Свобода от материнских пут

Юный Хорики всю жизнь был самым обычным и непримечательным ребёнком, который не особо задумывался о своих желаниях и планах. Детям вообще не свойственно составлять список планов на год, но даже самый глупый мальчишка знает, что хочет получить на день рождения. У Хорики не было необходимости задумываться и об этом - его мать, вдова Ивамото, взяла полное шефство над его жизнью. 

Низкорослая женщина с полными пальцами, которые обвивала дешевая бижутерия, после смерти глубокоуважаемого мужа всерьез взялась за не менее любимого сына. Она устроила его в бесплатную среднюю школу и отдала в спортивную секцию, со скандалом урвав место. Хорики, очевидно, пошел хрупким телосложением и нелюбовью к физическим нагрузкам (а тем более волейболу, которым ему приходилось заниматься) в своего отца. Большую часть тренировок ему удавалось отлынивать, убирая или подавая игрокам мячи, но из-за небольшого количества участников секции и прокатившейся среди его ровесников эпидемии ветряной оспы, юному Ивамото всё же пришлось выйти на площадку.

Дебютная игра стала причиной первого сотрясения мозга и перелома одиннадцатилетнего мальчишки и его первого попадания в больницу. Именно в этом грязном, полном умирающих и сходящих с ума людей месте началось его отречение от матери. Несостоявшегося волейболиста поселили в многоместную палату с обшарпанными стенами и страшной плесенью на потолке, которая по ночам превращалась в черного демона и несказанно пугала школьника, заставляя с головой прятаться под одеяло. Большое холодное помещение, заставленное кроватями со скрипучими ржавыми пружинами, во время прихода Хорики было занято только тремя людьми. В их число входил беспризорный мальчишка Ято, открывший новоиспеченному соседу дверь в мир лжи и лукавства, что не могло не отразиться на его дальнейших отношениях со старшим поколением.

Ято был старше Ивамото на два года, а еще намного выше и сильнее, что не могло не напугать хлипкого мальчишку на первых порах. Несмотря на все опасения, сирота оказался куда доброжелательнее, чем могло показаться. Китамура успокоил младшего, плачущего из-за боли под тяжелым гипсом, и попытался рассмешить одной из похабных шуток, какие любил отпускать его отец. Глава семьи бросил мальчика и умирающую от болезни, пожирающей желудок и пищевод, жену пару лет назад, за что Ято не раз сыпал на него проклятия, но не без боли в юных глазах.

Хорики понимал, что испытывает его новый друг. Отец Ивамото погиб из-за плохо проверенного оборудования на заводе, где он работал: не сработал тормозящий пресс механизм и отрубил кормильцу кисть левой руки, за чем последовала гангрена. 60-е годы 19-го столетия стали временем экономического подъема Японии, но провинциальным больницам до сих пор не хватало денег на лекарства, ремонт и новое оборудование. Глава семьи не хотел находиться в здании с прогнивающими стенами и медсестрами, которым будет плевать на пациентов, даже если они будут задыхаться на регистрационной стойке, поэтому в скором времени он отправился домой.

Его сын и по прошествии десятилетий будет вспоминать чернеющую конечность и противный запах съеденной инфекцией плоти под пропитанными гноем и кровью бинтами. Руку, конечно, пришлось ампутировать, но заболевание не остановилось и вслед за ней забрало жизнь старшего Ивамото. Хорики безумно любил своего отца, любил проводить с ним время, слушать истории из молодости, держаться за руку с огрубевшей от ненавистной, тяжелой, но необходимой работы кожей и обнимать острые плечи. Пугала его только болезнь, из-за которой мужчина худел, не мог работать по дому и полноценно передвигаться, чувствуя боль от каждого движения. Мальчик продолжал носить ему потрепанные книги, чтобы подольше послушать любимый тихий голос, но вскоре мать запретила Хорики бегать в родительскую спальню. Она выставила его из комнаты и сунула в руки книгу, надорвав мягкую обложку, после чего наказала не подходить к отцу, пока ему не станет лучше.

В следующий раз младший Ивамото увидел старшего на его похоронах, осунувшегося, холодного и окруженного цветами. Красные бутоны были настолько яркими на фоне белой и почти гладкой кожи, что это сочетание напомнило мальчику о ежедневных перевязках, после которых он видел в мусорном мешке бинты с кровью, постепенно сменяющейся темным гноем. В этот момент ему впервые захотелось пойти наперекор матери, приказавшей ему вести себя тихо, и выбросить ужасные растения. Но он не смог этого сделать. Из-за страха перед матерью, гостями, уважения к традициям или общей робости он смирно стоял и наблюдал, как люди подходят к его отцу, тихо говорят какие-то слова или молча плачут. 

