Мятежная мечта

Фрол слушал. Он был сухощав, жилист, с цепким недоверчивым взгляд. Губы плотно сжаты. Зря слово не проронит. Флор внимательно слушал и думал. Тяжелые мысли медленно ворочались у него в голове. Медленно приходили они, не торопясь делали свое дело, неторопливо уходили.
Пустой человек. А говорит-то как. Соловьем поет. И вроде бы правильно говорит, а словно к пропасти на невидимом аркане ведет. И нет сил сопротивляться.
Слушает Флор. Завораживают его слова узника, очаровывают, пленяют.
Рассказывает узник о чудесной стране, где все равны и свободны, где всего вдоволь, где по берегам озер и рек стоят прекрасные города, где люди сильны и красивы, где звери покорны людям. Красоты их описывает словно и вправду там побывал. Нрав у людей там добрый, приветливый. Жить среди них сущее наслаждение.
Слушает Флор. И ему хочется жить среди таких людей, среди таких городов, среди вольных сел и деревень. Зовет туда узник. А как уйти? Нельзя. Законом прикреплен он к этой земле, к этому барину. Уйдешь, накажут. Да и точно ли есть такая страна? Больно уж на сказку смахивает. А сказки они душу размягчают. И если то ненадолго, оно хорошо. А если заберется какая-нибудь сказочная мысль глубоко в душу, возьмет в плен разум, то плохо дело. Вроде бы и с тобой рядом живет человек, а вроде бы и не здесь вовсе. Вот и узник,… блестит безумными глазами в полутьме бани, смотрит куда-то сквозь закопчённые стены, говорит торопливо, жарко, призывно,… иногда дергается, словно бежать хочет. Хорошо, что связан. Флора пугают его порывистые движения. Косится на Савелия. Тот сидит, рот приоткрыл, глаза вытаращил, почти не дышит, слушает.
Савелий молод, бороденка жиденькая. Женился недавно. Увлекает его рассказ узника, словно брагою опаивает. Уже ни себя не помнит, ни службу свою.
Хоть бы сменили их поскорее, от греха подальше. Надо сменщикам сказать, чтобы во внутрь не заходили, чтоб снаружи стерегли. Мало ли что… И еще вспомнил… В бане подкоп есть, в дальнем углу. Ночевал тут Флор летом, когда барину беседку летнюю обновлял. Лиса ночью в баню залезла. Видно еду учуяла, что он с вечера не съел. Шевельнулся он, она и шмыгнула в тот угол. Ушла. Надо предупредить сменщиков, чтобы следили. Хотя узник связан, да и лаз невелик, наверное, будет.
Сумерки осенние собираются. Все бессвязнее слова узника. Тревожно Флору.
Прислушивается уже не к узнику, к звукам снаружи. Шаги услышал, говор негромкий. Вздохнул с облегчением. Смена идет.

* * *

Захарка рос смышленым парнишкой. И барин повелел сельскому дьяку обучить его грамоте. Учился Захарка легко и быстро. Освоил чтение и письмо. И барин, испытав его, посадил в своей библиотеке, переписывать старые толстые рукописные книги, которые были то ли летописями барского рода, то ли амбарными книгами. День за днем в них записывались разные события и велись расчеты.
Усердно работал Захарка. Нравилась ему среди книг целый день быть. Книг у барина было очень много. И Захарка читал их, когда барин уезжал куда-нибудь. При нем не смел. Строг был барин. Ходил по дому в подбитых мехом тапочках, тихо, как грозный хищник. Заглядывал во все рабочие помещения, следил, чтобы дворня работала, а не дурака валяла. Увидит кого-нибудь без дела сидящего, сразу задание какое-нибудь давал. Ну а как только он уезжал, все расслаблялись. Подолгу пили чаи на кухне, играли в карты в буфетной, а Захарка запоем читал книги.
И попалась ему однажды удивительная книга про удивительную страну, про царство царя-священника Иоанна. Читал Захарка. Перечитывал, дивился чудесам там описанным, и силе, и мощи той страны, и справедливости великой, царившей во всех ее частях. Глубоко засела в душу его эта история. Чем дольше думал о том, тем желаннее она была. Спросил Захарка у дьячка местного, правда ли это. И дьяк ответил, что правда. Но добраться до той страны не всем удается. Путь долгий и трудный не все выдерживают. И людей недобрых и злых по дороге много можно встретить, и горы высокие путь преграждают.
– А куда идти надо?
– Туда, – махнул дьяк. – На восток идти надо и к югу все время сворачивать. 
И затаил глубоко в душе Захарка мечту, найти ту чудесную страну.

