Горизонтальная вертикаль

                (Антиутопия)

«При артобстреле эта сторона улицы наиболее опасна», – гласила табличка на выщербленной стене старого пятиэтажного дома. Что-то знакомое, где-то уже виденное.

Протяжно завыла сирена, оповещая близлежащие кварталы. Началось! Куда бежать? В метро? Небезопасно. После недавней серии терактов туда лучше не соваться. Я засеменил через двор. Где-то невдалеке тяжело ухнуло. Чей снаряд? Скины или антифа – они в последнее время все чаще устраивают вооруженные столкновения здесь, на востоке Москвы, черт бы их побрал! Казалось бы, после массовой эвакуации войсками ООН всех
еще остававшихся в городе иммигрантов, само существование бритых как военно-политической силы потеряло смысл. Ан нет: второй год не смолкают перестрелки между двумя противоборствующими сторонами. Представляете, какую канонаду иной раз устраивают – благо, наша окончательно разложившаяся армия в изобилии снабжает оружием и скинов, и их противников, и антиметрополистов. Последние появились тоже пару лет назад – пятая колонна Сибирской Федерации в Московии. Почему их окрестили так? Ненавидят метрополию, то бишь столицу, а свои вылазки совершают в метрополитене. Вот и на прошлой неделе они две станции расфигачили! Бух! Снаряд рванул совсем уже близко: завыла автосигнализация, кто-то истошно вопит – видать, задело. Где ж тут убежище, черт бы его побрал! Дождик накрапывает… тучи – видать, гроза скоро, раскаты слышны…да нет, артиллерия сибиряков вторит. Частенько так бывает: скины – бух, анти – бах! А издалека «подпевает» вражеская батарея – бум!

Ага, вот и указатель. Налево, значит…Опять взревела сирена. Помню, помню дедовы рассказы. Счастье, что дедушка скончался вовремя и этого безобразия не видел и не слышал. Он еще до Воздвижения Вертикали покинул сей мир. Наверно, глядит сейчас оттуда, с горних высей, плюется и про себя чертыхается (в раю-то нечистого поминать нельзя). До чего страну довели, которую он своей грудью заслонил! А теперь вот защищать почитай, что некому. Регулярные войска разбежались или к генералу Пояркову переметнулись. От ополченцев толку, что от козла молока. Почем зря под Рязанью полегли. А рязанцы им в спину стреляли и приговаривали: вот вам за то, что Москва все налоги себе забрала, да за олигархов столичных, жировавших посреди ограбленной Руси на отнятые у нас денежки – получай! А вторая пуля – за старые грехи, за колбасные электрички и пустые прилавки при Совке. А есть еще и третья – за то, что ваш великий князь Василий еще в шестнадцатом веке попрал рязанскую независимость и суверенитет.

Вот и вход. Когда-то здесь магазинчик был, потом офис какой-то, а с недавних пор вернули помещению изначальное назначение. Поблизости начали яростно молотить снаряды. Успеть бы! Я нырнул в темное, склизкое, дышащее сыростью подземелье.

За массивной стальной дверью, в полутьме (света в квартале давно нет) собрались человек пять. Чад керосиновой лампы, тусклые огоньки свечей. В круге света вырисовалось рыхловатое, покрытое седой щетиной лицо пожилого господина. Он уставился на меня мутно-белесыми глазками, затем не без оттенка злорадства произнес:

- Ага, старый знакомый пожаловал. Помню, помню. Ходил тут с оранжевым бантом в петлице в компании этих…ни с чем не соглашающихся… 
 
- Вы меня с кем-то путаете, - категорически возразил я. – Чтобы я нацепил это…

- Да кончай ты, Федорыч, - раздалось из дальнего угла. – Как Христос говорил: кто без греха, пусть камень бросит… Все мы тогда новой власти рукоплескали. Достала чертова Вертикаль, – он поднес ребро ладони к горлу, - всех достала! Если бы знали тогда…

- Садись уж, – мутноглазый подвинулся, освобождая место на скамейке.

- А я вот еще в пору перестройки на митинги ходил, - послышался голос. – Тогда тоже никто не думал, не гадал, что Совок грохнется в одночасье.

- Не «Совок», а Советский Союз, - внушительно пробасил четвертый участник стихийной дискуссии. – От подобных вам все беды России приключаются. Я вот при вертикальном режиме весьма неплохо жил, зарплату имел, какая никому из вас, наверное, не снилась.

- А ты бы, дорогой, в провинции тогда пожил, - встрял пятый. – Да в малом городе, где единственный завод-кормилец хозяева обанкротили. В Москве-то всегда хорошо было!

- А я из Волгограда, между прочим, - парировал бас. – Я в столицу-то перебрался за два месяца до отделения Нижнего Поволжья. Теперь уж хрен вернешься, на дорогах заслоны.

- Бегут все из столицы перед нашествием, все, кто могут, - проворчал Федорыч. – Кто на север подался, кто в эту чертову Инхрен…Инхер…Ингерманландию, бывшую Ленинградскую область. Наверно, половина столицы за последний год разбежалась.

- Зато пробок на улицах меньше стало, - хихикнул ходок по митингам.

- На север не пускают, - вмешался дальний собеседник. – Я слышал, поезда у Вологды останавливают поморские дружины. Пассажиров выгоняют. Требуют: «А ну, скажи «оглобля». И кто акает, тех назад заворачивают пешим ходом, а то и пристрелить могут.

Я поник головой и затаился, ибо сам происхожу из Поморья – когда оно еще именовалось Архангельской областью. Москвичи, мягко говоря, не питали особой симпатии к моим землякам. Однажды мне уже намяли бока в толпе, узнав, откуда я родом. Потому молчу.

- Все началось с этих… «черных соболей», - гнусавил Федорыч. – Как чрезвычайный налог с регионов ввели, они давай ультиматумы выставлять Временному правительству: если не отмените, хана вашему режиму. Газопроводы разрушать начали, чтоб, дескать, газ Москве не достался. Тут Европа запротестовала. Наши временщики туда войска послали, спецподразделения. Хрен поймаешь, они, сволочи, в тайге скрываются. Выдвинули лозунг самостийной Сибири. Вот тут к ним и потянулся народ. В короткий срок армию создали.

- Поярков, говорят, из них вышел? – вопросил бас.

- Не, этот, говорят, Чечню прошел, и Южную Осетию, и войну за Лезгистан, - ответил ветеран демократических митингов. – После нашего поражения там, в Азербайджане, он обратно в Сибирь вернулся. Как заваруха началась, так и всплыл как дерьмо…

- Ну, для нас он дерьмо, а чалдоны-то чтят его, - перебил бас. – На самозваных выборах
девяносто процентов за него проголосовало. Президент Сибирской Федерации, блин, верховный главнокомандующий. А сколько наших к нему перебежало! Герой, блин: в Новосибирске полпредство брал, самолично в штурме участвовал, бело-зеленый флаг водружал. Ранен был. Жаль не убили. Теперь вот расхлебываем!

- Убили бы, другой нашелся, - заявил Федорыч. – А ведь умный, зараза! Всех губернаторов разогнал, законодательные собрания распустил, насоздавал обкомов – областнические комитеты, значит. Старшее поколение знакомое слово услышало – и умилилось. На руках носили! Букеты роз под ноги кидали! Вот нам бы такого вождя!

- Нам вождя недоставало. Настоящих буйных мало, - передразнил голос из дальнего угла.

Я молчал и слушал. Люблю, когда полемизируют, только сам более не участник дискуссий – родных ребер жалко…

-  Буйных-то сразу после Низвержения Вертикали выпустили, - спорил Федорыч. – Всех, кто осужден был по 280 и 282 статьям Уголовного Кодекса. Скины на радостях три общаги с гастыр-батырами сожгли. Это поначалу. А после было такое трогательное единение: бритые вместе с узбеками и молдаванами пошли райотделы крушить, суды, прокуратуру, управы… Братались, руки пожимали друг дружке. Смеху было! Потом, правда, быстро перессорились, опять погромы начались, пока всех, кто «неславянской наружности», не эвакуировали. А поначалу – ухохочешься: как вместе ментовку громили!

- Тем, кого громили, уж точно было не до смеху, - оппонировал бас. – Защитить-то слуг закона некому было. СОБР с оранжевыми бантами по Красной площади марширует, уморы: впереди – гомики с демократами, позади – скины с иммигрантами в обнимку, а посередине наши «доблестные» бойцы! По бокам еще казаки гарцуют, асфальтовая станица, твою мать! Потом Лубянку брать поскакали. Поздно: она уже горит синим пламенем вместе со всеми своими архивами.

- Там первым делом, говорят, списки агентов спалили, - с видом знатока пояснил ветеран демократического движения, – чтоб, значит, новые революционные вожди не оконфузились – там же фамилии половины правительства!

- Ты-то откуда взялся, такой осведомленный? – пробурчал голос из дальнего угла. – Сам случайно не в этих списках числился?