Все же Хорики не выдержал напыщенной для маленького города церемонии и расплакался на деревянном крыльце, прилегающем к задней двери. Ему казалось, что теперь холод, который он почувствовал при прикосновении к оставшейся руке отца во время прощания, будет проследовать его всю жизнь. Мать никогда не давала сыну настоящего тепла. Скандальная женщина могла потрепать его по волосам или поцеловать в лоб, но это было лишь формальностью материнства. На самом деле ее волновали только правила и соответствие им, но можно ли винить в этом госпожу Ивамото? Ведь дети - отражение травм их родителей.

Мальчик продолжал плакать, пока слезы не закончились, тогда он начал тихо всхлипывать. Уткнувшись лицом в колени, Хорики слушал разговоры на кухне стараясь отвлечься от одновременно теплых и болезненных воспоминаний. В этот вечер он услышал материнские слова, из-за которых внутри него начала закипать ненависть к ней. Хорики не мог охарактеризовать это чувство, ведь ранее и подумать о таком не мог. Не позволял себе думать, что подобное можно испытывать по отношению к родной матери.

"Хотя бы страховку получили за него, а то никакого толка от этого 'трудяги' не было."

— Так и сказала? – Ято широко раскрыл глаза, а после цокнул языком, будто чего-то другого ожидать было глупо.

Хорики горько кивнул и продолжил наблюдать за тем, как новый друг делает самокрутку из табака, который стащил у пожилого доктора. Они сидели на низкой покосившейся скамейке за больницей, посреди высокой травы, где никто не мог их заметить, и сирота внимательно выслушивал все переживания соседа по палате. Теплый весенний ветер приятно развивал одежду и волосы, а также табак Ято, что вызывало бурное недовольство с его стороны. Но закончив нехитрое дело, беспризорник и сам решил насладиться благосклонной погодой, перебивая сильным кашлем Хорики и журчание реки, протекающей неподалеку.

— И ты собираешься дальше слушать эту старую суку? — мальчишка черканул спичкой и прикурил, пуская едкий дым, от которого у собеседника заслезились глаза.

— Суку?! — тихо покашливая, Ивамото вздрогнул.

Он вспомнил, как услышал это слово из уст старших ребят в школе. Когда мальчик пришел домой, первым делом спросил у мамы, что оно значит и почему дети так назвали учительницу, за что получил несколько сильных ударов мокрым полотенцем и был отправлен заниматься домашним заданием. Вечером отец объяснил ему, что такие слова не стоит произносить и ими можно сильно обидеть, но Хорики так и не понял, почему мама на него разозлилась из-за простого детского вопроса.

— А как еще её можно назвать? — Ято негодовал, выпуская всё больше дыма, к которому Ивамото медленно привыкал, — Ты теперь старший мужчина в семье, а не её собачонка!

— Но отец говорил, что…

— Отец, отец… Его больше нет, и тебе придется взрослеть, а то так всю жизнь и просидишь у маминой юбки! — сирота повысил голос и сунул в руку друга самокрутку.

Хорики задумчиво посмотрел на горящую папиросу и осторожно поднес ее к губам. После первой неуверенной затяжки, мальчишка разразился приступом кашля, чем позабавил Китамуру, который из-за смеха закашлялся вслед за ним. Всё оставшееся время до ужина сирота учил друга курить, а затем они вместе искали, куда спрятать оставшийся табак, — в палату с ним было нельзя из-за беременной женщины, которая каждый раз обыскивала Ято, возомнив себе, что должна позаботиться о нем и о его здоровье, пока она здесь.

— Просто прогуливай свою секцию и рано или поздно тебя исключат, перед этим пару раз накажут, конечно, но это лучше, чем ломать кости, — отвечал беспризорник, горделиво поднимая подбородок, чтобы скрыть смущение, ведь впервые кто-то решил у него поучиться.

Хорики запоминал всё, что Китамура ему говорил, пока они шли по коридору с мигающими лампами в столовую. Она представляла собой вытянутое помещение с большими окнами, некоторые рамы покосились и пускали внутрь свежий воздух. Зимой приходилось закрывать щели ватой, а медсестрам сидеть на посту в пальто или шубах. Ребята сели за стол на свои места и беременная соседка тут же начала причитать из-за противного запаха. Женщина говорила Ято, что он совсем ребенок и не должен этим заниматься, да еще и Ивамото учить. Китамура делал вид, что слушает, и переодически кивал. Наблюдая за односторонним диалогом, Хорики понял, какую тактику нужно использовать во время разговоров с матерью.

