекли французскую границу, или от всем известного Базеля (Basel), что двумя километрами южнее, до Альбервиля, то прямая пройдет, в основном по территории Швейцарии вблизи Берна, Лозанны, Женевы. Но Швейцария не входит в объединенную Европу, и мы не имеем права въезжать на ее территорию со своими шенгенскими визами (хотя, как в дальнейшем выяснилось, вполне могли бы это сделать!). Поэтому кратчайший путь для нас лежит вдоль границы Альпийской республики, по выпуклой дуге сначала на запад, на Besancon (Безансон), затем на юг, на Lons-le-Saunier и Nantua и назад на восток, к подножью Монблана. Но и в самой Франции с кратчайшим путем не все просто. Граница проходит по горам, а в сторону от нее, не очень далеко на западе, целый жгут разного класса дорог идет от Безеля на юго-запад через Бельфор (Belfort), Безансон, Дижон (Dijon), плавно вливаясь в Лионе в уходящую на юг широкую долину Роны. Поэтому все время приходится выбирать: или по ровной дороге, зато шумной и в объезд, либо по живописной и напрямую, зато через горы, где на серпантинах еще больше может накрутиться. Ищем золотую середину.

Едем на Безансон. Название города звучит как музыка, вызывая в памяти цепочки: Барбизон, пленэр, Ренуар, Сислей, Моне, яркие солнечные пятна на холсте, Доде, мельница, щедрое солнце на зелени лугов. И вокруг нас все пространство залито яркой зеленью вперемешку с белыми стенами домов и красной черепицей кровли.

Середина дня, солнце палит, хочется раздеться до боевой формы - шортов и майки, но страшно сразу обгореть, приходится ехать во взятых в качестве ночной пижамы старых трико и рубашке с длинными рукавами, даже ко всему привычные кисти рук горят. Первый день настоящей езды.

Притираемся к велосипедам, друг к дружке. У Сережи немецкий «маунтин байк» рижской сборки, с широкими шинами и 18 скоростями. Надежная машина, хотя чуть тяжелее на ходу наших харьковчан. Но это компенсируется тем, что его хозяин, зарабатывающий на жизнь теннисом, всегда в прекрасной форме, на дороге за него можно не беспокоиться. Мой харьковский «Турист» собран из лучшего, что нашлось в нашем доме перед прошлым походом, переднее колесо я ему поменял в Германии на новое, голландское, со стальным хромированным ободом. С тех пор он меня не беспокоил, так что я даже перед походом не стал в нем копаться - подальше от греха. А вот Мишин «Спутник» собран из того, что осталось. Мы с ним долго возились перед отъездом, поставили вторую ведущую шестеренку (стало восемь скоростей), передний переключатель, новые тросики на тормоза. Но нормальной работы так и не добились, цепь срывается под нагрузкой с шестеренок, залетает в спицы, тормоза реагируют вяло. По хорошему, по здешним Европейским стандартам на такой развалине не то что в горы, вообще на дорогу выезжать не положено. Пока едем. Маленькая ведущая не держит и не включается нижняя передача - ладно, вечером посмотрим.

Все трое участников - многоопытные туристы, множество километров за спиной и пеших, и водных, и лыжных, да уже и велосипедных тоже. Тем не менее, первый день похода всегда притирка. Из путаницы перекрестков выскочили на прямую дорогу: желтую D-463 (желтая - межрегиональная и менее загруженная - так написано в нашей десятикилометровке Франции). И сразу молодежь унеслась вперед. Безлесные холмы, поля вокруг, южное солнце старается вовсю, моя система охлаждения начинает сдавать, с тоской ищу глазами впереди хоть какую-нибудь тень, вода в бутылке на донышке.
Остановился отдышаться в жиденькой тени деревьев у пересохшего ручейка, хожу тихонько, стараясь унять сердцебиение, раздраженно и обиженно ворчу про себя на не в меру резвую молодежь, жду когда же кто-нибудь вернется узнать, в чем дело. Отдышавшись, однако, еду дальше. Через сто метров они стоят - ждут. Могли бы и вернуться. Ладно, давайте не будем терять друг друга из виду, давайте ехать вместе. Давайте. Обычно где-то около часу дня - малый перекус: какой-нибудь йогурт или крем в баночке с хлебом, остатки сыра, масло, печенье, остатки утреннего чая. А обед уже часа в четыре, когда большая часть дневной работы сделана. Но в первый день обошлось без перекуса - суета с супермаркетом, поисками моста, переходом границы - не до того было. Сразу устраиваемся на обед.

Съехали со слабо пробитому проселку к небольшому, опушенному лесом озеру. Озеро мелкое, илистое дно, спуска к воде нет, а с берега над водой далеко в озеро нависают широченные ветви старых вязов. Деревья высокие и раскидистые, но тень под ними неплотная, солнечные пятна играют на высокой траве. Вот здесь и будем обедать. Озеро нам только для пейзажа. Вода у нас с собой еще из Германии в пластиковых бутылках из под «Кристины». Расстилаем на траве чехлы, в которых везли велосипеды, открываем горошек, банку маринованных ананасов, ежедневные сардины в пуленепробиваемых железных банках. Ключа к ним не дают, мы их не без труда открываем пассатижами. Это один из самых приятных моментов дня - основные километры уже откручены, но силы еще есть, можно просто посидеть, ничего не делая, пожевать, поболтать, полежать на траве. Хотя внутренний счетчик стучит, конечно: двадцать минут, тридцать, сорок (готовимся), пятьдесят (пора собираться), час - на старт.

И снова дорога. Из долины Рейна постепенно втягиваемся в горы. После обеда ехать и легче и тяжелей. С одной стороны, мышцы уже втянулись в ритм, уже не болят, не жалуются. Или мозг за день уже притерпелся ко всем этим болям в шее, в левом плече, в пояснице, в колене. С утра боли пугают. В панике думаешь, что будет, если совсем разболится колено и застрянем здесь на полдороги, из всего предприятия выйдет один конфуз. К вечеру приходит уверенность, что все это как-нибудь стерпится и утрясется. С другой стороны постепенно уходит это прекрасное чувство, что ноги сами по себе крутят педали, просто потому, что им нравится это делать, да и по привычке. Энергия уходит, как вода из дырявого пакета и выясняется, что мышцы надо заставлять работать, их надо толкать, чтобы они толкали педали. А я так не люблю никого ничего заставлять!

Снова теряемся. Теперь пропадает Миша. Первый раз я это замечаю на уютном повороте дороги. На лесной опушке оборудована площадка для отдыха, столы, скамьи в тени сосен. Давно пора остановиться и немного отдохнуть, но нет Миши. Все время он маячил, вроде, впереди, но Сережа говорит, что давно его не видел. Если он впереди, можно ехать, а можно остановиться и ждать - пусть вернется. Но были уже и развилки, он мог свернуть на другую дорогу. По правилам, надо вернуться на место, где последний раз виделись. Но едем уже давно, трудно сказать, где я его последний раз видел, будучи сзади, а он меня - спереди? Время к вечеру, впереди довольно крупный город Montbelliard, надо бы его проехать до ночевки, а город всегда занимает много времени. Сначала рождается раздражение, ведь только что договаривались не отрываться, потом его вытесняет тревога: не случилось ли чего (вдруг сшибли и сразу увезли!). Дорога довольно круто лезет вверх, вокруг лес. Так не хочется ехать назад, терять уже раз набранную высоту. Стоим, ждем в нерешительности, я ругаюсь вслух - уж я ему скажу! Ждем долго, сосущее чувство тревоги постепенно заполняет всего - надо что-то делать. Навстречу проезжает группа девушек на велосипедах. Машу им рукой, останавливаю: - Do you speak English? -No.- Camarad, friend, velo?. Девушки смеются и разводят руками. Снова ждем. Следующий парень на велосипеде останавливается мне навстречу сам: - Your friend is waiting you there! - Thank you very much, merci beaucoup! Слава богу, все в порядке. Вроде как сразу солнечный свет теряет сероватый оттенок, снова становится ярко желтым. Едем вперед и, с огромным облегчением, вижу бегуна впереди у обочины. Ждет. Раздражение мое давно перегорело, конечно. Облегчение и чувство легкости, что все в порядке. И Montbelliard уже рядом.

Город с таким забавным названием лежит на ровном месте у реки и как-то не пробудил в нас интереса. Все наше внимание было на дорожных указателях, чтобы сначала въехать в центр, а потом выскочить на нужную нам дорогу N465 (N - значит национальная). Солнце уже клонилось к лесистым горам на горизонте, восьмой час вечера, нам надо поторапливаться с поисками места для ночевки. Проехали мост через мелкую неширокую реку, огромный, как аэродром открытый двор завода Renault, сплошь заставленный новенькими автомобилями, какой-то парк справа и влетели в хайвей - три полосы в каждом направлении, металлические перила со всех сторон и сразу уходит в тоннель под мост. Это категорически не для нас. С трудом выбираемся назад, достаем карту, долго водим по ней пальцами, возвращаемся назад мимо заводского двора, опять через мост, еще раз читаем все указатели - вроде все верно. Едем снова по указателям и карте - и снова влезаем в хайвей. Стоим на обочине в растерянности. Место не людное - машинное. Пытаюсь спрашивать автомобилистов, но как-то все неудачно. А солнышко уж на горы село, муравьишке домой пора.

И тут подъезжает немолодой, лысоватый, плотный мужчина на хорошем шоссейном велосипеде, останавливается около нас: - Problems? - Yes, it's so. We look for the road N463, but can't find it. И я показываю ему нашу карту, тычу пальцем в кружок Montbelliard, объясняю, что мы никак не найдем нужного поворота. Let us go - говорит он, - Follow me. И тут я обнаружил, что при одном из многочисленных доставаний карты потерял крепежную резину. Это не далеко, хорошая резина от эспандера, надо бы за ней вернуться. Но француз уже поехал вперед, сразу очень резво, останавливать и объяснять, в чем дело, неудобно, ладно, наплевать на резину, меньше возни, и без нее портфель на багажнике держится нормально.

Несмотря на свою тяжеловесную внешность, француз едет очень динамично. Машина у него отличная, он в майке, шортах и велотуфлях и видно, что не новичок на дороге. Ни за что бы нам не найти этот поворот направо - узкий ход, почти тоннель вдоль высокой бетонной стены, резко на спуск через какие-то промышленные сооружения, одна развилка, другая, третья, резкий поворот, мы с большим напряжением поспеваем за своим ведущим - не до окрестностей, все внимание на дорогу. Буквально через пятнадцать минут такой гонки мы на окраине города и желанный указатель N463 - перед нами. Француз тормозит и показывает нам рукой вперед. Мы проезжаем мимо не останавливаясь, машем ему руками: - Merci beaucoup! Тепло на сердце после таких встреч, и чувствуешь себя здесь как дома. Дорога N463 легко бежала между крутым горным склоном с железной дорогой у подножья с одной стороны и широким каналом с луговым берегом с другой. Сколько видит глаз, впереди тянулись дома, ангары, сараи, приусадебные участки. Солнце уже садится, а мы едем и едем по этому прекрасному гладкому асфальту и некуда нам приткнуться на ночь. За день уже накрутили больше ста километров, столько всего было, пора бы и отдохнуть, да и темнеть скоро будет, а ехать по темноте на велосипеде последнее дело. Я еду первым и выбирать место для стоянки - традиционно мое дело, мое святое право и мой тяжкий крест. Нужно съехать на какую-нибудь боковую дорогу, желательно на проселок (есть такие даже в Германии), желательно, чтобы шла эта дорожка сквозь лес или опушку хотя бы и чтобы лес не был обнесен колючей проволокой, как нередко бывает во Франции и чтобы не дай Бог не было таблички «Private» - частные владения. Желательно место для лагеря найти закрытое, в лесочке, хорошо бы красивое, а уж если еще и тихое, так это просто счастье.

Сумерки всегда тревожат мою душу, наверное, еще от древних предков остался страх перед приближающейся ночью, тьмой, холодом, выходящими на охоту саблезубыми тиграми. И здесь на бесконечной дороге, в этой чужой стране я в это время начинаю чувствовать себя неприкаянным, бездомным и несчастным. Я жестоко завидую этим беззаботным французам, проносящимся мимо в своих комфортабельных машинах, они знают куда они едут, у них там свой дом, их там ждут. Им дела нет до нас, странных людей, у которых нет денег даже на то, чтобы заплатить гроши за стоянку в кемпинге или чтобы, как все люди, покупать воду для питья в магазине, а не наливать в мятые бутылки из городского фонтана. А если еще предвечернее небо хмурится, собирается дождь, холодает - тоска сжимает сердце, хочется домой, в Казань, на Кордон на дачу, читать внуку книжку, сидя на диване под ласковый шум закипающего чайника. И только мысль, что этот вечер в моих скитаниях не первый и, будем надеяться, не последний, поддерживает мой дух. И, как было и раньше, даст Бог, все как-нибудь образуется, нужно только не киснуть и пошевеливаться.

Вот справа появился маленький мостик через канал и за ним деревья - вроде парка или лесной поляны. Трактор там тарахтит и вообще не очень привлекательное место. В последний момент все же торможу. Сергей идет смотреть, что там за деревьями, через мостик навстречу выезжает на велосипедах гуляющая пара, мы с Мишей ждем на обочине у канала. Сережа ходит долго. Возвращается с энтузиазмом - все, с трактористом договорился (на каком языке?! Французским никто из нас не владеет), он сейчас косить кончает и до завтрашнего утра луг наш. Сыровато, конечно, но жить можно! Действительно, за каналом и полосой деревьев оказалась просторная болотистая луговина со скошенной травой. Земля везде влажная, проминается почти до воды. Но у нас есть кусок полиэтилена под палатку, есть матрасики из пенки - не пропадем. Этим нас не напугаешь. И сразу другое настроение. И сумерки уже не тревожные, а ласковые и теплые, вестник приближающегося отдыха, горячего ужина, чая и, конечно, бутылки сухого - ведь мы все-таки во Франции, черт побери! Вино было куплено еще днем, по всем правилам этого жанра. Сережа углядел в одном из городков вывеску винного погребка у дороги, затормозил. Сережа первый раз во Франции - с него причитается. Но покупать послали меня, как обладающего наиболее высокой специальной и лингвистической подготовкой.

Я вошел из ослепительного полудня в полумрак погребка: просторно, тихо, прохладно, никого нет. На звук потревоженного дверью колокольчика вышел продавец, молодой, представительный француз с усиками (Д' Артаньян - вспомнил я сразу). Вежливо поздоровался: что мсье угодно? Мсье по-французски не говорит, только по-английски. Sorry (этим исчерпывался его английский). С этим ясно. Мы улыбнулись вежливо друг другу, развели руками. Однако предмет разговора для двух мужчин был слишком ясен, чтобы могли возникнуть какие-то трудности. Продавец взял листок бумаги и стал на нем писать цифры: 10F, 20F, 30F,40F - здесь он остановился и вопросительно поднял на меня глаза. Я немного помялся: денег, конечно, мало, а во Франции и за 10 франков вино вполне приличное. Но с другой стороны первый день во Франции, да и неловко в такой обстановке брать самое дешевое. Я ткнул пальцем в цифру 30, он подчеркнул ее, убрал бумажку и широким жестом показал мне на длинные деревянные полки, на которых лежали (именно лежали, на боку) бутылки ценой 30 франков. Он сопровождал меня вдоль полок и называл провинцию: Бордо, Шампань, Бургундия. Бургундия - годится! Бургундия - Д'Артаньян! (Почему-то я совершенно уверенно произвел Д'Артаньяна в бургундцы). Мсье вежливо засмеялся, но я не понял, читал он Дюма или нет. Я расплатился, мы сказали друг другу merci beaucoup и с бутылкой Бургундского под мышкой я вышел из уютных сумерек погребка на залитую послеобеденным зноем и шумом машин дорогу, довольный хорошо исполненной ролью.

Но сохранить респектабельность до конца мне не удалось. Мы ехали по жаре уже не первый час, все хотели пить, нужна была вода и разве это не удачный случай! И как я не упирался, меня заставили снова идти в ту же дверь теперь уже с нашей мятой и грязной пластиковой бутылкой. Мой француз снова появился из внутренней двери, глядя на меня теперь уже с некоторым удивлением и непониманием. Я стал изображать жестом, что наливаю в бутылку из крана воду: l'eau, s'il vous plait, l'eau please. Он помедлил в недоумении, затем все же взял (как мне показалось с некоторой брезгливостью) нашу бутылку и через две минуты вернулся, неся ее наполненную водой и еще одну, запечатанную с питьевой водой из магазина. Я изобразил благодарственную улыбку на лице, пробормотал заученные merci beaucoup и снова вышел в предвечерний зной, стараясь не разбираться во впечатлениях: проехали и все в порядке. Что делать. Все удовольствия бесплатности тоже входят в цену нашей поездки.

Таким образом «у нас с собой было». У нас было также 9 литров воды в пластиковых бутылках, литр еще в Германии купленного бензина для нашего «Шмеля», палатка с куском полиэтилена вниз, вилок цветной капусты, любимые Сережины «кабаносси» и кое-что к чаю. И просторный скошенный луг, подаренный Сереже трактористом до завтрашнего утра - а нам дальше и не надо. Конечно, это не пятизвездная гостиница, но сверху на нас смотрели звезды южной Франции, вечерний воздух был влажен и ласков, а Бургундское вполне соответствовало своей марке. Прошедший день был длинным, полным красок и событий и в общем-то удачным. Проехали больше ста километров без поломок и потерь и француз нас выручил в конце очень хорошо. Да здравствует Франция! За Францию! За французов! С нашей разнокалиберной посудой чоканье получилось не очень звонким, но от души.


Будни пути

И дальше пошли будни, прекрасные будни праздника, ведь вся поездка была все же праздником для нас. С утра следующего дня (29 июля 1997 года, вторник) долго возились с починкой Мишиного велосипеда, меняли спицы в заднем колесе, перебирали супер. Солнце уже палило вовсю, уже приехал на своем тракторе (по виду совсем как «Беларусь») француз и начал ворошить сено, а мы все не могли собраться. Выехали только в двенадцать. Ехали вдоль реки, долина сужалась, прижимы заставляли дорогу переходить с одного берега на другой и назад, мы все выше втягивались в горы. Это - массив Юра, преддверие французских Высоких Альп, горы сравнительно невысокие, самые большие вершины немного вылезают за тысячу метров.

Хребты покрыты лесом, в широких долинах деревни видны сразу по нескольку с верхней дороги, с аккуратно расчерченными улицами, с костелами, как игрушечные. Пасторальные картины. И дорога наша поднимается вверх как-то не по нашему, без надрыва и напряга, легко и изящно взбегает по лесистым склонам к перевалу. И езда не воспринимается как тяжелая работа, которой мы готовы платить за будущую радость спусков, вся она приятна и не утомительна.

Обедаем на перевале, на площадке для отдыха у дороги. Просторный вид, деревянные столы в тени деревьев, вода из крана. Есть вообще-то и ларек с сосисками и всякой мелочью, но это не для нас - там все дорого. А у нас все с собой, только вот свежая вода из крана очень кстати. А дальше на спуск по гладкой дороге, не касаясь тормозов, обтекаемые плотными струями теплого лесного воздуха.
Безансон в широкой долине реки Ду (Doubs). На подъезде справа просторное зеленое поле спортивного аэродрома, взлетают и опускаются маленькие самолеты, планер с длиннущими узкими крыльями и маленькой застекленной кабиной садится на траву недалеко от дороги. Во Франции и Германии это частая картина: спортивные аэродромы, планеры в воздухе, планеры и мини-самолеты на прицепе за легковой машиной, а то и прямо на верхнем багажнике, воздушные шары в небе и на земле. Видно со стороны, что воздушным спортом действительно занимаются.

Помню, как тяжело давались мне эти километры перед Безансоном. Второй день всегда самый тяжелый. В первый день организм еще не приспособился к работе, тратит силы, не экономя, расходует все запасы и за ночь не успевает восстановиться. На второй день выползают все мозоли и болячки, все что, вроде, давно уж не беспокоило. От постоянного напряжения шеи нестерпимо болело левое плечо, но главное - кончилась энергия, мышцы ног и живота стали какими-то пустыми и их приходилось все время мысленно заставлять крутить педали, намечая впереди близкие цели: вот до того поворота, потом до мостика, потом до ангара... У ангара я все же остановился немного отдохнуть - город был рядом.

На въезде - обязательный информационный щит с планом города, маршрутами транспорта, достопримечательностями. Здесь сразу обращала на себя внимание Цитадель. К тому же она как раз была у выезда на нужную нам дорогу. Сечем Безансон насквозь через центр. Время уже вечернее, седьмой час, улицы многолюдные, пестрые, праздничные, невольные ассоциации с городскими пейзажами Писсаро и Клода Моне. Что интересно, что за время своих путешествий по Европе я так ни разу и не попал в места с небоскребами и гигантскими площадями, в бетонно-стеклянные джунгли, которые ожидал увидеть. И Безансон оказался тоже весь уютным, малоэтажным, немного тесноватым, с многолюдным зеленым парком у речки, с очень ухоженными улицами, где все здания разные, но ни одно не цепляет взгляда кричащей новизной или оригинальностью. И только Цитадель, конечно, сразу привлекает внимание: суровые каменные стены с бойницами без украшений, поставленные на краю каменной скалы высотой метров в пятьдесят. Не совсем понятно, зачем над таким обрывом нужны еще и стены - залезть и так невозможно. Крепость очень большая, множество башен, ворот, узких каменных лестниц, сводчатых проходов. Во внутреннем дворе парк, детская площадка, живые олени на лугу за сеткой. Все это используется как музей, конечно. И все это прекрасно смотрится в медовом предвечернем свете, обрамленное сочной зеленью травы и деревьев, с резкими контрастами красных цветников на солнце и мрачно-серого камня стен в тени («Ведь где-то есть простая жизнь и свет прозрачный, теплый и веселый...» - это у А. Ахматовой тоже отсюда, от импрессионистов).

Парни полезли вверх осматривать музей, а я сидел на лавочке в прохладной тени стены и смотрел как французы играют в шары. Нечто вроде небольшого сквера между стеной и дорогой, несколько деревьев дают густую тень, фонтанчик для питья (или красоты?), утоптанная земля. Кладут на землю маленький цветной шарик и по очереди кидают в него большим, как женское ядро, металлическим шаром. У каждого свой шар, есть специальная веревочка с захватом, чтобы поднимать шар с земли не нагибаясь (тоже, видимо, они радикулитом маются - подумал я). Имеет значение, видимо, расстояние от упавшего шара и до маленького шарика и до брошенных партнерами больших. Я не успел понять существа игры, но азарт у игроков был большой. Бросающий делал безразличное лицо и кидал шар вроде бы небрежным движением, держа руку ладонью вниз. Все напряженно наблюдали. После неудачного броска игрок отходил в сторону с той же безразличной миной в полном молчании, после удачного - все начинали кричать и махать руками, а игрок весь светился гордостью, но молчал. В какой-то ситуации все сразу начинали шуметь, смеяться, жестикулировать, поднимали за веревочки свои шары и начинали партию на новом месте.

Это был вечер буднего дня, вторника. Наверно они собираются тут часто со своими шарами. Разного возраста, от двадцати до пятидесяти примерно. Где-нибудь живут тут поблизости. Удивительно это все-таки! Живут вот здесь, в этом месте, куда мы попали совершенно случайно, другие люди ничего про нас, про Казань, а может быть и вообще про Россию не слышавшие. Пользуются другим языком всю жизнь (и не испытывают от этого никакого неудобства), играют в другие игры, о чем-то другом думают. Удивительно это и как-то всегда вызывает во мне ревнивое чувство обделенности, сожаления, что все это происходит без меня, что я не могу также приезжать сюда по вечерам на маленьком «Ситроене», со своим шаром, говорить по-французски, делать безразличный вид при удачном броске. Вот они кончили играть и разъедутся сейчас по домам. А может, сначала в кабачок заглянут, а уж потом в домашний уют. А нас опять ждет дорога, после города, конечно же, опять вверх и вверх к перевалу - дай нам Бог пологого подъема и удобного места для стоянки.

Бог дал. Правда, не сразу и не без труда. Сначала лазили под склоном по пахоте вдоль загороженного колючкой леса, не смея перелезть за проволоку (хотя проволока, я думаю, от скотины просто), искали место, где нас было бы не видно с дороги. Не найдя, полезли через наполовину выкошенный луг к опушке леса наверху, сминая ногами и велосипедами высокую траву (всей спиной чувствую себя преступником, жду окрика). Но место в лесу у опушки было прекрасное и как раз на одну палатку. И закат с опушки на широком просторе окрестных гор и неба смотрелся восхитительно.
Удивительная вещь память, как глубокая яма. Меньше чем через полгода я уже практически ничего не могу сразу вспомнить, кроме слов, которые сто раз повторил в своих рассказах после приезда. Конечно, надо записывать сразу, сто раз я клялся, что уж в следующий раз... Вот что есть от этого похода.

З0.07.97. Ночевали на краю лесочка над лугом над дорогой N83 из Besancon'а на Lons le Saunier. Встали полдевятого, утром овсянка с остатками рыбы, сыр, кофе. Выехали в 11, ехали быстро, больше вниз. Очень жарко, солнце печет. Скругленные холмы, сплошные виноградники, центр местного виноделия. Приличный спуск был только один, шапочку унесло. Без обеда, на одной воде дотянули к 16.00 до Lons'а. Целый час в супермаркете, местное вино дорогое, набрали всякой всячины на 126 франков, карты местности (очень подробные) и уехали. Город на горе, небольшой, очень плотно построенный. Подъем пешком по палящему солнцу. Обедали в шесть вечера, около восьми встали у каменоломни в кустах. Теплый вечер, розовое вино. Легли в десять, ночь очень теплая.

За каждой строчкой всплывает масса подробностей. Действительно, день был палящий и весь какой-то беспорядочный. Парни все гнали и гнали вперед, я сзади задыхался от жары, брюзжал, ворчал, допил все запасы воды, до Lons'а добрался чуть живой. Даже не выдержал; взял и открыл прямо в супермаркете бутылку газировки. Но газировка плохо утоляет жажду, слишком много в ней сахара и разной дряни, ее хорошо разводить в соотношении один к четырем водой из крана. А потом этот кошмарный подъем за городом в лоб, крутой настолько, что моей передачи не хватало, чтобы ехать, бесконечно длинный, по открытому солнцу безлесному склону. После него мы долго полоскались у фонтана в деревне наверху. Во многих деревнях это как святое место - небольшой, прямоугольный или круглый каменный бассейн, иногда размером просто с бочку. Из него торчит труба, на трубе насадка в виде петуха или другой красивой формы и течет прозрачная вода. На некоторых написано, что вода не для питья. Хотя по виду и по вкусу прекрасная. Но мы эти таблички игнорировали - они и из под крана в туалете водой брезгают. Очень колоритно такие фонтаны смотрятся, обычно на маленькой площади, как обще деревенский источник жизни. Вот в таком фонтане мы и отмыли наши потные лица, намочили головы, набрали воды на обед. Время-то действительно было уже шесть вечера. А мы еще и не обедали.

Ночевка у каменоломни. Одна из самых запомнившихся, самых приятных. Долго не видно было с дороги ничего подходящего. Ситуация осложнялась тем, что воды на ночевку из фонтана мы не взяли, показалось - рано, ехать-то все в гору и в гору. И вот уж время за восемь, давно пора бы остановиться после такого сумасшедшего дня, но молодежь все рвется вперед, а меня грызет обычная вечерняя тревога, где-то найдем мы приют на эту ночь. Неуверенно сворачиваю на боковую дорогу, метров через сто останавливаюсь в нерешительности - посадки сквозные и дальше на горе просматривается большая деревня. Не надо нам в деревню. Миша с Сергеем начинают меня критиковать: и рано и место не то. Я обижаюсь: «Решайте сами. Что я обязан что ли руководить? Еду сзади, рулите сами, как хотите!» Стоим на месте, молчим. Теплый вечер, дорога пустая.

Ладно, еду вперед, сворачиваю влево на проселок. Ба, все как у нас! Кучи камней, между ними свалка всяких дырявых ведер, древних кроватей, ванн, проводов. Вот оно - наше место! С облегчением иду осматривать новые владения. Видимо, старая каменоломня, бутовые валы поросли редкой растительностью, вокруг кусты, в кустах чуть видная дорожка, покрытая густой мягкой травой - райское место для палатки. Молодые едут на пустых велосипедах в деревню за водой, я с тревогой их жду - не обидели бы. Нет, слава Богу, возвращаются быстро веселые и возбужденные с водой по горлышко во всей наличной таре: «Очень любезные французы, очень теплое отношение, самое трудное было - объяснить, чего нужно». Очень это приятно, на душе легкость появляется, и воздух теплей и трава мягче. Ставим с Сережей палатку (а Миша пока примус шурует), расстилаем чехлы на траве, Сережа достает штопор, вот сейчас мы и посмотрим, что получается из того винограда, мимо которого целый день ехали. (На щитах у дороги было написано, что здесь производятся лучшие вина Франции!). Тост не грешит оригинальностью: за любезных французов, за Францию! Тихое предвечернее небо, ароматный воздух, мягкая трава. И никто не мучает - ни комаров, ни мух, ни клещей.


Прибытие в Альбервиль

В Альбервиль мы приехали к концу дня в субботу. На озере Анси (Annecy) был праздник. Самолет выбросил в небо стаю разноцветных парапланов и они бесконечно долго кружились в безоблачном просторе над озером. Белели паруса и яркие крылышки виндсерферов. Коммунальные пляжи (в отличие от фешенебельных и абсолютно безлюдных частных особняков и парков, занимающих большую часть берега) были полны беззаботной публикой, шумными детьми. Озеро вытянуто вдоль горной долины, мы подъехали к нему снизу, не останавливаясь проскочили шумный, нарядный курортно-праздничный город, проехали вдоль всего берега и снова втянулись в горы, все ожидая подъема на перевал, но небольшие взлеты каждый раз скоро переходили в щедрые спуски, горы поднимались вокруг нас, а мы все катили и катили под уклон и это было уже похоже на мистику. Одна развилка, другая, с трудом ушли от автобана, мостик через горную речку и вот долгожданная табличка: Albertville. Дорога переходит в не очень широкую нарядную многолюдную улицу, как обычно, магазины, столики кафе прямо на тротуарах, множество гуляющей праздной публики - а куда же ехать нам? Из Казани эта проблема как-то не просматривалась - где же искать нашу Интернациональную Неделю Велотуризма, на которую собственно, мы приглашены, здесь в Альбервиле. Прохожие пожимают плечами, кассирша на железнодорожном вокзале рекомендует съездить в Олимпийский центр. Едем.

Все верно. Перед Центром толпится народ, в деревянной избушке на входе суетятся организаторы, выдавая значки, анкеты и т.д. Жарит сверху щедрое солнце, шумно и празднично вокруг. И мы тоже приехали на этот праздник за тридевять земель, через тридесятые царства и теперь с робким предвкушением радости, (но и всегдашней нашей готовностью получить отлуп) ищем наших спонсоров. - Monsieur Rieu? Yes, one minute, he is somewhere here. - Слава богу, это уже какой-то положительный ответ. Ждем в проходе, мимо нас течет бесконечный поток людей с велосипедами и без, болтают, смеются, обсуждают какие-то дела.

А вот и наш Monsieur Rieu  - мсье Рье (на фото справа) - невысокий, чернявый, лет сорока, в майке и шортах со старым благородных кровей шоссейным велосипедом, очень энергичный и любезный. Мсье Рье  - хозяин всего этого большого праздника, но нас он встречает отдельно - из России мы единственные. Жмет руки, расспрашивает (он хорошо говорит по-английски - это приятный сюрприз), спешно строит планы - как бы нас доставить в кемпинг: автобусом, частными машинами - идет бурное обсуждение вариантов. «Может быть своим ходом?» Мы шумно голосуем за последний вариант - всей езды-то километр, это после наших-то пятисот уже открученных досюда от германской границы. Мсье Рье лично провожает нас до кемпинга на своем велосипеде, его приветствует чуть не каждый второй встречный. Он сдает нас с рук на руки молодому человеку, заведующему кемпингом и кафе при нем. Тот объясняет, где чего, что в душе горячая вода, а напитки в кафе нам оплачены Федерацией. Вообще-то это мероприятие платное, члены FFCT (Французская федерация велотуризма) платят по приезде или заранее (тогда дешевле) определенный взнос, не члены - двойной. Отдельно можно заранее заказать завтраки, обеды, детские ясли и т.д. Но мы - invite - приглашенные, за нас все заплачено, нам выдают бесплатные значки, эмблемы, талоны на питание, папки с документами, картами маршрутов, буклетами, программой, etc..

Тут же происходит небольшой, но, как потом оказалось, очень существенный эпизод. Пока я радостно осматривался по сторонам, наслаждаясь ролью званого гостя, Сережа успел углядеть на стене кафе маленькую афишку (напечатанную, разумеется, по-французски), что в понедельник вечером в Альбервиле состоится симфонический концерт. Музыку французских композиторов исполняет Казанский симфонический оркестр под управлением Фуата Мансурова. Ну и Сережа, вся афиша-то не крупней формата АЗ, былинка в пестром мире новизны и праздника! Удивительно это было, конечно, и Сережа похвастался хозяевам: «Смотрите, вот она - Казань, наш оркестр. Интересно бы сходить!» Хозяева вежливо покивали головами: «Нет проблем, все организуем».

Мсье Рье уехал, а корреспондент еще снимал, как мы ставим палатку, расставлял нас как надо. Потом знакомились с соседями, англичанами. Потом с удобствами - металлическими душевыми и туалетными кабинами, поставленными специально для слета. Для нас это был один из главных подарков - горячий душ после недели езды на велосипеде под жарким солнцем. Потом уже в темноте варили на примусе все те же сосиски и цветную капусту.

Это был прекрасный вечер, праздник ожидания праздника. Темные горы окаймляли неяркое звездное небо, на широком поле кемпинга поблескивали фонарики прибывающих туристов, постоянным шумовым фоном гудели соседние дороги, теплый ласковый воздух, никаких насекомых. Бутылка сухого Bordeux Blanc, долгий путь за плечами и праздник впереди. Было это общее радостное настроение, хотя в деталях предвкушения были разные. Я смаковал про себя завтрашний отдых, а молодые собрались смотреть Mont Blanc. От Альбервиля до Шамони, откуда начинаются подъемники к вершине Монблана, всего шестьдесят километров (правда, все время в гору).



Открытие праздника

Я проснулся еще на рассвете, когда ясной стала линия гор, окружающая Альбервиль со всех сторон. Утро было теплым, трава без росы. Завел примус, сварил кашу, вскипятил чай - подъем, мужики, если ехать - то надо ехать пока не жарко. Переставили Мишино высокое седло на мой велосипед, на его машине тормоза совсем никуда не годные. Сложили в сумку малый ремнабор, бутылку воды, пару бутербродов. Фотоаппарат, видеокамера. Все, вроде, счастливый путь. В первый раз я в стариковской роли провожающего, немного грустно. Зато целый день отдыха впереди. Это был длинный знойный день. И к пяти вечера, когда нужно было ехать на Олимпийский стадион на открытие Интернациональной Недели, солнце стояло еще высоко и асфальт дороги дышал жаром. Было впечатление, что весь город сел на велосипеды и едет на открытке праздника. И было очень приятно чувствовать себя частицей этого потока. Честно говоря, я не ожидал такого масштаба мероприятия. У Олимпийского центра с трудом нашел место у стенки, чтобы приткнуть свой велосипед - он смотрелся золушкой в этом огромном сборище холеных собратьев.

Крытая трибуна на стадионе была полна, народ обтекал поле стадиона по окружающему его открытому валу, многие сидели на склоне, некоторые были с биноклями, как в театре. По краям поля стояли ряженые, а действие неспешно разворачивалось посередине. Под звуки духового оркестра, выстроенного прямо на поле в парадной форме, с неба спустился на облаке воздушных шариков ярко, ярко желтый велосипед - и это было официальным открытием Недели. Очень маленькие и очень серьезные ученики велошколы в форме и касках демонстрировали свое умение, парни и девушки в национальных костюмах танцевали французские танцы. Все это происходило неспешно под жарким послеобеденным солнцем. Позади трибуны стояли столы и женщины наливали (бесплатно) сухое вино, но народ тек на трибуны, сидели, с интересом смотрели. Обращало на себя внимание то, что ряженые были все персонажи французских сказок. Никаких Микки-Маусов не было и в помине. И танцы были традиционные и музыка натуральная, без усилителей. И я не заметил ни одного скучающего, с пренебрежительной или презрительной миной лица, радостный дух праздника был в жарком воздухе и в улыбках окружающих.

А в здании Олимпийского комплекса происходила в это время грандиозная тусовка. В центре здания - летний каток, а по периметру, в этой громадной сквозной галерее с бесконечным числом залов и зальчиков расположилась ярмарка всего, что хоть как-то связано с велосипедом и велосипедистами. Начиная от колес и седел и кончая бельем с велосимволикой. И конечно уж - это же Франция - через две на третью - винные лавочки с широчайшим ассортиментом. Эх, неграмотность наша: я долго ходил - выбирал бутылку на сегодняшний торжественный день, пока остановился на местном Chardonne за двадцать франков (а можно было взять что-нибудь и за 5 франков). И только когда протянул деньги, продавец мне стал пенять обиженно: что же я беру, не попробовав, это вроде как неуважение к товару. Вот значит, зачем здесь везде гора бумажных стаканчиков, открытые бутылки. А я-то, Казанская сирота, слюни пускал про себя на все эти прославленные этикетки вместо того, чтобы у каждого прилавка проявить внимание и уважение к продавцу и товару и празднику! И главное, к себе самому, чему уж, видно, нашему поколению не научиться. Шардоннэ у этого продавца я все-таки попробовал и заверил его, что выбором не разочарован.

Одной из главных целей для меня, еще из дома, было познакомиться лично с мсье Марселем Саразаном (Marcel Sarrazin), президентом интернациональной секции FFCT, вот уже третий год подряд приглашавшим меня на эти слеты, что давало мне возможность оформлять Шенгенскую визу. Я всегда был очень благодарен ему за безусловную поддержку и мне хотелось сказать все это ему лично. Вот с этим намерением я и пробирался через возбужденную толпу, через лавочки с велокасками, велоносками, велосумками, велогубной помадой, пытаясь найти какую-нибудь администрацию. И нашел в конце концов комнату FFCT, где дежурила мадам Саразан - супруга моего спонсора, чрезвычайно доброжелательная, совсем по-русски заботливая женщина. К сожалению, она не говорит по-английски и при всем желании поговорить нам не удалось. Но каково же было мое удивление, когда выяснилось, что мой старый друг и покровитель, президент Интернациональной секции FFCT Марсель Саразан - тоже говорит только по-французски. Ах, какая досада! Я действительно, много хотел ему сказать. Пришлось спешно искать переводчика, благо, это не слишком сложно в такой толпе, где у моего друга каждый второй был знакомый. И здесь в дежурном зале FFCT, и потом в соседней пивной, за кружкой пива (на самом деле, пиво пили из высоких бумажных стаканов) мы прекрасно чувствовали себя вместе, тем более что в пивной - большой открытой веранде царила все та же атмосфера праздника, а переводчицей нам служила симпатичная девушка. И я надеюсь, что сумел выразить достаточно ясно мсье Саразану мое чувство признательности за его неизменную поддержку. Мы расстались хорошими друзьями, договорившись снова встретиться завтра в пять вечера здесь же на тусовке, и я уехал домой в кемпинг уже по сумеркам умиротворенный и счастливый.

Миша с Сергеем были уже в лагере. Они удачно съездили в Шамони, посмотрели вблизи на Монблан и успели вернуться к открытию праздника. Просто мы где-то разминулись и, пока я ждал мсье Саразана, они угощались даровым вином на стадионе и покупали сувениры. Итак, все задуманное удалось, все цели были достигнуты! Дежурную бутылку Шардонне Савойи сопровождало сегодня подкрепление со стадиона. Вечер был тихий и теплый, лучи звезд слабо пробивались сквозь городскую подсветку, далекая музыка примешивалась к постоянному шуму близкой дороги.