- Не числился, не был, не сотрудничал, ни-ког-да, - гордо вскинул голову ветеран демократии. – По опыту событий февраля семнадцатого года смею утверждать…

Оплывали свечи. Плясал на потолке огонек керосиновой лампы. Федорыч прокашлялся.

- Я вот тоже по статье 282 привлекался. В дни последних президентских выборов на стене
моего дома огромный портрет нашего всенародного вывесили. В три этажа высотой! И какой-то идиот ночью на нем три больших буквы намалевал черной краской. Всех жильцов допросили; кто-то видел, как я ночью из гостей возвращался – ну и подозрение пало на меня. А там уже разбираться не стали. Получил два года условно и поражение в правах на пять последующих – по особому указу. Теперь вот мне льготы по коммуналке полагаются как жертве политических репрессий. А толку? Все равно никто не платит, да и не за что: лифт не ходит, электричество с перебоями работает, горячей воды нет уже с полгода, холодная – от случая к случаю. И к черту мне такая революция! На третий день после Низвержения Вертикали железную дверь с подъезда сняли, видеокамеру разбили!

- Зато вот перед моим домом монумент поставили гипсовый: в память перехода московского ОМОНа на сторону восставшего народа. Сейчас там одни осколки лежат, -
рокотал бас. – Временные хотели мраморную стелу поставить. Да где теперь - война!

- А в Питере в дни революции Александровскую колонну какие-то анархисты взорвали, -
донеслось из дальнего угла. – Говорят, символ антинародной вертикали. - Меня всего передернуло. Я отлично помню репортаж «Вестей»: изувеченная колонна, творение поморского каменотеса Самсона Суханова, покрытая оспинами от осколков бомбы.

- Плохо, что народ веру позабыл, - горестно восклицал Федорыч. – Совсем забыл! Да и немудрено: вся паства на митингах, храмы опустели, потом расколы начались. Пять новых автокефальных церквей в Москве – куда бедному христианину податься молиться? У меня по соседству церковь Вознесения, перед самым Низвержением Вертикали освящали, а что теперь: в алтаре язычники Перуна поставили, иконы все выкинули. Говорят: у нас теперь своя старая славянская вера. А местным православным как быть?! Топать до ближайшей церкви Московской Патриархии – о-го-го сколько! Транспорт не ходит, в метро не сунешься – там через день взрывы гремят. Так что иди себе, рискуя нарваться на шальной снаряд или автоматную очередь. Вот тебе, дедушка, и «свобода»! Временные в Кремле заперлись, носа наружу не высовывают, не знают, что кругом их творится.

- А вы что-то все молчите, - с ехидной интонацией обратился ко мне ветеран демократии. – Так можно и от русской речи отвыкнуть. Как вам видится все происходящее?

Я нехотя отвечал:

- В черных красках. Если хотели получить от меня такой ответ, вот он. Сказать, что я с самого начала предвидел все, что произойдет, было бы не совсем верно. Сперва я надеялся, как, наверное, многие, что новая власть учтет ошибки всех предшествующих революций. Но какое там! Наша история – вечный марш по дороге, усеянной граблями.

- Это ясно, - констатировал пожилой. – А когда вы поняли, что впереди нашу страну не ждет ничего, кроме старых новых грабель?

- Когда в газете мне попалось декларация независимости Ярославской области. Помните, с чего там начиналось: «Мы, вековечно угнетенный москалями древний народ меря…» С той поры каждую неделю какой-нибудь очередной суверенитет на свет Божий появлялся.   

- А я, - загудел бас, - с того самого дня, как толпа москвичей двинулась брать Белый Дом –
не забыли еще? По дороге слишком много винных магазинов оказалось; пока грабили их, пока победу народно-демократической обмывали – правительство само капитулировало.   

- Упившихся до смерти потом в кремлевской стене хоронили вместе с павшими при взятии «Матросской Тишины», как героев революции, – съязвил ветеран демократии.

- А ты, наверное, скупую мужскую слезу проливал по погибшим при штурме торговых сетей, – съехидничал бас.

- Нисколечко, - усмехнулся бывалый демократ. – Я и в августе 1991 года смотрел на это все как на пафосное шоу. Ну, попали трое под танк…жаль, конечно. Но те хоть трезвые были. Я, если честно, ни в какие революции не верю с митинговой моей юности. Тогда олигархов нам на шею посадили, потом вертикаль взгромоздили. Теперь вот сибирский генерал придет – «он в три шеренги вас построит, а пикнете, так мигом успокоит». Может, это и к лучшему, товарищи-господа-соратники?

- А вот я, - послышалось из дальнего угла, - еще при старом режиме понял, что дела наши совсем плохи. Это когда наши войска в Южный Лезгистан поперлись. Как вошли туда – так сразу начались братания, шашлык-машлык с азерами, штык-ножи в землю, пули – в офицера и «деда», гранатометы на продажу. И так пошло по всей стране это безобразие.

- Тогда целая эскадрилья в Баку перелетела, - вставил Федорыч. – А сегодня вся родная наша военная авиация у Пояркова. Счастье, что Москву не бомбят. Так, пару раз по окраинам прошлись. А все больше листовки над столицей раскидывают: мол, бомбить не будем, нам исторических памятников жалко, мы не варвары – и все в том же роде далее.

Старый демократ прервал его:

- Знаете, мне впервые стало ясно, что Россия вот-вот покатится под откос, за полгода до Низвержения Вертикали. Угадайте, почему? Вдруг, ни с того ни с сего, начался массовый исход евреев. Такое на моей памяти было на рубеже девяностых: тысячи вдруг снялись с места и ринулись кто в США, кто в Европу, на землю обетованную. Библейский народ провидит грядущие потрясения каким-то шестым чувством – как звери и птицы предчувствуют подземные толчки. И ведь ничто не предвещало беды, а они взяли и, словно стая журавликов, подались в теплые края. Только перелетные птицы возвращаются, а эти с концами… А через полгода режим взял и грохнулся перезрелый плод. А как яблоко на голову упадет, тут уж все становятся Ньютонами от политики: «я это знал, я давно говорил, что так произойдет…» Ни черта-то он не говорил, Нострадамус хренов! Сам на демонстрации ходил, орал заодно со всеми «Россия, Партия, Президент!», а теперь оранжевый бант нацепил и кичится своими мнимыми заслугами перед демократической революцией. Куда делись все эти верноподданнические движения? Ведь только «Свои» в столице насчитывали с полмиллиона человеко-единиц. Любили ребята оппозиционные митинги разгонять, офисы антиправительственных организаций громить, а как грянул гром – их будто ветром сдуло! Разбежались вмиг! А некоторые сразу к победителям примкнули: бант на лацкан, биту в руки – и на штурм винных магазинов! 

Тут подал голос долго отмалчивавшийся провинциал из города-завода:

- А я с самого начала знал, что добром не кончится. Как Москва взбунтовалась, у нас тоже духом воспрянули – мол, свобода грядет. Фиг тебе свобода! Вам, столичным, на нас всегда было начхать. Пока вы полтора года власть делили, мы окончательно и бесповоротно загибались. Прислали к нам болтунов-агитаторов, насулили горы златые – тем дело и кончилось. Еще потом выборы во временный парламент были. И что толку?

- Меня на выборах ранило, – пробасил выходец с Поволжья. – Пошел на участок голосовать, а там стрельба идет. Пока вы «тихо загибались», у нас малая гражданская война разгорелась: радикальные демократы против умеренных, волжские сепаратисты против обоих, скины против антифа и мусульман, бандюки друг против друга – жуть!

- А меня ваххабитская бомба месяц назад осколком задела, - откликнулся пожилой. – к счастью, только оцарапало бок.

- Откуда ж ваххабиты в Москве? Всех «черных» давно повывозили? – удивился бас.

- Так это русские, которые от Христа отреклись. Их тут много, - махнул рукой Федорыч.

- Может, хоть сибирский генерал порядок наведет, - мечтательно произнес голос из угла.   

Никто не стал ему возражать. Разговор завертелся вокруг животрепещущей темы: как скоро сибирские войска вступят в Москву, и каким будет первый приказ их главкома.

Я постепенно втянулся в беседу, мы долго, до хрипоты, спорили, обсуждая текущие дела и события совсем недавней истории: как перли сибирские дивизии, «колчаковская» и «лебедевская», через Уральскую республику, через Новоказанское ханство и Самарскую землю, встречая лишь вялое сопротивление; как целые полки  - те, что еще не разбежались - переходили на их сторону; как наступающие дивизии быстро превращались армии; как все новые части, вливались в ряды бело-зеленого воинства; как легко, без единого выстрела, сдавались города и селения, вывешивая из окон администраций белые флаги. 

Так пролетели часы. Наконец, Федорыч воскликнул:

- Когда ж отбой тревоги, мать твою?! На моих часах полпятого вечера!

- Так радио и сотовая связь не работают, - ответствовал бас. – Надо гонца послать наверх.

- Самый молодой пойдет, - определив на глазок мой приблизительный возраст, произнес ветеран демократии и кивнул в мою сторону.