Первый раз он сбежал подростком. Его поймали, выпороли и отправили служить на конюшню. Скучно было Захарке среди лошадей, да и среди людей тоже и только в своей мечте ему было нескучно. Росла она вместе с ним. И однажды он снова сбежал, прихватив и часть барской казны, и лошадь самую резвую.  Но через месяц вольной жизни его вновь поймали. Высекли на сей раз страшно, до смерти.
Две недели между жизнью и смертью был, в бреду метался он в доме своей матери. Однажды затих, вытянулся и замер. Смотрит, стоит перед ним древний старец с посохом. Не из их села, не знает такого Захарка.
– Пойдем, – говорит, – со мной.
Встал Захарка, не болит ничего. Тело легкое и радостное. Пошли они.
Долго шли. Не запомнил Захарка дорогу. Через горы перебирались на каких-то дивных животных с длинной шерстью и загнутыми назад короткими рогами. И вот она, чудесная страна, перед ним.
Ярко вокруг, солнечно, но свет не слепит, не режет глаза. Красиво везде, зелено, реки несут свои чистые воды с гор в долину, птицы чудные летают. Пришли они в город огромный. Тут вообще не знает Захарка на что смотреть. Дома из белого камня один причудливей другого. Людей на улицах много и все разные и белые, и смуглые, и коричневые, и даже черные. Повозки с разным товаром везут кони. И странные звери с горбами, нагруженные тюками, ходят по улицам. А старик не останавливается, ведет его все дальше и дальше.
Остановился у золотых ворот. Достал зеркальце из своей котомки. Долго смотрел в него. Потом велел Захарке ждать его и ушел в небольшую калитку, что рядом с воротами находилась. Стоит Захарка, ждет, по сторонам глазеет. И вдруг из ворот вышла прекрасная девушка. Стройная ладная фигура вырисовывается под нежно-зеленым платьем, тонкого полотна. На запястьях и щиколотках золотые браслеты. Ожерелье из ярко-красных камней на шее. Черные волосы распущены по спине, на лбу схвачены серебряной диадемой. Смотрит смело на Захарку, смеется. Захарка робеет, глаза отводит, а они снова к ней возвращаются.
– Да кто же ты такой-то? Что здесь делаешь? Ты посмотри на себя, – смеясь, протягивает ему зеркало.
А зеркало-то ведь то самое, в которое старик давеча смотрелся.
Смущенно и робко заглядывает в него Захарка. Сначала он ничего не видит. Солнечные зайчики, отражаясь, слепят глаза. Но вот поверхность зеркала потемнела и оттуда глянул… сначала Захарка не понял, что это, потом пригляделся и ужаснулся. На него смотрело страшное уродливое лицо, практически череп, обтянутый кожей.  Провалившиеся в глазницы глаза лихорадочно блестели. Тонкий нос наоборот словно вываливался из лица. Под ним между высохшими губами зияла тонкая черная полоска рта.  Но самое страшное было то, что в этом лице Захарка узнал себя. Он закрыл глаза, замотал головой, в ушах звенел, постепенно затихая, звонкий смех девушки.
Захарка открыл глаза. Он сидел на лавке в своей избе. А из угла, стоя на коленях, на него с ужасом смотрела мать.
– Живой, … живой, … – шептала она бескровными губами. – А мы тебя чуть не отпели.

Когда Захарка поправился, барин послал его на самые тяжелые работы, подальше от усадьбы. И Захарка нутром чуял, что недоброе задумал против него барин, и сам по-прежнему лелеял мечту об очередном побеге, таком чтоб уж наверняка. Но барин его опередил…
Две недели назад он позвал Захарку к себе и приказал собираться. Он его продал. Какому-то своему приятелю, жившему в далекой северной губернии. Ехать на север совсем не входило в планы Захарки. И на исходе первого дня путешествия он сбежал. В очередной раз. Через две недели его поймали. В очередной раз.
Когда его привели к барину, тот долго смотрел на него, потом пообещал, что сгноит его на каторге, а пока велел запереть в старой бане и не спускать с него глаз.

* * *

Флор один шел домой. Савелий сразу куда-то исчез, как только они сдали свою вахту. Флор жил далеко, на другом конце деревни. Пока он шел, стемнело, похолодало, он с трудом разбирал дорогу. И что-то тревожило, тревожило его душу. Он никак не мог понять, что. Торопился, спешил. Неуютно было ему в темном безлюдье осеннего вечера. Да и рассказ Захарки недоброй тенью ворочался в усталом мозгу. Он пытался гнать его от себя, но тот все время возвращался и манил, манил, манил.
Уже подходя к дому, вспомнил, что ничего не сказал сменщикам о возможной дыре в дальнем углу под баней. Вздохнул, вошел в избу.
Утром все село узнало, что Захарка опять сбежал.

А через месяц до села стали доходить слухи, что на юго-востоке их губернии появилась разбойничья шайка. Они грабили на дорогах, совершали дерзкие набеги на помещичьи усадьбы и скрывались в лесу, который в тех местах был густой, испещрен множеством оврагов, укрыт плотным подлеском.
И в селе почему-то сразу решили, что атаманом у них их своевольный, мятежный Захарка.