Будний день праздника

«Неделя» проводится 7 дней, все дни тщательно распланированы еще зимой, на каждый день напечатана подробная программа с картами маршрутов, местами сборов и т.д. Маршрутов много. На понедельник первый, самый длинный был 170 километров и почти два километра перепад высот (это общая высота всех подъемов). Англичанка средних лет из соседней с нами палатки собиралась именно на этот маршрут. Я же присмотрел себе другой - предпоследний: 36 километров с небольшим перепадом высот. Мои километры меня еще ждут на обратном пути, а посмотреть как все выглядит - этого хватит, подумал я. Большинство участников приезжает на слет на машинах, свеженькие, и накручивают свои километры здесь. Но были и такие, как мы, прибывшие на навьюченных как верблюды велосипедах своим ходом. В будний день «Неделя» просыпается по-европейски рано. Еще солнце не вышло из-за гор, а стайки велосипедистов уже деловито тянутся к местам сбора - для каждого маршрута - свое место. Все прекрасно экипированы, обязательно в касках, велоперчатках, веломайках, с велобутылкой велопитья на раме и непременно велосумкой на руле. Немало пожилых людей, есть и подростки. Езда длится часов до двух - трех, затем пара часов отдыха, а вечером - праздничная тусовка в Олимпийском комплексе, грандиозный общий обед-ужин членов FFCT в большом зале наверху, ярмарка внизу, музыка, пивная, веселое общество.

Мне очень хотелось хоть ненадолго влиться в эту неспешную праздничную жизнь, быстренько почувствовать, что я тоже никуда не тороплюсь, что я такой же беззаботный, как они. Для этого в нашем распоряжении был один день - понедельник. Сначала мы собирались ехать на три недели: неделю подъезда, неделю - на слете и неделю на обратную дорогу. Так и визы были получены. Но Миша сказал, что время - деньги и его не поймут, если он проболтается не известно где до середины августа. Кроме того, мы должны были проехать через Германию туда и обратно по weekend билету. Вот так и оказалось, что к субботе, когда будет закрытие слета, мы уже должны быть на германской границе, а это пятьсот километров от Альбертвиля по кратчайшему пути вдоль Швейцарской границы. А ехать на поезде по Франции стоит примерно 17 долларов за 100 километров. Да и ехать надо вкруговую, в объезд гор через Гренобль и Лион и далеко не в каждом поезде есть багажный вагон для велосипедов - это вам не Германия. Вот и получалось, что во вторник утром нам нужно стартовать в обратный путь и, как это ни грустно, ехать уже знакомой дорогой на Базель. А на сам праздник нам оставался один день - понедельник. Однако едва ли не главная прелесть дороги, да и жизни тоже, в ее непредсказуемости. Этот единственный наш день на слете оказался очень длинным, полным событий и удивительным образом изменил все наши жестко сверстанные планы.

Встал я с рассветом, завел примус, сварил кашу, вскипятил чай. Рассвет в Альбервиле теплый и длинный. Часов в шесть небо светлеет, а потом до половины девятого солнце никак не выберется из-за окружающих гор, вроде уже совсем день, но еще не жарко. Я взял с собой в эту поездку кроме обычной невесомой сентепоновой телогреечки еще и свитер - все же в Альпы собираемся. Но оказалось, что Альбервиль расположен на высоте всего триста метров над уровнем моря, не выше Казани, зато по широте - южнее Ялты. Стайки велосипедистов уже со всех сторон проносились, как скворцы, к местам сбора. И глядя на их прекрасное фирменное снаряжение, сумки и каски, десятитысячные велосипеды, я вдруг почувствовал себя чужим на этом беспечном празднике, застеснялся я своего лапотного вида, допотопного велосипеда, чужестранности своей. Да и уже ехать надо, а я еще не собран и места старта своего маршрута не знаю на местности. И с другой стороны, быть рядом с высшей точкой Западной Европы и не посмотреть - обидно. Вот так я и решил, что вместо штатного маршрута еду я в сторону Шамони - посмотрю на Монблан хотя бы издали и назад.

Я выехал еще до того, как солнце вышло из-за гор, имея на багажнике только сумку с бутербродами. Ребята еще спали. По уже знакомой дороге пересек Альбервиль, дальше по просторной долине, вдоль реки, через мостик по велодорожке, чтобы объехать автобан, снова на правый берег, на основную дорогу. За Ugina поворот направо на Chamonix (Шамони). Небольшой поселок и сразу дорога втягивается в узкое ущелье. И дальше непрерывный подъем. Дорога идет местами крутым серпантином, с частыми короткими тоннелями, местами вдоль речки, врезанная в крутой склон. Я привычно ищу глазами площадку для ночевки, но слева все время очень крутой каменистый взлет, а справа обрыв к реке, по большей части сойти с дороги просто некуда. Ущелье узкое, утреннее солнце в него еще не заглянуло, ехать не жарко, подъем крутой, но на пустом велосипеде тянется без усилия, однако переключатель скоростей у меня что-то барахлит, и я несколько раз останавливаюсь, достаю отвертку, подворачиваю винты. Довольно оживленное движение, мимо без конца идут машины, в основном вверх.

Где-нибудь через час крутого подъема выбрался на перевал, дальше широкая зеленая долина и вдали сразу открылись две вершины Монблана. Это после оставшегося позади ущелья, кажется, что выехал на равнину, на самом деле дорога и дальше идет все время довольно круто, с резкими спусками, но в основном, вверх и вверх, через очень живописные поселки, вытянувшиеся вдоль кормилицы-дороги сплошными витринами и вывесками магазинчиков, ресторанов, кафе и отелей, уютных старинных площадей, где всегда праздник. Я почему-то вспомнил Хемингуэя - это его Франция с горными лыжами и веселой болтовней за столиком кафе рядом со снежным склоном. Хорошо быть на этой дороге американцем с пачкой долларов в кармане. Можно тормозить в любом месте - вас везде ждут. Но я не был американцем, и проплывающие мимо картинные улочки казались мне театральными декорациями, для меня за этими старинными дверьми с колокольчиками не было ничего.

Прошел еще один перевал, массив Монблана открылся весь в самой середине провала загораживавшего его хребта, лучшего обзора не найти. И облака, до того закрывавшие вершину, разошлись как занавес в театре и вежливо прикрыли солнце надо мной, чтобы можно было отдохнуть в тенечке. И оборудованное место для отдыха, с лавками и столами как раз здесь подвернулось, не случайно, конечно, именно здесь сделанное. А иначе остановиться и посидеть у дороги здесь не просто - со всех сторон либо роскошные виллы с огороженными садами, либо фермерские дворы и угодья, буквально некуда ступить постороннему человеку.

Посидел я с полчаса за деревянным столом у дороги, созерцая вершины высочайшей горы Западной Европы и жуя свои бутерброды. Разные мысли бродили в моей голове сами по себе, а я все старался зафиксироваться на том, что вот это и есть высшая точка нашего похода. Однако бутерброды кончились, облака снова набежали на вершины, а рядом со мной уже вытаскивали из машины разнообразную еду проезжее семейство - пора было уступить им место. Пора в обратную дорогу.

И снова крутые подъемы и спуски, уютные городки, на перевале большой фермерский сарай и у дороги фонтан - прозрачная вода из крана течет в каменную емкость, можно умыться и попить. И дальше вниз и вниз по отличной дороге до самой развилки в Угине, а от развилки до кемпинга меньше часу. Еще останется время перекусить и даже может быть вздремнуть полчаса в тени дерева около палатки. Мсье Саразану я обещал к пяти, но это условно, в сущности, целый вечер свободный, можно будет... до угла бордюра оставалось не больше полутора метров, когда я осознал, что вырулить уже не смогу, слишком велика скорость. Я хорошо запомнил звонкий хлопок проломившегося стального обода переднего колеса, дальше разрыв. Полета я не помню. Следующее в памяти - не могу подобрать правильного слова: скольжение? волочение? на спине по асфальту дороги, и слышу, как стучит по неровностям стекло моих непромокаемых часов. Вскакиваю на ноги в страшном возбуждении, успеваю зафиксировать про себя мысль: вот он поворотный момент, что-то уже случилось, стрелки уже переведены и поезд на новых рельсах, но я еще не знаю, на каких, и вот сейчас, буквально в течение одной-двух секунд определится, что меня ждет впереди. Не первый это такой момент в жизни и каждый раз с обмиранием переживаю этот миг узнавания, и потом медленное признание - привыкание к новой реальности. Ощупываю голову - вроде нигде не больно и на пальцах нет крови, значит – цела, это уже полдела. Позвоночник тоже цел, раз стою, ноги только ободраны местами, но не очень сильно, саднит спину, капает кровь с предплечий, одна кисть ободрана сквозь перчатку (вчерашний подарок Саразана), другую спасли часы. Сильно болит правое предплечье, но, похоже, тоже не перелом, а просто ушиб. Бог миловал! На скорости летел кувырком через руль на камни рядом со скалой и всего лишь поцарапался - это ли не счастье! Таким вот я и стою на дороге посреди французских Альп, в сильном нервном возбуждении, счастливый от того, что все цело: голова, руки, ноги - весь я цел! Над черной пропастью пронесся и опять на твердом месте, на зеленом лугу! И солнышко теплое и ласковое, и все остальное - пустяки!

Мой двухколесный друг поплатился за мои грехи гораздо тяжелее. Передний обод провалился до самой втулки и спицы торчали к небу как растопыренные пальцы. Что же теперь делать-то? До кемпинга километров тридцать, на себе его тащить? Сзади уже стояли две машины, мужчина и женщина шли ко мне, что-то тревожно спрашивая. Я стал объяснять, что все ОК, нужно только как-то добраться до Альбервиля. Видимо мужчина говорил по-английски. Он сказал: «Она вас подвезет, у нее большой багажник». Я поднял с земли моего покалеченного друга и попытался затолкать его в машину сзади, но он был явно слишком велик для этого. Французы стали горестно качать головами и неописуемо удивились, когда я достал из сумки ключи и, помогая отверткой (нет у меня ключа на их буржуйские гайки), быстренько открутил переднее колесо и засунул все в машину по частям. Мы ехали молча, быстро, сильно кренило на виражах, и тогда мне становилось страшно. Дама ехала от нижней развилки в противоположную сторону и обещала высадить меня в Ugine.

Подъехали к невысокому просторно построенному зданию в безлюдном месте. Дама вышла и вернулась в сопровождении стайки девушек в белых халатах. Меня, как раненого, взяли под руки и проводили в просторный вестибюль, усадили в кресло - ждите. Девушек было много, они щебетали, как птички, но только по-французски. Мне было неловко от избытка внимания, я вовсе не хотел здесь сидеть, и ничего от них мне не было нужно. Хорошо бы пройти в туалет и промыть водой запекшуюся на ссадинах пополам с пылью кровь. Еще бы лучше - с марганцовкой. Но можно и потерпеть до лагеря, подвезли бы только. Я несколько раз дергался уйти, но девушки в панике поднимали страшный гвалт, и я испуганно садился назад. Наконец, пришел лет тридцати молодой человек, тоже в халате, говорящий по-английски. Объяснил, что я попал в дом престарелых, что надо подождать, за мной приедут, развлекал меня разговором. Засохшие ссадины ныли, я начинал понемногу злиться на себя, но воспитание не позволяло идти наперекор порядку.

Кончилось это тем, что приехала машина скорой помощи с гудком и мигалкой, будто она спешила на место авиационной катастрофы. Трое армейской выправки молодых мужчин в серо-зеленом уложили меня на носилки и закатили в фургон. «Лежать!» Мне было очень неловко, немного смешно, но и раздражение нарастало - зачем мне все это, играйте без меня в свои игры! Один из мужчин достал бутылку питьевой воды, полил на салфетку и смочил мои ссадины на руках. Мне очень хотелось пить, но попросить остатки воды я постеснялся. Приехали в Альбервиль, однако же не в кемпинг, как я хотел, а в госпиталь. Подали к фургону каталку, передвинули носилки на каталку («Не вставать!») и повезли, как послеоперационного больного, в приемный покой. Закалили в отдельную небольшую комнату, уложили на кушетку на белую простыню в пыльной одежде и туфлях. И опять вокруг завертелась стайка девушек в халатах, в третий уже раз стали спрашивать, имею ли я идентификатор, и я их успокоил, что имею паспорт в кемпинге, и сам написал (в третий уже раз) имя и фамилию латинскими буквами в длинной анкете. Что-то еще заполняли они в этой бумаге, а закончив, все упорхнули и настала тишина.

Болела ушибленная рука, жгло ссадины на ногах, руках и спине, очень хотелось смыть свежей водой пот и грязь с лица. Мысль, что за всю эту суету еще и деньги потребуют, тоже начинала беспокоить все определеннее. Время шло, никто не появлялся. Я опустил ноги на пол, надел туфли, надел снятую было рубашку. Подождал еще минут десять. Все же я очень робкий человек и мне трудно идти наперекор чужой воле. Но и зло разбирало - лично мне-то ведь все это совершенно ни к чему. В конце концов, это свободная страна, могу я сделать так, как я хочу! Я подождал еще немного, выглянул в коридор - никого! На стене против двери указатель: Sorti (выход), у поворота коридора - еще один. Наружная дверь вывела меня в раскаленную пустыню двора. Как мучительно медленно движешься по асфальту без велосипеда! Всей своей ободранной спиной, прижигаемой щедрым южным солнцем сквозь клочья рубашки, я напряженно ожидал окрика, шел как партизан из немецкого плена (Господи, как крепко все это забито в детстве!). Наконец, улица, поворот за угол (главное - никого нет вокруг в этот послеобеденный зной!), длинный квартал вдоль полупрозрачного забора, еще поворот, уже за дома, все - ушел! Это была вторая большая радость за этот день - ушел, свободен! Как непривычно медленно было передвигаться по улицам пешком, какой длинной показалась дорога до кемпинга, и даже окрестности смотрелись непривычно, так что едва не заблудился.

На мое счастье (счастливый это был день для меня!) Миша оказался в лагере. Он сбегал в туалет за водой, развел марганцовку, наконец-то промыл мое дранье, густо присыпал растолченным стрептоцидом и фурацилином, наклеил на меня весь наличный запас пластыря. Не зря, однако, друзья у него медики. Вот теперь можно было умыться, сполоснуть рот, а дальше и чаю вскипятить. Остаточное возбуждение еще не прошло совсем, не давало мне сидеть, нужно было что-то срочно делать. Время же как раз подходило к пяти часам, к сроку назначенной мсье Саразаном встречи. Про свой велосипед, между прочим, я не имел к этому моменту абсолютно никакой информации. Одел я новую рубашку с длинными рукавами, закрывавшими заплатки, и пошел пешком (как нелепо ходить пешком по жаре!) в Олимпийский комплекс, где в пять часов начиналась послемаршрутная тусовка.


Все проблемы счастливо решаются

Мсье Саразана нашел я все в той же комнате FFCT, где дежурила его чрезвычайно любезная и доброжелательная супруга. Вокруг него крутились люди, был праздник и к моему сообщению он был морально не готов. «Проблемы? Сейчас, что-нибудь придумаем.» Я как-то не ожидал, что окажется так сложно найти человека с машиной, чтобы съездить в Ugine за моим велосипедом. Проблема некоторое время дебатировалась, затем собралась ехать женщина, через некоторое время ее заменил мужчина. Меня почему-то не брали, я ждал в вестибюле у выхода и не без иронии рассматривал установленный на пьедестале французский пра-велосипед производства 1940 года. Без всякого преувеличения можно сказать, что он был намного совершенней того, на чем мы сюда приехали - и передач больше и тормоза лучше, я уж не говорю про электрооборудование.

От этого занятия меня отвлекли, попросив зайти в комнату рядом, к жандарму. Человек средних лет в форме за конторским столом по-английски поинтересовался, как я себя чувствую, кто мне помог на дороге, был ли в госпитале, смотрели ли меня там. А потом и говорит: «это вы не оплатили медицинские услуги в госпитале!» Я насупился («сделал морду ящиком») и ответил, что медицинской помощи не получал. И тут он спросил то же самое второй раз, а я второй раз ответил свое. Выяснилось, что велосипед мой уже здесь, в жандармерии и сейчас мы за ним поедем с мсье Н. в штатском, но, судя по его возможностям, тоже их сотрудником.

Мы выехали со служебной стоянки Центра и без проблем заехали во двор жандармерии. Там, в углу у стенки я и увидел своего брошенного друга. Искалеченное колесо стояло рядом. Открывший нам ворота охранник ждал, когда мы уедем, рассматривать потери было некогда. Я погрузил все в багажник нашего маленького «универсала» и мы поехали назад. Мой провожатый, прежде чем вернуться к входу в Олимпийский центр, завез меня в соседний вело магазин - настоящее велосипедное царство - роскошное и недоступное. Парнишка-продавец на очень ломаном английском объяснил, что колесо будет стоить 300-350 франков (то же в новых рублях). Нет, это слишком дорого - ответил я - буду чинить.

К мсье Саразану я вернулся, держа в руке свое искалеченное колесо с вопиющими о помощи спицами. Мы подходили к разным группам людей и каждый раз вид этого колеса вызывал изумленные восклицания: О-О! А-А! В первый раз мне казалось, что за этим сразу последует столько предложений, сколько здесь людей, но к третьему разу я уже понял, что этими звуками все и кончится.

Эти события, эта история с колесом мучит меня до сих пор. Я не уверен, что сделал все, как надо, так же, как и с уходом из госпиталя. В принципе, у нас была медицинская страховка, и я мог заплатить за обслуживание в госпитале. Но я в самом деле не нуждался в их суете вокруг меня, я не хотел этого. Конечно, нужно было быть определенней раньше, встать и уйти из вестибюля дома престарелых. Но не умею я перечить людям. И чувство виноватости, что сбежал, так и осталось, несмотря на «морду ящиком». А нас очень хорошо встречали, и мне совсем не хотелось причинять этим людям неприятности.

Так же и с колесом. Воспитанный в среде, где все - братья, я совершенно автоматически, без тени сомнения пошел к другу Марселю за помощью. В общем-то, не такие уж большие деньги - 300 франков, и были они у меня, мог бы купить сразу новое колесо и не создавать никому проблем. Но я не мог сразу. Когда сыпешься со снежного склона или попал в прижим на сплаве думать некогда, да и нельзя ничего решать в такой ситуации. На такой случай существуют готовые инструкции, печальная квинтэссенция чужих ошибок. Эти инструкции прошиты в мозгу и выполняются автоматически (от собаки не беги!). И у меня с колесом сработала такая же инструкция: нужно найти (не купить!) старое, подержанное колесо, чтобы добраться до дому. Больше того, и такая нищенская мечта у меня тлела поначалу, что вот увидит эта роскошная велообщественность мой разбитый драндулет, и принесет мне кто-нибудь из чулана свой подержанный Пежо. Однако наш с Марселем поход по столпотворению Олимпийского комплекса быстро вернул меня к реальности. Французы изумлялись, вежливо мне сочувствовали, и этим дело кончалось (позже мой хороший друг, возражая на мои эмоции, предположил, что просто они боялись обидеть меня предложением старья, когда можно купить новое).

Не знаю я, в чем тут дело, но, в конце концов, мы с Марселем оказались опять у дверей все того же веломагазина. Здесь, наконец-то колесо нам было обещано: «Ждите!». Солнышко уже склонялось к линии гор и грело нам спины. Все время подъезжали велосипедисты. Пожилой мастер ставил велосипед в специальную вилку и делал мелкий ремонт: кому руль ослабить, кому седло поднять. Мы молча стояли рядом и терпеливо ждали. Мне было очень неловко, что я доставил столько хлопот нашему покровителю. С другой стороны, день кончался, завтра с утра нужно было отправляться в обратный путь, а с велосипедом перспектива пока была неясной. Меня постепенно все больше начинало беспокоить сомнение, можно ли вообще-то починить мой драндулет. Впопыхах я ни разу не осмотрел его толком и теперь, по остаточной зрительной памяти пытался уяснить, а не треснута ли погнутая передняя вилка и тогда все наши хлопоты с колесом - как мертвому припарки. А без велосипеда мне здесь вообще невозможно - весь наш быт приспособлен к тому, что мы подвижны, мы здесь и нигде.

Прошло полчаса, час, солнце опустилось за гору, меньше стало народу перед магазином. Мсье Саразан забеспокоился, стал объяснять, что полвосьмого у него встреча. Жди - принесут. И я стал ждать дальше один. Сел в освободившийся шезлонг у входа, стал вывинчивать спицы из покалеченного колеса и прикидывать, как бы его все же починить. Уже смеркалось, когда все тот же мастер вышел из дверей магазина с колесом. Не новым, запыленным, без резины, отличным французским колесом. - На! – «Merci beaucoup, Grand merci!»

В Олимпийском комплексе было уже пусто, закрывали двери, пивная тоже была закрыта. Мой калека стоял одиноко прислоненный к стене, там, где я его оставил. Я со страхом осмотрел переднюю вилку. Она оказалась сильно погнутой, но целой - дело поправимое. Я с трудом всунул туда новое колесо, оно, конечно, не вращалось, и поволок все это домой в кемпинг.

До кемпинга я добрался уже в темноте. Ребят еще не было. Бросил велосипед у палатки и через все темное поле пошел назад, к освещенной площадке кафетерия у входа. Слишком длинным был этот день, слишком много было событий, хотелось немного отдохнуть. Налил из крана стакан холодного пива, сел за столик на улице. Вокруг была теплая и темная южная ночь, за соседним столиком говорили по-испански. Вспомнил про концерт Казанского симфонического оркестра сегодня вечером, посмотрел на часы: девять, все равно уже поздно. Встал и посмотрел афишку: начало концерта в 9 вечера. Спросил девушку, далеко ли концертный зал. Да, на другом конце города, в церкви, никакого городского транспорта отсюда нет. Ну ладно - решил я - на сегодня с меня мероприятий уже вполне достаточно. Налил еще стакан пива (с некоторым напряжением - а знает ли негр-бармен, что за нас здесь заплачено), снова сел за столик.

И тут на дороге показалась моя команда. Миша с Сережей шли пешком, ведя велосипеды в поводу, будучи хорошо навеселе и в прекрасном настроении. Жаль, что мы разминулись, они нашли для меня в магазине обод совсем не за дорого (как же я не догадался, что можно купить только обод!). А потом они попали на коллективный ужин, устроенный Федерацией и, судя по уровню их голосов, ужин был очень хорош, а мсье Рье - отличный парень. Я слушал все это с удовольствием, ведь все же я их сюда привез в конечном счете. «Ну а как насчет концерта?» - «Да ладно, уж поздно теперь». – «Тогда по пиву?» И мы сели за столик втроем. Наконец то мы снова вместе, теплая ночь Франции, холодное пиво, такой счастливый день.

Но оказалось, что этот счастливый день еще не кончился. Подошла девушка и протянула свернутую бумажку: «От мсье Рье». В бумажке оказались обещанные билеты на концерт - мсье Рье действительно был отличным парнем. «Ну что, мужики, на двух втроем доедем?» Но Сережа решил остаться, и мы Мишей покатили по тихому ночному Альбервилю вдвоем. Конечно, мы заблудились, заехали в какой-то темный парк, вернулись на людную улицу, и там прохожий проводил нас до поворота - вот в той церкви. По слабоосвещенному переулку мы доехали до церкви, поставили велосипеды у входа. Изнутри доносилась музыка - наверно, уже кончается первое отделение. У боковых дверей стояли большие автобусы, топтались люди. Мы подошли, заговорили по-русски. Реакция была удивительная. Это оказались оркестранты, не участвующие в первом отделении. Они встретили нас буквально как родных после долгой разлуки. Сразу образовалась компания, все говорили вперебивку, торопясь высказаться. Месяц кочевья по чужой стране, устали ужасно от чужих порядков, языка, перемены мест. Какие-то непонятные переезды из конца в конец страны, концерты в маленьких городишках, где всех жителей чуть больше, чем оркестрантов, ночи в автобусе, плохие залы. Представили нас главному дирижеру Мансурову. Фуат Шакирович (я его множество раз видел на сцене, но лично знаком не был) тоже принял нас как друзей. Вспомнил первый концерт нового состава оркестра, его надежды на рост коллектива, европейский уровень, заграничные гастроли. Сделаны интересные записи на компакт диск в Парижской студии, растет известность, принимают хорошо. Начиналось второе отделение, и мы пошли в зал. Дирижировал Фуат Мансуров. Он же и вел концерт (по-французски) очень непринужденно, в хорошем контакте с публикой. Зал был, в общем-то, неудобный, очень узкий и высокий, так что оркестр был втянут в глубину сцены, и создавалось впечатление, что звук зажат стенами храма и не может весь вырваться в зал. Публики по нашим понятиям было немного, человек может быть шестьдесят, семьдесят. Но для симфонического оркестра в маленьком городке это, конечно, очень хорошо. Старательно хлопали.

В перерыве между номерами Миша ткнул меня в бок: «Слушай, они едут в Варшаву, это же в нашу сторону. Спроси, может, возьмут!» Честно говоря, меня такая мысль тоже посещала, когда я понял, что оркестр завтра утром на своих автобусах возвращается домой через Берлин и Варшаву. Но так хорошо нас встречали, так ценно, так свято для всех оказалось наше родство по родине, общая наша Казань - язык не поворачивался извлекать из этого какую-то корысть. Не хотелось это душевное умиление, этот праздник близости эксплуатировать в делах. Однако уж очень привлекательный был вариант. И я не устоял.

Когда мы, еще раз наговорившись со всеми, сразу после окончания концерта уже жали руки и собирались расставаться, я, помявшись, спросил у одного из оркестрантов, не будет ли неудобно поднять такой вопрос: не могли бы они подкинуть нас в автобусе до германской границы? Я сказал это совсем тихо, но просьба моя была сразу услышана и встречена с энтузиазмом - нет проблем! Свободные места есть, нужно только договориться с казанским директором и московским коммерческим директором и, главное, с немцами-шоферами - автобусы арендованные, и в пути порядком ведают шоферы.

Концерт кончился, мы стояли на освещенной площадке у бокового входа в церковь, небольшая группа людей, одни подходили, другие исчезали в окружающей темноте, все спешили скорей уехать. Где бы я стал искать коммерческого директора в этой суете! Вот этот момент меня умилил и запомнился мне больше всего. Не пошел бы я, конечно, никого искать и это поняли наши новые друзья. Моментально нашли всех, кого надо, договорились с директором, провели переговоры с шоферами. Решение было такое: все согласны, но шоферы поставили три условия. Мы должны быть завтра в девять часов двадцать минут утра на площади перед большим супермаркетом в тридцати километрах отсюда вверх по ущелью на юго-восток, в сторону итальянской границы, где боковая дорога от поселка, где они ночуют, вливается в автобан. Мы должны иметь веревки, чтобы привязать свои велосипеды на крышу прицепа. И, наконец, высадят нас на штатной остановке каравана, а не там где нам вздумается. Последние два условия не тяжелые. Веревки у нас есть на велосипедных упаковках, но вот приехать завтра к девяти утра в совершенно незнакомое место, когда сейчас уже полночь, а мой велосипед лежит кучкой деталей у палатки, это, конечно, сложней. И не понятно, почему бы им не подобрать нас здесь, в Альбертвилле, все равно мимо поедут. Но дареному коню в зубы не смотрят - так, значит так.

Мы благодарим, тепло прощаемся и катим через весь засыпающий город к себе в кемпинг. Ах, что за прелесть - это бесшумное скольжение сквозь теплый ночной воздух! Асфальт такой гладкий, что не чувствуется совсем, к кемпингу чуть под уклон, тренированные ноги не ощущают усилия. Радость теплой встречи и радужные надежды просят выхода в движении, и создается впечатление парения, беззвучного полета, как в счастливых молодых снах.


Возвращение

На другой день (вторник 5.08.97) беспокойство разбудило меня еще до рассвета. Я умылся и собрал свои вещи при слабом свете далеких уличных фонарей. Встал Сережа и мы пошли с ним под фонарь разгибать мою раму и вилку, а Миша занялся завтраком. Слава Богу, вилка нигде не треснула и ее удалось привести в такое состояние, что колесо крутилось, и можно было ехать. Конечно, обнаружилось еще множество мелких травм: порвано седло, погнуты руль и супер, нарушены регулировки - но это все поправимо. Свернули лагерь, собрались, выехали около семи.

Сережа сказал, что будет нехорошо, если мы уедем не простившись. Он прав. Свернули к Олимпийскому комплексу. Как ни странно, там было уже полно народу. Мсье Рье был занят на пресс-конференции. Мы подождали, подошел все тот же корреспондент Гренобльской «Dauphine Libere», стал расспрашивать о наших впечатлениях, понравилась ли Неделя, не испортил ли нам впечатление вчерашний инцидент. Он несколько раз возвращался к этому вопросу, я уверял его, что все было прекрасно, что это был для нас настоящий праздник и мы очень благодарны организаторам за приглашение, а падение - пустяк, о котором не стоит и говорить. Однако он снова и снова старался задрать длинные рукава моей рубашки так, чтобы на снимке были видны пластырные заплатки на руках, а я их стыдливо одергивал, уверяя его, что это не стоит внимания - такая небольшая комическая сцена. Еще он несколько раз возвращался к теме госпиталя: смотрели ли меня, получал ли я медицинское обслуживание, на что я каждый раз отвечал одно и то же: да, был, но обслуживания не получал. Спрашивал про колесо, кто помог, пришлось ли платить. Собралась небольшая толпа, мы были в центре внимания, несколько человек интересовалось, когда можно с нами поговорить - к сожалению, мы сейчас уезжаем совсем - жаль - нам тоже очень жаль, но мы должны ехать. И в самом деле было очень жаль уезжать, чуть только еще прикоснувшись к этому прекрасному празднику.

Как-то мы расслабились там, а время шло, и вдруг я понял, что мы стоим здесь уже непозволительно долго. Оставили записку мсье Рье и - вперед. Времени у нас оставалось полтора часа. С противоречивыми чувствами оставил я Олимпийский комплекс Альбервиля. С одной стороны мне было очень приятно внимание корреспондентов и окружающих, я всем существом воспринимал тепло человеческого общения, и мне очень жаль было от него уходить. С другой стороны беспокоили неоднократно всплывавшие вопросы о неоплаченном медицинском обслуживании, о происхождении колеса. Воспитанный советской властью в духе недоверия, боязни провокации, затем в зрелом возрасте я старательно ломал в себе эти стереотипы и теперь был вовсе без определенных ориентиров. Я совершенно не представлял, что напишет о нас в своей газете (а во время интервью выяснилось, что какая-то публикация уже была) этот симпатичный, настойчивый корреспондент в черной рубашке. Диапазон возможных вариантов для меня был от минус бесконечности до плюс четырех по пятибалльной системе. Слишком мал был мой опыт общения, и именно в нем я больше всего и нуждался. Много месяцев потом меня еще мучило это чувство вины, что я «наследил» в доме, куда был приглашен в гости. И только присланные уже зимой мсье Саразаном очень доброжелательные статьи «черного» корреспондента развеяли мою тревогу.

Не въезжая в город, мы свернули направо, в сторону городка Valmorel и сразу столкнулись с тем неприятным обстоятельством, что основная дорога по долине – скоростное шоссе (для нас запретное), а боковые дороги идут непонятно куда, то теряясь в придорожных поселках, то просто растворяясь где-нибудь на покосе. Несколько раз перебрались через это шоссе, то по верху, то по туннелям, ехали по грунтовке, плутали по поселкам. Время шло, я уже боялся смотреть на часы. Команда требовала - на шоссе! Так я не люблю ездить по скоростным дорогам! Чувствуешь себя как голый на танцплощадке, кажется, что из каждой машины на тебя смотрят с осуждением. В Германии еще и каждый второй водитель показывает большим пальцем в сторону: уходите ребята, здесь нельзя. Я уж не говорю о том, что «слоны» идут со скоростью за сто, и ударная волна от них кидает на бетонное ограждение. Но отступать было уже некуда, поехали по шоссе, прямо, без помех, километры набираются быстро. Все время на подъем, но беспокойство и страх гонят, едем с хорошей скоростью. Однако не очень-то много проехали, дорожная служба согнала в сторону, хорошо хоть не оштрафовали. Снова плутаем по кривым боковым дорогам, какой-то очень крутой бесконечный подъем среди промышленных построек, и спросить-то некого. Самое удивительное: никто ничего не знает. Километрах в трех от нужного нам места из троих мужчин ни один не сказал, где же этот огромный супермаркет на развилке.

Я уже не смотрел на часы, не дергался. Мы ехали и ехали вверх по долине, через поселки, как Бог пошлет. Курортные места, парки, пруды, уютные гостиницы, яркий солнечный день. Как-то неожиданно для меня скатились на просторную площадь с автостоянкой. И за ней, действительно, как нам и обещали, огромный супермаркет с гигантской вывеской: Super U. Я посмотрел на часы: 9.40. С робкой надеждой осмотрел автостоянку. Стоял там большой автобус, но явно не наш. И некого было спросить - были тут автобусы с русскими оркестрантами или нет. Продавщицы в супермаркете только улыбались и щебетали по-своему, для моего французского разговор был слишком сложным.

Сели ждать в тени магазина. Сережа пока сходил, купил продуктов на дорогу, я сел писать дневник. Надежда еще жила во мне пополам с тревогой. Все же это наши, русские люди. Мы оставили их вчера в полночь в Альбервиле еще в делах. Хоть и на автобусах, но все же им надо было сюда (даже еще дальше) добраться, перекусить на ночь, а может и не только перекусить - все же окончание гастролей! Потом хоть немного поспать, а утром собраться, позавтракать, все упаковать - это никак не меньше двух часов даже для очень опытной команды. Все это обнадеживает. Но немецкие (!) шоферы сказали: выедем в девять. Автобусы немецкие, шоферы немцы!
Минуло десять, половина одиннадцатого, одиннадцать. К двенадцати надежда моя растаяла совсем, оставив горький привкус сожаления об упущенной возможности. Стоял жаркий безоблачный день. Нам предстоял путь в пятьсот километров по горам, по однажды уже пройденной дороге под палящим южным солнцем. Мы потеряли полдня впустую, заехали на тридцать километров в противоположную сторону, торопились, нервничали - и все зря только потому, что не позаботились выехать на полчаса раньше. А могли бы вместо этого спокойненько сидеть в кресле комфортабельного автобуса, и пейзажи Франции (новые пейзажи вдоль еще не пройденных дорог!) мелькали бы за окнами без всякого усилия с нашей стороны. И все это предлагалось совершенно задаром. И все пропало по собственной нашей нерасторопности!
Взялись изучать расписание электричек - с этого места ходит электричка в Альбервиль и дальше, до Шамбери (Chambery). Километров пятьдесят можно подъехать, участникам Недели скидка, хоть потерянное время компенсируем, чтобы не плутать снова по этим боковым дорогам. Ближайшая электричка в два. Ладно, до полвторого сидим здесь. Я уже не сказал «ждем» - сидим здесь. И вдруг я их увидел. Еще не весь первый автобус появился из-за поворота, но я уже знал, что это они. Меня как пружиной подкинуло с земли и бросило им навстречу. Я осознал себя только уже бегущим, размахивая руками: привет, мы здесь! Открылись двери, выскочило несколько человек, закричали и засуетились: скорей, мы уж и так опаздываем! Да надо ли было нас торопить! Не завязывая вьючных сумок, запихивали велосипеды внутрь багажных прицепов поверх виолончелей и контрабасов, впопыхах даже фотоаппарат забыли достать. Сто советов, шум, мешаем друг дружке. Затолкали, захлопнули дверцы, разбежались по автобусам - поехали.

Поехали! Как здорово сидеть в кресле развалясь, не напрягая ни одной мышцы, а дорога - хоть спуск, хоть подъем - сама проплывает мимо. Это ли не праздник! А оркестранты закрыли окна занавесками, болтают друг с дружкой, телевизор над шоферской кабиной смотрят. Что уж они так, неужели не интересно посмотреть на Францию из окна автобуса! Я мечтал проехать автобусом через Европу, например, из Варшавы до Парижа - через всю Германию и пол-Франции. Сразу увидеть столько интересных мест своими глазами. Однако через час-другой нашей езды я простил нелюбопытных оркестрантов. Я понял их задернутые занавески – скоростные дороги в Европе везде одинаковые, проходят они мимо городов, вписаны в местность по возможности ровную, окружены изгородью да зачастую, еще и лесополосой, и вид из окна автобуса получается весьма однообразный. В конце, когда мы вылезали, я искренне посочувствовал нашим друзьям-музыкантам, которым предстояло киснуть в креслах еще весь вечер и всю ночь, больше тысячи километров до Варшавы, где у них пересадка на поезд. Да, я мечтал проехать по Европе на автобусе. И огромное спасибо нашему Оркестру - я это сделал и понял, что это совсем не то, что мне нравится.

Так что же все-таки случилось, почему приехали так поздно? А ничего не случилось, ничего особенного. Вчера же был последний день гастролей, немного отметили, сегодня не сразу собрались. Пока сдали комнаты в пансионате, посуду, были какие-то трения с администрацией, на все же уходит время. Бедные немецкие шоферы! Я думаю, они тоже все это время ждали в автобусах.

Моим соседом по креслу оказался пожилой виолончелист. Ему бы уже хорошо на пенсию, но надо достраивать дачу и дочери надо иногда помочь. Платят, конечно, не густо, но все же заработок. У него был собственноручно приготовленный обед из трех блюд в баночках с хлебом, винегретом и компотом. А впереди перекусывали сникерсами, запивая их газировкой. Удивительно своеобразный этот мир музыкантов. Симпатичная скрипачка, сидевшая через проход, жаловалась, что после стольких лет, вложенных в учение, в бесконечные репетиции музыкант становится рабом своей профессии. Платят оскорбительно мало, обращаются плохо, но другого места найти невозможно, ничего другого делать она не умеет. Вот и здесь весь доход их - только суточные - двадцать долларов в день, за концерты они ничего не получают - дома идет зарплата. Да и суточные выдают не регулярно, задерживают, не дают вперед. И на этот раз при раздаче суточных возник небольшой конфликт. Коммерческий директор устроился на переднем сидении и объявил, чтобы подходили и расписывались. Задние ряды зашумели - зачем же каждому лазить по заваленному сумками проходу, пусть он один раз пройдет! Директор промолчал и начал выдавать франки. Потянулись сначала ближние, потом и крикуны сзади. А у меня душа загорелась возмущением и сочувствием к бесправной доле музыканта. Но чем дальше я с ними ехал, чем больше я их наблюдал и слушал, тем сильнее размягчалось мое сердце и чувства теплые, близкие к умилению все больше его заполняли. И одновременно я посочувствовал главному дирижеру, Фуату Шакировичу Мансурову - каково управлять этим огромным коллективом нервных, эмоциональных, очень нестандартных личностей, совершенно разных по бытовым привычкам, склонностям и реакциям. Нужно удержать в жестких рамках программы этих людей, которые сами себя, зачастую, удержать не умеют (и не желают).

Вот с этим умилением в сердце мы и расставались через восемь часов езды по Франции мимо Лиона, Дижона, Безансона до Германской границы. Немецкие шоферы оказались людьми доброжелательными и любезными. Они не только высадили нас прямо там, где нам было нужно, но и съехали для удобства с автобана на боковую дорогу. Бегом мы вытащили наши велосипеды на траву обочины, проверили вещи. Все. До свидания, до свидания! Нам кричали и махали руками в окна - До дома, до Казани! У меня выступили на глазах слезы. Автобусы тронулись, мы остались одни на пустой дороге, взволнованные и глубоко тронутые прощанием. Вот и все. Наш краткий маршрут благополучно завершился на Германской границе, почти в том же месте, где мы его и начинали чуть больше недели назад. Конечно, впереди были еще и блестящий Страсбург и холеный Баден-Баден, долина Рейна, и сказочные леса на крутых перевалах Шварцвальда, и праздничный Мюнхен с его Олимпийским комплексом, но все это было уже доеданием тортов наутро после большого праздника. А праздник счастливо закончился здесь, на пустой дороге среди поля недалеко от берега Рейна.