- А у меня когда-то свой бизнес был, кожгалантерея…, - не в тему пробормотал печальный голос из дальнего угла. – Все толпа пожгла и разорила в те достопамятные революционные дни. Вертикаль им в задницу, бунтарям безмозглым!

Бывший демократ в ответ произнес что-то сочувственное: мол, и он имел свое дельце и жил в коттедже почти припеваючи, но я уже не расслышал подробностей реплики. По крутой лестнице я бодро взобрался наверх, отворил дверь – косые струи дождя ударили мне в лицо. Сверкнула молния, в небе тяжко громыхнуло – не артобстрел – летняя гроза!

- «Ветер воет, гром грохочет», - весело прокричал экс-демократ. – В такую погодку наши вольные стрелки по подвалам да руинам прячутся. Выйдем на воздух или переждем?

- Посидим еще, – послышался бас волгоградца. – У меня тут бутерброды есть, печенье, чай в термосе, отужинаем всей компанией…

- Сейчас наверно в нашей бывшей церкви язычники Перуну молятся, грозовому богу, - мрачно проговорил Федорыч. -  Говорят, эти нехристи собак в алтаре режут, а то и людей, кого в безлюдном переулке поймают, скрутят – и в жертву, - он медленно перекрестился.

- Не знаю как вы, мужики, а я ухожу. Однова помирать: что от пули, что от удара молнии, – я помахал рукой недавним собеседникам.

- У тебя ствол-то есть? – участливо поинтересовался провинциал.

- А то как же! «Макаров», в дни революции подобрал, наверно, какому-то убитому менту принадлежал. Тогда ведь новое правительство провозгласило: «Вооружайся, ибо вооруженный народ – свободный народ».

- А у меня целых два «калаша», - от души рассмеялся экс-демократ. – Враг не страшен!

- А у бандитов – ракетные установки, - парировал голос из дальнего угла.

Я соврал: ствола у меня не было с прошлой недели: неизвестные напали на меня в проходном дворе, дали в морду, отобрали полтора миллиона новеньких дензнаков (стоимость двух батонов) и реквизировали пистолет и ценные вещи в пользу какого-то вооруженного формирования. Я был безоружен, и мне стыдно было признаться в этом.

- Курить охота, - заохал провинциал, – у кого-нить курево имеется?

- У меня даже курительная смесь есть, запрещенная при старом режиме, – отозвался голос в дальнем углу. – Правда, сам не курю и другим не советую. Чисто для натурального обмена держу. Была анаша, да выменял всю на продукты первой необходимости.

- Не трави душу! Мне б табачок простой…

Федорыч протянул пачку. Чиркнула спичка. Я еще раз попрощался с собратьями по убежищу и шагнул в пространство двора, рассекаемое струями дождевой воды. По лужам, мимо заброшенной детской площадки, мимо гаражей, облепленных размытыми плакатами: «В Конституционное Собрание выберем достойных!» я поспешил в направлении родного жилища – это через три квартала. Несколько раз в небе полыхнула белая молния, воздух содрогнулся от грома. Я перепрыгивал через лужи, обогнул сожженный автомобиль, протиснулся между поломанных прутьев решетки, ограждавшей двор. Чтобы сократить путь, решил пересечь соседний дворик. Навстречу мне, держа под мышкой изрядно намокший сверток с «Вестником Временного Правительства», сам мокрый как курица, бежал мальчуган.

- Сибирские части в городе! Только что сообщили, – радостно крикнул он мне. – Ждите завтра в экстренном выпуске.

- Дурачок, завтра не будет уже ни правительства, ни вестника, - засмеялся я в ответ.

«Однако же быстро успели, - подумал я, и в душе моей смешались радость («Наконец-то разрешилось противостояние!»), тревога («Что-то будет со мной и всеми нами?») и томительное ожидание дальнейших событий.

Неожиданно я уткнулся носком ботинка в распростертое на земле бездыханное тело. Зеленая чалма, славянские черты мертвого лица, стеклянные глаза, полураскрытый рот с запекшейся на губах кровью, испачканная в крови ржаного цвета борода, грязный камуфляж – как есть русский «ваха». В руке убитый фанатик сжимал автомат. Я осторожно обошел труп: а вдруг на нем есть неразорвавшаяся бомба? Мои ноги ступили в размякшую глину – следы стройки, затеянной незадолго до Низвержения Вертикали; теперь-то никто уже ничего не строит, только ломают и растаскивают. Выругавшись, я выбрался из грязи и направился далее через двор. Неожиданно из-за старых тополей в конце двора выступили три фигуры в длинных серых балахонах с капюшонами, скрывавшими лица. Кто такие? Откуда? И что у них на уме? Не они ли уложили тут ваххабита? Фигуры приближались ко мне. На груди у каждой я заметил зловещий знак – алый четырехконечный крест, рассекающий белый круг. Концы креста заканчивались стрелками. Боже мой, нарвался-таки на неприятности! Это ж Арийская Православная Церковь Третьего Завета (АПЦТЗ)! Секта, какие поискать: почитают Святого Духа превыше Отца и Сына, для молебствий собираются по подвалам да всяким катакомбам.

Трое сектантов неумолимо приближались ко мне. Я шагнул назад, потом еще. Те самые: охотятся на ваххабитов, язычников, «стражей демократии», скинов, геев, православных, не разделяющих их символа веры – вообще на всех, кто не с ними. Вот уж влип так влип!

- Стоять! – гаркнул средний из троих; остальные, тем временем, стали обходить меня с боков. В рукаве заходящего слева явственно блеснул ствол. «Бежать, во что бы то ни стало!» - я рванул влево, в спасительную подворотню, выводящую на оживленную улицу.

Я и не знал, что при моей нехилой комплекции могу бегать так быстро. Припустил по лужам, как реактивный снаряд влетел в подворотню, преследуемый топотом шести ног и отчаянными криками: «Стой! Остановись!» В каменный свод над головой ударила предупредительная пуля. К счастью, кованая решетка, некогда преграждавшая вход, была давно снята охотниками за цветным металлом. Я выскочил на улицу и… едва не угодил под танк, грохочущий по мостовой. Над башней танка развевался бело-зеленый флажок.

Вслед за танком из-за поворота появились двое вооруженных мотоциклистов. Я застыл как вкопанный, на мгновенье забыв о преследователях. А они были уже в трех шагах, и готовились накинуться на меня сзади. Секунды решали мою судьбу. Я ринулся наперерез мотоциклистам; фанатики в недоумении остановились на тротуаре, где миг назад был я.

За мотоциклистами, направившими своих стальных коней прямо на меня, показался массивный черный джип с таким же флажком. Мотоцикл сшиб меня; я полетел вперед – и рухнул на асфальт прямо перед внезапно остановившимся автомобилем, при этом больно ударившись левым боком. Моя голова стукнулась о дорожное покрытие в нескольких сантиметрах от правого переднего колеса. Мотоциклист лягнул меня ногой в поясницу, дуло автомата уперлось в затылок; подрулили второй, наехав на ушибленную при падении ногу. Я застонал, попытался поднять голову, но сталь ствола намертво прижала ее. Тут отворилась дверца автомобиля, заслонив мне и без того узкий сектор обзора. «Господин генерал, тут очередной «камикадзе» нарисовался», - послышался голос адъютанта.

- Сейчас посмотрим, что за фрукт, - послышался низкий голос из машины. Адъютант услужливо распахнул дверцу, помогая выйти генералу. Намертво прижатый дулом автомата к асфальту, я видел только блестящие носки ботинок.

- Проверьте его, - скомандовал военачальник. Вдоль моего тела прошелся металлоискатель – и совершенно без толку: ничего металлического на мне не было: ствол, часы и мобильный телефон у меня, как я уже говорил выше, забрали грабители; металлические монеты давно вышли из обращения по причине бешено скачущей инфляции. Боец, видимо, развел руками, и генерал пророкотал:

- Поднимите этого самоубийцу! – и тут мотоциклист убрал дуло от моего затылка, резко вздернул меня за шкирку и поставил перед лицом генерала. Я сразу узнал его: кряжистая фигура коренного сибиряка, широкое, но не полное лицо, грубые, словно наспех вырубленные скульптором из гранита черты, брови, будто широко раскинутые крылья орла, ястребиный взгляд карих глаз, слегка раскосых – наверняка в роду были какие-нибудь тунгусы или алтайцы. Форма – та же, что и у российских военачальников, если не считать петлиц в виде соболей, сжимающих стрелы, как на сибирском гербе. Василий Данилович Поярков! Кошмарный сон временных правителей России. Человек, за голову которого назначена награда в два триллиона стремительно обесценивающихся рублей.

Дождь постепенно сходил на нет, однако небесная влага все еще лилась. Генерал стоял без плаща, адъютант без зонта, которым следовало бы прикрывать главнокомандующего от дождевых потоков. Казалось, он на замечал, просто не ощущал дождевых струй – зато я за недолгое пребывание вне убежища успел изрядно намокнуть и, кажется, простудиться.

