Странное время. Глава 2. Басурманки

Время действия - 2020 год.

Шибануло в нос чем-то резким, обожгло дыхание. Дарья резко дёрнула головой, чтобы освободиться от навязчивой вони.

- Всё! Пришла в себя! Пришла, пришла! – строго приказал голос.

Дарёнка открыла глаза. Карета продолжала трястись по дороге. Женщины в рубашках сидели рядом. Дарья скосила глаза, огляделась боязливо. Справа на стенке навешано что-то непонятное, обернутое прозрачной, гладкой, как будто навощённой тканью. Надо же, умеют ведь так делать – нитей в ней и вовсе не видно. Должно, иностранная штука. Слева оконца маленькие. В оконцах дома мелькают высоченные. Выходит, в губернский город приехали. Чья ж карета-то? И кто платить будет за неё? А на тётках-то штаны исподние мужчинские, вот так дела!

В ушах противно гудело. Дарья тряхнула головой, отгоняя назойливый звук, но это не помогло.

- А маска-то есть у тебя? – спросила её одна из женщин.

- Маска? – недоуменно переспросила Дарья. Чай, не святки, чтобы маски да хари бесовские на себя цеплять.

- Да ладно, без маски сойдет, - вступилась вторая женщина. – У вас в деревне ковИд был?

- Нет, не был! – уверенно ответила Дарёнка. Давид, старый седой еврей, разъезжавший по деревням на телеге, запряжённой дряхлой клячей, и торговавший всякой нужной мелочью, не появлялся в Нежинке уже несколько месяцев. Лавочник Пантелей сказывал, что помер Давидка. Да деревенские сомневались – не сам ли Пантелеюшка еврею от ворот поворот сделал.

- Ну ладно, ей можно, – согласилась первая женщина. - А нам-то надеть пора – подъезжаем. Варвара увидит нас без масок – живьём съест.

Тётки вытащили из карманов кусочки голубоватой ткани с тесёмочками, натянули на рот и нос, тесёмки на уши накинули. Басурманки, никак?! Лица закрывают. Точно! Вон и брови у них чёрным подрисованы, и шапочки на волосах турецкие. Теперь понятно, почему они в мужчинских исподниках ходят. Как же это у них называется... Ага, шальвары! Вот. Свёкор, упокой Господь его душу, хороший человек был, так вот он рассказывал про них, про турчанок – нагляделся во время турецкой войны. А теперь и самой довелось увидеть.

Постой! А куда же это басурманки везут её? Ой, беда! В плен, в рабство забрали. Как же теперь Степан? Как дети?

- Куда вы меня везёте? – внезапно охрипшим голосом спросила Дарья.

- Да куда ж, в больницу! – засмеялась одна из турчанок. – Нечего было в поле замертво падать. Переполошила всех, на уши поставила. В райцентре перепугались, что не смогут тебе помочь, с перепугу нас вызвали. Боялись, что умрёшь, детей осиротишь. Вот и пришлось нам за тобой за полторы сотни километров переться.

Вон как! В больницу... Правда, ведь боль-то её в поле прихватила, когда Митрий конем толкнул. Должно, спужался, что грех смертоубийства на душу ляжет, вот и вызвал карету. В больницу – это хорошо.

- Немного потерпите, тут лежачий полицейский, - предупредила Дарью турчанка.

Карета слегка сбавила ход. И вдруг Дарёнка ясно почувствовала, как колёса осторожно переезжают тело лежащего человека.

Она в ужасе вскочила:

- Мы же убили его! Полицейского-то! Он, наверное, пьяный лежал! Ой, стойте, стойте! Может быть, он ещё живой!

Глаза у турчанок сделались круглыми-круглыми, словно они услышали что-то несуразное.

- Ааа, у вас же в деревне нет такого, - наконец смогла сказать первая, та, что про маску спрашивала. – Это только так называется. Это не человек. Это... ну, валик такой поперек дороги. Чтобы не лихачили, а сбавляли скорость.

Фу ты, Господи! Ну, зачем такое придумывать! Эдак же можно насмерть перепугать. Ишь, шутники... У себя бы в Турции так шутили! Дарья обиженно поджала губы.