Мы собрали с травы вещи и упаковали их в сумки - пора ехать, искать нашу дорогу, воду, место для очередного ночлега. Свежий предвечерний ветер трепал траву на обочине, легкие заглотили сладкий воздух полей, после долгой маяты в автобусе все мышцы сладко тянуло в предвкушении езды по этому безукоризненно ровному асфальту вперед к горизонту.


Маршрут по Европе_97.
Rheinfelden – Adelhausen – Weil – Mulhouse – Montbelliard – Besan;on – Lons le Saunier – Bellegarde – Geneve – Annemasse – Annecy – Albertville. Mulhouse – Strasbourg – Baden-Baden – Pforzheim.




К берегам Атлантики

 “Via est vita”

Предисловие

На этот раз мы были вдвоем с бывшим моим студентом, а теперь соседом по дому Сережей Таланом, бывалым туристом, уже побывавшим до этого в Париже в автобусном туре.
В этом двухтысячном от рождества Христова году мы проехали две тысячи километров на велосипедах по прекрасной стране Франции. Две тысячи по стране размером меньше тысячи в любом измерении. Две тысячи километров от выхода из круглого здания Парижского аэропорта имени Шарля де Голля до входа в него через те же двери. Сначала мы ехали от Парижа на юг через Орлеан и дальше вверх по Луаре до города Виши (неподалеку от Лиона) к моему старому другу и покровителю Марселю Саразану, который и пригласил нас во Францию. Затем повернули на запад и выехали на берег океана у Ла-Рошели, достигнув таким образом формальной цели нашего путешествия - западного края Европейского континента. Оттуда направились на север через Нант к легендарному замку Монт Сен Мишель на побережье Ла-Манша, и от него вернулись снова в Париж. Все путешествие продолжалось 25 дней - с 31 июля по 25 августа. Из них ездовых - 21 день. Раза три мы стартовали в обед. Так что в обычный ездовой день проезжали немного больше ста километров со средней скоростью около двадцати километров в час.

Выложив по $ 370 за билеты на самолет до Парижа и обратно, в остальном мы старательно экономили, так что все наши расходы не превысили $ 450 на человека. Это наложило определенный отпечаток на наше мероприятие. Мы каждый день покупали продукты в супермаркетах, а в остальном жили автономно - сами готовили пищу на своем примусе, ставили палатку бесплатно на “диких” местах. Посещали только бесплатные зрелища. Панораму Парижа, например, смотрели не с Эйфелевой башни (30 F самая нижняя галерея), а с холма Монмартр, со ступеней базилики du Sacre Coeur.


Нас везут в Париж

Был теплый день 29 июля 2000 года. Собиралась гроза. Сын выгрузил наши упаковки из своей «восьмерки» и помог перетащить их на перрон. Не понятно было, что делать дальше. Уж налетали порывы ветра, черный край тучи накрыл нас и немного начало брызгать. Но и прибытие поезда уже объявили, и прятаться в здание вокзала было, вроде бы, поздно. К тому же неизвестно, где будет наш вагон. Сережа пошел узнать. Я остался один с вещами.

Подошли две пожилые женщины. Улыбнулись, заговорили: «Наверное, это путешественники во Францию?» - «А что, сразу видно, какие мы спортсмены?» Оказались - Сережиной мамой и ее сестрой. А тут и поезд подошел. Вагон наш остановился далеко, все ринулись с вещами грузиться.

Я думаю, у нас в крови еще память о посадках в военные и послевоенные поезда, штурм набитых озлобленными людьми вагонов, вещи - в окна. А потом все это многократно повторено в студенческие туристские годы. Да и позже есть что вспомнить. Куда там американским студентам с их коллективом в 28 человек в телефонной будке. Попробовали бы они залезть с байдарками и рюкзаками на поезд в Беломорске, когда уже на подходе из него торчали серые зады из всех незакрытых тамбуров.
На этот раз ажиотаж подогревал набирающий силу дождь. Я немного нервничал, как отнесутся проводники к нашему нестандартному багажу, но они промолчали. Погрузились без приключений. Забросили велосипеды наверх, на третьи полки, занесли вещи. И тут хлынуло. Только теперь полило по-настоящему. Проливной дождь лупил по в миг опустевшему перрону, в вагоне было немного душно, вода текла по окнам, а провожающим пора было уходить. Вот и проводницы стали уже всех поторапливать. Вот сын в рубашечке побежал под струями в сторону стоянки машин. Пошли и Сережины женщины в легких летних платьях - ни плаща, ни зонтика - через залитый пупырчатыми реками перрон к далекому зданию вокзала. А мы стояли у запотевшего окна и смотрели им вслед. Мы уезжали почти на месяц. У меня тоже оставалась в городе восьмидесятисемилетняя мама. Уезжать всегда немного тревожно и грустно.

Оказалось, что в Москве на вокзале нас встречал товарищ с машиной, но мы этого не знали и с ним разминулись. А также сели не на ту электричку и заехали, куда не надо. Но все хорошо, что хорошо кончается, и мы все-таки попали в гостеприимный дом моей старинной подруги и однокурсницы Светланы Б., и потом за нами приехал на машине мой старый друг и однокурсник Слава Р., и сели мы за стол, и было нам так хорошо вместе, что до слез было жаль уезжать куда бы то ни было, хоть и в Париж.

Но труба зовет. Слава привез нас в Шереметьево-2. Уже в третий раз привозит он меня сюда с велосипедом, что само по себе здорово, но он еще каждый раз первым меня встречает по возвращении. После многих дней среди чужих лиц, непривычной обстановки, напряжения, дороги, в нервной атмосфере Шереметьевского аэропорта попадаешь в объятия друга. Это ли не счастье!

Мы летим в Париж самолетом скандинавской авиакомпании SAS с пересадкой в Стокгольме. Не потому, что нам захотелось посмотреть шведскую столицу, а просто так всего дешевле. Рейс вечером, неудобный, но это, разумеется, не в счет.

Как всегда, нервничаем по поводу веса нашего груза. Перед этим я тщательно изучал изложенные в билете правила перевоза багажа. Там в одном месте написано, что пассажиры туристского класса могут везти 20 кг багажа. А в другом месте написано, что багаж в кабину не должен превышать по размерам 50+40+25 см, а по весу - 8 кг. И не ясно, входят эти восемь килограммов в те первые двадцать, или они сверх того. Каждый килограмм превышения стоит пять долларов. Моя зарплата доцента в университете - около семидесяти долларов в месяц, на четырнадцать кг лишнего веса. Очень хочется уложиться в норму. Харьковский “Турист” весит 16 кг. Плюс палатка на складных дугах - З.5 кг, примус “Шмель-2” - 1.2 кг, 2 спальника по 1 кг каждый, ремнабор -1 кг - вот уже и норма. А еще посуда, документы, фотоаппарат и т.д. А еще личные вещи, которые, к сожалению, тоже весят безобразно много. Делаем по три упаковки. Велосипед без педалей и седла -14 кг, рюкзак, набитый объемными вещами - 6 кг и сумка в кабину, которую обычно не вешают. Там - железо: педали, подседельная труба, нож, гаечные ключи - чем не багаж террориста! Там же бумаги и книжки - тоже все тяжелое.

В этот раз поленился я делать полную разборку, снял только колеса, переднюю вилку и седло. Достаточно компактная упаковка получилась. А Сережа и вилку не стал разбирать, снял колеса да руль развернул. Причем чехла на вилку не хватило, и она торчала наружу, обмотанная тряпкой. В “восьмерку”, а потом и в “Ауди” такая упаковка входила с большим трудом. Но надо сказать, что при сдаче багажа в самолет это не вызвало ни малейших затруднений. Невозмутимая сотрудница Скандинавской авиакомпании SAS, не оборачиваясь, достала из ящика за спиной полутораметровый пластиковый мешок. Торчащую часть вилки заклеили скотчем - вот и все.

Пока возились с перевесом, прозевали начало регистрации, оказались в конце очереди. Как я всегда завидую этим пожилым, хорошо одетым людям с одним кейсом в руках! Все у них в порядке, никто ни к чему не придерется. У меня же вечно какой-то нестандарт. Что опять с нас требуют эти женщины на регистрации? - я не пойму со страху их английского. Они никак не могут сосчитать количество нашего багажа. - Это в кабину, это не вешаем! - Сережа что-то пытается им объяснить, по-моему, он их только раздражает! У меня кровь прихлынула к лицу, я не пойму, чем они недовольны. Ух, оказывается, просто к нашим чехлам не за что прицепить бирки! Слава Богу, нас пропускают дальше с нашими железными сумками! Как я понял, все же SAS берет двадцать килограмм в багаж и ПЛЮС восемь килограмм в качестве ручной клади в кабину. Причем я не видел, чтобы ручную кладь вешали. Так что можно было и не нервничать.

Дальше - паспортный контроль. Тоже, конечно, могут зацепить. Моего предыдущего спутника, тоже Сережу, задерживали при каждой проверке - какая-то неудачная фотография была в паспорте. Вызывали дежурного офицера, тот звонил куда-то, всякие вопросы задавали. А меня, слава Богу, в упор не замечали. “Цель поездки?” - спрашивает офицер на вертушке. Зачем спрашивает? - каждый раз удивляюсь я. Все равно все отвечают, что положено. Кто сразу не соображает - сзади хором подсказывают. «Спортивный туризм», - ответил я. Щелкнул вертушек, вот я и отбыл из России. Еще три минуты беспокойства за Сережу, и мы оба на нейтральной территории зала ожидания. Стеклянные коридоры, роскошные витрины магазинов duty free и кафе. Это один из самых приятных моментов поездки - все проверки пройдены, вещи сданы, дальше - все удовольствия полноправных пассажиров международной авиакомпании: пресса, мягкие кресла, роскошный ужин, забота внимательных стюардесс.

В отличие от наших девушек стюардессы SAS на пути до Стокгольма были почтенных лет женщины вида домохозяек, принимающих на кухне гостей. Самолет MD (Макдональдс-Дуглас) длинный и узкий, салон - труба без видимых претензий как-то скрасить однообразие пространства, два ряда не слишком просторных кресел по сторонам, все предельно рационально. Мы оказались на самых последних местах, мне в окошко был виден только двигатель. Когда он взревел на взлете, я успокаивал себя, что это только на форсаже на несколько минут так, надо потерпеть. Но давно уже взлетели, а пространство вокруг меня и внутри всех моих органов противно с визгом вибрировало. Я отсел от окошка к проходу (кстати сказать, на единственное свободное кресло во всем самолете), но это мало помогло. Вот вам и комфортабельные американские лайнеры! Даже в чреве древнего ИЛ-18 было тише. Я плохо спал две предыдущие ночи, нервная система была измотана, и новая перегрузка отнюдь не радовала.

Между тем женщины деловито раздавали из ящиков на колесах напитки: сок, пиво, колу. Можно спросить вина, и тебе дадут изящную двухсотграммовую бутылочку хорошего сухого, по желанию: красного или белого. Сережа пожелал водки, и ему принесли пузырек грамм на пятьдесят. Соседи на переднем кресле через некоторое время шумно потребовали добавить. У них, видимо, с собой было и свое, они летели рыбачить в Швецию и уговаривали случайных соседок составить им компанию. Всем было весело, стюардесса урезонивала их терпеливо как хозяйка дома расходившихся гостей, но выпивки больше не дала.

Мне тоже захотелось пообщаться с проводницами. Я похвалил их обед и с трудом осилил корявый комплемент на тему, что их забота смягчила в некоторой мере шумную атмосферу этой гремучей бочки. О, шумит? - моментально отреагировала стюардесса. - Пойдемте! Она взяла меня за плечо и повела вперед по узкому проходу между креслами. Я подумал, что она сейчас найдет мне другое место, более комфортное, и уже успел обсудить про себя достоинства и недостатки такой перемены, но мы все шли вперед, пока не оказались в кабине пилотов.

Там было неожиданно тихо и просторно от широких окон со всех трех сторон. Пилотов было двое, они пожали мне руку и представились. Возник вежливый, необязательный разговор (small talking). Я с некоторым удивлением слушал, как я хвалю их лайнер, стюардесс и всю замечательную скандинавскую авиакомпанию SAS за прекрасный рейс. Правда, как специалист в аэродинамике я заметил, что наши самолеты ничуть не хуже американских (но летаем на чужих). Пилоты вежливо согласились, но пересаживаться на наши самолеты желания не выразили. На том и расстались. Стюардесса привела меня на старое место верхом на двигателе, улыбнулась ободряюще и удалилась. И все же мне показалось, что гудеть за это время стало меньше, видимо самолет сбавил обороты, готовясь сбросить высоту.

Я бы описал подробно все прелести поданного нам в самолете обеда, восхитительное содержимое всех этих изящных баночек и коробочек, стаканчиков и пакетиков - так много простой детской радости они доставили мне, пожилому доценту. Но, к сожалению, Сережа потерял в дороге записную книжку, где все это было перечислено, а в памяти остались только впечатления. Во всяком случае, впечатлений хватило до самой посадки в Стокгольме, когда наше внимание переключилось на мелькающие под крылом озера и поляны в окружении ельников. Аэропорт тоже на большой поляне, вполне провинциальный, не крупнее нашего Казанского по размерам, но самолетов на стоянках много и рейсов в расписании, как международных, так и особенно внутренних - много. Самолеты, по большей части, американские, много старых, вроде Боингов 707 и 727, много MD (МакДональдс-Дуглас). Но внутри аэропорта немноголюдно, в основном наш рейс. Многие, как и мы, летят дальше - до Парижа. Так, с пересадкой получается даже дешевле, чем Аэрофлотом.

Ждали недолго. Я выбрал со стоящей у окна тележки толстенную газету на английском. Служитель в зале дернулся меня остановить, но, узнав, что я с Парижского рейса успокоился - все равно пресса для нас. Пригласили на посадку, без толкотни прошли по длинной металлической трубе в самолет, на этот раз Боинг-727. Этот показался мне попросторней и не таким шумным, как предыдущий, хотя место опять было в самом конце, у двигателя. Взлетели еще засветло. Чуть поднявшись, самолет лег на крыло и еще раз показал нам двухцветную в сумерках скандинавскую землю - озера, отороченные густыми ельниками. Я невольно подумал, как легко было бы найти здесь место для палатки на приближающуюся ночь, каково-то будет в аэропорту Шарль Де Голль. Наш самолет убегал от наступающей ночи на запад, делая за час почти 1000 км, но она настигала нас со скоростью 1200 км в час, как пиратский корабль с черными парусами, такая тихая и неотвратимая.

Однако опять привезли напитки в буфете на колесиках, на этот раз пожилые отставные пилоты. И снова встала приятная проблема выбора: пиво, кока-кола или сок, и какое вино к ужину пожелают джентльмены, белое или красное? Джентльмены после некоторых колебаний решили выбрать оба и еще добавить шампанского (Сережа слышал, что если объявить свой день рождения сегодня, то полагается от авиакомпании шампанское). Шампанского не дали, но это не испортило прекрасного ужина, тем более что теплые булочки и кофе можно было брать по второму разу.


Аэропорт имени Шарля Де Голля

Садились уже в полной темноте, и я все смотрел с какой стороны меньше огней, куда нам ехать из аэропорта искать ночевку. Аэропорт имени Шарля Де Голля одна из достопримечательностей Франции. Очень большое движение. Когда улетали домой, наш самолет был третьим в живой очереди на взлетную полосу, на соседних двух полосах очереди стояли длинней. Мы прибыли в десять вечера по местному времени, множество народу сновало по этажам и проходам, непрерывными вереницами плыло на эскалаторах по стеклянным трубам в “аппендиксы”. Здание аэропорта круглое, как большая кастрюля. Середину занимает стеклянный стакан. Со дна стакана с утомительной беспорядочностью бьют вверх десятки струй фонтана, а выше его наискосок пересекают прозрачные трубы, по которым на виду всех этажей, как мухи под объективом микроскопа, ползут по эскалаторам прибывающие и улетающие пассажиры. Кольцевые коридоры внизу сияют витринами магазинчиков и ресторанов, на верхних этажах бесконечные ряды стоек всех авиакомпаний мира. Масса огней, бликующее стекло стен, жесткий пластик столов и кресел, никель и нержавейка перил, тележек, рам и ручек. Фантастика. Но мне почему-то с самого начала показалось все немного запущенным, поношенным, покрытым пылью, как в старом подземном переходе в метро. И эти дерганые фонтаны, которые так облегченно сникли в 11 вечера и до утра. И пальмы в бочках вокруг них на дне стакана, и обширный с невысоким потолком зал прибытия, где всегда полно народу, и даже пластиковые кресла выглядят утомленными.

Обычная неразбериха с выдачей багажа, почему-то сразу два номера рейса на нашей вертушке. А велосипеды вообще неизвестно, где искать. Топчемся неприкаянные в мутном свете ламп. Народ куда-то разошелся, по лавкам несколько арабских семейств, да негры-уборщики машут швабрами.
Пошел узнать, надо ли предупреждать (to confirm), что мы явимся на обратный рейс. Интересная это деталь. Оказывается, авиакомпания на всякий случай продает билетов на рейс больше, чем мест в самолете, ориентируясь на статистику неявки пассажиров. Таким образом, вполне может оказаться, что, придя на регистрацию последним, вы окажетесь лишним. Поэтому авиакомпании просят предупредить их за два - три дня, собираетесь ли вы воспользоваться вашим обратным билетом, подтвердить вылет. В половине одиннадцатого вечера служащие аэропорта уже на старте бежать домой, и я с трудом нашел представителя SAS - миниатюрную негритянку, которая написала мне телефоны для подтверждения вылета.

Тут выяснилось, что при перевозке у Сережиного рюкзака оторвали карман, и пропала одна из багажных сумок для велосипеда. Я снова пошел искать SAS-овскую девушку в этом полусонном зале, но она уже уехала домой, и все остановилось до утра. Я еще не знал тогда, что даже фонтаны внизу уже улеглись спать, но чувствовал, что жизнь быстро уходит из пыльного света коридоров. Негр на электрокаре с разгильдяйской лихостью сцеплял багажные тележки в длиннейшие поезда и утаскивал их в туннель, с грохотом задевая за ограждение. Быстро пустело вокруг. Перспектив ночевки у нас не было никаких.

Занялись сборкой велосипедов. Слава Богу, все доехало целым, небольшие помятости не в счет. В этот раз заднюю часть я вообще не трогал, только седло снял и педали. Так что нужно было поставить только переднюю вилку и руль, дел на полчаса. Провозились, конечно, дольше. Пока сняли чехлы, все распаковали, повесили на багажники “штаны”, упаковали все в походный порядок. Разложили по стойкам все наше убогое барахло, как цыгане. Но в зале пусто, только негр-уборщик шваброй вокруг размахивает небрежно. Вот мы и готовы в путь. Время - около двух часов ночи местного, а по Москве уже утро - три часа разницы. Прошлую ночь мы провели в поезде, разбудили нас в шестом часу утра. Приезд в Москву, друзья, Шереметьево, волнения с посадкой, Стокгольм, аэропорт Шарль Де Голль, возня с багажом - день был длинный. А завтра (на самом деле, сегодня уже) - начало маршрута, тоже не самый простой день. Надо бы отдохнуть хоть немного. Проще всего, конечно, пересидеть остаток ночи здесь в аэропортовских креслах, но это не отдых. Надо ехать, искать место для палатки темной ночью в самом техногенном месте Франции.

Таким вот получилось самое начало велосипедного пути. Мы вышли в темную южную ночь и по пустой дороге поехали потихоньку мимо сетчатых заборов, ангаров, совершенно безлюдных, ярко освещенных асфальтовых пространств между строениями, редкой растительностью. Дорога ветвилась во все стороны, хотелось куда-нибудь в темноту, в лес или хотя бы в поле (не поставить бы палатку на взлетной полосе!), но молчаливые огни окружали нас одинаково плотно со всех сторон. Сделали петлю вокруг ангара, постояли в нерешительности. Тихо, пусто, светят бессонные фонари, за газоном по горке прошел автобус. А газон довольно большой, пара роскошных платанов раскидала ветки почти до земли - чем не ночевка на худой конец для двух не слишком привередливых путников?
Первый раз собираем палатку - полусфера на упругих ребрах, первый раз залезаем в новые, для этого похода сшитые спальники из ярко-белого каландра. Сережа ставит свой будильник на семь утра, чтобы пораньше вернуться в аэропорт - искать пропавшую багажную сумку. А к ленчу нас уже ждут в гости в парижском районе Медон (Meudon).

31.07.00. Мне показалось, будильник начал звонить сразу, как только я закрыл глаза. Еще темно, все так же ярко светят лампы вдоль ангаров. Сережа отработанными движениями выбрасывает вещи из палатки, вылезает из спальника, начинает собираться. Что ж, надо - так надо. Я через силу заставляю себя тоже включиться в процесс. Вытаскиваю вещи на траву под дерево. Складываем палатку. Долго рассматриваю циферблат своих часов в свете фонарей. Странное дело, на моих только пять. Слушаю, кручу заводную головку – может, встали. Да нет, вроде идут. В небе слабый намек на рассвет. Оказывается, Сережа не в ту сторону подвел свои часы в Стокгольме. И сейчас не семь, а только пять. А легли в два. Так что мое впечатление не так уж и далеко было от истины. Что ж теперь делать? Не ставить же снова палатку.

Собираемся потихоньку, по первому свету возвращаемся в круглую кастрюлю аэропорта. Там уже утреннее оживление. Мятые люди везут на эскалаторах свои огромные чемоданы. Кажется и воздух внутри здания усталый и мутный. Завтракаем на фанерных креслах. Пока перетряхивали вещи, нашлась и пропавшая сумка - не надо идти и что-то выяснять. Мы свободны, можно ехать.


В Париж

И вот в 7 утра тридцать первого июля двухтысячного года мы во второй раз начинаем маршрут по Франции от дверей аэропорта им Шарля Де Голля. У нас была с собой еще в первой поездке купленная десятикилометровка дорог Франции. В общем-то, ее достаточно для ориентировки, но только не в окрестностях Парижа. Здесь надо иметь как минимум двухкилометровку и двигаться строго по маршруту, не позволяя себе вольностей. Нам бы разориться на тридцать франков (один франк равен четырем рублям) - купить подробную карту Парижа в аэропортовском журнально-газетном магазинчике, проложить сначала маршрут на бумаге, и уж потом соваться на живую дорогу, но мы еще не осознавали размеров проблемы и как два самоуверенных цыпленка радостно порулили в сторону Парижа.

Было безоблачное теплое утро и все радости путешествия впереди. Однако очень скоро оказалось, что мы едем по скоростной дороге - автобану, отгороженные от поля бетонной стенкой, и мимо нас, разрывая воздух, проносятся бешеные носороги-фургоны, швыряя нас к стенке ударной волной. Кто бы знал, как я не люблю эти автобаны! Во-первых, на велосипеде по ним ездить запрещено, и если даже водители и не обращают внимания, все равно я чувствую себя как голый в фойе театра. Во-вторых, это действительно опасно - водители не ждут помехи и могут не успеть среагировать на такой скорости, рискуешь не только своей жизнью, но и чужими, что гораздо неприятней. Ну и психологически давит безостановочный рев проносящихся мимо на бешеной скорости машин и бесконечная бетонная стенка справа, не позволяющая сойти с этой сумасшедшей полосы на травку, остановиться и передохнуть. Так, наверно, чувствует себя заяц, бегущий от автомобиля в лучах фар.

Но не нашли мы другой дороги и вылетели на автобан. Эти хитроумные развязки - сразу не сообразишь, куда выскочишь в конечном счете. Очень скоро мы окончательно запутались. На глазах удивленной публики перелезли через ограждение, перетащили велосипеды (груженые!), вылезли на зеленый холм. Париж просторно раскинулся перед нами на юго-западном горизонте.

Сейчас я пытаюсь вспомнить, видел ли я какой-нибудь другой город так же компактно со стороны. Я въезжал на велосипеде во многие крупные города: в Прагу и Берлин, Дрезден и Страсбург, в многомиллионную Москву и в Питер, в родную Казань, наконец. Но не вспомню такого общего вида всего города, как виден Париж с холмов у аэропорта Шарля Де Голля. Город не размазывается постепенно в бараки и дачные участки, а встает сразу на краю поля каменной стеной высоких домов, и с расстояния порядка двадцати километров его можно рассмотреть в деталях. Такое же впечатление у меня осталось в свое время при выезде из Парижа на восток, в сторону Реймса. Мы тогда сели передохнуть на лавочку у какого-то памятника, слева от нас был каменный город, из которого мы наконец-то выбрались, а справа до горизонта желтели пшеничные поля.

Сейчас дорога прямо под нами уходила в сторону центра города. Развилка, с которой мы слезли, уводила вправо, где у горизонта виднелись другие дороги, ведшие к северным окраинам. И все это были мощные ветвящиеся бетонные реки скоростных автобанов, и по всем по ним неслись к городу нескончаемые потоки машин. Не видно было нигде такой желанной узенькой и тихой велосипедной дорожки.

Я еще потоптался немного, делая вид, что изучаю карту (и там нет ничего кроме автобанов!), вздохнул полной грудью на зеленом лугу - как здесь хорошо и тихо, как радостно летнее утро, спокоен воздух, ясны дали - не хочу я снова в этот кошмар! Но Сережа уже торопит - поехали, поехали! И мы снова лезем через какие-то кусты, через бетонное ограждение. И опять давит рев машин и палит солнце, и все вокруг бетонно-серое. И опять, как партизаны, выжидаем прогала в нескончаемом потоке вылетающих из-за поворота машин, чтобы перебежать на встречную полосу. Господи, что еще там случилось, что Сережа отстал?! Опять вылезаю через ограждение наружу. Оказывается, пока продирались через кусты, Сережа проткнул колючкой шину. Срочный ремонт на этой проклятой дороге, под рев моторов поспешно меняем камеру на запасную.

Еду на нервах. Вот уже совсем близко улицы и дома, но тут нас останавливают дорожные рабочие, кричат и показывают жестами, что здесь ездить нельзя, надо уйти. Куда уйти?! Мы бы рады, да никак не можем выбраться из этого загона для бешеных носорогов. Парень что-то объясняет нам по-французски, показывая вправо, мы послушно киваем и едем дальше.

Надо видеть, как ездят на велосипедах по Франции, чтобы представить себе всю дикость картинки. Если в Германии или Голландии велосипед - это одно из основных средств передвижения на близкие расстояния - бабушке в магазин съездить, ребятам на тусовку или пенсионерам - на вечернюю прогулку, то во Франции велосипед - это Тур де Франс. Мальчишки ли лет в двенадцать или усатые деды за семьдесят - все обязательно в фирменных велосипедках и майках с карманом на спине, почти обязательно в каске и велоперчатках, в велотуфлях с замками для крепления к педалям их легких, как стрекозы, шоссейных машин, часто группой, всегда на хорошей скорости - это не прогулка, это всегда тренировка. Быстрые, уверенные, дисциплинированные.

Но и такие кентавры никогда не вылезают на автобан, ездят по департаментским (D), в крайнем случае, по национальным (N) дорогам. И тут мы на своих развалюхах, с самошвейными тряпичными мешками, свисающими с багажников чуть не до земли, в разномастных шортах и развевающихся на ветру второго срока майках. Сережа в панаме, которая так хорошо служила ему в горных походах по Памиру. Два чуда, вылетающих навстречу ни к чему такому не готовым водителям на спидвее!
Догнавший нас на огромном мотоцикле полицейский обходился с нами, как с сумасшедшими. Он не грозил и не ругался, а терпеливо нам объяснял, что вот сейчас будет поворот направо, нам надо будет спуститься вниз на боковой отвил, и тогда мы сможем выехать на улицу в пригороде. Оказывается, он попытался сначала остановить Сережу, но тот отказался, мотивируя это тем, что у него впереди товарищ, которого он не может оставить одного. Не добившись успеха, жандарм поехал догонять меня и уже как-то без уверенности стал объяснять мне на ходу, что нехорошо здесь ездить и надо бы остановиться и обсудить эту проблему. Он видимо, боялся делать резкие движения на таком месте с такой непредсказуемой публикой. Но я оказался покладистей, мы поклялись свернуть при первой же возможности, он проводил нас до поворота.
Пересекаем Великий Город

К счастью, все закончилось благополучно и следующее, что я помню, - это тихий перекресток улиц в предместье Парижа, двух-трехэтажные дома у автобусной остановки, автостоянка с парой минивэнов. Мы на газоне в тени дерева клеим шину Сережиного велосипеда. Оказалось, что впопыхах на обочине мы не убрали обломок колючки с внутренней стороны покрышки, и она проткнула запаску тоже. Оказалось, что клей в моем ремнаборе высох и не течет, и не размазывается. Редкие прохожие на жаркой полдневной улице с удивлением разглядывали наш базар.

Следующая остановка около Theatre Paris-Villette на канале Canal de l'Ourco. Бульвар с оживленным движением, справа театральное здание и дальше лужайка и ограда парка. Стеклянная двойная телефонная будка, звонить можно только по карточке. В Казани мсье Франсуа, знакомый моего друга дал мне телефон своей матушки в Медоне (Meudon). Это в пригороде Парижа, в сторону Версаля, на юго-западе. Она ждет нас в гости сегодня утром. Нужно позвонить и сказать, когда мы будем. Франсуа прикинул по своим меркам: сорок минут идет электричка из аэропорта до центра, еще сорок минут метро. Если выйдем в восемь, то к десяти будем на месте. Так он сказал своей матушке, Madame N. Но давно прошло десять часов, уж полдень близится, а мы еще на северо-восточной окраине Парижа и никто не может нам объяснить, где этот самый Медон.

Пора звонить и извиняться, что мы опаздываем, но для этого нужна телефонная карточка. Я не знаю, где их продают. Я смертельно устал от всей этой суеты: от самолетов, от бессонной ночи, от спидвея, от напряженной езды по незнакомым улицам. Мои аккумуляторы совсем сели, мне бы лечь и поспать пару часов в тишине, я не могу больше ничего предпринимать, я хочу пить и в туалет. Я старый, слабый человек, мне плохо, у меня нет сил пересечь этот гигантский город. Я опустил руки. Я тупо сижу на бульварной скамейке, а драгоценное время течет впустую. “Ну поехали”, - дергает меня Сережа, - поехали!” - Не могу я ехать. Нет сил. Ярко светит солнце, ветерок играет тенями листьев на дорожке бульвара и на стекле телефонной будки. Надо позвонить. Надо спросить, где продают телефонные карточки. Такое простое дело, но не говорят французы по-английски, не хотят принципиально. С третьей попытки выясняю, что надо идти в табачную лавку напротив. Иду, спрашиваю продавца в тесной лавочке с дверью прямо на бульвар: “Pardon Monsieur, s'il vous plait, telephone card?”. Застрелиться! Минимальная карточка - 50 франков, двести рублей на наши деньги! Позвонить по автомату - двести рублей! У меня месячная зарплата меньше двух тысяч.

Я мнусь в нерешительности, Monsieur ждет в недоумении. Ну нет у меня сил платить такие деньги за телефонный разговор! Но и отступать некуда. Я выкладываю из кармана шортов большую голубую банкноту, купленную еще в Москве, и получаю взамен пластиковую карточку со стрелкой - вставляй так. Плетусь назад через бульвар к стеклянной будке, с трудом протискиваюсь внутрь сквозь упругие двери, набираю с бумажки десятизначный номер.

- Bonjour, Madame N.? This is from Kazan... - Мадам N. хорошо говорит по-английски, значительно лучше меня, это облегчает мне жизнь.
- Я очень извиняюсь, но мы еще далеко и, по-видимому, доберемся только к вечеру.
- Может быть вам доехать на метро?
- Нет, мы с велосипедами (хотя я не знаю, может быть и можно, просто нет сил что либо предпринять решительное).
- Хорошо, я Вас жду к вечеру.
- До свидания.
 Меньше двух франков весь разговор. Это Сережа прочитал на табло, я такие вещи в упор не вижу. Он звонит еще домой, в Казань, сообщить, что долетели благополучно. Вот это уже 8 франков, хоть он и старался быть кратким. Понятно, значит, на местных разговорах не разоримся.

Все. Поехали! Я с трудом забираюсь в седло. Пока - через центр города на юг. В конечном счете нам надо на юг, на Орлеан. По плану первая цель - маленький городок Кюссе (Cusset) рядом с Виши (Vichy) в четырехстах километрах к югу от Парижа. Там нас ждет с визитом мой старый друг и покровитель Марсель Саразан, экс-президент Международного отдела Французской федерации велотуризма (FFCT), от имени которой он и присылает мне каждый год приглашения посетить страну. Лично я познакомился с ним и его супругой только в 1997 году на многолюдном, превосходно организованном слете FFCT в Альбертвилле. С тех пор они приглашают меня каждый год погостить в их доме в Кюссе. И вот наконец мы на пути туда, и всего-то четыреста километров по прямой нас разделяют, но сегодня почти непреодолимой преградой лег между нами шумный Париж.

Следующая остановка - Северный вокзал (Gare du Nord). В огромном зале не так ярко, как на улице, зато народу еще больше, трудно найти место, где приткнуть велосипеды. Толстая негритянка в туалете раздраженно объясняет, что моих двух франков мало, нужно еще восемьдесят сантимов (десять рублей получается по нашему!) Зато можно, наконец, умыться и напиться прямо из-под крана.
Делаем по очереди снимки на фоне вокзала и снова ныряем в сутолоку городского движения. Мимо мелькают великолепные ансамбли улиц, памятники на площадях с громкими, с детства знакомыми названиями, но мы изо всех сил крутим вперед, стараясь не останавливаться. Нужно успевать следить за потоком обтекающих сзади машин, чтобы не воткнуться в припаркованную к тротуару, следить за светофорами и успевать еще читать таблички с названиями на угловых домах. Плохо я стал видеть, долго вглядываюсь в указатели, медленно соображаю. А определяться надо быстро, загорелся зеленый - и понеслись. Хорошо хоть во Франции везде по два светофора. Один обычный, как у нас, а другой - маленькая копия чуть выше уровня головы, для велосипедиста, чтобы голову не задирать.

Площадь Республики, площадь Бастилии, вот и Сена. Делаем традиционные снимки на мосту с видом на Нотр Дам де Пари (Notre Dame de Paris). Просим снять нас вдвоем тощего старика, он держит одной рукой газету на голове, закрывая лысину от солнца. Не захотел он с нами возиться, но другой прохожий охотно берет нашу мыльницу. На снимке Сережа мрачноватый, а я веселый и беззаботный. Ну устал, ну не знает никто, где наш распрекрасный Медон, где ждет нас теперь уже только к ужину незнакомая мадам N. Попить бы водички, перекусить немного, да отдохнуть часик на скамейке в тенечке, но Сережа торопит - поехали! И мы едем опять на одной нервной энергии по солнечным, ярким, переполненным блестящими машинами и веселыми людьми улицам, через площадь Италии, по широкой Avenue d'Italie к южным окраинам Парижа.

Уже почти без надежды на успех делаю последнюю попытку выяснить, где же все-таки находится этот таинственный Медон. Захожу в кафе на углу, спрашиваю женщину за стойкой, показываю ей план, нарисованный для меня Франсуа еще в Казани, показываю туристическую карту Парижа. Подходит шофер фургончика, что-то привезшего в кафе, они начинают обсуждать проблему. Я говорю громко, стараясь привлечь внимание единственного посетителя за столиком. Нет, к сожалению, они ничем не могут помочь. Я тоже огорчен. Странно это, конечно, но на этом история с Медоном не кончается.

Медон действительно оказался странным местом, в нем есть что-то Гофмановское, таинственное, в мире существующее, но на другом листе, вроде совсем близко, но попасть туда можно только случайно. Есть, конечно, и более рациональное объяснение того, что парижане не знают окрестностей. Дело в том, что город Париж, в отличие от Москвы или Питера, не включает в себя пригородов. Париж это то, что уместилось внутри кольцевой дороги на круге диаметром в десять километров. Версаль или Сен-Дени числятся самостоятельными городами, в их почтовом адресе нет слова Париж, а табличка с названием Paris появляется на дороге буквально только в километре - двух от Эйфелевой башни. Это как если бы Москвой называть только то, что внутри Садового кольца и в адресе писать: Россия, Черемушки, ул. ... и т. д. Соответственно, парижане плохо знают пригороды, тем более такой странный, как Медон.

Короче говоря, где-то в районе пяти часов вечера я позвонил мадам N еще раз и, запинаясь и хрипя пересохшим горлом, объяснил, что эти странные русские не смогли найти дорогу в Медон (как будто мы ехали по диким джунглям, а не по самому цивилизованному городу Европы!), что мы очень сожалеем, но наш визит, видимо переносится на обратный путь, что мы непременно постараемся увидеть ее через три недели перед отлетом из Парижа в Москву. Ей видимо, показалось непонятным, что мы за целый день не смогли добраться - это же совсем недалеко! Мне и самому теперь это кажется необъяснимым - у нас же был целый длинный летний день, а километров там и в самом деле немного, порядка сорока, на два часа нормальной езды. Мы не знали - где, но можно было купить хорошую карту, можно было достать таксистов, которые все знают. Просто кончилась энергия, и я отчаялся. Так я это и объяснил мадам N на том конце провода - нет больше сил. Очень хочется, но, видимо, в следующий раз. - К сожалению, через три недели ее может не оказаться дома. Надо предварительно позвонить. - Очень жаль. - Очень жаль. На этом мы расстались второй раз, так еще ни разу и не встретившись.

После отказа от Медона наше ближайшее будущее совсем потеряло определенность. День клонился к вечеру, пора было что-то решать с ночлегом, но никто нигде не ждал нас на постой. Гостиницы для нас безнадежно дороги. Нам нужна зеленая лужайка, а впереди еще на много километров плотно застроенные городские улицы. Можно попробовать найти кемпинг, но это не проще, чем Медон. И мы тупо едем на юг, выбираясь на дорогу N7, идущую мимо Виши на Лион.

Запомнилась бензоколонка, где я покупал бензин для нашего примуса. Это дело тоже требует определенного насилия над собой, чтобы, не обращая внимания на зрителей, снять со стойки заправочный пистолет, сунуть его стволом в мятую, из Казани привезенную бутылку, не выронить, когда ударит тугая струя, не пролить, но и пустого места не оставить - все равно возьмут за полную. Негр за прилавком внутри магазинчика замахал на меня руками, чтобы я бутылку за дверью оставил. В магазинчике было тихо и прохладно, работал кондиционер. Я постоял перед полками с питьем и выпивкой. Все пересохло внутри на этой жаре. Я дисциплинированный человек и привык действовать по правилам. Правило гласит - ничего не покупай на бензоколонке, тут все втридорога. Но я так устал сегодня, и так хотелось пить! Мне стало неудобно, что я долго стою в нерешительности перед этими бутылками, я выдернул одну, самую простенькую, просто воду. Просто вода обошлась нам в восемь франков, еще двенадцать стоил бензин.

Летом во Франции время сдвинуто так, что темнеет поздно, только после девяти. И поэтому день казался бесконечным, солнце все жарило и жарило непривычную еще кожу и мучило воспаленные глаза. Я тупо крутил педали без какого-либо плана в голове. Опять залетели на бан около аэропорта Орли (Orly), свернули к ангарам, местный служащий показал дорогу в этом лабиринте, с облегчением выбрались назад на N7. Машин на ней полно, но и мы имеем право. В Орли казалось, что мы уже за городом, но дальше опять пошли плотно застроенные улицы.

Вдруг в одном месте полицейские впереди встали поперек проезжей части и всех заворачивают направо. Там дальше оцепление, несколько полицейских машин, что-то произошло. Я знаками спрашиваю одного, может быть на велосипедах-то можно? Но он жестко командует - направо. Едем со всей колонной по боковой улице. Это уже пригород, двухэтажные дома, магазинчики.