Что знал я о генерале Пояркове? То же, что и миллионы россиян. Уроженец Иркутска, храбрый офицер, участник обоих чеченских войн. Герой Лезгистанской кампании, майор Поярков самолично расстрелял в занятом ауле трех мародеров. Дабы избежать ареста, через Каспий и Казахстан каким-то непостижимым образом добрался до родной Сибири, где тогда уже заваривалась каша: в тайге прятались «черные соболи», устраивавшие диверсии на трубопроводах. Они-то и спрятали в каком-то заброшенном скиту объявленного в федеральный розыск майора. Там и скрывался до самого Низвержения Вертикали, не теряя времени даром: из разрозненных и враждебных друг другу партизанских отрядов сколачивал прообраз Сибирской армии. Латентный период длился не более полугода – и, наконец, новоявленное воинство вышло из дебрей на авансцену истории. Непосвященным это появление сильной и боеспособной, хотя и малочисленной поначалу армии казалось сродни чудесному рождению Афины из головы Зевса. Лидеры самопровозглашенной в Омске Сибирской республики произвели военного вождя в генералы. О том, как военному вождю Сибири один за другим покорялись регионы, жители построссийского пространства хорошо помнят. Объявленный временной властью вне закона, счастливо избежавший нескольких покушений, Поярков бросил клич – и под бело-зеленое знамя стали стекаться все, кому опротивел нескончаемый хаос. И вот теперь Василий Данилович вступил в ненавидящую его Москву. На всем пути от Урала до столицы сибирским войскам лишь пару раз было оказано серьезное сопротивление: под Нижним Новгородом волонтеры из Корпуса стражей демократии на четыре дня задержали победное наступление, близ Рязани наступающим силам пытались оказать отпор ополченцы – и их смяли. После их разгрома взятие Москвы было делом времени.   

- Кто такой? Имя? Фамилия? – обратился ко мне генерал.

Я назвался. Тем временем спешившийся мотоциклист деловито и тщательно обыскивал
меня, другой же наставил ствол автомата мне в грудь.

- Жить надоело, москвичок? – сурово проговорил военачальник. – Благодари Бога, что мои бойцы не превратили тебя в дуршлаг.

- Я от этих, что в капюшонах, спасался, - выдохнул я. – Еще немного, меня б настигли…   

- Прямо как Мюнхгаузен, между крокодилом и львом оказался, - засмеялся Поярков. – От кого удирал? От русских ваххабитов что ли? Знаю я этих мерзавцев, на деньги арабов и Дагестанского халифата против соплеменников воюют…

- Нет, это третьезаветники были, православные арийцы…

Мои слова подтвердил автоматчик, державший меня на мушке. Генерал продолжил:

- Никакие они не православные и не арийцы! Дурачье! Я только что приказал выслать роту к музею имени Пушкина для зачистки. Там такие же вот «христиане» беснуются, «Подлинно православная церковь». Эти изуверы античную скульптуру крушат: им-де, не нравится, что в русском городе в музее языческие истуканы выставлены. Сами-то ничего создать неспособны. «Патриарх Мафусаил» ими верховодит. Ни черта он не патриарх и не Мафусаил – во всяком случае, благодаря моему вмешательству столько не протянет. Его Сёмой Лейбиным звали до воцерковления. С язычеством борется! Все его бывшие соплеменники давным-давно сделали ручкой России, а этот решил напоследок погулять…

Я пытался возразить, что не все евреи покинули Москву – например, мои соседи по подъезду остались вопреки всему. Но тут вклинился обыскивавший меня боец:

- Чист и прозрачен как стеклышко, господин генерал. Точно не террорист-смертник!

- Что с тобой делать будем, москвич? – генерал криво усмехнулся.

- Я вообще-то не москвич, из Архангельска родом, застрял вот здесь. А теперь уж назад никак – поезда не ходят, поморские партизаны рельсы разобрали. Если только пешедралом топать как Михайло Ломоносов – только в обратном направлении.

- С Севера, значится? – генерал огляделся. – А ну полезай в машину, поедешь со мной по Москве. Впереди танки идут, дорогу расчищают, баррикады сметают. Будешь потом внукам рассказывать, как тебя сам главнокомандующий Поярков по Москве возил. А то опять какие-нибудь шибко «православные» привяжутся, второй раз не отвертишься.

Впереди, за генеральским джипом, выстроился целый кортеж: боевые машины, пара танков, мотоциклисты. За моей спиной послышался лязг, я глянул через плечо: из-за угла выруливал ехавший впереди танк, за ним показался еще один.

- Все в порядке, поворачивайте обратно! – скомандовал Поярков. – А ты все еще стоишь?
(Это уже ко мне). Лезь в машину, тебе говорят! – Я повиновался приказанию генерала.

И вот мы уже рассекали по московским улицам. Разбитые витрины, жмущиеся к стенам домов редкие прохожие, вывешенные в окна белые простыни; встречались остатки сметенных танками баррикад, раздавленные, смятые троллейбусы, которыми перегораживали улицы защитники столицы. Генерал с довольной улыбкой пояснял:

- Очаги сопротивления пока что остаются в Замоскворечье. Стражи демократии отстреливаются, да еще это движение, как его… «Русские идут». Никуда они теперь не идут! Напротив, русские драпают от наступающих чалдонов.

Я попытался возразить, что сибиряки вроде тоже русские, но генерал опередил меня:

- Знаю, знаю… Национальное единство и прочая ветошь, воняющая нафталином. Так нация развалилась немного позже, чем Церковь, и несколько раньше государства. В Центрально-Черноземной республике (прежде – Воронежская область) недавно перепись провели – треть населения записалась по национальности «однодворцами». Ну, были такие крестьяне когда-то. На Севере чудь, на Владимирщине – мурома. Тоже русских не любят, за то, что их национального героя себе приписали. Вроде уж и следов от этих племен не осталось, однако ж, воскресли, словно Феникс из пепла. Наука называет это «партисипацией» этноса – так, кажется?

Я кивнул – как-никак, историк по образованию и терминологию знаю. Тем временем запищала рация. Генерал тотчас зарокотал в ответ:

- Почему до сих пор Петя Раз стоит и пейзаж портит?! Давно приказано было взорвать это чудовище! Москвичи еще нам в ножки поклонятся, что церетелиевских уродцев сносим.

Поярков повернулся ко мне:

- К черту Петьку Раза! «Великий», мать его, соки из народа выжимал, палкой в Европу загонял. Он сибирского губернатора Гагарина за сепаратизм повесил. Как говорилось во времена оны, не забудем, не простим. Одним истуканом меньше.

Я тотчас вставил реплику: в Архангельске тоже сняли Петра, теперь на задворках музея лежит, прохлаждается. А на его место поморского зверобоя воздвигли.

Поярков хотел что-то еще добавить про нелюбимого монарха, но тут ему опять пришлось приникнуть к рации. Оказалось, что рота автоматчиков успешно зачистила музей имени Пушкина, расстреляв пойманных на месте злодеяния вандалов. Один и тот же человек и рушил, и спасал. И памятники искусства, и саму Россию…

Адъютант включил магнитолу, полились звуки сибирского марша:

Под бело-зеленым флагом
В атаку шел областник.
Он недруга бил прикладом,
Вонзал ему в брюхо штык.

Я уже слышал эту песню – она летела впереди наступающей армии и быстро стала хитом сезона. Следом грянул новый марш, «От Оби до Оки в год борьбы шли полки», рожденный буквально на днях: в шести куплетах описывался блицкриг сибирских войск.

О чем думал я? О том, что за один вечер дважды спас свою жизнь: не попал в лапы «третьезаветников» и не угодил под колеса генеральского кортежа или автоматную очередь охраны. Потом оказалось, что счастье улыбнулось мне трижды: в тот же вечер в убежище швырнул противотанковую гранату какой-то пробегавший мимо отморозок; трое находившихся внутри были разорваны в клочья, двое искалечены. А ведь я сидел ближе всех ко входу, и если бы задержался еще на полчаса…Получается, что я трижды спася от неминуемой смерти, три раза родился заново. 

Генерал протянул мне флягу с «Сибирской», я отхлебнул. Крепка, зараза! Василий Данилович сделал большой глоток, завернул пробку, спрятал емкость с настойкой.

- Ну что, согрелся после ливня?

Я довольно кивнул. Вместе с разлившимся по телу сладким теплом, властно напомнил о себе пустой желудок. Надо было попросить пару бутербродов у волжанина… За окном улица сменяла улицу; лужи уже не пузырились, лишь легкая рябь обозначала присутствие дождика. Генерал опять говорил по рации:

- Полк имени Ермака уже на Рублевке? Черт! Что они медлят?! Приказано выкурить из особняков анархистов, которые их самозвано занимают. Приказ понятен? Собственность сбежавших олигархов должна принадлежать народу, а не пьяной шпане, прикрывающейся политическими лозунгами. С отребьем не церемониться, ясно? Выполняйте!