Уходя из больницы неделю спустя, Ивамото с грустью прощался с другом и обещал вскоре встретиться с ним, несмотря на то, что мать одергивала его и говорила о пагубном влиянии общения с беспризорниками. Ято провожал его и желал удачи с тем, чему он научился, только менее энергично и с постоянными приступами кашля. За столь короткое время они легко нашли общий язык и Китамура стал для Хорики первым настоящим другом.

По приезду домой, мать, настороженная необычным поведением сына, устроила ему серьезный разговор, а затем принялась разбирать вещи. Через несколько минут Хорики уже бегал от вдовы Ивамото по всему двору, придерживая здоровой рукой сломанную. Женщина почувствовала неприятный запах еще в больнице, но надеялась, что он исходит от сиротки. Все надежды рухнули, когда она взяла в руки пропахшую табаком хлопковую рубашку своего сына.

Точно также они с Ято убегали от лечащего врача, когда он узнал, куда пропадают его запасы. Беспризорник научил друга правильно распределять свои силы, чтобы дольше оставаться на безопасном расстоянии от преследователя. Благодаря ему они так ни разу и не попались, прячась по больнице и пугая старушек. Пожилой мужчина отставал почти сразу, тяжело дыша, но мальчишки продолжали ставить на уши всех окружающих. С помощью таких выходок в больнице он впервые почувствовал свободу и из-за счастья от осознания этого, Ивамото поклялся никогда не отказываться от нее.

Через какое-то время и у матери кончились силы. Она, конечно, шлепнула сына несколько раз, когда он осмелился подойти, но ее гнев явно угас. Куда больше мать поразило то, что Хорики отказался от выбранной рубашки, когда они пошли покупать замену прокуренной в больнице. Мальчишка надел её и покрутился перед зеркалом, а затем заявил, что она ему совсем не нравится. "Какая-то узкая, как для девчонок" - под удивленным материнским взором он пошел выбирать другую.

— Что это значит? — придя в себя, вдова Ивамото схватила мальчика за руку.

— Ты хочешь, чтобы я ходил в школу в "рубашке для беспризорников", как ты ее назвала? Эту я носить всё равно не буду, — Хорики передернул узкими плечиками и пошел вдоль магазина, заставляя мать задохнуться от возмущения.

Женщину это несказанно разозлило и после долгих препирательств, которым юного Ивамото научил Ято, она взяла то, что хотела изначально. Каково было её удивление по приезду домой, ведь в сумке она увидела совершенно другую модель: тоже официального, но более свободного кроя. Как оказалось, Хорики подменил ее во время оплаты, когда мать и продавщица отвлеклись на разговор о "неблагодарных детях". Конечно, рубашка оказалась ему великовата, но начинать нужно с малых побед. К сожалению, в этот раз избежать подзатыльников и выговоров ему не удалось.

— О чем ты мечтаешь, Ято? — на третий день пребывания Хорики в больнице Китамура показал ему проход на крышу и теперь они лежали на обсыпавшейся кровле.

— Я не мечтаю! Я ставлю цель, дурак! — беспризорник снова начинает дразниться и строить из себя взрослого, но быстро успокаивается, — Я сделаю так, чтобы все болезни можно было вылечить.

Хорики еще не раз будет возвращаться в этот эпизод и вспоминать, как резко детские веселые глаза сменились на совсем взрослые. Он и сейчас, в своей комнате, думает о том, что этот взгляд совсем не подходил круглому лицу ребенка и смотрелся немного пугающе и завораживающе. "Интересно, он остался таким же круглолицым?" - со смехом думал Ивамото, погружаясь в сон.    

Следующая возможность открыто показать свой характер и усвоенные в больнице уроки появилась на дне рождения одного из одноклассников ближе к зиме. Хорики в тот вечер опять пришлось бегать от матери, ведь он пересказывал уже двенадцатилетним ребятам те похабные шуточки, которые запомнил за неделю больничного. Сам он не понимал, почему люди смеются над женщинами и матерями своих жен (Ято тоже этого так и не понял), но желание показаться взрослым брало верх. Некоторые одноклассники, не привыкшие к подобному юмору, сразу рассказали об этом родителям, а те высказали свое недовольство госпоже Ивамото.

Хорики каждую ночь, даже получая тумаки от матери и хулиганов, которым тоже не нравился его новый стиль общения, обдумывал произошедшее с легкой улыбкой. Он представлял, как расскажет всё Ято, сидя на берегу настоящей большой реки. Китамура обязательно будет смеяться над его историями, но уже без болезненного кашля и содроганий, а потом отведет его в ту пекарню, куда они ходили с умирающей матерью. Обязательно отведет, он же обещал.