Постепенно толпа машин куда-то рассосалась, мы едем почти одни, не знаем где, не знаем куда. Останавливаемся у щита с планом района. Очень непросто хотя бы привязать этот план к дороге N7, на которую мы снова хотим выбраться. Привлекаем для помощи прохожего. Надо сказать, что солнце еще светит, а людей на улице почти нет, спросить-то не у кого. Мучительно пытаемся объяснить нашему помощнику, что мы хотим. Мимо бежит парень в майке и кроссовках, арабской внешности, присоединился и он. Так что же мы, собственно, хотим? И тут до меня самого доходит ответ - спать мы хотим, отдохнуть бы нам где-нибудь, все равно где, и дорога N7 здесь ни причем! Я показываю французам сложенные под щекой руки - спать хотим. О! - оба улыбаются. - Это ясно. Тот, что в кроссовках, делает приглашающий жест рукой и бежит вперед по улице.

Мы седлаем наши машины, машем рукой первому помощнику - и устремляемся вслед за провожатым. Интересно, куда он нас ведет, не домой же? Может быть, место во дворе или в садике предложит? С трудом за ним поспеваем, хотя улица все круче спускается под гору. Он бежит по тротуару, не обращая внимания на светофоры, а нас то и дело тормозит красный свет, и тогда мы теряем нашего провожатого из виду. Дальше совсем круто, улица превращается в дорогу между крутыми склонами, внизу маленькая речка и что-то вроде небольшого парка в ее излучине. Скорее даже не парк, а просто место для прогулок с собаками. Однако же прямо у берега есть нечто вроде эстрады для танцев и главное, у зеленой ограды из кустарника есть лужайка и пара раскидистых деревьев - место ровно на одну палатку! Наш Вергилий машет нам рукой, что, мол, все нормально, можно здесь ставить лагерь - и бежит дальше, не останавливаясь. А мы остаемся на этой благословенной лужайке в неподвижности и покое. Кругом тишина. Закатное солнце горит в окнах многоэтажек на крутом склоне над речкой. Мальчишки играют у эстрады. Тепло и тихо.

Дальше все привычно и просто. Поставить палатку, зажечь примус. Продуктов так и не купили, но есть еще несколько пакетов быстро разваривающейся вермишели из Казани, колбаса, подаренная в Москве С.С. на дорогу, еще кое-какая мелочевка. Ну и не только вода была куплена на бензоколонке, все-таки первый день во Франции, первый день на маршруте. Штопора в нашем хозяйстве не оказалось, привычно продавили пробку внутрь. Зато самолетные стаканчики почти как в ресторане. За удачный маршрут, за здоровье проводника, какой счастливый вечер он нам подарил! Отличное сухое вино во Франции, и очень дешевое.

На другое утро, едучи все по той же дороге N7, свежий, хорошо отдохнувший, я все пытался себе представить, что было бы, не поверни нас полицейский в обход. Какими обременительно-напряженными казались бы эти восхитительные крутые спуски, как тяжело было бы без сил карабкаться на длинные прямые подъемы, как тщетно шарил бы глаз по сторонам этих нарядных улиц пригорода Эври (Evry) в поисках подходящего места для палатки. Мы ехали еще час, два, три, а город все не кончался. Повезло нам вчера с ночевкой. 

Дорога до Орлеана

Только к обеду уже выехали мы в поле и сразу свернули с N7 на D191. Во Франции очень густая сеть автомобильных дорог. Скоростные дороги европейского значения маркированы буквой “E”, и на карте показаны раздельной красно-желтой линией - это не для нас, велосипедистов туда не пускают, да и сам не захочешь в компании с этими бешеными машинами. Буквой “N” на указателях маркированы национальные дороги, на карте они нарисованы толстой красной, в редких случаях - желтой линией. По ним идут основные грузовые потоки. Они могут быть широкие, даже разделенные или же обычные, четырех или трехполосные, но на всех полно машин, огромных фургонов. На велосипеде по ним можно, но не очень приятно.

Вообще-то французские водители ездят очень осторожно, непривычно вежливо. На двухполосной дороге, сколько ни жмись к обочине, громоздкий вэн ни за что не пойдет на обгон, пока не освободится встречная полоса. Будет терпеливо пыхтеть сзади тормозами, никак не выражая своего недовольства. Непривычно это для русского человека, неловко как-то себя чувствуешь.

Следующие по уровню значимости - департаментские дороги, с буквой D перед номером. На карте в зависимости от напряженности движения они нарисованы красными, желтыми или совсем незакрашенными линиями. Хороши дороги желтые, еще лучше бесцветные. За редкими исключениями все они в прекрасном состоянии, с гладким покрытием и хорошей разметкой, хотя на иной подолгу не встретишь ни одной машины.

Вот на такую желтую D191, уклоняющуюся к юго-западу в сторону Орлеана, мы и свернули с шумной красной N7, идущей прямиком на Лион. И поехали по холмам в тени старых деревьев, высаженных в два ряда вдоль дороги, навстречу освежающему ветру. Вот они - будни маршрута, ради которых забирались так далеко: гладкий асфальт, упругие педали, открытый горизонт - дорога без конца! Солнце, холмы, кукурузные поля (у края поля аккуратная табличка: Mais N..., видимо, сорт указан), маленький городок Ormoy.

Первый заход в Супермаркет (Super Marchet). Сережа отоваривается, я на лавочке у автобусной остановки пишу дневник - караулю велосипеды. У Сережи первое знакомство с загородным супермаркетом - сколько он всего набрал! Сидим и пьем холодное молоко из пакета с французской булкой (bagette) - роскошная жизнь!

Заночевали на краю вспаханного поля, на опушке, отгороженные от дороги лесом. За лесом в низине мычали коровы, колокол отзванивал часы. После знойного дня небо немного затянуло, мягкие сумерки ласкают уставшие от солнца глаза. Первый раз сварили местные рожки - наш стандартный рацион на весь маршрут. С разнообразием при нашем подходе к питанию особенно-то не развернешься. Должно быть питательно, быстро и дешево. При таких жестких ограничениях остались рожки и рис в качестве гарнира и наполнителя желудка, а в качестве мяса - сардины в томате и сосиски в вакуумной упаковке, шесть франков за десяток, почти даром даже по нашим ценам (один франк - 4 рубля). Две с половиной сосиски с рожками в неограниченном количестве вечером, столько же под рисовый гарнир утром. Если рис замочить с вечера, то утром его надо только вскипятить, это занимает у Сережи 10 минут, еще через 10 - кипит чай. Конечно, к чаю всегда был сыр (прекрасного качества Имменталь, всего 30 франков за килограмм), масло, печенье, сахар. Мы не ограничивали себя в количестве, но в качестве - увы! Брали все только самое дешевое.

Во Франции огромный разброс цен на продукты. Булку хлеба можно купить за полтора франка, а можно за пятнадцать, черный - дороже! Цена сильно зависит от производителя. Банка консервированных ананасов европейской упаковки стоит впятеро дороже, чем совершенно такая же таиландская. В супермаркете дешевые продукты - на самых нижних, неудобных полках, пока выберешь что надо - накланяешься вдоволь. К тому же там обычно мощные кондиционеры, на полу лежит совсем холодный воздух. Заходишь из знойного дня в шортах и мокрой от пота майке и до дрожи замерзаешь в поисках двухфранковых алжирских сардин. Покупая все в супермаркетах, мы тратили в среднем пятьдесят франков (200 рублей) в день на двоих. На все расходы за 27 дней у меня ушло меньше 100 долларов, менее четверти стоимости билета на самолет.

В тот первый вечер на маршруте легли уже в темноте, наговорившись вволю за традиционной бутылкой сухого. У обоих в самом деле было чем похвастаться, и этот молчаливый чужой лес немало узнал о том, какие мы оба крутые путешественники, многоопытные, битые-перебитые жизнью туристы. Ночь была тихая и теплая, немного парило, в темноте совсем близко отзванивал каждый час церковный колокол. Перед тем, как залечь в палатку, на всякий случай приготовили полиэтилен, положив его перед входом.

Разбудил меня Сережа. Дождь споро накрапывал по крыше палатки, капал на лицо сквозь щель входа. Мы тренированно выскочили наружу, накрыли палатку приготовленным листом полиэтилена и юркнули назад в спальники. Шелест дождя из тревожного превратился в баюкающий.

Я проснулся от ощущения, что лежу в воде. Было темно и тихо, дождь почти перестал. Я пощупал рукой вокруг себя - везде была вода. Я сел и стал нащупывать в ногах рюкзачок с документами. Он тоже был мокрый, я попытался устроить его на горку из других вещей. Проснулся Сережа, зажег фонарь. Стало видно, что непромокаемое дно нашей палатки превратилось в большую ванну, заполненную дождевой водой. Промокло все. Мы проснулись поздно, потому что вода была теплая - это все-таки Франция, а не Памир. “Ну и что будем делать”, - спросил в растерянности прошедший огонь и воду и пик Ленина мой товарищ! Я задумался, ища совета в моем полувековом опыте. Мне было жаль почти новую палатку, жесткую пропитанную ткань пола. И смех разбирал: два крутых землепроходца сидят как распоследние чайники в теплой луже в собственной палатке посреди благословенной Франции, причем дождь-то уже кончается, и наша палатка - единственное мокрое место во всей округе. “Ну что делать, надо проткнуть пол, чтобы вода ушла!” Я думал, Сережа не захочет делать дырки, жалко пол, но он достал свой замечательный тяжелый нож и стал с хрустом протыкать ткань в тех местах, где было глубже. И действительно, озеро наше стало понемногу мелеть, остались отдельные лужи под вещами, да туман в воздухе от наших тел. Дождь перестал совсем, было тихо и сыро. Я натянул свою дареную куртку из Поляртека, которая якобы и мокрая греет, и полез назад в мокрый спальник. У Сережи куртки не было (по моему совету он не взял теплых вещей и не жалел), он погасил фонарь и залез в спальник в майке.

Остаток ночи прошел спокойно. К утру немного похолодало. Меня слегка мучила совесть, что я в тепле, а товарищ мой в одной рубашке, я временами просыпался, приоткрывал глаз, но Сережу видимо холод не мучил, он спал спокойно.

Объяснение ночного конфуза было проще простого. Мы нарушили самые элементарные правила - расплата была очевидной. Положили полиэтилен прямо на крышу палатки, тем самым обеспечив себе как минимум конденсат внутри палатки. К тому же пленка по размерам была меньше крыши, так что вода с нее стекала выше шва стенки с полом, то есть вся вода, собранная с крыши, стекала внутрь, на непромокаемый пол с высокими закраинами. Мы сами устроили конструкцию, которая ничего другого просто не могла нам предложить! Мы самонадеянно нарушили еще одно святое правило - не проверили наше снаряжение перед походом. Спасибо, что наказание за это было таким вот скорее комичным, нежели суровым.

Встали поздно, слегка помятые. Ярко светило солнце, но вчерашнего зноя не было и в помине, дул свежий южный ветер. Поле было грязновато после ночного дождя, но палатку разложить на просушку было больше негде. Промокло у нас все, даже деньги в бумажнике. Сухими остались только специально упакованные документы. Пришили к злополучному тенту крупными стежками полосу полиэтилена, припасенную мной для того, чтобы накрывать багажник от дождя. В таком виде, если не бросать его на крышу, а растянуть на продольной веревке, должен, вроде этот новый тент прикрывать всю нашу палатку. Время показало, что так оно и есть.

Сушились до обеда. Выехали на дорогу только в два часа дня. Перед выездом как всегда сверились еще раз с картой, засекли время и пройденный путь. Если верить Сережиному бортовому компьютеру, за два первых дня на маршруте мы проехали всего 115 км, причем чистое время езды семь часов тринадцать минут. Сережа разочарован. Очень это интересно и поучительно все-таки иметь в дополнение к своему человеческому восприятию еще и независимый, “железный” взгляд на вещи. Я хорошо помню, как долго и мучительно мы ехали по Парижу с раннего утра и до заката солнца, каким спокойным и рабочим был второй день, и что же получается! Если за предыдущий полноценный маршрутный день мы крутили педали хотя бы пять часов, то за весь день в Париже мы были в седле всего два часа?! Ну, может быть, четыре с половиной и два с половиной, но никак не больше. Да и по километрам так получается, не так уж и велик Париж: от Шарля Де Голля до Орли по прямой чуть больше тридцати километров, два часа езды на велосипеде. Ему, электронно-железному не понять, где ж это мы столько упирались целый день. Это из области эмоций. Маловата и средняя скорость, но это понятно - по городу сильно не разгонишься, а за городом ехали при встречном ветре.

Вот и в третий день маршрута дул сильный ровный южный ветер. И мы ехали почти точно на юг. Яхтсмены называют этот курс “левентик”, или с более определенной эмоциональной окрашенностью - “мордотык”. На велосипеде, как и на яхте, очень сильно зависишь от ветра, особенно так вот на открытом месте и на хорошей дороге. При таком ветре в спину можно было бы работать одними тормозами, а тут жмешь и жмешь на неподатливые педали даже на спусках. А места вокруг наши - республика Татарстан: просторные холмы под пшеничными полями, из низин выглядывают лесные опушки, в стороне поселок с силосными башнями и сельскохозяйственными постройками, трава на обочине с цветочками, кучевые облака “цепью жемчужною” - все как у нас, стоило так далеко лететь! Сели отдохнуть у обочины, прямо на траву, спиной к ветру, сжевали дежурные сникерсы, сделали по снимку, я - для Сережи, он - для меня, и опять вперед. День получился коротким, спокойным, но тяжелым физически. Утешали только указатели, все обещали, что до Орлеана осталось не много, все меньше и меньше. Первое обещание появилось километров за сорок, и потом все чаще. Удивительно, что как-то неравномерно они прибавляют. Иной раз едешь - едешь, ожидаешь, что совсем немного осталось, ан нет, по указателю совсем не продвинулся, а другой раз щедро добавят, как в подарок.

За два дня более-менее сформировался и стиль езды. Сережа на 20 лет младше меня, ему 40, он в хорошей физической форме, хотя его машина хуже моей - не включаются низкие передачи, что-то стучит в заднем колесе - все равно его оптимальный темп выше моего, ему хочется вперед. К тому же ему приятно, когда компьютер показывает высокую среднюю скорость. Я не возражаю - несись на здоровье, сколько сил есть, мне понятно его желание - рвануть во всю мочь, но не отрывайся далеко! Я тащусь сзади и про себя без конца мысленно втолковываю своему резвому спутнику, что мне уже не сорок лет, что были когда-то и мы рысаками, но это время давно прошло, что я старый человек, что я устал и не могу ехать против ветра со скоростью тридцать километров в час и т.д. и т. п.

Дорога длинная, ветер как нанятый упирается в грудь, я все ворчу, ругаюсь, жалуюсь самому себе. Сережи и на горизонте не видно. Потом он ждет меня где-нибудь на перекрестке, удивляется: “Где это вы так долго пропадали?”. Я молчу, пью воду, отдыхаю чуть-чуть, и все повторяется на следующем этапе. Если посмотреть на это со стороны, то нельзя сказать, что я так уж сильно тормозил наше движение, мы проезжали в среднем больше ста километров в день и накрутили почти две тысячи километров по стране, которая в любом направлении меньше тысячи. Просто выработался такой стиль, такая форма сосуществования поколений: молодой тянул вперед, старый обеспечивал стабильность. Конечно, меня временами очень раздражала эта ситуация, например, я видел прекрасное место для ночевки или для обеда, а товарищ мой недосягаемо впереди, и мне ничего не остается, как следовать на ним. Бывало, останавливался и упорно ждал, пока он вернется узнать, в чем дело. Ждать приходилось очень долго. Но, в общем то, я понимал, что своей медлительностью я должен раздражать его еще больше, чем он меня, и что моральный климат а группе - это моя святая обязанность. Да и слишком много хорошего нас объединяло, чтобы ссориться, так что жили мы хорошо - заботливо и дружно.

Но в тот день перед Орлеаном мы проехали всего шестьдесят километров. Правда, если учесть сильный встречный ветер и старт в два часа дня, то, на мой взгляд, это был просто подвиг. На последних километрах поля сменились лесом, но все дорожки вглубь перекрыты шлагбаумами и висят таблички, запрещающие вход - национальный парк. Однако перед самым городом - топтаный лес, явно используемый для пикников горожан - прекрасное место для стоянки на ночь. Но Сережа, как всегда, где-то недосягаемо впереди, и я устало докручиваю последние сотни метров до окраины, хотя на ночь глядя, заезжать в город нам совершенно незачем. Улица начинается прямо от опушки леса, сразу огромным торговым комплексом. Никого нет ни на улице, ни на огромной автостоянке пред супермаркетом. У нас продукты куплены еще днем, но не решена пока ежедневная проблема с водой. Нам нужно шесть литров питьевой воды на ночевку - четыре пластиковые бутылки: две - на вечер, две - на утро. Вечером больше уйдет на чай, утром надо умыться и побриться.

Во Франции в водопроводе вода всегда питьевая, из любого крана можно пить. Если это не так, то непременно будет предупреждающая табличка. Из этой же воды и готовят, кипятят чай. В магазине воду покупают только в качестве напитка, наряду с соком. Самая дешевая стоит один франк за бутылку, обычно же - два-три франка. Очень не хотелось добавлять эти восемь-десять франков к ежедневным пятидесяти франковым расходам. Воду следовало найти даровую, из под крана. Эта проблема вставала заново каждый вечер и универсального решения, к сожалению мы не нашли. Во всех домах водопровод, и поэтому, за редкими исключениями, никаких колонок или кранов на улице нет. В конце концов, мы стали наполнять наши емкости в любое время дня, когда подворачивался удобный случай, но в первые дни еще тянули до вечера - не хотелось везти лишнего такую тяжесть.

И вот окраина Орлеана, ни на улице, ни за оградами особняков - ни души. Я сделал вялую попытку найти поблизости какой-нибудь источник: колонку, кран, местного жителя, поливающего из шланга свой садик - тщетно. Я вымотался до изнеможения за день езды против ветра. У меня нет энергии что-либо предпринять, и я беспомощно топчусь около велосипедов, делая вид, что обдумываю ситуацию. Между тем время подходит к восьми, сейчас закроют маркет. Сережа идет туда наискосок через пустынную стоянку решительным шагом. Я бормочу вслед что-то насчет узнать о ценах, и какие там вообще бывают. Он скоро возвращается тем же путем, неся в обеих руках новенькие бутылки с водой. Я не о чем больше не спрашиваю, рассовываю свою часть по вьюкам, и мы поворачиваем из города назад в лес.

И опять Сережа убегает вперед, а я с досадой проезжаю мимо приглянувшихся мне мест и вместо них лезу за Сережей в обход шлагбаума вглубь леса по нетронутым кустам и травам, остро чувствуя себя нарушителем. Я знаю за собой, что я излишне трусоват в таких ситуациях, слишком уж боюсь нарушить правила. Сережа может быть и прав, но я чувствую себя здесь некомфортно, тревожно. Я все время оправдываюсь внутренне перед хозяевами, которые могут прийти и потребовать объяснений. Мне было бы спокойней на тех растоптанных полянах ближе к городу. Но я молча помогаю ставить палатку, разжигаю примус. Вот он мой самый больной момент - облитая бензином горелка полыхает посреди травы национального парка. Не приводи Бог - пожар, и думать не хочется, что будет. Но примус горит недолго. Закипают рожки, закипает чай. В лесу быстро темнеет. Пора за ужин.

Сегодня у нас для разнообразия розовое вино. Вообще-то я не любитель розового - ни то, ни се, ни белое, ни красное. Во Франции, несомненно, очень хороши столовые красные вина. Французские белые, на мой взгляд, не выдерживают сравнения с рейнскими или, скажем, венгерскими. Но к этому вечеру специально было куплено розовое - на пробу, и оно показалось нам тоже заслуживающим похвалы. Тихая теплая ночь - ни комаров, ни вечерней сырости. Рядом в темноте палатка с расстеленным спальником, а завтра с утра - легендарный Орлеан, и дальше - желанная дорога вдоль Луары, дорога к другу, та самая дорога без конца.

Орлеан

Утром мы в Орлеане. Так ли уж давно названия эти: Париж, Орлеан, Ла Рошель звучали сказкой, литературным антуражем, без какой-либо связи с реальностью, а нынче мы в течение получаса открутили по лесной дороге последние километры от нашей партизанской стоянки до окраины города и потихоньку едем к центру, выглядывая телефонную будку - нужно позвонить Марселю, уточнить день нашего прибытия. К тому же мой московский товарищ дал мне телефоны своих орлеанских знакомых, можно передать приветы, да и напроситься в гости не откажемся. Вот времена пошли: у каждого второго - французские знакомые.

На днях разбирал бумаги отца, смотрел его старые анкеты (листки по учету кадров). Там в трех отдельных графах уполномоченные инстанции подробнейшим образом интересуются, а не имеет ли товарищ родственников - ближних или дальних - за границей, даже если они и вернулись потом, и чем они там занимались, на какие средства жили, а если и вернулись, то почему. Подробно: имена, фамилии, даты рождения. И не имеется ли у товарища просто знакомых не нашего подданства и опять же все подробно, с датой и местом рождения. Причем графы эти рядом с графой судимости, неизвестно какие - больший криминал. Граница охранялась не только собаками и вспаханной полосой, ее все время процарапывали в нашем сознании. А поверх всего: “Славься отечество наше свободное...”.

Франция - страна небольших городков. Крупных городов только два - восьмимиллионный Париж и миллионный Марсель. Дальше следует Лион с его полумиллионом жителей и замыкает десятку двухсоттысячный Рен. Орлеан не попадает в эту десятку, то есть по российским масштабам - это заштатный районный центр вроде Бугульмы или Зеленодольска.

Удивительно, насколько могут быть безлюдны среди бела дня улицы во французских городах. Даже в центре, у магазинов нет толкучки, нет впечатления, как бывает у нас, что народ возвращается с демонстрации. Утром на площади перед знаменитейшим во Франции Орлеанским собором XIII века, кроме нас, ходила с фотоаппаратом только пожилая пара, видимо, немцев и группа скаутов в одинаковых майках и шортах. Центральная улица, спускающаяся от соборной площади к Луаре, осталась в моей памяти оживленной и многолюдной, но беспристрастная фотография свидетельствует, что прохожих на ней в этот достаточно поздний утренний час почти нет, одни машины.

Вообще, как я понял, дальше ста метров, француз едет на своей машине. Я помню, как в далеком 1960 году на Тянь-Шане на высокогорном пастбище мы спрашивали местных киргизов, сколько нам осталось километров от их стойбища до дороги. Оценки различались в разы, пока, наконец, один аксакал не сформулировал общее мнение, с которым согласились все: туда нельзя дойти, надо ехать на лошади. К соседской юрте киргиз едет верхом. Точно так же в соседний магазин француз едет на своей новой машине. Гараж тут же в доме, это обязательная часть жилища. А машина новая потому, что за последние несколько лет совершенно сменился стиль всего автомобильства в целом, как самостоятельного народа. Как если, приехав вторично в Пекин, вы бы увидели на улицах одних белокожих и голубоглазых блондинов, и только одни рикши по-прежнему бы косили глазами.

Причем, как ни странно, в провинции это бросается в глаза даже сильнее, чем в Париже - если вы увидите старомодный, вытянутый в длину корпус - это почти наверняка такси (в Париже таксисты ездят на Мерседесах, не на шестисотых, разумеется). А обычный для сегодняшних французских улиц автомобильчик - некий гибрид микролитражки и минивэна, половинка шара на колесах, очень маневренный и на вид маленький снаружи, но внутри весьма объемистый и комфортабельный. И что удивительно, что это не только Рено и Пежо, быстро сориентировавшиеся на новый вкус соотечественников, но тут и Фольксвагены, и Опели, и Форды, и японцы. На непривычный взгляд трудно отличить - кто чей, все на одно новое лицо. Но зато, привыкнув к нему, на нашей улице вдруг ощущаешь себя в потоке динозавров с вытянутыми головами, с рогами и длинными хвостами. Не различая деталей, глаз каждый раз отмечает общую непохожесть картинки, как вроде финны везде вместо китайцев.

И стиль движения там другой. Ездят очень быстро даже по тесным городским улочкам. Мне каждый раз становилось страшно, когда супруга Марселя Мария Тереза (сам Марсель машину не водит, он - велосипедист!) вылетала на скорости под шестьдесят из своего узенького переулочка в плотный поток машин на поперечной улице. Там, по-моему, в полном одиночестве развернуться и то непросто, а она вовсе не победитель ралли Париж-Дакар. Они гонят абсолютно уверенные в том, что дорога в прекрасном состоянии и, если их право проезда, то - свободна. Тормозят на желтый и стоят спокойно, пока снова не загорится зеленый. И еще все стоят несколько секунд, когда уже зеленый горит, что всегда как-то расхолаживало мою внутреннюю напряженность, готовность лупить дальше по первому проблеску моего света. Я рвусь вперед, а они едут спокойно, в полной уверенности, что все, что им положено, все будет в достатке, и зеленый свет на дороге тоже, чего его экономить.

Я и здесь, в рассказе заскочил вперед. На самом деле солнечным утром третьего августа двухтысячного года мы топтались около телефонной будки на северной окраине славного города Орлеана, соображая, как бы нам поговорить с моим другом Марселем. Проблема заключалась в том, что кроме русского я владею только английским, а Марсель говорит по-французски. При переписке я пользуюсь компьютерным переводчиком - коряво, конечно, получается, но при некотором навыке понять друг друга можно. А в разговоре - увы! Все технические средства пасуют, надо, хоть немного, знать язык. Время около десяти, будний день, на улице - никого.

Наконец, на другой стороне появляется пожилой мсье с собачкой на поводке. Я бегу к нему: Pardon, do you speak English? - Yes, a little. Он скромничает. Он говорит по-английски значительно лучше меня. Он понимает наши проблемы и готов нам помочь, надо только подождать пять минут, пока он проводит домой собачку. Он действительно возвращается очень скоро, и я объясняю ему, что именно надо сказать Марселю. Надо сообщить, что мы приедем в Кюссе седьмого или даже восьмого августа. Конечно, это с большим запасом. Километров осталось меньше трехсот, но я напуган вчерашним встречным ветром и нашими семидесяти километровыми пробегами, лучше перестраховаться.

Я вставляю в автомат карточку, набираю номер, слышу, как с той стороны снимают трубку, передаю трубку нашему помощнику. Он берет ее по-хозяйски уверенно: Hello, Marcel!? .... и дальше бурный водопад приветственных восклицаний, шутливых фраз и смеха. Это надо было видеть! Я в самом деле подумал, что может быть мы по дикой случайности наткнулись здесь на близкого друга Марселя? Они болтали в таком стиле минут пять. Видимо, шли какие-то подначки, наш переводчик то разражался смехом, то начинал сквозь смех что-то быстро говорить в ответ. Не сразу, но наконец он вспомнил и о нас: “Что говорить?” Я быстренько повторил свое сообщение. Он кивнул, и веселый разговор продолжился в прежнем темпе. Это выглядело так симпатично - дружеский треп двух случаем сведенных хороших людей, что я даже позабыл о наших франках, утекающих с телефонной карточки. Наговорившись, наш переводчик повесил трубку, попрощался и пошел через улицу к своему дому, еще доборматывая про себя что-то веселое. «Monsieur! - кинулся я ему вслед, так что ответил Марсель?»  “О! - улыбнулся он, - все ОК, Марсель вас ждет». И он ушел, теперь уже совсем. А мы посмеялись с Сережей, вспоминая его бурные восклицания, довольные исходом дела.

И только когда он ушел совсем, я вспомнил, что у нас еще два телефона, по которым надо бы позвонить. Однако для них переводчик не понадобился. Один не отвечал вовсе. Знания русского было достаточно, чтобы понять, что хозяина нет дома. По второму за директора НИИ отвечала секретарша, сообщившая по-английски, что шеф в отпуске и появится только в конце августа, можете позвонить ему домой, хотя шансов мало. Действительно, домашний телефон тоже не отвечал. Август - традиционный месяц отдыха для французов. Значит гостевание в Орлеане, как и в Париже, не получается. Не очень то и хотелось. Посмотрим город сами, да и вперед.

Пересечь Орлеан на велосипеде - полчаса. Старинные узкие улицы, местами брусчатка, часто одностороннее движение (не разъедешься), но машин мало, а людей и вовсе не видно. Собор Sainte-Croix слишком велик, а площадь перед ним слишком мала, чтобы можно было сфотографировать его целиком даже через широкоугольный объектив моей мыльницы. Я захожу внутрь, в полумрак устремленного к небу пространства. Прохожу мимо рядов пустых стульев, сажусь с краешку пустого ряда, стараюсь расслабиться на несколько минут, уйти мыслями вслед за этими вертикалями стрельчатых окон и капителей.

Столько разных людей в течение многих веков устремляли свои мысли, свои жалобы и мольбы к этим каменным узорам и росписям. Как-то от дочери я услышал мысль, что бог - это нами же произведенный совокупный продукт знаний и размышлений о жизни всех нас, вместе с нашими предками, заживший своей самостоятельной жизнью (может быть в нашей генетической памяти). Как у чукчей - дух предков. Хотелось хоть ненадолго приобщиться к этой многовековой копилке человеческого духа, добавить свою скромную лепту. Но здесь ли в торжественной высоте храма живет это средоточие интеллекта? Или, может быть, камень куполов прозрачен для устремлений духа, и в храме этом нет и следов звучавших здесь веками покаяний и молитв! Может быть, почти тысячу лет назад, когда строились эти грандиозные и прекрасные стены, они действительно утверждали величие божественного, но сейчас они скорее рождают мысль о тщете ритуалов, о детском тщеславии официозных религий, о том, что Бог - в душе человека, и высота куполов не имеет к этому отношения.

На площади перед храмом было солнечно, но не жарко, прохладный ветер заставил меня одеть рубашку с длинными рукавами. Сфотографировались перед храмом, сфотографировали друг друга перед памятником Жанне Д'Арк на центральной площади. Площадь маленькая, уютная, окруженная старинными четырех-пяти этажными домами, флаги на длинных флагштоках вокруг конной фигуры Девы, цветы и зелень в крашеных деревянных ящиках на брусчатке, пять улиц расходятся в разные стороны (как Пять углов в Питере), автобусная остановка. Людей мало, четверг, середина рабочего дня.

В целую проблему с непривычки превратился обмен старой пятисотфранковой купюры. Последнее десятилетие нашего века, видимо в связи со стремительным ростом полиграфических возможностей фальшивомонетчиков, пошла мода на обмен национальных денежных купюр. Даже американцы, которые так гордились, что доллар прожил неизменным больше века, не удержались и обменяли свои зеленые на новые, почти серенькие. Немцы поменяли старые дойчмарки на более защищенные еще в девяносто третьем. В течение года ходили и старые и новые, а дальше меняли в банках без срока давности. А французы сменили еще позже, совсем уж перед самым переходом на Евро.

 Сначала надо было узнать, где меняют. Ну Ясно - в банках, но не во всех. Можно - недалеко от площади, пять минут пешком по фешенебельной торговой улице. Долго не могли опознать вход в банк (один из крупнейших в Европе!) - простая, намертво закрытая, как будто сто лет туда никто не заходил, деревянная дверь в углу старинного пятиэтажного дома, где еще полно таких и даже более парадных дверей. Сережа нажимает кнопку звонка, ждем. Скрытый в стене динамик металлическим голосом бормочет что-то невнятное и все, больше никакой реакции. Сережа жмет еще раз - результат тот же. Чувствуешь себя совершенным дураком, стоя у закрытой двери. Совсем было обиделись и собрались уйти, но тут дверь вдруг открылась, выпуская наружу посетителей. Тут мы и вошли. Дверей оказалось несколько, за ними был небольшой зал ожидания со скамеечками и охранником в форме, которому мы предъявили нашу старую купюру. И дальше под надзором охранника по одному можно было входить в небольшой тоже операционный зал и через маленькое стеклянное окошечко общаться по поводу наших денег со средних лет мадам. Я ждал на скамеечке у входа, Сережа вернулся из-за стеклянной двери с новенькой банкнотой, блестящей металлизированной полоской, велосипеды наши тем временем ждали нас на улице у входа в одиночестве.

Целые главы написаны в руководствах для путешественников по Европе на тему: не оставляйте велосипеды без присмотра - украдут. По крайней мере, не оставляйте документы, паспорта и авиабилеты, вы же без них пропадете. Но пока гром не грянет - мужик не перекрестится. Мы оставляли все. Полностью груженые велосипеды с документами и деньгами на самом дне привьюченных рюкзаков ставили к стенке супермаркета, обычно расположенного где-нибудь на отшибе у дороги, и шли покупать продукты, имея с собой только кошелек с общественными деньгами на текущие расходы. Наша повседневность приучает к постоянному повышенному уровню риска, к незащищенности. Привыкаешь к тому, что можешь сломать ноги на обледенелом тротуаре, что может запросто сбить машина, могутпросто ограбить на улице или дома, привыкаешь жить незастрахованным от неприятностей и надеяться на авось. Бог миловал, ни разу никто не польстился на наши развалюхи, на наши самодельные вьюки. И как всегда в таких случаях, остается неизвестным, насколько велик был риск. Конечно, мы не оставляли свое хозяйство на улице в туристских районах Парижа или Ла Рошели. А в маленьких городах, на автомобильной стоянке супермаркета, куда все приезжают на своих машинах, каждый человек на виду, наши экзотические экипажи тоже привлекают внимание, мне кажется, там опасность кражи невелика.


Вдоль Луары

Орлеан расположен в основном на правом берегу Луары в ее среднем течении. Река равнинная с зелеными берегами, песчаными косами, похожа на нашу Вятку или Оку. В городе каменная набережная. Мы едем вдоль нее вверх по реке на юг. Приходится объезжать по городским улицам стоящий на берегу замок. Долина Луары - самое густозаселенное старинными замками место во Франции. Здесь гнездились крупнейшие сеньоры и разворачивались знаменитейшие битвы феодальной истории. Окраины Орлеана застроены симпатичными, разнообразного вида особнячками, окруженными зеленью садов. Дальше - обширные парки с футбольными полями, кортами, дорожками для выездки лошадей.

Пообедали на берегу реки за столиком в парке, рядом кран с водой - полный комфорт. День не жаркий, никак не решу, как мне лучше ехать: в майке или в плотной рубашке с длинными рукавами. Дорога - сначала D60, потом D960 по правому берегу Луары почти совсем пустая, пока не доехали до Sully sur Loire. Там, на берегу реки, обведенный каналом, огромный старинный замок Chateau de Sully sur Loire. (Дворец Сулли на Луаре) с круглыми башнями, как в шахматах, с обширным ухоженным парком, по которому многочисленных туристов катают в старинных каретах с колокольцами и форейторами на запятках.

Пока мы перекусывали на дальней лавочке в парке, пришла черная туча, закрыла солнце, накатил дождь. Мы кинулись искать крышу и, пометавшись вокруг, устроились под сводами главных ворот замка вместе с многочисленными туристами, не успевшими забраться в свои машины. Шесть часов вечера, музей закрывается, посетители тянутся через двор замка к нам на выход. Я надеюсь, нас не выгонят за ворота на дождь, пока он не кончится. Здесь так не принято. Пока пишу дневник. Уезжая, делаем еще несколько снимков на фоне крепостных башен, прощай, самый настоящий замок на Луаре. Он, конечно, выглядит совсем игрушечным по сравнению с замком в Нанте, например, или с замками королей в Парижских пригородах. Нет в нем грозности и угрюмости, а есть некое, немного по-деревенски простоватое изящество. Трудно себе представить, что это и есть то самое гнездо кровопийц и насильников, которое описано в повести о двух городах Диккенса.

За замком переехали на левый берег и крутили педали еще больше двух часов, почти до темноты. Миновали город Жьен (Gien) на той (правой) стороне, тоже с замком на высоком берегу, совсем в другом стиле, в тюремном, без округлостей. Дорога шла вдоль самого берега, река манила кустами и песчаными косами, но нигде не было съезда с асфальта на береговую линию. Не гуляют французы по берегу, они только смотрят на него из окон машин. Уже в сумерках, почти отчаявшись устроиться на ночь комфортно (а сколько за день проезжали приятнейших мест!), свернули на тракторный след. Через кукурузные поля по лужам и колдобинам доскакали до кромки леса, постояли на развилке, поехали налево, через кусты и - вот она удача, вылезли на песчаный берег.

Небольшая открытая площадка, окруженная кустарником, место для палатки, кострище, остатки дров, огни города вдали на том берегу, лучше нечего и желать. В полутьме поставили палатку, зажгли примус. Сережа полез купаться, я не решился, не дай Бог прихватит радикулит. А потом уже совсем в темноте выщипывал из Сережи клещей, то ли в кустах, то ли в воде при купании он собрал на себя больше десятка мелких-мелких клещей.

Энцефалита в Западной Европе пока нет. Как известно, энцефалит с середины двадцатых годов движется на запад с дальнего Востока, перевалил уже Уральский хребет и сейчас его граница где-то около нас, немного не доходя Волги. Поэтому, обнаружив на себе клеща во Франции или Германии, не так нервничаешь, как на Алтае, где шансов, что он энцефалитный, больше 10 из 100. Вытащить клеща для меня перестало быть проблемой с тех пор, как брат научил меня основной заповеди: резьба у клеща левая. Действительно, если схватить его ногтями или лучше пинцетом за зад, ни в коем случае не тянуть наружу, а поворачивать так, как будто хочешь ввинтить его в кожу, как в гайку, то он отвалится сам через полтора-два оборота. Хорошо, если он крупный. А с такой мелочью, как на Луаре, да еще в темноте, при свете фонарика даже со специально для этого взятым пинцетом - одна морока. Еще утром пришлось заканчивать эту охоту.

В остальном же все было прекрасно. Французское красное вино, горячий сладкий чай в неограниченном количестве. Никогда дома не пью чай с сахаром, но в походе, после знойного дня, моря выпитой сырой воды горячий сладкий чай воспринимается как верх желанного, нектар богов. Тихо и тепло, поверхность реки отражает слабые отсветы неба и далекие городские огни, чуть слышно журчит вода у берега, утки пролетают низко над рекой и садятся с плеском за кустами. Влажно, не было бы опять дождя. Тщательно растягиваем на дополнительных стойках наш реконструированный тент. Все, спокойной ночи, завтра подъем по Сережиному будильнику в 7.00.

Сережа привык к режиму настоящего спортивного похода. Подъем с рассветом по будильнику, заранее составленный план на день должен пунктуально выполняться, перекус на обед - по часам, положенные (кем?!) 100 километров должны быть сделаны до остановки на ночевку. Должен быть инструктор с железной волей, должны быть участники с вечными своими слабостями и болезнями, которых надо держать в руках. Я думаю, Сереже было трудно со мной, потому что я привык совсем к другому, вольному стилю прохождения маршрута, когда все члены команды равны, цели определены только в основных чертах, а расклад по времени совершенно свободный. Конечно, такой режим требует намного более высокой культуры участников. Это игра равных по силе игроков, объединенных одной целью, когда каждый думает и за себя и за всех. Однако результат в таком случае без особых на внешний взгляд усилий получается ничуть не хуже, чем при авторитарном руководстве. Ясно, что в группе даже из двух человек, всегда есть лидер, но не обязательно ему солировать. Конечно, должен быть и формальный руководитель, за которым право (оно же - тяжкая обязанность) решать в случае расхождения мнений. И все же, на мой взгляд, жесткие структуры неэффективны. Вот тут-то и лежало основное несовпадение мнений наших двух участников. Как сторонник структур гибких, я старался не ставить ребром вопрос о руководителе, да и лидировать я обычно стараюсь только тогда, когда нет других желающих. Я все надеялся, что Сереже надоест гнуть мою систему под свой железный шаблон, и мы поедем посвободней. В конечном счете у нас получилось нечто среднее и совсем неплохо.