Я напомню, что после бегства большинства владельцев элитных вилл вместе с капиталами за рубеж (после того как революционная власть взяла политический крен влево) их коттеджи были захвачены мелкими политическими и уголовными группировками. Там, где вчера еще жировали хозяева Москвы и страны, теперь обосновались всевозможные «штабы», «ячейки», «революционные комитеты», «штаб-квартиры» и просто «малины».

На одном из перекрестков, я увидел движущуюся наперерез кортежу колонну из примерно сотни человек, конвоируемых солдатами Сибирской армии. Среди них были «стражи демократии» в камуфляже, с оранжевыми повязками, бритоголовые в куртках-бомберах, какие-то «патриоты» непонятной партийной ориентации с нашивками, изображавшими свастикообразный знак, несколько «третьезаветников» в балахонах с капюшонами, какие-то оборванцы без определенной военно-политической физиономии, русские исламисты в зеленых чалмах с изречениями из Корана, язычники в псевдо-славянских рубахах и шароварах, длинноволосые анархисты в черных футболках со слоганами: «Государство – на…!», «Семью – в…!»,  «Собственность – к черту!»), просто городские обыватели. 

Раздалась отрывистая команда, и человеческая масса остановилась, пропуская вереницу танков и автомобилей. Бойцы Сибирской армии дали салют генералу; москвичи суетливо принялись захлопывать окна, балконные двери; где-то зазвенело стекло - шальная пуля.

Я поинтересовался: куда гонят всю эту разношерстную толпу? И что объединяет ее?   

- Те, кого застали с оружием в руках. Моим приказом в оккупированной столице должно быть создано восемь фильтрационных лагерей. Главный – на стадионе в Лужниках.

«Какое счастье, что у меня вовремя отобрали пистолет, - подумал я. – Не то сейчас бы тоже гнали на стадион в компании этих несчастных». Одно из лиц в первом ряду показалось мне знакомым. Спутанная седая борода, характерная посадка головы, озаренный внутренним огоньком взгляд новоявленного проповедника, в котором, однако, теперь явственно читалась тревога за свою судьбу… Бог ты мой, неужели он, оккультный геополитик, автор некогда нашумевших опусов, последний из которых, увидевший свет как раз накануне падения прежнего режима, именовался: «Сакральный фаллический символизм Вертикали Власти»? Помнится, означенный труд вышел в соавторстве с каким-то сексологом-эзотериком из той же команды. Ну что ж, и ты, Брут, попал…

И опять – раздавленные как тараканы автомашины на обочинах, разбитые вдребезги витрины бутиков, обугленные ларьки, кое-где – неубранные трупы вовремя подстреленных героев-одиночек, московских камикадзе. Малолюдье… И – белые занавески, простыни, наволочки, полотенца, свисающие с балконов и подоконников…

На другом перекрестке навстречу генеральскому джипу внезапно кинулся молодой человек с «коктейлем Молотова» в руках. Автоматная очередь скосила его; тело переломилось как былинка и рухнуло на асфальт, раздавив бутылку; взметнулось пламя.

- А и в Моське, видать, не перевелись богатыри, - промолвил генерал. Машина аккуратно объехала скрючивающееся в пламени тело смертника. Через два квартала мы так же обогнули догорающий танк. Иногда из дворов была слышна перестрелка – разрозненные группы разномастных патриотов оказывали точечное сопротивление неумолимо движущимся к центру громадного города войскам сибиряков.

- А что потом будет с этими арестованными? – поинтересовался я.

- Что? Это уж не мне решать, а оккупационной администрации: кого-то отпустят после проверки в фильтлагере, других отправят в Сибирь – рабочих рук-то у нас не хватает. А иных могут и к вам, в Поморскую республику прислать: тоже ведь, наверное, есть фронт работ для военнопленных?

Я напомнил о железнодорожной магистрали, призванной связать Архангельск с Уралом.

- Вот и хорошо, пусть-ка поработают на пользу свободных регионов. У вас же там, я слышал, новый порт собирались строить?

- Собирались…Начали да забросили. Как всегда, у богатейшей державы не хватило средств, а уж у области тем более. Потом, после Низвержения Вертикали, было уже не до строек. А теперь, в суверенной республике, и вовсе не до жиру.

- Пока не до жиру, - ответствовал генерал, - а там видно будет… - Он погрузился в раздумья, которые вскоре прервал совсем неожиданным вопросом:

- У вас там, около будущего порта, остров есть. Название такое, что не при дамах будет сказано. М…ак, кажется? – он рассмеялся. – Там еще при белой власти лагерь был.

- Мудьюг, - поправил я, отметив про себя знание Поярковым архангельской истории. – Было дело… Там раньше музей интервенции находился. Теперь уже все бараки сгнили. 

- Ну, так вот, восстановили бы бараки. А мы вам москвичков для постройки порта пришлем. Пусть поживут за колючкой, потрудятся на благо Поморья, честным трудом, так сказать, искупят…на этом вашем Мудьюге, - делая ударение на «ю» ответил генерал.

Внезапно мы, по приказанию генерала, остановились возле филиала какого-то банка, который лихо грабили солдаты Сибирской армии. Разъяренный Поярков выскочил из машины, выхватил пистолет и зарычал как хозяин сибирской тайги:

- Стоя-а-ать! Уроды, суки, скоты! Прекратить грабеж или перестреляю всех!

Из остановившихся машин высыпали офицеры. Поярков пнул солдата, волочившего мешок с деньгами, подскочил к насмерть перепуганному капитану, взял за воротник:

- Попался! Офицер называется, командир, командюк чертов…Фамилия?!!

- Ка-пи-пи-тан Са-фо-нов, - заикаясь и запинаясь проговорил тот, пялясь на гневного генерала сизо-голубыми невинными глазками.

- Арестовать всех! – коротко распорядился генерал. Пятерых бойцов и капитана разоружили, затолкали в подъехавший фургон. – Отвезите в расположение тюменского полка. Там определитесь, где разместить это ворье. Поехали дальше!

Мешки с деньгами, в которых, верно, была не одна сотня миллиардов изделий печатного станка, работавшего в последние годы без передыху, остались валяться на тротуаре среди крошева битых стекол. Колонна двинулась дальше.

Поярков долго пыхтел как самовар, медленно остывая. Наконец, повернулся ко мне:

- Чего бы ты хотел от меня, столичный поморец?

- Честно говоря, перекусить! – вякнул я. – С утра кишки гимн России поют.

- Ага, если новый гимн, революционно-демократический, то точно скоро с голодухи загнешься. И я, признаться, не прочь полакомиться. Потерпи чуть-чуть.

Мы маленько еще попетляли в лабиринте улиц. Наконец, переговорив по рации, сибирский главком сказал:

- Головные танки на Преображенскую площадь въезжают. Сейчас и мы там окажемся, найдем закусочную и отужинаем.

Въехав на площадь со стороны Преображенской улицы, мы остановились у бывшего книжного магазина, не столь давно переоборудованного под кафе – кто сейчас покупает книги? По счастью, заведение не было разгромлено мародерами как тот банк. Генерал и чины его штаба торжественно вошли в кафе к несказанном удивлению хозяина и официантов. Кроме персонала, тотчас засуетившегося при виде столь высоких клиентов, внутри никого не оказалось. Все расселись за столиками. Поярков властным жестом потребовал меню. Выбор его был весьма скромен: какой-то нехитрый салатик, яичница с помидорами, апельсиновый сок и сто граммов водочки. Я, не раздумывая, заказал то же.

- За что пьем? – генерал, наполнив стопки мне и себе, хитро причмокнул.

- За возрождение России, каким бы оно ни было, - тостовал я, приподнимаясь из-за стола.

- С первой частью сказанного согласен, - Поярков, тоже привстав, чокнулся со мной и махом осушил стопку.

- А каким вам видится возрождение России? – спросил я, ковыряя вилкой в салате.

- Хороший вопрос, - ответил после недолгого молчания генерал, поддевая ножом дольку помидора. – Видите ли (он внезапно перешел на «вы»), я долгое время, как и подобает офицеру, был крепким государственником. Видя все «прелести» региональной политики, проводимой Москвой, я оставался приверженцем этой, трижды проклятой Вертикали (он отправил кружок помидорины в рот, не спеша, прожевал, и продолжил). Когда я узнал о сибирских «черных соболях», позже об уральских "вольных каменщиках" (от Камня), то искренне считал их агентами Запада и злейшими врагами Родины, которой присягал. То, что произошло потом во время конфликта в Лезгистане, где командование предало меня, долгий путь с Кавказа в Сибирь, когда я вынужден был многие недели пробираться через казахские степи, потом сибирскую глушь и бездорожье, близкое знакомство с «соболями» и теми, кто негласно опекал их…Поверьте, не все они, далеко не все, были тупыми фанатиками, сдвинутыми на сепаратизме, отморозками, готовыми разрушать все и вся…

- Среди них были не только боевики?