Карета свернула с дороги и въехала в какие-то ворота – большие, кованные.

- Ну что, сама идти сможешь? Нести тебя некому, так что придётся! – сказала вторая турчанка.

- Ну, раз так резво вскочила, значит, сможет, - засмеялась первая. – А вещи мы занесем.

Вещи? Какие такие вещи? Оглядевшись, Дарья увидела у своих ног большую сумку из клетчатой пестряди*, пропитанной воском. Рядом торбочку поменьше из яркой провощённой ткани. И откуда у них столько воска взялось? Зачем было его так глупо тратить? Лучше бы свечки отлили. Одно слово, басурманки.

--------

*Пестрядь - (пестрядина, пеструшка, пестрорядь) - ткань из остатков пряжи различного рода (шерсть, лен, хлопок) и цвета, нередко в полоску, домотканая.

--------

- На, это уж сама неси, - первая турчанка сунула в руки Дарье ещё одну сумку, форсистую, из диковинной коричневой кожи, чешуйчатой, ровно змеиной.

Должно, вещи богатой дамы привезли. Только почему басурманки так говорят, как будто всё это принадлежит ей, Дарье? Непонятно...

Карета остановилась, и тут же прекратился назойливый гул в ушах. Стало тихо. Первая турчанка открыла дверцу и выпрыгнула наружу.

- Всё, приехали, выходи! – скомандовала она, вытаскивая за собой клетчатый баул.

Дарья неловко вылезла наружу, огляделась. И когда уже успели выпрячь из кареты и увести коней? И запах странный... Как будто керосинка коптила. А не... а не автомобиль ли это? Чудны дела твои, Господи! Раньше только слышала, что богачи на них катаются, а тут самой проехать пришлось. Как? За что? Не перепутали ли басурманки её с какой-нибудь благородной дамой?

Тут Дарья мысленно засмеялась. Её, вечную батрачку с тремя классами церковно-приходской школы, спутать с дамой?

Она осторожно оглядела себя и остолбенела. Одежда... Ой, стыд-то, стыд! Юбка на ней красная, короткая, едва колени закрывает. Сверху белая блузка без рукавов. Мать честная, как голая ведь! Вся грудь обтянута, плечи открыты. Но ткань приятная, мягкая. Похоже, как кто-то махонькими спицами вязал – петельки крошечные. А на голове-то ни платка, ни косынки. Это кто же так насмеялся над ней, вырядил её на посмешище?

- Ну, чего стоишь? Идём! – прикрикнула на Дарью первая турчанка. - Ты же у нас не одна! Сейчас сдадим тебя да поедем. У нас работы ещё море.

Дарёнка послушно потрусила за ней, с интересом оглядываясь вокруг. Вот двери красивые, дерево отполировано до блеска и белоснежной краской покрыто, а в середине стекло. В здании полы из больших белых плит. Мраморные. Богато. Это не то, что в Подгорном – рубленая изба.

- Садись здесь, жди! – турчанка указала Дарье на стул, обшитый черной кожей, поставила сумки и скрылась за белоснежной дверью какой-то комнаты.

Дарья покорно села. На потолке длинные белые ящики, светятся ярко. И нигде огня не видно. Ликстричество, ага. Степан видел такое, рассказывал. Стены обшиты светлым деревом. Надо же, как отполировано – ни трещинки, ни зазубринки. И лак ровно положен. Мастера делали. Губерния!

Вылетела из комнаты турчанка:

- Всё, я вас оставляю. Выздоравливайте. И не пугайте больше родных.

- Благодарствую! – слегка поклонилась ей Дарья.

- Входите! – прокричал женский голос.

Дарья прошла в комнату. За столом сидела женщина в красной рубахе, красном колпаке, крупных очках. Она что-то писала в большой книге. За её спиной на полке виднелись стопки пожелтевших бумаг. Перед ней стояло что-то вроде зеркала на ножке. Время от времени женщина поглядывала на своё отражение и снова принималась писать.