Вот и в то пасмурное утро 4 августа мы проснулись по звонку Сережиного будильника в 7.00, хотя, на мой взгляд, вполне могли бы поспать спокойно еще часок - ведь мы же на отдыхе, в конце концов. Дальше у Сережи включаются годами отработанные рефлексы горного туриста - сразу одеться в “боевую” форму, все вещи упаковать и сложить у выхода из палатки, зажечь примус. Рис отмерен и залит нужным количеством воды еще с вечера, ему достаточно закипеть. Зубы почищены с вечера, бритье Сережа игнорирует. Так что когда я наконец заставляю себя вылезти из спальника, завтрак уже готов, а Сережины вьюки почти упакованы. Поневоле приходится поторапливаться. Наблюдая за собой посторонним взглядом, вижу, что делаю массу лишних движений. Чищу зубы, обязательно бреюсь - я же буду общаться с людьми, спрашивать дорогу, платить в супермаркете. Мне не хочется по утренней свежести ходить в шортах, я хожу в джинсах, перед отъездом переодеваюсь еще раз. Из необходимых дел на мою долю остается только позавтракать, и тут я долго жую, пью чай с печеньем, хотя чего тут жевать - каша и сосиски из жеваной бумаги. Когда я наконец упаковываю примус, бензин, миски, спальник, кое-что из продуктов, что оставил мне Сережа, переодеваюсь в “боевую” форму, пакую снятые вещи, привязываю поверх висящих по бокам багажника вьюков еще рюкзак с одеждой и документами, а поверх него на резинках еще и маленький рюкзачок с “ближними” вещами, когда я кончаю все это делать, Сережа стоит уже впереди и смотрит на меня с тоскливым укором. Господи, ну можно ли быть таким копушей! Ну, знаю я, что я копуша, прожил жизнь таким, и теперь уж поздно меняться. Можно бы и ехать, мне неудобно, что заставляю себя так долго ждать, но я делаю над собой усилие, еще раз достаю карту, достаю очки, надеваю их на нос. Я должен еще раз посмотреть, куда мы сейчас поедем, запомнить, наконец, номер дороги, моментально ускользающие из памяти названия населенных пунктов. Может быть, Сережа их помнит, раз он так рвется вперед, но горький опыт научил меня твердо, что дорогу я должен помнить сам, лишнего здесь не бывает. Печальное свойство ошибок на дороге заключается в том, что приходится не только переделать все заново, но для начала еще и вернуться к исходной точке, в качестве штрафа открутив ошибочные километры еще раз в обратную сторону.

В то утро 4 августа порядок утреннего выезда был нарушен починкой шины. Хотел написать, что не везло нам с этой шиной,  но причем тут удача, если мы просто плохо ее заклеили. Себя и винить надо. В первый раз на газоне в Париже я пожалел открыть запасной тюбик резинового клея и использовал полувысохший из ремнабора. Оказалось, что он плохо держит, камера спускает понемногу, приходится без конца останавливаться и подкачивать ее среди дороги. Сняли колесо, заклеили камеру, переклеили запаску - и опять тем же старым клеем - не пропадать же добру! Выехали только в двенадцать часов - стоило так рано вставать! Дождь все грозился, но не шел, ветер сбоку и сзади, курс бакштаг - самый приятный, ехать бы да ехать. И не жарко. Но колесо опять начало садиться, это нервирует. Обогнали нас двое на велосипедах, навьюченных фирменными сумками - туристы вроде нас. Помахали нам руками и проехали вперед. Сережа зацепился за ними, проехал с километр, потом отстал - меня подождал. Ему бы, конечно, таким темпом приятней было бы, торможу я его. Жаль, что они не остановились, мне интересно было бы с ними поговорить, узнать кто такие, откуда, далеко ли, что интересного здесь хотят увидеть.

Вон очередной замок на горе, примерно в километре от нашей дороги. Проезжие туристы его проигнорировали, а мы решили все же заехать, уж очень живописно он смотрелся издалека со своими круглыми башнями. Дорога к нему сначала по долине в окружении деревьев - невозможно сделать хороший снимок с близкого расстояния, а потом - круто вверх по истертым камням узеньких старинных улиц городка. По Луаре везде так, долина низменная, ровная, но каждый городок - на своей горке. Не сразу нашли ворота - улочки упираются в глухую стену замка. На дворе пусто. Замков много, туристов на всех не хватает. Вчерашний в Sully был, видимо, популярным потому, что на перекрестке дорог, автостоянка была забита машинами. А этот прозябает в тишине уже столько веков. Но запустения не чувствуется. Висит табличка, что внутрь не пускают - идет ремонт. В нижнем дворе, у подножья горы выставлены экспонаты: баллисты для метания камней, какие-то еще непонятные сооружения. Дорожки верхнего парка посыпаны розовым гравием, все так вылизано, что неловко ехать на велосипеде, я слезаю и иду пешком. Начинает накрапывать дождик, и мы пережидаем его на галерее. Шутим - хорошее место, всегда можно найти подходящий замок, чтобы укрыться от дождя.

Однако опять спускает все та же шина (это опять к вопросу о крутых туристах - не можем справиться с элементарной неполадкой!). Посреди вылощенного парка под мелким дождичком ставим Сережин велосипед на рога, снимаем заднее колесо, сдираем все старые заплатки, чистим, шкурим, сушим. Хорошо, что взяли запасной тюбик клея, хотя конечно, в супермаркетах полно всякой веломелочевки. Заклеили сразу и запаску и больше уж этим делом не занимались.

Жалко было терять время на осмотр замка и починку - ветер дул в спину, надо было крутить и крутить, пока километры давались легко. Съели свои перекусные сникерсы, сидя на лавочке у церкви в таком же, как и все, Маленьком чистом и пустом городке на горке, трое подростков крутились напротив нас перед мэрией, она же - городской клуб.

Я не видел речных судов на Луаре. Суда, в основном разнообразные прогулочные катера и небольшие баржи, двигаются по каналам, идущим параллельно реке. Каналы совсем узкие, метров двадцать в ширину, с низкими травянистыми берегами. На них множество шлюзов, причем у меня сложилось впечатление, что за ними никто не смотрит, и открывают их то ли сами пассажиры судов, то ли прохожие. Мой товарищ, прошедший на маленькой яхте вокруг Европы от Азовского моря до Санкт-Петербурга, рассказывал, что они побаивались Атлантического океана, и тогда в Марсельском порту им посоветовали идти на север по каналам. И действительно, они пересекли всю Францию с юга на север, спокойно двигаясь между близких зеленых берегов, пройдя множество шлюзов. Он говорил, что летом на шлюзах дежурят школьники. Я вспоминал его рассказы, когда мы целый день катились по гладкой и пустой D751, идущей все время вдоль канала, переходя время от времени с одного берега на другой и обратно. Все время на самой высокой передаче, на шестеренке 14 зубов, и только перед крутыми подъемами на мостики приходится перекидывать цепь на максимум, на 24 зуба. Езда приятная и не тяжелая. Так и ехали весь этот день и весь следующий.

На ночевку встали, съехав метров 50 с дороги в лес по тупиковому отвилу. Дальше проезд зарос кустами, а во все стороны - лес, как декорации для сказки Шарля Перро о мальчике-с-пальчике, в кошмарном беспорядке заваленный кривыми, угловатыми, страшных форм гигантскими обломками упавших деревьев. Вывороченные корни вздымались к небу в беззвучном крике. Поле битвы демонов с монстрами! И весь этот неслышимо вопиющий хаос порос травой забвения - крапивой и вездесущим злобно-цепким крыжовником. Удивительно в этой ухоженной стране попасть в такое забытое Богом место. И совсем рядом с прекрасным асфальтом.

Такое впечатление, что французы не живут в своей стране, а как звери в зоопарке - в строго ограниченном пространстве: дом, магазин, дорога. Леса пусты, река безлюдна, в полях только машины, на пастбищах коровы и лошади без пастухов. Природа сохраняется, и людей туда не пускают. Глядя на это, я начал замечать в себе жившую ранее неосознанной потребность в пространстве. Хочется обнять матушку Землю целиком, облапить ее всю, во всех местах, а не только целовать в напудренную щечку. Люблю ходить через лес насквозь, без дороги, плыть по реке и выйти на берег в неудобном месте и вылезти на гору и посмотреть, что за места пересекает река. Люблю сходить с маршрута в сторону. Даже мной самим составленный маршрут кажется мне обманщиком, пытающимся скрыть от меня, умолчать о том, что в стороне. Люблю дороги, люблю тихие дороги, как старинные песни люблю пешеходные тропы, а вечно тянет поломиться напрямую через лес или овраги и всякую дурнину, все хочется объять необъятное. Боюсь частной собственности на землю. Мне нужна вся Земля. Земля должна быть общая.

Nevers

Из следующего дня запомнился город Невер (Nevers). Если верить написанному в цветном буклете, который нам дали в местном тур агентстве - это один из красивейших старинных городов в самом центре феодально-рыцарской Франции. И действительно, весь комплекс производит сильное и радостное впечатление. Город совсем небольшой, стоит в излучине Луары на высоком правом берегу. Мы были там во второй половине солнечного дня. Остановились на центральной площади (разумеется, площадь Республики) на лавочке перед мэрией перекусить дежурными сникерсами. Против обычного, через площадь довольно оживленное движение машин. Открытое кафе в тени деревьев напротив нас, люди за столиками не спеша едят мороженное. Пожилой бомж, такой же лохматый, как наши, может, чуть почище одетый, сидя на каменных ступенях мэрии, ест красный помидор, просто так без всего (я вспомнил Буратино с его луковкой).

Отдохнули минут двадцать, посмотрели по карте, что нужная нам “белая” D13 идет по той, левой стороне реки, посмотрели по плану города, как нам на нее выбраться. Оказалось - близко. Сразу за площадью кривой переулок, сжатый старинными двухэтажными особнячками, выводит на мощеную грубой брусчаткой тесную площадь перед Собором (Cathedral). Вход в храм через маленькую боковую дверку. С утомительного солнцепека попадаешь в прохладные сумерки устремленного ввысь пространства Собора. Я тихонько прошел вперед, сел на один из множества отшлифованных задами стульев. Но в этот раз что-то мешало мне получить удовлетворение от этих нескольких минут в благоговейной тишине храма. И вроде людей почти не было, и не спешил я очень. Но какой-то гул стоял в этом обширном пространстве, нечто отвлекающее в воздухе: то ли отзвуки ремонта у закрытого парадного входа, то ли эхо гоняло под куполом бормотание туристов, бродивших у алтаря. Не мог я отрешиться мыслями от дороги, воды на ужин, франков в супермаркете. Что ж, осмотрели - и дальше!

Не врут путеводители, действительно, в Nevers'е есть что посмотреть. Сразу за храмом на высоком берегу Луары старинную площадь окружают с трех сторон феодальные дворцы. В сущности больше не надо никуда ехать, вся история Франции здесь, на этой мощеной брусчаткой площади с подстриженным парком. Сколько властолюбия, тщеславия, гордыни вложено в эти каменные узоры башен. Как легко представить себе среди них заносчивого властителя с фестонами и плюмажами на звонко скачущем по этим еще не стертым камням коне с подобострастно отстраненной тоже по петушиному наряженной свитой. И с другой стороны, столько мастерства и вкуса, столько самобытной, сразу узнаваемой, французской красоты во всем ансамбле строившихся отдельно дворцов! Я люблю Питер, знаю, какое это непреходящее, не приедающееся удовольствие жить в нем, быть погруженным в милый сердцу городской пейзаж. И мне легко понять улыбчивость и доброжелательность здешних людей, которые всю жизнь окружены солнечной атмосферой этого прекрасного старинного города. И отцы их, и деды, и прадеды ходили по этим же камням, сидели в тех же кафе, на тех же дубовых вытертых стульях в храме. А мой дом, где я провел детство (напротив “Пассажа”), рухнул и снесен, а мою улицу Воскресенскую - Чернышевскую - Ленина - Кремлевскую столько раз на моей памяти перекапывали и покрывали новым асфальтом, что следы моих детских сандалий давно растаяли в гудроне. Мы - другой народ, на другой ступени развития и, видимо, не скоро еще будем жить как французы.

Проблема с водой для ночевки в тот день решилась сама собой. Сразу за мостом через Луару оказался муниципальный кемпинг, а в нем совершенно беспризорный санузел с кранами и раковинами для мытья посуды. Нечаянный подарок диким российским путешественникам - приятно! Набрали воды, помылись до пояса, вымыли головы теплой водой, Сережа даже побрился по такому случаю. И дорога приятная - вдоль канала, пустая, машин почти нет, и при этом идеальный асфальт. И даже ветер в спину.

Закапал теплый дождь. Мы расположились пообедать, сидя на траве на берегу канала и накрывшись нашим полиэтиленом. Веселые люди приветственно махали нам руками с проплывавших мимо катеров.

Хорошо ехать по ветру, километры даются без усилия. С каким напряжением, без передышки упирался я в педали на равнине перед Орлеаном, как канат перетягивал у противника за каждый метр. А тут километры щедро высыпаются почти без труда, как подарок, бери, сколько хочешь! Жизнь так устроена неравномерно, лови момент удачи! Но и будь готов схватить эту удачу. Мы, в общем-то, были готовы и старались взять, сколько сможем. Решили - едем до упора, дотемна.

Но Удача наша решила по-другому. Давно уже небо с левой стороны хмурилось и темнело. А часам к семи вечера (темнеет в половине десятого) туча обозначилась во всей своей грозной черноте и уверенно двинулась в нашу сторону. Уже сверкало и громыхало над пустой дорогой, уже на Родине пыль понесло бы по асфальту, но здесь пыли нет, только редкие желтые листочки взвихрились. А мы все катим, а подходящего места для укрытия все не видно. Наконец, когда уже первые брызги принесло ветром, свернули вдоль придорожного лесочка, залезли под деревья на опушке, смотрящей в поле, накрылись поспешно тентом. Тут и полило. И свежо сразу стало. Но мы то уже в лесу и под пленкой, ни ветру, ни дождю нас не достать.

Сидим, тяжело дышим после гонки - успели! Сидим полчаса, сидим дольше - все стучит по пленке дождь. От нечего делать кричу наружу: “Ну, Дождик, ну, пожалуйста, ну, будь другом! Нам всего десять минут надо, мы быстро!” Фортуна к нам в тот день была добра. Но и мы не лыком шиты. Всего на несколько минут прекратило лить, а мы успели распаковаться, палатку поставить, тент на местных кольях натянуть, велосипеды накрыть и внутри палатки устроиться с комфортом. И снова врезал проливной уже до утра. Но теперь ситуация была совсем иная. Мы удобно сидели на выходе из палатки под тентом и варили на примусе риволи (французские пельмени). А полбутылки Vine de Table осталось со вчерашнего вечера. Когда знаешь, что над тобой надежная крыша, шум дождя звучит как колыбельная удачи.

Марселю мы обещали приехать седьмого или восьмого августа. Напуганный встречным ветром перед Орлеаном, я отмерил нам на дорогу время с запасом. Но ехали мы довольно быстро, делая по сто с лишним километров в день, и в воскресенье шестого августа проснулись в палатке в лесочке у дороги D166 в десяти километрах выше впадения в Луару речки Nivernais. Оттуда до Кюссе (Cusset) оставалось меньше ста километров. Решили, что проедем сегодня большую часть пути, переночуем как обычно, а завтра уж, в договоренный срок явимся в гости, чтобы не создавать хозяевам проблем преждевременным приездом.

День был солнечный, но прохладный. Дул свежий попутный ветер. Ехали быстро. Местность вокруг начала заметно меняться, из плоской превращалась в крупно холмистую. С вершин холмов на юге сквозь мутноватый воздух угадывались горы. На перекрестке дорог у автозаправки обнаружили работающий в воскресный день супермаркет. Не удержались и заправились всем по полной программе: продуктами, бензином в полуторалитровую пластиковую бутылку. Хотя зачем нам бензин в гостях, а на одну стоянку был еще в примусе. Выбрали по карте тихую дорогу в объезд. Да проскочили нужный поворот и вылетели-таки на прямую магистраль, красную D907. По ветру под горку, наперегонки с ревущими фургонами. Совершенно некуда было нам торопиться в тот день. Остановились. Еще раз поводили пальцами по карте, решили все-таки вернуться к пропущенной развилке. Прежде чем лезть назад на гору, с которой только что так лихо скатились, устроились пообедать на площадке для отдыха у дороги. На “красных” дорогах такие площадки встречаются довольно часто: небольшая сквозная петля метров на пятьдесят в сторону, зеленая полянка, столы с деревянными скамьями, обязательные мусорные баки с вставленными внутрь пластиковыми мешками.

В этот раз место оказалось оживленным, к концу нашего нехитрого перекуса нас уже ждали: семья с двумя детьми уже выгружала из своей старой машины сумки с продуктами. Я не запомнил мужчину, отметил только, что был он совершенно заурядным, а вот женщина осталась в памяти - красивая женщина. Испанского типа брюнетка с правильными чертами лица, огненными глазами, стройная, с изящными тонкими руками. Она выглядела совсем молодой, несмотря на детей-подростков, значительно младше своего мрачного мужа. Может быть, в Казани я и не обратил бы на нее внимания, по крайней мере, не запомнил бы, но во Франции такая красивая женщина - редкость. Миф о прекрасных француженках создали галантные французские мужчины. На самом деле, если вы хотите порадовать глаз видом хорошеньких женщин и не боитесь отвертеть шею, не копите доллары для поездки в Париж, а пройдитесь лучше теплым июньским днем по улице Кремлевской мимо Казанского университета и потом по улице Баумана до Дома Печати. Здесь я патриот, я убедился, что в этом отношении ни наши Российские столицы, ни Европейские моей родной Казани не конкуренты.

Вернулись мы до нужной развилки и поехали по “белой” D906b, совсем уж сельской, петляющей между крутыми холмами, усадьбами, полями, праздничного вида дачами с лужайками для игр, низенькими и высоченными, в два человеческих роста зелеными заборами, не из березовых досок, как у нас, а аккуратно выстриженных из растущего кустарника, с башенками и украшениями. Все красиво и очень ухоженно, взгляд напрасно шарит по сторонам в поисках какого-нибудь бросового места, пригодного для нашей “дикой” стоянки. Дорога гладкая и пустая, то круто вниз, и тогда встречный поток сдувает крупные капли пота со лба к ушам, то снова вверх, снова перекинуть цепь на самую низкую передачу и, обливаясь потом, изо всех сил давить на неподатливые педали - не хватает мне моих 40*24, правильно пишут в руководствах, что для гор нужно иметь передачу один к одному.

А Кюссе уже совсем близко и непонятно для меня, то ли прилично будет приехать сегодня, то ли поставим мы хозяев в неудобное положение. Не могу я это для себя решить, недостаточно знаю французов. Позвонить бы и спросить, да как на грех ни одного телефона в этой дачной идиллии, у всех, наверно, в домах, да и мобильники во Франции у каждого школьника. Наконец, на крутом подъеме через - не знаю, как это назвать - поселок в несколько особняков - указатель: “Здесь есть телефон”.

Конец яркого летнего дня, вокруг ни души, только слышны из-за соседнего забора музыка и возбужденные голоса. Сворачиваем на маленькую площадь. Там, действительно, телефонная будка, но вокруг тоже никого, а мне надо сформулировать для Марселя довольно сложный вопрос: удобно ли будет Вам, если мы приедем уже сегодня, или лучше отложить приезд на завтра? Я топтался у будки, ожидая, не появится ли кто живой. Ждать пришлось не долго - большая черная собака прибежала из веселого соседнего дома и весьма угрожающе принялась нас облаивать. Я не очень испугался, все же во Франции права человека что-то значат, будка для всех, нечего гавкать. И кто-то же должен придти унять этого пса. Действительно, пришел средних лет мсье в очень приподнятом настроении. Сказал, что по-английски он понимает, но дальше объяснить ему ничего не удалось то ли в силу лингвистических трудностей, то ли вследствие его веселого состояния. Мсье размахивал руками, собака все еще лаяла, а тем временем вокруг нас собрался уже немалый коллектив. Все оживленно обсуждали нашу проблему, нас повели к домашнему телефону - зачем же тратить деньги в таксофоне. Я пытался общаться со всеми по очереди, было весело, похоже было, что сейчас нас потащат за стол и этим все кончится. Но наконец обнаружилась молодая женщина, которая действительно говорила по-английски. Я изложил ей нашу проблему, и она набрала номер Марселя. Я читал на ее лице: сначала - сосредоточенно - вопрос, потом улыбка - она понимающе кивает, потом смех - она отбивается от комплиментов. Все ясно: нас ждут.
У Марселя

Город Кюссе (Cusset) встретил нас за крутым спуском к вечеру длинного жаркого дня. Долгое время для меня это был только адрес, по которому я посылал письма другу. Не больше, чем условный знак на конверте. И вот перед нами улица, дома в предвечернем свете, по тротуарам идут люди, которые, может быть, всю жизнь живут здесь, в Кюссе и никогда даже не слышали про Казань - непересекающиеся миры, другое измерение. И мне надо теперь найти друга по условленному паролю: Impasse des Lilas (переулок лилий). К моему удивлению на карте города на ближайшем информационном щите сказочный переулок лилий присутствует. И после недолгих плутаний мы его находим в натуре: совсем коротенький тупик, в конце которого нас встречают Марсель и его супруга Мария Тереза.

Марсель высокий, усатый, с фигурой эпикурейца, но с сухими и жилистыми ногами профессионального велосипедиста. Мария Тереза маленькая рядом с ним, кругленькая, излучающая заботливость и внимание. Они нас встретили на улице перед домом. Только задним числом я удивился этому, ведь мы звонили километров за десять от Кюссе, да и по городу довольно долго плутали - сколько же они ждали нас перед домом? После первых приветствий нас повели показывать дом, нашу комнату. Дом, по-видимому, достаточно стандартный двухэтажный особняк в ряду снаружи точно таких же весело раскрашенных, пристроенных друг к дружке сплошной стенкой. Перед каждым - полисадничек, у Марселя там искусственное дерево, не то сосна, не то кипарис. Две такие стенки из особняков и образуют коротенький Impasse. Войти в дом можно через дверь, а можно рядом через ворота гаража. Из двери попадаешь в прохладную прихожую без окон, направо - дверь в гараж, прямо - на открытую веранду позади дома, слева - лесенка на второй этаж. Там достаточно обширная гостиная, метров 25 - 30, две или три маленьких спальни, туалет, ванная. Туалет есть и на первом этаже, а второй ванной не помню. Все без роскоши, но очень уютно.

Хозяева стали извиняться, что у них ремонт, и они могут предложить нам только совсем пустую комнату. Но при нашем стиле жизни, при “пенках” и спальных мешках нас это вполне устраивало.
Конечно, мы начали с ванной. У нас считается, что если в ванную комнату можно засунуть кроме туалетного шкафчика еще и стиральную машину, то это просторно. У них за полотенцем приходится идти к вешалке у входа и как-то непривычно мыться при дневном свете от большого окна. Нет занавески, все брызги на пол, это меня мучило. И такая пропасть всяких бутылочек и тюбиков - не разобраться, лучше уж я своим мылом обойдусь. Отмыться за один раз после недели кочевой жизни, конечно, сложно, тем более, когда тебя ждут за накрытым столом, но все же из ванной я вышел в виде, более-менее совместимом с мягкими стульями и белой скатертью стола.

Прежде чем сесть за стол позвонили знакомой Марселя - учительнице русского языка мадмуазель Катрин. Предполагалось, что она будет присутствовать при нашей встрече, но у нее поменялись планы, она должна была уехать из Кюссе и теперь помогала нам заочно. “Навороченный” телефон-факс в коридоре перед гостиной у Марселя и, видимо, “мобильник” на том конце у Катрин. Мы выяснили с ней ключевые вопросы: когда уедем, какие у нас есть проблемы, что бы мы хотели. Чтобы не было недоразумений из-за языковых трудностей. Катрин говорила сначала со мной, потом с Марселем и так по кругу. Вроде, все утрясли: уедем послезавтра, проблем нет, хотим отдохнуть и осмотреть город.

Наконец, добрались до ужина. Нас повели в гостиную, где давно уже ждал накрытый белой скатертью стол. Саму гостиную в тот первый день я не успел рассмотреть, с головой поглощенный процессом общения. А между тем она того стоила. Только на другой день перед обедом, оставшись на время в одиночестве, я подивился содержимому многочисленных книжных шкафов и этажерок, занимающих всю окружность комнаты. Это были книги, журналы, буклеты, открытки - самая разнообразная печатная продукция, но вся о велосипеде и велосипедистах. От почтенного возраста книг в толстых переплетах с тиснением до нынешних цветных буклетов Тур де Франс. Я представить себе не мог, что может быть такое количество печатных изданий о вело. А поверх всего этого располагалось великое множество медалей, кубков, статуэток, вымпелов, призов и грамот - овеществленные победы и достижения с датами всей последней половины века. Даты, маршруты, километры за множество лет.

Двигаясь вдоль полок, я стал просматривать корешки книг. Большинство было на французском, но были и английские, и немецкие, и испанские. Нашлась одна и на русском. Это оказался толстый юбилейный буклет города Волгограда с железобетонной матерью-родиной на суперобложке. Я заглянул внутрь и надо же! На первом развороте стояла пространная надпись дарителя и подпись: Павел Протопопов! Вот так встреча! Тот самый Павел Протопопов, отчеты которого о поездках в Европу  шесть лет назад дали мне первую надежду, стали для меня руководством к действию! Я писал ему тогда, но как-то не смог достучаться. И вот оказывается, что я, тщетно обстучав двери множества европейских велоклубов, в конце концов, вышел на того же самого человека, что и Павел! Это, может быть, был единственный реальный шанс, и мне удалось его найти! И все последующие годы Марсель неизменно поддерживал меня, откликаясь быстро, по-деловому.

А лично мы с нимпознакомились только в 1997, в Альбертвиле на очередной сорок девятой международной неделе французской федерации велотуризма (FFCT). Мы были там “invite”- приглашенные участники, все бесплатно, даже фанта и пиво в забегаловке рядом с кемпингом. Удивительный праздник велосипеда! Весь курортный городок затопили потоки велосипедистов. Какие машины, посмотреть - праздник! Модных у нас толстошинных “байков” почти нет, в основном разные типы шоссейных и гоночных. И все участники от семи до семидесяти семи (и старше) в разноцветных, расписанных майках, касках, велосипедках, велоперчатках, велоносках, велотуфлях, на рамах бутылочки со специальным велонапитком и везде эмблемы FFCT: на флагах в небе, на дверях и окнах магазинов, на майках и специальных вымпелах, крепящихся к раме велосипеда. Яркое солнце, мороженное и напитки, веселые толпы - умеют французы радоваться жизни.

Официальные мероприятия проходили в Олимпийском центре. Я искал Марселя в катакомбах крытого дворца спорта, в комнатах за вывеской: “Международный отдел FFCT”. Там было тихо, маленькая женщина за столом с какими-то бумагами сказала мне, что мсье Саразан скоро придет, надо немножко подождать. Я с удовольствием сел на пустую скамью после жары и суеты улицы. Потом стал прогуливаться по комнате, разглядывая развешанные по стенам фото. Потом стал выходить из жилого пространства в коридор - не покажется ли кто вдали. Пришли двое шумных мсье, и я вопросительно посмотрел на дежурную, но она отрицательно покачала головой. Она явно страдала оттого, что Марселя все нет, что-то говорила мне извинительное, тоже ходила смотреть в коридор. Она так явно была огорчена моим долгим ожиданием, что я собирался уже уйти, сделав вид, что не очень-то и надо. Но на самом деле, мне очень хотелось с ним познакомиться, пожать руку, сказать слова благодарности. Наконец, женщина вскочила из-за стола и выбежала к проходу на звук голосов. Она радостно представила мне мсье Марселя Саразана, а он после первых приветствий, представил мне ее - моя супруга Мария Тереза. Такая вот она мне и запомнилась по первому впечатлению: небольшая, кругленькая с заботой обо мне в глазах.

Оказалось, что Марсель, будучи президентом международной секции FFCT, говорит только по-французски (“Мы росли в войну, не очень-то нас тогда учили”), и та первая записка написана вовсе не его рукой. Это, конечно, сузило наши возможности общения, но в пивной, где с Марселем здоровался каждый второй, он выдернул из соседней компании говорящую по-английски девушку, и я таки сумел донести до него все, что так долго копил и вез так далеко.

Он приглашал меня в гости в Кюссе и тогда в Альбервиле, и потом в письмах. Сначала я воспринимал эти приглашения не более как формулу вежливости. Но Марсель - человек дела. И вот я здесь, в гостиной их дома, стол накрыт, бутылки с сухим красным вином уже откупорены, Мария Тереза что-то еще носит из кухни напротив. Мы садимся. Хозяин наливает бокалы. “Sante!” - “Sante”! (я лезу в словарик - он у меня на столе под рукой - надо же: “Sante” это просто “Здоровье”).

Сережа записывал, чем нас угощали за этим столом, но, к сожалению, потерял свою книжку еще на маршруте. А теперь и мой дневник украли вместе с рюкзачком прямо с багажника велосипеда на родном Чеховском рынке. Остается надеяться на память. А в памяти остался обширный салат из каких-то зеленых палок под соусом, ломтики сырокопченой вишневого цвета колбасы, но главное, роскошные с гладкой блестящей шкуркой персики, подаваемые каждый раз на десерт. И конечно, после всего перед десертом неизменный сыр. “Fromage?”- вопросительно растягивая последнюю гласную и глядя на нас с ожиданием, выпевала хозяйка. “Bon, bon!”,- подтверждали мы, разыгрывая Гаргантюа, и со второго раза это стало уже шутливым ритуалом. “Фромаааджь”, - напоминал я к концу каждого застолья, стараясь копировать хозяйку. “Fromage”, - поправляла она меня с улыбкой.

Генерал Де Голль жаловался, что очень трудно управлять страной, в которой триста сортов сыра. Сырные прилавки супермаркетов - это тема отдельного исследования. По крайней мере, с первого взгляда видно, что за словом “сыр” (“fromage”) могут скрываться совершенно непохожие вещи. Обычные сыры, которые продают у нас, например, “Имменталь”, там примерно столько же и стоят. Это нижний край цен на сыр, около тридцати франков. Вверх, разумеется, цены не ограничены. В конце еды подают обычно мягкий сыр, снаружи как будто вывалянный в муке, острый и пахучий. Он продается небольшими круглыми каравайчиками в деревянных барабанчиках и стоит недорого.

Я не могу сейчас вспомнить, о чем мы тогда говорили, но факт, что беседа шла непрерывно и с обоюдным интересом. Конечно, мы излагали наши первые путевые впечатления, каким-то образом обсуждались наши дальнейшие планы. Говорил, в основном, Марсель, а Мария-Тереза смотрела на нас знакомым мне заботливым взглядом и больше помалкивала, курсируя от стола на кухню и обратно с новыми блюдами. Однако же именно ей пришла в голову счастливая мысль отправить нас в гости к их общему другу велосипедисту Клоду Гине, что впоследствии очень украсило наш поход. Это очень хорошие люди, и мы чувствовали себя за их столом свободно и счастливо.

Спал я плохо. Ночь была душная, я вставал и открывал окно. Снаружи оно было еще закрыто решетчатыми ставнями от солнца.
Завтракают французы непривычно для меня легко: французская булка “багет” (“baguette” по-французски - палка), масло, большая чашка кофе.

После завтрака поехали осматривать соседний город Виши (Vichy). Название это, по крайней мере, у людей нашего поколения сразу вызывает в памяти вторую мировую войну, предательское “Вишистское” правительство времен оккупации Франции Гитлером. Но сами французы давно забыли об этом и думать. Если пытаешься напомнить, долго не могут понять, о чем речь. Так же, кстати, как и в Германии. Это у нас только Великая отечественная до сих пор, как вчера, а в Европе ее давно сложили в историю, в один ящик с Наполеоновскими баталиями и походами крестоносцев.

Виши совсем рядом с Кюссе. Обратно мы пришли пешком, но туда нас отвезла Мария-Тереза. Машина новенькая, последнего поколения минивэн Ford-Focus, очень компактная снаружи и просторная внутри. Мария-Тереза привезла нас в парк и уехала назад готовить обед, а мы втроем не спеша двинулись вдоль берега реки к мосту в город.

Это, конечно, совершенно банальное и не очень любимое мной мероприятие - осмотр достопримечательностей. Но в данном случае это было наслаждение заслуженным отдыхом. Позади неделя непрерывной езды на полном самообеспечении, с постоянным нервным напряжением. Впереди еще две трети такого пути. А тут - блаженный оазис в суровой стране наших походных будней. Нас кормят, водят, ласкают, нас ждет комфортабельный ночлег. И главное, ничего не надо решать самим. Можно расслабиться, двигаться медленно и не о чем не думать. Прекрасный летний день, прекрасный зеленый парк на берегу реки Allier. Несколько футбольных полей, теннисные корты, ипподром с небольшими трибунами, детские площадки, кафе. Все пусто, видимо, по причине утра понедельника, но все сияет чистотой и порядком.

Фотографируемся на мосту под французскими флагами. Река широкая, метров двести, просторный мост с красным пешеходным покрытием и белыми с лепниной перилами, будто предназначенный для парадных шествий.

Сам город гораздо ярче остался у меня в памяти от следующего дня, когда мы пересекали его на велосипедах, покидая с Марселем во главе. Узкие тщательно расчерченные улицы, трех-четырех этажные дома тоже все расцвеченные вывесками и рекламой, небольшая площадь с сутолокой автомобилей. Каким великолепным повелительным жестом Марсель расчищал дорогу нашей маленькой кавалькаде, мы были главными на этих густо населенных дорогах! А мы-то жались всегда к поребрику, боясь занять лишнее жизненное пространство.

Но в этот день мы прошли через центр Виши скромненько пешком, потолкались без всякого интереса в двухэтажном старинной постройки универмаге на узкой центральной улице, где любая дверь ведет в какой-нибудь магазин. Долго шли по пустынному переулку вдоль стены монастыря. И незаметно оказались снова в Кюссе, в тихом переулке Лилий, где нас уже ждал обед со знаменитыми французскими кровавыми бифштексами. На самом деле блюдо это английское. В своих прекрасных “Письмах русского путешественника” двадцатилетний Карамзин, переехав через Ла-Манш в 1790 году, находит три существенных отличия туманного Альбиона от континента: это миловидные англичанки, восхитительный порядок во всем, примерный до унылости, и кровавые бифштексы вместо изысканного разнообразия французской кухни. Однако нынче - объединенная Европа, и кровавые бифштексы подают в любом приличном французском ресторане. Правда, в ресторанах я не пробовал, а вот в исполнении Марии-Терезы в ее домашней кухне это несомненно заслуживает внимания. На первый взгляд такое впечатление, что слой мяса только подогрет с обеих сторон и сочится свежей кровью. Но на пробу мясо оказывается мягкое, нежное, очень вкусное. Я не большой любитель мясных блюд и сразу решил, что для исполнения ритуала мне вполне хватит половины этого почти в тарелку размером куска, но не заметил и сам, как добрался до конца. И все это, конечно, под безупречное красное вино, причем следующая бутылка всегда открывалась раньше, нежели кончалась предыдущая.

С языком, конечно, была напряженка. Я помню, как отдушину, когда приехала племянница Марселя с мужем и двумя детьми - младшими школьниками. Они заехали ненадолго повидаться, уже спустились вниз к машине, а я все не мог наговориться с племянницей, мне было с ней сравнительно легко объясняться, хотя перед отъездом она и посетовала, что в школе их учили Шекспиру, а не разговорному английскому.

В своих письмах Марсель приглашал погостить несколько дней. Я и сам так планировал сначала, но где-то, видимо, на подъезде этот план сам собой изменился. По крайней мере, при первом разговоре с Катрин по телефону сразу по приезде я уже без колебаний сказал, что отдыхаем один день и уезжаем послезавтра. Больше бы я не выдержал. Не знаю, кому как, но для меня быть гостем - тяжелая должность. Я чувствую себя неловко, когда за мной ухаживают. Приглашают за накрытый стол и нельзя даже поучаствовать в мытье посуды. Бросают свои дела, чтобы заниматься моим развлечением. Я начинаю ощущать себя в неоплатном долгу, и долг этот стремительно растет. Как будто в ресторане заказываю дорогие блюда при пустом кармане. Пора уходить. И с другой стороны, как ни сладка жизнь в гостях, как ни приятно общение, зато сам себе не принадлежишь, живешь по чужому расписанию. А там, на маршруте - свобода! Но главное, конечно - дорога зовет. На один день выбились из ее напряженного ритма, расслабились, помылись, отдохнули, отъелись, и опять уже слышно, как стучит внутри метроном: вперед, вперед, нельзя мешкать, нас ждут заветные сто километров до ужина.

И вот мы уже перед фотоаппаратом на фоне дома Саразинов рядом со своими полностью нагруженными вело - длинные, чуть не до земли сумки и еще немалый рюкзак сверху на багажнике. Зато руль свободен. В новых, только что полученных в подарок веломайках и велошапочках, с яркими велосумками за плечами. И Марсель рядом с нами со своим великолепным велосипедом в полной боевой экипировке: велошлеме, велокостюме и велотуфлях с замками для педалей. На фото Марсель смотрит уверенно и покровительственно, Сережа с вызовом, а я немного извиняющеся за маскарад.

Марсель проводил нас километров на двадцать от Кюссе. Очень приятно ехать за таким лидером, особенно по городу. Мы пролетели Виши, нигде не сбавляя скорости, как кортеж персидского шаха, и на этом пути я узнал о Марселе больше, чем из всех предыдущих разговоров. Сразу за городом оказался крутой подъем. Солнце пекло спину, ветра практически не было, новая майка быстро пропиталась потом (а я то планировал сохранить ее свеженькой в подарок сыну!). Марсель спокойно крутил впереди свои игрушечные педальки, Сережа выскочил вперед - после отдыха энергия выплескивалась из него через край, а я изо всех сил нажимал на неподатливые педали, стараясь не отставать от блестящего углепластикового обода Марселя.

Дорога изгибалась серпантином, поворот следовал за поворотом, страстная надежда увидеть за следующим склоном конец подъема очередной раз сменялась разочарованием, а гора все не кончалась. Я уже сто раз мысленно сдался и отстал, у меня была масса оправданий: тяжелый груз и плохой велосипед и отсутствие достаточно низкой передачи, etc., etc.. Тем временем ноги все крутили и крутили педали, а спина все потела и потела. Никто не заметил на дороге у французского города Виши утром восьмого августа двухтысячного года моего безымянного подвига, когда мы наконец вылезли наверх и спокойно покатили по лесистому просторному плоскогорью. Сережа от полноты чувств вылетел вперед, сделал петлю и вернулся, а я скромно держался за лидером, делая вид дисциплинированного участника: как надо, так и еду, нет никаких проблем.

Еще перед Кюссе мы незаметно поменяли плоский рельеф долины Луары с редкими крутыми холмами, на которых расположены городки, на крупно холмистые предгорья. И теперь от Виши почти до самого атлантического побережья нас ждали горы Центрального массива (Massif Central), не очень высокие (до 1000 метров), но все же с настоящими перевалами и серпантинами. В этом прелесть Западной Европы: масштаб Земли здесь очень хорошо соответствует возможностям человека на велосипеде. За один день можно докрутить от подножья Монблана до плоской долины Роны у Лиона. Поверни мы от Виши на восток, и через два дня могли бы быть в горах на берегу Женевского озера (Lac Leman). Но мы повернули на запад, и через пять дней езды по горам выкатили на низменную полосу атлантического побережья.