- А как же! Немало серьезных, вполне адекватных и вменяемых людей стало уходить в тайгу. Они прятали меня в охотничьих избушках, в заброшенных скитах. Постепенно я проникался их мироощущением. Я видел чудовищный развал и нищету, разграбленные и заброшенные московскими хозяевами предприятия, спивающееся крестьянство, потерявшее надежду когда-нибудь подняться над уровнем бедности, в то время как СМИ наперебой трубили о начинающемся новом экономическом подъеме. Родной край был доведен до разорения колониальной политикой Москвы. Наша нефть, газ, золото, алмазы, металлы, уголь – все это однажды стало достоянием кучки столичных нуворишей. Их компании эксплуатировали наши ресурсы, а налоги платили в Москве, где не качают нефть, не добывают руду, где не растет хлеб – растут лишь доходы сверхбогачей, да вырастают их особняки. Их наемные холуи вешали на ушу народу ложно-патриотическую лапшу, говорили красивые слова о порядке, государственности, национальном единстве.

Настал момент, когда вся эта дешевая демагогия перестала работать, ибо люди наглотались ее досыта, и слишком ясно видели все растущий разрыв между растущим благоденствием столицы и усугубляющейся нищетой большинства народа. Я не перестал быть патриотом своей земли, но теперь граница Родины для меня проходила по Уральскому хребту. Я прочитал труды старых сибирских областников и пришел к печальному выводу: за последний век с гаком в России сменилось множество политических доктрин и правящих режимов, неизменным осталось лишь положение ее регионов. Впрочем, нет, не неизменным: с каждой новой властью оно лишь менялось к худшему. Знаете, как у нас переиначили слова «субъект Федерации»? В «объект педерастии», который извращенно и цинично насиловала центральная власть.
 
А потом грянула революция, быстро обманувшая наши надежды. Старых полпредов, инспекторов, губернаторов сменили новые – и оказались пуще прежних. После того, как были введены новые чрезвычайные налоги для подъема рухнувшей в одночасье экономики – конечно, «поднимать» собирались только жизненный уровень столичников – сибирские регионы восстали в одночасье. Бывшие «банды боевиков» стали зародышами новой армии – той, о которой я мечтал: без коррупции, дедовщины, торговли оружием и прочих безобразий. О нас напропалую лгала центральная пресса; утверждалось, что движение создано на американские и японские деньги. Брехня! Я ни разу не держал в руках иены, ха-ха. У нас не было заморских или китайских спонсоров. Только однажды, в Ангарске, ко мне подъехала одна подозрительная международная организация и сделала предложение, от коего трудно было отказаться. Они подъехали, а мы их отъехали, хе-хе…

Кстати, и теперь Запад и Восток мало вмешивается в наши дела, лишь с тревогой следит за судьбой российских ядерных арсеналов. Но их давно взяли под контроль наши ребята, и там, за океаном, и сям, за Великой стеной об этом прекрасно знают. И не мешают нам.   

- Сибирь всегда была колонией Москвы. Хотите, чтобы стало с точностью до наоборот? – прервал я пространный монолог вопросом. Поярков в ответ на это лучезарно улыбнулся:

- Ах, вы вспомнили этот старый анекдот: одни хотят, чтобы не стало богатых, другие, чтобы не было бедных? Так вот, знайте: я и мои соратники вовсе не собираемся кого бы то ни было колонизировать. Нам не нужно ни пяди земли по эту сторону Урала! Все скрепы распались: нет уже единого государства, нет уже и самого русского народа – есть русские народы. Да-да, все вдруг вспомнили свои древние корни: ярославская меря, смоленские кривичи, воронежские и тамбовские однодворцы, не говоря уж о ваших поморах и о казачестве. Мы вернулись в домосковскую Русь суверенных княжеств. Что объединит их вновь? Резонный вопрос. А что объединяло тогдашнюю Русь? Вы машинально вспомните Церковь – но теперь не стало и ее, есть враждующие секты и толки. Что? Кто? Князь с дружиной! – Он внушительно стукнул ножом по столешнице, за соседним столиком вздрогнули сибирские офицеры. – Да, вот это и будет вертикаль! Но горизонтальная вертикаль. Князь и его воинство, готовое, если возникнет необходимость, отправиться в любой конец, любой уголок постимперского пространства и навести там должный порядок. Князь и его верные витязи – муромцы, волжане, сибиряки, уральцы, поморы, – в моей Сибирской армии процент коренных чалдонов становился все меньше по мере движения на запад; теперь их, скажем так, процентов сорок и будет скоро еще меньше.

- Вождь и армия, - я глянул в глаза генералу. – И вы считаете, что рассыпавшуюся Россию удастся собрать как пазлы?

- Думаю, что большую часть ее мы соберем, - твердо отчеканил генерал. – Договор с Казакией уже готов. На Урале не мыслят себя отдельно от нас. Многие среднерусские земли уже присылали ко мне своих представителей, чтобы наметить контуры будущего союза свободных земель. Даже национальные автономии, по крайней мере, большинство из них. Во всяком случае, у нас в Сибири. С бурятами и алтайцами - без проблем. Сложнее с Якутией – уселись на мешке с алмазами как собаки на сене. Но и это вопрос, в принципе решаемый. Так что процесс собирания российских земель уже запущен. Будет другая страна, будет другая столица, за которой останутся лишь функции координирующего центра. Регионы один за другим становятся на нашу сторону, ибо знают: их больше не будут бессовестно обирать и грабить под аккомпанемент разговоров о единстве России, патриотизме и государственности. Нет больше Рашки, нет больше Моськи с ее «федьками», есть свободный союз земель, которые сами решают собственную судьбу.

- Какими «Федьками»? – удивился я.

- Да федералами, – засмеялся генерал. – Из сленга «черных соболей». Нет «федек»: кто
по домам попрятался, кто к нам подался, кто по московским закоулкам теперь озорует. 

- Свободный союз земель и князь с верной дружиной, - пробормотал я. – Древняя Русь…

- Новая Русь, - внушительно возгласил князь. – За нее предлагаю и выпить. Кстати, я не договорил: вам, конечно, не терпится узнать: как ваши земляки-поморы относятся ко всему происходящему? (Я кивнул, наполняя стопку). Так вот, в этот день, быть может, в эти же часы в Верхотурье проходят переговоры между представителями сибирского правительства и делегацией Поморской республики. Думаю, что они сумеют договориться без московских и иных ненужных посредников.

Мы выпили. Внезапно запищала генеральская рация. Он приложил ее к уху, нахмурился:

- На севере Москвы идут бои? Неймется же этим «стражам демократии»! Где конкретно?

Поярков тотчас связался с командованием дивизии имени Лебедя. Она должна была свернуть на северо-восток и ударить во фланг какому-то вражескому формированию.

- Пора собираться! – Поярков подозвал официанта. Подлетел хозяин закусочной: «Да что вы! Какие деньги?! Бесплатно, за счет заведения». Но генерал настаивал. Вывалил на стол из пухлого бумажника целую пачку «сибирок» - зеленых червонцев с соболем и кабаргой и синих сотенных с каким-то портретом; как оказалось – писателя Омулевского. А затем позвал адъютанта; пока генерал перебирал финансовую кучу, тот слетал в машину за сумкой и передал ее главнокомандующему. Из недр сумки тот извлек несколько увесистых пачек. – Плачу за всех присутствующих. Сдачи не требуется. Спасибо за ужин!   

Хозяин изумленно воззрился на ворох ассигнаций, повертел в руках синенькие купюры.

 – Курс: один сибирский рублик к ста российским, - генерал торжественно воздел палец к потолку. – Имеет хождение наравне с дензнаками Российской Федерации!

Владелец заведения лихорадочно набил внутренние карманы сибирскими деньгами. Еще раз отблагодарив за скромную трапезу, выпив со мной на посошок, генерал в сопровождении охраны, штабных и вашего покорного слуги покинул стены кафе. Пока мы поглощали пищу, дождь прекратился. Над домами раскинулась арка радуги. Солнце выглядывало сквозь рваные тучи, нехотя ползущие на юго-запад – туда же, куда и доблестное сибирское воинство. По выходе из закусочной нас встретила депутация старообрядцев-поморцев – неподалеку располагалась их церковь. Степенные бородачи просили у генерала защиты от «православных» ультра, донимавших общину угрозами.

- Гляди-ка, господствующая Церковь рассыпалась как карточный домик. А эти стоят! Я ведь сам кержацкого корня, прадед уставщик был. Сам-то случаем не из поморцев? – вопрошал генерал, снова переходя на «ты».

- Нет, я из паствы РПЦ. Только вот не знаю которой…

То-то же! – довольный Поярков принял знаки почтения от старцев. Пообещав староверам прислать взвод для охраны Преображенского подворья, генерал двинулся к машине:

- Мы на Преображенской площади. Символично, однако. Начинается Преображение России. Мы вновь соберем нашу страну как панораму из десятков пазлов – ты это хорошо заметил. И это будет новое Отечество. Русские народы рано или поздно воссоединяться на принципах подлинной Федерации. И нерусские тоже.