- Садитесь! – она указала Дарье на сиденье – что-то вроде лавки с изголовьем, обтянутой кожей, а сверху той же прозрачной провощенной тканью. – Фамилия, имя, отчество.

- Русакова Дарья Иванова.

- Дарья Ивановна... – продиктовала себе женщина. – Сколько вам полных лет?

- Двадцать девять.

- Предварительный диагноз?

Дарья растерянно смотрела на неё.

- Я спрашиваю, с чем привезли? Болит что?

- А, - спохватилась Дарёнка. – Грызь у меня. А Митрий меня конём толкнул, вот, стало быть, я и...

- Грыжа... – не дослушала её женщина.

- Доктор, а вас как зовут-то? – осмелилась спросить Дарья.

Женщина в красном подняла на неё глаза, усмехнулась:

- Я медсестра, не надо меня доктором величать. Не по чину. А зовут меня Гульнарой. Можно просто Гулей. Адрес называйте.

Точно, турчанка... А по-русски они так и чешут, как будто всю жизнь на нем говорили.

- Деревня Нежинка Подгорной волости...

Гульнара снова посмотрела на Дарёнку, спустив очки на нос. В её черных восточных глазах заплясали чёртики:

- Молодец, вы шутница. Хорошо держитесь. А то наговорили, что вы при смерти! – засмеялась она. – Подгорного района... – продиктовала она себе.

Быстро пишет, грамотная. А чернильницы не видать. Наверное, карандашом.

- Вот, заполняйте! За тем столом! – Гульнара указала на маленький столик в углу и протянула Дарье большие серые листки.

Даренка взяла листки и села за стол. Читать она умела, но написанное на бумаге показалось ей странным: как будто полуграмотный ребенок писал, пропуская половину букв, заменяя оставшиеся как попало. Видать, в типографии тоже турки работают, плохо русскую грамоту знают.

Дарья вздохнула и начала читать. Однако понять, что нужно делать, она так и не смогла.

- А что писать-то? – недоуменно спросила она Гульнару.

- Никогда не заполняли согласия, что ли? – женщина поднялась из-за стола, подошла к Дарье.

Аккуратным блестящим ноготком она ткнула в листок:

- Берите ручку, пишите вот сюда фамилию, имя, отчество.

Дарья взяла лежавший на столе карандаш и начала писать. На удивление быстро и аккуратно. Карандаш оставлял на бумаге чернильный след, и обмакивать его в чернильницу никакой нужды не было.

- Вот сюда серию и номер паспорта, - ткнула в листок Гульнара. – Где у вас паспорт?

Дарья неуверенно взяла в руки сумочку, открыла. На глаза попалась красная книжечка, вроде тоненького молитвенника. На обложке было написано слово «паспорт». Ага, вот он. Дарёнка раскрыла книжечку и увидела приклеенную внутри маленькую карточку, на которой красовалась она сама, собственной персоной. И фамилия её была напечатана.

- Вот серия, вот номер, - Гульнара ткнула пальцев в цифры на страничке. – Вот кем и когда выдано. Ну, это вы уже сами знаете.

Знаете... Если бы знать!

- Да, мне ещё нужны ваши полис и снилс! – сказала Гуля.

Полис и снилс... Эти басурманки в машине тоже их вспоминали.

Дарья снова открыла сумку.

- Ага, вот они, вижу! – Гульнара указала на большой голубой конверт и маленькую зеленоватую карточку, гладкую и блестящую.

Дарёнка вынула их и отдала Гуле, которая тут же подошла к серой коробочке, стоящей в углу на тумбочке, открыла крышку и положила документы. Раздался легкий гул и из коробки выплыли белые листки с отпечатками. Вон как бывает! Губерния...

- Дату ставьте и расписывайтесь! – сказала Гульнара, возвращая Даренке документы.

- А какое сегодня число?

- Одиннадцатое августа две тысячи двадцатого года.

- Что?

2020 года? В голове у Даренки помутилось, и она рухнула на пол, сжимая в руках диковинный карандаш, писавший чернилами, который совсем не нужно было обмакивать в чернильницу.

Продолжение следует...