С Марселем мы ехали некоторое время по верху, по гребню хребта. Прекрасный гладкий асфальт и почти нет транспорта, мы практически одни на этой замечательной дороге. И великолепный обзор. Как с самолета видны городки, пятнами растянувшиеся по дну долины, четкая сетка сходящихся и разбегающихся дорог. По одной из них мы и ринулись вниз вслед за нашим лидером. Я чувствовал себя как летчик, уходящий в глубокое пикирование. Перепад высот метров, наверно, триста-четыреста. Выкат в самом низу в маленький городок виден, но средняя часть спуска скрыта за выпуклостью горы. Там, видимо, серпантин, где склон совсем обрывом, но сначала с полкилометра головокружительной крутизны - спуск напрямую. Я бы прижал немного тормоза, но Марсель стремительно ушел вперед, как лыжник на трамплин, а Сережа еще отчаянно накручивает педали, стараясь вырваться в лидеры. Господи, только бы не развалился подо мной мой старый драндулет! Хорошо, что пустая дорога, что вираж еще далеко. Колеса уже не дают сопротивления, от еще большего разгона удерживает только встречный поток воздуха, плотный, теплый, ободряюще ласковый. Лежишь на нем грудью, асфальт такой гладкий, что создается полное впечатление полета. Слезы из глаз тонкими струйками размазываются к ушам. И восторг, и страшно все-таки, невольно перебираешь в памяти все винтики, закрученные на “авось сойдет”. Кажется, летишь вниз долго-долго, хотя на самом деле даже при перепаде полкилометра и угле склона порядка двадцати градусов (больше не бывает), получается спуск длиной всего около двух километров, то есть три-четыре минуты такой езды. Сережа в восторге, его бортовой компьютер зафиксировал рекордную скорость: больше 60 километров в час! Я думаю, Марсель специально привел нас на эту гору, это был его прощальный подарок, великолепный подарок!


В городке внизу прощаемся. Грустно расставаться, у Марселя под крылом нам было покойно, теперь мы опять можем рассчитывать только на себя. Делаем последний общий снимок: я еще в новой майке, Сережа уже раздетый до пояса, но Марсель и в шлеме и в перчатках, по всей форме. Машем руками на прощание. Все, начинается новый этап нашего путешествия.

Путь к океану

Теперь впереди у нас горы, 500 километров горных дорог. А за ними желанная цель похода: западный край Европы, Атлантический океан. По первоначальному плану мы собирались доехать до ближайшего места на побережье, до легендарной Ла-Рошели. Но Мария-Тереза и Марсель сделали нам еще один, может быть самый ценный подарок - дали адрес и телефон друга в курортном городке на побережье. Куда как теплее на душе, когда едешь не в пустоту, а в гости к другу. Совсем по-другому ощущаешь при этом и страну и людей.

Всего пять дней ехали мы к океану, но в памяти они остались как основная часть нашего пути. Палящее солнце, горячий воздух навстречу, бесконечные крутые подъемы, бешенные спуски широкими зигзагами серпантинов, ночевки где попало, куда упадешь в изнеможении, идиллические пейзажи центра Франции.

Сережа торопил меня. Поехали! Поехали! Я, собрав все силы, не чаял дотянуть до Ла-Рошели, а он все время составлял планы то про южное побережье, то хотя бы про Бордо (город, к названию которого возводят слово “бардак”).

Сразу после расставания с Марселем полезли на подъем по совершенно пустой лесной дороге. Вот где бы ночевать-то: просторный сосновый лес, как у нас в Татарстане, лесозаготовки, лежат приготовленные к вывозу бревна, временные колеи сквозь лес промяты. Наш путь лежит на запад, солнце на юге, и тень все время только на левой стороне асфальта, не у нас. На самом деле дорога, конечно, крутится, поднимаясь вверх широкими зигзагами, причем наклон везде выдержан с раздражающим постоянством - нигде не отдохнешь, все время надо жать на педали изо всех сил.

Я уже снял с себя дареную майку и поливаю потом свою second hend'овскую. Сережа вообще в одних шортах. Через час подъема останавливаемся отдохнуть в лесу, жуем дежурные сникерсы. И снова вверх. Сережа исчезает впереди за поворотом, а я давлю и давлю на педали один под жарким солнцем, с надеждой заглядывая за каждый очередной поворот, тщетно ожидая увидеть там наконец перевал. Увы! Все вверх и вверх! Временами кажется, что силы кончились совсем, больше не могу. Тогда уговариваю себя дотянуть вон до того лесочка. Обещаю себе остановиться и отдохнуть, как только будет подходящее место. Ругаю товарища, в сотый раз объясняю ему, что я старый человек, что мне не двадцать лет, не могу я упираться целый день на этом пекле. Все это помогает отвлечься, удобные места проплывают мимо, а я все упираюсь и упираюсь усталыми ногами в неподатливые педали.
Подъемы по времени составляли основную часть этих пяти дней. Тишина, зной, умиротворяющие пейзажи и упорное движение вверх на самой низкой передаче (40:24). Зато самые эмоциональные минуты дарили, конечно, спуски. Нам повезло в том отношении, что западные склоны Massif Central положе, чем восточные и на спусках мы хорошо продвигались к океану. Хорошо, если на спуске гладкое покрытие, но на сельских дорогах не редкость и неровное, крупнозернистое, как спрессованный гравий. Хорошо, когда напрямую или хотя бы широким серпантином, без крутых поворотов. Плохо, когда на выкате переезд какой-нибудь или светофор - тормозить на большой скорости так обидно.

После одного из длиннейших спусков внизу небольшая речка, палатки, домики, байдарки на берегу - муниципальный кемпинг. Заскочили к санузлу, помылись до пояса, набрали воды, хоть и время только обеденное, зато не будет заботы вечером. В другом месте, проезжая через городок, Сережа углядел трубу с краном прямо в стене особнячка. Устроили помывку тут же на улице, благо днем на улицах французских городков никого.
В одном из таких городков остановились около телефонной будки, Сережа хотел позвонить в Казань. Помню пышущую жаром каменную улочку, резко идущую на подъем (опять на подъем!) - унылая стена, никакой тени, время за полдень, пора бы обедать. Чем-то не годился этот телефон, Сережа пошел искать другой и через пять минут вернулся с сообщением, что тут рядом озеро. Действительно, за домами оказался зеленый склон и внизу между крутыми берегами довольно большой пруд, окруженный раскидистыми деревьями. Множество народу расположилось на лугу и у деревьев, многие с детьми. Публика самая разная: и бабушки с внуками, и парочки молодых, и делового вида мужчины. Несколько байдарок, видимо выдаваемых на прокат, плавало между купающимися. После знойной дороги - неожиданный, призрачный мир. Мы застеснялись тащить наши груженые велосипеды на траву. Оставили их наверху у края луга. А сами полезли купаться.

Непонятно было, как здесь принято переодеваться. С одной стороны, я помню, как в Потсдаме на берегу озера  две молодые женщины в 20 метрах от нас не спеша обнажились и пошли к воде так спокойно, как будто были Евами в раю. С другой стороны, очевидцы говорят, что на Нью-йоркских городских пляжах на плавки выше колен смотрят косо, как на вызов общественной нравственности. Так что копировать манеры вальяжных немок во французской провинции я не решился. Лучше уж сохнуть на ходу. Вода в озере оказалась чуть мутноватая, но прохладная и чистая, очень хороша для такого жаркого дня. Разумеется, наверху сразу за лугом было кафе, но мы, как обычно, перекусили, сидя на траве, своими йогуртами и сыром с французской булкой. Вот и отдохнули почти как французы.

Мы старались выбирать самые тихие сельские дороги, старались по возможности не заезжать в города. Ни за что не догадаетесь, чем пахнут прекрасные сельские дороги Франции. К сожалению, летом они повсеместно пахнут падалью. Очень много раскатанных по асфальту останков разных птиц, ужей, мышей, но особенно ежей. Шкурки ежей, как старые истертые щетки встречаются чуть не на каждом километре лесных дорог. А лесов много в этой части страны. Мы привыкли, что Россия - лесная страна. И для меня в свое время было открытием, что Германия покрыта лесом наполовину. Франция в среднем - только на четверть, но здесь, на Massif Central, лесов, пожалуй, больше, чем полей.

Приспособились обедать за столом в штатных местах отдыха у дороги. Одно такое место запомнилось тем, что Сережа, раскладывая хозяйство, смахнул со стола только что купленную в супермаркете бутылку вина, и она разбилась, упав на мягкий гравий. Очень тонкое стекло, у нас бутылки из такого не делают. Не столько жалко было бутылку (8 франков - тридцать два рубля), сколько жалко времени - придется снова где-то заскакивать в магазин, а это не быстро.

Выбирать время и место для обеда с одной стороны, вроде, было в моей компетенции, но с другой стороны, мой молодой друг был всегда где-то впереди, и я просто не мог до него докричаться. До сих пор жалко, какое замечательное место пропустили на третий день езды перед городом Confolens. Все сроки для обеда уже прошли, день перевалил за три часа и уже за четыре, а мы все лезли пологим серпантином вверх и вверх. Сережи, как всегда на подъеме, не видно было впереди, и я давно кипел раздражением, подогреваемым пустым желудком. Правда, хороших штатных мест отдыха давно не было, а мы уж как-то стали к ним привыкать.

С перевала открылся роскошный вид на просторную речную долину, довольно большой город внизу у реки, четкий рисунок лабиринта улиц как на аэрофотоснимке, через мосты, как букашки ползут вереницы автомобилей. Наша дорога плавно спускается к городу, изящно врезанная в склон широкими зигзагами. И метрах в ста ниже перевала на широком уступе - площадка для отдыха со столами и лавками, с обзором на всю долину, как с самолета. Вид оттуда - наслаждение для глаз и души, место удобное, время уж к вечеру, но Сережа пролетел мимо, красотами пейзажа его не остановить, нужны сто километров в день, а лучше сто двадцать или сто тридцать. Я с проклятиями лечу за ним по гладкому асфальту под крутой уклон, из умиротворяющего горного простора в городскую суету, совершенно нам сейчас не нужную.

Догоняю Сережу на последнем перед городом серпантине. Дорога, окруженная густыми садами и пригородными усадьбами, втягиваясь в город, соединяется с другими, все укрупняясь при приближении к мосту, как дерево в стволу. Теперь уже я еду впереди, но перед самым мостом дорога фактически превращается в скоростной тоннель с разделенными полосами, по которым несутся плотные потоки машин. У меня комплекс неполноценности по отношению к их ревущей армаде, не учили меня в детстве правам человека, не могу я, как Марсель относится свысока к этому железному скопищу. Мои нервы не выдерживают, я ухожу на правый поворот, хотя и понимаю, что нам туда не надо. Мы выкатываемся на сравнительно тихую парадную площадь, где и останавливаемся перевести дух.

Типичный французский город. Небольшой, можно пересечь в любом направлении на велосипеде за полчаса. Никаких небоскребов, ни наших однотипных девятиэтажек. Основная часть - частные особнячки с садиками. Все разные, во всех чувствуется рука архитектора и развитый вкус, нет домов коробящих глаз. А уж внешнее оформление зачастую сказочно красиво. Цветы везде: на стенах домов, у окон, вдоль дорожек, разноцветные, яркие, причем рассаженные не случайным образом, а так, что прекрасно смотрится вся картина в целом. И это у многих, общая культура украшения жилья очень высокая, дети растут в окружении красоты. В центре несколько шумных торговых улиц, застроенных домами повыше, в четыре - шесть этажей. Эти тоже все разные, каждое оригинально, но общий стиль несомненен, не спутаешь с Германией или Польшей. Все нижние этажи заняты магазинами, магазинчиками, табачными лавками, кафе, где два столика внутри, еще три на пристроенной веранде и остальные на тротуаре под тентом. Все стены в вывесках и рекламе. Полно припаркованных машин. Обычно весь внутренний ряд улицы с обеих сторон плотно забит ими. Первое впечатление, что народ праздно толпится на улице, но приглядевшись, с удивлением замечаешь, что на самом деле людей почти нет. Просто вся обстановка французских городов создает устойчивую иллюзию обитаемости. Даже на пустой улице ощущаешь доброжелательное окружение, чувствуешь себя в обществе. И эти автомобили у обочины, вместо того чтобы создавать ощущение брошенности, наоборот как-то ободряюще смотрятся, будто замещают на время хозяев. Но если на тротуарах и пусто, то несущихся посередине улицы машин всегда полно. Они и есть основные обитатели, с ними, в основном, мы и общаемся, и надо еще раз сказать: это очень доброжелательная публика.

На площади, куда мы выехали: универмаг, телевизионный центр, мэрия, но нам здесь действительно делать нечего. Делаем бросок на ту сторону реки. На автобусной остановке долго изучаем информационный щит, но на нем только маршруты автобусов, а номера дорог не указаны.

Это главная трудность нашей навигации: выбраться из города на нужную дорогу, наша постоянная головная боль. Нам нужна не магистраль, а заштатная дорога к соседнему городку. Причем, как правило, дороги сходятся к центру города, движение становится интенсивным, развязки, односторонние улицы. Указателей много, стрелки торчат в разные стороны, как ветки у елки, соображать надо быстро. Иногда маленькие городки удается проскочить сходу, не тормозя: центральная площадь с мэрией и трясучей брусчаткой вместо асфальта, собор, магазины, глухие стены каких-то предприятий, как саманные дувалы в Средне-Азиатских кишлаках - и вылетаешь снова в поле, с облегчением замечая на выезде указатель нужной дороги. Город прокручивается мимо за десять минут, за день теряешь им счет. Но в городах покрупнее приходится искать информационный щит с картой, благо их там много. Находишь на щите красный кружок с надписью ici - вы здесь. Хорошо если на этом щите есть нужный выезд с обозначенным номером дороги. Но даже и в этом случае мы, Бывало, подолгу плутали, неоднократно возвращаясь и опрашивая аборигенов, прежде чем нам удавалось попасть в нарисованный на карте переулок.

И в тот раз в Confolens как-то все не клеилось, время было к вечеру, без обеда кончилась энергия, и физическая и нервная. Нужно было сделать усилие и что-то предпринять, но не хватало сил собраться. Топтались у автобусного щита, пили теплые остатки чая из бутылки. Я был недоволен, но злиться даже про себя тоже уже не было сил. Пожилая женщина предложила свою помощь, к ней присоединился мужчина. Наконец, поехали, вроде бы, в нужную сторону. Опять, конечно, на подъем, на крутую гору в лоб по широкой одноэтажной улице. Я с трудом выжимал педали, задыхаясь от предвечернего зноя, излучающего жар асфальта, бесконечности этого подъема.

Наконец, вылезли наверх на окраину. Слева от дороги небольшая церковь вся темная, будто даже брошенная (хотя такого здесь, вроде, не бывает). Около церкви скверик, пара столов и лавки из потемневшего дерева в тени акаций. Я ворочаю туда. Место – не чета тому, что проскочили на спуске, да время уже такое, что ужинать пора, не то, что обедать. Сережа достает свою скатерть самобранку, открываем сардины его замечательным складным с защелкой ножом. Тяжелый нож, настоящая мужская вещь.

Как всегда, тихое препирательство по поводу времени отдыха. Сережа начинает изучать показания своего бортового компьютера, вычитает из общей суммы пробег до сегодняшнего дня (почему-то его компьютер показывал только то, что сам считал нужным, а нужные нам числа приходилось вычислять на бумажке), объявляет вслух сегодняшний пробег и сколько еще осталось до “нормы”. Со своей стороны я для себя засек время и решил, что сидим не меньше часа, надо хоть немного отдохнуть. Сережа быстро все съел и ходит вокруг меня кругами, смотрит, что еще можно убрать. Я же люблю есть медленно и с удовольствием, для меня это главный отдых, не люблю, когда меня при этом торопят.

Воды у нас еще нет для ночевки, эта ежедневная проблема еще не решена. Вообще-то в каждом доме есть водопровод, но трудно найти человека на улице, чтобы попросить его налить воды в наши бутылки. А звонить в дом - чувствуешь себя попрошайкой, тем более что в таком случае нередко выносят покупную воду в бутылках, а это уж совсем неудобно, купить-то мы можем и сами. Есть тут, по крайней мере, для меня существенная разница. Одно дело - попросить человека, поливающего цветы, налить этой же воды нам в бутылки, и другое дело - стучаться с просьбой в чужой дом. В этот раз я давно уже наблюдал, как напротив нас, на той стороне улицы в садике перед домом ходят люди. Там, похоже, провожали гостей, видимо, дети приезжали к родителям и теперь грузились в свои машины, никак не могли уехать. Я сказал Сереже насчет воды. Он сходил и без всяких проблем налил полные баки. Все готово, поехали! Что же поехали. Хорошо хоть дальше дорога вышла на горизонталь. Мимо зеленого спортивного аэродрома в предвечерний простор полей. Однако после небольшой ложбины снова начался подъем и чем дальше, тем круче. Я начал шарить взглядом вокруг в поисках пристанища на ночь, но дорога вольными петлями поднималась на следующую возвышенность, обходя стороной подходящие для ночевки пятна леса. Шел уже восьмой час вечера, хотя солнце стояло еще высоко. За сегодня мы разменяли уже вторую сотню километров этих качелей.

На минутку я остановился у заросшего крапивой съезда, отбежал на несколько шагов вбок. Две колеи, едва обозначенные в густой траве, уходили под уклон между заборами из колючей проволоки и кустов ежевики. Сначала казалось, что это тупик метров на пять-десять, но я шел и шел, а дорожка все тянулась, даже попросторней стала, пока не пришла на зады не выкошенного луга. Зеленый тупичок, окруженный стеной кустов со спелыми ягодами, давно не мятая трава дороги, цветущий луг горбом загораживает от шоссе, а вниз сквозь кусты просматривается идиллический сельский пейзаж, мягко подсвеченный предвечерним солнцем. Все, никуда я отсюда сегодня не поеду, нет больше моих сил! С тем и иду к нетерпеливо ждущему на кромке асфальта товарищу. Он ворчит, но, видимо, вид у меня достаточно решительный, или усталый.
Вот и еще один ночлег Бог послал. Нас не раз спрашивали во Франции: “А где вы будете ночевать сегодня?”. Видимо, это самое удивительное для европейца, когда люди настолько беспечны, настолько не застраховали свое будущее, что не знают даже, где будут ночевать. “Бог знает, - отвечал я всегда с беспечной улыбкой, - где Бог пошлет”. Это, конечно, бравада. На самом деле, и для меня это самый щекотливый пункт свободы. К вечеру, особенно в ненастье, я частенько завидую тем, кто возвращается к себе домой, домашним, привязанным к месту людям. Но тем большую радость испытываешь, устроившись наконец, на ночлег в уютном и удобном месте. Я спокоен за то, что мы здесь никому не мешаем, здесь давно уже никого не было. И примус наш безопасен на свежей траве. Правда, палатку Сережа поставил-таки не на колее, как я хотел, а на роскошной траве луга. Да ладно, переморщатся.

Теперь, пока Сережа варит макароны, можно сесть рядом с палаткой на свой складной коврик и написать дневник, пока не стемнело. А потом, в тихих сумерках не спеша ужинать, запивая дешевые брюссельские сосиски прекрасным французским вином и неспешно беседуя. Мы, конечно, на отдыхе, но за весь день только в этот предночной час и можно не спеша расслабиться.

А любимый Сережин нож мы, оказывается, оставили на лавке у церкви. И возвращаться Сережа не захотел, как я его ни уговаривал, хотя можно было успеть слетать туда до темноты на пустом велосипеде. Значит, и ему сегодняшние 120 дались не даром. Значит, нормально я иду, не очень торможу.

Самое приятное время в походе, конечно, утро. Когда суета сборов позади, свежие силы, еще не жаркое солнце, все бытовые заботы пока далеко, и вот она - желанная дорога, у тебя под колесом. Столько времени, энергии, денег потрачено ради этого момента, и вот теперь садись в седло и кати от поворота к повороту. Но чистому наслаждению вечно что-то мешает: то погода, то поломки, то болячки. Сегодня мешает нетерпение. До Ла-Рошели, до края Европы осталось меньше двухсот километров. Хочется добраться туда завтра, и мы уже просто торопливо глотаем эти километры пространства, не ощущая вкуса. Пролетаем города, замечая только указатели дорог. От идиллических картин остается одна серая полоса асфальта.

На четвертый день пути от Кюссе горы начали выполаживаться, превратились в плоскогорье, разделенное довольно глубокими долинами с речками на дне. Спелые сосновые леса, пустая гладкая дорога, зной, температура воздуха за 30 градусов. Сережа все время где-то впереди, я нервничаю на развилках, туда ли он свернул. Когда его долго нет, мне начинает казаться, что он остался сзади, какая-нибудь поломка, а я все дальше уезжаю от него. Временами я не выдерживаю, останавливаюсь на очередной развилке и жду. Мне кажется, что жду вечность, потому что внутри продолжает стучать метроном гонки.

На окраине очередного городка какие-то совсем уж зажатые серыми стенами улочки без зелени, кривые повороты в разные стороны. Я в сомнении возвращаюсь назад, на край поля. Два француза на маленьком тракторе с тележкой набирают воду из трубы с краном, торчащей прямо из земли у дороги. Вода - это здорово! “А пить ее можно?” - спрашиваю. Мужики кивают утвердительно. Роскошная жизнь! Можно помыться до пояса, намочить голову, напиться, набрать в бутылки. А Сережи все нет и нет. Опять начинаю сомневаться, уж не сзади ли он. Однако минут через двадцать появляется все же спереди. “Что случилось?” Я смиренно объясняю, что не смог найти в городе нужный поворот. Сережа ворчит, но все же плещется у “моего” крана, прежде чем снова рвануть вперед. Мы возвращаемся на кривые улочки городка, Сережа решительно берет вправо. Вылетаем в поле, прекрасный длинный спуск, теплый воздух ласково струится вдоль потного тела, километры бегут легко. Однако у следующего указателя выясняется, что в городке мы свернули все же не туда. Сережа предлагает ехать дальше - свернем где-нибудь потом на нашу дорогу. Но многолетний опыт на родине научил меня, что, начав плутать, наверняка потеряешь больше, чем вернувшись назад. Возвращаемся в городок по той же горе (но теперь это уже подъем), внутренний метроном отстукивает минуты в долг. (Потом оказалось, что можно было не возвращаться, а срезать дальше по сельской дороге наискосок. Все же Франция - не Россия, которая ошибок не прощает). И снова по своей дороге, через поля кукурузы и пшеницы, через сосновые леса под жарким солнцем вперед на запад.

К обеду моя система охлаждения начинает зашкаливать. Асфальт пышет жаром, как раскаленная сковородка. На плотно прикрытых лесом участках дороги воздух горяч, как в сауне. Все - не могу я больше тянуть по этой жаре! Я сворачиваю к обочине, жду Сережу, благо он в пределах видимости. Располагаемся обедать в десятке метров от дороги на траве старой колеи в тени деревьев. Время - три часа с минутами. “Отдыхаем до пяти”, - объявляю я. “До половины пятого”, - настаивает Сережа. Я раздраженно молчу. Не говорить же вслух все слова, которые я без конца перебираю про себя, выжимая педали, о том, что я ... На самом деле никто меня не гонит так, как я сам. В предыдущих походах были другие спутники, но гонка была та же самая. Но не люблю, когда настаивают по мелочам. Сегодня слишком жаркий день и я хочу часик отдохнуть, переждать самый зной.

Обед получился скудноват, как-то все запасы подъели к этому моменту. Надо было еще вчера заправиться снова, но прямо на дороге супермаркеты не попадались, а искать - жалко было времени. Сегодня до обеда мы уже настойчивей шарили взглядами по вывескам и указателям на окраинах городков. Обычно за день проезжаем три-четыре маркета на выбор, а тут все как сквозь землю провалились. Хорошо бывает заправиться продуктами прямо перед обедом и, сидя в тенечке, пить холодное вкусное молоко прямо из коробки (или дорогое с витамином С из пластиковой бутылки) с поджаристой французской булкой. Но в этот раз пришлось ограничиться сардинами в томате под аккомпанемент мятого хлеба, сухарных крошек и остатков утреннего чая. А потом я растянулся на траве в уползающей тени дерева и закрыл глаза. Вот оно счастье: можно лежать и не шевелиться, расслабив все мышцы, а теплый ветерок гуляет по голой груди и ногам. Хорошо как в Марийской в августе, когда выпадают еще теплые дни, а комары уже не мучают на сухих местах.

Минут двадцать пятого Сережа поднимается и начинает укладывать вещи. Потом громко обсуждаются показания компьютера: оказывается, до “нормы” нам сегодня еще крутить и крутить. В половине пятого я тоже привлекаюсь к обсуждению этой проблемы - надо ехать! Однако же я все лежу, не открывая глаз. Внутри кипит, но я понимаю, что словами этого все равно не выразишь, получится только раздраженное бурчание. Мы стартуем в пять. Жара еще все та же, но местность становиться все ровнее, меньше лесов, больше открытых мест. Проезжая очередной городок, уже опрашиваем прохожих, но супермаркета здесь тоже нет. Обстановка становится тревожной. Рискуем остаться без ужина и без завтрака.

Гоним дальше по плоской равнине, мне кажется, согнутая Сережина спина отвернулась от меня с молчаливым укором. Время к семи, а маркеты, обычно, в семь закрываются. И спросить-то некого, пустая дорога. Наконец - еще городишко. На окраине на развилке дорог останавливаем одинокий Volvo. В большом авто крупная женщина задумывается на минуту - плохо наше дело: “Нет, в этом городе маркета нет, надо ехать в St. Jean-d'Angely. Это еще километров десять на запад”,- и она показывает, по которой дороге. - “Grand Merci”. Десять километров - это примерно полчаса, а до семи остается всего двадцать минут. Я опять чувствую укор в Сережиных расчетах, при моей скорости нам не успеть. “Ладно, дуй вперед один, я подъеду”. Это рискованно, конечно. Навигаторы мы оба посредственные, тем более что место встречи не знакомо. Но если мы останемся голодными по моей вине... Да и очень не хочется в конце дня лупить изо всех сил десять километров за укоряющей спиной лидера.

Сережа рванул вперед, вслед за ним покатил и я. Можно бы и не торопиться теперь, но метроном-то стучит, держит заданный темп, ноги сами выжимают столько, сколько могут. Вот и St. Jean-d'Angely - неожиданно крупный. Широкие шумные улицы, напряженное движение. Но, слава Богу, сразу натыкаюсь на указатель “Super Marche”. Работают глаза и ноги без участия сознания. Несколько светофоров, довольно сложная развязка перед широким мостом через реку, я нигде не сбавляю скорости, указатели как за руку ведут. И за мостом, на пологом подъеме, как обычно предваряемый гигантской автостоянкой, желанный маркет. И Сережин велосипед у входа.

Мы заночевали километрах в десяти за St. Jean-d'Angely в не очень-то уютном месте, на маленькой пустоши у края леса. Рядом была дорога на ферму, француз проезжал несколько раз мимо и смотрел в нашу сторону неприветливо. К вечеру набежали облака - неделю мы их не видели - стало совсем душно. Раскаленное солнце садилось за горизонт, растекаясь расплавленным металлом в щели между землей и облаками. Варились макароны на примусе, упаковка брюссельских сосисок уже вспорота, а вино еще не открывали, пока наслаждались холодным молоком, по пакету на брата.

Я только что прочитал в Интернете путевые записки о Франции. Русская женщина с мужем иностранцем ездили на машине близко к нашему маршруту и в сорока километрах от этой нашей стоянки наслаждались коллекционным коньяком в городе Cognac, сидя теплым вечером в ресторанчике под открытым небом. Наше небо было еще открытей, только темная кромка леса со стороны заката. А холодное молоко мягкой струей льющееся в пересохшую, покрывшуюся от жары противной пленкой гортань - это райское наслаждение!

Трудно сравнивать, какие радости выше. Счастье - вещь парадоксальная. Счастье в чистом виде без предварительных затрат - это, видимо, только наркотики. Пржевальский пишет, что у монголов идеалом счастливой жизни было полное бездействие, даже по нужде слуги держали на руках. Но это не для меня. Конечно, тяжело крутить, обливаясь потом, целый день с горы на гору. Но зато получаешь ничем не заменимое чувство общности с этой землей, с горячим асфальтом, целый день дышащим тебе в лицо, с теплыми, напитанными ароматами этой земли струями воздуха, с прекрасными пейзажами сельской Франции и тонкой культурной аурой городов. Как невозможно слиться совсем с любимой женщиной, так недостижимо полное растворение в этом прекрасном мире. Но все же велосипед дает степень близости несравнимую с автомобилем. Я не хочу спорить, что лучше, но и меняться не хочу.

Ну а в качестве приза получаешь еще прекрасное чувство физической усталости. Мышцы - как аккумуляторы, чтобы они хорошо работали, нужно сажать их время от времени до упора. Говорят, при этом организм сам вырабатывает какой-то наркотик. В таком случае, я наркоман с детства. Я помню это чувство полной разрядки еще со школьных времен, с гребных гонок на озере Кабан между “Спартаком” и “Динамо” (третий был “Труд”, но он всегда был третьим). После десятикилометровой дистанции на каноэ, когда изнурительные девять километров гребли нужно еще закончить взрывным финишем на последней прямой, я ложился спиной на теплые доски бонов и растворялся в неподвижном синем небе, в ласковых касаниях ветра, в тихом шлепании волнишек по стенкам бонов. Я сделал это, я сделал все, что мог и даже больше! Тот отрезок жизни закончен с честью, и теперь я медленно плыву навстречу новому. Вот это чувство физического удовлетворения для меня всегда многого стоило.

Наверное, это род чудачества. Мне частенько бывает стыдно за свои удовольствия. Все сверстники (а молодежь - тем более) пересели на автомобили и ездят себе с шиком на дачу, а я все потею на своем старом велосипеде. И вот вместо коньяка в городе Cognac, или хотя бы холодного пива, мы пьем божественно вкусное холодное молоко, время от времени с сожалением встряхивая пакеты - уж больно быстро они легчают. Воистину: каждому - свое. Мы проехали в этот день сто тридцать четыре километра. До Ла-Рошели оставалось всего шестьдесят.

Я плохо спал в ту ночь, было очень душно даже в открытой настежь палатке, на востоке сверкали зарницы, начал было крапать теплый дождь, но передумал. Меня мучил страх, хватит ли моих сил еще на один день по такой жаре. Я молил Бога послать облака и ветер не навстречу.
И я был услышан. Это снова была удача, очень экономно отмеренная и выданная нам точно в срок. С утра тонкая ненадежная пленка облаков закрывала небо, было прохладно, дул попутный ветер. Мы торопливо собрались и покатили, стараясь не останавливаться, по плоской как стол прибрежной равнине на запад. И по мере того, как уменьшалось число километров на дорожных указателях, облачный слой таял, а ветер в спину слабел. На въезде в Ла-Рошель нас встретило яркое солнце и ветер с океана.

Ла-Рошель на въезде была совсем не та, какую мы собирались увидеть. Типичный французский пригород: широкая улица с множеством машин, низкие одно-двухэтажные постройки по сторонам, полно рекламы, безлюдно. Затем выехали к просторному природному парку. Постройки пропали, дорога широкой дугой облегла озеро, луга с кустарниками и купами деревьев. Я уже начал присматривать место на случай ночевки, но дальше оказалась громадная, с напряженным движением развязка. Мы вылетели на акведук, внизу виден был железнодорожный вокзал, цыганский табор в парке у вокзала (хорошее место заняли, подумал я с завистью). Наконец, выбрались с трассы и снова поехали по городским улицам. Но опять это было не то - город как город. Проехали несколько кварталов, держась на запад, в надежде увидеть океан, но его все не было. Перекусили в парке на скамейке, глядя на катающихся на велосипедах детей. Хорошие у них велосипеды не то, что у моего внука.

А оказалось, что сидели мы буквально в ста метрах от городского пляжа. Совсем небольшой пляж в глубине бухты, с обеих сторон подковой окружают бухту берега. Правый, северный весь застроен дворцами среди густой зелени, а налево, на юг, - наконец, как раз то, что мы хотели увидеть: старый город с поднимающимися прямо из воды крепостными башнями и молом. Пляж в длину всего метров триста. У набережной чистый крупный песок, а дальше параллельно берегу полосы ракушек и мелких камней, облизанных прибоем. В прилив вода подходит почти вплотную к стенке набережной, а в отлив уходит вдаль на полкилометра.

Была суббота 12 августа двухтысячного года, середина солнечного дня. На пляже почти пусто. Какое то смуглотелое семейство с разновозрастными детьми и цветистым скарбом перекусывало, сидя на песке. Несколько юных пар в разных местах пляжа, детишки собирают камушки и ракушки. Недолго поколебавшись, мы стащили наши груженые велосипеды по лестнице с набережной на песок пляжа, ближе к воде. Оглянувшись на смуглых соседей, купаться вместе побоялись. Не жарко, однако, хоть и солнце, дует свежий бриз с океана. Я разделся и покрывшись мурашками от холода вошел в мутноватую серую воду. Ну что же, вот мы и добрались до края земли. Здравствуй, Океан!


Ла-Рошель

Мечты сбываются удивительно буднично. Когда-то я мечтал стать писателем, а сегодня никак не могу заставить себя оторваться от надоевшей текучки и сесть наконец за очередную главу нашего путешествия. Мечтал проехать на велосипеде по таким притягательным и уютным в романах Ремарка и Беля городкам Западной Европы. В самый первый раз, когда мы собрали свои велосипеды в ошеломляющем своими размерами и комфортом аэропорту Франкфурта на Майне, и, робко прижимаясь к обочинам, поехали по сказочным немецким улочкам искать бесплатный ночлег на берегу Майна, мне все с нами происходящее казалось волшебным сном. А в день перед Ла-Рошелью мы проскочили таких городков без счета, поднимая глаза от дороги только на дорожные указатели, с досадой встречая каждое новое маленькое чудо и с облегчением его оставляя. И, наконец, вот он - океан, о котором тоже мечтал с самого детства. Вода жесткая и довольно холодная. Свежий бриз. Такое впечатление, что солнце, которое так палило в лесу и в полях, тут немного притушено, светит в полнакала и воздух над океаном мглист и тревожен. Нет разнеженной благостности Черного моря, ласкового покоя, счастливой прелести курортного места. Здесь даль дышит тревогой.

Мечты сбываются и приносят грусть. Избавленная от напряжения душа распрямляется с облегчением и пустеет. Еще одно предназначение исполнено, еще одна искра отгорела и погасла.
Ла-Рошель оказалась городом не только моей мечты. Весь день у меня было чувство, что мы, как во сне ходим по Зурбагану или Гель-Гью - городу мечты Александра Грина. Где бы еще могла быть такая уютная маленькая гавань, наполненная мачтами и реями, узкий вход в которую охраняют старинные крепостные башни из дикого камня: одна - “Толстуха” - приземистая и круглая, как шахматная “тура”, другая - повыше, плечистая, как воин с непокрытой головой. Редкие бойницы на иссеченных временем стенах смотрят на мир замкнуто и неуступчиво. Просторная набережная, мощенная вытертой брусчаткой. Невысокие старинные здания прекрасной архитектуры образуют окружение бухты. Но главное, что все время уводило меня в атмосферу “Бегущей по волнам”, это веселый маскарад туристов со всего света, беспечная толпа фланирующих во всех направлениях, жующих в открытых уличных кафе, толкущихся у бессчетных ларьков и открытых прилавков с сувенирами, открытками, фантой, маскарадными носами, etc., etc…. От пристани на набережной “Cours des Dames” время от времени отходили небольшие прогулочные теплоходы в круизы по заливу и к островам. Дух беззаботности и праздника царил на этой фантастической сцене.

Бухта называется “Старый порт”. Из нее поблизости от башни, похожей на воина, под пешеходным мостиком есть еще проход в отдельную гавань для яхт. И я никогда в жизни не видел столько яхт сразу, там их многие сотни, “Великая Армада”! Как на автостоянке они стоят ровными рядами по обе стороны узких пирсов, перекинутых почти через всю гавань, как зубы у расчески. Лес мачт, бесконечное количество изящных белых корпусов, почему-то все одинаковые, как автомобили на заводском дворе фирмы “Рено”.

В памяти всплыла фотография с родины, напечатанная в “Комсомолке” в начале девяностых годов: просторное поле, сколько видит глаз заставленное танками, бесконечные ряды новейших, никому не нужных, брошенных под открытым небом на не огороженном пустыре боевых машин, каждая из которых стоит больше моей зарплаты за всю мою жизнь.

Это была суббота, двенадцатое августа, прекрасный солнечный день. Плотный бриз обещал хорошее, веселое плавание. Август - месяц отдыха во Франции, большинство французов берет отпуск именно в это время. Тем не менее, этот роскошный флот стоял на приколе, был не востребованным, избыточным! Потому что океанский простор перед городом тоже не пустовал. Весь видимый горизонт был довольно плотно забросан вдали белыми пирамидками “крейсеров”, а ближе - яркими пятнышками маленьких детских швертботов и легких прогулочных катамаранов.

И опять я вспомнил родную Казань. Сколько времени и сил надо было вложить на парусной базе КАИ в третьего срока “Летучий голландец”, сколько недель потратить, чтобы раз-другой выйти на настоящий ветер, на Волгу! Уже готовую, отремонтированную яхту надо было вшестером на руках принести к пирсу, потом уже своей командой вдвоем протащить на боку под двумя мостами и тогда только насладиться открытым ветром, все время рискуя или сесть на мель против острова “Маркиз”, или заштилеть на самом фарватере.

А тут штампованные из пластика, простые и надежные двухместные катамараны, грот и стаксель вместе размером порядка тех же семнадцати квадратов, что и у “Голландца”, самоотливной кокпит, весь крепеж впаян в пластик - мечта! Множество таких катамаранов с цветастыми парусами шустро бегают по заливу, иногда опрокидываются и встают снова - молодежь резвится. А крошечные “Оптимисты” выпархивают в море целыми стайками штук по десять-пятнадцать в сопровождении инструктора на катере.

Забравшись на гранитный парапет в конце выдающейся в залив дамбы, я смотрел, как весело выбегают на океанский простор легкомысленные швертботы, солидные “крейсера”, деловитые прогулочные теплоходы, и остро завидовал этим мальчишкам в ярких спасжилетах под цветными парусами. Вон и одинокий реликтовый “Финн”, совсем такой же, как тот, что тщетно ждет меня на Волге, потянулся в крутой бейдевинд к горизонту. Вот мне бы сейчас на нем, отвесившись за борт, ловить лицом брызги от встречной волны, звонко бьющей в легкий как гитара корпус! Много ли нужно человеку: парус и ветер, и безбрежность океана впереди!

Позже, в Казани, разглядывая фотографии, я никак не мог согласовать их с воспоминаниями, никак не вырисовывалась у меня в памяти география прибрежной полосы. Я точно помню, что крепость с горлом внутренней гавани и прогулочными теплоходами была справа от моей точки обзора на парапете набережной, открытый океан впереди, но яхтенный флот - точно помню - выходил слева от меня в неширокий проход между набережной и подковой каменного мола с белым столбиком маяка у самого входа. И только найдя план города на обороте расписания экскурсионных маршрутов, которое нам сунули в руки в Старом порту, я обнаружил, что кроме Старого порта есть еще и новый. И если первый - в естественной бухте в самой глубине залива, то второй отгорожен от моря узкой, судя по конфигурации, насыпной дамбой на самом конце выдающегося в море мыса. Тихая яхтенная гавань в Старом порту - для глаз туристов, а здесь свежий ветер с океана гонит туда-сюда напряженные паруса.

Дальше - больше. При внимательном рассмотрении плана обнаружились подковы дамб еще и у северного мыса, против острова Иль де Ре. Там, видимо, еще две яхтенные гавани, где стоят, наверно, еще такие же “Великие Армады”, какие мы с Сережей видели здесь. Вот они - французские наркодиспансеры. Я сам впервые вышел под парусом уже в сорок лет, но даже и в этом спокойном возрасте мне снились потом паруса всю следующую зиму. Когда над тобой уходит в высоту туго натянутое ветром полотнище и звонко журчит за бортом набегающая струя,  просыпается что-то спрятанное в генетической памяти, ген первооткрывателей и бродяг, до времени спящий во всех нас, начинает шевелиться и сладко щекотать воображение. И это в сорок. А как же остро оно должно быть в двенадцать или четырнадцать лет, когда в сердце стучится романтика выбора пути? Вот бы и дать всем мальчишкам паруса, этот самый лучший наркотик, ведущий в страну грез, где живет, однако, вполне реальное, просторное и радостное счастье! И привыкание к нему быстрое и необратимое.