Мы прошли мимо разбитого пьедестала, на котором стоял не так давно солдат-преображенец Андрей Бухвостов. Его тоже взяли и взорвали под покровом ночи – непонятно зачем, по какой причине. Отголоском этого вандальского акта была закрытая листами фанеры часть витрины кафе, которое мы только что покинули. А еще я заметил в уцелевшем при взрыве стекле пулевые отверстия. Опасно нынче быть владельцем кафе…

Где-то в ближайшем дворе громыхнуло. Взвились в небо с отчаянными криками галки и вороны. Генерал лишь пожал плечами. Мы уселись в автомобиль, кортеж тронулся. Рация
Пояркова в который раз запищала. Речь шла на этот раз о перестрелках на западе Москвы.

- У вас тут поистине бездна работы, - обратился я к генералу, когда он выключил рацию. –
Не забудьте, что еще придется почистить метрополитен. Там, под землей, кого только нет: вахи, сатанисты, остатки патриотических дружин, всевозможные шайки… Придется попотеть, выкуривая всю эту многоликую шантрапу.

Генерал странно посмотрел на меня и ответствовал:

- А знаешь, парень, я и не собираюсь никого «выкуривать» из-под земли. Зачем? Я вообще не намерен обосновываться в бывшей столице. Повторяю: я не колонизатор, не завоеватель падшей Московии, а восстановитель исторической справедливости. Пусть новое правительство этого надоевшего всем города само наводит у себя порядок: восстанавливает разрушенное в ходе всех этих ура-революционных передряг и последующей смуты, зачищает метрополитен. Конечно, в городе будет временная оккупационная администрация, которая поможет навести самый элементарный порядок, организовать сносную жизнь населения, наконец, решить судьбу доставленных в фильтлагеря всех этих вольных стрелков и бомбометателей. Будут ли они искупать свою вину перед Россией по месту жительства или их распределят по регионам: кого – в Сибирь, кого – на Казатчину, кого – в твое родное Поморье. А я очень скоро покину этот ненавидимый областниками город: встану лагерем где-нибудь во Владимире или Твери.

Его опять отвлекла рация. На этот раз речь шла о баррикадах на Остоженке.

- Что ж, - возобновил он речь, едва отдав все необходимые в данной ситуации приказы, -
столичники должны научиться жить самостоятельно, слезши, наконец-то, долготерпеливой провинциальной шеи. Пусть они обходятся исключительно собственными промышленными и финансовыми ресурсами. Думаю, не пропадут! Если, конечно, доверят власть толковым ребятам, а не остаткам прежних политических элит.

Мы вновь двинулись по улицам поверженной столицы…Нет, не поверженной – просто постелившейся под победителя. Возникавшие очажки сопротивления быстро гасились, перепуганные обыватели в большинстве своем попрятались в квартирах, со страхом ожидая новой волны грабежей, ставших для Москвы последних лет обычным делом.

Врезался мне в память такой эпизод. Когда мы уже пересекли Садовую, на одной из улиц колонна неожиданно натолкнулась на каких-то боевиков. «Защитники столицы» обстреляли штабную машину, по счастью, никого даже не ранив. Колонна остановилась, охрана плотным кольцом окружила покинувшего джип Пояркова. К нему вскоре подогнали четверых бритоголовых боевиков. Самому старшему и главному среди них было лет сорок, остальным – вряд ли больше двадцати. Небритый, поросший черной щетиной подбородок контрастировал с гладко выбритой головой. Зенки с холодной ненавистью смотрели на генерала и его свиту. Левый глаз был подбит, рот окровавлен, бурые пятна веером рассыпались по черной порванной куртке – видать, крепко врезали.

- Фашня недобитая, - злобно прорычал Поярков. - Голова пустая, что снаружи, что изнутри. Ладно, молодняк (он в сторону трясущихся от страха юнцов), а ты-то взрослый мужик – и шпаной верховодишь. Расплодилось вашего брата – пуль на всех не хватает.

- Верно, всех не перестреляешь, сепаратист проклятый, жидовский наймит, - прошипел в ответ предводитель бритых.

Недолго думая, резким движением генерал выхватил пистолет и в одно мгновенье прострелил бритую голову. С тяжким стуком тело упало на мостовую. Молодые боевики разом вздрогнули, один истерически зарыдал.

- Оттащите труп на мостовую, - скомандовал генерал и устало махнул рукой. – Поехали…

- С этими-то что делать, господин генерал?

- Отпусти их к ядреной фене. Только обыщите еще раз тщательно, не припрятали ли оружие. Пусть проваливают прочь! Да пинков им напоследок отвесьте, чтоб запомнили.

Не забуду я и следующую сцену. Перед нами вырос огромный билборд организации «Друзья животных». На плакате улыбающаяся крыса в два человеческих роста призывала: «Крысы – друзья и братья человека. Долой дератизацию, кровавый пережиток средневековья! Остановим геноцид грызунов». Таких плакатов в столице было великое множество – «зеленых» активно финансировали из-за рубежа. Кто-то уже подрисовал грызуну гениталии и дымящуюся сигарету в зубах, не поленившись взобраться на трехметровую высоту. Под изображением крысы была намалевана матерщина в адрес Временного правительства свободной России, а внизу, крупными буквами – лозунг: «Бей регов и облаков! (т.е. регионалистов и областников). Спасай Россию и революцию!» А еще ниже, чуть более мелкими буквами – «Иди ты со своей революцией на…!» Объехав билборд, мы оказались возле модельного агентства (удивительно, что они еще сохранились во фронтовой Москве). Поярков велел остановить машину, привлеченный отчаянными женскими криками, звоном стекла и руганью, доносившимися изнутри.

В модельном агентстве «Иштар» (так гласила полуразбитая вывеска), похоже, уже хозяйничали солдаты. Пиная носком ботинка осколки стекол, чертыхаясь, генерал в сопровождении трех офицеров и двух солдат-автоматчиков вошел внутрь. В разгромленном фойе он наткнулся на тащившего что-то из коридора усатого сержанта.

- Стоять! – раздался рык Пояркова. Застигнутый врасплох сержант вздрогнул, козырнул и вытянулся по струнке.

- Что там? – генерал пнул туго набитый мешок. Бормоча что-то невнятное, сержант покорно раскрыл длинный мешок – показались кое-как затолканные внутрь коробки с аудио- и видеоаппаратурой.

- Задолбало мародерское отребье, - только и сказал сибирский главком, смерив презрительным взглядом побледневшего сержанта.

- Прикажете арестовать? – рядом тут же вырос долговязый капитан.

- А разве есть другое мнение? – Поярков ухмыльнулся. – Действуйте!

Сержанта увели, а мы отправились вглубь – туда, откуда доносились женские крики и мужской хохот, вперед по коридору, мимо болтавшихся на одной петле выбитых дверей различных офисов. Помещения напоминали то ли развороченное нутро добровольно расставшегося с жизнью самурая – все потроха наружу, то ли джунгли, сквозь которые отчаянно ломилась армия белых завоевателей: как тропические лианы свисала проводка, змеями вились по полу выдранные шнуры, тушами павших слонов лежали опрокинутые шкафы и стеллажи. Под ногами хрустела штукатурка, пластик, стекло, валялись гильзы; изрешеченный пулями потолок и разбитые плафоны свидетельствовал о забавах воинов.

И вот мы в зале, по которому небрежно расхаживали хозяева положения – бойцы Сибирской армии. В углу под прицелом трех автоматчиков, рассевшихся на подиуме и лузгавших семечки, сбились в кучку с десяток легко одетых девиц: одни из них отчаянно верещали, другие размазывали по щечкам слезы вперемежку с косметикой. Солдаты, наставившие на них стволы АКМ, отпускали сентенции в стиле поручика Ржевского.

- Смирно! – грянуло разом из двух и ли трех глоток. Сидевшие на подиуме вскочили, кто-то закашлял, поперхнувшись семечками, другой выплюнул и растоптал непотушенную сигарету. Девушки вразнобой заголосили:

- Помогите нам!

-  Вы же офицеры! В конце концов, остановите этих приставал! 

- Уже целый час издеваются, домогаются, достали…

- Кто тут старший? – грозно вопрошал Поярков, забыв отдать команду «вольно» оробевшим бойцам. Навстречу кинулся какой-то взъерошенный старлей без фуражки и принялся скороговоркой докладывать:

- Третий красноярский, пятая рота… - и далее в ритме автоматной очереди.

- Откуда здесь эти м-м…создания? – хитро ухмыльнулся Поярков, прервав старлея.

- Господин генерал, наше подразделение…

- Да помолчите вы! Трещит как сорока. Пусть эти красотки расскажут, чем они тут занимались. Занятно послушать. Ну, девушки, кто доложит об обстановке?
Вперед выступила девица с медно-рыжими волосами и уходящими «в поднебесье» ногами; один из офицеров из свиты Пояркова невольно присвистнул.

- Здесь проходили съемки для модного журнала. И вот вломились ваши солдаты, сорвали фотосессию. Безобразие! Не дали снимать…

- «Снимать» в смысле фотографировать? – ехидно спросил генерал. Офицеры захихикали, солдаты улыбались, взъерошенный старлей еле сдерживался, чтобы не грохнуть со смеху.