К своему пятнадцатилетию юноша уже полностью сам подбирал себе одежду и обувь, делал заказы, если они с матерью заходили в кафе, и был крайне популярен среди своих сверстников. Вдове Ивамото пришлось смириться с таким раскладом, ведь Хорики очень хорошо подвесил свой язык и ответить ей было нечем. Он был хорошим сыном, во всем помогал ей по дому и полностью взял на себя готовку, когда женщине пришлось устроиться на работу швеёй. Особенно ему нравилось печь. Различные сладкие пироги и торты стали для него некой отдушиной, ведь за 3 года он так и не увиделся с человеком, который помог ему стать тем, кем он является сейчас.

Несмотря на долгое время разлуки, Хорики с теплом вспоминает, как они помогали старику-дворнику убирать траву или беременной соседке поднимать упавшие вещи, а вечерами долго разговаривали и рассказывали о своей жизни. Приукрашено, конечно, они же дети. С годами мать всё больше теряла свою хватку, поэтому в свободное от школы время Ивамото занимался тем, чем хотел. Поняв, что для него совсем невыносимо больше ждать, он решил написать в ту больницу, где лежал Ято. Они ведь должны знать, куда его отправили после выписки.

Написав письмо аккуратным почерком, Хорики отдал его почтальону - девушке лет семнадцати, которая не раз строила ему глазки. Она не могла не обратить внимание, что Ивамото вырос в привлекательного молодого человека и выглядел старше своих лет, только так и остался слишком худощавым. Это замечали все вокруг него и пытались накормить или причитали о недостатке еды, поэтому юноша носил мешковатую одежду и старался избегать лишних прикосновений.

До прихода ответа мать так и не узнала, что ее сын отправил письмо, а Хироки не знал, что она написала в военное училище с просьбой принять юношу. В следствие этого через несколько недель семья Ивамото подняла на уши всех соседей громким скандалом. Дело в том, что та самая девушка отдала письма не матери, а самому Хорики.

— Ты говорила мне, что его выписали! — впервые юноша позволил себе повысить на мать голос.

— Я никогда не хотела, чтобы вы общались, какого ответа ты ждал? — женщина старалась перекричать сына, но тот отказывался её слушать.

Оба ребенка после выписки Хорики желали встретиться и ждали этого события, которому не суждено было произойти. Ято Китамура умер от осложнения воспаления лёгких, с коим и поступил в больницу, к осени того же года. Медсестра нашла его бездыханное и уже остывшее тело с зажатым в руке адресом Хорики во время утреннего обхода, а юный Ивамото узнал о произошедшем только через несколько лет из письма от уже совсем старого врача. До прихода матери он сжимал в дрожащих руках бумагу, пока с глаз на нее капали слезы.

— Во всем виновата твоя ложь! Если бы я только знал, что он умирает… — Хорики метнулся в свою комнату за уже собранными вещами, не желая продолжать бессмысленный диалог.

— Что бы ты мог? Ты всего лишь ребенок! — женщина кинулась за ним, пытаясь отобрать чемодан.

— Я мог попрощаться хотя бы с ним! С отцом же ты мне сделать этого не дала!

Юноша вырвал чемодан из рук с опухшими венами и вышел из дома. "В училище меня, к счастью, не взяли" — обернувшись бросил Хироки и пошел прочь, хоть здесь ему помогла недостаточная масса. Он снова чувствует боль утраты и холод, от которого его все эти годы оберегала теплая рука первого друга. Больше Ивамото не сможет без горечи вспоминать о том, как держался за нее, когда их в очередной раз отчитывали страшные медсестры, или как Ято хватал его, чтобы быстрее спрятаться от врачей. Но разница в том, что теперь он понимает — и Китамура, и отец всегда были и будут рядом с ним, а единственное, что остаётся Хорики, это пережить боль и оправдать их надежды.

Ивамото садится на поезд. Он едет в соседний город и нигде не останавливается, направляясь на восток. Перед ним снуют люди, воркуют парочки, зазывают продавцы, но конец его пути находит себя у входа в пекарню. Еще несколько месяцев назад Хорики договорился с управляющей, что его возьмут здесь в ученики, когда приезжал за книгами. Ивамото надеялся в следующий раз зайти сюда вместе с Китамурой. Так и произошло. Он чувствует, как его ладонь сжимает тринадцатилетний мальчик и наконец помогает ему обрести настоящую свободу.