Я позавидовал парню на “Финне”, но мне и в голову не пришло представить себя рядом с пассажирами в комфортабельных креслах прогулочных катеров, идущих осматривать замечательный остров Иль де Ре и форт Байард на торчащей из океана скале. Созерцать через стекло окна достопримечательности, попивая пиво или фанту через трубочку - это все-таки не мое амплуа. Нет у нас яхты, но есть, слава Богу, велосипеды, есть, слава Богу, силы, чтобы крутить педали, и есть, слава французам, прекрасные дороги на все четыре стороны. И вовсе не спутник мой Сережа гонит меня вперед, выжимая все мои силы, а все тот же зашевелившийся внутри ген “флибустьеров и авантюристов”. Подивились красавице Ла-Рошели, окунулись в океанскую волну, побродили по “Дамскому променаду” в Старом порту - пора и на выход.

С выходом, как всегда, была проблема. Вроде бы очень внимательно изучили маршрут на информационном щите у набережной Duperre, но стоило поехать, и как-то сразу театральные улочки старого города сменились аккуратными и безлюдными новыми застройками, из фантазии мы снова попали в обыденность, и довольно скоро вместо провинциальной D9 уперлись в горло уходящей широким тоннелем под мост автострады E60 (она же N11). Шесть часов вечера, мы уже изрядно устали от разнообразных впечатлений дня, хочется выехать за город и скорее встать на отдых. Но на автостраду мне смертельно не хочется, не смотря ни на какие Сережины уговоры насчет того, что где-нибудь потом свернем куда надо. В конце концов, я главный, и за мной последнее слово. И мы возвращаемся назад той же дорогой, что приехали сюда: широкой дугой на пологий подъем мимо какого-то пустыря. Теперь уже я впереди, что называется “закусив удила”, спиной чувствуя раздраженное Сережино неприятие.

И опять мы в старинной Ла-Рошели, как будто с улицы снова вошли в театр. Просторная центральная площадь со сквером и роскошными отелями. Еще один информационный щит, но там нашей дороги нет. Прохожие, помявшись, тоже пожимают плечами. Иду спрашивать таксистов - они-то должны знать! Таксисты собирают целый симпозиум, шумно обсуждают нашу проблему, машут руками в разные стороны - господи, как можно найти такое количество слов на такую простую тему! Наконец, рисуют мне план. На нем четыре или пять поворотов и две развязки. Это плохо, наверняка что-нибудь перепутаем.

Так оно и вышло. Еще не раз пришлось плутать и опрашивать редких прохожих. Последнего консультанта я достал в булочной (улица пуста). Интеллигентного вида мужчина средних лет. Запомнил потому, что по его объяснениям мы добрались до последней круговой развязки и опять заметались в сомнениях. И тут подъехала машина и водитель (ба, да это тот самый француз из булочной!) показал нам рукой, по которой дороге ехать. По пути ли ему было, или специально он нас проводил (что очень даже вероятно) - спасибо ему, мы выбрались-таки на вожделенную D9 и покатили на север вдоль побережья Бискайского залива к городу Сабль д'Олонь.



На берегу Океана

Город Сабль д'Олонь (Les Sables-d'Olonne) тоже подарили нам Марсель и Мария-Тереза. В наших первоначальных планах его не было, но при отъезде из Кюссе Марсель дал нам телефон своего друга Клода Г. и сказал, что он нас ждет. В отличие от Ла-Рошели, которая спрятана в глубине залива да еще прикрыта снаружи длинным островом Иль де Ре, Сабль д'Олонь расположен на части побережья, выступающей крутой дугой в океан, в ста километрах южнее устья Луары. Город основан в 1218 году на месте старинного аббатства Orbestier. “Les Sables” по-французски значит “Пески”. Название произошло от прекрасных песчаных пляжей на берегу океана, вдоль которых мы ехали весь следующий день. День был воскресный, солнечный. Жара умерялась дыханием близкого океана. Дорога наша, пока огибала широкой дугой залив севернее Ла-Рошели, была совсем пустой, как и полагается обычной сельской дороге, но дальше по мере приближения к городку L'Aigullion, расположенному в устье речки Lay, машин становилось все больше, пока они не выстроились в неподвижную бесконечную колонну. Они дисциплинированно стояли в один ряд, никто не пытался прорваться по встречной полосе (хотя встречного движения почти не было), никто не загораживал наш законный один метр дороги вдоль бровки, так что мы, не снижая скорости катили мимо этих бедолаг. А люди в машинах не нервничали и не злобствовали, кричали нам приветы, шутки и даже предлагали выпить пива. Странный народ - подумал я, время - двенадцатый час, они еще торчат в этой пробке, когда же они собираются отдыхать, если еще и назад так же вот добираться надо! Проехав несколько километров вдоль колонны, мы увидели наконец куда весь этот народ стремился. В устье реки, сколько видел глаз, стояли яхты, а вдоль берега был сплошной парк со спортивными площадками и увеселительными заведениями. Шумная и веселая толпа людей и машин заполняла все это пространство, но мы не останавливаясь проехали сквозь этот праздник дальше на запад.

После L'Aigullion'а дорога идет вдоль берега. От океана она отделена просторным сосновым лесом, солнце наполняет его густым ароматом смолы и хвои, расположенные в лесу нарядные дачные поселки отгорожены высокими заборами из металлической сетки, но между ними есть проезды к берегу по песчаным дорогам, засыпанным сосновыми иглами, и пляжи открыты для всех. На одном таком пляже мы и обедали, прислонив велосипеды к огромным, нагроможденным друг на дружку камням, в которые, наверно, бьются волны в ненастные осенние ночи. Но в солнечный летний день в отлив от этих камней до воды так далеко, что мы ходили купаться по очереди, не решившись оставить свое хозяйство без присмотра.

Удивительно, что народу совсем мало на пляже, в пределах видимости (а видно на километр-другой в каждую сторону) два десятка человек. Хотя берег густо заселен. По пути к пляжу мы пересекли нечто вроде санатория - просторно разбросанные среди сосен группы строений. Заблудившись в лабиринте асфальтовых дорожек, выскочили в элегантный внутренний дворик, окруженный верандами с цветами, люди сидели за столиками кафе, гуляли. А на пляже пусто! Средних лет мужчина запускал воздушного змея на двух тягах. Змей маневрировал в воздухе, как спортивный самолет, делал “бочки” и “мертвые петли”, пикировал к самой кромке воды и снова взмывал в небо. У меня шея заболела смотреть, как лихо он крутится, я бы тоже хотел попробовать порулить, жаль, что не купил такую штуку для внука.

Весь этот день наша дорога шла вдоль побережья, и весь день нас окружал нескончаемый праздник. Щиты по сторонам дороги оповещали, что на этой неделе проводится фестиваль местных вин, а также выставка-продажа кальвадоса. Через каждые несколько километров у дороги попадались украшенные цветами и рекламными плакатами прилавки с вином. Сережа очень хотел купить бутылку для Клода, но цены кусались. Когда я представлял себе эту дорогу зимой в Казани, мне казалось, что вокруг будет простор, а на левом горизонте все время будет океан, так что я в воображении даже ощущал левой щекой его прохладное дыхание. На самом деле вокруг нас был лес на невысоких холмах, а близость океана грубо и зримо проявлялась в двойных ценах в многочисленных торговых точках.

Клоду я звонил из Ла-Рошели и обещал быть в воскресение к вечеру. Напрямую это около ста километров - наш обычный дневной пробег и поэтому с утра не торопились, но к вечеру, как обычно, приходится упираться. Тело уже просит пощады, а дорога все не кончается. Перед городом не крутой, но длинный подъем по широкой и прямой просеке к просторно построенному двухэтажному пригороду. И, наконец, уже часов в семь вечера шумный и тесный с кривыми улицами и плотным движением курортный центр Сабль д'Олонь.

Марселя в Кюссе мы нашли довольно просто. Здесь же на информационном щите нужного нам названия не оказалось. Ладно, попытаемся найти какой-нибудь туристический офис, у них всегда есть план города, чем-нибудь помогут. И вот тут мы потерпели полную неудачу. Мы тщетно метались по этим празднично красивым улицам, но ни нужного нам адреса, ни туристских офисов, ни даже океана нигде не было. Время шло, до темноты оставалось совсем немного, я начал приходить в отчаяние. И опять в булочной на углу, как и в Ла-Рошели, откликнулась покупательница - средних лет женщина в брюках и больших башмаках (хотя спрашивал я девушку за прилавком!). Сначала она попыталась объяснить нам, куда мы должны ехать, показывая направление жестами. Я взялся записывать названия, их было много, она, видимо, поняла, что мы неизбежно запутаемся, положила купленную булку в корзину на руле своего велосипеда и показала нам рукой, чтобы мы следовали за ней. Вот это другое дело - ехать за лидером и не о чем не думать. Однако удержаться за нашей спасительницей было не так-то просто.

Я каждый раз заново удивляюсь, как быстро они ездят по городской толкучке. В Париже как-то с сыном, еще вовсе не зная порядков, попытались мы для страховки пристроиться за хрупкой девчушкой на “женском” велосипеде, так это была гонка на измор! В Мюнхене к нашей замявшейся в нерешительности на перекрестке троице подъехали старичок со старушкой, божьи одуванчики, совершающие воскресный моцион на купленных в молодости велосипедах, - не могут ли они чем-нибудь помочь молодым людям? (мне тогда до пенсии еще целых три года было). Сначала они тоже пытались что-то объяснять на словах, а потом бабушка поехала вперед, сделав нам рукой приглашающий жест. Мы мчались за этой бабулей с полным напряжением сил, стараясь не отставать, чуть ли не через пол города, но зато по каким же красивым местам она нас провезла, ни разу не выскочив на шумные машинные магистрали. Реклама утверждает, что в Мюнхене больше ста километров велодорожек. Те, что видели мы в тот раз - прекрасны.

Женщина привела нас на безлюдную двухэтажную улицу, остановилась у двери дома. Узкий тротуар, дверь прямо в серой стене, без крыльца. Она вынесла карту города, нашла на ней наш адрес, обвела это место ручкой. “Это Вам. У меня есть еще одна такая же карта” - то есть она побеспокоилась даже о том, чтобы нам не было неудобно ее подарок взять. Я не знаю, как бы мы нашли это место сами, потому что оно оказалось вовсе и не в городе, а на краю пригородного поселка Олонь сур Мер (Olonne sur Mer). Надо было выбраться на прямую, как широкая линейка улицу Франсуа Миттерана и с нее уже за городом свернуть в переулок между одноэтажными домиками с палисадниками, как где-нибудь на окраине Жмеринки. И даже там в первом палисаднике собралось целое совещание, прежде чем выяснилось, что наш адрес здесь, в пятидесяти метрах за вторым поворотом.

Когда собираешься встретиться с совершенно незнакомым человеком, то невольно пытаешься представить его заранее. Велосипедиста француза Клода Г. я представлял себе стройным, длиннолицым, средних лет человеком, почему-то в узких брюках и берете. Однако у входа в отдельно стоящий белый особнячок с мезонином нас встречал коренастый коротыш с крупным татарским лицом под густо седыми волосами в длинной ниже живота футболке и трусах до колен. После первых приветствий он окинул нас оценивающим взглядом и скомандовал (по-английски): “Одежду - в стиральную машину, сами - в ванну, а я пока соберу на стол”.

Наш путь из гаража, где мы разгружали наши велосипеды, в ванную, расположенную на втором этаже рядом со спальнями, проходил мимо открытой двери гостиной, и как только мы оказались у этой двери, Клод потащил нас внутрь, к столу. Ему не терпелось показать нам разложенные на столе свежие газеты. Он возбужденно тыкал пальцем в крупные аншлаги на первых страницах и повторял: “Курск, здесь все про Курск, ваша подводная лодка утонула!” Он явно был взволнован этим известием и хотел скорее поделиться им с нами. Но мы, видимо, не оправдали его ожиданий, не стали расспрашивать подробностей напечатанного в газетах, а спокойно пошли мыться. Еще в ванной я пережевывал про себя слова Клода и успокоительно думал: “Ерунда это какая-то, в Курске нет никакого моря, ничего утонуть там не может. Что-то они путают”. И все, больше мы об этом не вспоминали. Сработала психологическая защита. На время похода мы полностью отключились от дома, никакие события там для нас не происходили, все они произойдут потом, когда мы вернемся и снова включимся в ту, обычную жизнь. Только когда я сел рядом со Славой в его резвую конягу “Ауди” и мы выехали за Шереметьевскую “таможню”, где берут деньги просто за проезд к аэропорту (одна из вершин российской обдираловки!), в первую минуту, когда я почувствовал себя снова дома, я спросил Славу: “Ну, что у нас здесь нового?”. И от Шереметьева до Медведкова мы впитывали в себя печальные подробности трагедии “Курска”.

Когда мы вернулись из ванной в чистых мятых рубашках, стол в гостиной был уже накрыт. Мы, было, собрались сесть, но Клод замахал руками и сказал, что сначала полагается аперитив. И мы отправились на кухню готовить аперитив. Кухня у Клода метров двадцать с большим окном в сад, вдоль одной стены сплошной стол с раковиной из нержавейки и плитой наполовину электрической, наполовину газовой. Никаких чудес вроде посудомоечной машины, даже микроволновой печки нет. Клод достал из шкафчика над столом красивую бутылку с таким ностальгически знакомым названием на этикетке, будто мы снова попали в один из столько раз читанных и с завистью пережитых романов Ремарка или старика Хэма. Он налил из нее чуть не до половины в чайные стаканы, разбавил на треть содовой из пластикового баллона совсем так, как делали это “они” в романах. И теперь надо было, как я помню, продолжая начатый разговор, тут же на кухне смаковать потихоньку божественный напиток, густо подмешивая к своим запоздалым впечатлениям сладкие литературные реминисценции молодости. Сощурившись от предвкушаемого удовольствия, я понюхал содержимое моего стакана, отпил глоток. Как красиво “они” наслаждались этим коктейлем в своих милых ресторанчиках книжной Европы. Какой грубой и неинтересной показалась мне эта вонючая смесь анисовой водки с газировкой на кухне моего нового друга. На голодный желудок, после долгого дня езды по жаре! Будет стоять в желудке как железная вилка, развезет сразу. Я еще раз отхлебнул глоток - уж больно красивая и славная этикетка была на бутылке. Брр Нет! Неудобно, конечно, огорчать хозяина, он с таким энтузиазмом нам все это наливал. Приготовил, наверно, заранее, смакуя про себя, как обрадует гостей.

Но хозяин, как минимум, не подал виду, что его задел мой отказ, ни секунды не колеблясь, он выплеснул содержимое моего стакана в раковину. Вся сцена не заняла и минуты, а между тем для меня это было эпохальное событие - в кои веки раз, да на таком высоком международном уровне я поставил свое маленькое индивидуальное “хочу” выше воспитанного с детства “должен”. Я предал русскую славу самых крутых пьяниц в мире (оспариваемую, как известно, англичанами), я пренебрег от чистого сердца предложенным угощением друга. Трудно быть самим собой в этом взаимосвязанном мире.

Вернулись в гостиную, где по нас скучал накрытый стол, но Клод опять спохватился, что на столе только красное вино, а к рыбному ужину, конечно, нужно белое. Не помню, была ли на столе собственно рыба, наверно, была, но все эти дни Клод удивлял нас разнообразными продуктами моря. И в этот первый раз нас ждали свежие (живые!) устрицы. Живые устрицы под легкое белое вино! Не ждите от меня восторгов, не гурман я и не гастроном. Я, конечно, люблю посидеть за хорошо обставленным столом, но французское белое, на мой взгляд, посредственно, а немного говорящий по-английски Клод занимал мое внимание гораздо больше безгласных устриц. Хотя, конечно, мы высказали ему по поводу такой экзотики все восторги, на какие только хватило нашего словарного запаса. Это действительно было очень любопытно и пикантно.

Как и у Марселя, мы пробыли у Клода два дня: весь следующий понедельник и половину вторника. Он сразу, еще по телефону предупредил, что должен будет уехать во вторник по делам. Да и для нас такой срок был оптимальным - трудно дольше чувствовать себя нахлебником. Все это время он ухаживал за нами, кормил, поил, возил показывать город, помогал чинить велосипеды. Он был заботливым и нежным хозяином, этот одинокий пожилой человек с грубой внешностью. И мне очень жаль, что я практически ничего о нем не знаю. Наш с ним английский не позволял уходить далеко от самых простых тем, и я так и не понял, кем же он все-таки плавал на кораблях. И какая у него семья (Мария-Тереза сказала, что он живет один). И кто та женщина, что помогала ему на кухне в первый вечер.

В доме Клода просторный первый этаж с гаражом, мастерской, кладовками, кухней, гостиной, туалетом, и две или три спальни на втором этаже. Дом расположен в пригородном поселке Olonne sur Mer, что значит Олонь на море, и все эти дни прошли под знаком океана.

На следующий после приезда день после обычного для французов скудного завтрака - булка с маслом и бадейка кофе, Клод повез нас на своем новеньком минивэне в город на набережную. Позже, осматривая город самостоятельно, мы убедились, что это действительно самое замечательное место. Город живет морем - отдыхом и туризмом, никакой промышленности нет и в помине. Самые красивые дома - на вытянутой вдоль пляжа набережной. Узкие нарядные улочки ведут от нее к центральной площади и проспекту с магазинами и официальными учреждениями.

Меня очень удивило, что в этом достаточно большом городе насчитывается всего шестнадцать тысяч местных жителей, так что, видимо, большинство этих прекрасных зданий рассчитаны на приезжих (как же пусто здесь, наверно, в ноябре!) Город обращен лицом к океану, за его спиной огромный Евро-Азиатский материк - самая большая на Земле земля, а он на самом западном краешке, на самом берегу выдвинутого в океан мыса, первым встречает ветры с океана и последним провожает уходящее в воду солнце. Вдоль набережной расположены, в основном, отели - очень нарядные и разнообразные по стилю здания от четырех до 14-15 этажей, на тротуарах пальмы в деревянных ящиках, полно всяких киосков и лавочек вроде табачных и газетных, но серьезные магазины - в глубине города. На шести километрах набережной я насчитал семь разных ее названий: от “променада маршала Жоффра” (герой первой мировой войны) на северном конце у канала до “променада Эдуарда Эррио” на южном конце, причем самый длинный участок вежливо уступлен заморскому соседу: “бульвар президента Дж. Ф. Кеннеди”.

На набережной, как и везде во французских городах, много машин, но здесь еще и многолюдно. Публика самая разнообразная: и старушки пенсионерки в юбках или длинных брюках с авоськами, и молодые ребята с большими овальной формы досками-серферами для катания на прибойных волнах, которые они носят в специальных рюкзаках за спиной. Все, конечно, ярко фирменное: фирменные доски, расписанные фирменной символикой, специальные, только для этих досок - мода нынешнего сезона - рюкзаки. Многие гуляют семьями с детишками всех возрастов. Поражает разнообразие типов людей. Пройдя по набережной Сабль д'Олонь, я бы затруднился сказать, каковы общие черты внешности французов. Тут и бородатые гиганты и лысые карлики и белокурые брунгильды и чернявые дюймовочки. На пляже все в купальниках, как у нас, никаких вольностей вроде “топлес”, а в двух метрах от песка, на плитках набережной все уже одеты по-городскому, как минимум в шортах и безрукавках.

Океан дышит, приливы здесь до семи метров высотой. Во время прилива от пляжа остается узкая полоса песка с пристроенными прямо под стеной набережной полотняными лабиринтами кабинок. Мы так и не разобрались со статусом этих кабинок - то ли они чьи-то и надо платить, чтобы в них переодеться, то ли - кто раньше займет. А просто так, как в Германии, на виду у всех, никто не переодевается, нравы не слишком вольные. В отлив море уходит на полкилометра в сторону Америки, и по концам пляжа обнажается скальное дно - обширные лобастые пространства мокрого губчатого камня, усеянные мелкими лужами, галькой, водорослями и всякой мелкой морской живностью. И дети и взрослые бродят там и что-то собирают.

Южная часть пляжа отделена большим щитом с предупреждением, что дальше простым купальщикам заходить запрещено - там зона катания на серферах. Вдоль всего пляжа довольно высокая прибойная волна. Зайдешь в воду по грудь, и тут катится на тебя пенный вал. Кажется - смешает с песком и выбросит на берег. Может быть, и испугался бы, но, видя, как с визгом бросаются в набегающую волну подростки-девчонки, ждешь ее с нарастающим восторгом. Она - легкая и веселая, эта пенистая громада, подхватывает, щекочет пузырьками воздуха, плавно переносит на несколько шагов назад и ласково ставит на дно. Курорт - одним словом.

А здесь, в зоне катания, волны выше и круче. Парни в гидрокостюмах и спасжилетах (хотя, на мой взгляд, обстановка здесь не сильно суровее, чем на общем пляже) заплывают метров на сто от берега, где волна только начинает подниматься, выбегая с глубины на прибрежную мель. Встают на доску, стараясь попасть на обращенный к берегу скат формирующейся волны, и катятся по нему, как с горки. Волна бежит к берегу все быстрей, все круче склон, а они несутся вниз по скату, оставаясь все время на верху волны, там, где закипает пенный, опрокидывающийся вперед гребень. Самый восторг, когда сломившийся гребень накрывает храбреца сверху с головой - продержаться последние мгновения, пока доска не уйдет носом в пену и потеряет плавучесть. Конечно, тут не Гавайи, гребень волны падает не с самого неба, как там, а едва накрывает голову. Но желающих прокатиться много, и много на набережной ребят с досками за плечами и весьма гордым видом. Видимо, это развлечение имеет здесь высокий статус, и те, кто могут оседлать волну - короли.

А с другой, с северной стороны, пляж кончается выступающим в море скалистым мысом, по которому до самого дальнего конца проложен бетонный акведук с одинокой фигурой маяка вдалеке. Вот на этот-то мыс и привез нас Клод с самого начала. Теперь я его понимаю, он хотел начать с самого интересного. Но мы не были готовы к этому. Как если бы на пиру вам подали первым без предупреждения самое вкусное блюдо. Поэтому при первом посещении мы осмотрели все это достаточно равнодушно. Старинную крепость из серого камня, нацеленную в море пушку, небольшой храм у самого откоса, пустынное по утру море.

Больший интерес вызвал морской рынок - овальное двухэтажное здание на берегу канала, снаружи похожее на дворец спорта. А внутри на всем этом огромном пространстве торговали добытым в море. У меня не сохранилось в памяти почти никаких подробностей, так велик был рынок, и так много всего там было. Помню только, что собственно рыба, от маленьких как пятирублевые монетки золотых “карасиков” до кусков на крючьях, как в мясном ряду, составляла малую часть этого изобилия. Чистые полы, ярко освещенные витрины, морские коньки, креветки, осьминоги, водоросли, крабы, черви и еще множество такого, чему я просто не знаю названия. Пока мы с открытыми ртами дивились всему этому буйству красок, Клод купил за шестнадцать франков килограмм ракушек, похожих на черноморские мидии (называются l'huitre), и с этой добычей мы отправились домой готовить обед. Поправде говоря, эти ракушки не очень то мне понравились. По вкусу они мне показались похожими на плохо посоленные старые лопухастые грибы “волнушки”. Зато понравилось, как их едят. Я, было, начал выковыривать содержимое двустворчатой раковины вилкой, но сморю: Клод первую же опустошенную раковину взял в руку как пинцет, схватил содержимое следующей ракушки этим пинцетом, как ворона клювом, и отправил в рот. Смешно и удобно. И я, конечно, так же стал делать, жалко, внука со мной не было, ему бы понравилось. Сереже, по крайней мере, понравилось тоже.

Мы уезжали от Клода на следующий день, во вторник. Накануне вечером взялись обсуждать наши планы. Я, было, заикнулся, что мы не прочь прожить здесь еще день-другой, но Клод вспыхнул и забормотал смущенно, что он завтра должен ехать по делам. Мы знали об этом, но про себя в тайне немного надеялись, что он уедет и оставит нас тут одних. Но, увидев его смущение, я сразу же уверенно сказал, что в наших планах как раз отъезд завтра утром.

Вечер прошел за изучением карт и составлением маршрута. Клод достал из своих запасов двухкилометровки всего нашего обратного пути. У меня слабость к картам. Обладать картой, это уже значит иметь ключ к этой земле. А тут подробнейшие топографические двухкилометровки, на которых, кажется, каждый дорожный столб нарисован! На самом деле, это только кажется. Как безнадежно потом с этими картами не могли мы найти моста через Луару или дорогу на Версаль (автострада - пожалуйста, но нам то нужна объездная!).

Сережа что-то еще бубнил про Бордо и Ла-Манш - собирались же мы сначала еще заглянуть на “Английский канал” - но я уже всеми помыслами стремился домой. Домой! Я как резинкой привязан к дому, чем дальше уезжаю, тем сильнее тянет назад. Последние дни перед Ла-Рошелью мне уже героическим усилием приходилось заставлять себя выкладывать силы на удаление от дома, организм не хотел их отдавать, он их припас на обратный путь. И вот теперь каждый оборот педалей, каждый пройденный подъем и спуск будут приближать нас к Парижу, к аэропорту Шарль де Голль, к дому. Я не желал обсуждать больше никаких вариантов, кроме кратчайшего пути назад.

Озадачили компьютер. У Клода в компьютере карта Европы. Можно вызвать на экран всю Францию сразу, а можно вырезать мышкой нужный район и увеличить его на весь экран, так что отдельные улицы в городе разобрать можно. Рассчитал нам компьютер по этой карте оптимальный маршрут на заданные ему семь дней и распечатал в цвете с подробной картой и расчасовкой по дням. Очень нам эта услуга понравилась и, приехав в Казань, Сережа вскоре купил такой компакт диск у нас на Чеховском рынке. С торжеством загрузили мы его в компьютер, нажали на Францию - есть Франция! Выделили маленький кусочек с Парижем, увеличили во весь экран - пожалуйста, вот вам сад Тюильри, вот проспект Италия, по которому начинали мы путь к Орлеану. Очень удобно! Теперь давай Россию! Вот вся европейская часть вытянулась поперек экрана. Вырезали кусочек с Казанью, раскрыли на весь экран. Однако можно было и не раскрывать - пустое поле с сиротливыми полосками Московской да Челнинской дорог - вот и вся информация о нашем городе у краденой карты. Свою надо делать.

Компьютер проложил нам маршрут на север до Луары и потом вверх по реке до Орлеана, где и замкнул его на наш первоначальный путь. Таким образом, мы должны были проехать вдоль почти всей этой самой большой реки Франции, французской Волги. Утром пришли посмотреть на нас соседи Клода. Пожилой летчик немного говорил по-английски, осторожно расспрашивал нас о том о сем, и потом они обсуждали потихоньку наши ответы между собой. И у них тоже наибольшее оживление вызвал вопрос, где мы будем ночевать. Мой обычный ответ: “Где Бог пошлет” - вызвал удивленные восклицания и покачивание головами. Летчик давал нам свои советы, как проехать удобней и короче. В одном все сходились - сначала надо ехать прямо на север к Нанту (Nants) и от него уже по Луаре. И только уже дома через полгода, зимой, когда забылась мучившая на маршруте тяга на родину, я схватился за голову в досаде - такие места пропустили! На карте нарисована желтая, а местами и белая, сельская дорога прямо по берегу океана до самого устья Луары. Можно было переехать на правый берег реки по трехкилометровому мосту через губу. Провести хотя бы еще одну ночь на краю земли. Заехав так далеко, в такие чудные места, зачем было торопиться домой?!

У Клода в гараже прекрасная мастерская, полно всяких специальных приспособлений и инструментов для починки велосипеда, каких я никогда и не видел. Чувствуется, что он в этом деле мастер. Я уж не говорю о трех стоявших там велосипедах. Видимо, Клод однолюб, все машины были разного возраста, но одного типа - шоссейные. Колеса 622*32 со сменными камерами и покрышками, но без щитков, три ведущие шестеренки и семь-восемь - сзади, тормоза на раме, кривой широкий руль. Внешне, по конструкции и пропорциям почти как наш “Турист”, но по технологии, по качеству - пятьдесят лет разницы. Стоял у стенки и простой “дорожник”, но модных нынче толстошинных “маунтин байков” - не видел.

Посмотрев, как я мучаюсь, пытаясь свернуть с барабана внешнюю шестеренку (14 зубов), Клод тут же принес рычаг с куском цепи - надеваешь цепь на шестеренку и свинчиваешь почти без усилия. Я всю дорогу мучился с тормозами. Резиновые колодки высохли и при нажатии издавали ужасный визг, так что стыдно было тормозить на улицах. Я подобрал на дороге куски протекторов от шин грузовика - их немало валяется на обочинах (чего в Германии я не встречал никогда). И теперь на глазах у Клода я взялся вырезать из этой резины новые тормозные колодки. Я уверен, что получилось бы нормально, плотная черная резина протектора очень хороша для тормозов. Но Клод, конечно, не выдержал этой картины и принес из своих запасов фирменные итальянские колодки из компаунда. Причем все это происходило постепенно: я взялся вырезать первую замену - и он принес первую колодку. Я закрепил ее в гнезде тормоза и снова взялся за тот же кусок протектора: и так до последней четвертой итальянской колодки.

С починкой провозились почти до полудня. Сложили в сумки разбросанные вещи, примус, бензин. Сразу налили воду в бутылки, чтобы потом не искать. Клод принес с кухни пакет с бутербродами в дорогу. Но оказалось, что это еще не все. Оказывается, здесь нам тоже будут дарить подарки. Подруга Клода торжественно вносит два пакета с вещами. Это форма местного велосипедного клуба: майка и настоящие трусы-велосипедки до колен с толстым, простеганным под седло задом. Все в обтяжку, чтобы не парусило, из двойного плотного трикотажа, ярко голубое с черными полосами и эмблемами клуба. Мы очень тронуты. Я рад еще и тому, что все это не совсем новое, second hand (хотя, конечно, тщательно постиранное и отглаженное), значит, не стоило хозяевам больших денег - любовь в чистом виде. Переодеваемся в дареное, смотримся в зеркало, шумно благодарим хозяев. Последние снимки на прощание перед домом. Сережа в новой форме смотрится на них очень браво, как участник “Тур де Франс”, на мне все - как на корове седло.

Поселок Олонь сур Мер расположен к северу от города, и мы могли бы сразу направиться по дороге к Нанту. Но, слава Богу, хватило ума вернуться и еще раз попрощаться с Океаном. Еще раз приехали в город, еще раз прошлись по нарядной набережной, расцвеченной пальмами, флагами, беззаботной публикой. Сережа еще раз искупался в прибойных волнах. Потом была моя очередь. Я разделся, пересек весь обширный на отливе пляж, постоял у кромки воды - солнце светит как-то немного приглушенно, от мелких брызг, приносимых бризом, по коже мурашки, в воду лезть не хочется. И где-то еще потом переодеваться надо будет. Постоял я, посмотрел, как детишки резвятся в набегающих волнах, да и повернул назад.

И, наконец, теперь уже на прощание, мы снова выехали к храму на северном мысе. Еще с того раза, когда мы были здесь с Клодом, меня очень привлекал маяк на самой оконечности мыса, выдвинутого в океан. Но по моим советским представлениям маяк, да и ведущая к нему километровая дамба непременно должны быть особо охраняемыми объектами, замотанными колючей проволокой и обвешанными табличками: “Не подходи - убьет!”. И в первый раз я даже не решился спросить Клода, нельзя ли как-нибудь туда попасть. Но и новый французский опыт чему-то нас уже научил - что не запрещено, то можно. По дамбе от маяка кто-то шел, даже с велосипедом. И нигде не видно было никаких заграждений. Пошли и мы, а потом сели и поехали. Около маяка пришлось втащить велосипеды по лестнице на себе. На маленьком балкончике, идущем по кругу вдоль стены маяка высоко над морем, прогуливалось несколько человек: молодая семья с ребенком, парень восточной внешности с фотоаппаратом. Прошлись по кругу и мы.

И вот здесь на узком балкончике между небом и океаном я вдруг понял, что это и есть то самое место, к которому я столько лет собирался и столько дней ехал, точка встречи с Океаном, точка свершения, исполнения желания. Но и она же - точка прощания. Наш поход окончен. Это был поход на запад. Жизнь нашу освещала цель, и лихорадил срок. Теперь эта жизнь кончилась, осталось возвращение домой.

Не хотелось уходить с этого места. Небо было безоблачно, но прекрасный яхтенный бриз нес с океана прохладу. Время было уже послеобеденное, морской простор перед городом был украшен множеством парусов. Рыболовные коротышки-сейнеры и прогулочные теплоходики бойко выбегали из внутреннего порта по каналу вдоль нашего мыса в море. Пообедали здесь же Клодовыми бутербродами, сфотографировались. Еще раз окунуться взглядом в эту умиротворяющую синь и в путь. Пора, дорога зовет.



Mont St Michel (Гора святого Михаила)

Оказалось, что про Монт сен Мишель во Франции знают все, что это “Чудо Запада”, гордость нации, одна из самых популярных достопримечательностей страны. Но мы-то этого не знали, и ни в какие наши планы это место не входило, а было подарено нам судьбой в качестве приза за упорство. Мне хотелось бы сравнить ситуацию со старым анекдотом, в котором отец попрекает своего еврейского бога за то, что тот одаривает сына-нечестивца и при этом никак не наградит удачей праведника-младшенького, а бог ему с огорчением отвечает, что рад бы наградить, но пусть же и младшенький хоть один лотерейный билет купит! Вот этот выигрышный билет мы и приобрели в городе Нант, сидя на лавочке в парке на берегу Луары. Место было не очень удачное, предвечерняя тень от дерева над нами быстро сползала вдоль дорожки, загоняя нас на самый край скамьи. В пустынном, в общем-то, парке наша аллея оказалась любимым местом выгула собак. Вежливые хозяева шествовали мимо, напряженно глядя перед собой, делая вид, что не замечают нашу разложенную на лавке закуску: вскрытую банку сардин, сыр, мятый хлеб, мятый баллон с выглядящим совершенно неприлично утренним чаем. Ну а собаки, конечно, живо интересовались таким необычным явлением, огорчая хозяев своей невоспитанностью. Надо было поторапливаться, на солнце сидеть будет жарко, да и день к концу.

Дорога до Нанта заняла вечер после Сабль-д'Олонь и утро следующего дня, а километров там больше ста. Я мечтал ехать назад не спеша, как на отдыхе, по шестьдесят - семьдесят километров в день, смакуя идиллические пейзажи и прелесть гладких и тихих сельских дорог. Подолгу обедать в живописных местах, заходить в церкви и на выставки в городках, рано вставать на ночевку. Но Сережа сразу взял привычный темп, и было ясно, что другого не получится.

Нант ничем оригинальным не удивил, хотя, конечно, город интересный и красивый. Довольно крупный, второй по величине после Парижа на нашем пути. Очень понравилось, как органично включена река в ткань городской жизни. Множество лодочных станций, гребных клубов, ресторанчиков на воде, все красочное - трепетание парусов, флагов, гирлянд разноцветных флажков. Городская жизнь непрерывно переливается в жизнь на воде, вспоминаются спортивные рассказы Мопассана, картины Ренуара и Альфреда Сислея. Посетили мы и старинную крепость, просторно раскинувшуюся у основания холма, на котором расположена старая часть города. Крепость, пожалуй, тоже самая крупная и фешенебельная из тех, что мы видели по Луаре, вполне достойная сравнения с резиденцией королей под Парижем. Мотаясь по городу, затянули с обедом почти до вечера, хотелось расположиться в приятном месте, в тишине. Вернулись из города на левый берег Луары и долго ехали вдоль реки по парковым дорожкам, все выбирая, где лучше, и вот, в конце концов, сели так неудачно.

Сережа уже кончил с обедом и опять строил вслух проекты посещения Ла-Манша. Я еще дожевывал свою порцию, про себя который уже день прокручивая расклад оставшегося времени. В Париж, конечно, надо приехать заранее, последний день - 24 августа оставить, чтобы спокойно добраться до аэропорта. Пару дней - на осмотр Парижа - двадцать третье и двадцать второе, больше там делать нечего, затоскуем. Сегодня - шестнадцатое, итого: шесть дней - на оставшиеся четыреста километров по прямой. При нашем темпе дня за четыре доедем, два дня будут лишними. Но нет ничего хуже ожидания в конце маршрута. Часы тянутся мучительно, ничто не идет на ум, в компании начинаются свары и обиды. Мой многолетний туристский опыт говорил мне, что нельзя сбивать темп на выходе. Да и жалко превращать возвращение в Париж в отступление по старой Смоленской дороге. Устал я, конечно, за столько дней пути, с утра все мышцы болят и тянуть отказываются, пока не загонишь их силой в привычный ритм. Пенсионер уж я все-таки, пора бы начать себя жалеть. Но из глубины души уже поднималось знакомое сладкое предчувствие новой авантюры, дрожью разливалось по усталому телу. На Ла-Манш так на Ла-Манш! В крайнем случае, прихватим один парижский день - это будет н. з..

Весь этот день был какой-то вялый, невеселый, а тут сразу сердце у радостней забилось, подъем душевный, хорошо стало. Вокруг-то все по-прежнему, солнышко уже достало нас на лавке и печет, Сережа все толкует про Ла-Манш: - Ну, поехали, ну, поехали. - Ну, поехали - говорю, допивая остатки чая и начиная укладывать хозяйство. Сережа умолкает на минуту и потом, как будто не слышал, как после сбоя в компьютере, начинает все сначала: сколько у нас дней и что Ла-Манш не так уж и далеко. -Ладно, поехали - повторяю я так же буднично, и Сережа снова останавливается и перестает собираться. Столько было торжественных обсуждений с Клодом и с летчиком, столько карт и распечаток. - Нет, вы подумайте - Сережа поднимает голос, - мы же должны сейчас принять важное решение! Мне приятно сделать Сереже этот подарок, но и хочется немного его поддразнить, я прячусь за ворчливый тон и делаю вид, что готов отступить назад: - Так мы едем или не едем?

И мы поехали. На север, в Бретань, к туманным берегам Ла-Манша. Прощай кратчайшая, проверенно спокойная дорога вдоль берега Луары к Орлеану, пропадайте распечатанные в цвете компьютерные карты маршрута. Обидно, что к этому времени мы уже успели вернуться на южный берег Луары, и надо было снова искать мост. Возвращаться в Нант не хотелось - опять замучаемся выбираться на нужную дорогу - решили доехать по пригородным паркам до следующего моста вверх по реке. И заблудились, хотя и следили все время за дорогой по дареной двухкилометровке, уж очень много у французов дорог, и все - хорошие. Плутали долго, уже вечерело, когда мы наконец выскочили к мосту. В этом месте река, обтекая лесистый остров, делится на два рукава шириной метров в полтораста каждый. Сережа, как всегда уехал вперед, а я остановился на втором мосту попрощаться с Луарой. Посмотрел спокойно на серую воду, закручивающуюся в воронки за быками моста, на заросшие кустарником крутые берега, на отблески заката вниз по реке - там солнце садилось в близкий отсюда океан. Утки суетились в тени у берега, было тихо и тепло. - Прощай, Луара, нам было хорошо на твоих берегах, но теперь мы покидаем тебя насовсем! Сережа уже кричал что-то с дороги, я вздохнул и покатил дальше. - Ну что, - спросил меня Сережа за мостом - видели? - Что видел? - Ну, что Луара не в ту сторону течет? Вот тебе и раз! Столько я там стоял, а самого удивительного не заметил.

Действительно, ведь мы переезжали реку с юга на север, с левого берега на правый, а воронки-то я видел с правой стороны моста! Но не могли же мы так заблудиться, чтобы берега перепутать. Видимо, просто во время прилива океан гонит воду вверх по руслу реки.

Меньше двух дней потратили мы на дорогу до Ла-Манша. Погода нам благоприятствовала, было солнечно, не жарко, ветер дул в спину. Не затрудняя себя выбором приятного маршрута, весь четверг мы гнали по шумной, но зато прямой красной D178, и в пятницу еще до обеда с вершины очередного холма увидели вдали серую равнину моря. Береговая линия изгибалась в нашу сторону широким заливом. Мелко, как на карте видны были городки слева и справа, а в середине торчала господствующая над низким берегом скала, или скалистый остров. Картина промелькнула с перевала и снова сменилась просторными пшеничными полями и фермами на крутых склонах. К морю не всегда выедешь, куда хочется - куда уж дорога приведет. Хорошо бы посмотреть, что за скала такая, подумал я мельком, не с намерением, а так, с пожеланием. - Видел? - кричу Сереже, догнав его на спуске с холма. - Что? - спрашивает Сережа. - Море! - Где море? - Нормально! Значит, не только я не вижу, куда река течет.