- Ничего тут смешного нет, - вставила блондинка с густо напомаженными полными, явно силиконовыми губами. – Перепугали насмерть! Фотограф сбежал, съемка сорвана.

- Что ж вас фотограф не защитил? – осведомился генерал. – Не мужик что ли?

- Какое там! Гей он, «голубой». В окно выпрыгнул, как увидел солдат, - ответила рыжая.

- Ну, курица – не птица, «петух» - не мужик, - развел руками генерал. – Значит, вот что.
Майор Ларионов здесь?

- Я! – раздалось из коридора.

- Короче так. Есть указ временной оккупационной администрации о социализации свободных моделей, достигших совершеннолетия. Нужно, знаете ли, демографическую ситуацию на местах выправлять. Директор модельного агентства здесь?

- Сбежал, бросил нас тут, - процедила, шевеля толстыми губами, блондинка.

- Вот видишь: дирекция вас кинула, любовники вас бросили, «голубой» фотограф и тот сбежал. Сгинете вы тут в бывшей столице. Окажетесь, в конце концов, сами знаете где. А
этого очень не хотелось бы. Так что лучше было бы вам отправиться в Сибирь по стопам декабристок и потрудиться над повышением рождаемости.

- Вот еще! – презрительно фыркнула рыжая. – В тайгу что ль?

- Откуда родом? – спросил генерал.

- Из Тюмени. В Москве три года уже.

Поярков медвежьей походкой подошел к девице, которая была выше его на полголовы, и взял ее за подбородок.

- Вот что. Нечего тебе на подиуме ногами кренделя выписывать. Ясно? Зачем родину бросила? Не хочешь возвращаться назад – заставим, то есть доставим, в сохранности и целости. Хотя последнее (он лукаво подмигнул, старлей прыснул) у вас потеряно, как я думаю, давным-давно. – Он отпустил подбородок рыжей. – Всем есть восемнадцать? Не слышу! Паспорта при себе? Проверим. Поступаете в распоряжение майора Ларионова. По праву победителей распределим вас среди неженатых офицеров. И чтоб никакого насилия (он погрозил кулаком всем присутствующим бойцам). Узнаю – так вы меня знаете, что я с вами тогда сделаю… Всем все понятно? Выполнять!

Девчонки опять заверещали. Майор Ларионов с тремя автоматчиками без лишних любезностей вытолкали гомонящих моделей из зала. Генерал скомандовал солдатам: «Очистить помещение! Немедленно же!» Сейчас он напоминал варварского вождя, вступившего в поверженный Рим и решающего участь захваченных воинами гетер. У ног его лежал сегодня третий Рим, бесстыдно раскинув свои телеса на каменно-асфальтовом ложе как старая потаскуха, ожидая, когда же суровый покоритель полностью овладеет им.   

Когда моделей вывели на улицу, генерал мрачно проворчал:

- Слетелись в столицу как мухи на кучку. «Съемщицы», мать их… Вся-то работа: ножки раздвинула, ротик разинула. А нам, в Сибири, молодые бабы нужны!

Я хотел, было, возразить, что работа модели – труд нелегкий, изматывающий, но не стал.

Садясь в машину, бросил невольный взгляд по сторонам. Слева будто громадный ожог на теле дома чернел выгоревший офис какой-то партии – после революции их возникло великое множество, на прошедших муниципальных выборах их штурмовые отряды устраивали стычки меж собой. На обгоревшей стене белыми заплатами были расклеены листовки, призывавшие москвичей вступать в ополчение для защиты от нашествия.

Поярков был вновь озабочен: оказывается, на Белгородчине, километрах в двадцати от украинской границы, части Южной группы вступили в затяжные бои с неизвестными формированиями. Генерал рассуждал сам с собой, будто не замечая меня.

- Не хватало еще, если вспыхнет конфликт с хохлами…У нас ведь достигнута договоренность с ними. Киевское правительство давно положило глаз на Белгородскую область. Как бы не ввязаться в войну…

Вспоминаю, как мы промчались с ветерком по Лубянской площади, на которой в революционной Москве устраивали дискотеки под открытым небом. Как, наконец, въехали на Красную площадь, мимо столпившихся сотен жителей столицы, коих решительно оттесняли в сторону автоматчики. Все взоры были устремлены на окутанный дымом Большой Кремлевский дворец. Кто-то не скрывал злорадства, кто-то плакал, многие наблюдали за разыгрывающейся трагедией совершенно безучастно. На тротуаре, стиснутые со всех сторон толпой, бойкие коробейники пытались всучивать запрещенную при старом режиме продукцию. Я знал примерный ассортимент: непременный «Майн Кампф», «Краткий курс истории национал-большевиков», «Карающий меч Аллаха: боевой путь Шамиля Басаева», инструкции по изготовлению бомб, порнофильмы из цикла «Дрессировщик», где детина в маске Зорро насилует связанную тигрицу. Все давно пресытились этими книжками и кино, потому приобретали, надо полагать, неохотно.

Танки прогрохотали мимо памятного креста в честь Пяти героев-самосожженцев, обнесенного двойным рядом колючей проволоки (чтоб злоумышленники не сломали), мимо пустующего мавзолея.  В клубах черного дыма тонули двуглавые орлы, сменившие былые рубиновые звезды (их купил какой-то американский коллекционер-миллиардер).

Когда немного рассеялся дым над дворцом, я увидел, как по крыше его, сквозь которую пробивались языки огня, бегут два воина с бело-зеленым флагом. Так, на моих глазах, свершалась кульминация российской трагедии.  С улиц, стекающихся к главной площади бывшей страны, донесся гвалт, в котором смешались негодующие вопли, проклятия, рыдания, крики радости, аплодисменты, молодежное «вау!» и старушечье «Господи…»

Напротив Спасских ворот генерал велел остановить машину:

- Ну что, брат, покатался по столице бесплатно? Дальше пойдешь своим ходом. Смотри, не нарвись опять на каких-нибудь отмороженных идиотов – второй раз я тебя вряд ли выручу, ибо весь остаток дня проведу в Кремле. Так что надейся на себя и на Бога. – Он крепко пожал мне руку и помахал вслед. Смеркалось. От черных клубов дыма на площади было еще темнее, чем должно быть в этот час. Из-за Кремлевской стены доносились редкие выстрелы. Кончено…Я смешался с толпой. Какой-то мужик, видевший, как я покинул генеральский джип, рванулся ко мне:

- Ага, вот этот с генералом приехал. Пособник оккупантов!

Я отпрянул в сторону и отчетливо произнес:

- Я - пленный, отпущенный под честное слово не поднимать оружие против новой власти.

- Брось, не трожь его, Димка, - друг мужика положил лапу ему на плечо. – Пойдем отсюда, дома жены ждут. Бесплатный спектакль закончился.

Не оборачиваясь, я пошел вдоль Москвы-реки, бросив прощальный взгляд на павший Кремль, на купола храма Христа Спасителя, который тщетно пытаются поделить четыре новых православных церкви – дело доходило до потасовок в соборе. Невдали вдруг раздался адский грохот. Я по привычке пригнулся. Послышались крики: «Сволочи! Зачем Петра взорвали?! Этот взрыв вам еще аукнется!» Свернул в переулок. В брюхе вновь явственно заурчало. Впереди нетрезвая компания грабила ювелирный магазин. Один краснорожий верзила, с торчащими из нагрудного кармана золотыми цепочками и тремя дамскими браслетами на волосатой деснице шагнул ко мне навстречу из витрины:

- Присоединяйся, земеля! Озолотишь себя и семью на всю оставшуюся жизнь.

«Москаль помору не земляк», – подумал я про себя, а вслух спросил:

- Ребята, мне бы сейчас в какой-нибудь продовольственный супермаркет. Есть где поблизости? Золотом и камешками сыт не будешь. А у меня кишки сводит…

- Продуктовый рядом, за углом, - крикнул краснорожий. – мы недавно оттуда. Вина и водки ты там уже не найдешь – все в один миг смели. Зато жрачки на целый полк хватит!

Бегло поблагодарив за информацию, я засеменил к супермаркету. Никогда не воровал, да что поделать: кушать-то хочется, а до дому мне еще шагать и шагать через всю Москву.

                ***

Внук, вскарабкавшись мне на колени, стал ворошить седую бороду:

- Деда, а деда? Ты за что завтра голосовать будешь – за конфедерацию или федерацию?

- Ишь ты, умные слова выучил. За федерацию, внучек. Надоело жить наособицу. Пора уж объединяться-то. Не раз Россия рассыпалась, а потом обратно собиралась, что твои любимые пазлы. И не мы одни. Китай ведь тоже не раз разваливался на воюющие царства.

- Деда, а расскажи, как ты с генералом Поярковым по Москве катался.

- Сейчас расскажу. Только слезь с коленей, а то у меня суставы болят, ты же знаешь...