В городке Pontorson, на ничем не примечательной двухэтажной улочке, не круто поднимающейся к вершине холма, первый перекус - дежурные сникерсы. Сели в крошечном скверике с памятником погибшим в первую мировую. Во Франции очень много таких памятников и множество солдатских кладбищ времен первой мировой войны в образцовом состоянии, как французских, так и английских и немецких. Разложились на влажных лавочках, я пришиваю оторвавшееся у багажной сумки “ухо”, за которое она крепится к багажнику, Сережа заносит впечатления в записную книжку. Прохожих - никого, один дворник специальным портативным пылесосом собирает пылинки из под бордюров и с других неудобных мест, перед тем как устроить глобальную уборку с помощью машины. Небо хмурится, собирается дождь. По карте отсюда прямая дорога (красная D976) на север к побережью, к ничем для нас не примечательному населенному пункту Mont-St.-Michel. Осталось всего километров 15, это для нас меньше часа. Катим дальше, не торопясь, оглядывая окрестности.

А по сторонам все больше красиво распланированных парков с дорогими отелями, зелеными лужайками, теннисными кортами. Все больше витрин дорогих магазинов, веранд ресторанов и кафе. Все гуще, все наряднее поток машин, текущий в ту же сторону, что и мы. Как будто в первомайскую демонстрацию приближаемся к центральной трибуне. Никто не съезжает на боковые дорожки, а только присоединяются к нашему потоку. А дальше уже и нельзя никуда свернуть, дорога выходит на широкую дамбу, прямую, как стрела, и в конце ее открывается то, к чему стремится весь этот поток паломников - замок Монт-сен-Мишель.

Наше впечатление было особенно чистым и сильным, поскольку мы не были предупреждены, не слышали общепринятых восторгов, не имели никакого предубеждения.

Ансамбль открылся перед нами сразу весь, как есть, в натуре, в камне: островерхая коническая скала ста пятидесяти метровой высоты и почти километровой окружности, превращенная целиком от подножья до вершины в сказочный замок, увенчанный золотым шпилем. Вокруг тусклый, тоскливый пейзаж, низкий берег, покрытый длинной бледной травой, как волосы старухи небрежно расчесанной приходящей сюда на время прилива водой. Болотистая прибрежная равнина, грязное, илистое русло речушки, заполняемое водой только в прилив - не за что зацепиться взгляду. По всей Франции нам светило солнце, а тут низкое серое небо обещает долгий дождь. И на этом фоне как мираж, древнее великолепие устремленного к небу каменного ансамбля. Мы бы, может быть, остановились, открыв рты, но остановиться было негде - по дамбе плотным потоком катила волна жаждущих увидеть это каменное “Чудо Запада” (“Merveille de Occident”), поставленное много веков назад сторожить границу между Бретанью и Нормандией.

Дамба подходит прямо к воротам замка. Справа - гигантская автостоянка, наверно, километр на километр. Но в главные ворота и здесь не пускают, нужно пройти по деревянным галереям и лестницам влево, к боковым воротам, выходящим к устью речки. К сожалению, у нас кончилась пленка в фотоаппарате, единственный последний кадр делаем на фоне замка со стороны дамбы. Время к обеду. Начинает накрапывать мелкий дождь. Сережа ушел наверх осматривать замок, а я остался внизу у речки в виду наших прислоненных к стене велосипедов. Народу вокруг - толпа. Обычная многонациональная туристская публика возрастом от семи до семидесяти семи лет, семьями, парочками, молодежными компаниями. Одинокие старушки, крутые бизнесмены, обвешанные фото-видео. Много немцев, японцев, испанский тоже слышен почти все время. Слышен и русский, но сравнительно редко. Дождь становился все плотней, ладно хоть тепло. Пришлось искать какое-нибудь укрытие. Я пристроился к стене в нише под аркой ворот, заняв только что освободившееся место. Здесь не мочило, мимо меня вплотную текла разноязыкая толпа, краем глаза я мог видеть наши велосипеды. Время шло, дождь усиливался, настроение было довольно унылое.

И вдруг народ заволновался, и все стали показывать вверх на ближайшие крыши. Действительно, от одной из них поднимались клубы густого черного дыма. Мало ли что - подумал я про себя - может быть, у них так шашлыки жарят. Но уже физически было ощутимо, как по толпе побежала электрическая искра паники - пожар! И действительно, минут через 10-15 перед нашими воротами появились картинно одетые, в блестящих металлических касках пожарные, побежали вверх цепочкой, тяжело топая ногами и таща за собой кишку. Ну, все - подумал я с огорчением. Не повезло мне, сейчас закроют замок на замок, всех выгонят, по крайней мере, сегодня-то уж точно туда не попадешь! А жаль - уж больно эффектно он смотрится. Но я оказался не прав со своим доморощенным пессимизмом. Следующая партия пожарных вместо шланга притащила длинный канат. Они натянули его на стойки, отгородив для себя узкий коридор через ворота и дальше наверх вдоль общего прохода. И пусть соотечественники назовут меня лжецом, но я слышал собственными ушами, как пожарные, сталкиваясь с зеваками в узком месте перед входными воротами, не выкрикивали соответствующие случаю слова, а виновато бормотали: “Пардон, мсье, пардон мадам!” Вот это было, пожалуй, самым сильным впечатлением от пожара в замке Монт-Сен-Мишель.

А пожар, видимо, был не шуточный, пожарных набежало довольно много. Подъехать близко на машинах было невозможно, приходилось все тащить на руках по тем же деревянным лестницам, по которым мы волокли свои груженые велосипеды. Так что провозились они довольно долго. Когда вернулся Сережа, и я пошел от ворот по узкой и очень крутой улочке наверх, они еще сновали деловито по своему отгороженному коридору, тяжелый жирный дым еще стлался над пострадавшим рестораном, двери его были открыты настежь, внутри черно. Но зеваки уже разошлись, и жизнь вокруг шла обычным чередом: поток туристов деловито тянулся наверх, торговали многочисленные лавочки сувениров и всякой завлекательной мелочи на любой вкус и карман, начиная от копеечных брелочков с Эйфелевой башней и кончая бриллиантами от Кристиана Диора. Даже я купил там пару открыток с видами замка, раз уж пленка в фотоаппарате у нас кончилась.

Я поднимался все выше по крутым каменным лестницам с галереи на галерею. Мне хотелось увидеть ничем не загроможденный морской горизонт. В Сабль-д'Олонь мы видели океан, открытый на запад, теперь я хотел почувствовать себя на северном краю этой земли. Переходя с лестницы на лестницу, я старался забирать в одну сторону и наконец с одной из галерей, из самого северного окна мне открылась свободная морская даль. Правда и справа и слева в поле зрения упорно влезали низкие контуры мысов, но впереди горизонт был пуст. Я постоял несколько минут, созерцая открывшуюся картину, но ощущения бесконечности дали не было, казалось, что тихое серое море совсем близко переходит в такое же небо. Вот и все. Я получил то, что хотел, а прекрасный замок Сен-Мишель стал прощальным подарком этой щедрой земли.

Все-таки я полез еще выше, добрался до подножья верхней башни. Там теснилось множество народу, стояли и сидели группами на живописных ступенях лестниц, смотровой площадке, просторном крыльце. Шел дождь, но никто не обращал на него внимания. Я зашел внутрь, в высокий рыцарский зал со стрельчатыми окнами. До этого человеческий поток тек плавно в одном направлении - вверх, а тут в зале он завихрился, и поступательная энергия перешла в тепловую энергию хаотического движения людей по залу. В одном углу я обнаружил окошечко с надписью “касса” (но никакой очереди перед ним не было, хотя народу - полон зал), в другом углу, перед широкой винтовой лестницей был турникет и таблички с ценой за вход и временем работы. В зале было шумно и скучно. Я вышел наружу, еще раз посмотрел на море со смотровой площадки и крытыми каменными галереями стал спускаться вниз к ожидавшему меня там Сереже. Я шел вниз по кругу, и сквозь бойницы меня провожали картины то плоского серого моря, то травянистой береговой равнины, то пестрого стада автомобилей на стоянке, то пульсирующей непрерывным потоком машин дамбы. Прощай, Монт-Сен-Мишель, щедрый подарок судьбы, достойный конец нашего маршрута!

Дождь разошелся вовсю, мелкий, но плотный. Ждать, когда он кончится, не было смысла, видно было, что это надолго. Мы сложили пленку, которой были накрыты велосипеды, вылезли по деревянной лестнице на дамбу и покатили под дождем по мокрой дороге назад.



Возвращение.

Небо было серым и беспросветным. Дождь мелкий и теплый бесшумно ложился на наши плечи и спины. Надетая для защиты анорака моментально промокла и липла к телу. Тоскливо ехать по дождю. Мокрым на ветру постепенно замерзаешь, стынут руки, дрожь возникает где-то внутри. Главное, что нет ободряющей надежды обсохнуть и согреться впереди. До самого Парижа нас нигде не ждет ни сухой кров, ни теплый дом, только мокрая дорога, да вот этот бесконечный дождь. Французские города совершенно не приспособлены к дождю, на улицах негде укрыться, все козырьки и тенты либо чисто декоративные, либо под ними уже что-то стоит. Первый раз мы приехали в Париж в дождь и от самого Восточного вокзала до центра Помпиду так и не смогли найти ни одного укрытия. Даже все шикарные козырьки вокруг супермодернового здания Центра оказались решетчатыми - только от солнца

Выяснилось, что Сережа оставил на первой остановке, у памятника свою записную книжку. Значит, возвращаемся опять через Ponterson. Однако скамеечки в сквере, где мы перекусывали и чинились утром, пусты, и вокруг - ни души. Можно было бы, конечно, постучаться в соседний дом, но что мы сможем объяснить французам с нашим английским. Пропала книжка, а с ней и все меню наших гостеваний. Заехали здесь же в супермаркет. Хоть на короткое время спрятались от дождя во влажное тепло торгового зала, оставив велосипеды мокнуть снаружи. Загрузились продуктами и снова на мокрую дорогу.

Где-то у Сент Джеймса (St.James) заблудились. На въезде в город дорога раздвоилась: направо - широкая и по ровному месту, налево быстро превращается в узкую кривую улицу, резко уходящую вверх между заборами. Мы, было, сунулись туда, но уж очень не похоже на сквозную D30. Вернулись и стоим на развилке, не зная, что предпринять. Спросить некого, щита с планом нигде не видно. Я понимаю, что нужно что-то делать, но дождь вымыл из меня всю энергию. И я просто стою. Сережа порыскал вокруг, новых указателей не нашел, но обнаружил общественный туалет на автобусной остановке, набрал воды в наши бутылки. Дальше здесь стоять бессмысленно. Еще раз, накрывшись пленкой, смотрим карту. Как ни привлекателен правый отвил, все же наша дорога должна быть налево. Снова с предельным напряжением лезем вверх по узкому левому кривуну. Обнадеживает, что машин на нем довольно много. Наконец заборы кончаются, и с крутого склона горы, на который мы успели взобраться, открывается великолепный вид на пересеченную нами равнину - в мягком сероватом освещении все оттенки зелени: желтоватые платочки полей, ярко зеленые пастбища, темная окантовка лесных полос. Так много простора и света было в открывшемся пейзаже, что показалось, будто вышло закатное солнце.

Дождь и вправду немного перестал, и дорога оказалась та самая, которая нам была нужна. Но чувство неприкаянности осталось. Без проблем пересекли стоящий на горе город: банки, магазины, светофоры. И снова дорога бежит с холма на холм, а вокруг то поля с аккуратными табличками, то огороженные проволочными изгородями пастбища с крупными серовато-желтыми коровами. А то, что издали кажется лесочком, вблизи оказывается лесной полосой, причем настолько узкой, что стволы торчат из земляного вала между двумя участками. В такой лесной полосе не то, что палатку поставить, просто спрятаться по нужде негде. Такова Нормандия, северная провинция Франции, страна скотоводов. Для нас она - суровая мачеха. Не сравнить с долиной Луары, или горным Massiv Central, где уютные уголки за каждым поворотом дороги. Здесь глаз тщетно ищет хоть какой-то возможности сойти с асфальтовой полосы дороги на траву, хотя бы сколько-нибудь пригодной площадки, чтобы поставить палатку на ночь. Снова идет дождь, с холма на холм бежит без конца мокрая дорога, и выплывающие из-за горизонта такие обнадеживающие лесные массивы, приближаясь опять вытягиваются в плоские лесные полосы. Усталые ноги механически крутят педали, на сердце безнадежность. А небо опять темнеет и не только от приближения ночи.

Но вот слева от нашего безукоризненного асфальта небольшой грунтовый объезд. Колея проходит через коридор старых тополей и через 100 метров снова выходит на шоссе. Объезд старый, давно не езженный - длинная травянистая аллея. Деревья посажены двумя ровными рядами, довольно плотно, но все же нам удается найти один прогал со стороны кукурузного поля. Там-то мы и ставим торопливо палатку, растянув пленку на здесь же подобранных сучьях. Вот и все. Горит примус, с новой силой стучит по пленке дождь, темнеет. Длинный и трудный день прошел, до утра можно больше ни о чем не заботиться.

Дождь преследовал нас почти весь обратный путь. И следующую нашу ночевку в Нормандии на дороге D 908 за городком Domfront выбирал дождь. Сразу за городом открылся небольшой лес, спускавшийся слева от дороги к болоту. Место там и вообще то влажное, а после дождей густые деревья и высокая трава были наполнены водой так, что в поисках места для палатки я моментально промок до колен. Однако остановиться там можно было, по крайней мере, никто бы нас не потревожил. Но Сереже место не понравилось, а главное он считал, что останавливаться еще рано, еще и семи часов не было. И мы покатили дальше по тихой, почти безлюдной (вернее, безмашинной) дороге. Однако далеко нам уехать не удалось - пришла очередная черная туча, закапало, ясно было, что скоро хлынет всерьез. Дорога наша тем временем втянулась в большой лесной массив, на въезде было написано, что это национальный парк.

Понукаемые дождем, мы свернули на первую попавшуюся аллею вглубь леса, но асфальт аллеи был отгорожен с обеих сторон глубокими канавами, не позволяющими съехать в сторону. Однако дождь усиливался, в какой-то момент мы не выдержали и полезли через канаву, в лес. Канава была больше метра глубиной и с очень крутыми склонами (специально против таких, как мы!), очень трудно было перетаскивать груженые велосипеды. Сначала я их оба спустил вниз, к Сереже, а потом Сережа принимал их сверху, с другой стороны.

Видно было, что в этом лесу люди не ходят, не было следов, стоянок или троп. Мы отбежали метров 200 от дороги и поспешно поставили палатку у большого дерева, предварительно очистив место от упавших сучьев. В этот раз дождь заставил нас остановиться раньше обычного, и к наступлению темноты мы уже залезли в спальные мешки. Стало совсем тихо, дождь перестал, и тогда вокруг нас зазвучала ночная жизнь леса. Совсем близко за матерчатой стенкой палатки кто-то сопел и чавкал, громко дышал и фыркал, с хрустом ломались сухие ветки под тяжестью сильных ног. Дико кричала птица. Кто-то нервный вдруг срывался с места и убегал с тяжким топотом. Я вдруг подумал, что канавы-то, может быть, не животных от нас защищали, а совсем наоборот. И хоть тигров во французских лесах не водится, но кабанов-то полно, а это тоже не самые мирные твари. Страшно, конечно. Но очень хотелось спать. Я чувствовал, что Сережа тоже не спит - значит, он караулит, зачем же караулить вдвоем. И успокоенный этой мыслью, я заснул.

Следующий день, воскресенье 20 августа, был, пожалуй, самым тяжелым для меня физически. Восемнадцать дней пути съели мои силы, тело требовало отдыха. Вместо того чтобы, как в начале пути, с утра сладко потягиваться и требовать нагрузки, мышцы мои с утра болели и работать отказывались. Хорошо хоть в этот день путь наш начался со спуска. Просторная дорога напрямую рассекала протянувшийся на много километров сосновый лес. Сначала пологие спуски чередовались с такими же подъемами, потом лес все же кончился, и мы понеслись по крутому склону холма глубоко в долину, чтобы, переехав по мостику через речку, снова втянуться в долгий подъем. День был непривычно прохладный, черные тучи собирались над нами угрожающе, с вершины холма видны были полосы дождя и впереди и сзади, время от времени вылетали мы на мокрый асфальт, но нас пока Бог миловал. И езды-то оставалось всего на два дня, но кончились уже резервы энергии, силы кончились.

Остановились минут на 20 на утренний “сникерс”. Место неуютное - стоянка для машин, отделенная от дороги полосой кустов, даже без столиков, только мусорные ящики стоят. Вышло солнышко на минутку, а впереди, куда нам ехать, черные тучи толпятся. Постояли, сжевали сникерсы, пора ехать. Сережа уже все сумки застегнул и взялся за руль. А я даже подумать не в силах, что сейчас снова сяду в седло, и надо будет с усилием крутить педали. Тело абсолютно пустое, вакуум внутри, мышцы как веревки висят, болят потихоньку, с трудом стою, опираясь на велосипед. Ну что, поехали - зовет Сережа. Я дышу открытым ртом, как рыба на берегу. Надо ехать, конечно, надо ехать. Нет сил думать о будущем, о ста километрах до ночевки, о тридцати - до сгиба карты. Ладно, я доеду до начала вон того подъема, над которым тучи, а дальше посмотрим. И я заставляю себя сесть в седло и нажимать на педали. Сережа далеко впереди, но мне не до гонок. Я доезжаю до подъема, но не останавливаюсь, как обещал своим усталым ногам, а делаю вид, что ничего и не обещал. И они покорно упираются в педали, пока мы не вылезаем на вершину холма, и оттуда уже вниз колеса катятся сами собой.

Так к обеду мы переехали последний сгиб нашей десятикилометровой карты. Для меня это этапное достижение. Теперь мы и Париж на одном развороте листа. Теперь каждый раз, глядя на карту, мы видим весь наш оставшийся путь. И с каждым разом он становится все короче.

Природа благоприятствовала нам, дожди больше пугали, чем мочили, а главное, ветер - добрый ветер с Атлантики дул нам в спину. К вечеру следующего дня мы миновали Рамбуйе (Rambauillet) и встали на ночевку километрах в сорока от Версаля, в чудном месте на краю лесного островка среди уже скошенных полей. Лес, как обычно, был абсолютно необитаем и густо зарос всякой дурниной: ежевикой, крапивой, бурьяном. Но западный угол для чего-то использовался, здесь за первым рядом деревьев обнаружилась полянка, покрытая мягкой травой и мхом, идеальное место для нашего лагеря. К вечеру облака растаяли, в полной тишине большое солнце опускалось за маленькие игрушечные домики поселка на вершине холма и в его теплом, закатном свете и просторные поля, и деревенский храм вдали, и деревья над нами на фоне еще голубого неба, все казалось добрым, родным, прекрасным. Я до сих пор вспоминаю про себя эту картину как тихое прощание с сельской Францией, с французской землей на редкость доброй и ласковой.

В столицу мы въезжали с запада, через Версаль, по тоненькой белой D91. Конечно, будь мы на “Мерседесе” или хотя бы на “Жигулях”, мы бы воспользовались широкой, с разделенными полосами N10 или скоростной N12, и тогда западные подъезды к Парижу остались бы в нашей памяти совсем другими. Но мы тихонько катили по совершенно пустой с утра дороге местного значения D91, по равнине через поля, потом начался старый широколиственный лес и сначала несколько небольших перевалов, а потом бесконечный, наверно на несколько километров очень крутой подъем короткими серпантинами по покрытому лесом склону. А дальше снова ровное открытое поле, домики вдалеке, прямая, как стрела, пустая дорога, солнышко над головой и теплый ветер в спину. Нам казалось, что от нашей последней ночевки Версаль совсем близко, но мы ехали уже больше трех часов, а вокруг все поля.

И вдруг наша дорога кончилась. Она уперлась в какое-то физкультурно-лечебное учреждение с аллеями и спортивными площадками и там потерялась. Вообще-то недостатка дорог не было. Рядом оказалась мощная транспортная развязка. Мы, было, сунулись в нее и тут же обнаружили себя у бетонной стенки автобана под боком у ревущего стада машин. Кое-как выбрались назад, опросили редких прохожих, внимательно изучили картинки на всех щитах вокруг, прежде чем решились сунуться в этот сумасшедший дом еще раз. Наконец, выбрались на спокойную, широкую улицу с велодорожкой вдоль деревьев по правой стороне. А по левой стороне тянулась бесконечная фигурная решетка парка Версальского дворца. Мы ехали вдоль нее довольно долго, пока не увидели открытую калитку, размером с хорошие ворота. Люди проходили через нее свободно внутрь парка, одна молодая пара въехала прямо на велосипедах. Не без робости последовали за ней и мы. Сережа говорил, что в прошлый раз он не смог попасть в парк: билеты были очень дорогие и очень много народу.

Петергофский дворец и парк с фонтанами - просто “затеи сельской простоты” по сравнению с Версальским комплексом. Здесь все на порядок крупней, великолепней, богаче и чванливей. Парк огромен. Крестообразное озеро длинной стороной вытянуто больше чем на километр с запада на восток. Ближний к дворцу конец озера окаймляют просторные зеленые лужайки, на которых вольно сидят и лежат отдыхающие. От лужаек вверх тянется стометровой ширины аллея, посыпанная розовым гравием. Аллея переходит в торжественную анфиладу лестниц, выводящих на просторную смотровую площадку перед задней стороной дворца. Все это вместе: лестницы с нарядной публикой, розовая аллея с пальмами в кадках, яркая лужайка и уходящая вдаль водная гладь, смотрится как цветной парадный шлейф за гордо выступающим зданием дворца. Вокруг озера асфальтовая дорожка, по большей части периметра озеро окружает глухой лес, на многих дорожках, уходящих в чащу, висят запрещающие таблички - идет рубка леса. Это эхо урагана, пронесшегося над версальским парком два года назад. Тогда много деревьев было повреждено, посадки приводят в порядок.

Я поднялся на смотровую площадку, обогнул здание дворца вокруг, вышел на парадную площадь. С этой стороны здание дворца смотрится еще более грандиозно и торжественно. Огромное количество туристов толчется на площади и у входов в музей. Слышна и русская речь. Я подошел к группе “наших”, обратился к женщине-экскурсоводу, с удовольствием выговаривая русские слова - не знает ли она где-нибудь поблизости муниципальный кемпинг - день клонился к вечеру, а мы еще представления не имели, где будем ночевать. Я был в шортах и в пропотелой майке, глаза слегка воспаленные от солнца и ветра, да и все лицо, как старая сковородка. Зато я постарался быть изысканно вежливым. Женщина посмотрела на меня удивленно, стала расспрашивать, энергично взялась выяснять у местных французов мою проблему. Остальные смотрели на меня молча, не то чтобы враждебно, но как-то отчужденно. И я рядом с ними чувствовал себя чужим, как дикий гусь в стае домашних. Мы были с ними совсем в разных жизнях. Их сейчас проведут по дворцу, все расскажут, а потом отвезут в ресторан и гостиницу. Все будет хорошо, за все заплачено. А мы с Сережей через полчаса откроем баночку сардин в садике неподалеку, запьем их остатками утреннего чая и сделаем еще одну попытку найти таинственный Медон с говорящей по-английски мадам N*, да поможет нам Бог!
Кемпинги, сразу два, оказались совсем близко от нашего бокового входа в парк, правда, оба частные. Но молодой и очень доброжелательный хозяин в одном из них уверил нас, что 40 франков за ночь с человека - меньше не бывает, в муниципальных еще больше начислят за всякие мелочи. И подарил нам на прощание бутылку минералки, чтобы возвращались! Спасибо доброму человеку, мы уехали от него с чувством опоры за спиной.

Мы покидали Версаль по центральной rue de Paris. Улица достойна дворца, парадная, очень широкая, наполненная яркими красками и движением.


Снова в Париже

В Сабль д'Олони мы купили километровку Парижа. Медон на ней есть. Мы проложили туда маршрут по карте от Версальского дворца и теперь нужно было только найти намеченный поворот. Я помню, мы еще дважды останавливались и спрашивали дорогу у редких прохожих. Широкая улица, множество огней и машин, но прохожие - редкость. Наконец, увидели нужный указатель, свернули направо, проехали квартал или два и попали совсем в другой мир. Среди леса на очень крутую гору поднималась узкая как желоб асфальтированная дорога без тротуаров. Вокруг никого - ни людей, ни домов, ни машин. Мы постояли в нерешительности, но других вариантов не было. О том, чтобы ехать в такую крутизну не было и речи, с трудом потащили наши велосипеды вверх на руках. Когда запыхавшиеся и взмокшие мы вылезли на гору, дорога предложила нам выбор: либо по горизонтали по лесной просеке среди молодых сосен, либо такой же крутой спуск. И некого спросить. Первых людей нашли уже на середине горы внизу, в маленьком магазинчике. У нас была надежная примета - рядом обсерватория на горе. Это нас выручило, упоминание обсерватории вызвало радостное оживление на лицах наших советчиков. По их рисунку мы и в самом деле нашли обсерваторию - беленькое, традиционной формы с куполом строение на выступе горы, а затем и вожделенную улицу Sentier du C*.

Sentier по-французски значит “тропинка”. Название вполне адекватно отражало то, что мы увидели, в нем только ничего не было об окружающих тропинку сплошных стенах - дувалах, сложенных из камня, с травой и плющом в трещинах. Крутой поворот между дувалами. Тропинка асфальтирована, но впечатление, что на ней пыль веков. Железная дверь в серой заплесневелой стене. Неужели здесь кто-нибудь живет? И как они сюда на машине подъезжают? Допотопная кнопка звонка висит на проводе, уходящем в щель. Нажимаю. Ждем. Долгое молчание. Потом за дверью слышны приближающиеся шаги, дверь открывается, на пороге - приятной внешности мужчина со спокойным, без улыбки лицом. Он молчит и ждет, что скажем мы. Я тороплюсь начать: - Bounjour, monsier, I should like to see madame N*? Он уходит в дом и через некоторое время перед нами появляется сухонькая очень скромно одетая пожилая женщина. Она улыбается нам еще издалека и говорит приветственные слова по-французски и по-английски. Нет, совсем не такой я представлял себе матрону старинного французского рода N*. Madame N* оказалась, пожалуй, самым приятным сюрпризом нашей поездки.

Мы с трудом затаскиваем наши велосипеды в угол у стены, где лежат садовые инструменты. Все остальное пространство сада, соток, наверное, шесть густо и совершенно беспорядочно заросло какими-то чрезвычайно разнообразными растениями от кипарисов до пожухлой травки. Одна узенькая тропинка ведет от калитки к дому, не понятно, как ухаживает за всем этим разнообразием молчаливый хозяин. Странный он немного на вид, отрешенность в нем какая-то, и беспорядочный сад его - странный, и большая собака, хватавшая на лету яблочные дольки от хозяйки и ни разу за все время нашего знакомства не подавшая голоса - странная. И сам дом позапрошлого века постройки совершенно не похож на все, что мы видели до сих пор. Дом, можно сказать, четырехэтажный, но, на самом деле, совсем маленький. Полуподвал не жилой, верхнее окно, видимо, чердачное. Какое-то он производит впечатление оторванности от времени. И место само это, в получасе езды на велосипеде от Эйфелевой башни, совершенно глухое и тихое, на крутом склоне берега Сены, место странное для шумного Парижа.

Путь от Версаля до Медона оказался не близким, мы ехали больше часа, и я старался запоминать дорогу на случай, если придется все же возвращаться в кемпинг к веселому парню, подарившему нам бутылку с водой. Даже стуча в ржавую дверь, я еще напряжено хранил в памяти обратный путь в Версаль. Оба варианта нашего будущего в тот момент были для меня одинаково реальны, перед нами была развилка, и я был внутренне готов пойти по любой из этих двух дорог. И даже ожидая Mme N* в саду, я все еще готов был к варианту возврата по темноте. Но, увидев, как она улыбается издалека, я моментально забыл и кемпинг и крутую гору, наша жизнь пошла по другому, счастливому пути.

Через полчаса мы лежали в маленькой комнате на раскладушке в ожидании ужина. Раскладушки у “них” и у “нас” очень хорошо отражают отношение к человеку. У нас это действительно биологически необходимый минимум, хуже некуда, у них - два на полтора метра плоскость, мягкая и упругая, значительно комфортабельней моего домашнего дивана. Комнатка маленькая, по стенам развешены фотографии и картинки, много книг на этажерке. У меня было полное впечатление, что до нас тут уже лет 80 никто не был. Старинные стулья, деревянная, на токарном станке сделанная этажерка, открытки и календари на стенах, - все не младше 1930 года. Прекрасно изданный, в толстом переплете под кожу энциклопедический словарь начала века, солидные книги по медицине. - Это комната моей мамы, - сказала Mme N*, - мы делаем ремонт, это будет теперь комната внука.

Мы беседовали за ужином на очень скромной, метров двенадцати, тоже очень давно не ремонтированной кухне. Ужин тоже очень скромный. Пирог с ежевикой из сада, сыр, чай. Хозяйка только сегодня вернулась из дальней поездки, еще вчера мы бы не застали ее дома. Она ездила в далекую Хорватию, сначала поездом, потом автобусом, дальше контрабандисты везли по морю на лодках. Их собралось много в Хорватии, человек триста, из разных стран, в основном из Европы, но были и еще более дальние. Они приехали, чтобы снизить напряженность зла, которая угрожающе возросла перед выборами в этой стране, чтобы внести гармонию и любовь в наэлектризованную ненавистью атмосферу Балкан. Они проводили коллективные медитации, где-то снимали залы, а где-то собирались прямо на открытом воздухе. Настраивали в унисон свои сердца и мысли и излучали добро своих душ в это тревожное пространство. Медитировали и поодиночке на ночевках в сельских гостиницах. Что еще могут сделать матери, когда их неразумные дети рвутся в драку.

Конечно, в моем, воспитанном жестокой сталинской реальностью уме результативность этого подвига вызывает горькую иронию, но чистота стремлений этих людей восхищает. “Блажен, кто верует, тепло ему на свете!”

Множество проблем было обсуждено в тот вечер за деревянным столом на слабо освещенной кухне с окном в сад. Начали с этикета, как нам следует обращаться друг к другу? Решили принять английскую систему - просто по именам. Вместо Mme N*- просто Жаклин. Жаклин, Женя и Сергей.

Рассказ Жаклин о поездке подвиг нас на высокие темы. Мы говорили о смысле бытия и цели жизни. Оказывается, в Медоне всегда было много русских, особенно в двадцатые годы. Были смешанные школы, и французские дети вместе с русскими изучали русский язык и литературу. Жаклин рассказывала о родителях, о семье, о муже. Как росли дети. О работе. И только сейчас, перебирая в памяти эти разговоры, я заметил, что она совершенно не касалась военных лет. В Европе, в отличие от нас, об этом вспоминать не любят.

Два дня у нас оставалось на осмотр Парижа. Собственно, даже один, если учесть, что за второй день мы должны были добраться до аэропорта, а, вспоминая эту дорогу на въезде, я относился к ней очень серьезно.

Солнечным утром 23 августа, по-французски легко позавтракав, мы покатили на пустых велосипедах (как восхитительно легко без вьюков) по кривым Медонским спускам на берег Сены, в Париж. Минут через двадцать, пролетев с замиранием сердца пару автомобильных тоннелей (велосипедам проезд запрещен!), мы уже были в туристическом центре Парижа, на набережной у Эйфелевой башни. И опять я отметил с удивлением, как близко отсюда городская черта, как мал собственно Париж. Так на что же потратить солнечный летний день в Париже, если бегом все знаменитые места уже охвачены? И вот тут Сережа сделал счастливый для меня выбор, он повез меня смотреть Дефенс (Defense).

Дефенс - это район новой застройки, небоскребов, район, где реализована концепция объемного жизненного пространства. Это новый Париж, верхняя молодая ветвь вечно живого древа. Я не любитель гигантских пространств из стекла и алюминия, пусть в них живут киберлюди из алюминия и полупроводников. Но постройки Дефенса мне понравились.

Комплекс расположен на продолжении Елисейских полей. Если вы поедете от Лувра по Елисейским полям на запад-северо-запад, обогнете Триумфальную арку и будете двигаться, не меняя направления, еще два раза по столько, то, переехав по мосту через Сену, вы окажетесь в объятиях нового жилого пространства. Прямо впереди будет небоскреб в виде триумфальной арки, только, конечно, гораздо больших размеров, чем та, что на площади Шарля де Голля. На ее ступеньках сидят разные, в основном, молодые люди, едят мороженное или что-нибудь еще - здесь полно лотков со всякой соблазнительной вкуснятиной. Сидят, смотрят вдаль, на Триумфальную арку, целуются.

Меня сначала раздражала оригинальность застройки, потому что я заблудился. Сережа, не дрогнув, нырнул в очередной автомобильной туннель после моста, не обращая внимания на запрещающий знак для велосипедистов, а я сломался, кончилась решительность. Выскочил из потока транспорта в сторону, на пешеходную дорожку моста, а оттуда попал на спиральную, висящий в воздухе виадук, который привел меня к просторной площадке на входе в гигантский небоскреб. И потом я долго не мог выбраться из этих изящно выписанных висячих лабиринтов на какую-нибудь сквозную улицу, в привычную геометрию. Чтобы здесь жить, надо это пространство сначала изучать. Но, в конечном счете, наверно, почувствуешь себя уютно.

Это действительно новый мир, построенный для человека. Для нас непривычно, что везде можно ходить и даже ездить на велосипеде. На снимке виден изящный стеклянный переход между двумя площадями, кажется, это только для небожителей. Но оказалось, что не только пройти, но даже и проехать по нему можно, и на следующем снимке вид через стеклянную стенку этого мостика на грубо размалеванные цилиндрические небоскребы. Странные какие-то здания, как будто специально старались им придать неряшливый, запущенный вид, в отличие от большинства других небоскребов, где уходящие к небу стены блестят голубым или черным стеклом, как грани гигантских драгоценных кристаллов.

А вторую половину дня мы провели, гуляя по старым улочкам в окрестностях Сорбонны. Многолюдно, шумно, жарко. Посидели за столиком уличного кафе, выпили вина, закусили аршинными бутербродами с сыром и ветчиной. Пора и домой. Снова мимо Эйфелевой башни, снова проклятые автомобильные туннели, снова крутейшая медонская гора. Мы торопились вернуться не слишком поздно, чтобы успеть в супермаркет. Дело в том, что, посмотрев на бедную обстановку кухни, на скромное вегетарианское угощение, мы забеспокоились, не в тягость ли нашей хозяйке прокормить двоих оголодавших в дороге мужиков. Маловероятно, конечно, но сомнения у нас были. И мы накупили вечером продуктов: сосисок, сыра, печенья, etc., с таким расчетом, чтобы нам хватило, да еще и осталось. И принесли все это на кухню Жаклин. Для меня это была очень сомнительная операция. Я боялся обидеть хозяйку, боялся оказаться в нелепом положении, чувствовал себя неудобно, но Жаклин - прелесть, молча сложила наши приношения в холодильник, как будто так делалось всегда.

Во второй вечер был пирог с ревенем и разные сорта сыра. И опять разговор до полуночи.

А утром мы уже уезжали насовсем. Навьючены велосипеды, сделаны прощальные снимки на дорожке в саду, сказаны слова благодарности. Снова ржавая садовая дверь, узкая дорожка между каменных стен, но теперь все это уже знакомое и близкое. Снова кривой спуск, Сена, Эйфелева башня. Дальше нам на северо-восток, к аэропорту.

Делаем прощальные снимки с вершины Монмартра от подножья базилики Du Sacre Coeur. Перед нами море крыш, по горизонту не густо окантованное зубцами небоскребов. Все. Пора прощаться, нас ждет дорога в аэропорт. На этот раз мы готовились к ней основательно. На километровке Парижа заранее наметили маршрут. Узенькая местная дорога D401 идет к аэропорту Шарля де Голля от северной окраины города. Последний взгляд на юг, на парадный туристский Париж, и осторожно покатили вниз по не менее крутому, чем северный, южному склону холма Монмартр. Очень скоро приветливые старинные улицы сменились глухими заборами и промышленными постройками, наша прямая дорога вдруг уперлась в заводской корпус, сделала скидку влево и выбросила нас на напряженную национальную трассу, пересекающую город насквозь. И все это в пятнадцати минутах езды от театральных Монмартрских переулков.

Мы добирались до аэропорта больше трех часов, и это были часы напряженной работы. Ехали через рабочие районы: Бобиньи (Bobigni), Сен Дени (Saint Denis), и это был совсем другой Париж - спокойный, деловой, немного скучный. Тихие улицы, совершенно нет людей, будний день к вечеру. Долгое время ехали по Сталинградскому проспекту. Несколько раз теряли дорогу, плутали в безликих переулках особняков за одинаковыми каменными заборами, но упорно возвращались к намеченному на карте маршруту. И вот награда - с той стороны ревущего автобана от развязки уходит на восток в пустое поле узенькая, совершенно не езженная, желанная наша D401. Мы катим по ней абсолютно одни по давно не тревоженному асфальту прямо к стоящим вдали самолетам.

И все же мои тревожные ожидания оправдались. В самом конце, где-то уже у ангаров, совсем недалеко от вожделенных дверей аэровокзала мы все же опять уперлись в автобан. Пришлось бежать метров пятьдесят по встречной полосе и потом перескочить на другую сторону, чтобы попасть наконец на пешеходную дорожку, ведущую к дверям аэровокзала. Тем самым, от которых начинался наш путь двадцать пять дней назад. Вот и замкнулся круг. Сережа посмотрел на свой компьютер - мы проехали 1955 километров, почти две тысячи.

Было около шести вечера, а самолет завтра в шесть утра. Но ожидание не тяготило. Ночь провели в опустевшем после одиннадцати зале на скамейке лицом к заснувшим до утра фонтанам.

В Москву летели с посадкой в Копенгагене. Перед посадкой летчик сбросил высоту задолго до аэродрома, и мы могли видеть через иллюминаторы прекрасные пейзажи южного побережья Балтики: живописные острова с цветными пятнами городков, соединенных ниточками дорог, с темными массивами лесов, с причалами и стоящими на якорях судами. Снующие между островами кораблики везли перед собой длинные белые усы носовых волн. Некоторые острова соединены дамбами с более крупными соседями, и во всем этом, в основе своей голубом пейзаже даже с высоты полета чувствовалась такая ухоженность, благоустроенность, заботливая хозяйская рука, что я подумал про себя - наверно, отсюда не уезжают за счастьем ни в Америку, ни в Израиль. Выросший здесь вряд ли поменяет этот край на заморские райские кущи.

В Москве нас встречал Слава Р*. Когда мы запичкали наконец свои велосипеды в его старенькую “Ауди” и выбрались из этого разбойничьего гнезда “Шереметьево-2” на свободную дорогу, когда были сказаны уже всякие беспорядочные слова, говоримые при встрече, я спросил Славу - ну что тут у вас новенького? И к тому моменту, когда мы подъезжали к крыльцу дома, от которого стартовали почти месяц назад, я успел окончательно переместиться из сказочной атмосферы похода в наши удивительные будни.

 

Маршрут по Франции-2000.
L’aeroport Charles de Gaulle – Paris – Evry – Ormoy – Orl;ans - Sully – Gien - Sancerre – Nevers - Moulins – Cusset – Vishy – Montlucon – Confolens – St.Jean-d’Ang;ly – Surg;res  – La Rochelle – Les Sables d’Olonne – Nantes – Ch;teaubriant – Vitr; – Foug;res – St.Jam;s - Pontorson – Le Mont St Michel – Domfront – Ferte-Mace – S;es - Rambouillet – Versailles – Paris - L’aeroport Charles de Gaulle.
............…...............129